Запрет на любовь

Annotation

Семнадцать. Жаркое лето близится к концу. Выпускной класс, планы, мечты.

Ничто не предвещает беды, но внезапно мой мир рушится словно хрупкий карточный домик.

Против отца выдвигают серьёзные обвинения, и мне приходится переехать из столицы в небольшой приморский городок. А там… Там я, волей случая, сразу же попадаю в самый эпицентр громкой, скандальной истории.

В тексте есть: первая любовь, запретные чувства, настойчивый герой, девушка с характером

Запрет на любовь

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Глава 19

Глава 20

Глава 21

Глава 22

Глава 23

Глава 24

Глава 25

Глава 26

Глава 27

Глава 28

Глава 29

Глава 30

Глава 31

Глава 32

Глава 33

Глава 34

Глава 35

Глава 36

Глава 37

Глава 38

Глава 39

Глава 40

Глава 41

Глава 42

Глава 43

Глава 44

Глава 45

Глава 46

Глава 47

Глава 48

Глава 49

Глава 50

Эпилог

notes

1

2

3

4

5

6

7

8

9

10

11

12

13

14

15

16

17

18

19

20

21

22

23

24

25

26

27

28

29

30

31

32

33

Запрет на любовь

Анна Джолос

Глава 1

Тридцатое августа

Красоморск

— Дорогая! Как я рада тебя видеть! — бабушка Алиса бросается ко мне со слезами. — Милая моя! Какая ты взрослая стала! Ах! Дед не узнает!

Молча терплю все эти восклицания и объятия, испытывая дикую неловкость.

Конечно не узнает. Крайний раз мы виделись лет десять назад. Ещё в Тбилиси. Я в первый класс тогда пошла.

— Красавица наша! — родственница без конца расцеловывает мои щёки горячими губами. — Как дорога? Устала? — обеспокоенно заглядывает в глаза и с ходу атакует вопросами. — Уж лучше бы самолётом прилетела, так быстрее. Больно долго поездом томиться.

Ну нет, тут я не согласна. Мне точно нужно было время. Для того, чтобы осознать и как-то принять неизбежное.

— Идём. Пётр Игоревич возьмёт вещи, — указывает на высокого, плотного мужчину, одетого в строгий классический костюм.

— Здравствуйте, — коротко здоровается он со мной. — Позволите? — протягивает руку.

— Нет, — отступая на шаг, категорически отказываюсь отдать ему чехол. — Всё остальное можно, — добавляю уже мягче, чтобы не показаться законченной грубиянкой.

— Ракетки, — улыбаясь, подмигивает бабушка.

— Да. Я никому их не доверяю.

Она понимающе кивает.

— Слышал? Никому. Не обижайся, Пётр Игоревич. Ну что, идём, моя девочка? — мягко повторяет она, опуская ладонь мне на лопатку.

— Идём, — с шумом выдыхаю обречённо.

И вот мы с ней шагаем по платформе железнодорожного вокзала Красоморска, ранее существовавшего для меня лишь на открытках. Такого далёкого, незнакомого и пугающего. Пугающего своей неизвестностью.

— Ты слишком тепло одета, милая, — Алиса Андреевна окидывает взглядом мой брючный костюм.

Я в нём действительно уже вспотеть успела.

— В Москве было холодно, когда я уезжала, — поясняю, чтобы хоть как-то поддержать разговор. — Дождь ещё шёл.

Вместо меня роняя слёзы на серый асфальт.

— Ой, там у вас ерунда, а не погода, — отмахивается бабушка. — То ли дело у нас на Юге. Солнышко, тепло!

Молчу.

Тепло? Утро, а жара и духота невыносимая. Я бы именно так это сейчас описала…

Проходим через здание маленького железнодорожного вокзала и выходим на улицу. Мужчина обходит автомобиль, припаркованный неподалёку, открывает нам двери, загружает мои вещи в багажник и садится за руль.

— Пётр Игоревич работает у нас много лет, — рассказывает бабушка. — Он всегда отвезёт тебя, куда потребуется. В школу, на тренировку, к морю.

— Вы же не собираетесь держать меня тут как в тюрьме? — уточняю я, нахмурившись.

— Ну что ты!

Отец в этом плане итак был излишне строг. Никогда не отпускал меня в Москве куда-то одну. Рядом всегда был водитель или охранник, а в более раннем возрасте Нино, моя гувернантка.

Не хотелось бы, чтобы и здесь мою свободу давили, ограничивая.

— Мы очень ждали тебя, Тата, — её мягкая, теплая ладонь ложится на мою, и я с трудом сдерживаю в себе порыв убрать руку.

Я же вообще не контактная в плане всех этих тактильных вещей. Особенно, касаемо женщин. Росла с отцом, а у нас с ним, несмотря на сильную связь, не было принято проявлять эмоции подобным образом. Разве что иногда… Как в тот проклятый день, когда нам позволили встретиться в СИЗО. Там я откровенно рыдала, прижавшись щекой к его широкой груди.

Папа…

Как же ты там, родной?

Чтобы отвлечься от разрывающих душу мыслей, поворачиваюсь к окну и рассматриваю те места, которые мы проезжаем.

После Москвы сразу бросается в глаза, что Красоморск — очень маленький город. Движение в две полосы, узкие улочки, маленькие магазины и миниатюрные гостиницы. Палатки, обилие частных домов, тесная набережная, вдоль которой туда-сюда снуют приехавшие к морю люди.

Кстати, о нём. О море.

Пока это единственное, что мне здесь нравится. Ведь едва беспокойные синие воды открываются взору, под рёбрами начинает приятно щекотать.

Плавать я не умею, но бороться с внезапно возникшем желанием зайти туда босыми носами, точно не буду.

— Приехали, — сообщает бабушка.

Выбравшись из автомобиля, поднимаю взгляд на возвышающуюся надо мной махину из красного кирпича.

— Проходи, дорогая, — указывает на аккуратную мощёную дорожку. — У нас большая территория. Есть свой сад и пруд.

Выгибаю бровь.

Говоря по правде, территория и впрямь поражает своими размерами, пространством и высаженной повсюду зеленью. Впрочем, не меньше поражает и дом моего деда, бывшего губернатора.

Он, чужой, огромный, укрытый ползущими ветками дикого винограда, наряду с настороженностью вызывает во мне то странное волнение, к которому я не была готова.

— Всё же, думаю, ты устала с дороги. Давай сразу поднимемся наверх, я покажу тебе твою комнату, — предлагает Алиса Андреевна, когда оказываемся в помещении.

Киваю и послушно плетусь за ней.

Поднимаясь по белоснежной мраморной лестнице, разглядываю внушительную хрустальную люстру, подвешенную на длинных цепях.

— Впечатляет?

— Красиво.

Дорого-богато. Так про это говорят.

— Наш дом, — пожалуй, единственное, что осталось от прошлой жизни, — с глубокой тоской в голосе произносит она. — Теперь, когда ты приехала, в нём не будет так пусто и одиноко. Нам сюда, — провожает до комнаты, расположенной в самом дальнем углу. — Входи, — пропускает вперёд, тоже заметно нервничая.

Осматриваюсь.

Здесь очень светло, просторно и свежо.

Пастельные тона. Изящная мебель. Большое резное зеркало и туалетный столик, принцесскина кровать на высоких ножках. Настенные и напольные светильники.

Стук моих каблуков нарушает тишину, неприятно режущую слух. Правда, как только бабушка распахивает стеклянные двери, ведущие на примыкающую веранду, спальню тут же заполняют звуки пения неугомонных птиц, перекликающихся на своём собственном языке.

— Ну как тебе? Нравится? — спрашивает она с надеждой.

Я в этот момент пристально разглядываю одну из больших картин, на которой изображена хрупкая балерина в невесомом, воздушном платье голубого цвета.

— Ты можешь поменять что-то по своему вкусу, если пожелаешь.

Протягиваю руку, снимаю рамку со стены и кладу изображением вниз.

— В этом большом доме найдётся другая комната? — интересуюсь холодно.

Стоило догадаться, кому принадлежала эта. Сердце ведь буквально разорвалось, когда я сюда вошла.

— Это самая лучшая спальня. К тому же, с веранды видно море и горы… — растерянно произносит женщина в ответ.

— Она здесь жила, — проговариваю сухо.

— Это было очень давно. Почти двадцать лет прошло.

— Какая разница?

— Если захочешь, то мы, конечно, приготовим для тебя другую комнату. Но ты не горячись, Тата.

Порывается подойти, однако я поднимаю на неё колючий взгляд.

— Оставить тебя одну? — верно считывает моё настроение.

— Да.

— Хорошо. Отдохни. Пётр Игоревич поднимет вещи чуть позже, — смиренно отступает назад. — Спустишься к обеду? — складывает вместе пальцы, украшенные перстнями.

— Я не голодна.

— И всё-таки. Если спустишься, я буду рада, — говорит она, закрывая за собой дверь.

Обречённо вздыхаю, снимая с плеча теннисную сумку.

С одной стороны мне очень хочется поскорее уйти из этой спальни, но с другой… Та часть меня, которая всё ещё помнит о существовании матери-предательницы, борется с болезненным, внезапно проснувшимся любопытством.

Опускаюсь на кровать и прикрываю отяжелевшие веки, подставляя лицо ворвавшемуся в комнату порыву ветерка.

Катастрофа.

Совершенно точно как раньше уже не будет, Тата. Но если честно, родители матери — далеко не самый худший вариант из возможных.

Взять хотя бы семью отца… Вот уж в чьём доме ты точно не смогла бы находится.

«Неужели ты не видишь? Это не наши гены! У девчонки мерзкий характер. Она вырастет и станет такой же, как мать. Тебе нужны другие дети, Амиран. Женись на дочери Гигвадзе и подари мне внуков. Прошу тебя!»

Эти слова матери, обращённые к своему сыну, я услышала однажды, будучи маленьким ребёнком.

Бабушка Этери и её муж, мягко выражаясь, недолюбливали меня с самого детства. Они никогда не скрывали своего особого отношения ко мне. Наверное, поэтому я крайне редко оказывалась у них в гостях. Да, в общем-то, и не хотелось находиться там, где тебе были не рады.

«Твоя мать — падшая женщина. Предательница. Змея!»

«Ну что ты смотришь, зверёныш? Ты чужая и своей никогда не станешь!» — повторяла бабушка Этери всякий раз при встрече. (Не при отце конечно…)

Морщусь, блокируя поток неприятных воспоминаний.

Думается мне, папа всё же поступил верно, решив отправить меня сюда, а не в Грузию.

Падаю на подушку и подкладываю ладонь под щёку.

Ничего. Продержусь как-нибудь этот год и вернусь в Москву. А может быть, все обвинения снимут и мы с отцом воссоединимся ещё раньше.

Только эта мысль, греющая душу, меня немного и успокаивает…

Глава 2

Обед я всё-таки пропускаю и вниз спускаюсь только к ужину.

Бабушка Алиса, заметно воспрянув духом, предпринимает очередную попытку наладить общение, поскольку наш диалог, состоявшийся в спальне моей горе-«матери», оставил после себя довольно неприятный осадок.

— Ты почти ничего не поела. Овощи, спаржа… К десерту не притронулась. Придерживаешься какой-то диеты?

— Нет. Просто слежу за питанием.

— Ох, знакомая история… Нашему Эдуарду Сергеичу это не понравится, — многозначительно покашливает в кулак. — Расскажешь подробнее, что привыкла есть. Я должна знать.

— Ладно. Чем занимается дед?

Как я поняла, он сейчас в отъезде и не смог меня встретить из-за каких-то неотложных дел.

— Работает. Всё без конца что-то строит, инвестирует. Никак не угомонится на старости лет, — вздыхая, закатывает глаза. — Говорит, что сойдёт с ума, если придётся постоянно находиться дома. А мне, наоборот, хорошо тут. Вот садом занялась, когда вышла на пенсию. Здесь у меня много разных кустов и деревьев, — указывает налево, когда мы неспешно прогуливаемся по каменистой дорожке. — Ты любишь фрукты?

— Да.

— Ну вот. Если бы ты немного раньше приехала… — она разочаровано всплёскивает руками. — Клубника, ежевика, малина отошла уже. Крыжовник ещё помаленьку есть. А так, смотри, яблок в этому году много, груши, сливы, виноград.

— Моя школа далеко отсюда? — останавливаюсь в тени раскидистой яблони.

— Минут двадцать, если на машине, — поправляет шляпку, дивно сочетающуюся с платьем. — Город у нас маленький.

— А набережная где?

— Береговая линия близко. Благоустроенный городской пляж чуть дальше.

— Я видела велосипед у ворот…

— Это мой, — заявляет неожиданно.

Хотя почему же неожиданно. Для своего возраста она выглядит отлично. Видно, что активная и занимается собой.

— Возьму? Хочу покататься.

Алиса Андреевна настороженно замирает.

— Дорогая, — растерявшись, пытается улыбнуться. — Ты… только приехала, ничего здесь не знаешь. Как же я могу отпустить тебя одну?

— Что такого? Ты же сама сказала, что город у вас маленький.

— Да, но…

— Я недолго. Проеду туда-обратно.

— Давай Пётр Игоревич отвезёт нас в центр, — предлагает совсем не то, что мне нужно. — Мы могли бы вместе выбрать тебе наряд к первому сентября, а заодно и прогуляться по набережной. Как тебе такая идея?

— Наряд у меня уже есть. Я всего лишь хочу посмотреть окрестности. Сама, — добавляю с нажимом.

— И всё-таки давай дождёмся деда.

Видно, что ей не хочется мне отказывать, но страх, похоже, побеждает.

— У меня есть перцовый баллончик.

— Милая…

— Никто не станет похищать меня, — вырывается непроизвольно, и она, побледнев, резко меняется в лице.

— Не станем проверять.

— Но…

— Идём, посидим в беседке, — зовёт, однако я остаюсь на месте. — Тата…

— Голова разболелась, полежу, — разворачиваюсь в противоположном направлении и из вредности возвращаюсь в дом.

Нет. Судя по всему, и здесь меня планируют опекать-оберегать, продолжая неизменную отцовскую традицию.

Захлопываю дверь за спиной.

На этот раз спальня встречает меня отрядом чемоданов. Видимо, тактичный Пётр поднялся сюда в наше отсутствие.

Приседаю, расстёгиваю один из них и обречённо принимаюсь разбирать привезённый из Москвы гардероб. Развешиваю на вешалки костюмы и платья, аккуратно раскладываю на полки шкафа бельё и личные вещи. Выставляю на столик нашу с отцом фотографию, аккуратно расставляю косметику и туалетную воду.

Со двора доносится шум.

Выглядываю с балкона на улицу. Вижу, как грузовик въезжает в распахнутые ворота и…

Если спросите меня, что в мозгу тогда перемкнуло, объяснить я вам навряд ли смогу.

