Заповедными тропами зарубежных стран

Важнейшие заповедники и национальные парки Африки (в скобках — площадь, га)

Африка — огромный континент земного шара, второй по величине после Азии. Это очень древний материк, где жизнь развивалась сотни миллионов лет. Тропические и субтропические ландшафты представлены в Африке необычайно полно; прекрасен и животный мир континента.

Особенно богата и разнообразна фауна крупных млекопитающих Африки, и в этом отношении континент не имеет себе равных. Среди них первое место принадлежит диким копытным, которых насчитывается около 90 видов.

Особого разнообразия достигают антилопы. Нередко в одной местности живет 20–25 видов копытных, что оказывается возможным благодаря использованию ими различных групп кормов. Такое расхождение в «спектре кормов» позволяет диким копытным не только полно использовать пастбища, но и образовывать исключительно высокие биомассы. Так, в национальном парке Серенгети (Танзания) эта биомасса составляет от 40 до 90 ц на 1 кв. км, в национальном парке Куин-Элизабет (Уганда) — от 50 до 360 (в среднем почти 300 ц на 1 кв. км). Для сравнения укажем, что предельная биомасса крупного и мелкого рогатого скота, которую могут выдержать акациевые саванны, равна 20–30 ц на 1 кв. км, лучшие злаков-ники — 35–50 ц, а максимально известная биомасса скота на прибрежных равнинах Африки —140 ц на 1 кв. км, т. е. в несколько раз меньше, чем биомасса диких копытных.

Почти все дикие копытные совершают сезонные кочевки на сотни километров, и постоянно происходит их перераспределение по стациям, что создает благоприятные условия для растительности. Большинство диких копытных отличаются быстрым ростом и скороспелостью, многие хорошо переносят засуху и не подвержены трипоносомозу. Вольное и полувольное содержание диких копытных, очевидно, имеет много преимуществ, тем более что некоторые виды диких копытных могут обитать и в освоенных человеком ландшафтах. Антилопа белолобый бубал пасется на кукурузных полях после снятия урожая, то же известно о болотных козлах и некоторых дукерах. Хозяйственное использование диких копытных Африки имеет более чем полувековую историю. Многие землевладельцы Южной и Восточной Африки содержали на фермах шпрингбоков, канн, ориксов, белохвостых гну, беломордых бубалов. Некоторые фермы специализировались на разведении страусов.

Диких животных выпасают вместе со скотом или отдельно. На некоторых фермах антилопы на ночь приходят в загоны, т. е. имеет место полувольное содержание животных. Эти опыты, предпринятые в коммерческих целях для получения мясной продукции, получили в последние годы экономическую оценку и биологическое обоснование. Сейчас насчитывается уже много тысяч таких ферм, и число их быстро возрастает. В некоторых районах крупная дичь составляет уже сейчас до 60–70 % всей мясной продукции, а в других — до 90 %. Наибольшей популярностью пользуется практика разведения антилопы канны, легко поддающейся доместикации. Нередко именно канны пасутся вместе с крупным рогатым скотом на неогороженных пастбищах, а на ночь вместе со скотом приходят в загоны. Кроме канн в злаковниках высокого вельда разводят белолобого бубала, в кустарниковых саваннах — импалу, в редколесье юга Африки — большого куду, на полузасушливых плоскогорьях Кару — шпринбока. Экспериментами научных станций доказана целесообразность разведения гну, лошадиных антилоп, водяных козлов и других видов. Интересные результаты дали опыты Д. Хопкрофта по разведению в окрестностях г. Найроби антилопы Томсона. Как показали исследования Д. Хопкрофта, у диких копытных выход товарной продукции на 10 % выше, чем у домашнего скота, что в первую очередь объясняется меньшими размерами диких животных. Кроме того, здесь сказывается значительная затрата энергии у домашнего скота, которая идет на перемещения к водопоям. Наконец, у домашнего скота количество жира, который не является белковым питанием, примерно на 20 % выше. Наиболее сложной и во многом недоработанной оказались техническая сторона забоя диких животных, хранение и транспортировка мяса, а также вопросы ветеринарной службы. При этом основные трудности определяются тем, что разведение диких копытных осуществляется на небольших частных фермах, в результате чего пастбища не включают всех необходимых сезонных стаций и размер получаемой продукции не оправдывает строительства холодильников, коммуникаций и т. п.

Таким образом, дикие копытные Африки приобрели новое значение для человека — рациональный путь использования малопродуктивных засушливых земель.

Идея широкого использования диких копытных имеет еще один важный природоохранительный аспект. При широком развитии экономически эффективных хозяйств по использованию диких копытных будет приостановлено дальнейшее разрушение исконных африканских ландшафтов.

Соответственно обилию и разнообразию диких копытных Африка известна богатством крупных хищных зверей. Так, в саваннах Восточной Африки постоянно обитает около 25 видов хищников, среди них такие, как лев, леопард, гепард, каракал, сервал, пятнистая гиена, гиеновая собака, чепрачный шакал и др. При этом количество их очень велико, например в национальном парке Серенгети на площади около 2 млн. га постоянно живет около 700 львов, около 200 леопардов, 100 гепардов, несколько тысяч гиен и т. д. Интересно соотношение их с общим поголовьем диких копытных. Для львов, леопардов, гепардов и гиеновых собак оно составляет от 1:350 до 1:1000.

При этом хищники — исключительно важный фактор в регулировании численности диких копытных, поддерживающий численность популяции на определенном уровне. Исследования показали, что жертвой подавляющего большинства хищников всегда оказываются преимущественно больные и ослабевшие животные и смертность копытных от других причин, как правило, всегда выше, чем от хищников. Привнесенное из Европы представление о том, что хищников нужно истреблять, привело к исчезновению их из ряда районов. Результаты не замедлили сказаться. Так, в некоторых районах Кении, где истребили леопардов, павианы и кистеухие свиньи настолько размножались, что стали наносить огромный вред посевам. В национальном парке Крюгера (ЮАР) уничтожение хищников привело к чрезмерному размножению антилопы импала и разрушению пастбищ; в Юго-Западной Африке истребление крупных хищников вызвало деградацию стада зебр, гну, шпринбоков и других животных; борьба с шакалами, лисицами и земляными волками вызвала вспышку численности зайцев, даманов, земляных белок и мелких грызунов на пастбищах и в садах.

Уже в середине 60-х годов в большинстве охраняемых территорий истребление хищников было запрещено. В одних странах (Уганда, ЮАР, Танзания и др.) приняты законы по охране крупных хищников, в других — меры, ограничивающие продажу и вывоз шкур леопардов, гепардов и других кошек за пределы страны.

Как известно, крупные животные Африки понесли тяжелые утраты: Некоторые виды, например квагга, были полностью истреблены. Другие — черный носорог, черная зебра, дикий осел, белый орикс и многие, многие другие стали большой редкостью.

В конце прошлого века, а главным образом в 20 —30-х годах текущего столетия колониальные власти под предлогом охраны катастрофически быстро исчезающих крупных животных объявили большие территории «заповедными землями короны». В то время еще не были созданы национальные парки в современном понимании, а осуществлялось лишь насильственное выселение африканцев с этих земель, нередко представляющих собой лучшие пастбища. Предполагалось в дальнейшем часть их использовать действительно под национальные парки, а на других создать крупные европейские фермы.

Однако сложности европейских форм животноводства на африканских землях, требующих значительных капитальных вложений, с одной стороны, и быстрый рост поголовья диких животных на этих территориях — с другой, натолкнули колониальную администрацию на мысль попытаться, как выразился тогдашний губернатор Кении Баринг, «получить доход от них без крупных инвестиций, путем эксплуатации африканской флоры и фауны в ее первозданном виде, а точнее — эксплуатация интереса человека к животным и дикой природе, из которой он сам недавно вышел и связь с которой он столь стремительно теряет».

Некоторые парки и многие резерваты возникли как частные предприятия на месте охотничьих и скотоводческих ферм, например в ЮАР и Родезии. В Намибии, расположенной в Южной Африке, оккупированной ЮАР, некоторые резерваты дичи (Каоковелд) одновременно являются резервациями банту, чей уклад искусственно поддерживается в примитивных условиях.

В первые годы после второй мировой войны стали возникать современные национальные парки в большинстве стран Африки. Основная задача, которая была поставлена перед ними, — привлечение максимального количества богатых туристов из Европы и Северной Америки. По мере освобождения африканских стран от колониального гнета и обретения ими независимости правительства развивающихся стран поставили перед национальными парками задачу: занять должное место в общей системе охраны природы и рационального использования природных ресурсов; стать центром просвещения в области охраны природы и научных исследований. Вместе с тем подчеркивалось, что для экономики развивающихся стран использование национальных парков для привлечения иностранных туристов остается важной задачей.

После известной Африканской конференции 1961 г., на которой представители 21 страны подписали манифест об охране природы Африканского континента, были приняты важные национальные законы. Последующие ассамблеи африканских стран в Республике Чад (1966) и в Алжире (1968), специально посвященные охране животного мира и других природных ресурсов, в одобренных более чем 40 странами Африки конвенциях подчеркнули культурную, научную и экономическую значимость сбережения фауны и мест обитания. В 1969 г. в Кении и в 1970 г. в Танзании были проведены специальные совещания стран Восточной Африки по обмену опытом работы национальных парков, разработке единых принципов их организации и постановке научных исследований. В 1974 г. третья конференция в Серенгети подтвердила кооперацию восточноафриканских стран в организации национальных парков и наметила первоочередные задачи научных исследований на их территориях.

Следует отметить, что международные организации, такие, как ЮНЕСКО, Международный союз охраны природы, Международный фонд охраны дикой природы и другие, внесли большой вклад в разработку научных основ создания национальных парков развивающихся стран Африки. По их поручению такие выдающиеся ученые и деятели охраны природы, как Д. Хексли, Б. Гржимек, Ж. Вершурен, К. Карри-Линдаль, Д. Тальбот, Д. Шаллер, Д. Гудалл и другие, очень много сделали для изучения природы стран Африки и организации охраняемых территорий. В настоящее время в Африке существуют две основные формы охраняемых территорий — национальные парки и резерваты. Национальные парки в Африке, как и в других странах, представляют собой достаточно большие заповедные территории, находящиеся под управлением центральных органов власти. Их цель — сохранение участков природы и одновременно организация в них познавательного туризма, т. е. показ наиболее достопримечательных объектов охраны: животных, растений, водопадов, пещер и т. п. Национальные парки — основное, что привлекает туристов в Африку. Ежегодное число туристов в странах Восточной Африки к 1974 г. превысило миллион человек. Въезд в национальные парки платный, и большинство парков Африки приносят значительный доход, правда, не столько за счет входной платы, сколько от продажи сувениров, предоставления кемпингов, гостиниц и других форм обслуживания.

Резерваты — полностью или частично заповеданные территории, но обычно меньшего размера, чем национальные парки и преследующие различные цели. Резерваты могут быть научными, в которые доступ открыт только для ученых. Чаще бывают специализированные резерваты, где полной охране подлежат либо только охотничьи животные (охотничьи резерваты), или только птицы (орнитологические), или только лес (лесные резерваты) и т. п. В этих случаях остальные природные ресурсы эксплуатируются, но в размере и форме, не нарушающих целостность объектов, для которых создан резерват. К ним можно отнести так называемые охотничьи территории (hunting areas) и заказники или убежища (sanctuaries) некоторых стран.

В таких странах, как Кения и Танзания, резерваты учреждаются по договору с племенными общинами, на землях которых они организуются. В этих случаях члены племенной общины (масаи в Амбосели и Нгоронгоро) могут жить на территории резервата, выпасать скот, пользоваться водопоями для скота, собирать топливо и т. д. Во всем остальном режим резервата существенно не отличается от режима национальных парков. В частности, в резерватах полностью запрещена охота, отлов животных, рыболовство, распашка земель и т. д.

В соответствии с основными своими функциями — охрана природных комплексов и просветительно-рекреационный туризм — национальные парки и резерваты в каждой стране охватывают разнообразные ландшафтные участки. Например, в Кении горный тропический лес можно видеть в национальных парках Абердэр и Маунт-Кения, лесистую и кустарниковую саванну — в Амбосели, Цаво, Меру, Найроби-парке, вулканическую и песчаную пустыни — в Нарсабите и в Самбуру, обширные заболоченные равнины — в Абердэр, травянистую саванну — в Мара-Масаи, околоводный комплекс — в Накуру. В Цаво замечательны нагромождения скал и скалистые хребты, в Маунт-Кении — потухший вулкан и ледники.

В отношении фаунистических комплексов национальные парки и резерваты менее специализированы. Основных крупных животных — слонов, львов, жирафов, зебр, газелей, гну, носорогов можно встретить в достаточном количестве в любом парке. Однако по более редким видам такая специализация прослеживается в том числе и в охраняемых территориях Кении. Например, в Марсабите гарантирована встреча с леопардом, только здесь обитают большие куду, в Маунт-Кении — сетчатые жирафы, бонго и чернолобые дукеры, Самбуру — единственное место, где обитают белые носороги, В Нимбе Хиллс реальна встреча с редкими черными антилопами. Кроме того, каждый национальный парк особенно рекламирует какую-либо группу видов, которая там представлена наиболее богато. Амбосели славится обилием копытных, Цаво — слонами, Мара-Масаи — львами, Накуру — миллионной популяцией малого фламинго и другими околоводными птицами. Все это — ландшафт и специфический животный комплекс — создает индивидуальность каждого парка или резервата, создает его неповторимое лицо, что, естественно, будит у туриста желание посетить как можно больше различных охраняемых территорий.

В связи с естественным состоянием окружающей местности въезд в парк для автомашин доступен только по дорогам. На каждой дороге, ведущей в парк, установлены контрольно-пропускные пункты, где взимается плата за посещение парка и регистрируется каждая автомашина. Точно так же регистрируется и выезд машин. Эти сведения о машинах ежедневно сдаются в дирекцию парка.

На протяжении всего светлого периода суток, когда открыт доступ в парк, администрация парка находится на его территории, осуществляя постоянный контроль за передвижениями туристов. Особое внимание уделяется поведению туристов вблизи редких или опасных животных (гепардов, львов, слонов). Аналогичные функции возлагаются на гидов, сопровождающих туристов при показе парка и животных. Наконец, над некоторыми наиболее посещаемыми парками патрулируют самолеты, имеющие двустороннюю радиосвязь с директором парка или его заместителем.

По закону ряда стран Африки, старшие сотрудники парков имеют права полиции (и соответствующий полицейский чин), включая арест и заключение под стражу. Их юрисдикция распространяется на территорию парка и на полосу шириной в 1 милю за пределами парка. Каждый водитель микроавтобуса, обслуживающего коллективные туристские группы, несет ответственность за поведение группы и следит за соблюдением правил внутреннего распорядка парка. Поскольку такой контроль постоянен, он оказывается одним из самых эффективных при борьбе с мелкими нарушениями.

В подавляющем большинстве национальных парков, за исключением находящихся в непосредственной близости от крупных населенных пунктов, есть гостиницы. Они располагаются либо в пределах самого парка, либо в непосредственной близости от него. Отели, как правило, расположены в наиболее живописных местах парка и архитектурно вписываются в окружающий ландшафт. Каждый отель построен по отдельному проекту и в архитектурном плане уникален. Как правило, для постройки широко применяются местные материалы (дерево, камень), что придает зданию национальный колорит, который гармонично уживается с общим современным стилем построек. Для декорации отеля используются ярко цветущие деревья и кустарники, стенды с предметами обихода африканцев (щиты, копья, украшения, посуда, ткани), трофеи африканских охот (бивни слонов, шкуры, рога и головы копытных). Каждый отель располагает рестораном, баром, магазином сувениров, часто — плавательным бассейном.

В отелях, расположенных вблизи озер или в сырой местности, установлены ловушки для кровососущих насекомых, снабженные ультрафиолетовыми лампами. В каждом отеле можно бесплатно приобрести красочные проспекты по всем другим национальным паркам стран Африки.

Номера в отелях, как правило, двухместные, обставлены без роскоши, но удобно. Цена номера примерно в 2 раза выше, чем за аналогичный в городской гостинице. Количество постояльцев в отеле лимитируется наличием свободных мест. Номера резервируются заранее туристской компанией или персонально.

В национальных парках, которые организованы недавно или доступ в них затруднен, вместо отелей имеются палаточные лагеря. В таких лагерях ресторан размещается в здании, а спальные места в палатках, на две кровати каждая. Палатки имеют двойной верх, что предохраняет их от перегрева, и все бытовые удобства (душ, уборная, электрическая плитка и освещение).

В особо удаленных парках, где посещения туристов не ежедневны, ресторанов нет. Здесь каждый посетитель обеспечивается газовой плитой и посудой. Продукты питания он должен иметь с собой. Наконец, в некоторых национальных парках в дополнение к отелям оборудованы специальные места, где посетитель может поставить палатку или ночевать в собственной машине. За ночевку в таком месте взимается небольшая плата.

При отелях всех типов имеются авторемонтные станции и заправочные колонки.

Показ животных — центральная задача при обслуживании туристов. Поэтому методы показа весьма разнообразны. Благодаря этому администрация добивается того, чтобы у посетителей всегда осталось ощущение полной удовлетворенности.

Основная форма показа — объезд парка на автомашине. Группы туристов, пользующихся услугами компаний, совершают объезд на принадлежащих компании микроавтобусах, отдельные туристы — на собственном транспорте. В некоторых национальных парках, где дороги отличаются худшей проходимостью или опасны (наличие крутых спусков), посетителей пересаживают в принадлежащие отелю лендроверы. В ряде парков лендровер можно арендовать индивидуально за отдельную плату. В некоторых парках экскурсии сопровождает квалифицированный гид.

Сеть дорог в национальных парках проложена с таким расчетом, чтобы значительная часть территории была туристам недоступна. Вместе с тем она охватывает все примечательные уголки парка и места концентрации животных. При этом учитывается сезонная смена животными местообитаний, что, с одной стороны, гарантирует показ всех видов, указанных в проспектах-путеводителях, а с другой — постоянно перераспределяет нагрузку на природные компоненты парка. Подготовка таких дорог потребовала от организаторов парка большой и многолетней инженерно-биологической работы.

Показ парка из автомашины регулируется правилами, соблюдение которых обязательно, и контролируется служащими парка и шоферами микроавтобусов, принадлежащих туристским компаниям. В случае нарушения правил кем-либо из туристов группы ответственность прежде всего несет шофер. Наказание за нарушение правил выражается либо виде словесного выговора, либо в форме денежного штрафа. К последнему средству прибегают, однако, редко и только случае тяжелых нарушений, так как считается, что это портит настроение клиента-посетителя и может неблагоприятно отразиться на репутации национального парка. Администрация и служба национальных парков не несут в свою очередь ответственности за несчастные случаи, вызванные неосторожным обращением с опасными животными.

Правила поведения для посетителей национальных парков в большинстве случаев сводятся к запрещению: 1) превышать указанную скорость (обычно в пределах 40 км/час); 2) выходить из машины, кроме как в специально отведенных местах; 3) приближаться к животным ближе чем на 15 м, особенно к слонам, носорогам, львам; 4) дразнить животных или как-либо привлекать их внимание (например, сигналом автомашины); 5) находиться на территории парка с огнестрельным оружием; 6) привозить на территорию парка собак и других домашних животных; 7) засорять территорию парка (в местах отдыха установлены специальные контейнеры для отбросов, недоступные животным, в первую очередь обезьянам) и как-либо изменять природную среду (ломать ветки, делать надписи и т. д.); 8) выходить за маркированную территорию отеля.

Правила поведения в парке написаны на больших щитах, установленных при въезде на территорию парка, при въездах в отели и на наиболее крупных перекрестках дорог внутри парка.

Доступ посетителей в национальные парки открывается через полчаса после восхода солнца и прекращается за полчаса до захода. Ночная езда по парку, сопряженная с серьезной опасностью, категорически запрещена.

Дороги в большинстве парков лишены твердого покрытия, однако содержатся в очень хорошем состоянии и проходимы для транспорта в любое время года, за исключением периода дождей.

Другие формы показа животных носят более частный характер, однако представляют существенный интерес.

Наиболее распространено устройство искусственных водоемов в непосредственной близости от отеля. Ночью эти водоемы подсвечиваются специальными прожекторами. Пришедших на водопой животных посетители могут наблюдать непосредственно с веранды отеля. Особенно эффективен этот метод показа в засушливый период года, когда к водопоям приходят слоны, зебры, многие виды антилоп, а по ночам и хищники (львы, леопарды, шакалы). Обычно здесь же концентрируются многочисленные околоводные птицы.

В отелях, расположенных на возвышенных местах, установлены сильные подзорные трубы на специальных штативах. Пользование трубами платное в зависимости от времени и автоматизировано.

Особые формы предусмотрены для показа скоплений водоплавающих птиц, например, в национальном парке Накуру, где основной объект осмотра — фламинго. Здесь посетители по узкому коридору, прорубленному в тростнике и отгороженному тростниковыми матами, входят в расположенную на небольшом мысе хижину. В стенах хижины прорезаны горизонтальные смотровые отверстия, через которые посетители могут наблюдать и фотографировать десятки видов осторожных птиц с расстояния не более пяти-шести метров. В других условиях эти птицы не подпускают человека ближе 100–150 м.

Вторая форма показа птиц заключается в устройстве специальных вышек среди гнездовых колоний. Такая вышка представляет собой смотровую площадку, расположенную на одном из деревьев, занятых гнездовой колонией бакланов, цапель и других птиц. Площадка расположена на одном уровне с гнездами, к ней ведет лестница, закрытая с боковых сторон и сверху легкими деревянными щитами. Совершенно по-другому показывают главные объекты — коралловые рифы и весь сопутствующий им биоценоз в морских национальных парках, которые организованы в самое последнее время на побережье Индийского океана.

Для осмотра посетители размещаются в небольших плоскодонных катерах, в дно которых вмонтированы довольно большие смотровые стекла. Посетители снабжаются также масками, ластами и полотенцем. Для хождения по береговой полосе, которая сложена из отмерших кораллов, выдаются кеды. Катер с посетителями проплывает около 500 м над рифами, предоставляя возможность осмотреть риф целиком. В это время можно с близкого расстояния исключительно отчетливо наблюдать десятки видов крупных и мелких, ярко окрашенных рыб, морских звезд, моллюсков, крабов и сами кораллы. Посетителям предоставляется возможность понырять с маской и рассмотреть подводный мир с близкого расстояния. Зрелище это производит незабываемое впечатление.

