Запрет на любовь

— Отстань, — ворчит она, краснея.

— На фига переоделась? Отличный был лук.

— Для номера, возможно, да, но КВН закончился.

— КВН закончился и ты снова натянула свои бесформенные тряпки. Прощай, секси-Филя, снова здравствуй, Филя-монахиня?

Пацаны переглядываются и ржут.

Всё дело в том, что Полине пришлось играть роль Ковалёвой, накануне вечером отказавшейся участвовать в «этом стрёме».

Надо сказать, Филатовой удалось удивить народ, ведь многие её даже тупо не узнали.

— Если б не этот костюмчик, мы б и не ведали, что под ним скрывается, — Петросян, поигрывая кустистыми бровями, переводит взгляд на её грудь. Уже не обтянутую топом, а спрятанную под блузкой с воланами.

— Хватит! — хмурится девчонка, по цвету напоминающая помидор.

— Ребята, допивайте сок, доедайте пиццу и возвращайтесь в зал, — объявляет Шац. — Дискотека в самом разгаре. Попляшите, что ли. Чего ж вы девчонок наших бросили?

— А вы с нами? Танцевать?

— Это, Паша, сможете лицезреть разве что на вашем выпускном, — отвечает она Горькому.

— Ловим на слове.

— Да пожалуйста! — пожимает она плечом.

— Матильда Германовна, вы — мой кумир, на хрен, — Ромасенко посылает ей воздушный поцелуй. — Как зачитали шикардосно! Я в ауте.

— Разрыв просто! — кивает Денис, наконец-то отвлёкшись от Филатовой.

— Да ваще отпад! Уделали всех! — подключаюсь я.

— Спасибо, мальчики, я старалась и очень нервничала перед выступлением.

— А так по виду не сказала бы, — хмыкает Зайцева.

— Потому что Германовна у нас профессионал!

— Прикиньте её отправить куда-нить на Версус зарубиться с Эм Си.

— Точняк!

— Как вынесет…

— Не удивлюсь.

— Так всё, идите в зал, дайте убрать, — староста-таки выгоняет нас из-за стола.

— Чё, на улицу сгоняем? Типа подышать воздухом, — хитро сощурившись, предлагает Ромас уже за дверью кабинета.

— Так не выпускают же никого по распоряжению твоей матушки.

— Вот дерьмо! Тогда в сортир погнали на третий.

— Там дежурит Марго с информатиком.

Меняется в лице.

На него теперь это имя действует как-то по-особенному.

— Ну и отлично, — хмыкает.

— Спалят, дружище. Тебе нельзя попадаться.

— Забей, Марс. Идём, — беззаботно отмахивается и решительно направляется к лестнице.

Мы, естественно, прёмся за ним.

— Нарочно на конфликт нарывается, — цокает языком Паша. — Чую, плохо дело кончится.

— Довыдолбывается. Николавне надоест терпеть его выходки. Реально попадёт под весенний призыв, — соглашаясь с ним, кивает головой Дэн.

— А это не хотите? — Макс, который прекрасно нас слышит, поднимает вверх руку и демонстрирует средний палец.

Поднимаемся по ступенькам. Сворачиваем направо и пересекаем холл, в центре которого стоит Марго и додик-информатик. Последний, активно жестикулируя, что-то увлечённо рассказывает девушке, и она в ответ смеётся.

Бах.

Это Ромасенко общую дверь в сортир ногой закрывает за нами.

Едва успеваем туда забуриться толпой, как в неё стучат.

— Парни, вы зачем туда в таком количестве отправились?

Информатик. Культурно интересуется целью массового посещения туалета.

— Догадайся, зачем люди сюда ходят, — бросает ему Петров.

— У нас инструкция. Впускать в уборную по два человека. Будьте добры, выйдете.

— Пошёл он на хер, — Макс роется в карманах.

— Вы меня слышите?

— Свали, додстер! — открывает окно и забирается на подоконник.

— Чего вы с ними церемонитесь?

Сначала слышим голос психологини, а уже через несколько секунд видим в проёме её недовольное лицо.

— Что за сборище? — осведомляется недовольно.

— Поссать пришли, чё за проблема? — отвечает ей Ромас.

— Всех одномоментно пробило? — язвительно цедит Марго и переводит взгляд с одного на другого.

— Угу.

— Типа того. Это, кстати, мужской сортир. Тёлкам сюда нельзя.

— Речь фильтруй, Ромасенко. Окно зачем открыли?

— Догадайся, — провокационно щёлкает зажигалкой.

— Слез с подоконника и подошёл сюда.

— Щаз. Ничё не попутала? — усмехается.

— Попутавший здесь ты. Совсем страх потерял! Я сейчас же звоню соцпедагогу. Пусть идёт сюда с дежурным полицейским. Готовься показывать карманы и рюкзак! — достаёт телефон.

— Напугала капец, — закатывает он глаза.

— Маргарита Алексеевна, на фига ментов? Мы ж ничё противозаконного тут не делаем.

— Это потому что ещё не успели, Абрамов, — хлопает себя по карманам пиджака. — Все мы прекрасно знаем, для чего вы сюда приходите.

— Для чего? Как и все, чтобы отлить, — подключается к нашему разговору Свободный.

— Вам сказал Антон Борисович, по очереди!

— Антон Борисович пусть идёт на…

— Замолчи немедленно! — строго перебивает Макса Марго. — Ты не имеешь никакого права так себя вести! Никакого уважения!

— Да о чём вы, Маргарита Алексеевна? У этого парня даже к собственной матери уважение отсутствует. Деградант. Быдло. Уголовник будущий!

— Антон Борисович, вы…

— Чё ты там тявкнул?

Ромасенко спрыгивает с подоконника и приближается к двери.

— Макс, не надо… — выставляю руку вперёд, мешая ему пройти.

— Подожди, Абрамыч, я хочу, чтобы он пояснил мне за свою гавкатню. Сюда иди. Чё ты там за её спиной прячешься?

— Попрошу обращаться ко мне на вы, молодой человек! — дрожащим голосом пищит препод.

— Губу закатай, дятел. Так что там?

Пытается пройти мимо Марго, но она намертво вцепилась в наличники.

— Ну-ка успокоился! Инна Викторовна, срочно звоните Копцевой и зовите дежурного! — кричит француженке, появившейся из-за угла.

— Свинти, мозгоправ.

— Нет. Приди в себя! Это учитель!

— Мне плевать.

Начинается стрёмная заварушка.

Мы не успеваем среагировать. Ромасенко резко толкает Алексеевну в сторону раковин и бросается на информатика.

— Кем ты меня назвал, убожество? Деградантом? Быдлом? — надвигается на обосравшегося Борисыча, округлившего глаза.

— Макс!

Хватаем его на пару с Дэном, но этот идиот всё же успевает толкнуть додика в тощую грудь и тот, падая, приседает задницей на плитку.

— Тормози, Ромас, не надо! — орём, призывая успокоиться.

— Отвалите.

Намеревается его ударить, замахивается, но благодаря тому, что мы тянем его назад, удар не достигает цели. Только очки с Антошки слетают.

— Да харэ, угомонись! Слышишь? — обхватываю его за плечи. Фиксирую будто в смирительную рубаху и не позволяю вырваться.

— Что там происходит?

— Ромасенко, опять ты?

Цокают каблуки.

— Антон Борисович, Боже, что случилось?

— Б-б-б… Беспредел случился! — всё ещё сидя на полу, блеет он обескураженно в ответ.

— Маргарита Алексеевна! Что… Ой, у вас кровь!

Поворачиваю голову.

И правда. У психологини лоб разбит.

— Твою мать, — Свободный качает головой.

— Граждане, в чём дело?

А это уже представитель правоохранительных органов к нам чешет.

Ну зашибись…

Не подвела чуйка Горького.

Глава 36

Тата

— Ты сегодня какая-то расстроенная, — наклонившись ко мне, говорит Илона, пытаясь перекричать музыку. — Что-то случилось?

— Да пф… как сказать, — вздыхаю.

— Говори, как есть, — пожимает плечом она.

— За отца переживаю.

— Это понятно.

— Мать ещё вчера в дом к деду заявилась. Прямо-таки зачастила с визитами. Третий приезд за четыре месяца.

— Цель?

— Пытается заключить перемирие. Типа хочет, чтобы мы начали нормально общаться.

— А ты?

— А я — по-прежнему нет.

— Почему не попробовать? Мать всё-таки…

— Мне семнадцать, Илон. Раньше нужно было это делать, не считаешь?

— Ну, обстоятельства бывают разные. Может, твой отец запрещал ей видеться с тобой или что-то в этом духе.

— Не надо её защищать. Она свой выбор давно сделала, ты знаешь.

— Знаю. Просто… Пойми, однажды наступает момент, когда человек уходит навсегда и тогда начинаешь сожалеть о каких-то вещах, а исправить уже ничего нельзя.

— Девчонки!

Возникшая перед нами Филатова выглядит совсем отлетевшей.

— Там такое! — пучеглазится, запыхавшись.

Бежала?

— Спокойно, Филь, что?

Та, отдышавшись, рассказывает:

— Наши в кабинете у директрисы. Там же с ними и дежурный полицейский. Ромасенко…

— Опять? Ну ё-мое, сколько можно!

— Что натворил?

— Вроде как, информатика ударил.

— Олега Сергеевича?

— Да нет, — раздражённо отмахивается. — Новенького, Антошку.

— Обалдел? За что? — уточняю, нахмурившись.

— Я не поняла. Там ещё Марго была. Ей тоже досталось.

— Н-да-а-а, — тянет Илона, — не доучится Ромасенко до выпуска, вот посмотрите.

— У него очень сложные взаимоотношения с Градовым. Максим жениха матери вообще не воспринимает. Постоянно с ним скандалит, из дома часто уходит. То у Дениса ночует, то у Абрамовых.

— Лучше б сидели в кабинете, ей Богу! Это я их выгнала. Уже сто раз пожалела.

— Да забей. Эти товарищи везде неприятности себе найдут.

— Девчонки, здорова! Чё скучаем?

Возле нас стоит парень.

— Тебе показалось. Всё гуд, — отзывается Илона, раздражённо на него глядя. — Зря подошёл.

— Чё зря? Медляк, не слышишь, ведьма?

— И?

— Я к ней, — на меня кивает. — Потанцуем, Джугели?

— Нет, спасибо, — отказываю вполне себе культурно, но парню мой ответ явно не нравится.

— И почему нет? — его настроение меняется.

— Потому что не хочу. Такое объяснение устроит? — выгибаю бровь.

— Чё ты ломаешься? Пошли.

Собирается сделать шаг вперёд, но…

— Щас, Голубев, ты у меня напополам сломаешься. Отошёл от неё нахрен!

Голос Абрамова, появившегося буквально из ниоткуда, сухой и холодный как лёд.

— Чё за наезды? Обоснуй.

— Глухой или тупой? — Кучерявый подходит к нему ближе.

— А чё у нас тут происходит?

С одной стороны Свободный подтягивается. С другой двое из «бэшек» подходят. Тоже, очевидно, заметив конфликт.

— О нет, — Филатова глазами транслирует тревогу. — Ещё эти щас подерутся.

С ума попосходили?

— Эй, перестаньте. Не надо портить всем праздник. Марсель, — кладу руку ему на плечо и легонько сжимаю. — Пожалуйста.

Уж не знаю, что именно подействовало. Победивший здравый смысл, моё «пожалуйста» или это прикосновение, но уже в следующую секунду Абрамов, коротко кивнув, цепляет мои пальцы своими и уводит оттуда.

Слава Всевышнему, хватает ума не устроить очередную драку.

Ведёт меня через зал и вдруг останавливается в самом центре, неподалёку от ёлки.

Растерянно замираю, едва в него не врезавшись.

— Со мной будешь танцевать, — то ли спрашивает, то ли утверждает — непонятно.

Согласие или отказ озвучить не успеваю. Пока жёстко торможу, он уже закидывает мои руки себе на шею, а сам обнимает меня за талию, в один момент сокращая расстояние между нашими телами.

— Я, вообще-то…

— Ни на минуту одну оставить нельзя.

В этой фразе явственно чувствуется не то злость, не то агрессия.

— Ну подошёл, ну пригласил. Преступление?

— В случае с тобой, да, — отвечает, наклонившись к моему виску.

— Что там у вас произошло?

Стараюсь отвлечься от осознания того, насколько непозволительно близко мы находимся друг к другу.

— Ромасенко опять понесло.

— Никак не успокоится? Что на этот раз?

— Давай не будем, Джугели.

— Не хочешь про это говорить?

— Просто хочу с тобой танцевать.

Плохо. Очень плохо. Диалог мне сейчас крайне необходим. Он хоть как-то скрадывает волнение и неловкость.

Ещё и песня эта… Когда вы молча раскачиваетесь под музыку, волей-неволей приходится вслушиваться в слова.

В сердце бахнули стрелы

Я хочу, чтоб они мимо меня пролетели…

Медленно и осторожно двигаюсь синхронно с парнем, боясь лишний раз сделать вдох. Потому как итак слишком много всего на меня разом обрушивается. Органы чувств невероятно остро и бурно реагируют на эту близость. Особенно сейчас, когда Марсель ведёт себя чересчур смело и абсолютно точно неправильно.

Вот его пальцы гладят мою спину, спускаясь от лопаток снова к талии.

Вот он сильнее прижимает меня к себе. Так, чтобы наши грудные клетки непременно касались друг друга и обменивались сердцебиением, частота которого стремительно увеличивается у обоих до состояния аритмии.

Вот мой висок обжигает горячее дыхание.

Вот его губы шепчут строчки из песни, случайно задевая мочку уха.

Навсегда запомню тебя

Твои глаза и плечи

Навсегда запомню тебя

Твоя улыбка лечит^[28]

Закрываю глаза, ощутив, как по телу нестройными рядами бегут полчища мурашек.

Оттолкнуть бы. Но. Оказывается, иногда ты как будто бы не в состоянии воспротивиться чему-то такому необъяснимому… Чертовски пугающему и захватывающему. Вселяющему дикий страх и одновременно с тем обещающему незнакомую эйфорию.

С организмом происходит нечто странное.

Лёгким катастрофически не хватает кислорода.

Ладони потеют от нервного перенапряжения.

Озноб сменяется жаром и внезапной духотой.

Сердце продолжает неистово грохотать за рёбрами, а в солнечном сплетении что-то болезненно жжётся, когда парень произносит ранящее:

— Будешь скучать также сильно как я?

Нехотя распахнув глаза, пытаюсь взять контроль над ситуацией, но мозг, как назло, отказывается соображать.

Мысли разбегаются прочь.

Огни стробоскопа слепят, размывая картинку.

Никого не вижу. Только его напряжённое тело своим взбудораженным чувствую.

Раздувающуюся грудную клетку. Сильные руки. Широкие плечи. Крепкую шею, которую обнимаю.

И кожа. Он весь горит. Даже через рубашку это ощущаю.

— Нет значит? — зарывается носом в волосы, и я вздрагиваю, когда он глубоко вдыхает носом мой запах, как всегда, этим действием запуская неопознанные химические реакции в крови.

Не хочу знать, что это.

