Запредельный человек

Глава 6

Внутри тыквообразного судна не оказалось ничего примечательного: бесцветный салон, похожий на сплющенную утробу, мягкая обивка и полная невзрачность.

— Это, разумеется, нейтральный тип декора, предназначенный для режима отдыха, — пояснил Ксориалль. — Но ты можешь выбрать любой, какой подскажет воображение.

Он мысленно передал Дэмми несколько символов. Тот принял их, интерпретировал, закодировал и отправил на хранение.

— Это мои персональные глифы доступа, — пояснил пришелец. — Ты, несомненно, захочешь ввести свои.

— Само собой, — рассеянно отозвался Дэмми.

Обозревая содержимое инструкций, он заметил, что процесс напоминает воспоминание однажды заученного, но долго пролежавшего в глубинах памяти стиха. Слова и параграфы плавно втекали в область сознания, словно их ему, пассивному наблюдателю, загружал в голову кто-то извне. Сведения содержали все, каждую деталь, необходимую для управления этой фантастически сложной машиной, кораблем Консенсуса. Дэмми не придется продумывать каждый шаг, он будет действовать на автомате, как водитель, давящий на педаль тормоза при виде красного сигнала светофора. Ксориалль тем временем тараторил, снабжая его советами и рекомендациями, но Дэмми запихивал все это в мысленную папку «Потом».

— Да что это я чащу, как взволнованный жених, — осекся Ксориалль. — Сам себе поражаюсь, как развитие событий будоражит чувства. Впрочем, века, проведенные среди твоего народа, наложили отпечаток на мои ментальные и эмоциональные процессы.

— Отпечаток-то поди крохотный: живешь тут в изоляции, как сыч, — заметил Монтгомери.

— Я часто выбирался в люди. Следил за прогрессом, изучал шаги первых поселенцев в Северной Америке, наблюдал за жизнью австралийских аборигенов — до первого контакта тех и других с представителями западной цивилизации. Меня всегда поражали темпы вашего прогресса, но я и представить не мог, что однажды один из вас переиграет меня, причем на моем же поле.

— Не перегибай палку, док, — криво усмехнулся Дэмми. — Если б ты и правда хотел меня остановить, то нашел бы с полдюжины способов. И они все еще у тебя имеются.

— Чепуха, — отрезал Ксориалль. — А теперь тебе пора отправляться, если ты и правда намерен осуществить свой безумный план.

— Это точно. Спасибо тебе за все, Ксориалль. — Дэмми протянул руку пришельцу, и тот неохотно ее пожал.

— Удачи, мой мальчик, — тихо произнес пришелец и отвернулся. — Только никому не говори, что я тебе ее пожелал, — добавил он, обернувшись через плечо.

Монтгомери вошел в люк, и тот закрылся, как бутон цветка. Оглядев бесформенный салон, Дэмми вызвал несколько ментальных символов и разослал их по чувствительным точкам на изогнутой внутренней обшивке. На миг ощутил давление, словно окунулся в завихрение неосязаемых сил. Почувствовал, как открывается люк ангара, как корабль резво и бесшумно взмывает, и при этом Дэмми не бросило по инерции назад — был лишь смутный внутренний дискомфорт.

Дэмми исправил это и уселся на изогнутый подбитый пол, прислушался к шепотку у себя в голове — это приборы сообщали о скорости и перемещении в пространстве.

На борту инопланетного судна время текло быстро. Устав от созерцания серой клетки, Дэмми использовал продвинутые схемы корабля, чтобы усилить новообретенные ментальные техники. Представил комнату, фото которой видел в журнале: тут же под ним возник деревянный пол, накрытый дорогим ковром; вокруг встали ровные стены, выкрашенные в нежный аквамарин; сверху нарисовался белый потолок с тяжелым карнизом. Одновременно материализовалась тускло поблескивающая мебель красного дерева, а за занавешенными окнами — приятный пейзаж: залитые солнцем лужайки и цветы. И все — очень убедительное.

— Эй, неплохо! — обрадовался Дэмми. — Работает!

Сперва интерьер согревал душу, но после Дэмми нашел его утомительным и «построил» себе грубую хижину времен Дикого Запада, с растопленным камином, дощатым столом, ружьем на стене и пороховым рожком над дверью. Хижину он сменил на тускло освещенный ночной клуб, а его, в свою очередь, — на веселый бар из своего квартала. В конце концов ему все наскучило.

Время шло, но после некоторых, сделанных на скорую руку наблюдений релятивистских эффектов, Дэмми уже не обращал на него внимания. Время он тратил, погрузившись в себя, изучая обширные поля данных, заложенных в него обучающими устройствами Ксориалля. Больше всего Дэмми поразила история его расы, как она долго взбиралась наверх подобно тому, как поднимается под действием лунного притяжения прилив.

Потом до него дошло слепить симулякры людей — собеседников, хотя это здорово нагрузило мощности корабельных схем визуализации. Как потом отметил Дэмми, беседа с такими попутчиками не сильно искрилась.

— Эй, Дэмми, — сказал коренастый, в зюзю пьяный старичок — завсегдатай, который казался такой же деталью интерьера бара, как и крайний табурет у стойки, на котором он привычно устроился, — где мы сейчас, а?

— Пару часов назад миновали орбиту Плутона, — ответил Дэмми.

— Правда? Ну, тогда, наверное, пора врубить этот... ну, ты знаешь... транс-С привод, не?

— Выждем еще пару часов.

— Ну да, да, не хватало еще, чтобы его повредило местное Г-поле.

— Типа того.

— А как ты поймешь, что пора переключаться?

— А как гонщик узнает, насколько выкручивать руль?

— Ясно, к чему ты клонишь. Ну, дело хозяйское.

Время от времени в бар заглядывала стройная брюнетка и заказывала какой-нибудь дамский коктейль. Дэмми исподволь хотел, чтобы она присоединилась к нему в кабинке, но она скромно сидела за столиком у окна. Тогда он встал и подошел к ней.

— Не возражаете, если я составлю компанию?

— Нет, что вы.

Дэмми присел:

— Живете неподалеку?