Информация для посетителей парков не имеет специальных форм, но с ней сталкиваешься постоянно. Прежде всего индивидуальный турист, не сопровождаемый официальным гидом или посещающий парк в первый раз, может обратиться к рекламному путеводителю по парку. Там обязательно указаны наиболее удобные и интересные маршруты и приводится список видов животных, встреча с которыми наиболее вероятна, Далее, турист может получить любую нужную ему информацию, включая сведения о последних встречах со львами, слонами и другими более или менее редкими животными, у дежурного администратора, который информирует также о состоянии дорог в данный момент. И наконец, самой последней информацией о местонахождении животных можно обменяться с водителями встречных машин. Именно этот способ обмена информацией оказывается самым эффективным и позволяет в кратчайший срок найти интересующее животное. Большой интерес представляет нормирование посетителей парка. По сути дела оно формальным порядком не лимитируется. Однако в парках, отдаленных от крупных городов, ночевка практически возможна только в отелях или кемпингах, что автоматически ставит определенный рубеж числу посетителей. В парках, при посещении которых ночевка не обязательна, такого рубежа нет, и перегрузка парка туристами — серьезнейшая проблема.

Весьма интересна система подготовки сотрудников для работы в национальных парках стран Восточной Африки. На работу в парк принимают людей с полным средним образованием. В течение первого года работы (в составе младшего персонала) они проходят проверку пригодности для работы в парках, получают практические навыки и учатся на годичных курсах. После этого они зачисляются в постоянный штат национального парка. Наиболее способных после этого или еще через год направляют в двухгодичную школу среднего персонала в Мвеку (Танзания), которая обслуживает парки Кении, Танзании, Уганды и Замбии, или в Гаруа (Камерун), обслуживающую страны Западной Африки. В этих специальных «школах управления дикой природой» (College of African Wildlife Management) учащиеся изучают зоологию, лесоведение, ботанику, животноводство, охотоведение, проходят практику по методам учета животных, а также вождение автомобиля и самолета. После окончания школ и годичной стажировки в Национальном парке они получают право работать в штате парка в составе среднего персонала (старший инспектор и др.). Прошедший такую 4-летнюю подготовку специалист может быть послан управлением на биологический факультет университета в своей стране или за границу, окончив который (4–5 лет) он получает право занять пост директора Национального парка или его заместителя. Все директора национальных парков в Восточной Африке и их заместители с высшим образованием, однако некоторые пришли непосредственно из университета (минуя среднюю школу в Мвеке), но в этом случае они проходили как минимум годичную стажировку.

Национальные парки Африки ни в коей мере не являются научными учреждениями, хотя высший персонал получает серьезную биологическую подготовку. В обязанности этого персонала входит (помимо основных) лишь проведение простейших зоологических работ — приблизительный учет численности и размещения животных на территории парка, а также ведение общего журнала наблюдений (аналогичного журналам наших наблюдателей и лесников). Вся информация передается персоналом парка в главную контору, директору Национального парка.

Настоящая научная работа на территории национальных парков осуществляется силами специальных научных центров, которые создаются по инициативе и на средства Управления национальных парков той или иной страны. Как правило, в их финансировании принимают также значительное участие международные организации, о которых мы упоминали выше, и привлекаются различные частные фонды.

Основная тематика, над которой работают научные центры в национальных парках Африки, — вопросы регулирования численности копытных и слонов, в связи с тем что популяции их возросли выше допустимых пределов. Это привело к истощению кормовой базы, подчас коренному изменению ландшафтов. В последние годы много работ посвящено проблеме хищник — жертва, общим вопросам продуктивности различных экосистем и др.

Перед национальными парками Африки, как и перед большинством парков других континентов, возникла трудная проблема «туристской эрозии».

Особенно в трудное положение попадают небольшие по площади парки. Так, например, Найроби-парк, имеющий площадь около 11400 га, ежегодно посещают 54 тыс. автомашин, в парке Накуру за 9 месяцев бывает около 75 тыс. посетителей. Даже при строгом соблюдении режима это влечет за собой существенные изменения среды. Особую опасность представляют постоянные самовольные съезды с дорог. В связи с этим сейчас разрабатываются меры по частичной разгрузке таких парков, увеличению их территории и усилению ответственности за нарушения.

Поскольку для многих стран Африки валютные поступления от туризма в национальные парки составляют 30–50 % национального дохода страны, администрация вынуждена способствовать его развитию, не дожидаясь решения проблемы о путях и методах преодоления негативных последствий.

Количество заповедных территорий, особенно в развивающихся странах Африки, быстро растет. Так, в Танзании в год ее освобождения от колониальной зависимости был один национальный парк, в настоящее время их уже 9, кроме того, 8 резерватов и все заповедные территории составляют около 9 % площади страны. В Кении в период колонизации было 4 национальных парка, в настоящее время — 11 парков (два из них морские) и 8 резерватов, занимающих около 6 % площади страны. Всего по списку ООН 1974 г. в африканских странах более 150 национальных парков и крупных резерватов.

Очерки природы национальных парков, помещенные ниже, касаются стран Восточной Африки, где природа сохранилась лучше, чем в других частях континента. Выбор парков определялся и личным знакомством с ним авторов.

Водопад великого Нила

В. Е. Флинт

«Едва мы завернули, перед нами открылась великолепная картина. По берегам стояли высокие отвесные скалы, футов в триста вышины, сверху донизу поросшие красивыми деревьями; из-за густой зелени проглядывали там и сям обнаженные скалы. А река, стесненная в своем течении скалами ярдов до пятидесяти в ширину, шумно и бешено бежала ущельем и вдруг с вышины 120 футов всей массой низвергалась в мрачную пропасть.

Падающая масса воды была бела, как снег, и великолепно рисовалась на темном фоне скал, стеной окружавших реку. Грациозные пальмы и дикие бананы дополняли картину. Это был самый большой водопад на Ниле, и я назвал его Мэрчисон-Фоллс…» Так записал в своем путевом дневнике замечательный исследователь Африки Сэмюэль Бейкер, первым из европейцев увидевший несравненное чудо Нила. Это было 4 апреля 1864 г.

Более ста лет прошло с тех пор. Много воды низверглось с уступа водопада. Невиданные по глубине, по масштабу события потрясли за это время Африку. Рождались, умирали и снова воскресали государства. Сводились непроходимые тропические леса, распахивались равнины, строились дороги и плотины, города и аэродромы, исчезли бесчисленные стада слонов, зебр и буйволов. Но немолчно гремел водопад в облаке водяной пыли, пронизанном играющими радугами, в каскадах сверкающей воды, обрамленных кружевом пены. А на окружающих скалах все так же стояли грациозные пальмы. Таков он и сейчас, знаменитый водопад Мэрчисон-Фоллс. Таким увидели его и мы.

От Кампалы, столицы Уганды, до национального парка Мэрчисон-Фоллс путь неблизкий — 300 км. Поэтому мы не засиживаемся за ленчем, наскоро отбираем из багажа то, что понадобится в поездке: фотоаппараты, бинокли, тару, куда сажать пойманных ящериц, лягушек и насекомых, и спускаемся в вестибюль отеля. Семиместный мини-автобус уже ждет у подъезда, около него нетерпеливо прохаживается наш шофер Питер Лаунга, угандиец в белоснежном костюме и дымчатых очках. Последняя проверка — и машина трогается. Быстро минуем центральную часть города, затем кварталы пригородов с утопающими в цветах виллами и выезжаем на шоссе. Впереди — путешествие по незнакомой стране, первая поездка по африканской земле. Как же хорошо на сердце в такие минуты!

Два цвета преобладают в природе Уганды: коричнево-красный и густо-зеленый. Красный — это земля, это дорога, по которой мы едем. А по обеим сторонам дороги все зелено. Листья, листья, листья: огромными лапами, широкими надрезанными лентами, тонкими перистыми веерами, узкими вибрирующими лезвиями. Сплошная стена сочной, блестящей, жирной зелени. Крохотные селения африканцев — пять-шесть островерхих хижин — тонут в этом буйстве растительности. У каждого такого селения рядом с дорогой — навес, под ним разложены на продажу огромные грозди бананов, пирамиды ананасов или корзины с нарубленным сахарным тростником. Рядом сидят на корточках или просто на земле владельцы этого тропического урожая. А иногда и вообще никого нет, просто лежит у самого шоссе гроздь бананов. Стоит машине остановиться, как откуда-то из-за зеленой стены листьев появляется хозяин, и за 50 угандийских центов мы становимся обладателями такой грозди бананов, что вчетвером не можем съесть ее за два дня.

Самый большой водопад Нила — Мэрчисон-Фоллс

Фото А. Банникова

Уже час, второй красная дорога стремительно несется навстречу. По краю шоссе идут африканцы: рабочий день кончается, народ расходится с полей. Поодиночке, группами несут на плечах мотыги, жестикулируют, разговаривают, женщин сопровождают стайки детей, многие мужчины ведут велосипеды, навьюченные стеблями сахарного тростника или связками бананов. Одеты африканцы необычайно пестро. И улыбаются. Никто не умеет улыбаться так, как улыбаются африканцы!

Солнце медленно спускается, и длиннее, четче делаются тени, еще краснее кажется земля, темнее и гуще зелень листьев. До захода далеко, но уже ощущается какой-то перелом во времени — близится вечер.

Стена леса уступает место открытой, слегка волнистой равнине. Лишь кое-где видны группы высоких пальм и одиночные деревья с корявыми стволами и темной густой листвой. Из переплетения ветвей на тонких нитях свешиваются крупные плоды, не то гигантские огурцы, не то какие-то колбасы. А кругом море высокой травы: узкие листья, пушистые метелки соцветий, плотный, сплошной ковер, окутывающий пологие склоны холмов. Сколько ни смотрим, никаких диких животных: ни антилоп, ни слонов — ничего.

Останавливаемся — хочется сделать несколько шагов по африканской земле, посмотреть, какая она на ощупь. И вот первый шаг с дороги прямо в зеленую траву, под которой так и чувствуется твердая земля — и никакой земли нет, куда-то проваливаешься, теряешь равновесие, нога сразу уходит в толстый слой отмерших бурых стеблей, под ними хлюпает вода, хочешь еще шагнуть, но колено упирается в высокую, скрытую в ветоши кочку, падаешь, хватаешься за траву, а она режет руки, как ножом. Нет, тут без привычки не походишь! В мокрых ботинках, с порезанными руками выбираемся снова на дорогу. Интересно, как в этой путанице режущих трав прокладывают путь антилопы? Как ходили здесь африканцы, когда не было укатанных дорог и кожаной обуви?

Вот и сумерки, а дорога все тянется и тянется с холма на холм.

Давно уже не попадается селений африканцев, и равнина в сгущающемся вечере кажется неприветливой и недружелюбной. Вдруг впереди несколько огоньков. Еще минута, и видны костры и полукруг хижин. Автомобиль упирается в шлагбаум: граница, дальше начинается национальный парк Мэрчисон-Фоллс.

От полосатой будки отделяется высокая фигура, подходит, заглядывает в машину. Это африканец в форменной фуражке, начальник контрольного поста. Пока он при свете фонарика проверяет наши бумаги, мы смотрим, слушаем. У хижин горят небольшие костры, тенями движутся какие-то фигуры. Изредка и приглушенно доносятся то детский смех, то просто несколько слов на непонятном языке.

Из темноты тянет запахом дыма костра, пахнет по-особому, уютно, как где-нибудь в казахском или осетинском ауле. Чужая, непонятная, незнакомая жизнь рядом с нами; обычный тихий вечер, каких много позади и так же много впереди. И от этого прикосновения к чужой жизни, от ощущения собственной отчужденности чувствуешь вдруг какую-то грусть. Неожиданно и остро хочется домой.

Стемнело окончательно. Мы сворачиваем с шоссе влево по узкой, но хорошо накатанной дорожке. Машина идет совсем тихо, осторожно. Питер включил фары, и мы напряженно смотрим вперед: ждем — вот вспыхнут в ночи глаза какого-нибудь зверя, затопочут копыта, ведь это уже заповедная земля, здесь все возможно. Но навстречу из темноты выплывают только стволы деревьев, потом показывается красный огонек идущего впереди автомобиля, мы перегоняем его.

И снова в свете фар лишь высокая, кажущаяся ослепительно зеленой трава, рельефные стволы деревьев. Наконец, много огней, яркие фонари голубоватого дневного света, деревья исчезают, и уже виден двухэтажный дом, темные автомобили на стоянке, и вот наш фольксваген у освещенных дверей отеля Чоби-Лодж.

В просторном холле — конторка администратора, несколько кресел и столиков с рекламными проспектами, ларек с сувенирами; витрина ярко освещена, за прилавком молоденькая африканка в лиловом платье. Мы подходим к витрине: сумочки и бумажники из зебровой шкуры, деревянные резные фигуры зверей, браслеты из слоновых волос. Здесь же цветные открытки и слайды с животными.

Поздний вечер. За тонкими перилами балкона разлита густая, почти осязаемая чернота. Небо затянуто тучами; ни звездочки. Воздух теплый, влажный, неподвижный, наполнен мелодичным звоном и металлическим тиканьем: в траве поют тысячи сверчков. Пахнет цветами и сыростью, где-то внизу то глуше, то, будто приближаясь, шумит вода на невидимых порогах. Оттуда же несется резкий трескучий хор: может быть, лягушки, а может, какие-то насекомые, мы еще не разбираемся в звуках африканской ночи.

Вдруг хриплый мощный рев точно отодвигает мирный концерт насекомых. Он раздается близко, кажется, совсем рядом, сразу за перилами балкона, он почти осязаем. Кто это, лев? Леопард? Непроизвольно мы подаемся назад, ближе к двери. Но проходящий по веранде служащий отеля бросает равнодушное «hippos», и напряжение рассеивается. Так это бегемот! Откровенно говоря, мы даже несколько разочарованы.

Огни в окнах отеля гаснут один за другим. Пора спать.

Утро наступает солнечное, яркое, даже холодноватое. Дорога, как и накануне, идет бесконечной волнистой равниной, но уже не безжизненна: совсем рядом с дорогой, утопая почти по плечи в траве, пасутся крупные красно-рыжие антилопы. Высокие холки, длинные узкие морды, короткие вертикально посаженные рога, образующие странный, кажущийся неестественным изгиб. Это конгони. Увидели машину, насторожились, подняв головы. Внезапно конгони срываются с места, скачут тяжелым галопом, мелькая в траве рыжими спинами. Отбежали немного, и вот уже снова замерли, недоверчиво глядя в нашу сторону.

В глубокой лощине справа от шоссе видны какие-то большие темные пятна. Питер тормозит так, что мы почти валимся друг на друга.

Да это же буйволы! Они скрыты в высокой траве, над ней выступают лишь черные спины. Короткие тупые морды вздернуты, серым блеском сверкают тяжелые, точно отполированные рога. Буйволы застыли неподвижно, смотрят в нашу сторону. Потом внезапно и бесшумно разворачиваются на месте — видно, как заколыхались верхушки травы — и исчезают, точно сквозь землю провалились. Как странно сочетаются у животных мощь и удивительная легкость!

Проходит час. Утро в разгаре, хотя солнце еще невысоко и тени длинны и четки. Сбоку машины по-прежнему сплошная стена высокой травы, но в облике ландшафта заметна перемена: появились деревья, сначала одиночные, потом небольшими группами. Среди деревьев много засохших, и их стволы, ободранные, лишенные коры, белеют точно старые кости. Это уже царство слонов.

Мы увидели его издали. Как скала, слон стоял среди высокой травы, и верхушки ее едва доходили ему до брюха. Когда машина взбегала на очередной холм, слон на несколько секунд вырисовывался четким силуэтом на небе, огромный, спокойный, неподвижный. Мы останавливаемся метрах в двадцати от него. Голова, хобот и длинные, тускло поблескивающие бивни слона тихо, чуть заметно покачиваются из стороны в сторону. Серая с каким-то красноватым налетом кожа, покрытая густой сетью глубоких морщин, в боковом свете утреннего солнца удивительно скульптурна. Огромные уши вялыми складками облегают плечи. Глаза малы, словно прикрыты; кажется, что гигант дремлет. И вдруг мы видим второго слона, и совсем близко! Он поднимается к нам из небольшой ложбинки, такой же громадный, как и первый, но совсем другой: голова поднята, хобот вытянут вперед, уши развернуты парусами; слон словно плывет — так легко и бесшумно расступается перед ним стена травы. Он подходит к первому и останавливается, испытующе смотрит на нас, долго втягивает хоботом воздух и потом шумно его выдыхает. Нет, мы определенно ему не нравимся! Исполин плавно поворачивается и, раскачиваясь всем телом, начинает уходить от дороги. Движения его неторопливы, как бы замедленны, но уже через минуту он далеко. Оживляется и первый слон, такими же неторопливыми, но широкими шагами он следует за товарищем. Теперь они еще больше напоминают два корабля в волнующемся море зелени.

Еще километр — и мы буквально окружены слонами. Одни стоят, тихо обмахиваясь ушами, другие бродят среди деревьев или в разных направлениях пересекают равнину. Около слоних видны малыши. Компания великанов собралась у подмытого водой обрыва, который красным пятном выделяется на ярко-зеленом фоне травы. Слоны долго шарят хоботами по земле, потом как бы обнимают себя ими за плечи и в воздухе расплываются красноватые облачка пыли — слоны «пудрятся». Вот и разгадка необычайного цвета их кожи: она густо присыпана красной сухой землей.

Километров пять мы едем среди этого фантастического стада. И уже начали уставать от чувства восторга, от зрелища извивающихся хоботов, поблескивающих бивней, хлопающих ушей и мелькающих в траве горбатых спин, как вдруг все внезапно кончилось. Дальше тянулся тот же пейзаж, но уже без слонов.

Местность постепенно понижается. Все реже и реже машина поднимается на холмы, и наконец начинается длинный спуск. Деревья сливаются в рощи, а на горизонте уже засинел настоящий лес. Теперь, когда слонов нет, мы снова обращаем все внимание на антилоп.

В высокой траве вперемежку с уже знакомыми нам рыжими конгони видим антилоп помельче и чуть потемнее. Рога у них правильной лировидной формы, очень красивы. Бросаются в глаза белые уши и пятно на горле. Это болотные козлы, характерные для травянистых равнин Западной Уганды. Вдруг среди конгони и болотных козлов откуда-то появляется совсем другая антилопа: крупная, темная, почти черная, с белым ярким пятном вокруг хвоста. Рога, как огромные вилы, устремляются в свободном разлете вверх и чуть вперед Водяной козел! Справа из травы вырастает второй. Антилопы несколько секунд смотрят на нас, затем большими прыжками устремляются к чернеющим неподалеку кустам. Перед тем как исчезнуть окончательно, оба козла снова застывают на мгновение. Удивительно потрясающе красивы они в этот момент!

Теперь мы знаем, что дороге скоро конец: водяные козлы никогда не уходят далеко от реки или болота. Впереди Виктория-Нил! Еще несколько минут, и дорога ныряет под свод леса. По обеим сторонам ее сырой сумрак, густая блестящая зелень листвы, окутанные лианами ветви. Но это ненадолго. Одна поляна, другая, через минуту мы тормозим на усыпанной желтым песком площадке перед главным зданием отеля Параа-Лодж, штаб-квартиры национального парка Мэрчисон-Фоллс.

Дом, где помещаются контора отеля и ресторан, сложен из красивого серого камня. По стенам бегают крупные синие с оранжевой головой агамы. Вокруг дома яркие цветы, над ними порхают еще более яркие бабочки. Большая открытая терраса, обнесенная тоже каменным парапетом, обращена к крутому, почти обрывистому спуску. Внизу, в глубоком ложе, окаймленном пышной зеленью густых зарослей, течет широкая река. Мы даже не сразу осознаем всю торжественность момента — ведь это же Нил! Тот самый Нил, что еще со школьных лет, с первых уроков географии был для нас лишь синей змейкой на желтом фоне карты Африки.

Национальный парк Мэрчисон-Фоллс, или Кабалега, в центре которого мы находимся, образован в 1952 г., одновременно с национальным парком Куин-Элизабет, и занимает площадь 384 тыс. га. Западная часть его примыкает к озеру Альберта. Река Виктория-Нил рассекает территорию парка на две почти равные части. Берега Нила поросли галерейными тропическими лесами, значительный лесной массив лежит и в южной части парка. Основная же территория занята высокотравной саванной, где отдельные группы деревьев вкраплены в колышущееся море постоянно зеленой травы.

Нас размещают в небольших домиках. В каждом домике четыре комнаты с отдельными входами. Прямо под окнами — крутой спуск, заросший колючими шапками кустов, а внизу — зеленоватые воды Нила. Хорошо видна желтая отмель, дальше — глубоко вдающийся в реку узкий зеленый мыс с одиночными деревьями. В тени под деревьями застыл в сонной дреме слон, крупный старый самец с огромными бивнями.

Однако время не ждет. Нам предстоит прогулка на катере к водопаду. Захватываем фотоаппараты и быстро спускаемся по крутой каменистой тропинке к воде. У причала пофыркивает мотором маленький катерок. Двое африканцев без особого напряжения удерживают его за канат, третий стоит, облокотившись на штурвал. Мы перелезаем через борт прямо с мостков пристани. На палубе в два ряда стоят скамейки, между ними широкий проход. Над головой брезентовый тент.

На берегах Нила повсюду были бегемоты.

фото А. Банникова

Скамейки быстро заполняются туристами: много англичан и американцев, несколько японцев. Все больше пожилой народ.

Катер идет легко, и только по высокому буру- ну у носа да широкой полосе пены за кормой чувствуется, как сильно течение. Мимо плывет берег, местами низкий, болотистый, непроходимый, страшный даже на взгляд, местами обрывистый, крутой, заросший лесом. Ветви нависают прямо над водой, купают в ней листья. Среди болота торчат скелеты сухих деревьев, у края выделяются темные заросли папируса: высокие тонкие стебли, увенчанные лохматыми шапками. Целые поля плавучего водяного гиацинта.

Как только катер отчалил, нас окружают бегемоты, сотни бегемотов: они пасутся (совершенно как коровы!) на зеленых лужайках и среди кустов довольно далеко от берега, спят на мелководье у островков, возвышаясь точно намытые течением кучи плавника, неожиданно выныривают посреди фарватера, прямо перед носом катера.

У самого борта вскидывают головы могучие самцы, с пыхтением разевают розовые пасти с длинными редкими зубами. Рядом с непомерно располневшими мамашами лежат маленькие бегемотики, похожие на чудовищные сардельки: такие они тугие и толстые. Бегемоты совсем не боятся катера.