Не готова разбираться.

Не нужно.

Нет.

— Мне пора домой.

К счастью, и душераздирающая песня заканчивается.

Очень вовремя. У меня появляется подходящий повод для того, чтобы сбежать.

Разрываю наш контакт, осторожно, но решительно упираясь ладонями ему в грудь. Своего рода знак, чтобы отпустил. И делает это Марсель не сразу.

— Извини, правда нужно идти.

Так и не рискнув посмотреть ему в глаза, ухожу оттуда.

Кое-как переставляю ноги. Чёртовы каблуки на замшевых ботфордах опять мешают передвигаться так быстро, как мне хотелось бы, но всё равно скорость я развиваю почти реактивную.

Выхожу из зала.

Пересекаю холл.

Спускаюсь по лестнице.

В гардеробе срываю с вешалки своё пальто и, на ходу одеваясь, направляюсь к турникетам.

Всё это, естественно, не оглядываясь. Потому что есть опасения увидеть Его.

— До свидания! — бросаю охраннику.

— Всего доброго.

Прислоняю карту.

Ещё несколько секунд и вот я, наконец, выбираюсь на свежий воздух.

На улице дождь.

Пока иду к калитке, успеваю промокнуть, но сейчас до испортившейся причёски мне нет никакого дела. Задача одна — сесть в машину. Пётр Игоревич уже час ждёт меня где-то за забором.

— Джугели, тормози!

Нет, нет, нет.

Марсель нагоняет меня у самой калитки.

— Да подожди ты!

За локоть ловит. Разворачивает.

— Тороплюсь.

— Подарок возьми. Не увидимся ведь уже до Нового Года.

Протягивает мне маленькую коробочку.

— Спасибо, — растерянно принимаю её, убирая в сумку.

Поднимаю голову.

Цепляемся всё-таки глазами и за рёбрами очередное пугающее цунами закручивается. Потому что парень смотрит на меня так испытующе, что дышать больно становится.

— От кого бежишь? От меня или от себя?

— Послушай…

Но какой там! Делает ещё шаг, вынуждая отступить и вжаться спиной в калитку.

Рассеянно моргаю, когда его ладони обхватывают мои скулы.

Глаза в глаза.

Взгляд как пуля. Навылет.

Не имею ни малейшего понятия о том, как с ним справиться, когда он так настойчив. Никогда прежде не позволял себе подобного.

— Марсель… — звучит моим голосом предупреждающе.

Отстранённо замечаю, как капли дождя падают на его лицо. А дальше всё происходит как в замедленной фотосъёмке…

Решительно подаётся вперёд.

Сердце совершает кульбит.

Дёрнувшись в сторону, успеваю увернуться, и его горячие губы оказываются на моей щеке.

Целует её, зарывшись пальцами правой руки в мои волосы.

— Ты обещал!

Оттолкнув от себя, отхожу на безопасное расстояние и уже оттуда кричу обвиняющим тоном.

— Обещал ведь! — с надрывом. Укоряюще.

Молчит.

Белоснежная рубашка промокла насквозь.

Руки в карманах брюк.

Челюстные мышцы напряжены.

Взгляд отражает вызов, а не раскаяние.

— Зачем ты так? Мы ведь договаривались! — зло смотрю на него в ответ и чувствую, как от обиды подступают слёзы.

— Тата, у вас всё в порядке?

Пётр Игоревич.

Курил? Увидел нас или услышал? Не знаю.

— Да.

Онемевшими пальцами жму на кнопку и, резко развернувшись, тяну на себя калитку.

Покидаю территорию школы.

До машины иду, всё также пребывая в состоянии полнейшего шока. Даже когда сажусь в салон, меня не отпускает. Хочется реветь и орать…

*********

Третьего января мы с дедом и Алисой летим в Москву.

Странное дело, я так сильно мечтала об этом, но, сидя в самолёте и глядя в иллюминатор на высотки столицы, почему-то совсем не могу понять, что теперь испытываю. Наверное, оттого, что мешает внутренний кавардак в душе, образовавшийся из-за событий случившихся накануне.

Марсель.

И хочу не думать о нём, но не получается.

Мысли так или иначе перетекают в тот вечер и мне приходится по новой проживать и этот танец, и то, что произошло между нами на улице после.

Спасибо, что на следующий после перелёта день мы с дедушкой едем к отцу. Там я наконец перестаю думать о кучерявом парне из солнечного Красоморска, ведь то, что вижу, повергает меня в крайнюю степень волнения и ужаса.

Никогда прежде не была в тюрьме или СИЗО и никогда не предполагала, что за решёткой однажды окажется самый дорогой и близкий для меня человек.

— Отец…

Когда его приводят в маленькое помещение, предназначенное для встречи с родственниками, моё сердце болезненно сжимается.

Невольно отмечаю каждую деталь. Похудел. Осунулся. Зарос.

Вскочив со стула, бросаюсь к нему навстречу. Обнимаю его крепко-крепко и не могу сдержать горячие слёзы, стекающие по щекам.

— Я так скучала по тебе, — шепчу, приникнув к его широкой груди.

Прорывает.

Мы ведь с августа с ним не виделись!

— Не плачь, Тата. Ты же у меня сильная девочка, — целует в макушку.

— Как ты? — спрашиваю, с трудом от него отцепившись.

— Сносно. Перестань, сказал, — строго на меня смотрит. И приходится призвать в себе всю внутреннюю силу для того, чтобы успокоиться.

— Когда тебя отпустят?

— Идёт следствие.

— Так долго!

— Адвокат работает.

— Плохо работает, — замечаю я недовольно. — Может, стоит заменить его на другого?

— Нет. Сагальский — один из лучших адвокатов в Москве. Он делает всё, что от него зависит. Нужно время.

— Ещё время? По-моему, его прошло достаточно!

— Есть определённые сложности. Не грузись. Расскажи лучше о себе, дочка, — переводит разговор на меня, когда садимся за стол друг напротив друга. — Как твои дела в школе? Что с учёбой?

— Готовимся к экзаменам, пап. Русский удалось подтянуть на четвёрку. У нас очень сильный учитель. Матильда Германовна.

— А с математикой как?

— Ну… относительно неплохо, — отвечаю я уклончиво.

— И что это значит?

— Это значит, что двоек нет.

— Достижение? — хмыкает.

— Вполне себе, учитывая мои способности. С геометрией борюсь. Очень не хватает твоей помощи.

— Справишься.

— Ещё я выбрала сдавать биологию, английский и обществознание.

— Биологию зачем?

— Она понадобится, если буду поступать в Университет спорта и туризма.

— Мы с тобой говорили про МГИМО, РУДН и Финансовую академию. Деньги на обучение у тебя есть, ты знаешь.

— Пап, ну какая Финансовая академия? Я сейчас снова занимаюсь теннисом, у меня хороший тренер и большие планы на будущее.

— Хорошего тренера в той дыре, где ты находишься, быть не может в принципе.

— Я тоже так считала, но оказалась не права.

— Университет спорта — категоричное нет. Моя дочь будет учиться в престижном вузе. Несмотря ни на что.

— Потом решим, — настойчиво своё подбиваю.

— Тата… — качает головой.

— У тебя со здоровьем всё в порядке? Выглядишь плохо, пап.

— Не на курорте, знаешь ли. Еда здесь — то ещё дерьмо, да и условия собачьи, даже за деньги.

— Бабушка Этери к тебе приезжала?

— Мы созванивались. Нечего ей здесь делать.

— Как это нечего? Она же мать. Разве её не волнует состояние собственного сына? — возмущённо спрашиваю.

— Остынь, чего ты так завелась?

— Потому что!

Скрыть своё истинное отношение к вышеупомянутой особи даже не пытаюсь. Благо, у нас с ней взаимная нелюбовь.

— Скучно тебе там, в этой глухомани?

— Уже терпимо. Я с девочками из своего класса подружилась.

Удивлённо выгибает бровь.

— Да, как-то так вышло, что у меня появились подруги, — пожимаю плечом.

— Ты поосторожнее с ними. Женщины — самые коварные существа на свете.

— Илона и Полина — хорошие девчонки, пап. Да и в целом, классный коллектив неплохой, как оказалось.

— Дома у Зарецких нормально себя чувствуешь? Привыкла?

— Да.

— Не обижают?

— Не обижают. Мать приезжала перед Новым Годом.

— Зачем?

Как всегда, при упоминании бывшей жены напрягается и страшно злится.

— Навестить нас. Подарки привезла. Кому они нужны… — пренебрежительно фыркаю.

— Ясно.

— Ты не думай обо мне дурно, пап, — спешу объясниться. — Я, как и раньше, держу её на расстоянии.

— Этой женщине нельзя доверять. Никогда не забывай о том, как она с нами поступила.

— Я ей этого не прощу. Будь уверен. Никакими подарками и фразами не перекрыть содеянного.

— Вы с Горозией уже виделись?

— Нет, в субботу едем к ним домой по приглашению его матери.

— Хорошо. Веди себя достойно. Помнишь, да? Чистота и непорочность девушки — есть её истинное богатство.

— Пап, — хмуро на него взираю, ощущая, как начинают безбожно гореть скулы.

— Уверен, Леван не позволит себе лишнего, но вы молодые, а значит всё равно есть риск потерять голову.

— Не потеряю. Давай не будем обсуждать это, пожалуйста. Мне страшно неловко.

Мы ведь ещё и не одни. При нашем разговоре присутствует посторонний человек, одетый в форму.

— Я рассчитываю на твоё благоразумие, дочь.

— Я тебя услышала.

— И чтобы никакого общения с противоположным полом в этом захолустном Красоморске, — добавляет он строго. — Поняла меня?

Сверлит напряжённым, суровым взглядом, и сердце начинает стучать быстрее.

Пульс подскакивает, бьётся в горле. Стыд новой волной опаляет скулы.

— Да. Поняла.

Еле выдерживаю зрительный контакт, но не смею опустить глаза.

— Вот и молодец. А теперь позови сюда деда. Мне надо перекинуться с ним парой слов.

— Хорошо, — встаю из-за стола и подхожу к нему, чтобы обнять на прощание. — Буду переживать и скучать, — целую в покрытую густой щетиной щёку и глажу по волосам, позволяя себе немного той чрезмерной, по его мнению, нежности, проявление которой он обычно не одобряет.

— Аналогично.

— Держись тут, ладно?

— Ступай.

— Может, тебе что-то привезти?

— Ничего не нужно.

Сжимает мою ладонь, а затем отпускает.

— Иди.

Тягостно вздыхаю.

Приходится отстраниться.

Пора. Меня предупреждали о том, что встреча будет короткой.

— Отец, — уже на выходе поворачиваюсь.

— Да?

— Люблю тебя. Помни, пожалуйста.

— Взаимно, Тата, — отвечает после паузы.

Киваю и ухожу оттуда, ощущая внутри смесь необъяснимой тревоги и чувства вины, раздирающего грудную клетку.

Глава 37

В субботу семья моей матери знакомится с семьёй моего жениха, ведь мы приезжаем к родителям Левана в Подмосковье.

— Здравствуйте, дорогие! — радушно встречает нас его мать. — Тата, красавица моя! — берёт за руки и расцеловывает в обе щеки. — Так давно не виделись! Мы по тебе скучали, дорогая!

— И я.

— Представишь наших гостей?

— Конечно. Это Эдуард Сергеевич, мой дедушка, а это его жена, Алиса Андреевна.

— Рады знакомству, — дед протягивает руку отцу Левана.

— Взаимно, мои дорогие. Семья Горозия. Я — Наира, это мой муж Анзор, дочь Эка и сын Леван.

Пока мужчины обмениваются рукопожатиями, переобуваюсь, снимаю шубу и отдаю её помощнице Наиры. Почему-то вместо хорошо знакомой пожилой Тинатин вещи принимает незнакомая, совсем молоденькая грузинка.

— Спасибо.

Кивает и отходит, зыркнув на меня столь неприветливо, насколько это вообще возможно.

Выгибаю бровь.

— Не будем смущать молодёжь. Оставим их поприветствовать друг друга. Эдуард, Алиса, проходите, пожалуйста. Родственники Амирана — наши родственники. Мы всегда рады видеть их в своём светлом доме.

Они перемещаются в зал, и вот наступает тот неловкий момент, когда мы с Леваном остаёмся одни.

Ну почти. Если не считать девушку, занятую развешиванием верхней одежды.

Смотрю на своего жениха. Он, как всегда, на стиле. Атласная чёрная рубашка с высоким воротом. Такие же чёрные атласные брюки и леопардовый, блин, ремень!

Думается мне, кое-кто непременно съязвил бы на этот счёт…

Поднимаю взгляд.

Волосы Левана уложены назад. На лице лёгкая модная щетина, оформленная у барбера. На шее толстенная золотая цепь, которой он недавно хвастался в тот момент, когда мы в последний раз созванивались по видеосвязи.

— Привет, родная.

Парень тут же подходит ко мне и крепко обнимает, притягивая к себе.

— Привет, Леван.

Первое, что чувствую, — парфюм. Дорогой, отлично знакомый, но отчего-то сегодня кажущийся очень резким.

Отвыкла я, видимо, за четыре с половиной месяца.

— Как ты долетела?

Не отпускает, но позволяет чуть-чуть отстраниться.

— Нормально. Болтало немного, но в целом, терпимо.

Слушает, внимательно и пристально при этом разглядывая.

— Что?

— Забыл уже, какая ты у меня вживую красивая, — довольно ухмыляется, пропуская сквозь пальцы прядь моих волос.

— Я на твои комплименты не ведусь, ты знаешь.

— Скучала за мной, Тата?

Как сказала бы Матильда, нарушение литературной нормы. Там другой предлог должен быть.

— Вообще нет, — отвечаю в привычной манере.

Наклоняется ближе. Улыбается, прищуриваясь.

— Я тоже скучал, вредина, — легонько щёлкает по носу. — Очень.

Расстояние между нами стремительно сокращается, и он касается своими ледяными губами моих.

Ба-бах!

Поцелуя толком не случается, потому что с неимоверным грохотом на плитку заваливается кованая напольная вешалка.

— Лали, — недовольно цокает языком Леван.

— Простите, — она виновато опускает взгляд.

— Помоги девушке, — пальцами стучу по его плечу.

— Разумеется.

Идёт к ней. Поднимает бандуру.

— Спасибо.

— У вас всё в порядке? — Наира, прибежавшая на шум, обеспокоенно смотрит на меня и сына.

— Да.

— Это всё я. Не удержала вешалку.

— Лали, осторожнее, девочка. Это очень дорогое покрытие. Не приведи Господь, останутся царапины. Анзор разозлится.

— Простите, я случайно.

— Идём, Тата, — Леван кладёт руку мне на поясницу и провожает в обеденный зал, где его отец уже ведёт увлечённую беседу с моим дедом.

— Пост губернатора — это очень серьёзно. Такая ответственность!

— Неимоверная.

— Присаживайся сюда, милая, — Наира указывает на место рядом с Алисой Андреевной.

Леван садится напротив.

— А сейчас, Эдуард, чем занимаетесь? Ушли на заслуженный отдых?

— Нет. Покой, что называется, только снится. У меня строительный бизнес, требующий постоянного контроля с моей стороны.