Она смотрела практически на него — Дэмми отчего-то никак не мог уловить взгляд завсегдатаев этого воображаемого бара.

— Странный вопрос.

— Неужели?

— Сами знаете, что я нигде не живу. И вообще не живу. Я — плод вашего воображения. — Тут она вздрогнула. — Это очень странно, быть живым и в то же время знать, что ты не живой и все — сон.

— И я так себя чувствовал. Правда, удивлен, что вы все знаете. А вообще-то, я не то чтобы вас выдумал: просто задал параметры и замкнул поле на продуцирование постоянных феноменов в случайном порядке. Даже удивился, когда первым пришел Вуди и остальные.

— И каково это... быть Богом? Иметь силу созидать и разрушать?

— Я об этом не думаю. Я ведь не собирался...

— Вы создали человеческие личности, человеческие умы. Чего еще ожидали? Что мы будем как пустотелые болванчики, ходить и говорить, но не думать и чувствовать?

— Я об этом не думал.

— А может, я и мыслю-то не по-настоящему, хотя это очень похоже на мышление, и эффект тот же. Я сознаю себя — чем бы я ни была. Себе я представляюсь созданием из плоти и крови, хоть и знаю, что это не так.

— Грустно это слышать. Я просто хотел оказаться в компании людей, а не почувствовать себя чудовищем.

— Твои чувства, Дэмми, — это твое личное дело.

— Тебе нравится быть живой?

— Сама не знаю. Мне не с чем сравнивать.

— А каково это, знать, что ты... не настоящая?

— А ты уверен, что ты — настоящий?

Дэмми невесело рассмеялся:

— Эта беседа может длиться вечно.

— Как и все остальное. — Брюнетка улыбнулась, глядя ему за левое ухо, и улыбка у нее была милая. Наверное, это просто инстинктивный животный жест, который развился из оскала, когда обнажаются зубы в знак угрозы — однако улыбка у девушки все-таки была милая.

— Если ты все знаешь, это еще ничего не меняет.

— А я думала, наоборот.

— Врач — кардиолог может знать, что происходит с его сердцем во время остановки, но ситуация от этого не станет менее летальной.

— Но ты, Дэмми, иное дело. Ты свое сердце умеешь контролировать. Ты никогда не умрешь от такого пустяка. Или от рака, или болезни артерий. Генетически твое тело всегда будет пребывать на пике формы. И ты, наверное, при желании сумеешь даже изменить свою генетику: подрастешь, сделаешь себе густые белокурые пряди, еще больше нарастишь мускулы, и...

— Ну хватит, — перебил Дэмми. — Если знаешь, что можешь, то смысла в этом нет.

— Тогда в чем дело?

— Не знаю, — сказал Дэмми. — Я ведь обрел знания, а не мудрость.

Еще в баре сидел мелкий мужичонка в спортивном костюме, с лицом, как у крысы. Чем-то он напоминал Ксориалля. Должно быть, это был след, оставленный в программе корабля бывшим владельцем.

— От этого многое зависит, парень, — сказал коротышка, глядя на Дэмми глазами-бусинами; он выпил — и галстук качнулся в такт кадыку. — Ты играешь по-крупному.

— Сам знаю.

— Что от тебя требуется, так это избавиться от стереотипов. Вот, например, сейчас — поди рисуешь себе картину: просторный мраморный зал, заседающие старцы, члены Галактического совета. Ты подходишь к ним и с трепетом просишь за народы маленькой, но смелой Земли. Советники с восхищением принимают от тебя плевок в глаза и делают все, чего ты хочешь. Но чего ты хочешь?

— Чтобы убрали свои ручонки подальше от Земли.

— А как же Солнечная система? Марс, например, другие планеты?

— И от них — тоже.

— Ага, тогда скажи еще, чтобы и соседние звезды не трогали. Не гадили там на пикниках и оставили нам что поисследовать.

— А еще лучше пускай весь космос оставят в покое, — согласился Дэмми.

— А может, закатаешь губенку-то? Да и вообще, с чего им тебя слушать?

— Никто не имеет права мешать человеку.

Коротышка прищурился, скривив гаргульи губы.

— А у тебя — или лучше сказать «нас», так сказать, для атмосферы... разве у нас есть право мешать муравьям? Или совать нос в жизнь дельфинов?

— Мы существа разумные, — возразил Дэмми. — Это наделяет нас определенными правами.

— Не спорю, парень, но вдруг у ребят из космоса разума-то поболе? Какими правами это их наделяет?

— Только не убивать или порабощать нас.

— А у тебя есть право изводить крыс?

— Есть, наверное.

— Болтовня...

— Я хочу, — медленно проговорил Дэмми, — чтобы человеческая раса получила возможность стать тем, чем ей суждено.

— Ради чего?

— Так ведь такова судьба. У нас со Вселенной негласный договор: мы можем брать все, что сможем.

Коротышка захихикал и отвернулся.

— Я красиво говорить не умею, — признал Дэмми. — Может, у нас и прав — то никаких нет. Может, все, что у нас есть, было у первых выползших на берег представителей животных: смутные непреодолимые инстинкты.

— Да, но так, парень, от другой части галактики не избавишься. Во времена, когда на Земле только зародилась первая клетка, они уже строили корабли куда лучше этого. Они — сама Вселенная, и это факт. У них тоже есть планы, которые вовсе не призывают племя задиристых голых обезьян тише топать ногами. Никуда они не уйдут только лишь потому, что тебе мало места орать и размахивать руками.

— Ну, тогда придется заставить их подвинуться — нравится им это или нет.

— И каким образом?

— Пока не знаю.

— Ну, тогда флаг тебе в руки.

Пришло время переключаться на сверхсветовой привод. О его теории, строении, конструкции и принципе действия Дэмми мог бы написать целый трактат на любом из человеческих языков, но все равно не понимал этого устройства. Создавались силовые поля, использующие некую подструктуру (относительно нее и измерялась скорость света) в качестве среды, внутри которой направлялись потоки энергии. Вещество-то есть корабль, — являясь чужеродным телом внутри этой подструктуры, подвергалось воздействию сил, выдавливающих его ровно по вектору течения энергии. В итоге пространство оно пересекало за долю того времени, что необходимо для распространения электромагнитного излучения.