«Кр-окодил!» — слышится с кормы голос шкипера. Все бросаются к правому борту. На топком берегу у самой воды лежит крупный крокодил. Он зеленовато-желтый и издали действительно похож на бревно. Пасть широко открыта — внутри она вызывающе желтого цвета, хорошо видны редко сидящие тупые зубы. Крокодил оказался гораздо осторожнее бегемотов: подпустив нас всего метров на сорок, он, не отрывая от земли брюха, сползает с берега и так с открытой пастью и погружается в воду. Все оживленно комментируют первую встречу С крокодилом, одним он кажется прекрасным (это нам, конечно), другим — отвратительным. Но тут внимание привлекает другой крокодил, затем третий, десятый. Да тут их сотни!

На болотистом берегу лежал крупный крокодил

Фото А. Банникова

К одному крокодилу катеру удается приблизиться вплотную и перекрыть путь к отступлению. Однако крокодил в последнюю секунду неудержимо бросается в узкую щель между бортом катера и краем сплавины, на которой он так беспечно заснул. Зубчатая спина гиганта со скрежетом трется о днище катера, когда животное исчезает под водой. Перегнувшись через борт, мы успеваем прикоснуться к скользким, покрытым налетом водорослей чешуям. Странное, незабываемое ощущение!

Но не только бегемоты и крокодилы привлекают наше внимание. Жизнь кипит повсюду, и глаз едва успевает отметить все новых и новых животных. Поражает обилие птиц, По зеленым зарослям осоки, среди луж, покрытых плавающими листьями, медленно расхаживают черно-белые аисты-ябиру: это одна из самых крупных птиц. Ябиру очень красивы, особенно эффектен прямой, толстый, оранжево-красный с желтой перевязью клюв. Рядом с ябиру совсем банальными кажутся белые желтолицые аисты-клювачи и темные аисты-разини. Много цапель: и белые, и черноголовые, и мелкие желтоватые египетские цапли, и самые обычные серые цапли, такие же, как и у нас. Среди них выделяется гигантскими размерами цапля-голиаф, голубовато-серая с медно-красной шеей.

Огромное засохшее дерево поднимается прямо из воды, в его голых сучьях на страшной высоте сидят две крупные птицы: белая голова, черные крылья, красно-коричневая грудь. Одна из птиц закидывает голову, в бинокль отчетливо видно, как раскрывается крючковатый клюв. Сверху доносится пронзительное тявканье. Орлан-крикун! На небольшом островке, едва поднимающем спину из воды — целый зоопарк. На илистой отмели дремлют два бегемота, рядом с ними несколько длинноногих нильских гусей. Птицы стоят, поджав одну ногу, чистят оперение. Тут же отдыхает большая стая водорезов, своеобразных родственников наших крачек. Нижняя половина клюва у них длиннее верхней, ею они бороздят в полете поверхность воды, выхватывают рыбешку, разных личинок.

Водорезы вдруг дружно взлетают, некоторое время вся — стая порхает с криком в воздухе, а затем снова усаживается на старое место.

Птицы повернуты головами в одну сторону, из-за коротеньких лап кажется, что они лежат в иле. Слышна звонкая перебранка, оранжевые, как перец, клювы так и норовят ущипнуть соседа.

В осоке у самой воды мелькает что-то белое. Это — якана. Сама птица невелика, с коростеля, но пальцы у нее такие длинные, что якана свободно бегает по плавающим листьям растений. В бинокль видно, как, суетливо кивая белой с желтым и голубым шейкой, птица обследует берег в поисках пищи. Издали видно именно шею, сама якана шоколадно-коричневая и мало заметна среди стеблей осоки.

В воздухе проносятся крупные яркие зимородки, их несколько видов, но особенно бросаются в глаза серые с рыжей грудью и большим хохлом гигантские зимородки. Они подолгу порхают над водой, высматривая добычу, потом садятся на ветви деревьев, замирают и вдруг, снова сорвавшись, перелетают на другой сук.

Река делается уже, течение крепнет. Мимо катера быстро проплывают шапки пены, островки оторванных растений. Близится водопад.

Мы приближаемся, с трудом отвоевывая каждый метр, берега теперь кажутся почти неподвижными, и рассматривать их особенно хорошо. Из-за группы деревьев появляется стадо серых грузных буйволов, они стоят у самой воды, смотрят на катер. На другом берегу видны слоны, они пасутся прямо среди трясины, погрузившись в нее по брюхо. Над слонами летают белые цапли, несколько птиц сидят на мему чих горбатых спинах. А дальше, под деревьями, на сухом месте несколько жирафов. На небольшом островке спят десятка два крокодилов, среди них безбоязненно ходят нильские гуси, цапли.

Последний поворот реки — и перед нами знаменитый водопад Мэрчисон Фоллс…

Из зеленой стены леса выступают рыжие громады скал. Среди них клубится белое расплывчатое облако брызг и пены — это, прорвавшись сквозь узкую щель, несколькими каскадами вода обрушивается с высоты почти пятидесяти метров. Глухой рокот перекатами доносится со стороны водопада, его отчетливо слышно, несмотря на значительное расстояние: ближе катер подойти не может. Мотор работает на полную мощность, но нас медленно, неудержимо сносит.

Потоки воды искрятся, сверкают и шипят, они насыщены пузырьками воздуха, как кипящее стекло, они еще полны трепета и пульсации, точно после пережитой только что опасности… Мы столпились на носу, молча смотрим на одно из чудес Африки.

Но вот катер не выдерживает, сдается. Сначала он легко скользит по течению кормой вперед, потом разворачивается, взрезая воду и поднимая высокий бурун. Мы возвращаемся.

Вновь проплывают мимо то рыжие обрывистые, то зеленые топкие берега. Опять ухают бегемоты, беззвучно погружаются в воду крокодилы. В ветвях склонившегося над водой дерева видна компания обезьян, длинные хвосты украшены белыми пышными кистями, такие же белые бороды и что-то вроде юбок — это великолепные гверецы! При нашем приближении они огромными прыжками переходят на другое дерево и быстро скрываются в переплетении сучьев, листьев и лиан.

В одном месте катер круто поворачивает к каменистому мыску. Там перепрыгивает с камня на камень африканец. На нем красный свитер и шорты, в руках удочка. Он передает матросу крупную рыбу и прыгает на борт. Рыба — этот знаменитый нильский окунь — предназначена для ресторана. Рыболов оказывается служащим отеля. Как он рискует здесь, один, среди сотен крокодилов, бегемотов и слонов? После ужина долго решаем, что делать? Самое разумное — спокойно ложиться спать. Но так жаль расстаться с чудесным днем, так хочется закончить его еще каким-нибудь приключением. И мы решаем прогуляться к Нилу.

Тропинка сразу ныряет под своды деревьев. Теплая душная чернота обнимает нас, звенит многоголосым хором цикад. Слышны какие-то шорохи в траве, в кустах. Ничего не видно, и только ноги ощущают, что мы идем по дорожке. Еще несколько минут, и дорожка превращается в спуск. Становится светлее, деревья кончились, и по обе стороны от нас протянулась стена кустарника — темный край ее хорошо виден на фоне неба. Спуск все круче, снизу доносится журчание воды, шорох тростника, пахнет сырой землей, тиной, болотом. Мы на берегу Нила.

Река туманно сереет в темноте, точно подсвечена слабым мутным отблеском. Черной неясной полосой расплывается лес на той стороне… Где-то там, в темноте ночи, скрываются слоны, пасутся на болотистом берегу сотни бегемотов, антилопы, буйволы, жирафы напряженно вслушиваются в тишину…

Мы долго сидим у самой воды. Каждый по-своему чувствует эту полную угадываемых звуков тишину, это странное напряженное спокойствие африканской ночи. Нет слов, чтобы выразить то смятение, в которое погружаешься при соприкосновении с несбыточной мечтой, ставшей вдруг явью.

В шесть утра нас будит осторожный стук в дверь — это юноша принес чай. Непременный ритуал — пить чай на рассвете. Проглотив по чашке горячего крепкого чаю, чувствуешь, что сна как не бывало. Серое, росистое, холодное утро. Зелень деревьев кажется поблекшей. Над Нилом клубится легкий туман.

Занимаем ставшие привычными места в фольксвагене. Машина осторожно трогается под гору, к Нилу. Обратно в Кампалу мы поедем другой дорогой.

Паром, переправа, и вот мы на другом берегу. Машина поднимается на холм, спускается в затянутую туманной дымкой низину и снова лезет в гору. И дальше, до самого горизонта — пологие гряды холмов, зеленое море высокой травы, плотные купы деревьев. Среди них уже видны темные движущиеся пятна. Опять сотни слонов, они быстро идут справа и слева от дороги, почти утопая в траве. Дневное оцепенение еще не овладело ими, движения слонов легки, сильны, плавны. Дальше среди деревьев небольшой рощи тоже мелькают горбатые спины, поблескивают бивни…

Прошло три года, и нам снова посчастливилось попасть в эти же места. Старого здания отеля Параа-Лодж уже нет. Не нашли мы и тех уютных домиков, где провели незабываемую первую ночь на Ниле. На месте их возвышается роскошное здание нового отеля, построенного в соответствии с самыми строгими канонами современной архитектуры. Налажена и бесперебойная переправа по мосту через Нил, да и спуск к ней утратил очарование дикости — дорога к пристани покрыта сейчас прозаическим асфальтом.

Все это оправдано. Поток туристов за последние годы возрос необычайно. Ежегодно парк посещает около 40 тыс. человек, и старым отелям обслужить эту массу народа было бы просто не под силу.

Однако фауна парка остается по-прежнему богатейшей, уникальной, неповторимой.

Конечно, за наши короткие визиты мы не смогли увидеть и половины животных, обитающих в саванне и галерейных лесах, обрамляющих Викторию-Нил. А ведь там есть и белые носороги, завезенные в парк несколько лет тому назад, и шимпанзе, и великолепные львы, и леопарды. Но главное, чем поражает национальный парк Мэрчисон-Фоллс, это все-таки бегемоты и крокодилы, и о них нужно сказать еще несколько слов.

Обычно «семья» бегемотов состоит из 10–20 самок с подрастающими детенышами и старого самца. Каждая семья занимает строго определенный участок побережья. Самец держится несколько поодаль, и самки во время размножения на некоторое время покидают стадо и переходят к самцу. Отдельно небольшими сообществами живут неполовозрелые особи. Наконец, в одиночку, совсем обособленно держатся взрослые самцы, не имеющие «гаремов». Между такими самцами часты драки за территорию, которые, хотя и начинаются с определенного ритуала, заканчиваются нередко без соблюдения «спортивных правил».

Каждый из взрослых самцов имеет собственную дорожку от воды на берег и индивидуальный участок суши для пастьбы. Этот участок маркируется по границам кучами помета. Такие же метки бегемоты оставляют и вдоль дорожки. Они имеют коническую форму и достигают очень внушительных размеров — до метра высоты и двух метров в диаметре. Метки подновляются ежедневно, причем животное становится к ней задом и разбрызгивает помет коротким уплощенным хвостом, точно пропеллером. Такой же прием применяют взрослые самцы и при встрече друг с другом или с самкой. Что же, у каждого свои законы вежливости!

Любопытно, что помет бегемотов вообще играет существенную роль в жизни африканских водоемов: на его основе развивается богатый фитопланктон, повышающий биологическую продуктивность. В частности, фантастические уловы замечательной рыбы тиляпии в оз. Георга (Уганда) целиком зависят от огромного количества бегемотов. Когда бегемотов стало мало, рыбаки это сразу почувствовали. Замечательное зрелище представляют бегемотовые тропы, ведущие от воды к местам кормежки. Многие поколения животных выбили в твердой земле и даже в камне глубокие (до полуметра) колеи, ширина между которыми соответствует расстоянию между лапами. На крутых подъемах колеи переходят в ступеньки. А в мягком грунте такая дорожка напоминает просто канаву полуметровой глубины. Испуганное животное мчится по такому желобу к воде со скоростью паровоза, и попадаться ему на дороге в это время не рекомендуется.

Самки бегемотов впервые размножаются в возрасте девяти лет, самцы — семи. Период спаривания наступает дважды в году, в феврале и августе, т. е. в конце сухого периода, и протекает на мелководье, там же самка и рождает единственного детеныша после 240 дней беременности. Близнецы исключительно редки. Новорожденный уже через день может самостоятельно сопровождать мать. Самка в это время очень агрессивна и собственным телом ограждает детеныша от соплеменников, особенно старых самцов, которые е толкотне легко могут затоптать малыша. Однако, несмотря на тщательную опеку, молодые бегемоты ночью на пастбище часто становятся жертвой львов, леопардов, даже гиеновых собак и гиен. Известны случаи успешного нападения львов и на взрослых животных. Крокодилы же вопреки широко бытующему мнению на бегемотов почти никогда не нападают. Смертность молодняка исключительно велика и достигает в первый год жизни 20 %. Зато в последующие тридцать-сорок лет она не превышает 6 %. Среди бегемотов старше этого возраста смертность снова возрастает до 40 %.

Бегемоты не избежали общей участи крупных животных Африки. Если еще в начале прошлого века они жили буквально на всех водоемах огромной территории от низовьев Нила до Кейптауна, то сейчас в большинстве районов они полностью истреблены. В сколько-нибудь значительном количестве бегемоты сохранились лишь в Центральной и отчасти Восточной Африке, да и то только в национальных парках. Вместе с тем на охраняемых территориях концентрация их возросла совершенно невероятно. Например, в парке Мэрчисон-Фоллс на участке реки протяженностью около 20 км живет более 10 тыс. бегемотов. По берегам Семлики-Нила, в национальном парке Вирунга (Заир) и на побережье оз. Эдуарда, в национальном парке Куин-Элизабет на 1 км берега приходится от 50 до 200 животных, а общая численность составляет 25–30 тыс. Таковы результаты эффективной охраны, плоды труда многих и многих энтузиастов.

Однако охрана обернулась совершенно неожиданной стороной, и это был первый тревожный сигнал, первый удар по позиции полного невмешательства в дела природы. Бегемоты уничтожили растительность вокруг водоемов, вызвав глубокую пастбищную депрессию. Первыми и наиболее серьезно пострадали низменные болотные участки вокруг оз. Эдуарда, на полуострове Мвея, в национальном парке Куин-Элизабет. Это не только тяжело отразилось на самих бегемотах, но и повлекло откочевку других животных: слонов, буйволов, водяных и болотных козлов. Парк сразу утратил свою привлекательность для туристов.

Группа зоологов, специально изучившая положение с бегемотами, вынесла категорическое решение: численность бегемотов в национальных парках необходимо контролировать, проводя ежегодно отстрел животных. Однако заявление это вызвало не менее категорические и решительные возражения общественности, которая, как и несколькими годами позже, при возникновении «слоновой проблемы», увидела в этих мерах лишь посягательство на суверенность национальных парков. В длительной дискуссии решающим доводом стало быстрое ухудшение положения самих животных и жалобы сотрудников национальных парков. В итоге с конца 50-х годов начат планомерный отстрел бегемотов. В парке Куин-Элизабет их отстреливают сейчас около 1000 в год, в Мэрчисон-Фоллс — несколько меньше. Растительность вокруг оз. Эдуарда и на полуострове Мвея восстановилась за два года, и на эти территории снова вернулись слоны, буйволы и другие животные.

Одновременно начаты работы по заселению озер и рек, где бегемоты водились прежде, но потом были истреблены. Пионерами такого переселения оказались сотрудники Крюгер-Парка (ЮАР), разработавшие методику обездвиживания бегемотов наркотизированными стрелами-шприцами.

Проблема регуляции численности с неизбежностью выдвинула другую проблему. Как можно использовать бегемотов, раз уж без отстрела все равно не обойтись? И здесь вскрылись любопытные вещи. Хотя бегемот и родственник свиньям (правда, дальний), мясо его постное и вкусом напоминает скорее телятину. Его можно консервировать, солить, коптить, вялить. Как источник животного белка оно значительно более ценно, чем свинина, баранина и даже говядина. Неудивительно, что африканцы издавна используют мясо бегемотов. Некрупный «рядовой» бегемот дает около 520 кг чистого мяса и 30 кг внутреннего сала, 27 кг весит печень, 8 кг — сердце, 5 кг — язык, 9 кг — легкие, 280 кг — кости и 248 кг — кожа. Вес пригодных в пищу частей составляет 70,9 % живого веса, тогда как этот же показатель у европейского рогатого скота составляет лишь 55 %, а у африканского даже 45 %. Кожа бегемота также ценное сырье. Правда, для того чтобы ее как следует выдубить кустарными способами, необходимо шесть лет. Но тогда она обретает твердость камня и незаменима как материал для полировочных дисков. На таких дисках шлифуют даже алмазы. Не следует сбрасывать со счета и стоимость клыков, идущих на различные художественные поделки. Совершенно очевидно, что правильная хозяйственная эксплуатация бегемотов сулит большие перспективы. Этому способствует также оседлость бегемотов, отсутствие пищевой конкуренции с домашним скотом и, наконец, своеобразная роль бегемотов как естественных «обогатителей» водоемов, повышающих их продуктивность. Не страдают бегемоты и от мухи цеце.

Проблема белкового голодания — одна из центральных в современной Африке. И кто знает, может быть, именно бегемотам и другим диким копытным в будущем предстоит сыграть важную роль в ее решении. Второй вид, составляющий, несомненно, «гвоздь программы» для посещающих парк туристов, — это нильский крокодил. Крокодилы еще больше, чем бегемоты, пострадали от соприкосновения с цивилизацией. Особенно возросло преследование со стороны человека после того, как в моду вошли сумки, портфели, ботинки и туфли из крокодильей кожи. Сейчас добыть крупного крокодила порой выгоднее, чем слона, — так высоки цены на его кожу. Естественно, что в охотниках заработать недостатка нет. В результате национальный парк Мэрчисон-Фоллс стал почти единственным местом в Африке, где крокодилы составляют неотъемлемую часть ландшафта. Между прочим, во втором крупном национальном парке Уганды, Куин-Элизабет, охватывающем озера Эдуарда и Георга, соединенные каналом Казинга, крокодилов совершенно нет.

Участок Виктории-Нила ниже водопада, по-видимому, всегда был особенно привлекателен для крокодилов. Еще Сэмюэл Бейкер записал в своем дневнике: «Такого количества крокодилов, как здесь, я никогда не видывал. На песчаных отмелях у берегов реки, где только пригревало солнце, как бревна, плотно друг подле друга лежали крокодилы». Можно думать, что Бейкера, совершившего огромный путь по Нилу и его притокам, нелегко было удивить.

Причина обилия крокодилов ниже водопада кроется, по-видимому, в доступности корма. Попавшая в водопад рыба, оглушенная и беспомощная, становится их легкой добычей. Более старые и крупные крокодилы, пищу которых составляют в основном млекопитающие, также обеспечены кормом в изобилии, так как на водопой к Нилу приходит значительное количество копытных. Кстати, крокодилы в парках дорастают до гигантских размеров: самый большой крокодил, добытый в районе водопада, имел в длину 6,3 м. Поскольку у крокодилов рост с возрастом замедляется и по достижении 20 лет они ежегодно прибавляют всего лишь 3,6 см, можно полагать, что многим из населяющих сейчас парк животным более ста лет. Может быть, именно их видел Бейкер!

К сожалению, браконьерство в парке полностью не изжито. Несмотря на хорошую охрану, численность крокодилов за последнее время несколько сократилась. Браконьеры орудуют по ночам, подсвечивая крокодилов переносной фарой и закалывая их затем копьями. Правда, промысел этот весьма опасен, но ради денег, вырученных за шкуру, многие идут на риск.

Вообще крокодилы не относятся к безопасным животным. Поведение их по отношению к человеку напоминает во многом акул. Можно многократно испытать «миролюбие» крокодилов, купаясь в заселенных ими водоемах, и ни разу не подвергнуться нападению, но в любой момент дело может обернуться трагедией: крокодил хватает человека и топит. Согласно африканской статистике, регистрирующей все случаи нападения животных на человека, крокодил стоит на втором месте в списке опасных животных. Первое принадлежит льву.

Нелегко протекает жизнь национального парка Мэрчисон-Фоллс Трудности возникают на каждом шагу: борьба с браконьерством на границах парка и в самом сердце его, на Виктории-Ниле; проблема регулирования численности бегемота; вновь возникшая проблема перенаселения слонов, уничтожающих огромные участки саванны; проблемы, связанные со всевозрастающим потоком туристов. Но самая большая беда пришла в 1969 г., когда в правительство был подан проект превращения водопада Мэрчисон-Фоллс в гидроэлектростанцию. Проект сулил неисчислимый запас электроэнергии, сулил снабжение электричеством промышленности и сельского хозяйства всей западной части Уганды. Но он сулил также безвозвратную потерю уникального национального парка и водопада Мэрчисон-Фоллс. Общественность Африки и всего мира восстала против этого проекта. И проект был отклонен. Это можно рассматривать как большую победу защитников природы, стремящихся сберечь для грядущих поколений неповторимое чудо Африки. Какими киловаттами можно измерить ту радость, то восхищение, тот восторг, который будит у людей грохочущий водопад?!

На озере Накуру

A. Г. Банников, B. Е. Флинт

С птичьего полета оз. Накуру являет собой фантастическое зрелище: желтоватое зеркало воды, обрамленное густо-зеленой рамкой прибрежного леса, подернуто огромными ярко-розовыми пятнами. Форма их постоянно меняется: пятна то растягиваются, то сжимаются, а по краям озера они сгущаются, образуя сплошную розовую полосу, подобную пене сказочного прибоя. Если присмотреться внимательнее, можно заметить, что и пятна на зеркале воды, и широкая полоса «пены» слагаются из бесчисленного количества мелких розовых точек. Это — изящные длинноногие фламинго, которых здесь более миллиона.

Впрочем, если пройтись по берегам озера, убеждаешься, что далеко не только фламинго создают непередаваемую привлекательность этого чудом сохранившегося уголка природы. Более 400 видов птиц и около 70 видов млекопитающих населяют побережье озера и окружающий его лес.

Озеро Накуру лежит в 150 км к западу от Найроби, столицы Кении, и в 35 км к югу от экватора, на днище меридионального грабена Рифт Валли. Как и большинство других подобных озер, оно мелководно и не имеет стока. Заполнение озера происходит во время дождливых сезонов в апреле — июне и ноябре — декабре, когда в ложе озера устремляются временные реки, текущие с окружающих его гор.

Однако даже в сезон дождей глубина озера не превышает 4 м. С наступлением засухи уровень его значительно падает, а в 1930 и 1950 гг. оно почти полностью пересыхало. Акватория озера около 4 тыс. га.

Вода Накуру, как и других озер, расположенных на днище Рифт Валли, содержит значительную примесь соды (Na СО₃), концентрация которой резко возрастает в засушливый период. При хорошей прогреваемости озера это создает благоприятные условия для обильного развития сине-зеленых водорослей Spirulina, служащих в свою очередь кормовой базой для массового размножения планктонных ракообразных.