— Отлично вас понимаю.

Нам подают еду. Мужчины продолжают какое-то время разговаривать о работе, но вскоре Наире это надоедает и она аккуратно, но умело направляет разговор в другое русло.

— Тата, расскажи нам, дорогая, как тебе живётся на юге? Ох, мы ведь были готовы забрать девочку к нам, когда у Амирана начались проблемы, — поясняет присутствующим и снова поворачивается ко мне, ожидая ответа.

— Дедушка и бабушка приняли меня хорошо. Город маленький, тихий, спокойный. Было непривычно после Москвы, но сейчас я уже привыкла.

— Мы так переживали, дорогая. Леван успокаивал. Говорил, что у тебя всё хорошо, но на душе было волнение. Не поймите меня превратно, Алиса. Я ведь как к дочери к ней отношусь, вот и тревожилась.

— Я понимаю. Мы в свою очередь постарались создать для внучки все условия комфортного пребывания.

— Там же море? В Красоморске этом, — спрашивает пятнадцатилетняя Эка.

— Да.

— Купалась?

— Тата боится воды, ты забыла? — напоминает ей Леван.

— А, точняк, — отмахивается.

Молчу.

Если скажу, что воды больше не боюсь, начнут задавать вопросы, отвечать на которые я точно не готова.

Благо, и бабушка не спешит меня сдавать. Она-то как раз в курсе того, что я научилась плавать. Марсель разболтал.

Тихо вздыхаю.

Ну вот опять. Мысли снова и снова к нему возвращаются.

Кучерявый, кстати, с того вечера так и не объявился. Не пишет, не звонит. Не появляется в соцсетях.

Впервые за несколько месяцев мы с ним не общаемся совсем. А раньше это происходило ежедневно…

— Получается, экзамены будешь сдавать там? — возвращает к реальности голос матери Левана.

— Да.

— Школа-то годная? Говорят, в регионах с образованием беда.

— Вовсе нет, — спорит дед. — Тата учится в лучшем классе.

Ага. Ты забыл добавить, что незаслуженно. Вы ведь по блату меня туда засунули.

— Замечательно, а у нас Леван в этом году заканчивает высшую школу бизнеса при МГУ, — хвалится тётя Наира.

Окончить. Учебное заведение можно только окончить.

Вновь непроизвольно всплывают в мозгу слова Матильды.

Интересно, ребята у неё? Сегодня же Рождество. Они, вроде как, собирались навестить Шац. В чате про это писали.

— Сын уже вовлечён в семейный бизнес, — рассказывает дядя Анзор.

— Это правильно, — одобряет дед. — Преемник должен быть. Вам повезло, что помимо дочери есть сын, которому можно будет передать семейное дело.

— Леван — очень хваткий молодой человек. Умный, целеустремлённый. Уверен, у него всё получится.

— Спасибо за доверие, отец.

— Не нужно благодарить, дорогой. Я в первую очередь думаю о своей обеспеченной старости.

— Ох и хитрец, — смеётся Наира, качая головой.

— Позвольте вопрос, — неожиданно подаёт голос бабушка Алиса.

— Конечно.

— Правда ли что вы в скором времени планируете женитьбу сына? Об этом говорил мужу Амиран.

— Да, всё верно. Согласно договорённости, мы планируем забрать Тату в нашу семью уже этим летом.

Согласно договорённости. Забрать.

Как-то это странно звучит.

— Так скоро?

— Чего ждать? Влюблены, молоды.

— Квартира в Москве уже куплена. Ни в чём нуждаться не будут. На то мы и родители, поможем.

— А дети-то сами готовы к такому серьёзному шагу? Тата — совсем ещё юная девушка…

— Мне тоже было восемнадцать, когда я выходила замуж за Анзора и ничего, как видите, мы до сих пор с ним рука об руку.

— Наше поколение всё-таки отличалось от нынешнего, Наира, — уклончиво замечает бабушка.

— Глупости. Учитывайте, что есть такое понятие как менталитет. Эти дети воспитывались традиционно и правильно. Леван и Тата знают друг друга с детства. Нет ничего плохого в том, что они будут взрослеть вместе, создав собственную семью.

— И всё равно мне кажется, что нужно дать ребятам время.

— Не нужно вмешиваться в это, Алиса.

Деду явно не нравится, что жена подняла эту тему.

— Я уже не вмешалась однажды. Напомнить, чем кончилось?

Они обмениваются такими красноречивыми взглядами! Не могу не отметить, как при этом мрачнеет Эдуард Сергеевич.

«Я уже не вмешалась однажды. Напомнить, чем кончилось?»

Что бы это значило?

Имеется ввиду свадьба моих родителей?

— Мы с Татой пойдём прогуляемся, — Леван складывает приборы на тарелку, и я делаю тоже самое, отзеркалив его жест.

*********

Левану скоро исполняется двадцать один, но мальчишки такие мальчишки… Первым делом он ведёт меня в гараж, чтобы показать машину, на которой ездит в универ с октября и только потом мы поднимаемся на «чердак». Этот уголок под крышей — моё самое любимое место в доме Горозии.

— Понравилась тачка?

— Да.

— Ещё бы! — усмехнувшись, улыбается. — Внедорожник Mеrсеdеs GLЕ AMG. Отец себе новую купил, а эту переоформит на меня, когда поженимся.

— Почему именно тогда? — уточняю я хмуро.

— Ну, типа, вступим во взрослую жизнь, подарит на свадьбу машину и квартиру, которую они вместе с твоим отцом купили. Круто, да?

— Что именно?

— Что у нас всё будет, — закидывает руку мне на плечо, обнимает и притягивает к себе. — Хата в Москве, тачила, семейный бизнес. Ты ж понимаешь, Татка, к чему идёт? Однажды именно я буду им рулить, — важничает, выпячивая грудь.

Как-то мне не очень нравится тот факт, что они списывают со счетов моего отца. А он, между прочим, совладелец компании.

— Давно тут был?

Щёлкает выключателем и тут же вспыхивает лампочка.

— Давно.

Осматриваемся.

Этот дом его родители приобрели почти сразу после того, как перебрались в столицу из Тбилиси. Чердак со старой мебелью, оставшейся от прежних хозяев, Леван облюбовал тем же летом. Сюда он приходил грустить и прятаться от отца.

Позже свою тайную комнату мальчишка показал и мне. Здесь мы начали проводить много времени вместе. Играли в настолки, смотрели фильмы на DVD и болтали, наблюдая через окно за тем, что происходило во дворе.

Да, он был старше, но как-то так случилось, что ни у меня, ни у него общение с ровесниками не заладилось. Левана не сразу приняли в новой школе. Отношения с одноклассниками были сложными, поэтому я очень старалась поддержать своего друга в тот период.

Он любил, когда я приезжала. Каждый раз искренне радовался моему появлению. Делился со мной семейными тайнами, жаловался на родителей или рассказывал о том, как его обижают в классе. Бывало, даже плакал на моём плече…

В общем, как вы поняли, до поступления в высшую школу бизнеса, я знала о нём всё. Это уже там ситуация немного поменялась. У Левана появилась съёмная квартира в Москве, друзья и знакомые, а также весёлые студенческие будни.

Обижалась ли я на то, что меня в его жизни стало меньше?

Нет.

Я понимала, что это нормально. Да и не было времени дуться, я ведь сама к тому времени с головой ушла в спорт.

— А помнишь, как мы тут впервые с тобой поцеловались?

— Да, — киваю, разглядывая диски с фильмами. — Это было ужасно.

— Спасибо, дорогая невеста, — язвит недовольно.

— Извини.

Смеюсь.

Леван и сам знает, что вышесказанное — чистая правда.

Ни я, ни он целоваться тогда не умели, а потому первые попытки сделать это были неловкими и странными.

— Ну потом-то попрактиковались и всё получилось, — цепляет за руку, разворачивая.

— Да.

— Иди сюда, так долго не виделись…

Опускается в кресло. Усаживает меня к себе на колени.

— Кстати, про поцелуи. Напомнишь, как хорошо это бывает?

Его ладонь ложится на мой затылок, слегка на него надавливает и вскоре случается поцелуй, уже далеко не такой целомудренный, как тот, предыдущий.

— Эй, — перехватываю его руку, намеревающуюся залезть мне под платье.

Качаю головой.

— Извини. Ты просто такая у меня красивая…

— Не надо. Без этого.

— Хорошо.

Поцелуи продолжаются и ладно, но также продолжаются попытки меня потрогать.

Потрогать так, как пока для меня неприемлемо.

— Леван!

Вроде слышит, прекращает свои поползновения, но потом делает это опять.

— Ну прекрати!

Разозлившись, вскакиваю с его колен.

— Да чё такого-то? Расслабься.

— Не собираюсь я расслабляться! Мы с тобой договаривались, — напоминаю сухо, одёргивая злополучное платье.

Нужно было брюки надевать.

— Я разве тебя к чему-то склоняю?

— А разве нет? — выгибаю бровь.

— Ничего не случится, если ты позволишь мне чуть больше обычного.

— Ты прекрасно знаешь, что не позволю.

— Как будто бы не скучала! — ставит в упрёк раздражённо.

— Не вижу никакой связи.

— Зажатая. Холодная. Ведёшь себя как Снежная Королева.

Это чёртово сравнение я уже слышала. Наверное, оттого так сильно сержусь.

— Уверена, ты с лёгкостью можешь найти вариант попроще, если королева не нужна, — бросаю сердито, отворачиваясь к окну.

— Ну почему не нужна? — цокает языком.

— Потому что.

Удивительно, но в глазах у меня стоят слёзы. И причина их появления не ясна.

— Тата…

Встаёт с кресла, подходит ко мне. Обнимает со спины.

— Ну прости. Не хотел тебя обидеть. Просто ты… какая-то другая как будто. Не знаю, как объяснить. Отдалилась, что ли.

— Да неужели? Может, потому что мы не виделись целых четыре месяца?

— Отношения на расстоянии — это непросто. Кто сказал, что будет легко? Но это же временно. Мы справимся, — успокаивает, целуя в щёку.

Ту самую.

Ту самую!

— Чёртов переезд… Всё было так хорошо до того, как я уехала в Красоморск! Хочу вернуть свою жизнь обратно…

— Ну родная, не злись. Всё наладится. Нам просто надо перетерпеть этот сложный период.

Бесит. Прям психологом заделался. Так на него не похоже!

— Почему папу до сих пор не отпустили? Ты что-то знаешь? Твоей отец не рассказывал подробности?

— Нет.

— За что его вообще задержали? Это какая-то чудовищная ошибка!

— Тата, ты ведь уже взрослая девочка. Должна понимать, что ошибки там нет. Большой бизнес без махинаций вести невозможно.

— И что теперь будет?

— Адвокат его вытащит. Не переживай.

Молча стоим у окна.

В стекле наше отражение. За ним — мороз и белая метель.

Не понимаю себя.

Со мной рядом родной и близкий человек, но прежней связи между нами я почему-то не чувствую. Мы действительно словно отдалились друг от друга за то время, которое провели порознь.

— Где будешь праздновать свой день рождения?

— Да не думал пока. Родители планируют собрать кучу гостей. Родственники из Грузии припрутся. Сама в курсе, как это бывает. Ты прилетишь?

— Боюсь, что нет, — отвечаю виновато. — Это середина февраля, учебное время.

— Может, хоть на день?

— Вряд ли получится, Леван.

— Ясно.

— Не обижайся, пожалуйста, ладно?

В ответ тишина.

— Когда улетаете? — произносит минуту спустя.

— Послезавтра вечером.

— Уже?

— Ну да. С понедельника начинаются занятия в школе.

— Можно было бы недельку пропустить.

— Ты что? У нас подготовка к экзаменам. Как потом нагонять пропущенный материал?

— Точно, экзамены. Забыл.

— ЕГЭ, чтоб его.

Вздыхаю.

— Сдашь, не парься. А если и нет — плевать.

— Хотелось бы сдать нормально. Я же не тупая.

— К тебе никто там не пристаёт? — выдаёт неожиданно.

— Нет.

— Мож подкатывает местное сельпо?

— Леван…

Моя очередь цокать языком.

— Смотри. Если что, маякни. Приеду с друзьями, закатаю своим мерсом в асфальт.

— Перестань, пожалуйста.

— Да ладно-ладно, — целует в висок и прижимает к себе, стискивая крепче, — Знаю. Ты у меня не такая.

Глава 38

Марсель

На период новогодних каникул в нашем доме становится шумно, ведь в гости приезжают сразу две семьи: москвичи Беркутовы и «иностранцы» Паровозовы, давно живущие в далёкой Америке.

Собираться на Новый Год таким составом — уже добрая традиция. Остальные друзья отца наведываются реже, а эти — всегда. Железобетонно дважды в год прилетают. Плюс летом частенько отправляют к нам в ссылку младшее поколение. Матвея и Лерку (детей Паровозовых), а также Артёма (это старший отпрыск Беркутовых).

Иногда они сыпятся как снег на голову всей толпой. Иногда чередуются. В общем, видимся часто. И да, забыл упомянуть, что наши предки в своё время поперекрестили детей друг друга, так что, короче, связаны наши семьи не только крепкой дружбой.

— Блин, вот вы даёте, — тётя Саша, жена дяди Илюхи, которого в молодости все звали Паровозом, с восторгом в глазах гладит матушкин живот. — На четвёртого решились и ничего не сказали! — обиженно дует губы.

— Боялись заранее радоваться, Сань.

— Какой срок?

— Пять месяцев.

— Там пацан, — вклинивается в разговор мой крёстный, дядя Беркут. — Два на два теперь.

— Офигеть!

— Вот это я понимаю, Ян Игоревич, ювелирная работа, — дядя Илья хлопает батю по плечу и тот самодовольно хмыкает.

— Всё-то он успевает, — прищуривается тётя Саша. — И детей делать и дворцы арабским шейхам проектировать.

Мама смеётся.

— Расскажи нам про Эмираты. Младший Кучерявый выложил кучу фоток из поездки. Как впечатления от ОАЭ?

— Да как… Песок. Аравийское море. Отсутствие зелени. Небоскрёбы. Чёртова жара, — даёт краткую характеристику батя.

— Не зашло тебе?

— Нет.

— А сына чё скажет?

— Дорого-богато, но меня Дубай тоже не покорил, — соглашаюсь с отцом.

— Хрена се, какие привередливые!

— У вас в Нью-Йорке как-то поприкольнее. Мне там, если честно, гораздо больше понравилось.

— Не знаю… Сколько лет живём в другой стране, а всё равно домой, в Россию, тянет, — с грустью в голосе произносит тётя Саша. — Для него, — кивает на мужа, — это вообще больная тема.

— Помню, как Илюха звонил оттуда и весь первый год только жаловался. Всё ему было не то и не так.

— Трудностей было много. С бизнесом у него пошло не сразу, да и привыкали мы к новому месту долго…

— И не сказать, что прям привыкли, — подытоживает он.

— Ну а ваще ведь круто, Илюх. Простой парень-гопник из Бобрино и Статуя Свободы. Это ж нонсенс.

Хохочущий дядя Рома, который Беркут, уворачивается от оплеухи.

