Запоздалые рецензии

Л. Толстой. «Анна Каренина» и пр.

Говнище редкостное. Хуже только «Война и мир». Ненавижу Толстого, этого псевдоинтеллектуального словомозглоблуда-онаниста и латентного… гм… Толстой — позор нашей русской культуры.

Что, круто? Докажу на кратком разборе трех его произведений.

1. «Война и мир». Три раза начинал читать и сил хватало только до 225-й страницы, где мудак Безухов пытается сделать нескромное предложение Элен. После прочтения Кафки, Сартра, Борхеса и других серьезных писателей (а этих прозаиков я назвал «навскидку»), пожалуй, уже можно иметь мнение о литературе. Такого издевательства над русским языком я не встречал ни в одном из самых чудовищных переводов времен «вала» 1992–93 гг.

Что ж, на это можно возразить: а какова идея! Жрать шампанское ведрами и говорить по-французски — о да, это аристократично. Особенно в то время, когда Наполеон подбирается к Москве. Патриотизьмь. Идея.

«Содаты с нежностью смотрели на командира…» — цитата приблизительная, но за базар отвечаю. Удивительно, как такая армия вообще была способна сражаться с противником. И его победить. Интересно, а как у французов было с нежностью в армии?

2. «Анна Каренина». Когда начинаешь читать второй том, с трудом припоминаешь, что было в первом. Какие-то Кити, Муси, Пуси. «Каренина» очень напоминает современные «дамские» романы. «Плюс» современной шняги — она короче.

В шести фразах подряд Толстой использует слово «его» семь раз (к сожалению, сейчас не могу дать ссылку на это место, искать его — неблагодарный труд). Это что, проявление гениальности?

Целая страница уходит на описание платья героини: какой оно было длины, какого цвета и формы были на нем пуговицы и т. п. Когда-то Хемингуэя упрекали за фразы типа «Он встал и помочился через борт лодки». Натурализм. Найдите вышеупомянутое нагромождение слов у Толстого (относительное начало второго тома) и сравните с Хэмом, перечитав «Старика и море». Ну что?

Вот что интересно: три последние главы седьмой части книги написаны удивительно круто. Это стоит прочитать всем. Чувиха спятила по полной программе, причем не в какой-то момент, а постепенно. Сначала она узнавала себя в зеркале, хотя и с трудом (вот это было бы неплохим началом романа, а лучше — повести). Потом, как известно, сломала кайф машинисту. Этот момент замечательно описан Толстым, как будто он сам лежал на рельсах под проходящим поездом.

3. «Воскресение». Этот роман — лучшее из написанного Толстым (из того, что я читал), и его можно было бы считать неплохим, если бы не откровенно педерастическая сцена во время Пасхи. Герой целуется с каким-то мужиком взасос, прикрывая сей акт идеей воскрешения Христа. Описано это с таким смаком, что у людей альтернативной сексуальной направленности наверняка что-то начинает шевелиться в штанах, а людям традиционного склада хочется проблеваться.

В «Воскресении», впрочем, действительно есть идея. В конце идет интересная протестантская гонка о Боге. Не удивительно, что батюшки заточили на графа зубы.

Резюме: нормальному человеку Толстой скорее принесет больше вреда, чем пользы.