Таким образом, биологическая продуктивность озера необыкновенно высока и обеспечивает существование не только миллионной популяции малого фламинго, но и многих других водных и околоводных птиц.

Начало национального парка Озеро Накуру было положено в 1961 г., когда южные две трети этого обширного озера были провозглашены заповедными.

В 1968 г. в границы Национального парка были включены все озеро и узкая полоса окружающих его земель, составляющая около 1,6 тыс. га, занятая травянистой и кустарниковой саванной, а также акациевым и эуфорбиевым лесом.

Однако увеличение площади парка не устранило опасность для всего природного комплекса как единой экологической системы. Прилегающие к нему земли густо населены, в двух километрах к северу от границ парка лежит г. Накуру, третий по величине в Кении, с шестидесятитысячным населением и несколькими заводами и фабриками. Сточные воды города и промышленных предприятий, в том числе и большого кожевенного завода, сбрасывались непосредственно в озеро. В связи с этим неоднократно поднимался вопрос о расширении сухопутной территории парка и введении эффективного контроля над загрязнением. Однако решение вопроса упиралось в необходимость выкупа больших площадей частных земель и постройки очистных сооружений, что требовало значительных денежных средств.

Озеро Накуру — здесь сотни, тысячи, миллионы птиц: нижний ярус заняли гуси, за ними пеликаны…

Фото А. Банникова

Только в 1974 г. необходимые средства были собраны. Основная часть их была предоставлена Международным фондом охраны дикой природы (WWF), остальные поступили как добровольные пожертвования других международных организаций и частных лиц. При содействии правительства Кении это позволило существенно расширить прилегающую к озеру заповедную территорию и присоединить к ней большой участок, лежащий южнее. Таким образом, общая площадь Национального парка, включая акваторию озера, составляет сейчас около 20,5 тыс. га.

Одновременно с увеличением территории парка были достигнуты успехи в борьбе с загрязнением, которое, к счастью, не достигло еще критического уровня. В настоящее время спроектированы и начаты постройки нескольких очистных сооружений, которые, по-видимому, смогут нейтрализовать угрожающее влияние г. Накуру на экосистему заповедного озера.

В связи с увеличением территории парка перестраивается и система его обслуживания. В частности, в северо-восточной его части, у места впадения в озеро нескольких постоянных источников, проектируется постройка отеля (раньше посетители могли остановиться только в городских отелях), начата прокладка новых дорог для показа парка. Усилена и научная служба парка, в обязанности которой внесен контроль за состоянием озера.

Миновав въездные ворота парка и узкую полоску высокоствольного леса из желтокорой акации, мы оказываемся перед высокой, до двух метров, стеной тростника. Озеро не видно за колышащейся массой перепутанных стеблей, но близость его уже ощущается: где-то совсем рядом слышен постоянный неумолчный гул тысяч и тысяч птичьих голосов.

Сквозь тростник прорублена аккуратная дорожка, по сторонам которой укреплены двухметровые маты, сплетенные из того же тростника. Полсотни шагов по этому коридору — и мы оказываемся в небольшой полутемной хижине. В стенах ее прорезаны широкие горизонтальные окна-бойницы. Приблизив лицо к такой бойнице, мы буквально замираем, охваченные восторгом.

Рядом, почти в пределах вытянутой руки, на илистом, заросшем тростником берегу и дальше, на зеленоватой мутной воде, впереди, справа и слева, куда только хватает глаз, — всюду птицы. Эта неожиданная близость к ним, такая близость, что, кажется, можно пересчитать каждое перышко, производит потрясающее впечатление.

Хриплое гоготанье, кряканье, резкие вскрики, какие-то не поддающиеся описанию стоны, кряхтенье и рев, сливающиеся в единый нестройный, но очаровывающий концерт, создают удивительный звуковой фон, еще усиливающий впечатление от этого зрелища. Бок о бок, почти целиком покрывая воду перед нами, кормятся, чистятся, отдыхают, ссорятся, ухаживают друг за другом, просто стоят или плавают тысячи и тысячи птиц. В зависимости от величины они образуют как бы несколько ярусов: нижний состоит из уток (капских свиязей, готтентотских чирков и зимующих в Африке наших обычных широконосок), второй — из спокойных, несколько медлительных нильских гусей, над ними громоздятся, как острова, массивные, тяжелые розовые пеликаны. Группами или поодиночке среди месива плавающих уток стоят мрачные марабу и желтоклювые, краснолицые аисты-клювачи, белое оперение которых отливает нежно-розовым тоном заката. Ближе к берегу, на самом мелководье, осторожно прохаживаются или дремлют на сучьях давно упавшего в воду дерева десятки различных цапель — серых, черноголовых, больших и малых, белых, желтых. Рядом с ними видны африканские колпицы, священные ибисы, ходулочники. Тут же шныряют зимние гости из Европы — турухтаны, фифи, большие улиты, перевозчики, а по обнажившемуся илу, точно мыши, перебегают, укрываясь за редкими кустиками травы, камышницы и более мелкие черные пастушки. Точно для того чтобы подчеркнуть скромность их окраски, с торчащего из воды сука срывается ослепительно яркий изумрудный зимородок и, сверкнув в воздухе малахитовыми крыльями, снова усаживается на свой наблюдательный пост. Здесь же и менее эффектный большой пегий зимородок; он, трепеща, зависает в воздухе и, точно крачка, стремительно бросается в воду, погружаясь в нее почти целиком. Еще секунда — и птица снова выныривает с рыбешкой в клюве.

Краснолицые аисты-клювачи образуют живописные группы

Задний фон составляют розовые фламинго

фото А. Банникова

Задний фон этого поразительного птичьего спектакля составляют фламинго. Сначала их видишь группами среди пеликанов и нильских гусей, дальше от берега группы становятся все многочисленнее, точно поглощают других птиц и, наконец, смыкаются в сплошную розовую шевелящуюся стену. Почти непрерывно куски этой стены срываются с места, приходят в движение и с оглушительным шумом поднимаются в воздух, на мгновение закрывая солнце. Но на месте улетевших не образуется пустоты; вот стена уже вновь сомкнулась, и снова горизонт представляется в виде фантастического переплетения длинных извивающихся шей. Невозможно оторвать глаз от этой картины, и, когда пленка в аппаратах кончается, мы все еще продолжаем смотреть, смотреть, смотреть…

Но пора дальше. Десять минут езды на автомобиле — и перед нами затопленный водой лес. Высокие, безлистные, мертвые деревья поднимаются прямо из воды, их сохранившиеся еще сучья и ветви покрыты большими, неряшливо построенными гнездами. Это огромная колония бакланов, змеешеек, цапель. На одном из самых могучих деревьев построен надежный помост с балюстрадой, к которому ведет винтовая, закрытая с боков досками лестница. Поднявшись по этой лестнице, мы одновременно оказываемся и среди колонии, и над ною И снова, как в смотровой хижине, нас окружают птицы и оглушают их голоса. Но на этот раз птицы другие. Основную массу населения составляют мелкие африканские и более крупные белошейные бакланы. Прямо под ногами — гнезда с яйцами или птенцами; мы видим, как беспрерывно подлетают с озера взрослые птицы, видим, как они неуклюже цепляются за сучья, с трудом удерживая равновесие, как кормят жадную подрастающую молодежь и снова улетают на озеро за новой порцией пищи. Вновь течет и течет в фотоаппаратах пленка, и снова невозможно оторваться от зрелища первобытной нетронутой природы.

То и дело птицы с шумом поднимаются, чтобы вновь сесть здесь же или немного дальше, как эти пеликаны

Фото А. Банникова

А потом мы садимся в машину и начинаем осмотр самого озера. Проезжая километр за километром по его плоским, на первый взгляд безрадостным берегам, покрытым затвердевшим на солнце илом и ослепительно сверкающим выцветами соды, мы все время видим фламинго. Фламинго — это живой бордюр, окаймляющий озеро. Фламинго — это подвижные розовые острова среди воды. Фламинго — это черно-розовое сверкание воздуха, когда тысячные стаи этих птиц постоянно перемещаются с одного участка берега на другой.

Фламинго кормятся на ходу, опуская голову в воду. Когда одна птица идет, кормясь, по воде, к ней тотчас присоединяется другая, третья, десятая, сотая. Образуется как бы течение, речка из птиц. В другом месте, всего в нескольких шагах, образовалась другая речка, третья, десятая. Речки сталкиваются, перемешиваются, сливаются, вновь расходятся. И вся огромная, неправдоподобно огромная масса птиц представляется каким-то медленно кипящим розовым, почти красным месивом. Точно пенка на варящемся вишневом варенье.

Помимо малого фламинго на озере держится некоторое количество обычных розовых фламинго. Но среди несметных стай малых фламинго они почти незаметны, хотя и значительно выше ростом. Малый фламинго — вот основной обитатель оз. Накуру.

Единственная пища малого фламинго — сине-зеленые водоросли. Вся популяция Накуру употребляет ежедневно около 150 т водорослей. Около 50 т экскрементов фламинго попадают ежедневно в воду. Эти экскременты под действием бактерий разлагаются на неорганические вещества, которые в свою очередь составляют основу питания сине-зеленых водорослей. Таким образом, в замкнутом цикле превращений энергетического баланса фламинго составляют незаменимое звено. В косвенной зависимости от фламинго оказываются и многие другие обитатели озера, так как планктонные ракообразные, также питающиеся сине-зелеными водорослями, составляют кормовую базу небольшой рыбки тиляпии (Tilapia grahami), завезенной первоначально для борьбы с личинками комаров, а затем успешно акклиматизировавшейся в озере. Тиляпия стала основным и единственным кормом бакланов, пеликанов и других рыбоядных птиц.

Интересно, что на Накуру фламинго не гнездятся. Может быть, их здесь слишком беспокоят, а может быть, у них есть и другие, известные пока только им причины. Во всяком случае все птицы, которых мы видим на Накуру, родились не здесь, а на совершенно недоступных отмелях огромного оз. Натрон. Это озеро лежит в десятках километров к югу от Накуру; оно такое же мелкое, а содержание соды в воде еще выше. Обширные илистые плоские острова — отмели, простирающиеся в середине озера, не видны с берегов: сверкание воды и нагретый, порождающий миражи воздух как бы съедают их очертания. Слишком высокая концентрация соды препятствует развитию планктона, и кормящихся по берегам фламинго на Натроне не увидишь. У африканцев, не знавших о существовании островов в центре озера, это породило легенду, согласно которой фламинго не откладывает яйца, как все другие птицы, а рождается из ила.

А ведь действительно остроумная догадка! Как же иначе объяснить, что из глубины белесого марева, колышащегося над совершенно безжизненным озером, где никто никогда не видел ни одного фламинго, ежегодно вылетают тысячи и тысячи молодых птиц? Хорошо накатанная дорога огибает Накуру с юга. Глаза устают от зрелища бесконечных красно-розовых стай фламинго, и внимание невольно сосредоточивается на другой стороне дороги, где вплотную подступают то густые заросли колючих кустарников, то сплошная стена акациевого леса, то открытые участки, поросшие высокой, жесткой, начинающей выгорать на солнце травой. Здесь также все наполнено жизнью. Среди кустов то и дело вскакивают отдыхавшие в тени небольшие антилопы — редунки. Их короткие рожки круто загнуты вперед, что придает животному какой-то непривычный вид. Пожалуй, Накуру — единственное место, где этих антилоп по-настоящему много, хотя и здесь они чаще встречаются поодиночке или парами, лишь изредка образуя большие группы. Еще здесь очень много водяных козлов, крупных темно-бурых антилоп с громадными вилообразными рогами. Они почти не обращают внимания на нашу машину и продолжают мирно пастись. Безрогие самки водяных козлов поразительно похожи на самок оленя. В отношении других обычных копытных Накуру определенно уступает другим паркам. Здесь почти не видно импал, газелей Гранта или Томсона, не каждый раз встретишь жирафа, нет многочисленных в других местах зебр, гну и конгони. Из других млекопитающих чаще всего на глаза попадаются бабуины. Они группами располагаются на скалах, торчащих там и сям из кустов, перебегают на четвереньках среди деревьев, провожают машину тревожными криками с ветвей. Нередки и зеленые мартышки. Остальное зверье держится более скрытно. Ночная поездка по парку показала, правда, что в зарослях совсем не редкость мелкие лесные антилопы, такие, как дик-дик, стейнбок или некоторые виды дукеров, а на открытых местах в лучах фар то и дело возникали странные фигуры капских прыгунов, напоминающих гигантских тушканчиков. Однако днем не видно ни тех ни других млекопитающих, населяющих парк. Есть здесь и буйволы, и леопард, и пятнистая гиена, и гепард, и трубкозуб, и даже лев, которого как-то трудно представить в непосредственной близости от большого города. Правда, все эти звери в парке малочисленны, а некоторые вообще появляются там случайно и ненадолго.

Великолепный самец водяного козла встретил нас недалеко от берега озера Накуру

Фото А. Банникова

Напротив, обилие птиц в лесу и на прогалинах поражает. Из густой чащи ветвей непрерывно доносятся самые разнообразные голоса. Странно, но в Африке почти нет по-настоящему поющих птиц, таких, как наши дрозды, соловьи, полевые жаворонки, славки или хотя бы зяблики. Голоса птиц звучат как отдельные выкрики, свисты, щелканье, удары колокольчика, скрипы, причем каждый вид повторяет свой сольный номер совершенно в одном и том же ритме и тоне. Все эти непривычные для нашего уха звуки сливаются тем не менее в слаженный и даже не лишенный приятности концерт. Однако разобраться без навыка в этом концерте просто невозможно, поэтому обычный метод орнитологов знакомиться с птицами — опознавание их по голосам — не приносит нам успеха. Приходится поминутно останавливать машину и высматривать в бинокль прячущихся в листве крикунов. Правда, это тоже очень интересное и приятное занятие, хотя и нелегкое: мелкие птицы превосходно прячутся в листве и часто увидеть их так и не удается.

В фауне птиц, населяющих кустарники и лес, пожалуй, больше всего поражает численное доминирование своего рода эколого-систематических группировок, которые в наших условиях не так бросаются в глаза. Например, на километровом отрезке дороги по разреженному лесу паркового характера можно встретить 7–8 видов голубей и горлиц, придающих фауне совершенно определенный аспект. На более открытых местах голубей сменяют несколько видов сизоворонок и щурок, в густом сомкнутом лесу —5–6 видов кукушек.

Наряду с этим другие группы птиц часто представлены единичными видами, хотя общее богатство и разнообразие птиц не только несколько сглаживает подобную диспропорцию, но и создает впечатление чрезвычайного богатства и насыщенности птицами всех экологических ниш.

Орел-крикун с ослепительно белой головой

Фото А. Банникова

На открытых, поросших травой участках вблизи озера наше внимание привлекают крупные, контрастно окрашенные шпорцевые гуси. Черное оперение их спины в лучах солнца отливает металлическим блеском, а красные клювы и лапы на фоне густой зелени кажутся особенно яркими. По соседству с ними видны группы марабу, как бы отдыхающие здесь от шума птичьих голосов, который царит на озере. Однако кормиться марабу всегда отправляются все-таки на озеро, где они бесцеремонно нападают на фламинго, убивая не только молодых, но и взрослых птиц. В отличие от других мест Африки на Накуру марабу ведут себя как настоящие хищники.

Пронзительный лающий крик, заканчивающийся точно подавленным смехом, раздается с вершины дерева. Крупная темная птица со сверкающей белой головой повторяет этот крик раз за разом, и мы даже без помощи бинокля безошибочно узнаем орлана-крикуна. Этот хищник, опасный, впрочем, только для рыбы, — неотъемлемая деталь каждого большого водоема. Орлана-крикуна обязательно встретишь и на Ниле, и на Конго, и на Замбези, и на всех озерах Африки. Несколько пар их гнездится и на Накуру.

Там, где дорога прорезает заросли колючего кустарника, мы, конечно, встретили странных маленьких серых птиц с непропорционально длинными узкими хвостами. Смешно волоча за собой по воздуху эти хвосты, птицы поодиночке перелетают из одного куста в другой, где мгновенно исчезают из виду, ловко нырнув в переплетение ветвей. В глубине куста они снова собираются в тесную стайку и тщательно обследуют каждую ветку. Это птицы-мыши. Они настолько своеобразны и не похожи на других птиц, что их выделяют в отдельный отряд, насчитывающий всего шесть видов.

Большинство птиц, которых мы встречаем в лесу или зарослях кустарников, окрашены чрезвычайно ярко. Блестящие скворцы сверкают металлическим отливом спины и красно-оранжевыми брюшками, кукушки и голуби неожиданно оказываются оливковыми и зелеными, в окраске оперения нескольких видов ткачиков и вдовушек преобладают красный, черный и желтый цвета в самых разных сочетаниях. Поразительные переливы синего, фиолетового, изумрудного и черного цветов в оперении нектарниц невольно наводят на мысль о драгоценных камнях. Не отстают от них многочисленные сизоворонки, щурки, бородатки и зимородки. Глаз едва успевает отмечать сочетания самых невероятных цветов. А ведь это необходимо для последующего определения: страшно интересно знать, каких же птиц удалось увидеть за день? С трудом успеваем записывать даже самые короткие наблюдения.

Дорога снова выводит нас к самому берегу озера. Берег, пустынный, плоский, покрыт засохшим илом и белыми пятнами выкристаллизовавшейся соды. С удивлением мы замечаем две темные человеческие фигуры, согнувшиеся у самой воды. Рядом стоят большие корзины.

Что делают здесь люди? Ведь хождение по парку строго запрещено! Наше недоумение рассеивает сопровождающий нас местный орнитолог Джон Хопкрофт. Оказывается, на озере производится организованный сбор перьев фламинго. Из этих перьев затем изготовляют великолепные сувениры — искусственные цветы. Тут же вспоминаем, что накануне любовались такими цветами в отеле, где мы ночевали. Цветы сделаны с большим мастерством и действительно красивы. И очень дороги. Вероятно, покупатели — туристы и не подозревают, сколь эфемерна их покупка: ведь розовый цвет перьев довольно скоро пропадает.

Следующая наша остановка — у устья маленькой речки, сбегающей с покрытых лесом гор. Здесь свежая зелень, неглубокая вода чиста, а илистая отмель сверкает жирным черным блеском; никаких признаков соды. На отмели кормится множество куликов и все «европейцы» — турухтаны, травники, большие улиты, фи-фи, черныши. На воде горстка африканских красноклювых шилохвостей теряется в массе наших широконосок и чирков-трескунков. Как странно и приятно встретить их здесь!

Озеро Накуру — одно из главнейших мест зимовки перелетных птиц Европы и Азии, место отдыха на длинном и трудном пути. На озере широко проводится кольцевание, начатое по инициативе Восточно-Африканского общества по изучению природы в 1967 г. С тех пор окольцовано несколько тысяч птиц, преимущественно зимующих куликов. Ведь коренных африканцев кольцевать не имеет смысла — они никуда не летают. Есть уже и интересные возвраты колец, например турухтан, окольцованный на о. Накуру, спустя три месяца был найден около Якутска.

Мы заканчиваем наш путь у небольшого, очень простого деревянного домика, покрашенного зеленой масляной краской. На открытой веранде перед домиком — несколько скромных, плетенных из бамбука кресел. С веранды открывается вся панорама озера: темно-зеленые склоны гор, покрытых лесом, спокойная гладь озера и бесконечные, бесчисленные стаи фламинго…

Это павильон Джомо Кениата, президента Республики Кения. Старый человек, за плечами которого годы политической борьбы, годы тюрем и гонений, на которого возложена вся верховная власть в государстве, каждую неделю приезжает сюда отдохнуть, наблюдая жизнь птиц.

Национальный парк Цаво

A. Г. Банников, B. Е. Флинт

Въезд в национальный парк Цаво.

Фото А. Банникова

Если выехать из Найроби по шоссе, ведущему в Момбасу, миновать длинные серые здания и склады цементного завода, миновать огромные серебристые цистерны бензохранилища и поворот к аэропорту, попадаешь на широкую, слегка всхолмленную равнину. Трава здесь всегда жесткая, редкая, как бы неживая, а карликовые акации с плоскими верхушками, равномерной осыпью покрывающие холмы, кажутся темными точками на серовато-желтом фоне. Справа вдоль шоссе тянется высокая проволочная изгородь на тонких бетонных столбах-опорах. Изгородь подступает к самому полотну дороги, и за ней видны группы пасущихся газелей Гранта и Томсона, а на возвышениях — застывшие странные силуэты конгони. Изгородь окаймляет восточное крыло Национального парка Найроби и препятствует животным выходить на шоссе.

Через полчаса изгородь кончается, а с ней исчезают и пасущиеся антилопы. Местность теперь кажется совершенно безжизненной, и это ощущение не нарушают ни асфальтовое шоссе, ни редкие купы деревьев, среди зелени которых видны белые стены и черепичные красные крыши домов. Это фермы, где разводят, вернее, пытаются еще разводить скот. Земледельцу здесь нечего делать — слишком сухо, нет воды, и маленькие оазисы, окружающие фермы, — это единственные пятна настоящего зеленого цвета.

Еще два-три часа утомительной езды, утомительной потому, что глазу не на чем задержаться, а над нагретым асфальтом плавится сверкающее марево, и мы замечаем, что пейзаж вдруг как-то незаметно изменился. Исчезли постепенно редкие акации, не видно больше и приветливых домиков фермеров. На смену им пришли заросли низкорослых, корявых, переплетенных кустарников. Местность становится более плоской, и кустарник заливает ее все гуще и гуще, бесформенный, безлистный, странно похожий на необозримые завалы старой колючей проволоки. Это и есть буш, или, как его еще выразительнее называют, скрэб. Мы подъезжаем к Цаво.

Дальше дорога идет узким коридором между двумя самостоятельными частями Национального парка — Западным и Восточным Цаво. Этим же коридором параллельно шоссе проходит и железнодорожная линия — восемьдесят лет назад здесь работал проводником шотландский парнишка, впоследствии известный охотник Джон Хантер. Похоже, железная дорога с тех пор изменилась мало: лишь раз в сутки тишину нарушает тихоходный паровоз, с усилием тянущий по единственной колее пять старомодных вагонов. Все грузы из порта Момбасы в Найроби везут сейчас по прекрасному асфальту шоссе, это дешевле и быстрее.

Проезжий коридор не отгорожен от заповедной территории. Да и незачем — свернуть туда нельзя: буш стоит непроходимой стеной.

Но близость парка, дыхание гигантского резервата уже ощутимо: на одном из округлений шоссе мы вдруг видим слона. Он спокойно стоит у самого асфальта, не обращая ни малейшего внимания на проносящиеся тяжело груженные могучие грузовики и легковые автомобили. Чувствуется, что слон «у себя дома».