— Если задуматься, то да, интересная у него история жизни, — поддерживает друга отец.

— Напиши про вас книжку, Сань. Это будет топчик. Бестселлер!

— Скажешь тоже, Ром. Хотя… — она чешет нос и призадумывается.

— А начать ей повествование с какого момента, Беркут? С того самого, где ты у меня невесту отбил? М?

Отрываю взгляд от фотки Джугели, сидящей у пафосной ёлки, стоящей в доме Зарецких.

Чё?

— В каком смысле?

— Вот на фига вы ворошите прошлое? Забыли, что тут ребёнок?

— Да какой ребёнок, Саш. Ты посмотри на него. Он уже давно взрослый пацан.

— Так кто кого отбил? — возвращаю их к сути.

— Я. Алёнку, — выпятив грудь, горделиво произносит дядя Рома.

— Тётя Алёна была раньше твоей невестой? — озадачившись, уточняю у Паровоза.

— Он так считал, — поясняет дядя Беркут.

— Так было и так считали все, — злится дядя Илья.

— Ну не скажи.

— Беркутов…

— Давайте ещё подеритесь, как тогда, — фыркает тётя Саша.

Секунда. Две. Три.

Атмосфера накаляется.

— Даст кто-нить пояснительную или нет? — моргаю растерянно.

— Тётя Алёна и дядя Илья из одной деревни, зай, — отвечает мама.

— Даш.

Опять этот батин взгляд.

Заколебали, сплошные секреты!

— Алёнка училась в Москве, — подключается тётя Саша. — Воевала с Ромкой, а потом, как бывает, накрыло их любовью любовной.

— Ни с того, ни с сего накрыло?

— Ну… Они изначально неровно дышали к друг другу, но после одной ситуации…

Под прицелом пристального взора моего отца на этом месте спотыкается.

— В общем, повёз Рома Алёнку в первых числах января домой, к бабушке. И меня с собой прихватили за компанию. Приезжаем, а вместо бабушки встречает нас вот он, — кивает на мужа. — Естественно, слово за слово — и началась драка. Господи, как распетушились! Шкафы посносили, посуду побили. По полу катались. Жуть!

— Если бы не пистолет, я бы ему навалял жёстко, — перебивает её дядя Рома.

— Если бы не моё раненное плечо, тебе бы кранты были, Беркут!

— Пистолет? Раненное плечо?

Тихо охреневаю.

— Вы… — отец недовольно смотрит на друзей. — Слушай, Малой, иди на улицу к остальным, на снег посмотри, — решает выпроводить меня из дома.

— Чё я снега не видел?

— Столько не было давно.

— Спасибо, лучше посижу с вами, — отказываюсь.

— Иди развейся, хватит дома торчать. Слышишь, как орут? Там весело.

— Да не хочу я! — упираюсь рогом, глядя ему в глаза. — Могу к себе в подвал уйти, если мешаю.

— Ты вовсе не мешаешь, зай, — мягко вмешивается мама.

— Пусть идёт, песни пишет, — командует отец.

Не пишется, но нет запала дальше спорить. Встаю и молча направляюсь в сторону холла.

— А чё наш Кучерявый такой кислый в этом году? — слышу за спиной голос дяди Ильи. — В грузах каких-то постоянно.

— Я тоже заметила, что наш красавчик всё время без настроения. Не улыбается совсем. Глаза грустные.

— Узнаю это состояние. Влюбился пацан, стопудово, — со знанием дела припечатывает дядя Беркут.

— Да ладно?

— У-у-у… И кому так повезло?

— Вы сейчас очень удивитесь, Саш.

Ваще я никогда не подслушиваю чужие разговоры, но… Интонация матери прямо-таки вынуждает тормознуть и подзадержаться за углом.

— У Марселя в классе новая девочка. Помнишь, я говорила?

— Это которая в полицию позвонила из-за избиения того парня?

— Да.

— Ну-ну и что?

— Её зовут Тата. Это, внимание, — делает паузу, — дочь Амирана Джугели.

— Которая Настина?

— Которая Настина.

— Обалдеть! Как она оказалась в Красоморске?

Судя по реакции присутствующих, они явно в шоке.

— Амиран в СИЗО, идёт следствие. Девочку временно забрали к себе Зарецкие.

— Странно, что он им это позволил.

— А видимо, других вариантов не было.

— И чего? Получается, теперь она живёт здесь?

— Да. Представляете, у неё тоже эпилепсия, как у матери. Дети ходили в поход с Шац и там у дочери Джугели случился приступ на фоне того, что одноклассница столкнула её со скалы в воду.

— Господи Боже, какие сейчас жестокие дети!

— Можно подумать в нашей юности треша не происходило.

— Ну хотя да, ты прав, Ром. Взять хотя бы вас с Яном.

— Вы когда ударяетесь в ностальгию, за языком и мыслями следите, — отзывается отец раздраженно. — Я не хочу, чтобы мои дети знали про ту дичь, которую мы творили по молодости.

— Да я вроде ничего лишнего не сказала.

— Зато эти… Общая невеста. Пистолет, ранение. Какого хрена, мужики?

— Ляпнули, не подумав, — отзывается дядя Илья.

— Ну а чё такого? Он уже взрослый.

— Чё такого? Про что ещё расскажешь своему крёстному сыну, Беркут? Про пейнтбол в лесу? Про то, как мы с тобой спорили на его мать? Или, может быть, про то, как эти двое переспали друг с другом после того, как их чуть не застрелили?

Это он про чету Паровозовых???

— Сорян, Ян, — извиняющимся тоном произносит дядя Рома.

— Голову включайте. Дарину тоже периодически разрывает на откровения.

— Мы с тобой обсудили тот случай.

— Есть вещи, о которых стоит молчать. Надеюсь, ты меня поняла и вы — тоже.

— Ладно, успокойтесь. Так что там с дочерью Джугели?

Нахмурившись, слушаю дальше.

— Ребята сдружились. Марсель даже приводил её к нам в дом.

— Ого-ого. Это уже серьёзно.

— То-то и оно, что серьёзно. Сын спрашивал, как Ян ухаживал за мной, когда мы были в его возрасте. Недавно подарок долго и тщательно для неё выбирал. Видно, что Тата очень сильно ему нравится.

— А он ей?

Напрягаюсь.

— Не знаю, — вздыхает мать. — Я наблюдала за ней. Кажется, что да, но там такой характер… Другое воспитание, менталитет, установки.

— А скажите, на кого она больше похожа? На Настю или на Амирана? Мне просто интересно.

— Внешне есть что-то от обоих. Она очень красивая и яркая. Сейчас покажу вам фотку. Я их щёлкнула в тот вечер.

— Можно с уверенностью сказать, что Тата — дочь своего отца, — добавляет батя. — Характер там действительно не сахар и крови этот экземпляр может выпить в несметном количестве.

— Настя — мягкая, нежная, эмоциональная, ранимая. Тата показалась мне совсем другой. Колючая, как ёжик, закрытая, холодная, прямолинейная, бескомпромиссная.

— А чего вы хотели, если её воспитывал Амиран? — невесело усмехнувшись, спрашивает дядя Илья.

— Знаете, очень бросается в глаза, что ей не хватает женской ласки и тепла. Всё-таки мать есть мать.

— Они с Настей общаются?

— Климовы приезжали в Красоморск уже несколько раз. Девочка упрямо не идёт на контакт. Мы беседовали с Настей перед Новым Годом. Она плакала и сокрушалась по поводу того, что родная дочь совершенно её не воспринимает. Амиран взрастил в ней лютую ненависть к матери-предательнице.

— Какой же моральный урод!

— Знала бы Тата правду…

— Откуда? Вряд ли папочка рассказал ей про то, как насильно удерживал жену рядом с собой. Про то, как мерзко обращался с ней. Как закрыл по итогу в психушке и как солгал о том, что её дочь родилась мёртвой.

— Ублюдок.

— А бабка с дедом? Не хотят открыть внучке глаза?

— Ну да. Признать, что выдали её мать замуж для того, чтобы Зарецкому оставили пост губернатора?

— Просто жесть.

— Девчонка живёт во лжи всю сознательную жизнь.

— Всё-таки надо было грохнуть Джугели в тот день, когда мы ездили забирать Настю.

— Илья…

— Согласен.

— Ян! — хором возмущаются женщины.

— Он — гнида. Это факт. Ничего общего иметь с ним не желаю.

— Тата ни в чём не виновата.

— Не виновата, Дарин, но мне на хрен не нужна драма, связанная с моим сыном. Эта девчонка — не для него, — высекает категорично.

— А если у них с Малым уже закрутилось? — предполагает дядя Беркут.

— Нет. Там ему однозначно ничего не светит.

— Ты так уверенно говоришь об этом, Ян…

— Потому что знаю, что так и будет. Она не пойдёт наперекор своим принципам. Вы ж понимаете ситуацию, да? Мать, якобы, предала отца, а значит там в голове намертво заложены нужные установки. Неспроста ведь уже и жених-грузин имеется. В семнадцать-то лет.

— Н-да…

— Блин, кто бы мог подумать, что Марсель увлечётся именно дочерью Джугели…

— Ничё, помучается, пострадает, перегорит и отойдёт. Вокруг полно других девок.

— Это так не работает, тебе ли не знать? — хмыкает дядя Беркут.

Неожиданно слышу шаги на лестнице, а вскоре вижу тётю Алёну, спускающуюся вниз. Она укладывала дочку Ладу и поэтому пропустила наши чайные посиделки.

Оттолкнувшись от стены, спешу убраться подальше от гостиной.

Там ему однозначно ничего не светит.

Она не пойдёт наперекор своим принципам.

Эта девчонка — не для него.

Стиснув зубы, направляюсь к подвалу.

Посмотрим, бать. Посмотрим…

Глава 39

Тата

Поездка в Москву не приносит ни умиротворения, ни спокойствия.

В Красоморск я возвращаюсь в растрёпанных чувствах. И с температурой тридцать восемь. Так что на занятия в начале недели не иду.

Полина Филатова: «Тата, ты где? Не в Москве ж осталась(»

Полина Филатова: «Отмечаю отсутствующих для Матильды. Семь человек нет! Понимаешь ли, каникулы у них до сих пор. А экзамены потом как будут сдавать?»

«Я заболела, Полин. Врача вызвали. Ждём»

«Германовна в курсе, бабушка ей написала»

Полина Филатова: «Плохо((Выздоравливай скорее! »

«Спасибо»

Проходит буквально минута, как прилетает сообщение от Илоны.

Вебер: «Салют, москвичам! Ты чё реально свалилась или…?»

«Реально»

Фотку градусника отправляю.

Вебер: «Отстой, но в кроватке точно лучше, чем на грёбаной алгебре»

Математичку присылает. Та, как всегда, не в духе. Сердитое, недовольное лицо. Взгляд «я вас всех ненавижу, тупицы».

«Чё хорошего, пропускаю материал. Ничего потом не пойму((»

Вебер: «Филя поднатаскает, не парься. Выдала тут. Мол, буду поступать в педагогический. Совсем ку-ку???»

«Хочет быть учителем?»

Вебер: «Так бабушка её хочет. У них же, типа, династия педагогов чуть ли не до десятого колена»

«Ясно»

Вебер: «Отстой, когда решают твоё будущее без тебя»

Перечитываю это сообщение несколько раз и непроизвольно вспоминаю свой разговор с отцом про университет спорта.

Его категоричность расстроила. Даже слушать толком не стал, а это — очень обидно, учитывая как важно для меня продолжить заниматься любимым делом.

Вебер: «Хорошие фотки. Столица нарядная прям. Как съездила? С отцом увиделась?»

«Увиделась(»

Вебер: «И с женихом?))»

На моей странице есть новый снимок. Наира сфотографировала нас у ёлки. Леван выложил в ленту.

Вебер: «Кста-а-ати… Кое-кто очень расстроен тем, что ты не появилась». Хитрый смайл.

Молчу.

Вебер: «Жаль, что так не вовремя заболела. Твои цветы перекочевали к Шац»

«Какие ещё цветы?» — уточняю, нахмурившись.

Вебер: «Какие-какие. Красивые»

«?»

Вебер: «Абрамов принёс»

Сердце под рёбрами начинает стучать быстрее.

Вебер: «Ждал тебя утром»

Вебер: «Тут уже вся школа только про это и сплетничает)»

«Про что про это?»

Приподнимаюсь на подушке. Откидываю одеяло потому, что становится душно и жарко.

Вебер: «Ну, так-то, Марселя с букетом мы видим впервые))»

Вздыхаю.

Вебер: «На, зацени, наши девки щёлкнули. Пускают слюни»

Присылает мне его фотку.

Стоит, оперевшись плечом о калитку. Модная спортивная куртка нараспашку. Хмурый профиль. Творческий кучерявый беспорядок на голове. В опущенной левой руке действительно цветы.

Какого чёрта он делает?

Танец. Поцелуй. Подарок. Теперь ещё и это.

Совсем спятил?

Мысли итак постоянно крутятся вокруг того вечера. Если закрываю глаза, сразу вижу Марселя и воскрешаю в памяти ненужные детали.

Танцевальный зал. Близость сильного, напряжённого тела. Волнующие прикосновения. Будоражащий шёпот.

«Будешь скучать также сильно, как я?»

И следующий кадр.

Дождь. Мокрая рубашка. Глаза в глаза. Его ладони на моём лице. Асфиксия. Нехватка кислорода и паника. Горячие губы на щеке. Волна ужаса и дрожи.

Хватит думать об этом, Тата. Нельзя.

Палец зависает над опцией «удалить», но через несколько секунд я зачем-то добавляю присланный Илоной снимок в сохранёнки.

Отложив телефон в сторону, встаю. Влезаю в тапочки, подхожу к полке и снимаю с верхней ту самую маленькую коробочку, которую Он отдал мне на улице.

Честно говоря, я умирала от любопытства всё это время. Но сперва была слишком зла на него, а потом уехала, естественно, оставив подарок здесь.

Возвращаюсь на кровать. Открываю коробочку. Достаю маленькую новогоднюю открытку с ёжиком.

Он похож на меня, да.

Беру плоский футляр. Не терпится узнать, что же там внутри.

А там оказывается украшение.

Симпатичный, изящный серебряный браслет с камушками. Топаз, аметист, фианиты. Замысловатый узор плетения.

Снова вздыхаю. Сокрушённо качаю головой. И, пока никто не видит, поддавшись искушению, примеряю, конечно. Ведь я — та ещё ворона в этом плане.

*********

Болею.

Грипп.

Первые дня три прям безвылазно валяюсь под одеялом, строго по часам принимая лекарства, которыми исправно пичкает бабушка.

В четверг-пятницу мне становится лучше и я сажусь за уроки, чтобы догнать класс по всем предметам.

В принципе, за выходные мне удаётся это сделать. Даже получается разобрать с Полиной «Системы уравнений». Она реально объясняет очень и очень доходчиво. Не то, что наша мегера-математичка…

В среду едем с Алисой Андреевной к врачу. Меня, наконец, выписывают.

Неминуемо надвигается четверг и, несмотря на то, что в школу иду уже с определённым настроем, глупый орган под названием сердце всё равно при виде Абрамова замирает.