Опомниться и осознать наглость своей выходки оказываюсь способна лишь тогда, когда отъезжаю от дома, активно покручивая педали бабушкиного велосипеда.

*********

Целый час проходит с тех пор, как я совершила свой бессовестный побег. Телефон молчит, а это значит, что бабушка до сих пор не обнаружила пропажу и не кинулась меня искать.

Чувство вины испытываю конечно, но ничего ведь страшного не произошло, верно? Я просто объехала на велике всё побережье. Город и правда оказался крошечным. А ещё очень зелёным и живописным.

Прежде, чем вернуться, решаю всё-таки осуществить задуманное. На общем пляже заходить в воду как-то не решилась, а вот здесь, на диком, пустынном, вполне себе можно.

Оставляю велик на грунтовой дорожке, быстро скидываю кеды вместе с носками. Ребром ладони закрываю глаза от лучей заходящего солнца и шагаю к волнам, рьяно плещущимся у берега.

Ступни вязнут и тонут в горячем песке. Передо мной простирается ярко-оранжевое небо, в которое то и дело взмывают чайки.

Закат в месте, подобном этому, несомненно, — что-то невероятное. На картинках выглядит красиво, но воочию просто чистый восторг.

Подкатив джинсы, захожу в воду. Неглубоко. Совсем немножко. Где-то по щиколотку. По телу вверх бегут мурашки, и я ловлю себя на том, что непроизвольно улыбаюсь, когда тёплое море касается кожи.

Пару минут стою, наслаждаясь моментом. Затем достаю из заднего кармана телефон и делаю парочку снимков, на которых пытаюсь запечатлеть горящий алым небосвод.

Ну вот, теперь можно ехать.

Смеркается. Пора возвращаться.

Разворачиваюсь и направляюсь к велику, попутно вытаскивая наушник, возвестивший о том, что заряд сел окончательно.

Перекидываю ногу через сиденье, и где-то именно тут слышу это. Раздавшийся неподалёку визг тормозов. Громкую музыку, доносящуюся из колонок. Асинхронные хлопки дверей и мужские голоса.

Замерев в тени деревьев, получаю временную дезориентацию. Мне ведь нужно проехать именно в ту сторону.

Музыка затихает, голоса же, наоборот, становятся громче. Шаги приближаются и вот… Через какое-то время я вижу компанию парней, появившихся на пляже.

Казалось бы, что в этом такого? Молодёжь приехала отдыхать. Однако моя интуиция никогда меня не подводит. Нутром чувствую, что сейчас будет происходить что-то нехорошее, а уж когда вижу, как обступают и берут в круг одного из парней, сомнений вовсе не остаётся.

Вообще возникает предположение, что он не по своей воле здесь оказался. Его довольно грубо толкают от одного к другому. На него направлена всеобщая злость и агрессия.

Из пролеска не услышать, о чём они говорят на повышенных тонах, но даже отсюда ощущается та атмосфера, что там царит. Напряжение можно считать по тем позам, которые принимают молодые люди. Потому, когда один из них вдруг резко бьёт по лицу того, кто стоит в кругу, я вздрагиваю, но не слишком удивляюсь. С самого начала почему-то было ясно, что приехали они сюда не для задушевной беседы.

— Вставай! — долетают до меня обрывки разговора.

Тот парень, которому выпала на сегодня роль жертвы, покачиваясь, поднимается на ноги. Однако едва он делает это, как получает новый удар от человека, что стоит напротив. А затем ещё.

Какой кошмар!

Я, ни разу в жизни не видевшая драки, в шоке и растерянности наблюдаю за происходящим. Как хладнокровно наблюдают, не вмешиваясь, и все остальные участники этого неприятного действа.

Господи.

Оглядываюсь.

А тут ведь совсем никого… Глушь.

Что если они задумали нечто страшное?

Что если собираются забить его до полусмерти? Или что похуже.

Пожалуй, только эта мысль вырывает меня из того состояния оцепенения, в котором я пребываю.

Что делать? Нужно же ведь как-то помочь.

В панике лихорадочно соображаю, на автомате сжимая в ладони вездесущий баллончик.

Одной мне с ними не справиться, но у меня есть телефон, а значит, я могу рассказать о том, что вижу.

Встрепенувшись, снова выуживаю из кармана телефон и, не особо размышляя о последствиях, дрожащими пальцами набираю номер единой экстренной службы.

— Оператор Ксения, что у вас случилось? — раздаётся в динамике одновременно с жутким стоном, доносящимся с пляжа.

— Человека избивают, — шёпотом отвечаю я, приседая пониже, в траву. — Можете сообщить в полицию?

— Назовите, пожалуйста, ваше имя и фамилию. Где вы находитесь? — уточняет девушка.

Игнорирую первый вопрос и, напрягая память, сразу отвечаю на второй.

— М-м-м. Левый поворот от вывески Красоморск. Дикий пляж, лесная зона. Пожалуйста, можете сообщить куда-нибудь побыстрее, — повторяю я взволнованно.

— Успокойтесь. Уже передаю информацию. Вам сейчас грозит опасность? — интересуется она голосом робота.

— Мне нет. Но тому парню… Вдруг они убьют его.

Дико пугаюсь озвученной фразы.

Сколько в мире бывало таких случаев? Когда вовремя не оказывалось рядом того, кто мог предотвратить нечто непоправимое.

— Сколько там человек?

— Трое. Трое и пострадавший.

— Приблизительный возраст?

— Не знаю, — пытаюсь рассмотреть парней. — Семнадцать-восемнадцать. Один — светловолосый с чёлкой, второй — тёмный с короткой стрижкой. Третий… Третий — Кучерявый, — фиксирую взгляд на самом агрессивно настроенном — Загорелый. Спортивного телосложения. Белая футболка, чёрные шорты, — описываю я сбивчиво.

— Отлично. Очень хорошо. Полиция уже выехала к вам. При каких обстоятельствах вы стали свидетелем происходящего?

— М-м-м. Я гуляла по берегу. Услышала голоса. Похоже, они привезли сюда этого парня на машине.

— На машине?

— Да.

— Можете продиктовать номер?

— Сейчас.

Зажимаю телефон в ладони. Склонившись, бегу туда, где, по моим предположениям, припаркован автомобиль.

— Номера нет, — разочарованно выдыхаю.

— А что за машина?

— Внедорожник. Большой, чёрный. БМВ. Левая дверь поцарапана. Может быть, мне проколоть им шины? Чтобы они не смогли скрыться? — замечаю битую бутылку, лежащую неподалёку.

— Не стоит. Дождитесь прибытия полиции. Спрячьтесь. Если есть возможность, снимите на видео происходящее. Это может помочь делу.

— Хорошо. Полиция действительно уже едет?

— Да.

Сбрасываю вызов и…

Я не была бы собой, если бы сделала так, как мне сказали.

Всё-таки прокалываю шину той самой битой бутылкой. Именно тогда до меня и доносятся слова, от которых сжимается сердце и перехватывает дыхание.

— Эй! Там кто-то у тачки!

Замираю, а затем, резко выпрямившись, даю дёру.

Почти добегаю до велика, когда кто-то хватает меня сзади, сбивая с ног.

— А ну отпусти! — активно брыкаюсь и лягаюсь, пока мы перекатываемся, но, увы, это совсем мне не помогает.

Я оказываюсь прижата спиной к земле, а надо мной, о Боже, возвышается тот самый кучерявый парень.

— Ты что там делала? — спрашивает, прищуриваясь.

— Я… Ничего, — отвечаю, задыхаясь.

— Шину порезала, — долетает до нас голос одного из его друзей.

— Ничего, говоришь… — усмехается. — Кто такая? Раньше я тебя здесь не видел, — вдруг протягивает ладонь и убирает с моего лба упавшую на него прядь волос.

Этот его жест обескураживает, но вместе с тем позволяет моментально среагировать.

Рукой, той самой в которой сжимала средство самозащиты, совершаю отработанное движение вверх.

Пальцы нащупывает кнопку.

Нажимают.

Пш-ш.

Струя достигает цели, а моё тело обретает свободу.

И, пока парень, прижимая ладони к лицу, громко извергает всевозможные ругательства, я, вскочив на ватные ноги, с оголтело тарабанящим по рёбрам сердцем бросаюсь к велику…

Глава 3

Пока еду уже знакомым маршрутом, мерещится всякое.

Каждая машина, движущаяся в том же направлении, что и я, вызывает внутри меня панику и страх.

Усиленно кручу педали велосипеда и, часто дыша, периодически оглядываюсь назад, чтобы убедиться в том, что меня не преследует чёрный внедорожник, набитый хулиганами.

«Фа-а!» — сигналит фура, и я на мгновение теряю управление.

Только лишь чудом не заваливаюсь на бок, вовремя схватившись за руль.

Боже-Боже…

Торможу у ворот Зарецких, шаркая резиной. Мокрая и взволнованная до крайней степени, сижу на велике ещё пару минут, отчаянно пытаясь прийти в себя.

Они не едут за тобой. Всё нормально, Тата. Шина проколота. Зачинщик драки обезврежен. Полиция уже там.

Стираю ладонью пот со лба и несколько раз подряд делаю глубокий вдох-выдох, чтобы хоть как-то выровнять ритм грохочущего сердца, разгоняющего по организму наполненную адреналином кровь.

Кошмар. Посмотрела окрестности на свою голову.

В кармане начинает вибрировать телефон.

Пальцы не слушаются. Словно онемели, не сгибаются. Потому и достать его выходит не сразу. А когда мне всё-таки удаётся это сделать, на треснувшем защитном стекле экрана обнаруживается пропущенный звонок от экстренной службы.

Чего они от меня хотят? Выяснить, не пострадала ли я или продолжить допрос, расспрашивая информацию о моей личности?

Ну нет! Я сделала, что могла. Позвонила, доложила о ситуации. Всё. Организовывать проблемы Зарецким в первый же день пребывания в этом городе, в мои планы не входит точно. Ещё не хватало, чтобы полиция сюда заявилась.

От этой мысли по взмокшей спине ползёт холодок.

Зажимаю две боковые кнопки и держу их до того момента, пока не появляется кнопка «выключить».

Гаджет тухнет несколько секунд спустя, а я, наконец, слезаю с велосипеда.

Очень, между прочим, вовремя, потому что калитка открывается, и навстречу мне спешит перепуганная, сонная и одетая в белоснежный халат Алиса Андреевна.

— Тата! — восклицает, широко распахнув глаза. — Где ты была?

— Не переживай, я просто проехалась до центра, — прохожу мимо, вцепившись в руль велосипеда.

— Но… Я думала, ты дома, а тут звонит охрана и…

— Я сбежала. Можешь отругать, посадить под домашний арест, рассказать деду.

— Зачем же ты так? — слышу её шаги за спиной. — Мало ли, что могло с тобой случиться? Темень. Незнакомый город. Разве можно?

— Прости, я виновата, — возвращаю транспорт на место. — Не удержалась, — поднимаю на неё взгляд, и уснувшая было совесть даёт о себе знать в троекратном размере, потому как замечаю на её лице искреннюю тревогу и волнение.

— Что с тобой? — наклоняется, шагнув ближе.

Опускаю голову. К своему удивлению, замечаю, что умудрилась порвать джинсы и стесать кожу до крови. Щипать начинает только сейчас, когда все системы организма потихоньку восстанавливают свою работу после пережитого стресса.

— Упала. Не переживай, там ерунда! — беспечно машу рукой.

— Тата, — с укоризной произносит моё имя, вздыхая.

— Извини…

Не ради красного словца повторяю. Действительно понимаю, что совершила опрометчивую глупость. По сути, она права, на том пляже могло произойти всё, что угодно.

Что, если бы я не была приучена носить с собой баллончик?

А если бы выронила его в борьбе и не смогла им воспользоваться?

Ледяной озноб охватывает тело, стоит мне представить ситуацию в которой, убежать от хулиганов не удалось бы.

Как бы они поступили со мной? Осталась бы я жива?

— Не делай так больше, прошу тебя, — будто бы сквозь пелену доносится до меня мягкий голос бабушки Алисы.

— Не стану, — обещаю, вытирая влажные ладони о ткань джинсов.

— Пойдём в дом. Нужно обработать коленку.

Шагаю за ней и ещё раз мысленно благодарю Всевышнего за благоприятный исход произошедшего.

— Садись, — кивает в сторону дивана, когда оказываемся в гостиной, а сама исчезает за дверьми ванной комнаты, расположенной здесь на первом этаже.

— Да не беспокойся, я сама обработаю.

— Сами с усами, — ворчит женщина, появляясь передо мной с аптечкой в руках.

— Я взрослая, не нужно со мной возиться.

— Взрослая, а умом-то не подумала, когда в ночь отсюда сбегала в неизвестном направлении, — журит, откручивая крышку флакона. — Помнится, и мать твоя была такой же. Думали, не вырастет ребёнок целым, да невредимым. Что ни день, то приключение было у нашей Насти…

Встречаемся глазами, и она запоздало понимает, что сказала не то, что следовало.

— Никогда не сравнивай меня с ней, — ощетинившись, предупреждаю.

— Я всего лишь…

— Не говори со мной о ней, не вспоминай при мне её имя.

— Тата…

— Не хочу слышать о ней вообще, — заявляю ледяным тоном, поднимаясь с дивана. — Лично для меня она умерла.

— Господи! — прижимает ладонь ко рту. — Так нельзя, это твоя мать!

— «Мать», — вкладываю в это сочетание букв всё то презрение, что испытываю к этому человеку. — Ты сейчас серьёзно? — горько усмехнувшись, направляюсь к лестнице. — Женщина, сделавшая выбор в пользу своего личного счастья, вряд ли смеет называться матерью. Напомнить тебе, на кого она променяла нас с отцом? — оборачиваюсь, взбежав на несколько ступеней.

Молчит. Опускает взгляд. Перебирает дрожащими пальцами пузырёк с обеззараживающим средством.

— Пойду спать. Доброй ночи, — бросаю напоследок и, резко крутанувшись, поднимаюсь на второй этаж.

— Доброй. На новом месте, приснись жених невесте, — тихо отзывается она.

*********

Этой ночью я сплю просто отвратительно. Во-первых, меня долго мучает бессонница, а во-вторых, во сне я вижу не своего жениха, а того самого хулигана, догнавшего меня на пляже.

Он, широкоплечий, сильный и тяжёлый, сидит верхом на мне.

Дышит с неровным интервалом. Давит ладонями на плечи и прижимает к земле, не позволяя сдвинуться с места.

Вынуждает установить зрительный контакт и испуганно замереть в ожидании чего-то ужасного.

Ветер колышет тёмно-шоколадные завитушки волос, спадающие на лицо.

Его яркие, каре-зелёные глаза с прищуром смотрят на меня в упор.

Губы, словно в замедленной съёмке, растягиваются в усмешке.

Горячие, чуть шершавые пальцы со сбитыми в кровь костяшками касаются моего лба…

— Тата…

Взметнувшись на подушках, подрываюсь с кровати одновременно с тем, как за окном раздаётся раскат грома.