Однако до въезда в парк еще далеко. Мы проезжаем небольшой городок Мтито, состоящий всего из трех десятков невзрачных одноэтажных домов, где единственная яркая точка — заправочная станция и магазин сувениров. Затем Вой, городок чуть побольше, с каким-то заводом, трубы которого видны в отдалении. И только потом неожиданно перед нами возникает перекресток, первый настоящий перекресток за весь долгий путь. Поперечное асфальтовое полотно с обеих сторон в сотне метров упирается в массивные ворота. Это главный въезд в национальный парк Цаво. Направо — Западный Цаво, налево — Восточный. Правая дорога ведет к отелям Килагуни-Лодж, левая — к Вои-Лодж и научно-исследовательскому центру парка. Мы поворачиваем налево.

Ворота парка — внушительное сооружение. Два въезда, перекрытые шлагбаумами, билетная касса, контрольно-пропускной пункт. Над воротами, издали бросаясь в глаза, возвышаются два громадных черных профиля носорогов. Это эмблема Цаво. Такого же, но медного носорога мы видим и на форменной фуражке охранника, поднимающего шлагбаум перед нашей машиной. Стройный, подтянутый кениец наклеивает пропуск на лобовое стекло и приветственно подносит руку к козырьку. Проходит еще несколько секунд — и мы на территории парка.

Сразу за воротами асфальт кончается. Машина легко идет по ухоженному, ровному грейдеру, кирпично-красному от цвета латеритовой почвы. Дорога неширокая, и местами подступающий к ней вплотную буш протягивает свои серые колючие ветви к самым окнам машины, угрожая расцарапать лицо. На первой же развилке — внушительный каменный монумент с указателем дорог и перечнем главных правил поведения посетителей в парке. Прочитав их, мы узнаем, что на территории парка мы находимся на собственный страх и риск и что администрация не отвечает за нашу безопасность. Кроме того, до нашего сведения доводится, что нельзя подъезжать близко к животным, нельзя пересекать дорогу слонам, нельзя выходить из машины, съезжать с дороги. Словом, разрешено только сидеть в автомобиле и смотреть. Что же, мудрые правила!

Блестящие скворцы — самые обычные птицы Восточной Африки

Фото А. Банникова

Еще с час мы едем однообразным бушем, оставляя за собой легкое облачко красноватой пыли. Вдоль обочины быстро бегут и срываются из-под самых колес цесарки и франколины; через дорогу, едва не задевая радиатор, то и дело перепархивают стайки отливающих металлом блестящих скворцов и черных буйволовых ткачей; по ветвям, не обращая внимания на длинные колючки, ловко лазают красноклювые токи; высоко в небе застыли на неподвижных крыльях грифы. Машина пересекает небольшую поляну в буше, и мы видим у самой дороги табунок импал: безрогие самки и несколько в стороне хозяин гарема, прекрасный взрослый самец с длинными лировидными рогами. Стоит машине затормозить, как антилопы прерывают полдневный отдых, встревоженно поднимают головы и под щелканье наших аппаратов неспешно отходят под прикрытие кустов. Звери в Цаво гораздо осторожнее, чем в Нгоронгоро или Найроби-парке.

Дорога то поднимается на пологий склон, то снова тонет в буше, где нет обзора. Солнце по-прежнему прямо над головой, и окружающая местность поэтому кажется плоской, лишенной теней, бесцветной. Но вот совершенно неожиданно дорога сворачивает к очередному холму слева, резко берет в гору, и мы, еще ничего не видя, чувствуем, что добрались до места. Несколько минут — и машина въезжает в ворота, на гравийную дорожку, по обе стороны которой высятся громадные канделябры молочаев и багрянцем полыхают заросли цветущей бугенвиллеи. Прямо перед нами отель, каменная лестница, просторные веранды со столиками, витрины с копьями, щитами и мечами масаев. Везде цветы, прохлада, пение птиц. Поразительный контраст после душного буша, пыльной дороги, жары и утомительного солнца. А потом в ожидании ленча мы долго сидим в легких плетеных креслах, положив ноги на каменный парапет веранды, наслаждаясь покоем и прохладой и глядя, как подъезжают к отелю машина за машиной, машина за машиной и из них выходят люди, по-разному одетые, разного возраста, говорящие на разных языках. Трудно поверить, что находишься в самом центре совершенно безлюдной, почти безводной, дикой местности.

Табунок антилоп импал

У самцов импал длинные лировидные рога

Фото А. Банникова

После ленча мы отправляемся в научный центр Цаво, лежащий в нескольких километрах от отеля. Научный центр — это целый небольшой городок с длинным одноэтажным лабораторным зданием, гаражами, мастерскими, складами и коттеджами для научных сотрудников. Как и отель, научный центр утопает в цветах. В лабораторном корпусе нас встречает Вальтер Леотольд, швейцарец, работающий по контракту с Управлением национальных парков Кении. Вальтер невысок, худощав, подвижен и на вид ему не дашь больше тридцати лет. Несмотря на молодость, он уже известен как прекрасный этолог, как специалист по копытным. Он встречает нас как старых друзей: наше первое знакомство состоялось несколько лет назад в Москве, где Вальтер был участником Международного конгресса биологов-охотоведов.

Осмотр лабораторий не потребовал много времени: в комнатах только столы с картотеками, с пишущими и счетными машинками да на стенах превосходные карты парка: ботанические, геологические, геоморфологические. Чувствуется, что вся работа не здесь, а в природе, в поле, что рабочее кресло сотрудников научного центра — это сиденье лендровера. И Вальтер торопит нас — ему хочется показать Цаво, показать не снаружи, как смотрят туристы, а изнутри, интимно, так, как показывают другу самое близкое и дорогое. Да и нам хочется того же, но мы все-таки задерживаемся у склада научных материалов: зрелище просто фантастическое. Склад — это просторный двор, где прямо под открытым небом лежат сотни и тысячи слоновьих черепов… Длинными правильными рядами, от совсем мелких к крупным и далее к огромным, белые, сверкающие на солнце черепа без бивней занимают всю площадь двора. А двор не менее полугектара! По стенам его — сплошные многоэтажные стеллажи, которые также тесно заставлены черепами носорогов. Черепа собраны с помощью вертолетов на территории парка, и по ним зоологи определяют возрастной состав погибших естественной смертью слонов и носорогов. Вполне научная коллекция, но почему-то от этого зрелища остается на душе тяжелый осадок.

Наконец, мы усаживаемся в лендровер, и Вальтер, выведя машину за ворота городка, сразу же сворачивает прямо в буш. Корявые сучья громко скребут по кузову, невидимые в траве рытвины и поваленные стволы заставляют автомобиль делать какие-то судорожные рывки, но все это никак не отражается на поведении нашего гида: все внимание его сосредоточено на окружающих кустарниковых зарослях, на дорогу он даже не смотрит, лишь коротким «sorry» сопровождая особенно буйные прыжки лендровера. Чувствуется, что Вальтер проводит за рулем бóльшую часть жизни.

Не проходит и десяти минут, как он резко останавливает машину и молча указывает рукой в буш. Секунда — и мы тоже видим то, что привлекло его внимание: на крохотной прогалине замер малый куду. Поразительной, редкой красоты антилопа! Стройное литое тело на высоких сильных ногах, маленькая узкая голова, чуткие уши и закрученные в пологую спираль черные с желтоватыми кончиками рога. На боках животного по голубовато-серому, пепельному фону точно острым мелком проведены тонкие белые полосы, образующие удивительно нежный, как бы колеблющийся рисунок. Недаром, нет, недаром Лесли Браун, один из лучших современных знатоков африканских зверей, назвал малого куду «аполлоном среди антилоп».

Что-то необычайно верное звучит в этом на первый взгляд пышном сравнении.

Секунды, отпущенные нам для того, чтобы любоваться редким животным, кажутся часами. Но вот куду поворачивается и почти тотчас же исчезает за кустами. Слева слышится легкий шорох — и мы видим двух безрогих самок, мгновенно мелькнувших и растаявших среди ветвей.

Малый куду — антилопа редкой красоты.

Фото А. Банникова

Свидание с куду окончено. Мы видим, как Вальтер достает из парусиновой сумки, висящей на спинке сиденья, пачку картонных листков, скрепленных на манер книги. Перелистав пачку, он протягивает нам один лист. На листке приклеено несколько фотографий самца малого куду: вид справа, вид слева, вид в фас. Здесь же схематический рисунок белого узора на боках животного, миниатюрная бланковка Цаво с какими-то отметками и цифра 27. Сначала мы ничего не понимаем, но уже несколько фраз оказываются достаточными, чтобы ввести нас в курс дела.

Каждый зоолог знает, какие прекрасные перспективы в изучении миграций и территориальных отношений сулит мечение животных. Но надевать им на шею специальный пластиковый ошейник или укреплять цветную метку ухе и трудно, и ненадежно, и опасно: при отлове зверь может быть травмирован. Африканские зоологи нашли новый способ метить животных — опознавать их без всяких меток. Основу здесь составляет то, что рисунок окраски уникален, неповторим, как дактилоскопический отпечаток. И вот теперь на каждое животное заведено своего рода «досье», где на фотографиях или рисовальных схемах указаны те особенности, которые любой ситуации позволят опознать именно это животное. Ему присваивается порядковый номер, а затем на карте регистрируется каждая встреча. Точки на карте говорят не только о перемещениях зверя, но и о степени стабильности целых группировок. Конечно, такой метод более эффективен в отношении полосатых и пятнистых зверей — жирафов, зебр, куду, гепардов, леопардов. Но мы просмотрели пачку таких «досье», посвященную слонам, и убедились, что сравнительно легко можно держать в памяти десятки и сотни животных, которые на первый взгляд кажутся одинаковыми. Легкие, почти незаметные пятна на морде льва, остающиеся от его «детского» наряда на всю жизнь, небольшие отклонения в форме рогов импал, водяных козлов и газелей, шрамы от царапин — все это может заметить опытный и внимательный взгляд. Наконец, сама манера держаться, выражение глаз зверя, если можно так сказать, настолько индивидуальны, что не видеть этого может только человек, мало знающий животных и не старающийся их узнать.

Жирафовая газель — удивительная антилопа, кормится стоя на двух задних ногах, что позволяет ей обрывать листья на двухметровой высоте

Фото В. Леотольда

Правда, все это мы поняли, только просмотрев картотеку Леотольда. Встреча с малым куду, известным под номером 27, лишь пролог обширной программы, задуманной Вальтером. Часа три он виртуозно маневрирует среди буша, буквально протискивая лендровер между густыми зарослями, пересекая сухие русла, объезжая завалы и нагромождения скал, подбираясь почти вплотную к самым разным животным. Мы видим жирафовых газелей, которые, поднявшись на задние ноги, срывают листья с ветвей кустарника на высоте почти двух метров.

На открытых местах нас встречают газели Гранта, как вот эти у термитника.

Фото А. Банникова

Мы вспугиваем дукеров, уносящихся от машины легкими, грациозными прыжками. Потревоженный носорог сначала отбегает в сторону, подняв вверх нелепый маленький хвостик, затем, развернувшись, долго пытается поймать наш запах, сопя и медленно поводя головой из стороны в сторону. На открытых местах нас встречают настороженные уши зебр и газелей Гранта; звери срываются и уносятся, не подпуская нас на сотню метров. Еще осторожнее оказываются кон-гони: мы видим только мелькание их рыжих тел среди прозрачных кустов. Но особенно долго и упорно мы преследуем ориксов, крупных антилоп с прямыми и длинными, похожими на шпаги рогами. Ориксы встречаются нечасто, и нас особенно привлекает перспектива получить снимок этих зверей «в весь кадр». Однако они тяжелым галопом безостановочно уходят от лендровера, а мы преследуем их километр за километром. Затем, когда надежда уже покидает нас, животные вдруг неожиданно прерывают бег и, повернув головы, неподвижно смотрят на нас. Машина начинает выписывать дугу, постепенно сближаясь с картинной группой насторожившихся антилоп, но тут они вдруг снова приходят в движение, и преследование начинается сначала.

Ориксы с рогами-шпагами очень осторожны

Фото А. Банникова

И конечно же, мы видим слонов. Знаменитых красных слонов Цаво, красных потому, что они обсыпают себя красной латеритовой пылью. Цаво — царство слонов, хотя на первый взгляд их не кажется так много, как, например, в Мэрчисон-Фоллс. Дело в том, что высокие концентрации слонов в Цаво можно наблюдать только в засушливый период года, когда вся популяция собирается вдоль русел непересыхающих рек. А популяция эта насчитывает около двадцати тысяч слонов. В сезон дождей вся масса животных расходится по неоглядным просторам парка, охватывающего 2080 тыс. га.

Замечательный «красный» слон Цаво

Фото А. Банникова

Впрочем, наглядные свидетельства пребывания слонов видны везде в любое время года. Все баобабы в парке точно подгрызены гигантскими бобрами: слоны сдирают бивнями кору, стремясь добраться до влагоносной пульпы. Многие деревья уже повалились, засохли, и их сучья белеют в траве, как старые кости. Иные участки парка живо напоминают места, где недавно прошли тяжелые бои или промчался ураган: обломанные ветви деревьев, растерзанный, вырванный с корнем кустарник, вытоптанная, выщипанная до голой земли трава, которая уже не успевает подняться за короткий период дождей. Да, проблема слонов, с которой мы уже столкнулись в парках Мэрчисон-Фоллс и Амбосели, в Цаво принимает характер катастрофы! Когда солнце, превратившись в красный пылающий круг, повисает в фиолетовой дымке над самым горизонтом, мы поворачиваем назад, к отелю. Снова и снова мы видим в сгущающихся сумерках группы зебр, импал, водяных козлов, конгони. С наступлением прохлады животные становятся подвижнее, начинают пастись по зеленым западинам, где после прошедших дождей еще сохранились влага и свежая трава. Звери встречают проходящую машину внимательным взглядом, но уже не бросаются от нее сломя голову; наступающая темнота прибавляет им уверенности. Больших стад не видно, и это придает особую прелесть развертывающемуся перед нами пейзажу, подчеркивая его первозданность.

Слов нет, зрелище несметных скоплений гну, зебр и газелей, которое можно видеть в Серенгети, в кратере Нгоронгоро или у высохшего оз. Амбосели, оставляет неизгладимый след. Но есть в нем уже что-то искусственное, какая-то неестественность, которую не замечаешь сразу из-за массы впечатлений, но начинаешь все острее и острее ощущать, по мере того как проходит первое изумление. Иное дело здесь, в Цаво, где скученность и теснота не грозят копытным. Да и сами они не выглядят полудомашними: машины с туристами беспокоят их реже.

В иных участках парка все вытоптано, испорчено и сломано слонами

Фото А. Банникова

А поздно вечером, проводив за фиолетовый горизонт солнце и сидя на веранде под абажурами, сделанными из разрисованных сухих тыки, которые свисают на длинных шнурах с крытого бамбуком потолка, слушая разноголосый шум из ресторана и поглядывая на лазающих по стенам гекконов, разговоре с Вальтером Леотольдом и доктором Гловером, директором научного центра, мы узнаем все детали того, что считается сейчас «проблемой номер один», — проблемы слонов.

Проблема слонов возникла сравнительно недавно, однако назревала она постепенно, и корни ее нужно искать в том периоде времени, когда на Африканский континент из Европы хлынул поток переселенцев и авантюристов. Уже тогда слоны пережили первое потрясение: с одной стороны, их беспощадно истребляли в погоне за слоновой костью, с другой — рубка леса, распашка и освоение земель сужали круг привычных им местообитаний, нарушали исторически сложившиеся миграционные пути. Численность слонов повсеместно начала сокращаться, причем темпы этого сокращения к началу нашего столетия приняли катастрофические размеры. Африканский слон очутился на грани исчезновения. Запрет бесконтрольной охоты в 1933 г. несколько улучшил положение, но не ликвидировал опасность полностью: масса слонов по-прежнему гибла от руки браконьеров. Кроме того, значительное количество слонов, выходившее пастись на поля африканцев, истреблялось специальной охотничьей инспекцией, в обязанности которой входила защита местного населения от диких животных. И только создание в 20 —40-х годах XX в. первых национальных парков и резерватов в корне изменило положение: слоны обрели надежное убежище. В поразительно короткий срок национальные парки, точно губки, впитали в себя почти всех сохранившихся к тому времени слонов. Кривая их численности вновь медленно, а затем все быстрее и быстрее пошла вверх за счет сокращения смертности. Достаточно сказать, что к началу 60-х годов в Африке насчитывалось уже более 200 тыс. слонов, т. е., по-видимому, больше, чем их было тогда, когда здесь появились первые европейцы.

Общему росту численности сопутствовала продолжающаяся концентрация животных на охраняемых территориях. И вот тут-то и возникла проблема слонов, сущность которой проще всего передать одним словом: перенаселение. Что же означает перенаселение в биологическом смысле?

Прежде всего — нехватку пищи. Крупные размеры слонов определяют относительно медленный обмен веществ у них и потребность в небольшом количестве питательных веществ на единицу веса. Изучение слонов в Кении показало, что животному в сутки необходимо 4–6,4 % веса тела влажного корма (около 1,5 % сухого вещества). Однако, если принять средний вес слона в 1700 кг, то суточная потребность составит около 100 кг, а для крупного самца весом в 5 т количество корма возрастет до 300 кг. Слоны неприхотливы в выборе кормов и необычайно терпимы к грубым кормам, т. е. содержащим большое количество клетчатки. Слоны поедают очень многие виды травянистых растений, кустарников и деревьев. В Африке отмечено более 500 видов растений, поедаемых слонами. Среди кормовых объектов слонов известны многие растения, несъедобные для диких копытных и домашнего скота. Слоны едят листья, ветви, плоды, кору, корни, а иногда и все растение целиком. Чаще всего они обламывают и съедают ветви деревьев толщиной около 2–5 см. Они валят, как правило, деревья не толще 25–35 см в поперечнике.

У толстых деревьев, особенно баобабов, слоны сдирают бивнями кору, нередко разрушают стволы более чем наполовину и едят пульпу. Характерно, что они собирают корм, начиная от приземного и даже подземного яруса до крон высоких деревьев. Вместе с тем разнообразие кормовых объектов не исключает предпочитаемость слонами некоторых из них, например слоновой травы, которую слоны с особой охотой поедают круглый год. Кормовой рацион слонов претерпевает определенные сезонные изменения. Так, во влажный сезон обычно 30–70 % пищи слона по объему составляют листья и ветви деревьев, кустарников и лиан, предпочтительно молодой поросли. При недостатке этих кормов в травянистых саваннах слоны начинают обдирать кору деревьев и повреждают стволы, видимо компенсируя недостаток грубых кормов.

Подсчитано, что для пропитания одного слона в течение года необходима растительность с площади около 5 кв. км. В Цаво плотность слонов сейчас составляет 1 животное на 1 кв. км, в некоторых других национальных парках Восточной Африки — еще выше, до 5–7 животных. Комментарии почти излишни. Никогда в истории Африки такие концентрации не наблюдались. Вся жизнь слонов проходила в кочевках: на протяжении тысячелетий в Восточной Африке слонам была присуща широкая сезонная смена мест обитания. Во время дождей они приходили в травянистую саванну, в засушливый период уходили в леса, иногда поднимались до 3 тыс. м в горы или собирались в приречных зарослях, в галерейных лесах и у заболоченных берегов озер. В прошлом большинство слонов Кении и Уганды в начале засушливого сезона, обычно в мае, покидало саванны и уходило в предгорья и на склоны гор Элгон, Килиманджаро и других, а также в галерейные леса вплоть до лесной полосы вдоль побережья Индийского океана.

Сейчас миграциям слонов положен конец: на привычных путях их встречают бескрайние и хорошо охраняемые плантации кофе, сизаля, арахиса, хлопка, кокоса или, что еще страшнее, петли из стального троса, устанавливаемые браконьерами. Слоны волей-неволей вынуждены были перейти почти к оседлому образу жизни.

В засушливых районах, подобных Цаво, концентрации и оседлости слонов способствует еще одно обстоятельство: большую часть года они нуждаются в водопоях. Суточная потребность взрослого слона в воде в засушливый сезон — от 100–150 до 230 л. Во влажный сезон животные потребляют значительно меньше воды и при обилии источников не посещают регулярно одни и те же водопои. Напротив, в периоды засух ходят к немногим водопоям и способны поддерживать их, освобождая от песка, который отсасывают хоботом и отбрасывают в сторону. Такие «слоновьи колодцы» чаще расположены в обсохших руслах рек, и глубина их может достигать 1,5 м. Этими водопоями пользуются потом и другие животные (носороги, многие виды антилоп, крупные хищники).

Необходимость ежедневно посещать водопои еще более привязывает слонов к речным долинам. Особенно сужается радиус доступных для пастьбы угодий у самок с маленькими слонятами, неспособными к дальним переходам. Исследования показали, что при наступлении засухи слоны не стремятся перебраться на дальние или отыскать новые водоемы и почти не отходят от исчезающих буквально на глазах луж в руслах пересыхающих рек. Естественно, что это влечет за собой почти полное уничтожение растительности на берегах. Бурение артезианских скважин и сооружение искусственных водоемов, на которое возлагалось много надежд и стоившее громадных денег и труда, еще более привязали слонов и вместо спасения оказались губительными.

Помимо прямой нехватки пищи и воды на слонах отрицательно сказываются и многие другие явления, порожденные в конечном счете их же деятельностью. Так, изменение кормового рациона (замена грубых кустарниковых кормов травянистыми) вызвало падение упитанности животных (у взрослых самцов вес в среднем снизился на 500–600 кг), увеличило интервалы между родами и замедлило наступление половой зрелости. Уменьшение затененности, последовавшее за гибелью деревьев, отразилось еще более неожиданным образом: у слонов возросла подвижность ушей, используемых в качестве вееров, а это повлекло развитие склерозных заболеваний сосудов, питающих ухо. Участились случаи сердечно-сосудистых заболеваний, абсцессы полости рта.

Таким образом, в целом перенаселению сопутствуют два параллельных и взаимосвязанных процесса: ухудшение общего состояния популяции слонов и изменение ими биоценозов, определяющее далеко идущие неблагоприятные последствия. Кризиса следовало ждать в любую минуту, и он разразился в необычайно сильную и продолжительную засуху 1971–1972 гг. В этот период в Цаво в долине р. Галаны погибло около б тыс. слонов, т. е. почти треть популяции. Смертность от недоедания, от жажды, от сопутствующих им болезней охватила в первую очередь слонят в возрасте 1–3 лет и стариков, затем начали погибать взрослые полноценные производители. Наиболее устойчивыми оказались животные, вышедшие из детского возраста, но не достигшие половой зрелости. Размножение в популяции почти прекратилось. Однако уже в 1973 г. численность слонов в Цаво вновь поднялась до 20 тыс., по-видимому, за счет мигрантов в основном с территории резервата Амбосели. Таким образом, угроза вопреки надеждам некоторых зоологов не исчезла и тучи продолжают сгущаться.