Маленький кораблик мчался вперед или — в зависимости от системы взглядов — последовательно разворачивался вдоль пространственно-временной траектории. Остались позади ближайшие звезды, впереди выросли и снова исчезли новые солнца. Время от времени Дэмми делал корабль прозрачным для лучей света и несся через пространство — или же висел неподвижно посреди необъятной пустоты — совершенно беззащитный перед Вселенной. Какая-то часть его мозга отсчитывала время в соответствии с десятком схем синхронности, однако сознательно он перестал следить за этой незначительной сейчас величиной. События были: существовали в определенных отношениях друг с другом. Но происходили они в его уме. А больше ведь ничего и не было.

До тех пор, пока он не наткнулся на инопланетный разум.

Было похоже, будто безграничный кристаллический шар сознания Монтгомери внезапно кольнуло копьем энергии. Стены ментальной чувствительности рухнули; поле разума стало сжиматься, уплотняясь все сильней, тогда как Дэмми машинально пытался отразить натиск, проанализировать его, воспротивиться ему, задержать его... Давило беспощадно, пробивая внезапно оказавшиеся хрупкими защиты, подбираясь все ближе к нему; живой, сверкающий дух, сгусток мыслей, чья поверхность кипела чужеродностью, держал крепко, искал сведений.

Допрос — как бесстрастно заметила отдаленная часть разума Дэмми — занял долю секунды, даже когда чужой разум обнаружил, что с находкой необходимо «говорить» медленно и четко.

«Что ты такое?»

«Дамокл Монтгомери, человек с третьей от Солнца планеты. А ты кто?»

«Неизвестные координаты. Опознавательный символ?»

«Нет такого».

«Статус?»

«Тоже нет. Я так, свободный разум».

«Бессмысленный шум. Причина появления в секторе?»

«Хотел в Лондон, на королеву глянуть».

«Бессмысленный шум любопытной формы жизни (классифицировать и исследовать). Документы о привилегиях?»

«Не держим».

(Быстрый обмен между допрашивающим разумом и еще одним. Слишком быстрый для Дэмми.)

«Тебе есть применение. Войди в стандартный режим...» (Появился символ.)

Пока продолжался допрос, Дэмми осторожно отследил источник голоса. Нашел какую-то туманность, ткнулся в нее, увидел точку доступа, сделал осторожный выпад...

Ослепительная боль, шквал беззвучного шума перегрузили его рецепторы и отбросили назад, оглушенного и дезориентированного.

«Отставить! Веди себя как цивилизованное существо, иначе моментально исчезнешь. Войди в указанный режим передачи!»

Дэмми собрал все силы, намереваясь ударить по зонду в точке контакта. На мгновение освободился, давление исчезло. Тогда он забросал закодированными импульсами энергетические ядра внутри стен корабля, ощутил жуткое давление, когда они ответили, почувствовал, как мимо понеслось, вращаясь с головокружительной скоростью, время-пространство...

«...ти это и остановись!» — Голос нападавшего пробился сквозь защиту. На Дэмми снова обрушились силы. Он ощутил, как быстро меняется порядок и характер давления в разуме, как закрываются ментальные шлюзы. Его обволокла тишина, и все мысли остановились.

Дамокл Монтгомери медленно просыпался, как бы всплывая через слои осознанности, пока не ощутил боль, холод и неудобство. Мгновение он цеплялся за ускользающее воспоминание о пройденной многоуровневой бесконечности; потом сложная абстракция распалась, превратившись в гаснущие клочки ментального тумана, и пропала окончательно.

Он лежал на гладкой, чуть изогнутой поверхности вроде упругого пластика. Стены сходились под какими-то малопонятными углами, потолок был высокий, и оттуда шел приглушенный свет.

Метрах в двух от него лежала неподвижная куча, явно живая. Она слабо и неровно шипела, словно подпускающий паровой вентиль. Шишковатая и узловатая шкура поминутно колыхалась и дергалась. Ни головы, ни хвоста Дэмми не увидел. Принюхался и уловил запах свежескошенной травы.

Дэмми встал на ноги. Тело казалось неестественно тяжелым и неуклюжим. Все болело; в голове ощущалась странная пустота; в ушах стоял высокий дрожащий звон. Чувствовал себя Дэмми плохо, просто паршиво. Хорошо еще, ничего не сломали; он все еще был жив, сердце билось, он дышал. Эти мысли повторялись в голове снова и снова, настойчиво — по мере того, как он исследовал непонятную комнату, в которой его заперли. Нигде — ни в стенах, ни на потолке или в полу — он не нашел и намека на выход. Не было тут и санузла. Только он и... это нечто.

Дэмми опустился на пол и привалился спиной к стене. Странное дело, разум словно онемел. Казалось, необходимость думать он последний раз испытывал очень давно. Дэмми помнил события: Ксориалль, корабль в форме тыквы, девушка с грустной и милой улыбкой... Сокрушительная атака инопланетного разума.

А после — провал. Все, что было «до», казалось далеким, лишенным эмоциональной окраски и значения. Оставалось только «сейчас».

— Я Дэмми Монтгомери, — вслух произнес он.

Голос прозвучал как-то глухо, будто Дэмми говорил в одеяло. Он хотел уже повторить, но решил: зачем? Какой смысл? Проще подождать.

— Нет, черт возьми! — воскликнул он и снова встал на ноги. Пришлось нелегко: его словно всего начинили мокрыми полотенцами. Упираясь в стену, Дэмми попробовал просканировать материал, из которого она была сделана. Мысленный импульс отскочил, как горох. Дэмми поискал швы или стыки, но не нашел. Его словно погребли в сердце мертвой планеты.

Создание, лежавшее кучей на полу, застонало — протяжно и со вздохом. Пошевелилось, вздрогнуло и выпрямилось.

Кружевной сеточкой расправились легкие, радужные крылья, переливающиеся всеми цветами радуги, шириной три-четыре метра; показалось небольшое тельце — частично покрытое золотой, пурпурной и синей глазурью, частично одетое в черный бархат. На Дэмми уставилось лицо, похожее на голову пчелы.