Филатова, Вебер или Шац (кто-то из них, вероятно) явно слили дату окончания моего больничного. Иначе как объяснить тот факт, что парень, прислонившись к колонне, поджидает меня на крыльце перед занятиями? Причём в руке у него опять цветы.

— Джугели…

Его голос настигает, когда я, поднявшись по ступенькам, намереваюсь просто пройти мимо.

— Тормозни на минуту.

Останавливаюсь. Медленно разворачиваюсь.

Соберись, Тата! Ты знаешь, что делать.

— Привет, — оттолкнувшись от колонны, подходит ближе.

Цепляемся глазами.

Рассматриваем друг друга долго и внимательно.

— Ты как? Выздоровела?

Занимательно. Только сейчас решил поинтересоваться моим здоровьем. С тридцатого декабря не писал мне.

— Как видишь, — отвечаю довольно сухо и напряжение между нами возрастает.

Кивает.

— Как дела вообще? Как съездила в Москву?

Злится? С чего бы? Разве имеет на это право?

— Отлично съездила.

— Я рад, — звучит фальшиво-саркастично.

— Мне надо идти, не успею переодеться на физкультуру.

Порываюсь дёрнуться к двери, но он прихватывает меня за локоть, как тогда.

— Подожди.

Поднимаю голову.

Раз. Два. Три.

Неловкий момент, которого я так опасалась, всё же наступает.

— Это тебе.

Решительно протягивает мне букет нежно-розовых роз.

Замечаю, как краснеют его скулы.

Боже…

У самой дыхание перехватывает. Горячая кровь пульсацией стучит в висках и приливает к моим щекам тоже.

— Я не возьму, — отказываюсь наотрез.

— Почему? — цедит, буравя мрачным взглядом моё лицо.

— Почему? — выгибаю бровь, стараясь выглядеть предельно равнодушной.

— Смотрите, — мимо проходят незнакомые мелкие девчонки. Они шепчутся и открыто на нас пялятся.

— Просто возьми их. В чём проблема? — произносит парень раздражённо, явно теряя терпение.

— Извини, Марсель, но нет, — повторяю категорично. — Вот это тоже возвращаю, — достаю из кармана пальто бархатную коробочку. Кладу в карман его куртки, пока он пребывает в состоянии некой растерянности. — Ни к чему. Ясно? Мне есть от кого получать подарки и цветы, — чеканю холодно и, не дожидаясь какой-либо реакции, ухожу, смешиваясь с толпой.

Тяну на себя тяжёлую железную дверь.

Оглушающе звенит первый звонок.

Достаю карту. Прохожу через турникет и тороплюсь попасть в гардероб, чтобы раздеться и переобуться.

Всё это в спешке, на автомате. Лишь бы чем-то занять дико трясущиеся руки.

— Скорее выходим из раздевалки! Сейчас начнётся урок! Почему опаздываете? — отчитывает попутно завуч.

Подхватываю рюкзак и направляюсь в сторону длинного коридора, ведущего к спортивному залу.

Второй звонок застаёт меня именно там. Наши, под руководством физрука, уже, должно быть, строятся. А я… Останавливаюсь у окна и зачем-то осторожно выглядываю во двор, прячась за занавеской.

Неприятный разговор позади. Дыхательная функция, вроде как, восстановлена. Но в груди отчего-то становится тесно и больно.

Абрамов всё ещё на крыльце.

Сидит на ступеньках.

Там же лежат и розы. Прекрасные, необыкновенные но, к сожалению, для меня запретные…

*********

С того самого первого букета проходит почти месяц.

Если что, после него их было ещё одиннадцать. Одиннадцать, представляете? Абсолютный рекорд за двадцать восемь дней, я считаю.

Школа. Дом. Балкон. Ворота.

Марсель упрямо оставляет для меня повсюду цветы.

Передаёт комплименты через девчонок, занятых в работе школьного радио. Передаёт конфеты, шоколадки и мягкие игрушки через подосланную на переменах малышню.

В карманы пальто и рюкзак традиционно подкладывает небезызвестные жвачки Lоvе is с вкладышами и билеты-приглашения. Билеты, которыми я ни разу не воспользовалась.

Кино, театр, крытый каток, концерт известной группы. Эти свидания я, само собой, игнорирую.

Как игнорирую и то, что он пишет. Не только на телефон ночами. Строки из его стихов я встречаю на самых разных поверхностях. Стёкла, стены, парты, двери, асфальт.

Однажды из-за этого меня вызывают к директрисе. Потому что кто-то докладывает ей о том, что все литературные творения «неизвестного» поэта посвящены моей персоне.

— Нормально? Делаешь ты, а достаётся мне! — возмущённо высказываю этому самому поэту, когда случайно застаю его после уроков в женском туалете с тряпкой в руках.

Заставили отмывать, похоже. И правильно!

— Ты, что ли, писала? К тебе какие претензии? — отзывается спокойно.

— Такие, что вся школа это обсуждает.

— И чё? Пусть обсуждают на радость, — усмехается.

Смешно ему, да?

— Ты осознаёшь, что это уже ни фига не забавно? На меня косо смотрят, Абрамов.

— Дура. Они просто тебе завидуют, — бросает он равнодушно.

— Завидуют чему? Наличию навязчивого ухажёра?

— Настойчивого, — исправляет меня он.

— Я сказала то, что сказала! — злюсь, прожигая взглядом его спину. — Твои поступки напрямую затрагивают другого человека. Так не должно быть!

— Слушай, чё плохого я тебе сделал по факту? — спрашивает, не отрываясь от своего занятия.

— Ты вообще не уважаешь моё мнение. Столько раз просила оставить меня в покое! Слово «нет» совсем никак не понимаешь? Оно звучало многократно. Ничего не изменят цветы-мишки и вот эти письма Онегина к Татьяне!

Молчит.

«Твоё холодное сердце не оттает, нет

И всё, что происходит, для тебя лишь бред

Окей, оставь тонуть в немом отчаянии

Писать тебе эти строки, не спать ночами и…

Просто болеть тобой от лета до зимы

И рисовать картины с пресловутым «мы»

Твоя рука в моей, море у наших ног

Твои глаза напротив, я их забыть не смог

Очередное творение появилось тут утром и уже разошлось на цитаты по чатам.

— Слышишь, Абрамов?

Жуёт жвачку с невозмутимым фэйсом, со скрипом оттирая чёрный фломастер, коим исписано стекло.

В моменте его показное безразличие к тому, что я говорю, бесит так сильно, что не выдерживаю и позволяю себе сказать следующее:

— Где гордость в конце-концов? Есть она у тебя или нет? Сколько можно унижаться?

Разворачивается ко мне и сразу отмечаю, как изменилось его настроение.

— А в чём конкретно унижение, Джугели? — прищуривается.

— Да во всём! Ты ведёшь себя как настырный обиженный мальчишка. Отказали тебе. Прими с достоинством и смирись. К чему весь этот террор?

— Террор… — повторяя за мной, перекатывает на языке это слово.

— Да. Я устала, ясно? Ты мешаешь мне спокойно жить. Каждое утро начинается с того, что я не хочу сюда идти!

— Типа из-за меня? — уточняет, хмыкнув.

— А из-за кого же? Твоё навязчивое внимание преследует меня уже энное количество времени. Куда от тебя деться, Господи? — качаю головой. — Старшая школа в Красоморске всего одна. В соседний город мне, что ли, прикажешь переводиться? Выбора не оставляешь получается.

Кивает.

Бросает тряпку на подоконник. Засучив рукава белой рубашки, открывает кран с горячей водой и моет руки.

Наблюдаю за ним, прикоснувшись лбом к холодному зеркалу.

Напряжённый профиль. Стиснутые челюсти. Проступившие желваки. Поджатые губы. Хмурый взгляд.

Сглотнув шершавый ком, вставший в горле, произношу:

— Всё было нормально, пока мы дружили.

— На хрен мне не сдалась твоя дружба.

Закрывает кран. Выдирает бумажное полотенце.

— Очень жаль, что не сдалась, — чувствую, как зудят глаза. Вот-вот слёзы горячие проступят. — Раньше мне казалось, что…

— Тебе казалось, — перебивает зло.

— Это ты всё испортил. Сам виноват.

— Виноват в чём? — нецензурно выражается. — Ты думала, будет так, как удобно тебе? Ни хрена подобного, Джугели.

Выбрасывает в урну смятые бумажки. Забирает с подоконника портфель.

— Я хочу как раньше… — выпаливаю тихо. Беспомощно.

Хоть и говорю, что достал меня, но скучаю ведь. Так сильно скучаю по тому времени, что проводили вместе. Мне этого очень-очень не хватает.

— Как раньше уже не будет.

Закинув рюкзак на плечо, направляется к двери, однако перед тем как уйти, останавливается напротив, в момент повышая уровень тревоги, которую я и без того испытываю.

Смотрит воспалёнными глазами, с потрескавшимися на белках от недосыпа сосудами. Медленно изучает вблизи моё лицо, пока у меня внутри, за грудиной, самый настоящий апокалипсис разворачивается.

Бах-бах-бах.

Сердце, качающее кровь на пределе своих возможностей, лупится о рёбра с таким грохотом, что гулкой пульсацией отдаётся этот бешеный ритм и в ушах, и в глотке.

Вновь ощущаю себя неспособной выдержать этот его взгляд, выражающий нечто такое, отчего опять адски жжёт в солнечном сплетении.

Вопреки тому, что чувствую, стойко держусь до последнего.

Замечаю, как яростно бьётся жилка на его шее за расслабленным воротом рубашки.

Не дышу, казалось бы. Но всё равно проникает в ноздри его запах. Будоражащий и крайне волнующий.

Не моргаю. Чтобы не смахнуть случайно с ресниц предательскую влагу.

Не двигаюсь.

Замерла пустой, неживой статуей.

— Марсель…

Разрываюсь от противоречий, кипящих внутри.

Прогнать его хочу и одновременно с тем обнять крепко-крепко.

Разве это нормально? Нет.

Опускает взгляд на мои потрескавшиеся губы и я, не выдержав напряжения в двести двадцать вольт, резко и шумно выдыхаю свою дрожь.

— Не надо никуда переводиться, Джугели.

Это произносит, уже глядя в глаза. После чего просто уходит, оставляя меня наедине с ворохом беспокойных мыслей.

Прислонившись взмокшей спиной к холодной плитке, прикрываю веки и стою так до тех пор, пока гнетущую тишину не прерывает трель звонка.

Глава 40

Марсель

Апрель.

Кабинет директора.

Свободный. Ромасенко. Горький. И я.

Всё те же, всё там же.

— Жду объяснений, молодые люди, — строго смотрит на нас Светлана Николаевна. — Долго молчать будем? Хочу услышать причину конфликта, возникшего между вами и обучающимися одиннадцатого «Б». Из-за чего произошла драка у ворот школы?

— Какая драка, мать? Ничё не было.

— Я напоминаю, первое: тут я тебе не мать! И второе. На территории везде установлены камеры.

— Конкретно там их нет. Ты же в курсе? — хмыкает Макс.

— Опусти ногу и сядь нормально! Ещё раз спрашиваю. Что произошло?

В ответ — звенящая тишина.

Ну реально, кто станет рассказывать про стычку с бэшками? Тем более, что поводом для неё послужил поступок одного дебила по отношению к Марго, нашей психологине.

У Ромасенко ж пунктик. Издеваться над ней — исключительно его прерогатива.

— Значит, по вашей версии, ничего не было, — вздыхает директриса. — Тогда что с руками? Объясните?

— Тренировался, — пожимает плечами Дэн.

— Один уже дотренировался вне стен секции. Хочешь, чтобы выгнали, как Абрамова?

Недовольно поджимаю губы.

Обязательно упоминать конкретно мой пример? Обойтись без этого никак?

— Горький? — ждёт пояснений от него.

— На физре, об козла стесал.

— Об козла… — повторяет она за ним. — А фамилия козла случайно не Голенищенко?

Пацаны ржут.

— Ну а ты?

Николаевна переключается на меня. Смотрит в упор испытующе.

— Упал с мотоцикла, — пожимаю плечом.

— Третий раз за месяц? Горе-ездок.

— Да.

— А я… — заводит Макс.

— Тебя даже слушать не хочу! Вот что… Я устала от ваших выходок!

— Старые песни о главном начинаются, — бормочет он раздражённо.

— Если с тобой всё понятно, — машет рукой на сына, — то как насчёт вас, ребята? Поступать в приличные учебные заведения не планируете?

— Видимо, нет, — присоединяется к разговору завуч. — Совсем о своём будущем не беспокоятся. Думаю, коллеги, нужно всех поставить на учёт в полицию!

— Поддерживаю! Сколько предупреждений было! — поддакивает соцпедагог.

— А сколько нарушений за прошедшие два месяца! Драки, вандализм, девиантное поведение!

— Ой, да чё вы…

— Не чё, а что, Ромасенко! Ни стыда, ни совести! Только и делаешь, что мать подставляешь! Курение, распитие алкоголя, порча чужого имущества!

— Я совершеннолетний. Мать за меня ответственность уже не несёт.

— Окончить школу спокойно ты можешь, совершеннолетний? Молва о тебе на весь город!

Макс закатывает глаза.

— Пожалей-то самого близкого человека, скотина бездушная!

— Поосторожнее с высказываниями, женщина-одуван. У вас, кстати, шиньон отваливается.

— Хамло! Всё-таки надо было сдать его в спецшколу, ещё тогда, в восьмом классе! — шипит, поправляя искусственную накладку.

— Ничего. Получит аттестат и пойдёт в армию. Сил моих нет больше… — произносит Светлана Николаевна, снимая с переносицы очки.

— Вы на себя-то посмотрите. Уличная гопота, ей Богу!

— Этот изрисованный… Весь уже в наколках!

— Ваще не весь.

— Готовишься в места не столь отдалённые, Павел? — интересуется завуч, глядя на Горького. — Чтобы приняли за своего?

— Странная у вас теория, — усмехается друг.

— Когда отец или мать явятся в школу?

— Им некогда. У них суды и разгар бракоразводного процесса.

— Это не повод! Заниматься твоим воспитанием — их прямая обязанность.

— Они не придут.

— Дед значит пусть приходит!

— Деда не трогайте, ясно?

— Не трогайте. Вы посмотрите на него! Указывать ещё нам будет! — стучит ладонью по столу соцпедагог.

— Вернёмся к нашей беседе, — директриса устало потирает лоб. — Голенищенко и Боков утверждают, что вы на них напали.

— Они пи… Лгут короче.

Вдох-выдох кислорода сквозь зубы.

Мать Ромасенко явно в очередной раз теряет терпение.

— Светлана Николаевна, с ними нужно что-то делать. Оборзели в край! Хамят, никого не слушают, устраивают в школе беспредел! Вседозволенность налицо! Шац не справляется, — качает головой завуч.

— Она-то тут причём?

— При том, Свободный! Матильда Германовна — ваш классный руководитель. Который, что печально, не в состоянии призвать вас к порядку и дисциплине! Всю школу на уши поставили своими выходками! Что ни день, то происшествие! Прогулы, битые стёкла, сорванный учебный процесс, конфликты с мордобоями, аморальщина!