Рассчитывать, что популяция слонов придет к стабилизации через действие механизмов авторегуляции, подобно тому как это произошло в засуху 1971–1972 гг., едва ли разумно. Не следует забывать, что сроки, необходимые для восстановления местообитаний слонов, неизвестны. Они могут оказаться весьма значительными, а это будет означать, что Цаво как резерват слонов будет надолго выведен из строя. Кроме того, продолжающееся экстенсивное воздействие слонов на биоценозы необратимо подрывает условия существования других животных — носорогов, жирафов, некоторых антилоп, буйволов, приводя к замене кустарниковых видов обитателями открытых пространств. Специалисты-экологи уже в конце 60-х годов писали о необходимости искусственного регулирования численности слонов и изъятия в национальных парках, особенно в Цаво, лишнего числа животных. Это тем более необходимо, что процесс превращения лесистых местностей в малопродуктивные злаковники и даже полупустыни зашел так далеко, что паркам грозит необратимая утрата первичных экосистем. В Цаво, как уже говорилось, этот процесс ускорили попытки увеличения емкости угодий путем создания искусственных водопоев. Ликвидация этих водопоев в 1968–1970 гг. была первым шагом на пути сокращения численности слонов, но дала малоощутимые результаты.

Рекомендации регуляционного изъятия слонов в национальных парках встретили сильное сопротивление сторонников невмешательства в жизнь охраняемых территорий. В широкой прессе появились статьи, в которых отстаивалось мнение, что изъятие животных из парков противоречит заповедным принципам, есть «злодеяние», «ужасающая мера» и «начало гибели» национальных парков.

Однако здравый смысл экологов все же победил, и уже 10 лет в национальных парках Восточной Африки проводится регуляция численности слонов. Правда, работы эти осуществляются еще медленно и, по мнению специалистов, явно недостаточны.

В национальном парке Мэрчисон-Фоллс за 10 лет было отстрелено около 3 тыс. слонов, причем в последние два года ежегодно изымается до 600 животных, главным образом в южной, наиболее перенаселенной части парка. Около 500 слонов ежегодно отстреливаются в резерватах Замбии, примерно такое же количество — в национальных парках и резерватах Танзании. В Цаво отстрел около 300 слонов был начат еще в 1967 г. В 1971–1972 гг. в Цаво было изъято около 300 слонов, в 1973 г. — около 900.

Технические трудности изъятия слонов в национальных парках состоят в том, что ружейный отстрел на территории собственно парка крайне нежелателен, поскольку уцелевшие животные в дальнейшем делаются чрезвычайно пугливыми. Это затрудняет наблюдение и фотографирование слонов, ради чего сюда, собственно, и приезжают туристы. Отстрел слонов на территории парка таит еще одну опасность — могут остаться ненайденные подранки, которые становятся весьма агрессивными и нападают на людей, автомобили, кемпинги и т. д. Отстрел слонов поэтому рекомендуют проводить лишь в закрытый для туристов сезон и на тех участках, куда экскурсанты не допускаются. А это существенно затрудняет проведение всей операции по изъятию животных.

Опыты отстрела в пограничных с охраняемой территорией районах, в «буферной зоне», отведенной для лицензионной охоты, не дали пока хороших результатов. Слоны очень быстро научились распознавать границы заповедных территорий и при малейшей опасности скрывались за спасительной линией. Немного перейдя границы, животные совершенно преображались: они вновь становились спокойными и переставали обращать внимание на незадачливых охотников. Сейчас в пределах национальных парков отстрел проводится только служащими парка, с машин, чаще ночью, что меньше распугивает животных. Проводятся опыты умерщвления слонов наркотизирующими средствами.

Опыты по отыскиванию наиболее оптимальных способов регулирования численности слонов в национальных парках и резерватах Восточной Африки продолжаются. Важность этой проблемы несомненна, однако пути решения ее не во всем еще ясны.

Далеко за полночь расстаемся мы с нашими друзьями. Как странно, как знаменательно, как многозначительно то, что одна и та же проблема дает знать о себе на разных континентах, в совершенно разных условиях, в отношении самых различных животных! Ведь проблема перенаселения копытных, и в первую очередь оленей, — один из наиболее тревожных симптомов, наблюдаемых в современных заповедниках и Европы, и Азии, и Америки. При отсутствии пресса охоты, при полном или почти полном уничтожении хищников, при изоляции заповедных территорий в кольце антропогенных, не пригодных для животных ландшафтов плотность копытных очень быстро достигает критических размеров. Уничтожая нижний ярус древесной растительности, уничтожая подрост и препятствуя тем самым возобновлению леса, животные не только непозволительно ухудшают условия их существования, нарушают естественную структуру популяции, становятся уязвимыми для любых неблагоприятных воздействий, но и полностью деструктируют те экосистемы, которые человек стремится сохранить. Как не помянуть недобрым словом тех недальновидных экологов и общественных деятелей, которые в разных странах ратуют за незыблемость соблюдения принципа «невмешательства в дела природы»! Им следовало бы посмотреть долину р. Галаны и грандиозную мрачную выставку слоновых черепов в научном центре Цаво.

Проводив Гловера и Леотольда, мы долго сидим на веранде. Прямо перед ней, в полусотне метров, прожектор высвечивает небольшой водоем с цементированным дном. Чернота африканской ночи вплотную подступает к берегам водоема, и из нее, точно актеры на освещенную сцену, появляются приходящие на водопой животные. Крупный самец водяного козла долго стоит, забредши по колено в воду. Внезапно он настораживается, поднимает голову, чутко поводит широкими ушами, но тут же успокаивается: из темноты один за другим выступают три слона. Забредя в воду и выстроившись в шеренгу, животные не спеша пьют: опустив хобот, они долго, не менее минуты, высасывают воду, затем захватывают конец хобота ртом и переливают жидкость в глотку. Выпив таким образом по пяти «хоботов», слоны выходят на берег и застывают тесной неподвижной группой. Только под утро они неспешным шагом скрываются в окружающих водоем густых кустах…

На акациях большими колониями гнездятся ткачики

Фото А. Банникова

На первый взгляд в первое короткое посещение природа Цаво может показаться несколько однообразной: миля за милей вдоль дороги тянется все тот же густой и небогатый жизнью буш. В действительности такое представление неверно, но в этом убеждаешься, только пожив и поездив в Цаво несколько дней. В некоторые наиболее дикие и интересные районы Цаво попасть на машине, даже на Лендровере, вообще нельзя — там совсем нет дорог и туристам путь туда закрыт.

Удивительно красочны на скалах Цаво синие с оранжевой головой агамы.

Фото А. Банникова

Площадь Цаво, как уже упоминалось, превышает 2 млн. га. Это один из самых крупных национальных парков Африки, да и среди национальных парков мира он уступает только немногим. Создан он в 1948 г. на месте резервата, просуществовавшего с 1946 г. Гидрографическая сеть Цаво бедна: через Западный Цаво протекает лишь р. Цаво, через Восточный — р. Ати-Ривер, которые сливаются в районе водопада Лугард-Фоллс, образуя р. Галана. Все остальные водные артерии парка, в том числе и Вои-Ривер, имеют постоянного течения и заполняются водой только в период дождей. В середине засушливого периода они представляют собой цепь разобщенных бочажков, которые полностью пересыхают в конце сезона. В соответствии с высоким положением Цаво по отношению к уровню моря (800-2000 м) это определяет общую аридность района парка. Большая часть его поэтому занята устойчивыми к дефициту влаги растительными формациями, т. е. кустарниковыми и полупустынными саваннами. Значительные площади, однако, покрыты также типичной акациевой саванной, а по склонам хребта Чьюлу-Хиллс тянется даже полоса настоящих горных тропических лесов. Долины Галаны и Ати-Ривер заросли галерейными лесами. Чрезвычайно характерная для Цаво черта ландшафта — гигантские нагромождения огромных валунов и скал из красного песчаника, густо заплетенные колючим кустарником; это излюбленные прибежища скальных даманов, клипшпрингеров, бабуинов и леопардов. Здесь же прячут свое потомство львицы.

В Западном Цаво необыкновенно интересен значительный участок вулканической деятельности. Если ехать в парк со стороны Амбосели, через Намангу, то необходимо пересечь широкую долину, залитую лавой более двухсот лет назад. Ширина долины — несколько километров, и на протяжении всего этого пути не встретишь ни одного зеленого кустика, ни одного животного, только черные вздыбленные камни, неправильные, острые, застывшие, точно остановившиеся вдруг волны какого-то фантастического моря. Подобные же участки, но меньших размеров есть и в пределах самого парка, в районе отеля Килагуни-Лодж.

На валунах обычно занятные небольшие зверьки — даманы.

Фото А. Банникова

В зоне вулканической деятельности находятся и замечательные источники Мзима-Спрингс. Они образуют систему своеобразных глубоких водоемов с кристально чистой водой и густыми зарослями папируса по берегам. Здесь обитают несколько бегемотов и совершенно не поддающиеся учету усачи, крупные, похожие на карпов рыбы. Туристы могут любоваться пасущимися стадами этих рыб и проплывающими бегемотами, спустившись в специальный подводный павильон со стеклянными окнами, опущенный на дно одного из водоемов. Вокруг водоемов растут мощные желтокорые акации, ставшие местом обитания большой колонии зеленых мартышек. Обезьяны безбоязненно выпрашивают подачки у многочисленных посетителей Мзима-Спрингс, и это, пожалуй, единственное место в Цаво, где видишь привыкших к человеку животных.

У источника Мзима-Спрингс.

Фото А. Банникова

Но самое потрясающее зрелище ждет посетителей в Восточном Цаво, у скал Муданда-Роккс. Здесь выходящие на поверхность материнские породы, в основном гнейсы, образовали гигантскую, до 0,5 км в длину, плоскую чащу, как бы ограниченную естественными дамбами. В дождливый сезон эта чаша заполняется водой, превращаясь в своеобразное природное водохранилище. С наступлением засухи здесь собираются на водопой сотни слонов, которых туристы могут наблюдать с расстояния нескольких десятков метров. Нам не пришлось любоваться этим зрелищем, так как мы посетили Муданда-Роккс в самом начале сухого периода, когда в реках было еще много воды. Поэтому мы застали там всего лишь несколько ориксов и два стада импал. Но даже при этих условиях громадный водоем, окруженный амфитеатром плоских красных, искрящихся на солнце каменных плит, производил впечатление какой-то циклопической постройки.

Зеленые мартышки быстро привыкают к людям и становятся доверчивыми.

Фото А. Банникова

Если говорить о фауне Цаво в целом, то она также достаточно своеобразна. Правда, основной набор видов крупных млекопитающих в Цаво почти не отличается от того, что можно встретить в Амбо-сели или Серенгети. Однако если малый куду, орикс или геренук в этих парках представляют настоящую редкость и рассчитывать на встречу с ними обычно не приходится, то в Цаво их увидишь обязательно, причем в немалом количестве. Вместе с тем неотъемлемого спутника открытых ландшафтов Танзании и западной Кении, газели Томсона, в Цаво нет совершенно.

Интересные особенности прослеживаются и на подвидах. Так, обычную газель Гранта, к которой привыкаешь в кратере Нгоронгоро, в Амбосали, в Найроби-парке, здесь сменяет особый подвид — газель Петерса (Gazella granti petersi). Водяные козлы, обитающие в Цаво, вокруг хвоста имеют светлое кольцо, а не пятно, как, например, в национальном парке Накуру. Их раньше рассматривали даже в качестве самостоятельного вида (Kobus ellipsiprymnus). Да и страусы, населяющие Цаво, относятся к сомалийскому подвиду (Struthio camelus molybdophanes) и отличаются заметно синеватой шеей. Цаво, пожалуй, пока единственное место в Африке, где начаты попытки акклиматизации животных. Так, несколько лет назад в различных районах Цаво были выпущены черные антилопы, хиролы и зебры Греви. Окончательные итоги этих работ пока не ясны, но есть уже сведения, что черные антилопы прижились успешно.

В Цаво много хищников, включая и таких редких, как земляной волк.

Однако все они необычайно осторожны, и мы ни разу не встретили не только леопарда или гепарда, но даже таких заметных и обычных в других парках зверей, как львы или пятнистые гиены.

Богатство птиц в Цаво не поддается описанию: на территории парка зарегистрировано более 450 видов, однако на нас все-таки наибольшее впечатление произвели большие стаи белых аистов, тех самых аистов, которых можно видеть разгуливающими в поисках лягушек на лугах Украины или болотах Белоруссии. Это были птицы, прилетевшие сюда из Европы, из южных районов нашей страны. Так странно было видеть их в обществе зебр и конгони, на фоне причудливых баобабов и пальм. Они были как привет с далекой Родины.

Белые аисты, зимующие в Цаво

Фото А. Банникова

По берегам озера Маньяра

А. Г. Банников, Н. Н. Дроздов

Пестрый и красочный городок Аруша в северной Танзании привлекает посетителя ярким, экзотическим базаром, залитыми солнцем улицами, живописной рекой пешеходов и обилием причудливых изделий из черного дерева, масок, барабанов в витринах маленьких магазинчиков. Но для нас Аруша — это «столица» знаменитых национальных парков Танзании. Именно отсюда начинается путь к всемирно известным паркам Маньяра, Нгоронгоро, Серенгети. Выйдя после завтрака из гостеприимного отеля Нью-Аруша, мы садимся в микроавтобус, и шоссе ведет нас на юго-запад, через маленькие селения, сельскохозяйственные земли, пастбища со стадами скота. Подобно изваяниям стройные пастухи-масаи стоят у обочины, опираясь на свои копья, и провожают взглядом нашу машину.

Через сотню километров на горизонте появляется гигантская естественная «стена» — это уступ Великого Африканского разлома, или Рифтовой долины. Несколько миллионов лет тому назад на громадном протяжении Африканского материка пролегла трещина, окаймленная действующими вулканами. Большая часть их давно погасла, но и сейчас недалеко отсюда еще не спит вулкан Ленгаи, который местные жители называют «гора бога». Рифтовый разлом в Восточной Африке имеет две ветви — западную и восточную. Мы подъезжаем к восточной ветви этого разлома. Здесь он образован наклонным опусканием земной коры, поэтому возникла лишь одна стена, которая все выше вырастает перед нашими взорами, по мере того как дорога вьется меж холмов и приближает нас к поросшему густым зеленым лесом вулканическому обрыву.

Почти под самой стеной въезжаем в маленькое живописное селение Мтова-Мбу (на языке суахили — «комариный ручей»). Короткая прогулка по деревенскому базару, заполненному местными изделиями и утварью из тростника, рогоза, коры и плодов деревьев, — и дальше в путь. Там, где начинается извилистый подъем дороги вверх на уступ, мы сворачиваем налево и вскоре оказываемся перед въездом в национальный парк Маньяра, на пороге густого высокоствольного леса.

Национальный парк Маньяра (Лейк-Маньяра) невелик по площади, но насыщен животными. Он расположен на западном берегу оз. Маньяра, лежащего в углублении у подножия рифтового обрыва. Площадь его всего 8550 га. Территория парка протягивается узкой лентой между берегом озера и обрывом. Организован он в 1960 г. Нетерпеливо, больше из вежливости, осмотрев небольшой музей у входа в парк, мы спешим под полог густого леса, очень напоминающего настоящий тропический дождевой лес. Смешанный и разновеликий древостой образован сикоморой, тамариндом, колбасным деревом, пальмами. Густой подлесок и травостой делают лес труднопроходимым. Пожалуй, в отличие от дождевого леса здесь на стволах и ветвях деревьев очень мало эпифитов — влажность воздуха невысока. Чему же обязан своим появлением такой влажный лес в этом сравнительно сухом климате зоны саванн? Несомненно тем, что с вулканического лавового склона сбегает множество ручейков и речек, обильно питающих почву влагой в течение круглого года. Почвенные условия оказываются очень сходными с теми, что возникают в тропических дождевых лесах, но, поскольку воздух в сухой сезон беден влагой, эпифитам не удается заселить стволы и ветви деревьев.

Лес на берегу озера Маньяра довольно густой благодаря обилию рек и речушек

Фото А. Банникова

Первые крупные животные, которых мы замечаем сразу же после въезда в парк, — это семья бабуинов. Они явно ждут посетителей, надеясь на случайные подачки из окна автомобиля. Это строго запрещено, любая попытка подкормить животное в национальном парке карается довольно крупным штрафом. Животные в национальном парке должны оставаться дикими, иначе здесь возникнет зоопарк с полуручными животными. Но видимо, в отношении бабуинов это правило иногда нарушается, и теперь они терпеливо ждут, пока среди проезжающих окажется очередной «нарушитель». Правда, бабуины оказались единственными животными, которые проявили интерес к нам и пытались «войти в контакт». Кстати, такое общение, по свидетельству сопровождающего нас гида, небезопасно: увидев высунувшегося из окна человека с гостинцем в руках, бабуины нередко вцепляются в своего «благодетеля» и могут нанести серьезные раны.

В стаде бабуинов царит порядок и организованность. Самец, вожак стада, громадный и клыкастый, с пышной гривой — полноправный хозяин и быстро ставит на место любого члена стада, проявившего непослушание. Большую часть времени бабуины проводят на земле, кочуя по территории, занятой стадом, собирая корм в виде мелких беспозвоночных — насекомых, их личинок, пауков, моллюсков, а также разоряют гнезда птиц, поедая птенцов и яйца, лакомятся фруктами, листвой и корнями различных растений. На деревья они забираются во время отдыха и ночного сна, а также за висящими плодами.

Глядя на этих обезьян, легко убедиться, что для превращения обезьяны в человека ей вовсе недостаточно спуститься на землю. В глубине тропического леса, среди густых зарослей, видны темные спины слонов: они подтягивают хоботами ветви деревьев и срывают листву, зажимая и протаскивая ветвь между хоботом и клыками Близ дороги на небольшой поляне пасутся шлемоносные цесарки — крупные куриные птицы с ярким пятнисто-синим оперением. На голове у этих птиц имеется роговой вырост в виде древнеримского шлема.

Высоко в ветвях прячутся, завидя приближающуюся машину, чернолицые мартышки. Эти изящные длиннохвостые обезьяны в отличие от бабуинов проводят почти все время на деревьях.

Дорога пересекает очередную речку и приближается к обрыву. Отсюда видно, что крутой склон, почти недоступный для человека, покрыт громадными валунами, порос густым колючим кустарником, и лишь кое-где, словно одинокие великаны, возвышаются громадные кряжистые баобабы. Но что это? На таком, казалось бы, неприступном склоне мы замечаем… стадо слонов! Они неспешно поднимаются вверх, продираясь сквозь заросли и обходя громадные валуны. Оказывается, слоны могут быть искусными альпинистами.

Вскоре мы вновь отдаляемся от обрыва и выезжаем на открытое место, где ручьи, стекающие со склона, образуют обширное болото, поросшее тростником и рогозом. Уже издалека на окраине болота замечаем черную массу тучных тел: здесь отдыхают в мокром иле несколько сот буйволов. Флегматичные животные заняты пережевыванием жвачки, в то время как на их спинах и перед самым носом снуют малые белые цапли, склевывая мух и других насекомых. При нашем приближении несколько буйволов поднимаются на ноги, а стая цапель взмывает в воздух. Но большая часть стада продолжает спокойно лежать; видимо, они уже знают, что здесь никто не посмеет их беспокоить.

Шлемоносные цесарки очень красивы

Фото Н. Дроздова

Местность снова становится более сухой, и перед нами открывается разреженный лес из пальм-фениксов и желтокорой акации. Большая часть пальм имеет вид зеленых пышных кущ — основной ствол еще не поднял крону над поверхностью земли, зато желтокорые акации возвышаются над ними, и желтовато-зеленые ветви простираются высоко, давая разреженную тень. Дерево это имеет еще название «дерево желтой лихорадки» — в прошлом веке думали, что оно служит источником малярии. На одном из деревьев, на самой вершине, видно громоздкое гнездо белоспинного грифа.

На берегах озера Маньяро много диких буйволов. обычно держащихся большими стадами

На открытых участках берега озера Маньяра много жирафов.

Фото А. Банникова

На открытых местах мирно пасутся группы зебр, у кустарников держатся стайки изящных антилоп импала, у самой дороги парочка жирафов тянет длинные шеи, доставая листву акаций. Здесь же пасется одинокий слон — все это буквально умещается в одном кадре в объективе фотоаппарата. Такое обилие и разнообразие животных обеспечено богатством растительности и постоянным источником воды. Недаром в первой половине нынешнего века побережье оз. Маньяра привлекало охотников за крупной дичью.

К слону приходится приближаться с осторожностью — это, пожалуй, одно из немногих животных Африки, в присутствии которого не чувствуешь себя в безопасности даже внутри автомобиля. Даже буйвол и носорог, нападая на машину, могут лишь слегка помять кузов. А слон… если этот гигант разгневается, то он может перевернуть автомобиль и добраться до пассажиров. Шофер останавливается неподалеку от слона, отдыхающего в тени акации, но предусмотрительно не выключает мотор. И как только сонные маленькие глазки слона загораются раздражением и он делает несколько шагов в нашу сторону, водитель быстро набирает скорость, и мы оставляем гиганта в покое.

Слон отдыхал в тени акаций

Фото А. Банникова

На берегу реки гид обращает наше внимание на полусъеденный труп зебры. «Где-то поблизости должен быть леопард», — говорит он.

И верно, в развилке акации, метрах в четырех над землей, отдыхает после сытного завтрака великолепная пятнистая кошка. Заметив наше приближение, леопард лишь небрежно поворачивает голову в нашу сторону и вновь отворачивается.

Перебивая наш восторг от всего увиденного, гид обещает найти самую необычную достопримечательность парка Лейк-Маньяра — «львов, развешанных по деревьям». Через несколько километров пути мы попадаем в разреженную древесно-кустарниковую саванну с изящными силуэтами зонтичных акаций по всему горизонту. Именно здесь и нужно искать «древесных» львов. Вскоре нам удается заметить дерево, на ветвях которого издалека видны желтые пятна. Подъехав ближе, а затем совсем вплотную под дерево, мы с удивлением разглядываем целое семейство львов, расположившихся на отдых в нижней части кроны на толстых горизонтальных ветвях. Безжизненно свесив лапы по обе стороны ветви, животные дремлют, изнуренные полуденной жарой. Ближе всех к нам оказывается крупная львица; ее толстое, набитое пищей брюхо перевешивает на одну сторону, а голова свешивается в другую. Заслышав шум мотора, она лениво приоткрывает один глаз, направляет в нашу сторону свои круглые уши, но затем вновь погружается в дремоту. Немного выше расположились молодые львы, у которых еще не сошел пятнистый рисунок на бедрах. Им два-три года. А на самой тонкой ветви пристроился молоденький львенок, весь пятнистый, от ушей до кончиков лап. Ему не спится, и он изучает нас пристальным взглядом соломенно-желтых глаз.

