Запрет на любовь

Глава 5

POV Алия/Аля

Я сидела как на иголках, дёргалась, когда опасные моменты были. Почти глохла от грохота: ударов о бортики, скрежета коньков. Он рассекал моё сознание, как лезвия лёд. Вспарывал сердце, студил душу, и она уходила в пятки. Особенно, если в толкотне был замешан Тимур. Я сжимала кулаки, кусала губы.

И следила, чтобы мои нервы не привлекали внимания Доровского.

Наши победили с незначительной разницей, и это команде обеспечило выход в финал — матч должен был состояться через несколько дней.

Я дико хотела поздравить Тимура, тем более причина была… Я уже не раз слышала разговоры в кулуарах и понимала, что он главный претендент на продажу. Часто мелькало: «Он себя уже показывал не с лучшей стороны». А в противовес: «Но это не отменяет того, что игрок он от бога!»

Но отпраздновать нынешнюю победу не удалось, Костик меня увёз в Питер, и даже не было возможности предупредить об этом Тимура.

Телефон выключила, чтобы не дай бог… Хоть и не давала парню номер, но Тим упрямый, мог разузнать, и любой его звонок стал бы для нас последним.

Тем более, Константин учудил суперопеку, будто что-то чуял. Постоянно спрашивал, всё ли хорошо? Как мои дела?

Внимательный, нежный… Мне это всё больше напрягало, ровно пока он не огорошил:

— Ты родишь мне ребёнка!

Мы сидели в ресторане, я задумчиво ковыряла вилкой в тарелке, когда громыхнула эта фраза.

— Что, прости? — не любила выглядеть идиоткой, но Костик не мог сказать ТО, что услышала. Не мог, потому что ВСЕГДА был против детей. Поэтому его жена не рожала, поэтому я была на таблетках…

— Хочу сына! — будничным тоном, будто сообщил, что покупает новое пальто.

— Я… — страшно то, что я не имела права голоса, а Доровского не волновали мои желания и мысли по этому поводу. Я его вещь, игрушка, и обязана быть согласна на всё, и всегда под рукой. Да, за эти годы с ним я смирилась с развлекательной миссией, но никак не ролью матери его ребёнка!

— Кость, это…

— Сегодня же выкинуть таблетки. Узнаю, что принимаешь… — недоговорил, угроза была одна и та же. Поэтому я лишь молча кивнула.

И что самое страшное… это ещё больше топило мои отношения с Тимуром, ведь никакой речи о расставании с Доровским и быть не могло, как бы Бажов не мечтал. Поэтому опять встал вопрос, как не подставить парня и прервать нашу ненормальную похоть.

Порвать?

Это отличная идея, но как? Если я и начинать не собиралась?

Я уже перестала себя убеждать, что сильная и могу управлять своими желаниями, но, как показало время, страсть — сильнейшая зависимость. И ломка от неё, не сравниться ни с какой другой зависимостью.

Это не только психологическая привязка, но и телесная.

Если мозгами понимала, что нужно бежать прочь, то тело подводило… Я себе напоминала больную на пизд* нимфоманку, потому что с Тимуром я совершала безумства на сексуальной почве и была готова на любую опасную игру… лишь бы с ним…

Я висела на очередной игле зависимости.

Первая — Костик.

Вторая — Тимур.

Оба были одержимы мной. Только если без одного умру я, другой меня скорее убьёт, чем отпустит.

Вот такая долбанутая любовь без границ, правил, морали и адекватности.

А теперь Доровский ещё сильнее меня собирался привязать к себе. Я и без того со всех сторон его ловушками подперта, а ребёнок… Чёрт! Костику плевать на мои страхи, и желания — уже ночью вливал в меня первую дозу своего семени:

— Будь хорошей девочкой, — придержал на постели, — дай сперме поглубже проникнуть. Полежи… — прежде чем встать, чмокнув в лоб.

Меня и без того едва не выворачивало от него. Тимур был прав, после него, близость с Доровским адской пыткой казалась. И даже умение отрешиться больше не помогало. Я терпела из последних сил… глотала слёзы оставшуюся ночь. А потом ещё несколько дней мучилась в компании, которая отвращала. Говорила с теми, кого слышать не хотела. И ублажала того, кого ненавидела: сдерживая рвоту и подыхая от отвращения и боли в сердце, в душе.

Вся моя сущность его отвергала.

Кукла сломалась…

Любимая фраза Рамазана. Он часто повторял: «Игрушка на то и игрушка, чтобы ломаться, и в итоге оказаться ненужной!»

И меня куклой часто называл, а не по имени. С детства… как я попала в руки Костика. Видимо Рамазана раздражало, что Доровский на мне завис. Ещё не наелся, а ушлёпку горело меня поиметь. Вот и ждал момента, когда Костик мне даст отворот поворот.