— Чёрт! — едва ли не кричу от неожиданности.

Вспышка света озаряет комнату, порыв ветра парашютом раздувает занавески и почти мгновенно на улице начинается самый настоящий ливень.

Вскочив, босыми ногами бегу по холодному полу. Толкаю стеклянные двери и закрываю веранду, оградив себя тем самым от разгулявшейся стихии.

Поправив занавеску, возвращаюсь к постели. Сажусь на высокий матрас и, нервно потеребив косу, решаю всё же дёрнуть верёвку напольного светильника.

Так лучше.

Подползаю к изголовью кровати. Подтягиваю ноги к груди и обхватываю себя руками, тут же ойкнув по причине того, что задеваю стёсанную коленку, опрометчиво незаклеенную пластырем.

Уложив голову так, чтобы не касаться раны, устало прикрываю веки, всё ещё ощущая в мышцах то нервное напряжение, которое чувствовала, очнувшись после своего видения.

Сердито закусываю губу.

Это всё дом виноват.

Огромный.

Чужой.

Холодный.

Почему, почему нельзя было остаться в Москве? Зачем и кому нужен был этот переезд?

Всё теперь по-другому! Всё не так! Всё разрушилось!

Глаза предательски увлажняются, но я не позволяю себе расплакаться. Шмыгнув носом, сердито дёргаю одеяло на себя и укладываюсь.

Долго ещё слушаю дождь, монотонно тарабанящий за окном.

Вознамериваюсь до самого утра не сомкнуть глаз, но в итоге, измотанная событиями прошедших суток, засыпаю.

*********

Наутро болит голова и… ягодицы, натёртые с непривычки сидушкой велосипеда.

Завтрак уже по традиции пропускаю. Полежав в ванной, хмурая и разбитая первую половину дня бесцельно слоняюсь по комнате.

Пробую почитать книгу, прихваченную с собой в поезд, но откладываю. Слушаю музыку на айподе, однако быстро надоедает. Включаю плазму и нахожу спортивный канал, но и это не помогает взбодриться. Скорее наоборот, загоняет меня в незнакомую до этого момента депрессию, ведь приходится вспомнить о том, что пришлось оставить в Москве своего тренера. Вместе с мечтой о том, что я продолжу серьёзно развиваться в профессиональном спорте.

Западня, куда не глянь.

Проголодавшись, всё же иду вниз ближе к двум часам. Сухо поздоровавшись с бабушкой, отправляю в себя в обед и снова поднимаюсь к «себе». (Благо, она меня не останавливает).

Остаток дня провожу в спальне. Собираю сумку с канцелярией. Готовлю белый брючный костюм, в котором собираюсь пойти на линейку. Достаю из коробки новые босоножки. Подбираю аксессуары и украшения.

Всё это без настроения. Скорее по привычке. Идти в новую школу совершенно не хочется. Меня вполне устраивала та, в которой я отучилась крайние четыре года…

Переживаю ли я? Накануне первого сентября, вечером и ночью, вообще никакого волнения не испытываю, но вот за несколько часов до начала торжественной линейки со мной начинает твориться что-то странное.

Встаю рано, однако вопреки этому ничего не успеваю.

Всё валится из рук и идёт наперекосяк. То волосы собрать не могу в уже привычную высокую причёску. То с макияжем слишком долго вожусь, потому что никак не получается провести карандашом идеально ровную стрелку.

В общем, если опустить детали, одетая, накрашенная и хмурая, сажусь в машину к Петру Игоревичу на двадцать минут позже, чем должна была.

Бабушка Алиса, выбравшая в качестве наряда строгое бежевое платье и шляпку в тон, никак на это не реагирует. Оторвав взгляд от газеты, снимает очки и коротко сообщает водителю о том, что мы готовы ехать.

Что до меня… Опаздывать я не люблю, отец всегда учил быть везде и всюду вовремя, но сегодня… Клянусь, Вселенная, как будто бы, намеренно меня тормозит. Вот даже цветы удаётся купить не сразу! Приличные приходится поискать.

— Ты отлично выглядишь, милая, — бабушка делает мне комплимент, когда я в очередной раз придирчиво рассматриваю себя в зеркале.

Захлопываю пудреницу и бросаю взволнованный взгляд в окно. Через узорчатую калитку хорошо видна площадка, заполненная школьниками.

Пётр Игоревич открывает дверь.

— Пойдём? Или хочешь пропустить линейку? — спрашивает Алиса Андреевна неожиданно, очевидно, по-своему расценив моё состояние.

— Я сама, — беру букет и, осторожно ступив шпилькой на асфальт, выхожу на улицу.

— Я бы хотела поздороваться с твоим классным руководителем, не возражаешь? — интересуется моим мнением, следом покинув салон автомобиля.

— Пожалуйста, не нужно привлекать ко мне лишнее внимание. Ты обещала, что не станешь.

— Хорошо, — кивает, смиренно принимая мою позицию. — Целовать нельзя, можно хоть пожелать тебе удачи? — коснувшись моего плеча, улыбается, словно и не было между нами того неприятного разговора, случившегося позавчера вечером.

— Всё будет нормально. Я пойду, мне пора, — взглянув на часы, коротко прощаюсь и вместе с потоком хохочущих подростков направляюсь к зданию, в котором мне предстоит провести, как минимум, ближайшие пару месяцев.

Школьный двор, украшенный сиренево-белыми шарами, встречает меня музыкой и возбуждённым гомоном голосов.

Кто-то разговаривает, кто-то смеётся, кто-то ревёт.

Тут и там мелькают белые банты, пёстрые букеты и цветастые рюкзаки.

Останавливаюсь посреди этого хаоса. Ищу взглядом табличку 11 «А» и, почти сразу же заприметив её, уверенной походкой направляюсь к пожилой женщине, очень похожей на моего будущего классного руководителя.

С невозмутимым лицом вклиниваюсь в квадрат, предназначенный нашему классу. Занимаю место в крайнем ряду, но учительница громко выкрикивает мою фамилию, жестом подзывая к себе.

— Джугели, верно?

Ловлю на себе любопытные взгляды близстоящих выпускников.

— Да.

— Я — Матильда Германовна, приветствую, — мазнув ручкой галочку на бумажке, здоровается со мной она. — Стань-ка сюда, милочка, мне срочно нужно прикрыть это безобразие. Владислава, покороче юбки дома не нашлось? У младшей сестры взяла? — обращается к высокой блондинке, расцеловывающей в обе щеки рыжую подругу.

— Это мини. Тренд сезона, — раздражённо цокая, отвечает ей девушка.

— Это, Ковалёва, называется стыд и срам! Стратегически важные места необходимо прикрывать, ты в курсе?

— Да бросьте, Матильда Германовна, грех тёлкам прятать такие копыта, — вмешивается в их разговор бритоголовый парень, жующий жвачку.

— За языком следи, Чижов.

— А чё?

Дальнейшие реплики заглушаются песней «Учат в школе», льющейся из колонок.

В центр площадки выбегают танцевать первоклашки, и я, сощурившись от лучей вышедшего из-за облака солнца, наблюдаю за тем, как они вразнобой движутся по заученной траектории.

Оглядываюсь назад. Ищу в толпе родителей Алису Андреевну, нарушившую обещание, но натыкаюсь лишь на заинтересованную физиономию того самого Чижова, получившего нагоняй от классного руководителя.

— Новенькая, что ли? — пытается перекричать музыку.

— Станьте ровно! Чижов, уйди в закат! — шикнув, строго командует Матильда Германовна.

Возвращаюсь к просмотру номера, мысленно умоляя время максимально ускориться и войти в режим перемотки.

Отстоять линейку. Зайти в библиотеку, взять учебники. Отсидеть уроки.

Казалось бы, так просто и вместе с тем так сложно.

Не нравится.

Мне всё здесь не нравится.

Хочу в Москву. Хочу к папе…

Обречённо вздыхаю.

Разглядываю первоклашек, чтобы хоть как-то отвлечь себя от грустных мыслей.

Девочка с двумя криво поставленными хвостами, украшенными огромными бантами, то и дело целенаправленно наступает на ноги своему кавалеру. Мальчишка злится, строит гримасы, но выдерживает козни партнёрши до самого финала. Герой.

Неуклюжий танец, длиною в вечность, наконец, заканчивается, и под фанфары на сцену выходят ведущие.

Микрофон фанит. Толпа недовольно гудит.

Да уж, линейка на уровне.

— Добрый день, дорогие школьники! — бодро заводит девушка.

— Добрый день, наши уважаемые учителя и присутствующие на празднике родители! — вторит ей соведущий, поправляя на шее нелепую красную бабочку.

Они что-то говорят, а я… Внезапно ощущаю нечто необъяснимое.

Сначала как-то дико беспокойно-тревожно становится.

Затем кожей, вдруг покрывшейся мурашками, ощущаю чьё-то горячее дыхание на своей шее.

Ну Чижов, держись!

Резко поворачиваюсь, готовая высказать всё, что думаю, да так и замираю, не произнеся ни слова.

В горле встаёт ком. Сердце, трепыхнувшись, падает куда-то в область желудка.

Немею. Холодею. Покрываюсь испариной. И всё это разом.

Чтоб мне…

Высокий. Широкоплечий. Загорелый. Кучерявый.

Поверить не могу, но прямо за моей спиной стоит тот самый хулиган с пляжа.

Нет-нет-нет.

Не может быть!

Сегодня парень одет иначе. На нём брюки и белоснежная рубашка, верхние пуговицы которой небрежно расстёгнуты.

Глаза скрывают тёмные очки, но, увы, сомнений не остаётся — это Он…

Глава 4

Марсель

Прямо перед началом ежегодной торжественной линейки замечаю в толпе выпускников Её. Ту самую девчонку, благодаря которой заимел серьёзные проблемы.

Игнорируя приветствия одноклассников, под аккомпанемент фанфар направляюсь к Ней.

Встаю чётко за спиной. Какое-то время пристально рассматриваю, акцентируя внимание на деталях.

Недешёвые с виду цацки. Брендовая сумка. Вычурный букет, выделяющийся на фоне других посредственных веников. Стильный костюм белого цвета. Выпендрёжные босоножки, усыпанные камнями.

Не знаю, кто такая, но птица явно залётная.

На пафосе. Пахнет и выглядит дорого.

Склонив голову влево, медленно выдуваю поток воздуха ей в шею. Густые, тёмные волосы собраны наверх, что позволяет беспрепятственно наблюдать за реакцией кожи. На ней тут же отчётливо проступают мелкие мурашки.

Девчонка резко дёргается. Поворачивается. Вроде как возмутиться собирается, но замирает и, широко распахнув глаза, таращится на меня в немом шоке. Не ожидала.

Что ж. Ей стоило бы знать, что в нашем маленьком городке всего одна старшая школа…

— Сюрпрайз, — изрекаю мрачно, нависая над ней грозовой тучей.

Проходит секунда.

Две.

Три.

Она бледнеет. Возвращает взгляд на сцену. Сильнее стискивает пальцами букет и нервно сглатывает. Правда почти одновременно с этим, показательно мотнув головой, распрямляет плечи и вздёргивает кверху нос.

Мои губы растягиваются в ухмылке.

Вот так встреча!

— Чё за краля? — интересуется Ромасенко, вставая рядом.

— А ты присмотрись.

Он хмурит брови и щурится.

— Не врубаюсь.

— Это та стукачка с пляжа, которая должна тебе новую резину, — подсказывает ему Дэн.

— Реально? Это она? — удивляется Макс.

Многозначительно переглядываемся.

— Чё будем с ней делать? — чеканит друг практически ей в затылок и, естественно, наш разговор девчонка прекрасно слышит.

Не успеваю ответить на его вопрос, потому что Германовна начинает громко орать:

— Абрамов! Какого, спрашивается, ты здесь? Там у Филатовой уже истерика началась. Немедленно отправляйся к ней!

Мать вашу. Забыл.

— На крыльце стрельнёмся, когда весь этот стрём закончится, — бросаю пацанам и отпихиваю в сторону зевающего одноклассника.

Вон даже представителям ботообразных тут скучно.

— Рубашку застегни на верхние пуговицы. И чтобы окуляры свои мне снял! — грозным тоном догоняет классуха в спину.

— Привет, — улыбаясь, чирикают девчонки, когда прохожу мимо.

— Зачётная юбка, Ковалёва, — успеваю отметить по ходу движения.

— Эспешали фо ю^[1], — выдаёт на ломаном английском и посылает мне воздушный поцелуй.

— Удобная?

— Проверим? — провокационно отражает, подмигивая.

— Обязательно, — обещаю я ей.

— Вот ты где! — прямо передо мной вырастает Филатова, наша бесячая староста-монахиня. — Я тебя заждалась уже!

— Соскучилась, святоша? — по традиции её стебу.

— Ты уже должен стоять со мной там! — возмущается она, люто краснея.

— Филатова, наряд у бабки своей одолжила? — ядовито прилетает из толпы.

— Церковь выделила по случаю праздника?

— Неужели сложно в назначенное время появиться в нужном месте? — игнорируя выпады в свою сторону, продолжает отчитывать меня староста-мозгоклюй. — К чему эта извечная необходимость подводить людей? У тебя совсем нет совести?

— Притушись, Полин, — морщусь, вскидывая руку. — Я ведь здесь. Не галди.

Лавируем в толпе.

— Ты почему пропустил репетицию?

— Что репетировать? Хождение по кругу?

— И всё-таки, Абрамов, меня интересует причина.

Никак не угомонится.

— Непреодолимые обстоятельства.

Она закатывает глаза.

— Твоя безответственность просто зашкаливает!

— А твоё грёбаное занудство раздражает.

— Этот день для меня очень важен, но тебе, разумеется, не понять… — ворчит себе под нос, вздыхая.

— Вот он мой брат-беспредельщик, — сообщает организатору Мелкая.

— Хорошо! Стойте тут и никуда не уходите. Полина, вы всё помните?

— Да.

— София, по команде берём колокольчик и как договаривались. Ладно?

Она кивает.

— Ну, с Богом! Главное, осторожно, не споткнитесь! — припоминает прошлогодний инцидент Перова.

Тогда Сеулов по своей тупости разложился на площадке вместе с несчастной первоклассницей. Дебил.

— Не переживайте, она закалённая. Я уже ронял её в детстве.

Получаю тычок в ногу маленьким кулачком.

— Всё, тихо. Директор говорит.

— Дорогие ребята…

Щас, как всегда, начнётся литьё в уши. В этом мать Ромасенко — ас.

— Сарафан поправь, — провожу инспекцию внешнего вида первоклассницы по наказу матери. — Чё с хвостами, сопля?

— А что с ними? — насупившись, уточняет.

— Батя ровные дома завязывал. Какого икса они съехали в разные стороны?

— Сам ты съехал. С катушек, — дерзит она, ощупывая растрепавшееся безобразие.