Что заставляет этих властителей саванны забираться на деревья? Возможно, в кронах акаций львы спасаются от дневной жары, поскольку приземный слой воздуха прогревается сильнее, а среди ветвей хоть немного продувает ветерок. В кустарнике днем значительно сильнее докучают мухи цеце и другие кровососы. Вероятно, обилие слонов и буйволов в этой местности заставляет львов спать на деревьях, чтобы не попасть под копыта потревоженного стада буйволов или под столбовидные ноги великанов. Или же просто львы залезают на деревья, потому что им это нравится? Во всяком случае мы воочию убедились в том, что в случае бегства от разъяренного льва искать спасения на дереве бесполезно.

Целое семейство львов расположилось на акации, безжизненно свесив лапы по обе стороны ветвей.

Фото А. Банникова

За один дневной маршрут нам пришлось неоднократно встречать семьи львов, и их обилие в этом парке легко объясняется многообразием и доступностью пищи: здесь вдоволь буйволов, зебр, гну и другой добычи. Подсчитано, что плотность популяции львов в национальном парке Лейк-Маньяра весьма высока — три льва на каждые две квадратные мили.

Выехав на берег озера, мы наблюдаем на илистых отмелях и водной глади мелководья самых разнообразных птиц: нильских гусей, молотоглавых цапель, пеликанов, различных куликов. Только на территории парка зарегистрировано 380 видов птиц — лишь вдвое меньше всей орнитофауны нашей страны!

Обратный путь лежит через ту же калитку, через которую мы въехали в парк. Сквозного пути через парк нет, дальше на юг обрыв подходит вплотную к озеру, и в этом большое удобство для организации охраны парка.

Поднявшись по извилистому серпантину на верхнюю часть обрыва, мы бросаем «с птичьего полета» взгляд на пышные лесные заросли, зеленые пятна болот и мозаику кустарниковой саванны. Отсюда уже не разглядеть всех разнообразных животных, и лишь наше воображение дорисовывает чудесные картины нетронутой природы там, внизу, под обрывом, на берегах оз. Маньяра.

В кратере Нгоронгоро

А. Г. Банников, Н. Н. Дроздов

К западу от Великого Африканского разлома простирается вулканическое плато, поднятое на высоту более 2 тыс. м, с отдельными вершинами до 3000 м над уровнем моря. Поднявшись на плато, мы держим путь на северо-запад, постепенно поднимаясь все выше и вы ше, через небольшие селения, посевы и пастбища. Утренние лучи солнца нежно пригревают остывшую за ночь красно-бурую почву.

А впереди на горизонте — сплошная пелена облаков, укрывающих крутой лесистый склон. Мы знаем: там, за облаками, нас ждет встреча с природным чудом — кратером Нгоронгоро.

Гигантский кратер и его окрестности составляют особый резерват, выделенный в 1959 г. из национального парка Серенгети. Особенность режима этой территории как резервата состоит в том, что здесь сохранено несколько селений масаев. Этим скотоводам-кочевникам по договору разрешено жить на охраняемой территории, искони принадлежавшей им. Масаи не занимаются охотой и тем самым не наносят прямого ущерба местной фауне.

Общая площадь охраняемой области Нгоронгоро составляет 828,8 тыс. га и охватывает помимо самого кратера Нгоронгоро обширные пространства вулканического плато с травянистыми саваннами на востоке и крупными потухшими вулканами Олмоти, Олдеани, Эмпакаи на западе.

Восточные склоны Нгоронгоро покрыты густым и влажным тропическим лесом. Даже сейчас, в разгар сухого сезона, здесь сохраняется высокая влажность, поскольку приносимые с востока воздушные массы, охлаждаясь за ночь на этой высоте, окутывают крутой склон белой пеленой тумана. В утренние часы граница облаков удивительно точно совпадает с нижней границей влажного горного леса.

Едва окунувшись в сырую белизну тумана, мы оказываемся перед въездом в резерват. Поеживаясь от утреннего холода, нас встречают работники охраны. Они проверяют наше право на посещение Нгоронгоро, отводят в сторону шлагбаум и приветливо машут вслед.

Мы еще раз оглядываемся назад; как оригинальна архитектура въездного кордона: по обе стороны дороги стоят как бы две половинки распиленного пополам бревенчатого дома, соединенные шлагбаумом. Вскоре дорога резко набирает высоту, ввинчиваясь в туман затейливым серпантином. Водителю приходится снизить скорость до минимума: каждый поворот становится виден лишь перед самым капотом автомобиля.

Но пока длится подъем по лесистому склону, утреннее солнце вместе с ветром быстро разгоняет ночной туман. Он сбивается в отдельные облачка, которые ползут по склону, цепляясь за верхушки деревьев, прячась в лощинах, но затем отрываются от земли и уходят вверх. Становится виден еще пропитанный ночной влагой лес — многоярусный, с густым подлеском, невысокими крупнолистыми кротонами (Сrоton macrostachys), плосковершинными 30-метровыми альбициями (Albizia gummifera) и стройными мачтообразными кассипуреями (Cassipourea malosana), которые поднимают над зеленью кустов густые шапки листвы на прямых серебристых стволах. Ветви деревьев высоко над землей увешаны живописными клочьями эпифитных мхов и пучками орхидей.

Ближе к гребню кратера горный лес все более перемежается сочными травянистыми лужайками. На одной из них мирно пасутся вместе десяток зебр и несколько домашних коров. Прямо над нами по опушке леса медленно бредет громадный слон, на обширной поляне внизу рассыпались по склону около сорока буйволов, а близ них держатся несколько водяных козлов.

Наконец серпантин выводит нас на гребень кратера, и, выйдя из машины, мы застываем в изумлении перед открывшейся панорамой. Гигантская чаша кратера, слегка окутанная по краям утренней дымкой, лежит у наших ног. Круто вниз обрывается поросший густым кустарником склон, глубоко внизу — плоское днище зеленовато-серого цвета с несколькими темно-зелеными пятнами лесных островков и белесой поверхностью озера. А вдаль дугой по горизонту уходит стена кратера, и противоположный край едва просматривается в сероватой мгле.

Трудно себе представить, что вся эта чаша диаметром около 20 км и глубиной в 600 м была когда-то жерлом огнедышащего вулкана. Однако так и было 5–7 млн. лет назад, когда конический вулкан Нгоронгоро рухнул, образовав округлую кальдеру, заполненную пылающей лавой. Постепенно остывая, эта лава сформировала плоское днище Нгоронгоро, а невысокие холмы на горизонтальной равнине остались свидетелями последних конвульсий умирающего вулкана. Теперь же на дне гигантского кратера простираются травянистые саванны, акациевые леса, со склонов сбегают ручьи и образуют мелководное илистое озеро. Мы сейчас находимся на высоте около 2400 м над уровнем моря, а днище внизу под нами лежит на высоте примерно 1800 м.

На гребне кратера в нескольких шагах от дороги — скромный памятник — пирамида, сложенная из гранитных камней с надписью: «Михаэль Гржимек. 12. 4. 1934 —10. 1. 1959. Он отдал все, что имел, даже свою жизнь, за то, чтобы сохранить диких животных Африки».

Долго стоим в раздумье, вспоминая великолепный фильм и его отца — неутомимого борца за охрану природы Африки, продолжающего и сейчас это благородное дело.

Чтобы спуститься в кратер, нам приходится проехать по гребню более 25 км, сменить комфортабельный микроавтобус на неуклюжий, но мощный лендровер с двумя ведущими осями и лишь затем двинуться вниз по крутому каменистому серпантину.

Сухой склон, усыпанный крупными валунами, порос колючим кустарником и живописными канделябровыми молочаями, внешне напоминающими гигантские мексиканские кактусы. Темно-зеленые ветви молочаев, вооруженные мощными колючками, дугообразно загибаются вверх, и концы их украшены розовыми соцветиями.

Как только лендровер, преодолев каменистый спуск, выезжает на открытую травянистую равнину, мы оказываемся среди пасущихся гну, зебр, антилоп Томсона. Группы антилоп гну по 20–50 голов либо бредут цепочкой по степи, сопровождаемые несколькими зебрами, либо стоят на месте, внимательно разглядывая нас. Некоторые из них отдыхают, лежа в траве. Сквозь стадо гну медленно бредет гиена, останавливается, чтобы принять пылевую ванну. Среди высокой травы прячется дрофа, вытянув шею и следя за нашим приближением. Между ногами антилоп беспокойно снует пара пегих чибисов — видимо, поблизости находится их кладка, и нужно защитить ее от чужих копыт.

Из кустов выходят три зебры…

На гребне кратера Нгоронгоро скромный памятник Михаэлю Гржимеку.

Фото А. Банникова

Вдали направо видны приземистые хижины масаев, окруженные забором из колючих веток кустарников. Несколько молодых воинов в темно-красных туниках, вооруженные длинными копьями, выгоняют на пастбище свое стадо. Внутри кратера имеется несколько поселений масаев, и хотя они не охотятся на диких животных, но масайский домашний скот создает определенную конкуренцию травоядным копытным в использовании пастбищ. Увеличение поголовья скота у масаев создает новые проблемы в сохранении природного равновесия. Подъехав к берегу озера, неожиданно обнаруживаем здесь тысячные стаи ярко-розовых фламинго, бредущих по прибрежному мелководью. Смешанные стаи образованы двумя видами фламинго — большим и малым. Они отличаются и разной интенсивностью окраски: малый фламинго заметно ярче. Отдельные группы фламинго то и дело перелетают с места на место, и в полете розовый цвет эффектно оттеняется чернотой маховых перьев.

На открытом равнине дна кратера много пасущихся антилоп.

Фото А. Банникова

По отмели уныло бродят несколько чепрачных шакалов в поисках пищи. Мы уже собрались посочувствовать этим жалким существам, промышляющим остатками чужого обеда, как тут же неожиданно стали свидетелями их активной охоты. Вот один из них мелкой трусцой постепенно, по дуге, приближается к стае фламинго, с подчеркнутым безразличием смотря в противоположную сторону от стаи. И вдруг, уже оказавшись в нескольких десятках метров, шакал резко повернулся и стремглав бросился по мелкой воде прямо на кормившихся птиц. Испуганные фламинго неуклюже взлетели, но шакал высоко подпрыгнул и уже в воздухе схватил одну из взлетевших птиц и вместе с ней упал наземь. К удачливому охотнику бросились его соплеменники и через несколько минут разорвали птицу на куски. Подоспевшей гиене также удалось ухватить лакомый кусочек от шакальего пиршества.

Объезжая берег озера, мы попадаем в заболоченную низину, образовавшуюся на месте впадения р. Мунге. Среди зарослей болотной растительности сверкают маленькие озерки, на которых плавают утки и грациозно вышагивают венценосные журавли; здесь же в тростниках бродит парочка священных ибисов, а на соседнем плесе — три десятка нильских гусей и несколько лысух. На берегу реки отдыхает старый лев с роскошной черной гривой. Подъехав ближе, замечаем, что черная грива усеяна светло-бурыми точками — это полчища мух цеце досаждают могучему зверю.

Самые многочисленные обитатели Нгоронгоро — газели Томсона

Чепрачный шакал — обычный хищник в Нгоромгоро

Фото А. Банникова

После заболоченной низменности вновь выезжаем в открытую сухую саванну, и нас еще более поражает обилие копытных. Тысячное стадо гну вдали движется громадной лентой, и ветер поднимает высоко в небо шлейф пыли из-под копыт. Сколько же их здесь, в этом гигантском «Ноевом ковчеге»? По многократным подсчетам с самолета, на дне кратера, на площади около 264 кв. км, обитает около 14 тыс. гну, около 5 тыс. зебр, около 3 тыс. антилоп Томсона. Общее количество крупных копытных в кратере составляет около 22 тыс. голов. В открытой саванне издалека видны тучные темно-серые носороги. Парочка носорогов спокойно пасется и не обращает внимания на подъехавшую машину. Зато одиночный самец быстро приходит в раздражение и, разбежавшись, с топотом устремляется к машине. Однако перед самой машиной он грузно тормозит и, смешно задрав вверх маленький хвостик, смущенно отбегает назад.

Еще немного дальше в траве лежит на боку самка носорога и кормит молоком детеныша, у которого вместо рога пока еще лишь небольшая тупая шишка. Всего в кратере, согласно учетам, постоянно живут около 100 носорогов, но далеко не все они держатся на открытой равнине, многие предпочитают пастись в кустарниках нижней части склонов. Вновь приближаемся к берегу озера, но уже с другой стороны.

Носорог с воловьими птицами ил спине в болотистых зарослях кратера Нгоромгоро

Фото А. Банникова

В заболоченном устье реки, словно громадные гладко обкатанные валуны, лежат около 20 бегемотов. Изредка один из них поднимает голову, разевая розовую пасть с мощными клыками. Если видеть бегемотов только днем, когда они отдыхают в воде, то не всегда придет в голову, что эти неуклюжие, заплывшие жиром гиганты по ночам выходят пастись на луга, в лесные массивы. В кратере живет около 40 бегемотов, причем эта популяция изолирована от ближайшей другой десятками километров гористой и безводной местности.

В небольшом обрыве озерной террасы темнеет отверстие норы, а около него расположилось на солнышке счастливое семейство гиен: отец, мать и пятеро уже подросших щенят. При появлении опасности круглоухие толстые щенята скрываются в норе, а родители отбегают в сторону, настороженно следя за нами. Как ни покажется странным, но гиены — самые активные и влиятельные хищники в кратере Нгоронгоро. Они охотятся на гну и зебр группами до 30 хищников, загоняя жертву упорным преследованием. Такие охоты гиены устраивают по ночам, а днем посетители видят их лишь отдыхающими, лежащими в тени или забравшимися по шею в воду. И если в кратере Нгоронгоро мы видим, как львы пируют у загрызенной зебры или гну, а вокруг бродят в ожидании своей очереди гиены, то не следует объяснять это по «классической» схеме. На самом деле, гиены в упорной ночной охоте добыли себе пропитание, а потом львы бесцеремонно отогнали гиен от их добычи, и им приходится ждать, пока львы насытятся.

На лугу бродят венценосные журавли

фото А. Банникова

Территория кратера четко поделена между несколькими стаями («кланами») гиен. Каждый клан имеет на своей охотничьей территории несколько нор для отдыха, сна и выращивания щенят. Согласно учетам, которые провел в кратере доктор Ганс Круук, здесь обитает около 370 гиен. Именно гиены собирают самую крупную «дань» среди копытных Нгоронгоро, ведь численность других хищников значительно ниже: львов в кратере около 50, гиеновых собак — около 20, гепардов и леопардов — менее 10 особей каждого вида. Что же касается трех видов шакалов, которых здесь в целом больше, чем гиен, то они в отличие от последних на самом деле падальщики и редко нападают на живую добычу (нам повезло увидеть необычайную сцену охоты шакалов на фламинго).

Завершая круговой маршрут по днищу кратера, подъезжаем к лесному массиву Лераи. Основной древостой образует желтокорая акация, а под зонтиковидными кронами деревьев — сочные сырые и заболоченные луга, питаемые ручьями, сбегающими с восточного склона кратера. В этом лесном массиве находят убежище многие лесные и влаголюбивые животные. По колени в болотной растительности стоит на опушке леса слон, сумевший спуститься сюда по крутому склону кратера. На его спине отдыхают три малые белые цапли. Стая бабуинов собирает корм на лесной поляне, а среди ветвей возятся чернолицые мартышки. Несколько болотных козлов, как изваяния, стоят на изумрудно-зеленом лугу.

Из кроны деревьев льется непрерывный щебет блестящих скворцов, их яркое металлически-синее оперение сверкает в лучах полуденного солнца. Над поляной кружат коршуны, в зарослях кустарников перелетают длиннохвостые вдовушки, на краю болота выслеживает добычу аист ябиру, а среди стада гну бродят венценосные журавли. Сразу за лесом Лераи начинаются серпантины, ведущие из кратера. Каждый из двух серпантинов «работает» только в одну сторону: один — на спуск, другой — на подъем. Когда едешь на тяжелом Лендровере по узкой каменистой извилистой дороге вдоль края обрыва, становится ясной необходимость одностороннего движения: встречным машинам здесь не разъехаться. Администрация резервата не считает нужным улучшать и расширять дороги, ведущие в кратер. Сейчас они служат клапаном, сдерживающим наплыв посетителей. А число ежедневных экскурсий в кратер уже и теперь близко к максимально допустимому. Пусть останутся в прошлом проекты «бизнесменов от туризма» о строительстве аэродрома и многоэтажного отеля на дне кратера. Что осталось бы от того многообразия живой природы, которую мы наблюдаем и которой любовались сейчас? Нужно сохранить естественный баланс всех компонентов этого биоценоза, чтобы гигантский «Ноев ковчег» мог безопасно плыть в будущее.

С середины подъема мы оглядываемся назад, вниз, в просторную чашу кратера, колышущуюся в жарком полуденном мареве. Теперь нам легко узнать в черных точках стада гну и в розовых лепестках, рассыпанных по территории озера, — стаи фламинго. Мы покидаем уникальный кратер, а жизнь в нем продолжает течь своими сложными путями, жизнь, вечно меняющаяся и неизменная в своем постоянстве.

По равнинам Серенгети

Н. Н. Дроздов

Схема организации территории Национального парка Серенгети

Ранним утром покидаем гребень кратера Нгоронгоро, бросив последний взгляд в его гигантскую чашу, еще подернутую легким туманом. Сквозь просветы облаков видно плоское днище кратера с островками леса и мелководным озером, окаймленным белой полосой соленых илистых отмелей. Отсюда не разглядеть ни верениц гну и зебр, ни красочных стай фламинго на озере, ни величественных львов и угрюмых носорогов, однако все эти удивительные встречи в кратере еще так свежи в нашей памяти.

Впереди нас ждет знакомство с неповторимым животным миром национального парка Серенгети — истинной жемчужины в ожерелье национальных парков Африки. Там на бескрайних равнинах пасется более миллиона крупных копытных, и тысячи хищников находят себе пропитание среди их стад. Таких гигантских скоплений диких животных нельзя увидеть больше нигде в Африке, да и во всем мире. Проселочная дорога сбегает вниз с вулканического нагорья, пересекает несколько русел сухих водотоков в обрамлении редкостойных акаций и ведет нас через сухую низкотравную саванну. Недалеко в стороне остается знаменитое ущелье Олдуваи, где доктор Л. Лики обнаружил останки древнейшего человека-зинджантропа.

Страусы предпочитают держаться подальше от машины

Недалеко от дороги расположилась живописная группа газелей Гранта

Фото А. Банникова

Через 35 км пути оказываемся у въезда в парк. Близ дороги все чаще и чаще попадаются небольшие группы изящных газелей Томсона и их более крупных сородичей — газелей Гранта. В сторону от дороги отбегает одиночный страус. Еще через 10 км подъезжаем к домику, где охрана парка проверяет документы на право посещения парка и снабжает нас картами парка и путеводителями. На охраняемой территории сразу заметно увеличение количества антилоп: пасущиеся группы по 5-10 особей видны повсюду, а временами встречаются и крупные стада до сотни голов в каждом.

Однако мы знаем, что в сухой сезон основные скопления копытных откочевали в северные районы парка с более пышной растительностью и главное еще ждет нас впереди.

Плоская, равнина с ровным, как по линейке, горизонтом неожиданно разнообразится причудливыми гранитными останцами. Округлые глыбы, обрамленные зелеными пятнами кустарников, возвышаются на несколько десятков метров, как головы гигантских «спящих витязей». На одном из деревьев, прижавшихся к останцам, видны искусно сплетенные гнезда ткачиков. С голой поверхности прогретого солнцем гранита сбегает в расщелину красно-синяя агама, а на вершине другой гранитной глыбы занял сторожевую позицию скальный даман — дальний родич слонов, внешностью и манерами напоминающий скорее увеличенную пищуху или маленького сурка. У подножия монолита замечаем парочку изящных дикдиков — мелких кустарниковых антилоп. Местами желтая растительность низкотравной саванны сменяется черными пятнами старых палов, где сквозь пыльную золу уже пробивается слабая зелень, ждущая новых дождей, чтобы, расстилаясь изумрудным ковром, дать корм стотысячным стадам, когда они вернутся сюда через пару месяцев.

К полудню мы въезжаем в маленький живописный поселок Серонеру. Это административный центр национального парка Серенгети, расположенный на высоте 1525 м над уровнем моря. Здесь среди рощи акаций, у подножий гранитных останцов, расположены управление национального парка, небольшой музей, отель «Серонера-Лодж», палаточный лагерь Сафари-кемп и жилые домики для сотрудников парка. Недалеко расположены также здания Научно-исследовательского института Серенгети и лаборатории имени Михаэля Гржимека.

Во время короткой остановки для ленча успеваем увидеть в непосредственной близости от домов несколько пасущихся буйволов, одинокого жирафа, небольшие группы газелей Томсона, антилоп, конгони и топи. В кронах акаций громко щебечут блестящие скворцы, рыжебрюхие, с сине-зеленым металлическим отливом головы и спины. По ветвям деревьев ловко перебегают древесные даманы, кору ствола деловито долбит красноголовый дятел.

От Серонеры направляемся на север, к границе с Кенией, где находится конечный пункт нашего сегодняшнего маршрута — отель Лобо. Вначале дорога пролегает вдоль речной долины, где густой галерейный лес плотной стеной окаймляет русло реки. Желтокорые акации перемежаются с пальмами-феникс и кустарниковыми зарослями. На одной из акаций неожиданно замечаем спокойно лежащего среди ветвей леопарда. Увидев, что мы остановились прямо под деревом, пятнистая кошка встает, потягивается и ловко сбегает по вертикальному стволу прямо к машине! Все невольно завинчивают окна, но леопард поспешно проходит мимо машины и через мгновение скрывается в густых приречных зарослях.

Перебравшись через мелководные речные рукава, попадаем в высокотравную древесно-кустарниковую саванну с разреженными рощицами зонтичных акаций. В тени одной из рощиц отдыхает семейство львов, такую группу обычно называют прайд. Все они истомлены полуденной жарой и спят, развалившись в самых живописных позах. В центре группы лежит громадный черногривый самец, вокруг дремлют пять львиц и полтора десятка разновозрастных львят. Некоторые львята сосут матерей, другие лениво играют друг с другом или с хвостом родительницы. А вдали, метрах в двухстах, также отдыхает еще один взрослый самец, которого, видимо, не допускает ближе черногривый хозяин прайда.