— А ты любишь пошуметь, — произнес легкий чистый голос.

Дэмми услышал его и понял. В то же время на другом уровне восприятия он осознал, что существо издало всего один мягкий звук, похожий на звон виолончельной струны. Это был диалект К-9.

— Прости, — буркнул Дэмми, неуклюже выговаривая это слово. Попробовал снова, но получился резкий грубый звук.

Существо встряхнуло крыльями:

— Не так громко, пожалуйста!

Дэмми всмотрелся в его лицо, пытаясь определить, какие из бусин-самоцветов или сверкающих граней — его глаза. Ему вдруг показалось важным смотреть при беседе сокамернику в глаза.

— Прости, — стараясь говорить тише, повторил Дэмми.

Крылатое создание отпрянуло, будто его ударили.

— У меня предложение: если ты не возражаешь, говори шепотом.

— Что это за место? — прожужжал Дэмми, внезапно осознав, что сам перешел на К-9.

— Так-то лучше, намного. Благодарю. Так много существ, встречающихся по жизни, представления не имеют о многопорядковой системе ценностей. Предвижу, что у нас с тобой все сложится. Ты сам откуда?

— С Земли. — Дэмми подкрепил ответ наскоро набросанной мысленной звездной картой: Солнечная система, затем весь сектор галактики и положение Солнца по отношению к созвездию Центавра, звезде Барнарда, Лейтена, Вольф 359, Сириус, Росс 154, Эпсилон Эридана, Денеб и Процион.

— О... гм-м... Вот как? Да, далековато. Я и не знал, что Консенсус туда добрался. Как говорится, век живи — век собирай данные.

Дэмми услышал только серию шипящих плевков на быстроречи, но понял подтекст и смысл, потому как собеседник использовал пересекающиеся с земными понятия — он словно бы играл в слова, как те же американские военные, запоминавшие немецкие фразы по созвучию с родными: «филе на танк», например, или «доктор безухий».

— Ты не ответил на вопрос, — напомнил Дэмми.

— Верно. Что ж, довольно неудобно, знаешь ли, пытаться применить концепцию пространственной самоидентификации к динамическому локусу. Впрочем, можно было бы сказать, что мы занимаем транспортную капсулу жизнеобеспечения. Ты эту абстракцию имел в виду?

— И куда направляемся?

— Данных нет.

— Ты пленник?

— Вижу, тебе приходится вербализировать концепции, прежде чем они полностью интегрируются в твой статусный гештальт. Впрочем, я не устаю повторять: у каждого вида свои заморочки. Да, я узник.

— И кто тебя пленил?

— Мелкий торговый инспектор, я так думаю, Воцил Напт. Общение с ним выдалось кратким и неприятным. Похоже, ему требуется дешевая рабочая сила, чтобы возместить убытки ввиду естественного износа.

— Что за работа предстоит?

— Все как обычно, думаю. Специалисты по ассимиляции, сличению, разделению и оценке... В суборигинальной категории вечная нехватка расчетных мощностей, да ты и сам все знаешь...

— Ничего я не знаю. Как тебя зовут?

— Э?

Дэмми мысленно передал ему понятие об идентифицирующем эго символе.

— Любопытно, — заметил крылатый, — чрезвычайно любопытно. Я — есть я, кто же еще? О, я понимаю, для тебя необходимость закрепить неуникальный ярлык за уникальным феноменом тем не менее актуальна, хотя и избыточна по своей природе. Ну, если на то пошло, можешь называть меня... Флосс.

— Хорошо, Флосс... как отсюда сбежать?

На миг в голове у Дэмми образовалась пустота, которая сменилась аморфным эмоциональным ударом поразительной тяжести.

— Бежать? — эхом повторил Флосс с интонацией, которую Дэмми интерпретировал как шок и удивление. — Самовольно избавить себя от повинностей, наложенных властями Консенсуса? Поразительная идея. Можно ли о таком говорить серьезно?

— У меня еще есть дела, наведаться кое-куда надо, — ответил Дэмми. — Нет времени на рабство.

— Прямота, с которой ты мыслишь, поразительна и лишает самообладания, — признался Флосс. — Разве в тебе нет почтения к традиции? Уважения к институту власти? Страха перед последствиями?

— Ни капельки.

— Удивительно, — произнес Флосс. — Прямо-таки невозможно, невыразимо непрактично и заранее обречено на провал... и тем не менее удивительно, любопытно и будоражит.

— Много ты об этом месте знаешь? — спросил Дэмми. — Как нас кормят? Как мы сюда попали? Что снаружи? Сколько тут охраны? Скоро ли доберемся до пункта назначения? Есть ли на борту оружие? И что...

— Постой, постой! — воскликнул Флосс и наполовину сложил хрупкие крылья. — По концепции за раз. Побег. Побег! Разве можно вообще думать о таких вещах?

— Возможно все, — сказал Дэмми. — Остальное — детали.

Ровно через четыре часа, девятнадцать минут и двенадцать секунд после того, как Дэмми очнулся на борту тюремного корабля (как ему подсказали собственные внутренние часы), в невзрачной стенке, словно зрачок, открылся люк, и внутрь влетели две десятисантиметровые алюминиевые сферы. Дэмми моментально выстрелил в отверстие следящим импульсом и успел охватить разумом сеть автономных схем, связывающих системы жизнеобеспечения, навигации и приводы с энергогенератором, но тут связь отрезало, как ножом гильотины.

— Такой непроницаемости просто быть не может, — сказал Дэмми, вгоняя в стену наскоро оформленный импульс. Как луч фонарика — в кирпичную стену.

— Ты изумительное существо, — сказал Флосс. — Щиты, конечно, не столь непроницаемы, как ты верно заметил. Это нелепо с точки зрения физики. Стены — высокоэффективный отражатель. И все же, — добавил инопланетянин, — ты сумел урвать определенный объем информации до того, как закрылся сфинктер. Довольно умно. Ты и правда быстр. Удивительно быстр. Расскажи мне о своем доме, Дамокл. Давно ли Консенсус включил его в свой состав?