— Сюда иди. Будешь на фотографии как Квазимодо, — тяну за лямку сарафана к себе.

— Сам ты квазиморда. Зеньки свои видел? — замечает справедливо.

Так-то верняк, не поспоришь.

— Ты похож на ту жабу с опухшими веками из стикерпаков вотсапа. И что они только в тебе находят…

— Кто?

— Твои безмозглые фанатки. Полина, а кто такой Квазиморда? — решает всё-таки разузнать у Филатовой. Телефона-то с собой нет. Уже бы, сто пудов, погуглила. Дитя технологий.

— Главный герой романа Виктора Гюго «Собор Парижской Богоматери». Горбатый звонарь, — без запинки отвечает та.

— Я не горбатая, — тут же возмущается София, задирая голову.

— Да не крутись, твою…

— Не выражайся при ребёнке! — шикает одноклассница, глядя на меня с порицанием. — Милая, а ты, не принимай его слова близко к сердцу.

— Не парься. В отличие от тебя, у неё с этим нет проблем, — перевязываю бесящий хвост, прокручивая резинку.

— Ты снял мой танец на видео?

Чёрт дери.

Я не то, что не снял. Я вообще его пропустил. Из-за того, что отвлёкся на ту девчонку.

Кстати о ней…

Поднимаю голову и перемещаю взгляд на ряды выпускников.

Новенькая в эту самую секунду тоже на меня смотрит, однако быстро отводит глаза.

— Алё, приём! Снял или как всегда? — повторяет свой вопрос дотошная коза.

— Снял, — нагло вру.

Надо бы попросить видос у кого-то из наших, а то не простит мелкий гном. Разобидится.

— Сильно так не затягивай! Моргать трудно! — хмурится, недовольная моими манипуляциями.

— Красота требует жертв.

— Не требует, если руки растут не из жо…

— Сейчас будет наш выход! — перебивает мелкую Филатова. — Поднимай её. Настраиваемся! — нервно дёргает несуразный, идеально выглаженный воротник.

— Тихо-тихо, — смеюсь, глядя на то, как она разволновалась. — Не Оскар вручают. Релакс.

— Колокольчик. ГДЕ КОЛОКОЛЬЧИК?!!! — испуганно на меня таращится.

Какой там релакс… Чил^[2] и Филатова — понятия несовместимые. Поля тот ещё суетолог.

Пока я поднимаю систер на плечо, она всех вокруг на уши поднимает из-за этого самого колокольчика.

— Нашла. Нашла! — радостно сообщает, отдавая его в руки моей соплячке.

Линейка, блин, спасена, а то ж прям трагедия…

— … Почётное право дать первый школьный звонок предоставляется ученице первого «А» класса, Абрамовой Софии.

— И её брату, к слову, вообще не заслужившему это почётное право, — добавляет от себя Филатова нараспев.

— Копытами рубашку не испачкай, — строго наказываю Софии.

— А ты улыбайся, понял мне? — снова грозит кулаком.

— Идём. Очки сними, пожалуйста. Их наличие неуместно, согласно ситуации, — тараторит вставшая сбоку от меня староста.

— Мне класть на это. Ты же в курсе?

— Ужас, что за выражения, Абрамов!

Её возмущение тонет в громком перезвоне колокольчика.

Сидящая на мне София капризно брыкается ногой. Типа знак. «Но, пошла лошадка».

Ну, мартышка! Получит дома.

Под всеобщий гул собравшихся двигаем с места, чтобы пройтись по школьному двору.

Школьники орут. Родители ряженых первачков стоят с придурковато-умилительными выражениями на лицах. Кто-то даже плачет, Иисусе.

Радуйтесь: теперь вы не одни. Школа берёт на себя часть вашей работы по воспитанию спиногрызов и адаптации их к обществу.

— Помедленнее, я не успеваю! У тебя чересчур широкий шаг! — отстаёт Филатова.

— Это просто у тебя ноги короткие.

Заворачиваем влево. Там под крылом Германовны уже парами наши приготовились. На старте.

По традиции стадо выпускников первым покидает этот горе-праздник.

— Очки! — в спину недовольно пыхтит Матильда. — Опять из-за тебя получу нагоняй от администрации!

— А что здесь делает полиция? Уж не по твою ли душу? — хмурится Полина.

Я тоже замечаю пару краснопёрых в погонах. Они стоят на обозначенном мелом квадрате одиннадцатого «А». И да, естественно, ясновидящим тут быть не надо: менты здесь, с вероятностью в сто процентов, по мою душу…

Глава 5

Тата

И всё-таки по жизни я страшно невезучая…

Если плохо готова к уроку, меня на нём обязательно спросят. Если, решая тест, начну сомневаться в ответе, то в итоге однозначно выберу неверный, сменив правильный на неправильный. Если задумаю что-то утаить, правда через какое-то время непременно вылезет наружу.

Причём, скорее всего, я сама где-то проколюсь или сдамся совести на радость.

Соревнования — вообще отдельная тема. В большой теннис я пришла в возрасте шести лет и как-то так повелось, что с самого детства, если участвую в чемпионатах, то всегда получаю самый обидный результат из возможных — оказываюсь всего в шаге от победы. И да, разрыв с соперником — стабильно минимальный.

Может, для кого-то второе место и является достижением, но в моём случае, это — лишь досадный промах, не более того. Ведь нет ничего хуже, чем в очередной раз понять, что ты всё ещё недостаточно силён и хорош в своём деле.

Ну да ладно, мы сейчас говорим не про спорт, а в целом про везение.

Глядя на хор мальчиков-девочек, поющих со сцены «Крылатые качели», думаю о том, насколько по десятибалльной шкале можно оценить степень своей «везучести» в этот раз.

Первое. Я умудрилась вляпаться в историю сразу же по приезду в этот город.

Молодец, Тата! Пять баллов!

Второе. Хулиганы, которые были замешаны в той злополучной истории, заметили меня в самый неподходящий момент.

Третье. Одного из них я чуть не лишила возможности видеть.

И, наконец, последнее. Все они, как оказалось, являются учениками моей школы.

Ну просто десять из десяти, я считаю! Да что там! Поставим все одиннадцать, ведь по причитаниям Матильды Германовны несложно понять, что кучерявый парень, пострадавший в тот день от моих рук, ещё и одноклассником мне приходится. Супер!

На что я там надеялась? Забыть про этот эпизод и просто мысленно к нему не возвращаться?

Стоящие позади меня хулиганы явно не настроены на такой исход.

— Слышь, новенькая, это ты ментам позвонила? — спрашивает один из них.

— Ты сомневаешься? Конечно она, кто ещё? — вместо меня отвечает второй.

— Шину на хрена мне бутылкой проколола? — тянет на себя за сумку.

— Руки свои держи при себе! — дёргаю плечом и отхожу чуть вперёд. Так, чтобы увеличить расстояние между нами.

— Смотри-ка, у неё, по ходу, ещё и борзометр зашкаливает.

— Поправимо. И не таких обламывали.

— Ромасенко! — грозно каркает Матильда. — Не приставайте к новенькой!

— Мы знакомимся, Германовна. Не быкуй.

«Не быкуй». Пожилому учителю адресует. Да уж.

— Знаю я вашу манеру общения! Испугаете мне девчонку, сбежит.

— Для неё это будет спасением, — произносит Ромасенко так, чтобы слышала только я.

— Человек из Москвы к нам приехал, между прочим, — учительница продолжает привлекать ко мне ненужное внимание.

— Из Москвы. Как интересно…

— И чё ж не сиделось там, в Москве? — осведомляется девчонка, получившая перед началом мероприятия замечание по поводу длины своей юбки. Её фамилия Ковалёва, кажется.

— Так всё, замолчали. Слушаем речь директора, а потом делаем, как репетировали вчера. Абрамов и Филатова проходят первыми, мы за ними строем. Давайте потихоньку готовьтесь. Мозгалин, ты у меня с кем? Без пары? — обращается женщина к высокому худощавому пареньку в очках.

— А он, как обычно, в паре со своей рукой, — острит всё тот же Ромасенко, поднимая волну хохота.

Какой же всё-таки неприятный тип!

— Петя, будете с новенькой замыкать строй.

— Главное, чтобы нашего шизика по пути не замкнуло, как обычно, — доносится сзади, и одноклассники снова начинают смеяться над несчастным Мозгалиным.

Мерзкие. Видно же, что парень болеет. Как низко издеваться над такими людьми. Бездушные.

— Хотя не, мне кажется, приступ начнётся раньше. Вон он как на Ковалёву пялится. Щас, того гляди, отъедет.

— Ага, с диагнозом сперматоксикоз!

— Тихо! — пытается угомонить разбушевавшихся Матильда. — Слушайте молча напутствия директора! Максим, хватит уже! В конце-то концов, имей уважение хотя бы к своей матери!

— Я эти её напутствия каждый божий день слушаю.

Сначала не понимаю, о чём речь, а потом до меня вдруг доходит… Ромасенко — сын директрисы!

Какой кошмар…

— Наши дорогие старшеклассники, — смотрю на эту несчастную женщину. Красивую, между прочим, и довольно приятную на вид. — Для вас… этот день немного грустный. Последний День Знаний. Последний учебный год в стенах родной школы.

— И Слава Богу, — комментирует кто-то из толпы.

— Думаю, большинство из вас уже определились с выбором будущей профессии.

— О, Ковалёва, Зайцева, это про вас. На трассе места себе забили? Там жёсткая конкуренция.

— Завались, Свободный! — сердито шипит блондинка в ответ.

— Впереди у вас экзамены, — тем временем продолжает директор.

— Обрадовала.

— И я рекомендую вам серьёзно отнестись к учёбе, ведь от ваших оценок в аттестате и знаний, накопленных в школе, зависит поступление в высшие и средне специальные учебные заведения.

— Эт она про ПТУ?

— Чиж, брат, в твоём случае, да.

— Я желаю вам только положительных оценок и успешной сдачи экзаменов. Родители, а вам, как всегда, желаю сил, терпения, мудрости и оптимизма, — вздыхает, прерываясь. По ощущениям, будто слёзы сдерживает. — Ой… Простите. У самой сын выпускник. Это непросто, но я уверена, вместе мы с вами преодолеем грядущие препятствия и трудности. Поможем нашим детям пойти верной дорогой. Дорогой, ведущей к счастью.

— Да мать у тя оптимист, Макс! Не теряет надежды на то, что можно воспитать из тебя человека.

— Захлопнись, Петросян.

— Всем учащимся желаю быть активными и трудолюбивыми, усидчивыми и любознательными, упорными и настойчивыми. Школа встречает вас с радостью! Двери распахнуты! Вперёд за знаниями и удачи вам!

Перемещаю взгляд направо. Там, неподалёку от сцены, стоит Абрамов, парень из моего кошмара. Перевязывает хвосты той девчонке-первокласснице, за танцем которой я наблюдала в начале линейки.

Это… удивляет и неприятно поражает. Ведь позавчера этими же руками он жестоко и хладнокровно избивал человека на пустынном пляже.

Парень, будто почувствовав мой взгляд, вдруг поднимает голову.

Растерявшись, отвожу глаза, уставившись на девушку-ведущую. Тоже темноволосую и кучерявую. Почему-то отмечаю я про себя.

— Шац Матильда Германовна? — раздаётся за спиной голос какого-то мужчины.

— Ромасенко, чё тут делают менты? — проносится шёпотом.

Сглатываю слюну в пересохшем горле и обмираю. Повторно за сегодняшний день. Даже не нахожу в себе смелости обернуться. Мне словно кол в спину вогнали и вкрутили его в асфальт.

Бах-бах-бах.

Кровь горячей, ритмичной пульсацией стучит в ушах. По телу волной проносится тревога. Оглушает. Заливает. Топит. Охватывает всю меня. Наполняет переживаниями.

Не дышу. Не двигаюсь. Деревенею от напряжения.

Они нашли меня. По номеру вычислили.

Или всё же нет?

Просто пришли в школу по той причине, что здесь учатся эти хулиганы?

Да. Не накручивай, Тата. Скорее всего, так и есть. Успокойся.

Заставляю себя вновь дышать.

— Слышь, держи язык за зубами, поняла? Ты ничего и никого не видела, — склонившись к моему уху, тихо чеканит Ромасенко. — Расколешься — пожалеешь по-крупному, — больно сжимает локоть. — Мы тебя уничтожим здесь. Усекла? — откровенно и бессовестно мне угрожает.

Вот ведь наглый!

— Руки. Убрал, — цежу сквозь зубы и всё же, не удержавшись, бросаю взволнованный взгляд в сторону классного руководителя.

Она, бела как мел, но невозмутимо отодвигает сотрудника органов влево и даёт своим воспитанникам команду приготовиться.

— Дети, идём.

А дальше как в тумане.

Перезвон колокольчика.

Улыбающийся Мозгалин, с трудом топчущийся рядом.

Асфальт.

Шары, колыхающиеся от порывов ветра.

Шум. Гвалт. Море незнакомых лиц вокруг.

Ступеньки. Школьное крыльцо. Холл.

Бездумно плетусь вслед за одноклассниками до кабинета, расположенного на втором этаже.

Занимаю последнюю парту у окна. Опускаюсь на стул.

«Я пупок проколола, зырьте».

«Крутяк»

«Дай лизнуть серёжку»

«Пошёл ты»

«Менты на фига подходили к Германовне?»

Прислушиваюсь.

«Что-то про Абрамова и Ромасенко спрашивали»

«Где они, кстати?»

«Чё-то случилось?»

«Случилось. Рассоева на днях вроде как избили»

«Он был на линейке?»

«Он в больничке лежит с проломленной башкой»

Кислород снова перестаёт поступать в мои лёгкие. Виной тому страх, который иголочками проходится по всем нервным окончаниям.

Тот парень сильно пострадал?

«Очуметь»

«Подробности есть?»

«Не-а».

К сожалению, никакой конкретики. Ясно, что никто из них информацией не владеет.

«Поплавская, чё за цвет волос? В зелёнке искупалась?»

«Синицкий уволился, слышали?»

«И кто теперь будет вести химию?»

«Вторую группу французов отдали новой училке»

«Она хоть норм?»

«Мелкая, невзрачная мышь. Мы с пацанами её вчера нечаянно шуганули в библиотеке. Делаем ставки, сколько продержится».

«Спорим, недолго?»

«Месяц?»

«Неделя»

«А видели Григорьеву? Пузо уже заметно. Обрюхатил-таки биолог».

«Ага!»

«Антонов, да отвали от моего пупка, дебил!»

«Чё так жутко воняет?»

«Слепая? Стены покрасили»

«Отстой»

Гомон голосов разносится по кабинету. Воцарившийся в стенах класса шум давит и раздражает. У меня начинает болеть голова. Чувствую в себе только одно желание — уйти отсюда.

«А эта, слышали, из Москвы?» — стайка девиц косится в мою сторону.

«Кто такая вообще?»