— Аморальщина? — вскидывает бровь Ромасенко.

— Ещё раз увижу тебя в женском туалете или женской раздевалке спортзала… — грозится соцпедагог.

— С кем-то конкретным или вообще?

— Ну какое хамло!

— Так, пошли все писать объяснительные в соседний кабинет, — выгоняет собравшихся Светлана Николаевна. — Абрамов, ты — пока задержись.

Приходится снова опуститься на стул.

Какого чёрта ей от меня надо?

— Через десять минут жду объяснительные!

— Чё писать-то, если писать нечего?

— А ты сядь и хорошенько подумай, Денис! А не подумаешь, придётся мне сделать звонок твоему тренеру!

— Не надо тренеру.

— На выход! Видеть вашу компанию уже не могу. Тошно!

Вышеупомянутая делегация перемещается в соседнее помещение.

— С тобой хочу пообщаться тет-а-тет.

— На тему?

— На тему твоего вызывающего поведения.

— И снижения успеваемости, — вставляет свои пять копеек завуч.

— Она давно снизилась. Опоздали с промывкой мозгов года на два.

— Послушай, Марсель, — двигает к себе какую-то таблицу. — Впереди экзамены, а ты пишешь диагностические работы по русскому языку и математике на двойки.

— Он даже не пытается выполнить задания. Сдаёт, Светлана Николаевна, девственно чистые листы!

— Ты можешь это как-то объяснить?

— Не хочу — не пишу. Такое объяснение катит?

— Нет не катит! Ты перестал заниматься совершенно!

— Ситуация аналогичная по всем предметам. Кроме физкультуры, — докладывает завуч директрисе.

Усмехаюсь.

— Очень весело, Абрамов. Что в аттестате по итогу будет?

— Да мне как-то плевать.

— Ну-ка не выражаться! Следи за языком! И выплюнь, наконец, жвачку.

Сверлит меня взглядом-бензопилой, но я продолжаю жевать.

— Распоясался окончательно! Говорила я вам, что это было затишье перед бурей. Так и оказалось, собственно.

— Марсель, скажи, возможно, тебя что-то беспокоит?

Мать Ромасенко примеряет на себя роль хорошего полицейского.

— Котлеты в столовке стали дерьмовые.

— Да он над нами просто издевается! — возмущённо кудахчет завуч.

Вскидываю руку с часами.

— Мне пора идти за сестрой в соседнее здание.

За спиной открывается дверь.

— Мы с тобой ещё не закончили!

— Ну, пять минут у вас есть максимум, — откидываюсь на спинку стула и вытягиваю ноги. — Вещайте, давайте, Людмила Петровна. Что там ещё за претензии?

Неожиданно получаю хороший такой подзатыльник.

— Встал.

Растерянно моргаю.

Увидеть отца тут, в кабинете директора, я никак не ожидаю. Он ведь уезжал в Москву по работе. Полтора месяца не виделись.

— Добрый день, Ян Игоревич, спасибо, что пришли. Мы не стали беспокоить вашу жену. Понимаем, ей сейчас волноваться нельзя.

— Как раз-таки из-за того, что она нервничает, я здесь

— Присаживайтесь.

— Ты когда приехал? — потираю ушибленное место.

— Рот закрыл и встал. С каких пор нужно повторять дважды?

Давит взглядом, пока я поднимаюсь.

Злой и сердитый. Сразу считываю. По глазам.

— Позволите, я начну? — завуч принимается озвучивать тот бесконечный перечень претензий, который у неё накопился. — Мы крайне обеспокоены сложившейся ситуацией. Ваш сын абсолютно не готовится к сдаче экзаменов. На уроках он апатичен и отстранён. Из учебных принадлежностей — ручка и блокнот, в котором пишется, отнюдь, не классная работа. Тесты, задания парень не выполняет, к доске выходить отказывается. Когда настроение агрессивное, может сорвать урок. Что недопустимо, как вы понимаете.

— Ян Игоревич, — вступает в беседу мать Ромасенко, — прости, Марсель, но озвучу это при тебе. Смею предположить, что резкая перемена в твоём поведении напрямую связана с проблемами личного характера.

— Я разберусь, — произносит отец тоном, не предвещающим ничего хорошего.

— Возраст сложный. Зачастую происходящее кажется драмой и трагедией, но так ли это на самом деле?

— Я вас умоляю. В чём драма, Светлана Николаевна? Абрамов чуть ли не каждый день сажает на свой страшный рычащий мотоцикл новую барышню. Общество потребителей наблюдаем. Ни ценностей, ни морали.

— А вы, я смотрю, пристально за мной следите?

— К несчастью приходится.

— Хотите и вас покатаю?

Отец медленно поворачивает голову в мою сторону и мне приходится благоразумно заткнуться. Ведь обычно, когда я испытываю его терпение, дело заканчивается плохо.

— Нет ну это ни в какие ворота… — оскорблённо задыхается возмущением завуч. — Он у вас обнаглел донельзя! Вы вообще в курсе, что творит вместе со своей гоп-компанией?

— Полагаю, что да.

— Рубашку застегни! И подстригите его в конце-концов! За своими кудрями ничего не видит.

— Даже до волос докопалась, — фыркаю. — Что за женщина?

— Выйди отсюда.

— Да с радостью, бать.

Забираю рюкзак и покидаю опостылевший кабинет, хлопнув напоследок дверью.

— О, Сонька!

Падаю на диванчик рядом с сестрой.

Отвлекается от книжки, которую держит в руках.

— Чего уставилась?

Замечаю, что палит неотрывно.

— Ты опять разговариваешь со мной? — подозрительно прищуривается.

— Я и разговаривал.

— Нет, давно нет, — насупившись, изрекает.

— Чё с бантом? — дёргаю за растормошенную ленту.

— Чё с пальцами? — пялится на содранные костяшки.

— Так, фигня.

— Вот и у меня фигня.

— Какие оценки в дневнике сегодня?

— У нас нет оценок, алё.

— Я про смайлики эти ваши дебильные.

— Печальный стоит по матеше. И по музыке.

Хмыкаю.

Достойная растёт смена.

— Это та девчонка, которая к нам приходила? — спрашивает, уставившись на противоположную сторону холла.

— Какая из? — уточняю, мазнув взглядом по одноклассницам, проходящим мимо.

— Не дуркуй. Та, что в клетчатом сарафане.

— Она, ну.

— Баранки гну. Чё грустная такая?

— Мне откуда знать, — достаю телефон, чтобы написать пацанам и выяснить, где они есть.

— Ты её больше не лова-лова? — выдаёт сестра, выдержав паузу.

— Нет никакой лова-лова, Сонь.

— Есть, — упрямо спорит. — Вот у папы с мамой.

— Родители не в счёт. Это — исключение. Всё остальное — шляпа полная. Поняла?

— Поняла, — кивает мелкая.

— Ты чё опять тут? Прописался?

— Типа того.

Возле нас появляется Милана.

— Привет, бандитка! — она треплет Мелкую по волосам.

— Привяу.

— Как дела?

— Полная шляпа, видишь? Папа там, у крысы-директрисы из-за какой-то фигни, — показывает пальцем назад.

«Примем меры».

Слышим голос отца и уже в следующую секунду дверь открывается.

— До свидания, Ян Игоревич.

— Папочка! — пищит Гном.

— Все в сборе? — он окидывает присутствующих хмурым взором. — Поднимаемся и выходим к машине, я скоро подойду, — отдаёт ключи Милане.

— Бать, я пока не домой. У Горького…

— Ты глухой или туго доходит? Я сказал, поднимаемся и шуруем к тачке, — повторяет ледяным тоном, даже не дослушав.

Стиснув челюсти, провожаю взглядом его спину и уже знаю, что сегодня сделаю по-своему. Даже если мне дорого обойдётся этот бунт.

Глава 41

Тата

Раннее утро. За окном чирикают птички. Лёгкий ветерок колышет тюль, сквозь которую пробиваются первые лучи солнца.

Лежу в постели. Вставать не хочется от слова совсем. Весна на улице, но не в сердце.

Заставляю своё тело выбраться из-под одеяла. Перемещаюсь в душ, где утренние ритуалы помогают привести себя в порядок.

Высушив волосы феном, возвращаюсь в комнату. Сажусь напротив зеркала и принимаюсь за макияж.

В последнее время предпочитаю неброский и естественный. Просто для того, чтобы придать лицу здоровый вид и румянец.

Подкрашиваю тушью ресницы, когда взгляд падает на календарик, прикреплённый к зеркальной поверхности.

Сегодня пятнадцатое апреля.

Чуть-чуть бы продержаться ещё и всё.

Тяжело вздыхаю.

Стоит упомянуть о том, что за последние три месяца много чего случилось. Однако самая главная весть пришла в дом Зарецких относительно недавно.

Спешу сообщить. Новый адвокат отца, нанятый в начале февраля моим дедом, оказался куда толковее предыдущего. Если коротко, папу отпустили. Пока он под подпиской о невыезде, но всё же на воле, что безгранично меня радует.

Можно сказать, что именно желание поскорее вернуться в Москву к отцу и даёт мне силы, внутренне подпитывая.

У нас уговор. Я сдаю экзамены и оканчиваю школу здесь, в Красоморске. Реально ведь сама понимаю, что переводиться сейчас назад в столицу — глупость несусветная. Несмотря на некоторые трудности, мне нужно доучиться.

Пусть даже элементарно назло одному человеку…

— Ты прекрасно выглядишь, дорогая, но…

— Это твоё «но» всё портит, ба.

— Ты опять плохо спала? — обеспокоенно спрашивает она за завтраком.

— Голова болела.

— Это плохо, милая.

— Может, показать её врачу? — глядя на меня, хмурится дед.

— Пожалуй, это не помешает.

— Позвони, договорись о встрече, — советует он ей.

— Не нужно. Со мной всё в порядке, — спешу вмешаться. — Просто период сложный. Усиленно готовлюсь к экзаменам, вы же знаете.

— Экзамены-экзаменами, а здоровье важнее. Если что-то беспокоит, необходимо обратиться к врачу.

— Кто бы говорил, — нараспев произносит бабушка, тут же встречая его недовольный взгляд. — Что? Забыл, как недавно лежал с дающей звезды поджелудочной и отказывался от людей в белых халатах? — любезно напоминает она ему.

— Я уехала, — допиваю сок и встаю.

— Вернёшься поздно?

— Да. Сначала у меня допы в школе, потом с шести до девяти теннис.

— Не забудь, — уже по традиции суетится бабушка Алиса, вкладывая мне в руки пакет с обедом.

— Спасибо. Пока, — целую её в щёку и машу деду.

— Осторожно, — наставляет он.

Что подразумевается под этим «осторожно»? Без понятия. Все опасности мира, полагаю.

— Доброе утро, дядь Петь, — здороваюсь с водителем, греющимся на солнышке у машины.

— Доброе утро, красавица, — улыбается, любезно открывая мне дверь.

Пока едем до школы, болтаем с ним про экзамены.

Дядя Петя рассказывает невесёлую историю о том, как сын завалил ЕГЭ два года назад. Я слушаю и параллельно читаю сообщения от Левана во Френдапе.

Леван Горозия: «Долго дуться на меня собираешься?»

Леван Горозия: «Завязывай со своим игнором, Тата. Это начинает напрягать»

Леван Горозия: «Я уже не раз объяснял тебе. Ничё там в клубе этом не было. Просто погуляли с пацанами и немного повеселились. Ну, перепил, с кем не бывает?»

Леван Горозия: «Давай поговорим?»

Поговорим.

Раздражённо убираю телефон в сумку.

Не хочу разговаривать до сих пор. А ведь прошёл уже целый месяц с того момента, как я увидела видео с вечеринки, посвящённой дню рождения моего жениха.

Вспоминается наш разговор, состоявшийся в доме его родителей на новогодних каникулах.

Где будешь праздновать свой день рождения?

Да не думал пока. Родители планируют собрать кучу гостей. Родственники из Грузии припрутся. Сама в курсе, как это бывает.

Торжество с родственниками и правда было. Леван прислал мне в тот день много фотографий с праздника. Звонил даже, рассказывал о семейном мероприятии. А вот о том, что собирается ехать с друзьями в клуб, умолчал. Я не знала об этом. Просто случайно наткнулась на публикацию его товарища. Там-то, собственно, и увидела своего жениха. Таким, каким прежде никогда не видела…

И нет. Я не держу на него зла за то, что он туда пошёл. Мне обидно, что от меня скрыли сам факт.

— Хорошего дня.

— Спасибо!

Выбираюсь из машины. Иду к пешеходке и уже оттуда слышу знакомые голоса и смех.

Настроение падает в ноль. Потому что на пути у меня Абрамов с друзьями.

Казалось бы, пора привыкнуть к тому, что часто пересекаемся, но я не могу.

— Большой? — долетают обрывки их разговора.

— Тебе понравится.

— Ну Марсель! — наигранно возмущается незнакомая мне девчонка.

Парни смеются.

— Я про движок! Вы дебилы совсем?

Хохот становится громче, а Kаwаsаki, прежде, чем замолкнуть, издаёт устрашающий рёв.

Просто пройди мимо них, Тата. Пять метров — и ты у калитки. Всего-то.

Контролирую каждое своё движение. Иду, как всегда, уверенно и гордо. С высоко поднятой головой. С абсолютно безразличным выражением лица.

Изобразить его, признаться, удаётся с трудом, но, совершенно точно, с задачей я справляюсь.

Секунда. Две. Три.

Вот шумная компания рядом.

Затыкаются как-то резко, прекращая оживлённую беседу. Обращают на меня внимание. Поворачивают головы, как по команде.

Шаг. Шаг. Шаг.

Смотрю прямо.

В такт постукиванию моих шпилек по асфальту где-то в горле оголтело тарабанит сердце.

— Хватит на неё пялиться, алё, — слышу тихий и крайне недовольный комментарий девчонки, сидящей пятой точкой на Его мотоцикле.

Не всех ещё перекатал? Лично я со счёта уже сбилась.

— Было бы на что смотреть, — отзывается Абрамов.

Открыто усмехнувшись, всё же смещаю на него фокус и тут же натыкаюсь на ответный мрачный взгляд.

Глаза, естественно, не отвожу.

Принимаю весь исходящий от него негатив и ровно столько же возвращаю бумерангом назад, когда мозг поочерёдно принимает и анализирует детали.

Моргаю. Однако на сетчатке всё равно отпечатывается очередная картинка с его участием.

Запоминаю, к сожалению…

Он стоит меж её раздвинутых ног. Одна ладонь лежит на бедре. Вторая держит за лицо.

Наклоняется ближе.

В следующий миг они целуются. Под свист и улюлюканье довольной публики.

Улыбаюсь, невзирая на то, что в груди адов пожар полыхает.

Плевать на него. Плевать!

Пересекаю площадку, а по венам будто серная кислота растекается.

Причиняя нестерпимую боль.

Убивая.

Безжалостно уничтожая мои внутренности и оставляя целой лишь внешнюю оболочку.

Шаг. Шаг. Шаг.

Ступеньки.