— А он не включил. И никогда не включит.

Эту реплику Флосс нашел не менее удивительной, чем предыдущие. Он принялся задавать вопросы, а Дэмми коротко отвечать.

— Неслыханно, — сказал наконец пришелец, исчерпав запас вопросов. — Дикий мир, вольнорастущие организмы вне структурной организации Консенсуса! Восхитительно!

— Как я понимаю, в галактике полно независимых миров, до которых еще не добрался Консенсус. А те, до которых добирается, он поглощает, загоняя аборигенов в рамки, а то, что в эти рамки не вписывается, срезает. Потом катится дальше, словно паровой каток, укладывающий асфальт, по муравейнику.

— Открытие новых видов — особенно разумных — не столь обыденное событие. Само собой, стандартная процедура включает классификацию подобных организмов и пристраивание их к делу, чтобы избежать пустой траты ресурсов. Сама мысль о том, чтобы примитивная форма жизни перехватила инициативу, завладела кораблем офицера Консенсуса и — о, чудо из чудес! — проникла в пространство Консенсуса... Что ж, ты должен простить меня, дружище, но поверить в такое очень тяжело.

— Разве никто не пытается дать отпор?

— Вопрос не в том, чтобы дать отпор — в том, смысле, в каком, как я понял, ты об этом говоришь. В таком деле выбора оставляют не больше, чем домашнему скоту — как мне видно из твоей памяти — относительно сроков его рождения. Скот просто рождается и принимает все, что свойственно его жизни, а потом в определенный день его забивают, без предупреждения и сострадания. Так же и с простыми народами, собранными длинной рукой Консенсуса.

— И тебя эта программа удовлетворяет?

— А ты умеешь задавать неудобные вопросы. Удовлетворяет? В чем состоит это самое удовлетворение? Конечно, будь у меня неограниченная власть над материей, временем и энергией, я бы реорганизовал существующий порядок жизни. Но на какой манер? Предположим, меня волнует голод. Я бы утолил его должным питанием — или не утолил бы? А может, лучше сделать так, чтобы никто в еде не нуждался? Если бы мне не хватало друзей и одобрения с их стороны, что ж, я окружил бы себя друзьями, такими, чтобы восхищались моими достижениями. Однако если я могу вызывать восторг, то зачем мне заботиться о достижениях?

— Для меня это слишком сложно, — сказал Дэмми. — Давай будем держаться того, что знаем: мы заперты и нам надо выбраться. Это прямой вопрос, подразумевающий четкий ответ.

— Выбраться, говоришь? Мои мысли забегают вперед — к размышлению над последующим ходом действий. Какая роль ожидает беглого раба? Какую нишу может он надеяться занять в мирском потоке?

— По одному вопросу за раз, Флосс. Как много ты знаешь о капсуле, в которой нас запечатали?

— Довольно мало. О, я видел подобные ей, но структурой их себя не занимал.

— Из чего она сделана?

— Опять-таки твои вопросы подразумевают чрезвычайно причудливый подтекст, структуру с подоплекой диковинного характера. И все же я попытаюсь проникнуться твоим духом. «Сделана», говоришь, а не «из какой энергетической матрицы составлена»? Сделана! То, что сделано, может быть и разделано. Возможно, Дэмми, ты прав! Почему нет? Почему нет!

— Сферы, что впрыгнули сюда снаружи, — зашел с другого стороны Дэмми, — что они такое?

— Питание. Странно, что ты свое не принял.

Дэмми взглянул на лежащие в стороне шарики. Один из них утратил перламутровый блеск.

— А я-то думал, что поймал Вселенную за хвост, — с грустью сказал он, — потому что познал местные искусства и ремесла и даже выучил парочку вещей, для которых нам дан разум. И вот я очутился в собачьем приюте, где смотрители думают, что бродяжки могут телепортировать еду из контейнера себе прямо в желудок. — Дэмми помолчал. — Отсюда вопрос: почему они не телепортировали еду через стену? Зачем нужен люк?

— Ты делаешь неверное предположение. Никаких смотрителей нет. Это транспортное средство полностью автоматизировано.

— Ну вот, это уже кое-что. Значит, команды нет? Только мы с тобой да стены. А снаружи? Вне этих стен мы можем жить?

— Вакуум, излучения различных видов, само поле сжатого пространства...

— А что ведет корабль? Куда он летит? На какой тяге?

— Капсуле задан определенный маршрут, по нему она и летит, само собой...

— Почему по нему?

— Ну как же, разве может она ослушаться?

— У нас с тобой разговор не клеится, — сказал Дэмми. — Ты слишком многое принимаешь как данность, вопросов не задаешь. Может, и я совершаю ошибку — от противного. Остановись и подумай: капсула может изменить курс, если вдруг случится сбой.

— Сбой, — вслух подумал Флосс. — Очередная экстравагантная концепция. Устройство, созданное для определенной работы, выполняющее эту работу и вдруг, вместо нее, начинающее исполнять что-то иное — или вовсе ничего. Чудесно! Дэмми, ты уже привнес в мою жизнь столько новизны, сколько я и не надеялся почерпнуть за весь отведенный мне срок!

— Мои вопросы забавляют тебя, — заметил Дэмми, — но ты не отвечаешь.

— В твоем мозгу я вижу метафору, — сказал Флосс, — и я ею воспользуюсь. Вообрази, что тебя спрашивают: «Почему небо не падает? А высоко ли оно? Почему куры не несутся котятами?» И все же твоя позиция понятна. Я даже не стану пытаться втиснуть твои запросы в рамки моего собственного мышления. Я просто снабжу тебя данными, а ты сам их обработаешь, как тебе надо. Посмотрим, что из этого получится! Итак...

Флосс объяснил, что капсула состоит из концентрированной энергии, почерпнутой из напряжения в ткани пространства-времени; что пункт назначения был закодирован в ней еще в момент разработки, и этот маршрут — такая же ее часть, как генетический набор живой клетки.

— Но ведь случаются мутации, — развил аналогию Дэмми. — Гены можно модифицировать.

— Тогда надо получить доступ к плазме. А его здесь нет.