«Без понятия. Вчера на репетиции её не было».

«И Германовна ничё не сказала»

«Понторезка. Босоножки заценили? Джимми Чу»

«А чё за айфон у неё? Тот, который выходит осенью?»

«Да не-е-е, не может быть»

«А сумка настоящая, как думаешь?»

«Ты гонишь, Лен? Биркин? Паль, стопудово»

Колхозники, что с них взять!

«Цацки — бижутерия, мне кажется»

«Ага»

«А она симпотная» — вклинивается в женский диалог мужской голос.

«Карась, ты брови её видел? Брежнев отдыхает»

Когда наступает предел моего терпения, в классе неожиданно появляется Шац, и тут же противной трелью звенит звонок, оповещая о начале урока.

— Ковалёва, Зайцева, убрали нижние девяносто с парты! — ругается она, бережно складывая на стол скромные букеты. — Полиночка, набери воды в ведро, пожалуйста.

— Хорошо.

— Петросян, я уже вошла, а это значит, что мы фильтруем свою речь. Мне показалось или прозвучал мат?

— Вам показалось, перекреститесь.

Матильда Германовна хлопает в ладоши, призывая присутствующих к порядку.

— Всё, убираем посторонние вещи. Звонок прозвенел. Приходько, сворачиваем ресторан.

— Я проголодался.

— Потом поешь! День только начался! Котов, отлипаем от Вепренцевой. Любовь — это прекрасно, но нам ещё экзамены сдавать.

Класс, улюлюкая, громко гудит.

— Так. Джугели. Где у меня Джугели?

— Я здесь, — нехотя поднимаю руку.

— Отлично, не потерялась. Ребята, внимание! У нас пополнение, как вы успели заметить.

— Вы про училку физики? Мы заметили, да.

— Биолог постарался.

— Закрыл тему размножение на отлично.

Они смеются.

Сборище идиотов!

Не хочу здесь учится.

Мне не нравится.

— Хватит уже! Дайте представить вам нашу новую ученицу. Тата переехала в Красоморск из Москвы и теперь будет учиться с нами.

— Радость-то какая… — звучит в ответ иронично.

— Что за имя такое дурацкое Тата? — пренебрежительно фыркает рыжая.

— Зайцева, следи за языком! — строго одёргивает её Шац.

— Оно означает «дочь отца», да будет тебе известно, — громко отвечаю я. И в этот момент в моём голосе звенит не только гордость, но и сталь.

— А чё из Москвы, да в наши края… — спрашивает кто-то.

— Это ненадолго, — уверенно заявляю.

— Так. Прошу вас быть дружелюбными, оказать всевозможную поддержку и тёплый проём.

Да уж. Она серьёзно?

— Девочки… — тянет многозначительно.

— Конечно-конечно, Матильда Германовна, — приторно сладко лебезит Ковалёва, выдавливая из себя улыбку. — Не переживайте. Примем как родную.

Закатываю глаза.

— Отлично. Тогда… Начнём организационный классный час, а ты, Тата, зайди к директору. Светлана Николаевна хочет переговорить с тобой.

— Прямо сейчас?

— Да. Полиночка Филатова тебя проводит, это наша староста.

Девушка приветственно машет мне рукой.

Переговорить.

Ой, не к добру…

Встаю и, прихватив со стола измучившийся от жажды букет, на негнущихся ногах иду к выходу. Под прицелом десятков глаз, естественно.

Спина ровная. Прямой взгляд. Твёрдая походка.

Они не должны видеть и понимать, какой дискомфорт я испытываю на самом деле.

— Это вам, — отдаю букет классному руководителю и незамедлительно выхожу за дверь, оставляя позади себя весь этот ужас.

Первый порыв — позвонить бабушке Алисе и попросить, чтобы забрала меня вместе с Петром. Но так нельзя. Я же не слабак и не трус, чтобы бежать, поджав хвост.

Нет.

— Привет, я Полина, — зачем-то ещё раз представляется девчонка, нагоняя меня сбоку. — Нам нужно налево вниз. К лестнице.

— Я в курсе, где кабинет директора, — бросаю хмуро, глядя исключительно вперёд.

Не обманываю. Видела табличку, когда проходили по первому этажу.

— Ты не делай поспешных выводов про наших. Они, конечно, диковатые, но в целом, не совсем потерянные для общества.

— Я бы поспорила, — невесело усмехаюсь.

— Ты… очень красивая и яркая. Поэтому девчонки так реагируют. Пройдёт время. Они успокоятся, а ты привыкнешь.

Пройдёт время…

— Полин, — останавливаюсь посреди пустого холла. — Я не собираюсь привыкать к вашему гадюшнику. Я собираюсь покинуть это место в максимально кратчайшие сроки. Ясно?

— Гадюшник. Это ты про город или про класс? — уточняет она растерянно.

Устало вздыхаю, потирая пальцами висок.

Всё-таки голова жутко разболелась. Надо бы выпить таблетку. В сумке точно есть.

— Дальше можешь не провожать меня. Я сама, — разворачиваюсь и, цокая каблуками, иду по коридору.

Уеду.

Я обязательно отсюда уеду.

И случится это скоро.

Да.

Продолжаю убеждать себя и верить. А что ещё, в конце-концов, остаётся?

Ромасенко Светлана Николаевна

Директор

Делаю ещё один глубокий вдох — и стучу по двери кабинета. Совершенно точно зная, что поговорить со мной хочет не только мать Ромасенко…

Глава 6

Постучав по гладкой деревянной поверхности, решительно приоткрываю дверь и заглядываю в кабинет.

— Доброе утро. Джугели, — представляясь, фокусирую взгляд на директрисе, сидящей во главе массивного, дубового стола. — Вы меня вызывали.

— Да. Проходи, пожалуйста. Можешь присесть вот здесь, рядом с Алисой Андреевной.

Встречаемся с бабушкой глазами. Она в недоумении. Обеспокоена и взволнована.

Чёрт, а я то до последнего надеялась, что обойдётся малой кровью, но нет!

И снова в тот момент когда перемещаюсь от двери до свободного кресла, за мной пристально наблюдают все люди, присутствующие в помещении. Хозяйка кабинета. Полицейский, стоящий у окна. Его напарник, расположившийся за столом. Парни, вальяжно рассевшиеся на стульях, выставленных вдоль стены. Какая-то женщина с причёской, напоминающей одуванчик. И, собственно, тот самый парень, благодаря которому все мы здесь.

Не смотрит на меня лишь мужчина, занимающий место справа от него. Это его отец, я полагаю. Сходство настолько очевидное, что других вариантов просто быть не может.

Кучерявый, скуластый, с выразительными чертами лица. Внешне он кажется невероятно притягательным, но ровно до тех пор, пока не поднимает голову, отвлекаясь от телефона, который держит в руках.

Таким холодом от него веет! И в то же время взгляд, будто раскалённый нож. Режет и обжигает.

Ситуацией мужчина явно недоволен и, судя по виду, он очень-очень зол на своего сына.

— Ну-с, раз все на месте, начнём, — прочищая горло, басит сотрудник правоохранительных органов.

— Да. Хотелось бы сию минуту получить разъяснения, — командным тоном торопит его бабушка. — Вы срочно вызвали меня сюда, но так ничего и не объяснили.

— Щас всё будет, гражданочка, терпение.

— Алиса Андреевна, попрошу, — поправляет она возмущённо.

Полицейский, кивнув, достаёт из папки какую-то бумажку.

— Итак, кхе-кхе, тридцатого августа в районе пригорода Красоморска, на территории северного пляжа был избит Рассоев Олег Вадимович. Учащийся вашей школы, две тысячи шестого года рождения. Ну, вы уже в курсе, Светлана Николаевна.

— Да. Нам звонили из больницы.

— Рассоев поступил в ГБ номер один со следами побоев. Следствием было установило, что к этому имеет отношение группа несовершеннолетних лиц. Опять же все они являются воспитанниками вашей школы и…

— А причём тут моя внучка? — не выдерживает бабушка, на эмоциях его перебивая.

— Девушка тоже там была, — отвечает он, поворачиваясь к ней.

— Что за глупости? Это исключено! Тата всего пару дней назад переехала к нам в город!

— Ба… — тихо шепчу, виновато опустив глаза.

— Это что же… В тот вечер? — догадавшись по моей реакции, спрашивает она тихо. — Почему ты не рассказала?

Молчу.

Верно говорят, всё тайное рано или поздно становится явным.

— Я продолжу, — мужчина в форме покашливает, привлекая к себе внимание. — В двадцать часов одиннадцать минут пункт экстренной службы принял звонок. Девушка сообщила оператору о преступлении, правда не оставив при этом свои данные, — делает акцент на вторую часть предложения.

— Это разве обязательно?

— Обязательно.

— Я не знала, — пытаюсь закосить под дурочку.

— Незнание закона у нас что? Правильно! Не освобождает от ответственности, как говорится.

— Причём здесь закон? — отзываюсь я хмуро.

— Так вот… Шестнадцать минут спустя прибывшие на место сотрудники обнаружили пострадавшего лежащим на песке, а сегодня утром в лесополосе был найден автомобиль марки BMW чёрного цвета. Его девушка упоминала в разговоре с диспетчером.

Выходит, их тогда не поймали? Они успели скрыться?

— Идентификационный номер двигателя позволил установить, что машина принадлежит Градову Дмитрию Анатольевичу.

Мать Ромасенко покрывается алыми пятнами и переводит взор на отрока. Тот, к слову, абсолютно расслаблен и спокоен. Крутит пальцами телефон и отражает материнский взгляд совершенно безэмоционально.

— Где находился ваш сын в тот вечер?

— Дома, с друзьями, — она берёт стакан и наливает себе воды из высокого графина.

— Кто-то может это подтвердить?

— Когда я уходила, Максим и ребята были в гостиной.

— А уходили вы, простите за уточнение, в ресторан?

Светлана бледнеет и сливается лицом по цвету с белоснежной блузкой.

— Да.

— Вместе с вышеупомянутым гражданином Градовым, — добавляет он, и её щёки вновь красочно вспыхивают румянцем.

— Вы с Дмитрием Анатольевичем в каких отношениях?

— Какое это имеет значение! — возмущённо восклицает директриса.

— Самое прямое. Нам важны все детали.

Тук-тук.

Дверь приоткрывается и на пороге кабинета появляется девушка.

— Извините…

— Зайди позже, — несколько раздражённо бросает мать Ромасенко. — Кто такая? Почему не на уроке? — явно срывается на неё.

— Светлана Николавна, — растягивая гласные, гундосит дама-одуванчик, — это наш новый психолог. Маргарита… Алексеевна. Голубцова принимала. Первый день работает.

— А… — директриса растерянно смотрит на девушку.

Неудивительно, что она приняла её за ученицу. Эта Маргарита и впрямь выглядит нашей ровесницей.

— Так я поприсутствую? — осторожно спрашивает психолог, прижимая блокнот к груди.

— Да, проходите, — в неопределённом направлении машет рукой директриса.

— Угу.

— Ей восемнадцать-то есть? Проверяли? — ухмыляется Ромасенко, переглядываясь с товарищами.

— На приём как записаться? Хочу, чтобы вы со мной поработали, — вызывающе вскинув подбородок, улыбается парень, сидящий по левую руку от него.

Они ржут.

Придурки.

Вот уже прям вижу. Этой девушке тяжко тут придётся.

— Молодые люди, вернёмся к нашему разговору, где вы находились тем субботним вечером? — подаёт голос второй сотрудник.

— Эт чё допрос?

— Я требую адвоката, — ёрничает Чижов.

— Пока ещё это беседа. Так где? Давайте по очереди.

— Я летел из Турции в Москву, — отвечает парень, которого я вижу впервые.

— Фамилия?

— Горький.

— Дальше пошли, — записывая в бланке, переходит к следующему. Фамилия?

— Чижов.

— Где были тридцатого вечером?

— В огороде.

Его друзья смеются.

— Кто может подтвердить?

— Водитель говновозки. Он приезжал по заявке очистить сортир от…

— Мы поняли. Вы? — переключается на короткостриженного.

— Свободный. Зависали дома у Ромасенко.

— Что делали?

— Играли в приставку.

— А потом?

— Пиццу жрали и смотрели футбол.

— Машину гражданина Градова в тот вечер брали?

— Ну брали и чё, — отвечает вместо него Ромасенко.

— Без спроса.

— Так это ж почти папина, — фактически выплёвывает это слово и сразу становится ясно: отношения у Максима и ухажёра Светланы Николаевны не складываются.

— Куда ездили?

— По городу катались.

— На пляже были?

— Нет.

— А в лесу как оказались?

— Тёлок привезли. Потра…

— Максим! — вовремя одёргивает его директриса.

— Типа на пикник. Ну вы поняли, — многозначительно поигрывает бровями. — Это наши одноклассницы. Они подтвердят.

— То есть утверждаете, что ни вы, ни ваши друзья не причастны к тому, что произошло на пляже.

— Сечёшь, — кивает.

— Шину где прокололи?

— Где-то поймали стекло, — пожимает плечом.

— Он врёт, — не выдерживаю я.

Устроили цирк!

— Кого из этих парней вы видели в тот вечер на побережье?

Ромасенко перехватывает мой взгляд и едва заметно предостерегающе качает головой.

«Слышь, держи язык за зубами, поняла?»

«Ты ничего не видела и не слышала»

«Расколешься — пожалеешь по-крупному».

— Свободный, Ромасенко, Абрамов, — чётко называю фамилии виновных.

— Да она гонит…

— Вы двое — на урок, — Светлана Николаевна указывает пальцем на Чижова и Горького.

— А поприсутствовать можно?

— Не можно! На урок я сказала! Живо!

Они нехотя поднимаются со стула и выходят, бросая сочувствующий взгляд на компанию оставшихся.

— Вы почему в очках? — обращаются к кучерявому.

— Аллергия на свет.

Фыркаю.

— Сними, не ёрничай, — приказывает ему отец, и тот, на удивление не перечит.

— Вы что-то употребляете? — тут же раздаётся следующий вопрос. Вполне резонный, кстати. Потому что именно так это и выглядит.

Глаза красные, воспалённые. Веки припухшие.

— Нет.

— Повторю свой вопрос. Вы что-то употребляете?

— Не нужно давить на него, — вмешивается психолог.

— Я же сказал, что нет, — раздражённо цедит парень.

— Хорошо. Тата, — мужчина в погонах поворачивается ко мне. — Кто наносил удары пострадавшему?

Градус напряжения в помещении растёт. Ромасенко буквально испепеляет меня взглядом. Кожей чувствую.

— Светлана Николаевна, это вообще законно? Мы согласие на очную ставку не давали! — выказывает своё возмущение бабушка. — Идём, Тата, — она поднимается с кресла. — Я буду вынуждена позвонить мужу, а он, как вы знаете, не последний человек в этом городе!

Я поднимаю взгляд. Мы с Абрамовым смотрим друг на друга.