Признаться, я этого боялась. Рамазан — садист похлеще Доровского. Его любовь я точно не переживу, по крайней мере, эту мысль он мне сам вколачивал уже пару раз, когда Костик давал добро на «проучить меня» за непослушание…

А по молодости я была настолько глупа, что смела думать о побеге или того хуже, убегала. И бегала, до поры до времени… Пока Костик не нашёл куда более действенный крючок, меня удержать.

С тех пор я была вполне управляемой куклой.

Была… а вот сейчас кукла дала сбой, и теперь отчаянно размышляла, как не дать утонуть тем, кого так сильно любила и охраняла так долго.

Потому вернувшись домой, слова подыскивала: верные, почти обнажающие душу и режущие по живому. Уже входя в подъезд, набрала Тимура, но гудок оборвался. Попыток дозвониться делала много. Спускалась к соседу несколько раз. Топталась у двери, снедаемая укорами совести, но решаясь, получала в отчет глухое молчание…

До ночи мучилась. Звонки более не проходили — сразу механический голос говорил: «Абонент вне зоны…».

Это не было совпадением — Тимур меня в чёрный добавил или с ним что-то случилось…

И если первое мне было на руку, второе… второе толкало с большим усердием отыскать Тимура и убедиться, что он жив и здоров.

С утра ничего не изменилось, день провела в студии с группой, куда нагрянул Костик без предупреждения.

— Поехали в клуб, — даже не спрашивал, хочу ли. — У меня дела, потом театр.

Я совсем забыла о мероприятии, а Доровский очень любил театры и в особенности актрис. После, по его мнению, удачных спектаклей, мне часто приходилось вживаться в роль ему полюбившейся героини… Видимо меня ждало очередное вживание в чужую шкуру.

Отказа не предполагалось, поэтому закрыла студию, — порадовавшись, что все работы с Тимуром группа разобрала и сейчас на зал наполняли холсты с натюрмортами, — и с неспокойно бьющимся сердцем, поехала, куда везли.

В данной ситуации радовало лишь то, что у меня появилась возможность увидеться с Тимуром, если он на катке. Хотя бы увидеться, но когда Рамазан из тачки не вышел, и только мы оказались на улице, уехал, осознала, что у меня появилась возможность… и поговорить.

— А куда Рамазан?

— По делам, — безлико отозвался Доровский, придерживая меня за локоть и направляя к входу во дворец спорта. И только оказавшись внутри здания катка, я опять ощутила тянущую боль, признавая, что неизлечимо одержима Тимуром.

Возможно, меня страсть ослепляла, может, совесть грызла нестерпимо, но я ни о чём больше думать не могла. Только о Бажове! О нашей проблеме… И конечно, видя катающего на льду хоккеиста, яростно швыряющего шайбы в ворота, даже с шага сбилась — от счастья, что Тимур жив.

— Бажов, не переусердствуй, — бросил Костя, проходя по ближнему к бортику ряду в направлении раздевалок, кабинетов тренеров, другого персонала и, конечно же, администрации.

Бажов даже не посмотрел в нашу сторону.

— Сорвёшься, и перехода тебе не видать! — лживо миролюбиво добавил Доровский, колючим взглядом сопровождая парня на катке. Тимур как рассекал лёд, подхватывая клюшкой шайбу, так и продолжал, если только броски стали ещё более чёткими… будто ставящими точку.

— Можешь со мной. Мне проверить кое-что нужно и вопрос по одному делу решить, — притормозил Костя возле вип-места. — Но если хочешь, можешь тут обождать, — смотрел вполне обычно, — покататься, — вот теперь мило улыбнулся и секундой погодя нежно припечатал ладонь к моему животу. Чуть огладил через шубку:

— Только осторожно, вдруг уже малыша ждём…

— Здесь лучше, — кивнула зажато, но усиленно выдавливая ответную улыбку, чтобы Доровский ничего не заподозрил и не передумал. — Кость, — он было отвернулся, как поймала за рукав: — Надеюсь, ты ненадолго? — это не капризно брякнула, а так, автоматом, чтобы не показалось, что жду обратного.

— Я постараюсь, как можно быстрее, — улыбнулся Доровский, и грубовато к себе дёрнув, обрушил алчный поцелуй на губы. — Не скучай.

— Хорошо, — опять кивнула, когда оборвал странный порыв, которого не любил проявлять на людях. — Тогда я тебе здесь жду, — заверила, устраиваясь на сидении и демонстративно телефон достав.

Не знаю, сколько смотрела на одиночное катание Тимура, меня больше не скольжение его оглушало, многоговорящее молчание. А молчал он так громко и стыдил так… убивающе…

В голове перещёлкнуло, когда Бажов в ворота серию расстрельную запустил шайб.

Очнулась словно ото сна.

— Я звонила, — прежде, чем подать голос, убедилась, что мы одни. — Слышишь меня? — ступила на лёд, стараясь не выглядеть жалкой и потерянной. Но фраза говорила громче слов — я была в панике.