— Когда снова откроется люк и нас будут кормить?

Флосс переправил ему в мозг образ истекшего времени.

Дэмми интерпретировал его как двадцать один час и четыре минуты.

— А как с уборкой отходов?

Это был очередной вопрос, потрясший и напугавший инопланетянина. Похоже, известные разумные расы попросту не практиковали столь нерациональное действие, как избавление от неиспользованных молекул.

— Хорошо, — сказал Дэмми. — Выходит, тот, кто меня тут запер, просчитал не все. Он, она или оно упустили один момент. А может, даже несколько.. В стенах есть другие отверстия?

— Люк, как ты его называешь, это не то чтобы отверстие, — поправил Флосс. — Он представляет собой замкнутую дискретность силового поля...

— Пофиг, — сказал Дэмми, — если только это не поможет нам захватить корабль. Буду и дальше думать, что это отверстие.

— Отверстий больше нет.

— Я видел какие-то схемы.

— Сейчас посмотрю.

Флосс коснулся его разума своим — легко, словно ветер всколыхнул траву. Когда проникновение практиковал Дэмми, это было похоже на неуклюжий, бестактный взлом. Флосс быстро просканировал схемы и чертежи в мозгу Дэмми и показал главный узел.

— Инициированный вот тут случайный импульс должен оказать сильный разрушительный эффект на структуру функционирования, — сказал он.

— А если импульс будет не случайный? Что если перестроить структуру и загрузить оформленный импульс, который перенаправит капсулу?

— Полагаю, это реально, если только ударим достаточно быстро, по вектору...

— Мы сможем создать нужный импульс. Если объединимся и ударим разом...

— Дэмми, мне начинает казаться, что это сработает! Легкая переориентация тут... модификация шаблона давления там...

Он ловко переправил Дэмми образы последовательности и формы необходимого понижающего импульса.

— Если удастся получить контроль, — сказал он, — это будет чисто символическое действие, конечно же. Власть не позволит нам существовать как случайным факторам в статус-кво Консенсуса. Однако удовлетворение от этого поступка — награда сама по себе.

— Не согласен, — возразил Дэмми. — Обсудим это после, когда освободимся. Куда перенаправим капсулу?

— Мы же просто повредим ее программу и запустим в случайном направлении. Разве это так важно?

— Откуда ты родом, Флосс?

— Крошечный мир на орбите захолустного солнца, наподобие твоего, Дэмми. А что?

— Почему бы не отправиться туда?

— Вернуться на Альмиону? — Дэмми уловил отголоски инопланетной ностальгии, калейдоскоп образов: желтые луга, залитые зеленым солнцем, леса мальвовых деревьев, отбрасывающих пурпурные тени, широкие крылья, расправленные в свете луны цвета слоновой кости.

— Вернуться, — повторил Флосс. — Вновь увидеть места, откуда я начинал, и, возможно, переплести ткань своей судьбы, составить новый, более приятный рисунок... Но все это фантазии. Галактика неизмеримо широка, Дэмми...

— Попытка не пытка.

— Я охотно верю, что ты происходишь из расы диких существ, не испорченных цивилизацией, — сказал Флосс. — Ты озвучиваешь идеи, обрушивающие представления, возраст которых — половина срока жизни звезды. Часть моего разума призывает бежать в страхе от хаоса, который несет само твое существование. Зато другая — та, что томится под гнетом жизненных ограничений, — тянется к тебе и твоему безрассудству.

— Вот и хорошо, — сказал Дэмми. — Давай готовиться.

Время, заметил Дэмми, летело с невероятной скоростью, когда его разум был полностью занят. Вычисления, которые отняли бы часы в дни до его тренировок, сейчас занимали не больше секунды. Однако, когда он полностью обратил внимание на решение сложной проблемы, уйдя с головой в расчет вариантов, отслеживание множественных линий гипотетических исходов и учет последних, пока рассматривал и пересчитывал новые параметры, незаметно пролетели целые часы.

Когда они с Флоссом закончили анализировать данные по схемам, которые Дэмми уловил за долю секунды, пока люк был открыт, и подготовили удар, Дэмми снова вернулся к реальности и обнаружил, что силы на исходе. До попытки оставалось всего два часа. Тогда он растянулся на упругом полу и, закрыв разум, заснул.

«Что ты делаешь?» — раздался в голове вопрос Флосса.

«Сплю. Примитивная привычка, от которой вы, наверное, давно-давно избавились. И зря. Многое теряете».

«Постой! Ты ускользаешь...»

«Еще вернусь. Мне надо вздремнуть. Я устал...»

— Дэмми! — Монтгомери проснулся от крика пришельца.

Флосс висел в воздухе, раскинув крылья. В трепещущей радужной пленке их текстуры переливался свет из неведомого источника.

— Зачем тебе крылья? — спросил Дэмми. — На вид хрупкие. Я знаю способ намного проще.

Он перешел в режим левитации и воспарил над полом. Сперва потребовалось много усилий, чтобы удерживаться в воздухе, но потом стало проще. Дэмми пронесся по необычно скроенной комнате, облетев Флосса, который сжался, трепеща крыльями. Дэмми заметил, что стены тут куда сложней, чем ему показалось на первый взгляд. Они не просто сходились по углам, а шли внахлест, как театральные колосники, и между ними еще оставались широкие зазоры. Дэмми втиснулся в один такой и оказался в искривленном коридоре. В лицо ударил порыв свежего воздуха, и Дэмми полетел дальше — в спину ему неслись стихающие крики Флосса. Он следовал бесчисленными изгибами и поворотами, и, наконец, впереди забрезжил свет. Миновав пеструю бисерную занавеску, он оказался на высокой террасе с колоннами и видом на открытое небо. Внизу за пеленой утренней дымки проглядывала лагуна неземной красоты. Вдалеке, наполовину скрытые туманами, маячили дрейфующие острова. Из невидимого источника доносилась звенящая мелодия, повествующая, как казалось Дэмми, о зачарованных лесах. Он опустился. Мраморные плиты под ногами отдавали холодом дремлющих недр земли.