Бах-бах-бах.

Моё сердце гулко колотится о рёбра. Ладони потеют. Из-за духоты мне нечем дышать.

— Пострадавший отказывается давать показания. Поэтому ваше слово в данной ситуации имеет большой вес.

Что? Отказывается? Почему? Испугался последствий? Но разве можно оставлять подобное безнаказанным?

— Не нужно давить на неё, пожалуйста, — снова вклинивается в наш диалог Маргарита.

— Ой да успокойтесь уже девушка! У нас имеется запись разговора с диспетчером экстренной службы, — как бы между прочим, сообщает полицейский. — Тата, всё, что вы говорили, происходило на самом деле? Или это… клевета?

Секунда. Две. Три.

Зрительный контакт с хулиганом, по ощущениям, длится целую вечность.

Тик-так. Тик-так…

В гулкой тишине монотонно отбивают часы, висящие на стене.

Парень пристально за мной наблюдает.

Тяжёлый взгляд из-под тёмных ресниц словно испытывает на прочность.

Сглатываю ком, вставший в горле и, с трудом разлепив пересохшие губы, глядя прямо ему в глаза, решительно заявляю:

— Удары наносил Абрамов. Остальные стояли и смотрели на происходящее. Шину порезала я. Битой бутылкой. Они меня заметили. Он догнал. А выглядит так, потому что я воспользовалась баллончиком в целях самозащиты.

Выдаю этот монолог сплошным текстом. Без пауз. Без забора кислорода.

Отец Абрамова ухмыляется и как будто совершенно по новому на меня смотрит. Оценивающе.

Ромасенко, не стесняясь присутствия взрослых, матерится, давая мне весьма ёмкую и чёткую характеристику.

Свободный глубоко вздыхает и закрывает ладонью лицо.

Парень, сбитые костяшки пальцев которого наглядно подтверждают мои слова, по-прежнему неотрывно следит за каждым моим движением.

Прищуривается, как тогда.

Приподнимает подбородок, чуть запрокидывая голову назад.

Губы медленно растягиваются в едва заметной улыбке.

Что транслируют глаза, понять невозможно. Там много чего понамешано. И злость, и гнев, и удивление.

Но мне плевать. По-другому поступить я не могла. Если от меня зависит, понесут ли наказание виновные, я готова. Готова дать эти показания, даже если расплата неминуема.

Глава 7

Нервное напряжение немного отпускает только на свежем воздухе.

Мы с Алисой Андреевной стоим на крыльце школы. Она возмущается, недовольная допросом, случившимся в кабинете директора, а я, глядя на пустую разлинованную площадку, какое-то время просто молча её слушаю.

— Безобразие! Разве можно устраивать подобное! Чем думала директриса? Как допустила! А ещё все в городе её нахваливают. Какой, мол, она замечательный руководитель. Сейчас же поговорю по телефону с твоим дедом. Он свяжется с Казаковым — и эту дамочку в течение пяти минут с должности снимут!

— Не надо, — поворачиваюсь к ней.

— Что значит не надо? — вешает сумочку на плечо.

— Один из них её сын, ты же слышала.

— И что ж теперь?

— У неё итак из-за него будут неприятности. Не усугубляй, ни к чему.

Она вздыхает, надевая шляпку.

— Почему ты ничего не рассказала? — повторяет вопрос, который уже задавала в кабинете матери Ромасенко. — Всё от меня скрыла!

— Я не думала, что снова встречусь с ними.

— Тата, — смотрит на меня с немым укором во взгляде. — Это тебе не многомиллионная Москва, дорогая. Город очень маленький.

Это я уже поняла.

— Есть в Красоморске другая школа?

— Их всего две, но старшеклассники учатся только здесь.

Прекрасно. Надежда на вариант с переводом в одно мгновение лопается, точно воздушный шарик.

— Мы тебя в самый лучший класс определили, к Шац.

— Это лучший? — в изумлении выгибаю бровь.

— Да.

Что ж. Страшно представить, что из себя представляет худший.

— Не переживай. После визита полиции, этих хулиганов однозначно вышвырнут из школы, и ты сможешь спокойно учится в комфортном среде.

— Это вряд ли.

— Ну что за настроение?

— Голова болит.

— Поехали вместе со мной домой? Я сообщу Матильде Германовне о твоём плохом самочувствии.

Звучит заманчиво, но нет. Моё исчезновение будет расцениваться как трусость.

— Сильно болит?

— Выпью таблетку, пройдёт.

— Ты уверена, что не хочешь уйти? — обеспокоенно на меня поглядывает.

— Да. Сегодня занятия заканчиваются рано. Как-нибудь отсижу оставшиеся три урока.

— Ну хорошо. Пётр Игоревич заберёт тебя. Напишешь во сколько.

— Езжай.

— Если что, сразу звони мне, — наказывает строго, уже спустившись по ступенькам.

— Ладно.

Бабушка, цокая каблуками, пересекает школьный двор и, махнув мне на прощание рукой, выходит за забор.

Калитка закрывается, отрезая путь к бегству. В ту же самую секунду звенит звонок, и тишина быстро сменяется шумом, потому что коридоры заполняются детьми, покинувшими классы.

Достаю телефон и захожу в электронный дневник, чтобы посмотреть расписание уроков.

3. Русский 205

4. Алгебра 311

5. Английский 404

Так, русский у Шац. Значит, через десять минут надо вернуться на второй этаж. И по пути обязательно найти кулер с водой.

Тяжёлая железная дверь, издав пару коротких, отрывистых сигналов, распахнувшись, выпускает на крыльцо сотрудников полиции. Они обсуждают, кто что будет есть на обед.

Притом, что сейчас, так-то, только десять двадцать утра.

— По шавухе, Иваныч?

— Давай в «Шато» сегодня пожрём. Давно мы туда не наведывались с визитом.

— Ну можно. А повод какой придумаем?

— Скажем, что они траванули кого-то из туристов и что мы готовы натравить на них Роспотребнадзор. Пхах.

— Годится.

Завидев меня, резко прекращают свой диалог. Останавливаются рядом.

— Ты в порядке? — интересуется тот, который постарше и повыше.

— Да.

— Молодец, что не испугалась и сдала их.

— Похвально, — подключается второй.

— Меня ещё будут вызывать в полицию?

По правде говоря, мне очень этого не хотелось бы.

— Если следствию понадобится сотрудничество, мы сообщим, — почесав лысину, накрывает её фуражкой.

— Фёдор Иваныч, дать девчонке наши цифры, на всякий случай?

— Дай.

Толстяк копошится в кармане и достаёт оттуда маленькую прямоугольную визитку.

— И зачем она мне? — забираю бумажку. — Я ведь итак всё вам рассказала.

— Пусть будет. Вдруг что-то важное вспомнишь или кто-то из этих, — кивает в сторону здания, — угрожать тебе начнёт.

Никак его слова не комментирую, но фразы, произнесённые Ромасенко, непроизвольно всплывают в памяти.

— И это, совет. Как там тебя? Тата?

— Да.

— Не шарься одна вечером по окраине. Опасно. Ты девушка красивая, мало ли на кого нарвёшься. Сама вон видишь, какие экземпляры у нас тут в Красоморске водятся.

Киваю.

— Пошли в машину, Борь. Подполковник без конца трезвонит, — зовёт напарника Иваныч, закрывая ладонью от солнца экран телефона.

— Всего доброго.

— До свидания.

Эти двое покидают территорию образовательного учреждения, а я, взглянув на часы, убираю в сумку визитку и собираюсь вернуться в здание. Да только вот незадача: прямо у двери едва ли не нос к носу сталкиваюсь с кучерявым хулиганом.

Как же мне, чёрт возьми, беспощадно не везёт!

Стоим. Смотрим друг на друга. Очевидно, что оба к очередной скорой встрече не были готовы.

Хочу обойти его по дуге, но он не даёт. Перекрывает собой дорогу.

— Отойди, — прошу, нахмурившись.

— А если нет, то что? К ментам побежишь? — наклоняется ко мне ближе.

— Я и без них справлюсь.

И не думаю трусливо отступать.

— У тебя с собой ещё баллончик? — ухмыляется, убирая руки в карманы брюк.

Не вижу его глаза за стёклами тёмных очков, но почему-то абсолютно уверена, что ему смешно.

— Не сомневайся, так и есть. И если возникнет необходимость, я обязательно им воспользуюсь.

— Я чуть не ослеп, ты в курсе? — сдувает с моего лба всё ту же непослушную прядь, к которой прикасался в тот вечер.

— Сам виноват, — отражаю я, пытаясь сохранить невозмутимое выражение лица.

Рубашку, кстати, он так и не застегнул. Две пуговицы по-прежнему небрежно расстёгнуты.

На шее цепочка. На груди медальон. Серебряный. Довольно-таки необычный.

— Ты организовала мне кучу проблем, Джугели, — нараспев, по слогам проговаривает мою фамилию.

— Ты сам себе их организовал.

— Да неужели? Выступление моей группы отменили. Отец забрал ключи от Kаwаsаki. Менты шьют уголовное дело.

— Вообще-то, из-за тебя тот парень попал в больницу!

— Пусть благодарит фортуну, что не на тот свет, — цедит сквозь зубы, двигая желваками, отчётливо проступившими на скулах.

— Благодари фортуну ты. За преднамеренное убийство дают куда больше, чем за побои. Хотя надеюсь, что и за них перед судом ты ответишь по полной программе.

— Значит, — наклоняется к моему уху, — если будет суд, пойдёшь свидетелем?

— Я…

Он вдруг опускается чуть ниже и, клянусь чем угодно, тянет носом воздух так, словно глубоко вдыхает запах моих волос.

— Конечно пойду, — решительно заявляю в ответ, стараясь игнорировать участившийся пульс и странную дрожь в теле.

— Даже если к тому моменту потеряешь голову, как в одном популярном фильме? — ухмыляется.

Совершенно ни к месту думаю о том, что у него очень приятный голос.

Стоп. Что?

Потеряю голову?

Дёргаюсь влево.

— Потеряю голову? — насмешливо фыркаю. — Как самонадеянно. Было бы от чего, — холодно бросаю за секунду до того, как оглушает звонок, оповещающий о начале урока. — Дай пройти.

К моему удивлению, на этот раз он беспрепятственно отходит в сторону.

Нажимаю на кнопку и терпеливо жду, когда охранник соблаговолит открыть дверь.

— А если серьёзно, ты конкретно встряла, Джугели, — прилетает в спину ледяным тоном.

Пожалуй, вот именно сейчас я чувствую исходящую от него злость.

— Угрожаешь? — не поворачиваясь, уточняю.

— Предупреждаю.

— Мне начинать бояться?

— Начинай, а лучше тупо, по-тихому, свинти назад в свою Москву.

Горько усмехаюсь и захожу в предбанник, едва щёлкает дверь с характерным «пи-пи-пи».

«Свинти в свою Москву».

Он и не подозревает, как сильно я мечтаю об этом. Если бы только на горизонте замаячила возможность вернуться в столицу, я была бы самым счастливым человеком на свете.

Глава 8

Мой новый школьный коллектив по возвращении встречает меня холодно и неприветливо. Косые взгляды, перешёптывания за спиной. Оно и понятно, Чижов, на пару с Горьким, уже успел на перемене поведать классу о том, что произошло в кабинете директора. Недаром же спинка стула, на котором я сидела ранее, была украшена листом формата А четыре, с выведенной на нём надписью «Стукачка».

Жаль, конечно, что мой поступок расценили именно так, но доказывать местным аборигенам его адекватность я не собираюсь. Всё равно дружбу ни с кем из них заводить не планирую. Равно как и не планирую надолго задержаться в этом городе.

— Одним из важнейших элементов экзаменационной работы является сочинение. За него вы сможете получить двадцать пять баллов, если, конечно, будете следовать плану и соблюдать структуру.

— Вы чё, решили сразу начать с тяжёлой артиллерии? Может, шарады поразгадываем в честь Дня Знаний, а?

— Какие шарады, ЕГЭ на носу! — возмущается Шац, поправляя очки на этом самом носу.

— Да ну ладно вам! Целый год ещё впереди. Дайте нам покайфовать и хоть немного прийти в себя после летних каникул.

— Кайфовать, Петросян, будете после сдачи экзаменов!

— До них ещё дожить надо.

— Доживёшь. Продолжаем.

— А расписание, надеюсь, поменяют? — со второй парты подаёт голос Ковалёва. — Чёт это мне ваще никак не заходит. Вот завтра, например. Ставить девятым уроком допалгебру, камон! Это, блин, что за гений составлял?

— Чё-чё? Девятым?

Они начинают хором возмущаться и галдеть.

— У меня йога в четыре, как бы.

— Перенесёшь на вечер.

— Я на танцы опоздаю, — ноет девчонка с сотней косичек на голове.

— У меня треня по дзюдо, — басит широкоплечий громила.

— Мы на футболе в это время с Василичем! — возмущаются парни справа.

— У меня китайский! — цокает языком Рыжая, которая Зайцева.

— А я на службу опоздаю, — сокрушается Филатова, сидящая в соседнем ряду, по левую руку от меня.

— Беспредел!

— Цыть! — бьёт ладонью по столу Матильда Германовна, и базар затихает. — Отставить возмущение, одиннадцатый «А»! Йога, футбол, китайский, танцы… Всё это прекрасно, но уж, будьте любезны, приоритеты расставляйте грамотно! Вы ведь взрослые люди, в конце-то концов!

— Так и мы о том. Вообще-то, помимо школы, у нас есть и другие дела.

— Дела, Зайцева, у прокурора! Йога и иероглифы не помогут вам с Ковалёвой получить аттестат!

По кабинету прокатывается волна смешков.

— Ничего не хочу слышать. Все занятия вы посещаете! Я лично буду проверять!

— О-о-о-о-о, — дружно ноют её подопечные.

— Дзюдоистов, танцоров, футболистов, тоже касается! — припечатывает Шац строго, и они замолкают.

— И тех, кто посещает кружок оригами? — нарушает тишину голос особенного мальчика.

Очередной взрыв хохота пресекается повторным ударом ладони по столу.

— Да, Мозгалин, и их тоже, — вздыхает Матильда Германовна, отвечая на его вопрос. — А теперь я продолжу и да, — поднимает руку с часами, — минус шесть минут от вашей перемены. Вы, надеюсь, помните наше золотое правило: сколько времени вы отнимаете у меня, столько же я отнимаю у вас, — берёт стилус и подходит к электронной доске.

Одноклассники тихо бухтят, выражая несогласие, но шуметь снова не решаются, а значит, авторитетом Шац для них всё же является.

— Вернёмся к сочинению, одиннадцатый «А». Задача выпускника — внимательно прочитать текст, выделить проблему, показать, как к ней относится автор, и отразить собственную позицию. Сейчас на экране вы видите слайд, отображающий чёткую структуру сочинения. Первый пункт — формулировка проблемы. Второй — комментарий к ней, включающий в себя два примера-иллюстрации, пояснение к каждому примеру и анализ смысловой связи между ними.