Сглотнув, открываю дверь и опять прокручиваю в голове мысль о том, что совсем-совсем его не знала.

Тот парень, с которым я дружила, и тот, кого я ежедневно вижу теперь — два абсолютно разных человека.

Марсель в один момент как по щелчку изменился.

А может, я действительно была незнакома с этой его тёмной стороной.

Пожалуй, Милана права. Как сказала она недавно про своего брата: «Какие гены, такие и чебурашки».

*********

На майские Матильда Германовна пытается сорганизовать очередной поход, однако администрация школы категорически против этой затеи. Максимум, что разрешают, сводить класс в ретро кинотеатр и пиццерию.

Выходные пролетают очень быстро и вот мы снова сидим за партами. Пишем итоговый пробник по математике. Дальше уже всё. Двадцать шестого состоится сам экзамен.

Покручиваю ручку пальцами и думаю над уравнением, решить которое пытаюсь в третий раз.

— Почему так долго? — недовольно отчитывает математичка вошедшего в класс Абрамова.

— Потому что.

Идёт уверенной походкой к своему столу.

— Это что за объяснение?

— А какого объяснения вы ждёте?

Садится.

— Ты отсутствовал двадцать пять минут! — возмущается учительница.

— И?

— Это недопустимо!

— Недопустимо для кого? Для вас? — уточняет, усмехнувшись.

— Есть правила, Абрамов! И мы им подчиняемся.

— Подчиняйтесь ради Бога. Ко мне только не лезьте.

— Я ещё раз повторяю, — цедит она сквозь зубы. — Выходить на пол урока вы не имеете права!

— Это где прописано? — лениво интересуется парень.

Замолчи уже! Молю я мысленно.

Но его, как всегда, не остановить.

— Нет такого положения. Даже на настоящем ЕГЭ время отсутствия не регламентировано. Вы же в курсе, да? Я могу выходить столько раз, сколько захочу. И находиться вне аудитории так долго, как пожелаю.

— Прекрати мне перечить!

— А вы не вводите в заблуждение присутствующих.

Лицо математички багровеет от злости.

Она встаёт со стула и направляется в нашу сторону.

Цок. Цок.

Её фигура нависает над ним.

— Почему черновик и бланки снова пустые? — осведомляется, осмотрев листы бумаги, к которым Марсель и не думал прикоснуться.

— Потому что мне так хочется.

Педагог, криво поджав губы, взирает на него сверху низ.

— Ты не сдашь ни один экзамен, Абрамов.

— Даже если так, — безразлично пожимает он плечом.

— Что ж. Пусть высшее образование получает тот, кто действительно к этому стремится.

— Согласен с вами полностью.

— Убери посторонние вещи.

— Какие?

— Наушники вынь из ушей!

— Нет резона. Они успели разрядиться ещё до того, как вы их заметили.

— Этого тоже быть на парте не должно!

— Руки, эу, — не позволяет ей забрать блокнот. Первым его хватает.

— Наушники и записную книжку сюда! — строго требует учительница, протянув ладонь.

— Послушайте, оставьте его в покое. Не хочет писать пробник, пусть не пишет, — вмешивается Полина. — Очень отвлекают ваши споры. Невозможно сосредоточиться!

— Помолчи, Филатова. Я никому не позволю нарушать дисциплину!

— Чё вы до него докопались, реально, — присоединяется к разговору Ромасенко. — Изначально он сидел и никому не мешал. Сами его зацепили.

— Посмотрите-ка, кто у нас в защитниках, — пренебрежительно фыркает математичка в ответ. — Ещё один потенциальный двоечник. Ну ничего-ничего, жизнь всё на свои места расставит. И крутизну эту вашу обломает быстро. Первый снаркоманится. Благо, у родителей есть другие дети. Второй попадёт за решётку, будущий зек. Оба закончите соответствующе!

— Всё сказали?

— Вышел отсюда! — громко кричит на Абрамова.

— Не орите на меня, — отражает тот ледяным тоном. — У вас проблемы с самоконтролем?

— Закрой рот, щенок! — её ноздри раздуваются, а пальцы левой руки сжимаются в кулак.

Я ведь позади него сижу, все детали происходящего вижу.

— Что за необоснованная агрессия? Мужика нет? Или школа до такой степени вызывает отвращение?

— Братан, харэ, забей, — Паша пытается усмирить товарища.

— Нервная система явно дала сбой, пора завязывать с преподавательской деятельностью и идти к неврологу.

Мегера резко бледнеет.

— Как смеешь так со мной разговаривать! Ты — маргинальное ничтожество!

— Следили бы вы за языком, педагог.

— Пошёл вон! — она, часто дыша, указывает пальцем на дверь.

— Отлично. То, что нужно.

Кучерявый, усмехнувшись, поднимается со своего места и, прихватив с собой полупустой рюкзак, под пристальным вниманием всех присутствующих выходит из кабинета. Напоследок от души хлопнув дверью.

Тик-так. Тик-так.

В образовавшейся тишине слышно, как перемещается стрелка настенных часов.

Ромасенко, смахнув бланки с парты, тоже встаёт.

— Это ещё что такое?! Сел! Вы итак оба на учёте!

— Клал я на ваш учёт.

Уходит из класса вслед за другом.

— Я буду жаловаться на тебя в Департамент! И твоя мама-директор тебе не поможет!

Переглядываемся с Илоной. Она выгибает бровь.

— Потерянное поколение. Ваша вседозволенность не знает границ! — наклоняется, чтобы поднять с пола листы.

— А ваша? — зачем-то выдаю я вслух.

Она выпрямляется и хмуро на меня взирает.

— Не оправдываю поведение Абрамова, но вы тоже позволяете себе слишком много.

— Факт, — подаёт голос Паша. — Такими словами с лёгкостью разбрасываетесь. Наркоман, зек, щенок, маргинальное ничтожество.

— Ага. Думает, если училка, то всё можно.

— Закрыли рты! Униженных и оскорблённых из себя, видите ли, строят. Ты, Зайцева, уж вообще бы молчала! Интеллекта хватает лишь на то, чтобы подобрать цвет юбки.

— Чего?

— Я тоже сдаю, — Горький отдаёт ей бланки.

— Звонка не было! Вернись сейчас же!

Но он игнорирует её команду.

— И правда. На фиг, — подскакивает со стула Рыжая.

— Давайте тогда уж все сдадим, — предлагает Петросян.

— Тринадцать минут до конца урока! Сели все!

Поздно. Реакция запущена. Одноклассники толпой покидают кабинет математики. Мы — не исключение.

— Филатова, ты-то куда?!

— Простите, — Полина опускает глаза, но продолжает путь до двери вместе с нами.

*********

Два часа спустя сидим в актовом зале, ведь по расписанию сейчас репетиция с хореографом.

— У меня нет слов, ребята. Осталось всего ничего до выпуска, а вы себя ведёте подобным образом, — глядя на нас, расстроенно качает головой Шац.

— Математичка сама виновата. Совсем берега попутала.

— Максим, — устало вздыхает классный руководитель, — не тебе про берега вещать.

— Матильда Германовна, она не имеет права нас оскорблять! Тупой меня назвала! Я матери пожалуюсь.

— Мы будем танец репетировать или как? — осторожно вклинивается в беседу девушка-хореограф.

— Да, извините, Елена Александровна, я с ними позже переговорю. Репетируйте.

Шац отходит, но зал не покидает.

Будет здесь. Уже боится оставлять нас без надзора.

— Всё, мальчики-девочки, — хлопает в ладоши Елена Александровна, дабы привлечь наше внимание, — по местам и погнали. Повторяем первый кусок и учим следующий. Времени у нас очень-очень мало.

Расходимся. Начинает играть музыка.

— И… Раз, два.

— Джугели, есть разговор.

Обхожу вокруг Паши круг.

Так уж сложилось. Я танцую с ним. Горький сам выбрал меня в пару, хотя я вообще не планировала принимать во всём этом участие.

И да. В тот вечер они с Абрамовым подрались…

— Какой разговор?

— У меня в пятницу днюха. Собираемся у Дэна дома. Придёшь на вечеринку?

— Спасибо за приглашение, но нет. Не приду.

— Почему? Филатову и Вебер тоже позову.

Закручивает меня к себе, а затем раскручивает в сторону.

— Паш…

— Там будет много народа. Не переживай насчёт Марселя.

— Я не переживаю. Просто не хочу лишний раз с ним пересекаться. Мне хватает того, что вижу в школе, — добавляю раздражённо.

— Слушайте мелодию, не торопитесь. Вперёд-назад. Вперёд-назад. Денис, ты все ноги партнёрше истоптал! Как медведь, ей Богу!

— Ты же понимаешь, что он нарочно всё это делает.

— Что именно?

Выполняем поддержку и прыжок вверх.

— Я про девчонок.

— Мне всё равно, — припечатываю решительно. — Его девчонки — вообще не моё дело.

— Тогда тем более приходи. Не отказывай имениннику. Спляшем.

Движемся по кругу, вальсируя.

— Тебе мало танцев трижды в неделю?

Смеюсь.

Останавливаемся, а в следующую секунду в нас врезается Абрамов со своей партнёршей.

— Расстояние держите, сколько раз повторять, — кричит хореограф, пока парни обмениваются взглядами.

— Дальше, друзья! Не тормозите! Сбились — исправляйте ситуацию.

Подстраиваемся в ритм.

— Он страшно бесится, кстати.

— По поводу?

— Из-за того, что я тебя трогаю, — ухмыляется.

Чего?

— Каждый раз после репы высказывает. То я много тебе улыбаюсь. То рука моя низко, то я слишком близко к тебе стою.

Ушам своим не верю.

Обалдел?

— Не ему решать, кому и как меня трогать, — отзываюсь сердито.

Поворот.

— Не собирался ведь плясать. Отказался изначально, помнишь?

— И что?

— Думаешь, зачем потом сюда заявился? Чтобы наблюдать за нами и контролировать процесс.

— Чушь какая.

А сама, будто бы случайно отвожу взгляд чуть вправо и тут же натыкаюсь на его глаза.

Ещё пару раз так делаю с промежутками в несколько секунд.

Похоже, Абрамов действительно чересчур пристально следит за нашей парой.

— Так. Это было ужасно, но ладно. Учим дальше, — Елена Александровна становится перед нами и показывает следующее движение.

Глава 42

На день рождения к Паше Горькому я всё-таки иду. Хвала Небесам не одна, а в компании Филатовой и Вебер.

— Симпатичное платье, Полин.

— Не моё. Тата предложила его померить и вот… — она смущается, хотя выглядит чудесно.

— На ней это платье сидит гораздо лучше, чем на мне.

— Ещё бы! С такими верхними девяносто.

— Илона! — староста окончательно заливается краской и становится бордового цвета.

— А чё? Мальчишки до сих пор их обсуждают. Я сама лично слышала. Ты у нас негласно Мисс-буфера теперь. Не знала?

— Какой кошмар!

— Ничего не кошмар. Гордись тем, чем мать-природа наградила.

— Тоже мне достояние…

— Мы на месте, — сообщает водитель, притормаживая у ворот красного, кирпичного дома, с территории которого доносится музыка и смех.

— Спасибо, дядь Петь! Я напишу, когда приехать. Мы ненадолго.

— У меня указание от Эдуарда Сергеевича.

— Что за указание? — напрягаюсь.

— Ждать. Я вон туда вперёд отъеду к соснам.

— Ясно, — закатываю глаза.

Тотал контрол в исполнении деда, как и прежде, вызывает лишь раздражение.

Он совсем мне не доверяет. На вечеринку не отпускал. Притом, что время ещё детское, да и выходные завтра. Еле уболтали его на пару с бабушкой.

Вылезаем из машины. Аккуратно вытаскиваем на улицу синие шары с прикольными надписями.

— Держите крепко, улетят.

— Какой большой домина! — восхищённо охает Филатова второй раз за вечер.

— Это тебе не наши хибары, — хмыкает Илона.

— Открыто вроде, — Полина толкает калитку. — Так войдём или позвоним?

— На фига трезвонить, Филь? Мы же по приглашению пришли, — цокает языком Вебер. — Заходи уже. И хватит без конца поправлять платье.

— Непривычно короткое.

— Нормальное, Полин. Оно куда длиннее моей юбки, — успокаиваю её, пока направляемся к заднему двору, где, судя по звукам, и находится молодёжь.

— Тебе идёт. Ты смелая, уверенная в себе, а ещё высокая и длинноногая.

— Обалдеть, у них тут и бассейн имеется, — присвистывает Илона в тот момент, когда кто-то из парней с диким ором прыгает в воду.

— Я плавать не буду, — Филатова резко притормаживает.

— Мы тоже. Расслабься, — кладу ладонь ей на плечо. — Никто не заставит. Идём. Вон Паша, — замечаю именинника у зоны барбекю.

— Привет!

— О, здорова, девчонки! — оставляет шампура на Чижова и идёт нам навстречу.

— С днём рождения!

Вручаю шарики.

Обнимаемся.

— А поцеловать? — показывает пальцем на скулу.

Раньше я ни за что бы этого не сделала, но сейчас… Почему нет?

Чмокнув его в щёку, отхожу.

— Хэпи бёздэй, Паша!

— Мы поздравляем тебя с совершеннолетием! Желаем спартанского здоровья, счастья в моменте, исполнения заветных желаний и, конечно же, успешной сдачи ЕГЭ! — произносит Полина с выражением.

— Пань, новых татуировок, сумасбродства и веселья! Ура! — Илона взрывает хлопушку, осыпая именинника разноцветными блёстками.

— Вот подарки. Держи.

— Ого! Спасибо, — парень широко улыбается, что случается довольно-таки редко. — Проходите к нашим. Щас перекусим и пойдём в дом тусить.

Перемещаемся к бассейну. Играет музыка. Кто-то из ребят плавает и резвится в воде, а кто-то сидит на лежаках, активно общаясь между собой. Людей на празднике, и правда, много.

— Мать честная! Филатова, второй раз в жизни не признаю в тебе монахиню-заучку! — таращится на Полину Зайцева.

— Дружба с Джугели ей идёт, — ухмыляется Ромасенко, заценив прикид старосты.

— Ну так и я о том. Может ведь при желании выглядеть по-человечески.

Хочу сказать, чтобы отстали от подруги, но уже в следующее мгновенье кто-то прыгает в бассейн и в меня летит фонтан брызг.

Поворачиваюсь.

Вижу, что в воде Абрамов и две девчонки.

Хмуро взираю на одноклассника.

Придурок. Нарочно это сделал, сто процентов.

Ещё и смотрит на меня исподлобья. Явно недоволен тем, что я сюда заявилась. Будто бы это его вечеринка!

— Эу, народ! Берём тарелки и встаём в очередь. Жратва готова! — громко сообщает Чиж.

********

В целом, праздник проходит неплохо. Вкусная еда, экивоки^[29], пледы на траве, песни под гитару.

И неважно, что играет на ней тот, кого меньше всего хотелось бы сейчас видеть.

Просто сижу и слушаю Его голос. Это, пожалуй, единственное, что осталось от Марселя, которого я знала.

— Эй, Котов, Вепренцева, ау! — ребята зовут парочку, целующуюся у дерева. — Вы нам прямо тут детей не заделайте.