Вместо ответа Тимур отправил в ворота ещё одну шайбу.

— Я не понимаю, на что ты злишься, — бормотала, меня душила боль. Его! Моя… Мы были оба в агонии, и не могли сделать последнего шага — прочь друг от друга. Это было бы правильно, но так смертельно… Вроде — оно, тот момент, за который нужно хвататься и бежать прочь… забыть о случившемся и о своей измене, но именно в такой момент оказывалось, что на это нет сил.

— Тим… — прикусила язык и сжалась, вздрагивая от каждого смачного удара шайбы о борт возле меня. Тимур без жалости отправлял снаряды в мою сторону — пусть не в меня, но совсем близко, на грани попасть и причинить ещё и физическую боль. От страха… нет, не страха получить порцию боли, а от страха, что Бажов настолько обозлился, что мы вот так и расстанемся, замирала. А он пробивал каждый удар звучным:

— На хер!

— На хер!!

— НА ХЕР!!!

— ПО-ШЛА! — дробью запустил пару шайб и со скрежетом льда затормозил передо мной.

— Я, бл*, ненавижу тебя, слышишь? — навис, яростно дыша, и взгляд о том же кричал. — Бл*, су*а, ты мне всю душу уже вывернула. Заеб* выкидонами своими и недомолвками!

— Я предупреждала, что всё сложно… — умолкла, Тимур грозно клюшкой по льду клацнул:

— Да я не глухой и не тупой, но знаешь, всё! Нахер вали к ебанату своему. Меня такие геморрои убивают. Я жить хочу, как и прежде. И буду! — чеканил так, будто опять шайбы в борт вколачивал. — Без тебя… Сегодня же… пару тёлок оттрахаю, мне полегчает, — и отвернулся, со скрежетом льда катнулся прочь.

— Да, да, — от желчи в себе аж закивала, — так и сделай. Полегчает…

Тимур на ходу крутанулся ко мне лицом, а ехать продолжил:

— Думаешь, так нужна? Думаешь, влюбился? Не будь идиоткой, у меня одна любовь — хоккей, остальное так — разбавить будни.

В груди расползалась такая жгучая боль, что я чуть не выла. В голове яростно клокотала кровь. Это было адски боль. И тошно. И удушливо.

Я словно приросшая к месту, провожала глазами Тимура и ненавидела: себя, его Доровского, мир.

— И ты — разбавить будни! — не унимался Тимур с такой кривенькой улыбочкой, что руки чесались прописать ему пару затрещин. Как когда-то…

— Или ты решила, что твоя пиз* да уникальная?

— Да иди ты! — в сердцах бросила. — Идиот! Как был мальчишкой, так и остался, — порывисто повернулась, да каблуками по льду скользнула. Взмах рук, испуганный всхлип, душа в пятки — и я ухнула на каток. Опять так сильно головой приложившись, что в глазах помутнело.

Ненавижу ЛЁД! И себя на нём…

— Ты на меня снова впечатление решила произвести? — пока промаргивалась, надо мной склонился Тимур. Его неясный силуэт, размазанные черты. — Ни стыда, ни совести, — продолжал глумиться. — Не боишься, передо мной растекаться? А вдруг твой любовничек заявится? Или вообще услышит наш разговор? Или его охранник мутный… Эх, где же они? АУУ!!! — наигранно хмуро покрутил головой и повыл, будто и впрямь искал «глаза и уши». — Как назло, никого нет! — нарочито подосадовал. — Или на удачу? — ёрничал. — Это же так смертельно опасно… поговорить, сук*, с другим! — вот теперь зло чеканил. — И совсем, бл*, миссия невыполнима, объяснить, почему не придёшь!!!

— Заткнись, — сглотнула и попыталась подняться. — Заткнись! Всё!!! Мы уже всё решили…

— Да ты полежи, — с издёвкой насмехался Тимур, не позволяя встать.

— Пошёл ты! — засопротивлялась, понимая, что нашу сцену вот-вот и впрямь застанут. — Дай встать! — Бажов меня за руку схватил, собираясь рывком поднять, да я заупрямилась:

— Чёрт! Отпусти, сказала. Вон иди! Умойся, подмойся… и вперёд за телочками!

— Ты права, — разжал руку, и я опять ухнула на лёд. — У меня своя жизнь, бывай, — дёрнул плечом, обдав холодом глаза и ловко в проём бортика запрыгнул.

Пока садилась, его уже и след простыл.

Кое-как доковыляла до трибуны, где меня оставил Костик, и только успела отряхнуться и сесть, Доровский вернулся:

— Скучаешь? — покосился на пустующий каток.

— Ничуть, — выдавила улыбку, сдерживая слёзы.

— Ну вот и отлично, — Костя глянул нетерпеливо на часы и, словно услышав его молчаливый зов, из проёма входа на трибуны, появился Рамазан.

— Всё, нам пора! — меня за руку схватив, навстречу охраннику потащил Доровский.