Матильда рассказывает о последующих пунктах плана, но слушают её далеко не все. Краем глаза замечаю, что большинство присутствующих залипают в телефоны, пряча гаджеты под партами или за учебником.

У сидящего впереди Горького на экране открыт какой-то чат и, судя по тому, что одноклассники периодически бросают в мою сторону красноречивые взгляды, обсуждают они там явно не расписание.

— Ну капец, — роняет кто-то.

— Теперь точно исключат.

— Это где?

— Наш на Профсоюзной, чё не видишь, — переговариваются футболисты между собой.

— Петров, Дроздов! Вы мне мешаете! — получают замечание от учителя и делают вид, что убирают телефоны.

В поле моего зрения, благодаря Горькому, попадает фотография, выложенная в этот самый чат. Потому что он, свайпнув пальцем, раскрывает её на весь экран.

Ну ясно.

Кучерявый беспредельщик прислал одноклассникам селфи из участка. Прямо перед вывеской стоит. Ухмыляется.

— Придурок, — вырывается у меня непроизвольно.

— А ты не дура? — прилетает в ответ от Горького.

Правда на том и всё. Взбудораженных выпускников снова приводит в чувство классный руководитель, оповестивший о том, что первое сочинение должно быть написано уже к завтрашнему дню.

Замечательно…

Алгебра проходит сносно. Математичка — сущая мегера, связываться с которой — себе дороже. Вон даже вернувшегося Ромасенко класс встречает тихо.

На английском всё тоже более-менее нормально. Только одна неприятная ситуация возникает. На этапе командной работы так получается, что я остаюсь не у дел. Обещавшие «принять как родную» наотрез отказываются включить меня в свои группы.

От Филатовой чуть позже узнаю про согласованный бойкот.

— Ты не расстраивайся. Это они из-за Абрамова чудят. Он у нас в классе, к сожалению, типа, лидер и…

— Да мне всё равно, — равнодушно закидываю в сумку тетрадку и ручки.

— Я взяла у Матильды Германовны твой номер. Добавлю в информационный чат. Туда я отправляю важную информацию. Это не тот чат, который без Шац, а тот, который…

— Добавляй, — перебиваю, избавляя её от необходимости что-то пояснять.

— Тат…

Встречаемся глазами.

— Если что, я не участвую в этом их бойкоте. Так что ты, будь уверена, всегда можешь рассчитывать на мою помощь.

Не участвует.

То, что Филатова некий изгой в классе, было понятно практически сразу. Сама я не привыкла делить людей на категории, как, впрочем, и причислять себя к какой-то из них, но вот тут, пожалуй, чётко для себя решила: в этой школе я однозначно буду сама по себе.

— Где у вас библиотека?

— На третьем этаже. Тебя проводить? — предлагает, загораясь энтузиазмом.

— Не надо, — забираю сумку и покидаю кабинет.

*********

Из библиотеки тащу целый пакет книг, выданных добрейшей старушкой, любящей классическую музыку и оригами, упомянутое Мозгалиным.

Выдохнув, спускаюсь по ступенькам и благодарю Вселенную за то, что этот отвратительный день закончился.

— Стопэ, Джугашвили.

А. Слишком рано благодарю.

Внизу меня поджидает хмурый Ромасенко.

— Я Джугели. Руки убери! — роняя книжки, повторяю, когда он тянет меня под лестницу. — Ещё раз дотронешься и я…

— Это она, — сообщает девчонке, сидящей на подоконнике.

Выдёргиваю многострадальный локоть из его мёртвой хватки.

Смотрим с девушкой друг на друга.

Хм. Где-то я её уже видела.

В голове от переизбытка имён и лиц полный каламбур, но я почти сразу узнаю его кудрявую подругу. Это ведь та самая ведущая с праздничной линейки.

— Она проколола шину?

— Да.

— И наваляла моему брату? — уточняет, выражая интонацией явное сомнение.

Ромасенко утвердительно кивает.

— Пф-ф. Занятно. Я представляла себе чуть ли не терминатора, — спрыгнув с подоконника, с интересом меня разглядывает.

— Я тороплюсь.

— Задержишься, — цедит сын директрисы.

— У тебя ко мне какие-то вопросы? — обращаясь к девчонке, поправляю пиджак.

— Ну, как бы, да.

— Тогда излагай мысли быстрее.

Она усмехается.

Делая это в той же самой манере, что и брат.

— Мне надо знать, что именно ты сказала полиции в тот вечер по телефону, а также сегодня в кабинете и на улице.

Выгибаю бровь.

— С какой стати я должна перед тобой отчитываться?

— Слышь ты…

— Погоди-погоди, Макс, — ладонью останавливает разгневанного Ромасенко, танком прущего в моём направлении. — Я сама.

Ждёт, пока он перебыкует и отойдёт к окну.

— Давай проясним, — делает вдох и спокойно продолжает, повернувшись ко мне. — Из-за тебя моя мама в больнице. Марсель в участке. Ему грозит отчисление из школы, статья и ещё бог весть что.

— Что заслужил, то и получит, — бросаю холодно.

— Что заслужил? Да ты хоть знаешь, кого защищаешь? — неожиданно взрывается и переходит на крик.

— Кого защищаю? Пострадавшего! — отражаю, тоже повышая голос.

— Пострадавшего! — пренебрежительно фыркает. — Ты влезла в ситуацию, не разобравшись! Кто тебя просил! Что теперь будет! Что будет! А если… Если его в тюрьму посадят? Макси-и-им…

Нервы у неё сдают.

Плакать начинает.

Ромасенко лезет её успокаивать, а я за всем этим стою, наблюдаю.

— Это я виновата! Не надо было ему рассказывать, не надо было! — бьётся в истерике.

— Тс-с-с, тихо, Мелкая, — Максим гладит её по голове, а потом, зыркнув в мою сторону, зло шипит: — Тупая шкура, пакуй чемоданы.

— Что здесь происходит? — громко осведомляется женщина-одуван, с которой мы уже тоже сегодня встречались. Это социальный педагог, вроде как, если не ошибаюсь. — Милана? Всё в порядке?

— Ничего не в порядке! — психует та в ответ.

— Дорогая, успокойся.

— Не трогайте её! — рявкает Ромасенко.

Воспользовавшись тем, что внимание сосредоточено не на мне, ухожу, не забыв прихватить с собой пакет с учебниками.

В машину к Петру сажусь выжатая, как лимон, и всю дорогу до дома прокручиваю в голове эпизод, произошедший под лестницей.

«Ты влезла в ситуацию, не разобравшись!»

«Кто тебя просил?»

«Да ты хоть знаешь, кого защищаешь?!»

«Из-за тебя моя мама в больнице»

«Марсель в участке»

«Ему грозит отчисление из школы, статья и ещё бог весть что!»

Мне не по себе. Ощущаю какое-то странное чувство, но обозначить и дать ему определение не могу.

— Тата, как ты, дорогая? — бабушка, улыбаясь, встречает меня на улице. — Я попросила накрыть нам стол в беседке. Пообедаем вместе? Я тебя ждала.

— У меня нет аппетита, хочу спать.

Резко оборвав диалог, захожу в дом, поднимаюсь наверх и падаю на постель, даже не удосужившись при этом раздеться.

Ужас.

Где я, скажите мне, так накосячила?

Почему моя жизнь превратилась в один сплошной кошмар?

Закрыв глаза, какое-то время просто лежу, слушая ритмичный стук крови в висках.

Опять голова разболелась.

Пилик.

Лезу за телефоном, снимаю блок.

8962ххххххх добавил вас в чат «Группа 11 А Класс»

— Филатова…

8962ххххххх покинул группу

8928ххххххх покинул группу

8918ххххххх покинул группу

8961ххххххх покинул группу

8962ххххххх покинул группу

В ближайшие десять минут оттуда выходят почти все. Остаюсь, собственно, я, Шац, Филатова, Мозгалин (судя по аватарке с оригами), и ещё два неизвестных номера.

— Один за всех и все за одного, — подытоживаю, переворачиваясь на спину.

Вздыхаю.

Уже по традиции долго пялюсь в потолок, а потом зачем-то снова беру в руки телефон и впервые за долгое время открываю приложение «Фрэнд-ап»^[3].

Миновав целый лист уведомлений, отображающих кучу непрочитанных сообщений, захожу в настройки.

Включаю функцию «плащ-невидимка».

Выбираю поисковую строку.

А что? Класс, по его милости, объявил мне войну, а значит, врага надо знать в лицо.

Оттолкнувшись от подушки, принимаю сидячее положение и печатаю:

Марсель Абрамов

Никаких других данных заполнять не требуется. Естественно, высвечивается только одна страница с таким сочетанием имени и фамилии…

Стаскиваю пиджак с плеч и открываю первую фотку.

Глава 9

Профиль Марселя Абрамова я изучаю долго, а если выразить это самое долго во временном промежутке, то получится… почти что весь вечер.

Сначала я просматриваю галерею фотографий от самого последнего снимка, до самого раннего, двухлетней давности. Затем залезаю в ванную и перехожу к видео-шотсам, которых выложено огромное количество.

Продолжаю исследование его страницы уже лёжа в кровати, а когда бросаю случайный взгляд на террасу, с удивлением отмечаю, что за окном стемнело.

— Тата… — бабушка легонько стучит по двери. — Можно? — робко заглядывает в комнату.

— Да, — резко убавляю звук, а потом и вовсе быстро блокирую экран, на котором Кучерявый с горящими глазами мучает свой мотоцикл, издающий агрессивный рёв.

— Ты спустишься?

— Я…

Хочу сказать, что собираюсь лечь спать пораньше, но…

— Дедушка приехал. Спрашивает, как у тебя дела. Присоединишься к ужину? — предлагает мягко.

— Мы можем оставить историю с полицией между нами? — смотрю на неё с надеждой.

— Конечно нет, дорогая.

Тяжко вздыхая, откладываю телефон в сторону и, откинув с колен одеяло, опускаю ноги на пол.

— Дед позаботится о том, чтобы тебе больше не задавали вопросов.

— Он уже в курсе, да? — догадываюсь, вспоминая о том, что кое-кто грозился утром ему позвонить.

— Я описала ситуацию в общих чертах.

Вот уж спасибо.

— И дед разговаривал со следователем.

О, прекрасно…

— Что ж. Мы будем ждать тебя в гостиной.

— Хорошо. Переоденусь и приду, — добираюсь до шкафа и открываю правую створку.

Вниз спускаюсь уже через пять минут. Останавливаюсь на нижней ступеньке, встречая суровый, цепкий взгляд седовласого мужчины, которого я, к сожалению или к счастью, помню очень плохо.

Эдуард Сергеевич Зарецкий, бывший губернатор и по совместительству мой дед по линии матери, сидит во главе большого, прямоугольного стола.

Деловой костюм серого цвета. Галстук. Аккуратная борода. Короткая стрижка.

Он смотрит на меня внимательно и пристально. Хмурит густые, кустистые брови. Задумчиво потирает щетину подбородка костяшками пальцев.

— Проходи, дорогая, — подбадривает меня бабушка.

Преодолев последнюю ступеньку, двигаюсь по направлению к столу.

Мужчина поднимается со своего места и ждёт, пока я займу стул, стоящий слева от него. Слава Богу, не провоцируя меня при этом на объятия или что-то подобное.

Говоря по правде, до настоящего момента я не имела ни малейшего представления о том, как пройдёт наша с ним встреча. Всё-таки дед Эдуард — это не Алиса, чей эмоциональный порыв на вокзале мне удалось стерпеть. Положа руку на сердце, только благодаря тому, что я… просто-напросто растерялась.

— Тата, — глубоким, низкий голосом обращается ко мне Эдуард Сергеевич. — Рад видеть тебя в своём доме, — присаживается, придерживая полы пиджака и по-прежнему не сводит с меня взгляда.

— Добрый вечер, — здороваюсь, глядя в его глаза.

Есть в них что-то такое, что не вяжется с образом холодного, деспотичного старика.

Я напомнила ему Её?

Тут же отгоняю эту мысль.

Нет, невозможно. Мы ведь совершенно с Ней не похожи. Абсолютно разные.

— Видишь, какая Тата у нас красавица! — улыбается бабушка.

— Вижу.

— На перроне я и не узнала нашу девочку… — произносит она тихо. — Совсем уже взрослая…

— Тебе…

— Семнадцать.

— В июле исполнилось, — подхватывает Алиса, и Эдуард Сергеевич кивает.

— В школе с документами…

— Порядок, — отвечает жена. — Личное дело, справки, всё сдали. Оформили Тату в лучший класс. К Шац Матильде Германовне.

— Это которая…

— Которая самый лучший классный руководитель, — спешит закончить вместо него, вызывая тем самым подозрение относительно того, что не договаривает.

— Нравится наш дом?

— Слишком огромный, как мне кажется.

Холодный. Неуютный. Чужой.

— Огромный? Разве это плохо?

Никак не комментирую. В конце-концов, это их личное дело. Считать, что для семьи в составе двух человек нужны такие хоромы…

— А как тебе Красоморск? — интересуется дед, когда Наталья, помощница Алисы Андреевны, подаёт горячее.

— Не Москва.

Даже не пытаюсь скрыть своё разочарование.

— Не Москва, — соглашается он. — Но и у нас здесь по-своему хорошо. Уверен, пройдёт немного времени и ты оценишь этот город по достоинству.

Это уж вряд ли.

— Что можешь сказать про школу? — берёт вилку и пододвигает к себе тарелку.

— Сгодится, — следую его примеру.

— Линейка?

— Соответствует уровню провинции.

— Учителя?

— Нормальные.

— Школьный коллектив?

Молчу. Если начну давать характеристику, ему точно не понравится.

— Познакомилась с кем-нибудь?

— Не преследую такой цели.

— А какую преследуешь?

Решил блиц-опрос мне устроить?

— Хочу поскорее вернуться к отцу, — отвечаю честно. Зачем обманывать?

— Значит, не нравится тебе здесь совсем, — звучит больше как утверждение и констатация фраза, нежели чем вопрос.

— Перемены всегда даются тяжело, милая, — сочувствующе замечает бабушка. — Но мы постараемся сделать так, чтобы тебе тут было хорошо. Правда, Эдик?

— Разумеется. Только давайте обозначим сразу. В этом доме есть свои правила и этим правилам нужно строго следовать.

Тон беседы довольно резко меняется, и мне уже заведомо не по душе его дальнейший монолог.

— Не нужно так вздыхать, Алиса. Ты прекрасно понимаешь, о чём я говорю. Верно?

— Да. Этого больше не повторится, — обещает она, распиливая стейк.

— Естественно не повторится. Это недопустимо! Ты отпустила её одну! В первый же день её пребывания в этом городе.

Перестаю жевать.

— Чем ты думала, скажи на милость? — разозлившись, он бросает на тарелку столовые приборы.