Здесь и там по саванне разбросаны буровато-красные холмики — это надземные сооружения термитов. Одни из них достигают двух и более метров в высоту и имеют форму причудливых башен. В таких термитниках можно найти их обитателей. Другие же термитники — полуразрушенные, в виде овальных холмиков, уже нежилые, и они постепенно сравниваются с землей.

Эта самка внимательно смотрит по сторонам: в траве недалеко лежат четыре котенка

Львица также насторожилась…

А этот ленивый лев зевает и потягивается в лучах вечернего солнца

Фото А. Банникова

На одном из таких полуразрушенных термитников восседает изящный гепард, подобный египетскому сфинксу. Его поза напряженна, а взгляд строгих и немного грустных глаз прикован к группе пасущихся невдалеке газелей Томсона. Вот он спускается с наблюдательного пункта и легкой пружинистой рысью трусит в направлении стада. Заметив приближение врага, газели вприпрыжку разбегаются, и гепард прибавляет скорость, пытаясь преследовать ближайшую из антилоп. Однако газель легко уходит от гепарда, держась на безопасном расстоянии от него. Через сотню метров погоня утомляет гепарда, на солнцепеке он быстро выдыхается и переходит опять не мягкую и неутомительную рысь.

Мы подъезжаем к гепарду, но он как будто и не замечает движущейся вслед ему машины. Короткая остановка для съемки — и тут неожиданно гепард подбегает к стоящему автомобилю и… легким прыжком вскакивает прямо на капот автомобиля! В метре за стеклом — только руку протянуть — изящная поджарая кошка с сухой, почти собачьей головой; наши взгляды встречаются, и если в наших глазах удивление и восхищение, то его глаза выражают лишь спокойствие, граничащее с безразличием к нам, и полны чувства собственного достоинства. Черные полоски от глаз к углам рта придают лицу гепарда немного печальное выражение. Но вот царственный «визит вежливости» окончен, и гепард вновь направляется к своему излюбленному термитнику. Дальше на север путь лежит по холмистой местности, местами заросли акаций и кустарников становятся густыми, но тут же вновь сменяются открытыми полянами. Травостой высокий, и лишь вблизи замечаешь одиночную дрофу или выводок цесарок. Зато крупных копытных столько, что сосчитать их на ходу машины просто невозможно. Все чаще попадаются стада гну по нескольку сотен голов, упитанные полосатые зебры пасутся вместе с гну или поодаль группами по нескольку десятков особей, на открытых местах — стада газелей Томсона, а среди кустарников — группы изящных лиророгих газелей импала. Кроме этих в полном смысле «фоновых» видов периодически встречаются небольшие группы топи и конгони, среди зонтичных акаций вырисовываются силуэты жирафов, а в густых зарослях мирно пасутся кафрские буйволы. Вот она, первозданная Африка с фантастическим обилием копытных! Куда лишь хватает взгляд — везде среди поросших редкими рощицами холмов стада, стада и стада: черные гну, полосатые зебры, коричневые топи, темно-золотистые с черными полосками газели… Кажется невероятным, что такое множество животных может обитать совместно и в таком изобилии.

Черные полоски от глаз к углам рта придают лицу гепарда немного печальное выражение

Все чаще попадаются стада антилопы гну

Фото А. Банникова

То и дело несколько гну, нагнув бородатую голову и задрав хвост, перебегают дорогу перед самой машиной. А вдоль дороги скачут им-палы; легко, как бы играючи, они взмывают в воздух и будто застывают на мгновение в самой верхней точке прыжка. Звонким галопом, вскидывая толстый полосатый круп, проскакивает перед радиатором зебра.

Однако жизнь копытных здесь отнюдь не безмятежна — их подстерегает немало опасностей. Среди зарослей замечаем одиночную львицу, осторожно подкрадывающуюся к пасущимся антилопам. По открытому месту сосредоточенно трусит куда-то парочка чепрачных шакалов. Вдали заняты охотой на газелей два гепарда. А сколько хищников мы не видим! Они отдыхают где-нибудь в тени и ждут наступления ночи, чтобы выйти на охоту.

Зато обилие птиц-падальщиков подтверждает, что в саванне можно вдоволь найти остатков чьей-либо трапезы. Грифы и стервятники парят в небе, а другие расселись на вершинах акаций. А вот и группа пирующих птиц у остатков съеденной львом зебры.

Проехав около 100 км буквально «сквозь» бесчисленные стада копытных, мы приближаемся к отелю Лобо на северной окраине Национального парка. Справа на горизонте появляются невысокие горы, а впереди и слева пролегает долина р. Мара и ее притоков. В зарослях недалеко от реки замечаем четыре громадных темных силуэта — пасущиеся слоны. Это самая крупная достопримечательность северной части парка.

Группа зебр

Фото А. Банникова

Подъезжаем к группе серых гранитных скал. Дорога ныряет в узкую расщелину между двумя громадными глыбами, и неожиданно внутри естественного дворика, обрамленного скалами, перед нами возникает трехэтажное здание отеля Лобо. Искусные архитекторы великолепно вписали легкое строение с открытыми верандами и галереями в причудливые контуры скал. Со стороны дороги отеля практически не видно — весь он скрыт глыбами гранита. И даже бассейн для купания сооружен прямо в одной из глыб с использованием ее естественных углублений. Одна из сторон здания заполняет просвет между скалами и выходит окнами в нетронутую саванну, однако выхода здесь нет. Стадами животных можно любоваться только с балконов, и первый этаж не заселен, а занят служебными помещениями. Выйти из отеля можно только во внутренний дворик между скалами, а оттуда выехать на машине через узкую расщелину. Вскоре мы поняли, что такая строгость продиктована отнюдь не прихотью. Днем около отеля паслись буйволы и антилопы, а с наступлением ночи под самыми окнами раздавались чавканье и размеренный топот копыт пасущихся животных. Мы ложились спать, когда вдруг раздалось громоподобное рычание льва, от которого задребезжали стекла: могучий зверь стоял в темноте где-то совсем рядом; сонливость сняло как рукой, и мы с облегчением подумали, что наши окна не на первом этаже. В пятнах полусвета, отодвигавшего темноту на несколько десятков метров от отеля, мы старались различить в темных движущихся силуэтах царственного гостя и его жертвенных животных.

В настоящее время площадь национального парка Серенгети составляет 1 295 тыс. га, это самый крупный национальный парк Танзании и один из крупнейших в Африке. Его территория простирается от границы с Кенией на севере до оз. Эяси на юге и от ущелья Олдуваи на востоке до оз. Виктория на западе. Африканцы с незапамятных времен знали об этом обширном, богатом дичью горном плато с его мягким, сравнительно прохладным климатом. Здесь охотились люди племени ндоробо, занималось примитивным земледелием племя икома, в последние столетия сюда все чаще проникали со своими стадами масаи. Но все эти племена еще не нарушали великой гармонии природы.

Лишь в конце прошлого века эти места открыли для себя европейцы. В 1892 г. через плато Серенгети прошел со своим отрядом немецкий путешественник Оскар Бауман. Его путь лежал мимо оз. Маньяра, через кратер Нгоронгоро — «восьмое чудо света» и далее к берегам оз. Виктория. Казалось, уже ничто не могло поразить его после того, как он впервые увидел и пересек гигантский кратер. Однако встреченное им в Серенгети изобилие дичи произвело неизгладимое впечатление на исследователя.

Не прошло и двух десятилетий, как сюда устремились охотники за крупной дичью, организованные в охотничьи экспедиции — сафари. Особому преследованию подвергались львы, которых в те времена считали опасными вредителями. В начале века сафари представляли собой пешие отряды с носильщиками и вьючными животными. Эру автомобильных сафари в этих местах открыл американец Л. Симпсон, достигший в 1920 г. Серонеры на машине марки «Форд». Глядя на то, как утомлены бывают водители и пассажиры, приезжающие в Серонеру сейчас по вполне приличной проселочной дороге в современных комфортабельных автомобилях, можно представить себе сложность того первого «автосафари».

Уже к 30-м годам стало ясно, что дальнейшее бесконтрольное истребление быстро приведет к исчезновению крупных животных. Поэтому в 1937 г. в Серенгети был организован резерват дичи, а в 1951 г. равнины Серенгети были объявлены Национальным парком.

Птица-секретарь важно вышагивает по саванне в поисках змей, ящериц или зазевавшегося грызуна

Фото А. Банникова

За последующие два десятилетия границы национального парка Серенгети неоднократно менялись. Так, вначале северные районы у границы с Кенией не входили в состав парка, зато парк включал в себя кратер Нгоронгоро и окружающие его пространства низкотравных саванн. Однако в 1959 г. восточная часть парка вместе с кратером была «отрезана» от Национального парка, а взамен были присоединены северные районы, соединившие национальный парк Серенгети с резерватом Мара в Кении.

Выдающуюся роль в изучении Серенгети сыграли профессор Бернгард Гржимек и его сын Михаэль, исследовавшие пути миграций копытных с помощью авиаучетов и мечения животных. Они показали, что для полной охраны стад кочующих животных границы парка недостаточны. Значительную часть времени стада копытных проводят за пределами современных границ парка, уходя в период дождей на низкотравные саванны восточной части Серенгети, а в сухой период кочуя к северо-западу от охраняемых территорий. Советскому читателю история исследований отца и сына Гржимеков в Национальном парке хорошо знакома по их увлекательной книге «Серенгети не должен умереть». К несчастью, в самом конце совместных работ сын Михаэль погиб в авиационной катастрофе во время очередного исследовательского полета над равнинами Серенгети. Его похоронили на самом гребне кратера Нгоронгоро. У его могилы мы останавливались в молчании. На сооружение памятника молодому исследователю была собрана значительная сумма денег, но отец предпочел вложить эти средства в создание Мемориальной научно-исследовательской лаборатории имени Михаэля Гржимека, на основе которой ныне выросло крупное научное учреждение — Международный научно-исследовательский институт Серенгети, где трудятся десятки ученых из различных стран мира. Это поистине наилучший памятник героическому ученому. Прекрасная книга и великолепный полнометражный цветной фильм с тем же названием, созданные отцом и сыном Гржимеками, обошли весь мир и привлекли всеобщее внимание к судьбе национального парка Серенгети. В последнее десятилетие здесь неоднократно учитывалась численность крупных животных и было установлено, что количество их в течение нескольких лет возрастает, что создает новые проблемы охраны ландшафтов и природного равновесия.

Что же касается границ парка, то за последние годы его территория была несколько увеличена в северо-западной части: к парку были присоединены правобережье р. Грумети, что расширило «западный коридор», и лесные заросли в долине р. Мара на границе с Кенией, в результате чего под охраной оказались стада, приходящие в долину Мара во время сухого сезона.

Сколько же крупных животных обитает сейчас на обширной территории парка, на площади около 13 тыс. кв. км? По последним подсчетам, в Серенгети находят убежище около 0,5 млн. антилоп Томсона и Гранта, 350 тыс. гну, 180 тыс. зебр, 43 тыс. буйволов, 40 тыс. топи, 20 тыс. конгони, 15 тыс. канн, 7 тыс. жирафов, более 2 тыс. слонов, 2 тыс. гиен, 1 тыс. львов, 500 бегемотов, 500 леопардов, 200 носорогов, 200 гиеновых собак — в общей сложности более 1,5 млн. крупных животных.

Основная масса этих животных — в первую очередь гну и зебры — совершает ежегодные миграции по территории Национального парка и за ее пределами. Так, в разгар сухого сезона, в июле — августе, мы обнаружили гигантские скопления копытных в северной и северо-западной частях парка. Здесь они даже в засушливый период находят постоянные водопои в долинах рек Мара и Грумети, впадающих в оз. Виктория. Когда же в ноябре начинается дождливый сезон и первые короткие ливни орошают иссохшую саванну на севере парка, стада гну и зебр начинают откочевывать к югу и юго-востоку.

С каждым днем фронт дождей продвигается все дальше к югу, и вместе с ним движутся на юг бесконечные вереницы стад. В декабре, когда низкотравные саванны между Серонерой и ущельем Олдуваи покрываются свежей зеленью, туда приходят многотысячные стада гну и зебр. На этих зеленых пастбищах и происходит отел, так что новорожденные обеспечены помимо материнского молока еще и свежей молодой травой. Перед тем как покинуть в конце мая — начале июня ставшие негостеприимными высохшие равнины восточной части Серенгети, в стадах гну проходит брачный период. В это время самцы становятся агрессивными по отношению друг к другу, каждый из них захватывает и охраняет участок саванны, пытаясь удержать на нем возможно больше самок — свой временный гарем, который распадается с началом миграции.

Фантастическое зрелище открывается посетителю парка в период массовой миграции. Вплоть до горизонта видны бесконечные ленты черных гну, бредущих друг за другом с понуро опущенными бородатыми головами. Здесь и там видны пестрые вкрапления — это группы сопутствующих им зебр. Нечто могучее и неотвратимое чудится в этом всеобщем движении. А следом за стадами копытных кочуют их неизбежные спутники — львы, гепарды, гиены и гиеновые собаки. Как строгие пастухи, отбирают они среди стада больных, раненых и дряхлых животных, и горе отставшему и ослабевшему — к нему сразу устремляются хищники. Так на пути великого переселения властвует жестокий, но творческий естественный отбор.

И когда уже стада скроются за горизонтом, на поверхности саванны остаются глубокие борозды — тропы, пробитые копытами тысяч и тысяч животных. На долгие месяцы, до следующего сезона дождей, останутся эти «морщины земли», хорошо видные из окна низко летящего самолета.

По национальному парку Кафуэ

А. Г. Банников, Н. Н. Дроздов

Неумолчно гремит водопад Виктория на реке Замбези

Фото А. Банникова

Дорога к самому обширному парку Замбии — Кафуэ начинается от неумолчно гремящего водопада Виктория на р. Замбези. Стометровая стена падающей воды обрывается с каменистого уступа и вскипает в узком ущелье внизу, вздымая вверх клубящиеся облака мельчайших водяных капель. Ранним утром лучи восходящего солнца переливаются в серебристых брызгах, и многоцветная радуга возникает над пропастью. Недаром местные жители назвали этот водопад «Муси-о-тунья» — «дым, который гремит».

Близ водопада раскинулся небольшой живописный городок Ливингстон, где многое напоминает о жизненном подвиге выдающегося путешественника и исследователя Африки. Отсюда мы и начинаем свой путь к национальному парку Кафуэ. Дорога ведет на север, и многие километры пролегают через селения и посевы, пока мы не оказываемся на пороге громадного массива нетронутого леса.

Национальный парк Кафуэ относится к числу крупнейших в Африке — 2240 тыс. га сухих лесов и редколесий, влажных лесов и болот по долинам рек.

Мы приехали сюда в разгар сухого сезона, когда листва на деревьях облетела, что дает нам возможность проникнуть взглядом в глубь разреженного леса, местами с густым подлеском из колючих кустарников. Лес этот состоит из различных пород деревьев — брахистегий, изоберлиний, нескольких видов акаций. Даже в таком оголенном от листвы лесу многое скрывается от глаз уже за пределами 50–60 м. Крупные животные не образуют здесь таких скоплений, как в саваннах Восточной Африки; они довольно равномерно рассредоточены в лесных зарослях и держатся семьями или небольшими стадами.

Группа саблерогих лошадиных антилоп неспешно пересекает дорогу. На спине у одной из них удобно устроилась красноклювая воловья птица. На открытой, поросшей злаковником поляне пасется небольшое стадо гну и вместе с ними — несколько зебр. Из густых зарослей сосредоточенно следит за проезжающей машиной приземистый дукер. Стройные антилопы-импалы пружинистыми прыжками преодолевают узкую лесную прогалину.

Водитель притормаживает, и в поле нашего зрения попадают два светло-желтых пятна среди густого кустарника. Это пара львов отдыхает после сытной трапезы. Невдалеке видны останки антилопы. По сравнению с могучими черногривыми львами Серенгети владыка этого семейства показался нам довольно щуплым, а его желтая грива — короткой и будто вылезшей. Однако по своему характеру этот самец оказался совсем не столь мирным, как львы Маньяры или Нгоронгоро. Видимо, опасаясь, что мы претендуем на остатки его обеда, лев бросился к машине с грозным рычанием и остановился как вкопанный в двух метрах от нас, ожесточенно хлеща себя хвостом по бокам. Это заставило нас молниеносно поднять все окна в автомобиле и наблюдать за рассерженным зверем через стекло. Убедившись, что непрошеные гости достаточно напуганы, лев медленно возвращается к добыче и ложится, сердито поглядывая на нас.

На открытых местах возвышаются башни термитников

Три жирафа на берегу образовали букет из голов, направленных в разные стороны

Деловито прошагала троица марабу

Фото А. Банникова

Обилие мух цеце, которые тучами вьются вокруг львов, вынуждает нас покинуть семейство этих хищников и двинуться в дальнейший путь. Среди густой травы быстро пробегают по земле рыжеватые пестрые турачи. Затем стайка их взлетает и с громким хлопаньем крыльев низко над кустами перелетает подальше от дороги. Выводок шлемоносных цесарок собирает корм в пожухлой траве, и синее оперение птиц ярко выделяется на фоне желтой растительности лужайки.

Здесь и там среди кустов и на открытых местах возвышаются причудливые башенные постройки термитов. У подножия одного из термитников замечаем странное животное, старательно роющее передними лапами стенку этого прочного сооружения. В первый момент бросаются в глаза сутулая спина и толстый хвост, покрытые крупными роговыми чешуями. Но это отнюдь не ящерица, а млекопитающее — панголин, или ящер, питающийся термитами. Разрушив мощными когтями передних лап стену термитника, он слизывает длинным тонким языком мечущихся в панике насекомых. Прочный покров из роговых щитков надежно защищает панголина от многих хищников.

С ветвей деревьев то и дело срываются и в мягком быстром полете скворцы. Над дорогой пролетают тяжеловесные длинноклювые птицы-носороги. А по травянистой поляне важно расхаживают неуклюжие рогатые вороны.

К полудню мы достигаем небольшого отеля, расположенного в центре парка. На крыше одноэтажного белого здания издает мелодичные позывные крики желтогузый бюль-бюль. В воздухе проносится парочка изящных вилохвостых сизоворонок.

После недолгого отдыха наш автомобиль направляется в долину р. Кафуэ. Это самая крупная река в Национальном парке, с широкой долиной, пересекающая парк с севера на юг и впадающая в Замбези. Пойма реки заросла густым тростником, галерейный лес по берегам отличается густотой и свежестью зелени, в отличие от сухих и выцветших редколесий. Яркость и сочность приречной растительности благодаря обилию почвенной влаги не поддается воздействию сухого сезона. Именно поэтому в этот период года в долине реки скапливаются многие животные, плохо переносящие засуху. Даже газели Томсона предпочитают пастись здесь, на долинных лугах, и тем более привязаны к речному руслу буйволы, слоны и все, кто нуждается в сочных кормах.

Выйдя из машины на берегу реки, мы любуемся ярким, живописным ландшафтом. Ширина реки достигает 80 —100 м, изобилует зелеными тростниковыми островками, выходами черных гранитных скал. На этих выступающих из воды камнях отдыхают и сушат свое оперение бакланы и змеешейки. Широко расставив черные крылья и вытянув тонкую коричневую шею, змеешейка подставляет намокшие перья лучам полуденного солнца. Но вот наше приближение встревожило и ее, она соскальзывает с камня и плывет, выставив над водой только шею и голову, вооруженную острым клювом. Большой удельный вес тела змеешейки позволяет этой птице легко, без усилия нырять и необычайно быстро плавать под водой, охотясь на рыбу. Зато взлет с воды дается ей с трудом — долго, хлопая крыльями, она разбегается, ударяя лапами по поверхности воды, пока не поднимется в воздух. Весь облик этой странной птицы с змеевидной шеей свидетельствует о крайней степени приспособления к рыбоядному образу жизни.

Вода вскипает, и на поверхности появляется голова и гладкая спина бегемота

Фото Н. Дроздова

Бородавочник — обитатель саванн и сухих редкостойных лесов Восточной Африки

Фото А. Банникова

На одном из зеленых островов посреди реки пасется стадо слонов. Медленно движется серый гигант среди сочной растительности, тщательно ощупывает хоботом пучок травы, прежде чем вырвать его, и, постучав по ноге, стряхивая землю с корней, отправляет его в рот. Вода посредине реки вскипает, и на поверхности появляется голова и гладкая спина бегемота. Раздается шумный вдох, бегемот сопит, раздувая огромные, крупные ноздри.

На обратном пути среди большой поляны сосредоточенно разыскивает корм семейство бородавочников. Заслышав шум машины, заботливая мать семейства устремляется к спасительным зарослям колючих кустарников. За ней, также задорно задрав хвостики с темной кисточкой на конце, спешат серые поросята. Еще через несколько минут удается подъехать к такому же семейству с подветренной стороны, не спугнув его. Удивительно, как они кормятся: все семейство стоит на «коленях» и медленно продвигается по лужайке, срывая пучки травы. Необычно для копытных и убежище у бородавочников. Используя нору трубкозуба или лисицы, лишь немного расширив ее, бородавочники проводят в ней ночь. Поросята залезают первыми, а самка забирается в нее, пятясь задом, закрывая вход своей головой, вооруженной бородавками и клыками. Морда у животного действительно бронированная: огромные кожные бородавки располагаются под глаза гл, спереди глаз, в углах рта и на нижней челюсти. Этот панцирь дополняют огромные торчащие в стороны клыки. В этот день нам необычайно повезло. Уже в сумерках среди редкой сетки кустарников мы увидели большого куду. Это, бесспорно, самая красивая антилопа Африки. Крупное и стройное животное нежной голубовато-желтоватой окраски с узкими белыми поперечными полосами на боках, небольшой гривой и подвесом из удлиненных волос производит чарующее впечатление. Особенно великолепны рога, закрученные широкой свободной спиралью, до полутора метров длины. Как зачарованные, сидели мы в машине, боясь шевельнуться, чтобы не спугнуть это чудное видение. Большой куду держится необычайно скрытно, он очень осторожен и стал одним из редких животных Африки.

Закат солнца застает нас в дороге. Быстро темнеет в лесу, и водитель вынужден включить фары. В их лучах с дороги то и дело вспархивают турачи и козодои, облюбовавшие себе пыльные колеи для ночного отдыха. Солнечный диск быстро, почти вертикально спускается к горизонту, мелькая между причудливыми силуэтами деревьев сухого редколесья Кафуэ. До свидания, Африка!