Парень показывает им средний палец.

— Ромас, это правда, что они жениться собираются? — интересуется Петросян.

— А твоё какое дело?

— Они ж пошутили насчёт свадьбы? — поддерживает тему Петров.

— Не пошутили, — отзывается Максим нехотя.

— Реально, что ли? — пучеглазится Петросян.

— Реально. Но предки обеих сторон против.

— Неудивительно, их можно понять, — делится своим мнением Зайцева. — Ну вот скажите мне, кто вступает в брак так рано? Зачем? Что в голове вообще? Чем думают?

— Спроси у Джугели, она расскажет от первого лица, — бросает Абрамов ядовито.

Чёрт…Что?

На меня пялятся все присутствующие.

Секунду. Две. Три. Четыре.

— Она тоже женится?

— Выходит замуж, Петросян, — поправляет его Филатова. — И вообще, спрашивать о таких вещах неприлично.

— Чё, серьёзно выходит замуж?

Кто-то присвистывает.

— Значит, это правда? — оживляется Зайцева. — Тот грузин на фоточках во Френдапе твой жених?

— Да.

— Тогда это многое объясняет, — хмыкает она, стреляя взглядом в Абрамова.

— И всё-таки, зачем так рано? — возвращается к животрепещущему вопросу Чижов.

— Потому что папа так решил, — цедит Марсель сквозь зубы.

— Замолчи. Это не так, — прожигаю его взглядом.

Такая злость берёт неимоверная!

— Тебя насильно выдают замуж? Дань традициям?

А это уже Милана. Она, на удивление, тоже приехала поздравить Пашу.

— Подождите. То есть получается, что предки нашли жениха и заставляют…

— Конечно нет! — перебиваю Петросяна. — Никто меня не заставляет. Мы с Леваном знаем друг друга с самого с детства. И замуж я за него собираюсь исключительно по своему желанию.

— Сама-то веришь в эту чушь? — снова прилетает от Кучерявого.

— Послушай, — сердито на него смотрю, — что ты себе позволяешь?

— То, чего ты себе никогда не позволишь. Озвучиваю правду.

— Какую ещё правду? — смеюсь, качая головой.

— Обыкновенную, — отзывается он лениво.

Прищуриваюсь и чеканю по слогам рикошетом:

— Не нужно выдавать желаемое за действительное.

Кап. Кап. Кап.

Холодные капли падают на горящую огнём кожу.

— Поясни-ка…

Марсель стискивает челюсти и на его лице от злости отчётливо проступают желваки.

— Так, ребят, стоп. Завязывайте, — спешит вмешаться Милана.

— Да, харэ. Давайте в дом, а то дождь начинается, — поддерживает сестру Абрамова Денис.

Он первым медленно поднимается с травы, забирает одеяло и, прихрамывая, направляется к задней двери.

— Погнали. Пледы соберите! — командует Паша и гости быстро покидают двор.

— Звездец. В этот раз соперник отделал Свободного будь здоров. Как ты с ним танцевать будешь, Филь? — озадаченно закусывает губу Илона.

— Не знаю, — Полина растерянно смотрит парню вслед. — Танцы — не главное. Впереди экзамены. Как их сдать нормально, когда тебе ежедневно стучат по голове…

— Кто о чём, а Филатова об экзаменах. Идём, девчонки. Промокнем, заболеем.

Замираю в нерешительности.

— Я, наверное, домой поеду.

Осадок от стычки с Марселем остался просто отвратительный.

— Да перестань, Тата. Ты из-за Абрамова?

— Не бери в голову. Пошли, посидим ещё немножко, дождь переждём, — Полина цепляет меня за руку и тащит за собой.

Сливаемся с толпой ребят и уже скоро оказываемся в просторной гостиной.

Полутьма. Основное освещение не работает. Только то, которое на стенах и торшеры. Плюс в центре зала крутится разноцветный зеркальный шар, установленный на полу.

— Тут присядем?

Находим себе местечко в углу. Открываем бутылку лимонада, разливаем по стаканам и наблюдаем за происходящим. Начинается обещанная Пашей дискотека.

— Ты успокоилась? — спрашивает Илона, наклонившись ко мне.

Киваю. Хотя внутри меня всё ещё бушует буря.

— Он нарочно тебя цепляет. Ежу понятно.

— Зачем?

— Как зачем? Специально на эмоции выводит. Самого ведь нещадно колбасит уже который месяц. Никак смириться с твоим отказом не может.

— А по-моему, у него отлично получилось переключиться. Кого только на своём мотоцикле не перекатал!

— Пф-ф. Это так, показуха, — отмахивается Вебер. — И желание поиграть на твоих чувствах.

— До тошноты, если честно.

— Держи удар. Провоцирует, Тата. Вот даже прямо сейчас.

— В смысле?

Проследив за её взглядом, стремительно прихожу в состояние ужаса и паники.

Боже…

Абрамов уверенной походкой направляется прямо сюда.

Глава 43

Вот чувствовала же, что надо уезжать домой. Зачем повелась на уговоры Филатовой?

По мере того, как Марсель приближается, сильнее стискиваю пальцами бокал.

Чего он от меня хочет? Чего добивается, в конце-концов?! Игнорировал ведь столько времени, а теперь что?

Сердце тарабанит о рёбра. В ушах гулко пульсирует. Тело — сплошной оголенный нерв.

Вот он подходит.

Останавливается напротив и, прожигая взглядом, зло произносит:

— Пошли.

— Что?

Сперва даже теряюсь от этого повелительного тона.

— Танцевать, говорю, пошли, — раздражённо поясняет сквозь зубы.

Танцевать?

ТАНЦЕВАТЬ???

— Нет, — отвечаю незамедлительно, стараясь сохранить показательное спокойствие.

— Нет, — убито повторяет Марсель, и глаза его мгновенно темнеют от гнева.

— Я… Имениннику обещала.

Прости, Боже! Клянусь, это первое, что приходит на ум. Если б знала, чем кончится моя затея, ни за что бы этого не сказала. А пока…

Поднимаюсь.

Ставлю бокал на столик и, предчувствуя надвигающийся армагеддец, просто даю дёру оттуда.

Колотит аж.

«Танцевать, говорю, пошли».

Кто так приглашает?

Идиот!

С чего решил, что вообще имеет на это право? После всего…

Пересекаю гостиную уверенной походкой от бедра.

Вижу Пашу и хватаюсь за него, как за спасательный круг. В прямом и переносном смысле.

— Ты танцевать хотел, — поясняю сумбурно, пока парень соображает, что к чему. — Идём?

Растерянно моргает под прицелом взглядов друзей. Смотрит на Ромасенко, едва заметно отрицательно качнувшего головой.

— Паш…

Глазами мольбу транслирую.

— Идём, — Горький, поколебавшись пару секунд, всё же соглашается. Если бы отказал, сквозь землю от стыда провалилась бы. Сама ведь по сути пригласила.

Перемещаемся ближе к диско-шару. Останавливаемся.

Позволяю обнять себя за талию.

Пока начинаем медленно качаться в танце, восстанавливаю дыхание и слушаю текст песни.

Навсегда запомню Тебя, твои глаза и плечи

Навсегда запомню Тебя, твоя улыбка лечит,

Навсегда запомню Тебя, иду к Тебе навстречу,

Навсегда запомню, не ожидала, что…

В сердце бахнули стрелы

Я хочу, чтоб они мимо меня пролетели^[30]

— Джугели, мне, конечно, льстит твоё внимание, но может разъяснишь, в чём дело?

— Мне нужно немного времени, — выпаливаю я честно.

— Времени? Зачем? — хмурится, не понимая, что происходит.

Ответить не успеваю. Потому что к нам с Пашей подходит взвинченный до предела Марсель, который тут же вклинивается в пару и отодвигает от меня парня.

— Эй! — возмущённо на него смотрю.

— С тобой позже разберусь. Отошла, — бросает сквозь зубы.

Впадаю в ступор, услышав это.

— Абрамыч, чё такое?

Паша пытается спокойно разрулить ситуацию, но, похоже, тихо-мирно выйти из неё уже не выйдет.

— Ты мне объясни, «друг», — почти выплёвывает это слово, толкая его в грудь.

— Не заводись, лады? Тут гости, — Горький призывает товарища к здравому смыслу, но какой там!

— Плевать мне на твоих гостей. Какого икса ты опять с ней танцуешь? — выпаливает ядовито.

— Тебя это не касается! — сердито восклицаю, однако Марсель меня как будто не слышит. Продолжает надвигаться на Пашу.

— Сначала в школе подкатил, теперь это. Чё за херня?

— Подкатил? — Паша выгибает бровь.

— А как эту дичь ещё назвать?

— Ты давай предъявы кидай обоснованно, — хмуро отзывается брюнет.

— Я щас обосную, — кивает Абрамов, в следующую секунду на него бросаясь.

— Стой! — пытаюсь схватить его за футболку, но ткань выскальзывает из пальцев.

Что тут начинается… Кошмар!

Сперва Марсель бьёт Пашу. Затем Паша, разозлившись, тоже бьёт его по лицу.

— Перестаньте! — пытаюсь перекричать музыку.

А эти двое… Они остервенело дерутся. Катаются по полу и поочерёдно дубасят друг друга. У обоих ведь дури с лихвой.

— Марсель!

Хочу вмешаться, но Ромасенко хватает меня сзади, не позволяя осуществить задуманное.

— Отпусти! — отчаянно вырываюсь, пока Максим оттаскивает назад.

— Не лезь, Джугели! Наделала делов итак уже.

— Марсель, прекрати! — ору во всё горло.

Мне так страшно! Я и представить не могла, что он посмеет устроить нечто подобное здесь, на дне рождения собственного друга.

— Помогите, ребят! — слышу взволнованный голос Филатовой.

— Разнимите их, пожалуйста! — молю со слезами на глазах, и под конец песни это, к счастью, происходит. На помощь приходят Петров, Свободный, Котов и Чижов.

Денис тащит Абрамова к выходу из гостиной. Последние двое остаются с Горьким.

— Угомонилась, мать твою!

— Отстань от меня!

Наступаю Ромасенко шпилькой на ногу и под аккомпанемент отборной нецензурной брани получаю долгожданную свободу.

Протискиваюсь сквозь толпу.

Вижу, что именинник сидит на полу, прижимая ладонь к носу.

У него кровь…

Господи! Всё из-за меня! Это я виновата!

Филатова даёт ему платок. Чижов наклоняется. Что-то спрашивает.

Это последнее, что визуально перерабатываю. Потому что дальше я направляюсь на улицу. Именно туда, куда Денис повёл зачинщика драки.

Бах-бах-бах.

Сердце нещадно тарабанит о рёбра.

Дрожу вся. Трясусь. Плачу. Катятся по щекам жгучие слёзы.

Не могу прийти в себя от случившегося.

Шок. Ужас. Растерянность.

Именно такой коктейль эмоций испытываю, когда выхожу на задний двор.

— В руках себя надо держать, братан, — слышу голос Свободного.

Парни замечают меня. Оба молчат, пока иду к ним.

Абрамов сидит на бетонных ступеньках. Денис стоит напротив.

— Дай нам поговорить, пожалуйста, — обращаюсь к нему.

— Тата, не лучший момент.

— Денис…

Взглядом выражаю то, что не могу сказать. Ибо всё ещё плохо соображаю, пребывая в состоянии глубочайшего потрясения.

— Не надо вам сейчас разговаривать.

— Дэн… — доносится сухим и жёстким тоном.

— Как знаете, — махнув рукой, парень всё же оставляет нас наедине.

За ним бахает дверь, и проходит энное количество времени, пока я собираюсь с мыслями, слушая, как фоном шумит дождь.

Опять.

— Чё хотела… — максимально недружелюбно произносит Марсель.

Решаюсь на него взглянуть.

Абрамов смотрит прямо перед собой, поигрывая при этом желваками. Взъерошенный. Заведённый. Злой. Белоснежная футболка таковой уже не является. Испачкана в крови. (Его или Пашкиной не знаю). Костяшки пальцев сбиты. На лице ссадины. Скула потемнела. Губа разбита.

В груди становится так невыносимо тесно и больно…

— Что с тобой происходит? — начинаю этот разговор, задыхаясь от затопившего отчаяния.

Поворачивается ко мне. Столько в глазах ненависти пылает!

— Что ты творишь, Марсель? С ума сошёл совсем? Как с цепи сорвался! На друзей бросаешься!

— Со своими друзьями я как-нибудь сам порешаю.

— Я пригласила Пашу. Я! — повторяю громче, делая на этом акцент. — За что ты его ударил?

— Он знает за что, — расправляет испачканную футболку. Правый кулак осматривает, сжимая-разжимая.

— Ты перестал готовиться к экзаменам. Совершенно на учёбу забил! Устраиваешь постоянные дебоши в школе. Шатаешься по городу. Ездишь на своём мотоцикле, как ненормальный.

— И? Дальше что? Какое твоё дело?

— Ты грубишь всем вокруг. Дерёшься! Уже и со своими причём, — добавляю, сокрушаясь. — Огорчаешь родителей, а у них ведь только малыш родился!

— Тебя волнует?

— Что с тобой, Марсель? Где тот парень, с которым я дружила? — беспомощно глотаю солёные слёзы.

— Нет его больше.

— Не говори так!

— На черта ты сюда притащилась?

Встаёт. Морщится, поднимаясь. До рёбер неосознанно дотрагивается.

— Что ты делаешь со своей жизнью, объясни!

— Объяснить? Кому? Тебе? — прищуривается и невесело усмехается. — С какой стати?

— Потому что я за тебя переживаю!

— С чего бы? — шагает в мою сторону, вынуждая отступать назад.

— Ты не чужой для меня человек! — кричу ему в лицо.

— Неправильный ответ, Джугели, — качает головой. — Он меня не устраивает. Попробуй ещё раз.

— Ты собираешься объясняться?

Уровень тревоги подлетает в самый верх шкалы, когда спина упирается в стену.

— Сначала объяснишься ты, — напирает. — Какого за меня так сильно печёшься? М?

— Марсель…

Мне не нравится, когда он в таком состоянии. Я начинаю дико паниковать.

— Стоишь тут, трясёшься, слёзы льёшь… — внимательно рассматривает моё лицо.

— Я… Испугалась.

— За кого из нас двоих? — уточняет, провоцируя.

— Хватит, перестань! — предпринимаю попытку вывернуться и отступить в сторону, но он не позволяет мне этого сделать. Возвращает на место, удерживая за плечи.

— Тормози. Раз уж пришла…

— Чего ты хочешь? — бросаю сердито.

— Скажи мне, Джугели, — наклоняется ещё ближе. Едва носами не касаемся.

— Что сказать?

— Что ни хрена тебя не волнуют все те девчонки, которых видела со мной.

— Вообще не волнуют! — выталкиваю упрямо.

— Скажи, что не ревновала.

— Не ревновала, — вздёргиваю подбородок.

— И не ревела ночами в подушку.

— Не ревела, — подтверждаю уверенно.

Он кивает и неотрывно травит меня глазами, а потом…

— Мне крышу рвёт, Джугели. Из-за тебя.