— Тата захотела покататься на велосипеде и посмотреть окрестности.

— И чем эта авантюра закончилась? Ты хоть представляешь, что могли с ней сделать эти ублюдки? Ей Богу, Алиса! Ты взрослая и, как мне казалось, мудрая женщина! Амиран доверил нам своего ребёнка, а ты…

— Это я виновата. Не кричи на неё, — не могу не вмешаться. Несправедливо, что бабушка единолично отвечает за мою оплошность.

— Всё в порядке, Тата, дедушка прав. Я поступила опрометчиво, разрешив тебе уехать одной, — не моргнув и глазом, невозмутимо лжёт.

Вскидываю бровь.

Серьёзно?

Так и подмывает выложить всё, как было.

— Опрометчиво. Ты так это называешь? — взрывается дед и стучит кулаком по столу, вследствие чего посуда опасно звякает, подпрыгивая. — Это не досадный промах! Это непростительная ошибка с твоей стороны!

— Я признаю это, Эдуард.

— Я оставил тебя с ней всего на несколько дней и что из этого вышло?

Закатываю глаза.

— Признаёт она! — повторяет возмущённо. — Я поражён, Алиса, крайней степенью твоей безответственности! Моя жена не в состоянии включить мозги! Ты хоть осознаёшь, что чуть не угробила её?!

— Ты гиперболизируешь, дед, — снова вклиниваюсь. — Я сижу сейчас здесь перед тобой. Целая и невредимая.

Он медленно поворачивается ко мне.

Распиливает взглядом, а потом тихо и вкрадчиво произносит:

— Ты понимаешь, что не будь у тебя баллончика…

— Но он был. Был и я справилась, — позволяю себе перебить его, не дослушав.

— Да пойми ты! Нельзя полагаться на везение и случай.

— Согласна, — киваю.

— Окраина города. Пустынный пляж. Три хулигана и ты… Ты — всего лишь навсего, маленькая, слабая, глупая девчонка!

— Ну во-первых, — оставляю свой ужин и распрямляю плечи. — Я давно уже не маленькая, если ты не заметил, а во-вторых, — смотрю прямо ему в глаза. — Никто не давал тебе права сомневаться в моих умственных и физических способностях.

Отодвигаю стул со скрипом.

Снимаю с колен салфетку.

Кладу на стол.

Встаю.

Дед всё это время, не моргая, изумлённо на меня таращится. Судя по всему, удивлён и шокирован тем, что я посмела задвинуть нечто подобное.

Бабушка Алиса боязливо косится на него в ожидании чего-то нехорошего.

Наталья в нерешительности замирает на пороге с очередными блюдом в руках, не рискуя продолжить свой путь до пункта назначения.

Образовавшаяся тишина давит до звенящего шума в ушах. Напряжение в воздухе растёт и оно такое осязаемое, что кажется, будто его можно потрогать руками.

Все присутствующие хранят молчание, и я вызываюсь нарушить его первой.

— У меня пропал аппетит. Пойду, пожалуй, в комнату.

Не дожидаясь ответной реакции, направляюсь к лестнице, явственно ощущая спиной недовольство деда.

— Одна ты никуда больше из дома не выходишь, — рявкает он сердито, уже когда добираюсь до второго этажа.

— Что-то ещё? — разворачиваюсь и цепляюсь пальцами за резьбу перил.

— Да.

Склонив голову чуть влево, жду его пояснений.

— Я общался сегодня с адвокатом твоего отца, — огорошив, намеренно делает паузу.

— И?

Мой пульс, разгоняясь, частит.

Сердце гулко бьётся о рёбра, то и дело болезненно сжимаясь.

— Ну? Не тяни, — в нетерпении выталкиваю.

Вся одним сплошным оголённым нервом становлюсь. Сжимаюсь внутри, будто пружина.

— Если коротко и по существу, начинай привыкать и к этому дому, и к этому городу. Ты здесь надолго, — припечатывает он сухо, разбивая вдребезги мою мечту о возвращении в Москву…

Глава 10

Завтрак проходит в немом молчании. Дед — хмурый и мрачный, но Зарецкие, надо отдать им должное, не пытаются завести со мной беседу. Спасибо им за это. Я на неё вот точно не была настроена…

— Хорошего дня, Тата, — на прощание произносит бабушка Алиса.

— Доброе утро, — здороваюсь с Петром Игоревичем, забираюсь в машину и достаю наушники.

Страница одноклассника-дебошира всё ещё открыта в моём телефоне. Я ещё не закончила её изучать. Вчера на фоне стресса меня вырубило, едва лишь голова коснулась подушки.

Захожу в папку «каверы»^[4] и включаю первый из них. На песню Рамиля «Хочешь». Слушаю второй на Макана. И третий, что удивительно, кавер на группу «Кино» «Спокойная ночь».

Разносторонний вкус у него конечно. Если пролистать плейлист, можно увидеть, что парень перепевает треки абсолютно разных жанров и исполнителей. От современного рэпа до советского рока.

И, знаете… странно, но всё из этого ему подходит. Потому что он каким-то образом адаптирует каждую из песен под свой голос. Голос, который хочется слушать. Я в музыке и вокале не особо разбираюсь, но совершенно точно могу отметить интересный тембр голоса и то, что человек идеально попадает в ноты.

Особенным открытием становится папка ”FOUR”. Это, я так понимаю, и есть Его собственная группа.

Стиль и направление вот так сходу не определишь. Там и электронная музыка, и инструменты. В куплетах речетатив, в припевах мелодичные вставки. Всё это профессионально обработано. Круто звучит, если честно. Мат бы убрать, было бы вообще отлично.

Итак, что получается.

Марселю семнадцать. Он из хорошей, многодетной семьи. Две сестры. Большой дом. Красивая собака редкой породы. Вислоухий кот. Попугай жако.

Он много раз бывал за границей. Видно, что часто путешествуют.

У него огромное количество приятелей и друзей. Самые близкие: Ромасенко, Горький, Свободный, Чижов. С ними больше всего общего контента. В том числе и музыкального.

Девушек, судя по фоткам, меняет как перчатки. То одну обнимает, то другую целует и за талию к себе прижимает.

Поёт. В студии, на улице и даже на сцене выступает.

Катается на мотоцикле, разгоняясь на нём до пугающей скорости.

Дебоширит с друзьями. Опять же, снимки тому в подтверждение. То они разрисовывают чердак крыши граффити, то забираются на вышку, то беспределят в школе, фиксируя всё это на камеру.

Такой вот неординарный персонаж.

Выхожу из машины, когда Петр Игоревич паркуется у ворот школы. Свайпнув по экрану, сбрасываю страницу Абрамова и подрубаю свой плейлист.

Ещё не хватало, чтобы кто-нибудь меня спалил.

Прохожу через калитку и пересекаю двор, забитый зевающими школьниками.

Собираю лайки от парней и дизлайки от девчонок, продиктованные банальной завистью.

Уже когда приближаюсь к крыльцу, замечаю компанию одиннадцатиклассников, стоящих на ступеньках.

Ромасенко, Горький, Свободный, Чижов и Ковалёва.

Вот тебе и доброе утро.

Они о чём-то разговаривают между собой, но, увидев меня, резко перестают общаться. Ковалёва кривится, заценив мой прикид: брендовый костюм в клетку, купленный в Москве перед отъездом.

Шёлковый топ. Жакет с необычными, красивыми пуговицами. В меру короткая юбка. Тонкие колготки. Туфли на высокой шпильке.

Я выгляжу хорошо и знаю это.

Свободный выгибает бровь. Чижов и Горький, не стесняясь, разглядывают мои ноги. Ромасенко взглядом, транслирующим лютую ненависть и презрение, прожигает во мне дыру.

Видимо, недоволен тем, что я рискнула сегодня прийти в школу, проигнорировав его совет.

Вскинув подбородок, уверенно дефилирую мимо. Смотрю на них в ответ. Прямо жду провокации.

Есть претензии? Высказывайте.

Но они лишь молча наблюдают за тем, как я иду к двери.

Вот и прекрасно.

Прикладываю карточку к турникету. Минуя дежурных, стоящих на входе, направляюсь к лестнице. Задержавшись ненадолго у зеркала, поднимаюсь в двести седьмой, на географию, указанную в расписании первым уроком.

Там в кабинете, занимаю своё место за последней партой центрального ряда и равнодушно взираю на классный коллектив.

Парни с девушками, как и вчера, сбиваются в стайки. Перешёптываются. Что-то обсуждают. Косятся в мою сторону. И так до самого звонка, после которого нехотя расходятся каждый к своему столу.

— Привет, Тата, — по губам идентифицирую.

Это Филатова. Подсела ко мне. Улыбается.

Вытаскиваю наушник.

— Как ты? Всё хорошо?

Молча на неё смотрю.

«Хорошо» — явно не то слово, но я не намерена посвящать её в свои жизненные трудности.

— Ты вышла из чата?

Естественно.

— Не добавляй меня туда больше.

— Ладно.

— Они вернулись в группу? — киваю на одноклассников.

— Да. Я буду дублировать тебе всё в ЛС, хорошо? — спрашивает, виновато потупив взгляд.

— Не заморачивайся. У меня есть глаза и уши.

— Это понятно, но иногда есть срочная информация, которую нужно довести до каждого из вас по поручению классного руководителя.

Что ж. Ясно. Похоже, Полина, гиперответственно относится к этим своим обязанностям старосты.

— Нужно заполнить анкету, — кладёт передо мной листок. — Мы на классном часу это делали, ты у директора была.

Читаю вопросы по диагонали.

— А если я не хочу заполнять?

Филатова растерянно моргает.

— Ну, как бы, все заполнили…

— Не все.

Абрамова и Ромасенко тоже тогда не было.

— Пожалуйста, Тат, заполни. Это Матильда Германовна попросила, — блеет, поясняя. — Ты ведь новенькая. Ей важно знать некоторые вещи о тебе и…

— Заполню, — пододвигаю опросник ближе к себе и достаю ручку.

— Спасибо, — явно с облегчением выдыхает.

Фамилия, имя: Тата Джугели

Любимые школьные предметы: физкультура, английский

Твои увлечения: спорт

Что любишь делать в свободное от уроков время? играть в теннис

Много ли у тебя друзей? важно не количество, а качество

Кто ты в коллективе: лидер или часть команды? (подчеркни).

Самостоятельная единица

— Классные часы у нас по пятницам, раз в две недели. Столовая находится на первом этаже. Бассейн слева от спортзала, — зачем-то рассказывает мне Полина, пока я пишу.

Кем ты хочешь стать? счастливым человеком

Боишься ли ты сдавать экзамены? зачем бояться неизбежного?

Если класс будет участвовать в школьном концерте, то ты предпочтёшь: петь/танцевать/участвовать в постановке/читать стихи (подчеркни)

Предпочту не участвовать

Положительные черты твоего характера. Я: целеустремлённая, независимая, самокритичная, сильная духом

Отрицательные черты характера. Я: эгоцентрична, категорична, резка в общении, прямолинейна, злопамятна

Человек-эталон для меня: Мой отец.

Если бы выиграл(а) в лотерею, то на что потратил(а) бы деньги: не верю, что это возможно

Больше всего я боюсь:

Что суд решит отправить отца с тюрьму.

Но пишу, конечно, не это.

Больше всего я боюсь: страхи — прерогатива слабаков

Любовь — это _________________

Что, блин, за дурацкие вопросы?

Шац слишком много на себя берёт, по-моему.

— Каждый год, в первые выходные сентября, Матильда Германовна ведёт класс в поход. В честь начала учебного года, — увлечённо тараторит Филатова, которую я слушаю в пол уха.

Любовь — это ________________

— Знаешь, как там круто! Пляж. Палатки, костёр.

Любовь — это ________________

Звенит второй звонок, а я понимаю, что не могу продолжить фразу. Да и чёрт с ней…

Решаю оставить графу пустой. Пусть скажут спасибо, что вообще согласилась заполнить эту бредовую анкету.

— Держи.

— Ой, ты так быстро, — складывает листок пополам и убирает в папку. — Передам Матильде на следующей перемене. Спасибо, что не отказала. И… красивый костюм. Ты такая элегантная и…

— Джугашвили!

В кабинете появляется сын директрисы в сопровождении Горького и Чижова. Последние двое тормозят у двери, а этот несколько секунд спустя останавливается у моего стола.

Класс затихает.

— Джугели, — исправляю. Снова.

— Я буду называть тебя так, как посчитаю нужным, — цедит он в ответ.

— Не будешь.

— Ты действительно так думаешь? — усмехается.

— Чего тебе? — приосанившись, спрашиваю прямо.

— Какого икса ты тут?

— Где же мне ещё быть в восемь тридцать пять утра, Ромасенко? — выгибаю бровь.

— Ты непонятливая или тупая? Где угодно, но не здесь. Стукачам в нашем коллективе не место. Верно, ребята? — поворачивается к одноклассникам.

— Верно.

— Да.

— Полностью поддерживаю.

— Сто пудэ.

Прилетает отовсюду.

— Предлагаю даже проголосовать, чтобы по чесноку. Камон. Погнали. Кто за то, чтобы убрать строчку двадцать три из нашего электронного журнала? — обращается к общественности.

Строчка двадцать три, если что, — это я.

Все поднимают руки. Все, кроме Филатовой и Мозгалина, пытающегося соорудить очередное нечто из бумаги.

— Перестань настраивать коллектив против Таты, — вмешивается Полина.

— Заткнись, — бросает он ей. — Как видишь, Джугашвили, — в очередной раз намеренно коверкает мою фамилию, — единогласное решение. Мы против того, чтобы ты училась с нами.

— Не хочу тебя расстраивать, но решение о том, где мне учиться, буду принимать я, а не вы.

— Ты в этом уверена? — резко сбрасывает мои вещи с парты и опирается ладонями о стол.

— Уверена.

— Да ты и недели тут не продержишься.

— Откуда тебе знать?

— Интуиция, — кривит губы. — Советую свинтить отсюда, черномазая.

Что блин? Серьёзно?

— Как это по-мужски, оскорблять девушку, — усмехаюсь, глядя ему в глаза.

— Ты сомневаешься в моей гендерной принадлежности?

— Нет, в наличии интеллекта.

— Слышь ты, — наклоняется ближе, и между нашими лицами остаётся всего сантиметров пять. — Поосторожнее на поворотах. Острой на язык себя считаешь?

— Угадал, — едва заметно киваю.

— Прибереги его до того момента, как встанешь на колени, — угрожая, травит взглядом.

— Это, Ромасенко, случится разве что в твоём сне, — рикошетом по слогам проговариваю, и его лицо багровеет от злости.

— Шухер! Географичка ползёт, — громко объявляет Чижов.

— Или валишь на хрен из этой школы самостоятельно…

— Предпочту второе или, — перебиваю, не дослушав.

— Я предупредил тебя, стукачка.

— Окей.