Дэмми прошел к балюстраде на краю террасы. Вниз уходил отвесный обрыв, у основания которого бились пенные волны. Далеко вверху плыли облака, похожие на части недосягаемого пейзажа, как острова в волшебном море. Обширная, чистейшая пустота так и манила. Дэмми ступил на изогнутый резной парапет, подался вперед, ожидая, что ветер подхватит его и вознесет...

Он падал камнем, парализованный, не в силах пошевелиться и даже закричать. С трудом выдавил из себя стон...

Рядом оказался Флосс, его крылья полоскали на ветру. Протянул к Дэмми тонкие, как веточки, руки, схватил его и расправил крылья. Великолепных цветов мембрана напряглась и натянулась, падение замедлилось. Потом ребра выгнулись, гобелен лопнул и заполоскал на ветру лоскутами. Обмотанные многоцветным рваньем, они оба упали во тьму — окруженные оглушительным шумом, сравнимым с ревом Ниагарского водопада...

Монтгомери насилу избавился от пут, извернулся лицом вниз, раскинув руки — ноги, запрокинув голову — и приказал себе взлететь...

И проснулся от удара. Он лежал лицом вниз, выгнув спину, раскинув руки и ноги. Мгновение ждал, что его охватит непереносимая боль. Потом расслышал, как его по имени зовет Флосс. Дэмми, хрипя, перевернулся и сел.

— Дэмми! Что произошло? Как...

— Кошмар, наверное, — сказал Монтгомери. Образы из сна медленно таяли.

— Я был с тобой, — сказал Флосс, и в его голосе слышалось благоговение. — Ты перенес нас в страну, необычайнее которой я еще не видел. Этот мир ты создал усилием разума, и хотя я это знал, его законы связали меня, как континуум четвертого порядка.

— Прости, — извинился Дэмми. — Я не нарочно.

— Ты напугал меня, Дэмми, — признался Флосс. — Я заглянул в твой разум и увидел там невероятные глубины. Ты в них бродил, создавая и разрушая Вселенные, точно безумный бог.

— Это же просто сон.

— Мне следовало бы избегать тебя, — сказал Флосс. — В тебе есть нечто разнузданное и несдерживаемое, кипящее дикой силой, какой Вселенная еще не знала. Ты пугаешь меня — и в то же время даешь надежду.

— Вот только не надо меня демонизировать. Я за свое подсознание не отвечаю.

— В этом и кроется опасность и надежда. Сперва я отнесся к тебе снисходительно, ты забавлял меня: такой необычный и экстравагантный, внес искорку новизны в мою предопределенную жизнь. Но теперь... мне больше не смешно. Космос кишит великими силами, Дэмми, и сквозь твой необычный разум я мельком их разглядел. Это отпугивает и притягивает. Я понимаю, как узко мое восприятие многопорядковой реальности, какую мелкую роль играет разум. Когда ты только заговорил о побеге, я содрогнулся: столь смелый вызов порядку мелочных вещей! Ну а теперь я вижу: Консенсус — лишь пена на глади пруда реальности, за которым лежит великий океан. Мне страшно, но я пустился бы в плавание по нему, даже если бы это привело к гибели.

— Вот и славно, — сказал Дэмми. — Вот и готовься. Люк откроется через четыре секунды.

Он дал мысленный сигнал, пробудивший заранее приготовленный шаблон атаки, ощутил, как мощное поле Флосса мягко сливается с его. В нематериальной оболочке, окружавшей их, сместились векторы силы, энергии развернулись и потекли иначе. Появилось отверстие; они ударили вместе, расширили свое поле, чтобы внедриться и уподобиться сети силовых линий, лежащей в основе узилища. Быстрыми и четкими ударами перестроили матрицы напряжений, переписали координаты, перенаправили контрапунктические потоки внутри энергетического поля. Реальность сменила систему координат; неосязаемые переплетенные плоскости сдвинулись, огромные нематериальные шестерни пришли в сцепление. Все неким образом... начало меняться.

Флосс затрепетал, прядая крыльями.

— Похоже, ты нашел плоскость проницаемости среди слоев энергий, — изумленно проговорил он. — Дай секунду, чтобы освоить этот принцип через призму математики.

— Притормози. Ты забегаешь вперед. Заметил, как я расплел узлы напряженности, что, разумеется, приведет эндокосм к подобию с экзокосмом, и... Чего мы ждем? Давай выбираться!

— Ты полетишь со мной на Альмиону? Или мне лучше не пытаться?.. Ты, странное создание, предложил и впрямь хрупкую и ненадежную идею.

— Если работает — используй.

— Дэмми! Ты снова меня изумляешь. Твоя логика наделена чистой красотой теоремы Паминдора. Но — начнем.

— Погнали, — сказал Дэмми, ощутив, как странно сводит мышцы лица и выкручивает язык, тогда как голос ревет и вибрирует в замкнутом пространстве.

Флосс сжался, сложив крылья. Дэмми закрыл глаза, осторожно выставил ногу вперед. Провалился в липкую жижу, выдернул ногу, пошарил и, наконец, нашел опору. С большим усилием, цепляясь за шипастую лиану, сделал еще шаг, встал на упругий холмик, отдышался. Обернулся в поисках попутчика. Во мраке, который даже здесь, на краю обширного, источающего миазмы болота, был вечен, он с трудом разглядел хрупкую фигуру.

— Ты как? — тихонько спросил Дэмми.

— Кажется, я застрял, — прошептал в ответ Флосс голосом, дрожащим от еле сдерживаемой паники.

Работая охотничьим ножом, Дэмми принялся резать лианы и пробрался к инопланетянину. Горячий влажный воздух окутывал, словно тяжелая мокрая простыня.

— Давай, — поторопил он, — не так уж и далеко осталось.

Схватив Флосса за тонкую руку, он провел его до участка твердой земли. Где-то поблизости что-то пронзительно заклекотало, послышался всплеск. Флосс жался к Дэмми.

— Возможно, нам лучше вернуться, — дрожащим голосом предложил он.

— Как будто один путь вкруг Вселенной короче другого, — напомнил Дэмми и двинулся дальше.

Тянулись субъективные часы. Дэмми внезапно осознал, как устал. По всему телу саднили царапины от шипов. Бедолага Флосс стойко плелся позади, то и дело слабо покряхтывая. Дэмми то и дело приходилось возвращаться, чтобы освободить хрупкое создание из плена трясины, лиан или переплетенных ветвей. Наконец впереди показалась твердая земля, едва приметная в свете маленькой бледной луны, — склон блеклого серого холма. Преодолев последние метры, Дэмми рухнул ничком без сил.

«Странно, — еще подумал он, — как похожа поверхность, на которой он лежал, на пол в тюремной капсуле». Открыв глаза, он увидел похожие стены. Рядом, сидя на корточках, оглаживал крылья Флосс.

— Что.. — начал Дэмми. — Да как же... после стольких часов... если не дней?

Флосса это как будто не заботило.

— Невероятно, — заметил он секунду спустя, — мне кажется, мы преуспели.

Жизнь в тюремной капсуле после захвата нисколько не изменилась. Ощущения движения не было, и за временем получалось следить только по периодической доставке пайка и сопутствующей уборке отходов — дело, с которым Монтгомери справлялся посредством простого трюка с телекинезом. Перемещал отходы в опустошенные капсулы и отправлял во внешнюю среду, природа которой оставалась неопределенной в терминах любой из земных наук.

Переход в изначальную точку назначения мог бы потребовать несколько месяцев субъективного времени; точнее сказать Флосс не мог, потому как был не в курсе, куда именно капсула направляется. А путь до Альмионы, прикинул он, мог занять месяц. Поскольку понятия скорости и расстояния были относительны, не получалось произвести более точных вычислений — не хватало данных. А еще была вероятность, напомнил себе Флосс, что они вообще никогда туда не прибудут.

— На самом деле, мы вообще можем стоять на месте, говоря релятивистски. Вмешательство в систему свело на нет как пространственные, так и временные транспозиционные торсионы, оставив нас на мели в нулевом пространственно-временном слое, где мы вполне можем застрять навечно.

Дэмми предложил попытаться расширить границы внешнего сознания и оценить природу отношения капсулы и экзокосма, однако Флосс отговорил его.

— Попытка проследить наш прогресс может вмешаться в феномен, который мы сами же хотим проверить. Давай оставим все как есть.

Пришлось Дэмми согласиться. Время еле тянулось. Большие его отрезки Дэмми уделял изучению новых данных в голове, но в конце концов ему это надоело. Занятие здорово напоминало повторение таблицы умножения. Данные из головы все равно никуда не денутся, понадобятся — Дэмми к ним обратится. Однако потребность в достижениях мелочных дисциплин, выработанных в узком контексте геоцентрической концепции, была, как стало очевидно, сильно ограничена.

— Я могу скреплять колосники, тянуть проволоку, дубить кожу и чинить электронные микроскопы, — рассуждал он вслух. — Ищу работу. Разумные расценки. Гарантия на все.

— Не серчай, но твои навыки имеют узкую сферу применения, — утешил его Флосс. — Все мы усваиваем этот урок. Ты сам поймешь, что базовые шаблоны мышления адаптируются к новым ситуациям. Терпение, Дэмми. Когда достигнем Альмионы, ты определенно заметишь расхождения в том, как различные — однако, надеюсь, не враждебные — расы овладевают искусством жизни.

Дэмми до некоторой степени удалось оживить фантомы, составлявшие ему компанию еще на борту угнанного корабля Ксориалля. У него получилось вызвать гипнотические галлюцинации замечательной правдоподобности, однако живыми они ему казались не более чем карандашный рисунок. Да и это занятие вскоре наскучило.

Флосс надолго впадал в подобие коматозного состояния, из которого его можно было выдернуть телепатическим призывом, хотя беседа ради беседы инопланетянина мало занимала. К просьбам Монтгомери рассказать о родном мире он оставался глух.

— Сам скоро все увидишь. Или, как альтернатива, не увидишь. В последнем случае, знание о моей планете тебе ни к чему. В первом же, твои собственные впечатления окажутся куда точнее моих вербализаций и описаний.

Так время и шло. Дэмми спал, держа определенную часть разума поодаль от неуправляемого сна, в состоянии бодрствования, чтобы не пропустить тревожных событий. Или сканировал литературу, вызывая ее из глубин сознания, оценивал и после внедрял в свою картину мироздания. Или практиковал новообретенные способности, выделывая акробатические трюки, производя вычисления в уме, пересматривая в деталях собственное прошлое. Последнее вогнало его в депрессию, и Дэмми к этому больше не возвращался.

— Даже без того, что стало со мной, — говорил он Флоссу, — я бы мог сделать куда больше, чем делал. История моей жизни — это перечень упущенных возможностей, неиспользованных шансов, вызовов, на которые я не ответил. И не было ни дня, когда бы я не мог испытать что-нибудь стоящее, но я этим не воспользовался. Я, если и продвигался вперед, то лишь случайно, когда все инстинкты криком предупреждали против даже искорки любопытства. У меня были амбиции, но то были амбиции, зажатые в узкие рамки тривиальности. Саморазвитие для меня заключалось в покупке — или угоне — машины покруче. Понятие прогресса состояло лишь в том, чтобы прикинуться моднее. У меня были молодость, здоровье, мозги. Я мог всего добиться в мире, который знал. Мог стать королем планеты, великим ученым, художником — да кем угодно — или всем сразу.

— А рыба могла бы выскользнуть из сети, сумей она понять природу сети и собственные возможности. Но она не выскальзывает. И ты бы не выскользнул, зато теперь заешь больше. Не много, конечно же, но больше, чем раньше. Возможно, когда-нибудь ты станешь ценить то, что поистине ценно. На это стоит надеяться.

— Я-то себя считал гением. Угоняя у Ксориалля корабль, я думал, что Вселенная — моя устрица.

— Ты все узнаешь, Дэмми, — сказал Флосс и снова погрузился в свой недосон.

На девяносто четвертый день капсула без предупреждения мигнула и пропала, оставив Дэмми и Флосса лежать на мягкой фиолетовой траве у кромки алого озера.