Запрет на любовь

Его признание такое ненужное. Неправильное!

— Замолчи, пожалуйста, — прошу я тихо.

— Ты права. Мне звездец. Я не нахожу себе места. Не могу спать. Есть. Учиться. Видеть эти твои фотографии с женихом, — кривится.

— Марсель…

— Знаешь, как херово мне было в новогодние каникулы? Я ведь каждую минуту представлял, что ты с ним.

— Прекрати.

— Что он трогает, обнимает, целует и ещё что похуже, — стискивает челюсти до зубовного скрежета.

— Ну хватит.

Дёргаюсь.

Безуспешно.

— Скажи. Отказала мне, потому что так надо и будет правильно?

— Абрамов, прекрати! Не надо развивать эту тему дальше. Я против!

— Скажи, что ничего ко мне не чувствуешь. Ровным счётом ничего, — повторяет, обдавая висок горячим дыханием.

— Марсель…

— Давай, солги, — открыто провоцирует, сильнее сжимая плечи пальцами. — Глядя в глаза солги, Джугели!

— НИЧЕГО, НИЧЕГО! ОТПУСТИ! — зажмурившись, отворачиваюсь и бьюсь, трепыхаясь, словно птица, попавшая в клетку.

— Докажи.

Сообразить не успеваю, что означает это его «докажи».

В следующее мгновение моя голова ударяется о кирпичную стену, а его губы касаются моих…

Нет-нет-нет!

Но поздно.

Происходит, по меньшей мере, катастрофа вселенского масштаба.

Марсель зажимает в ладонях моё лицо и целует. Целует так горячо, пылко и отчаянно!

Подавляя этой своей сумасшедшей, бешеной энергией.

Ураганом невиданной силы на меня обрушиваясь.

Впитывая в себя тот дикий ужас, который я испытываю.

Боже мой…

Оторопев, обездвиженная и в край потерянная, медленно погибаю от того, насколько пугающе волнительно и остро ощущается моя с ним близость.

Нервы, натянутые словно канаты, трещат.

Лёгкие напрочь лишены воздуха.

Сердце, сбившееся с ритма, стучит и грохочет в груди как дикое. Пульсирует надрывно. Обливается кровью, жгучей кислотой шарахающей по венам.

Оттолкнуть пытаюсь. Воспротивиться. Противостоять.

Но разгорячённый дракой парень и не думает останавливаться. Он удерживает меня в том же невыгодном положении и настырно продолжает мучать мои губы, своим неистовым напором буквально вынуждая их раскрыться.

Нельзя-нельзя-нельзя!

Голос разума кричит и бьётся во мне истерикой, однако я, уставшая с Ним бороться, в какой-то момент просто сдаюсь и допускаю то, чего никогда не должно было между нами случится.

Отпустив ситуацию, я позволяю Марселю поцеловать меня так, как он хочет. По-взрослому. Вызывающе. Откровенно.

Тут же жалею о своём решении, ведь едва это случается, сбой в организме дают сразу все системы.

SOS!

Глохну и слепну одновременно.

Беспомощно вцепившись в его предплечье, зажмуриваюсь до белых точек, мерцающих в темноте короткими вспышками.

Его язык касается моего и двигается провокационно-чувственно, цепной волной вызывая неконтролируемую дрожь в теле.

В нём происходят невероятные, совершенно необъяснимые химические реакции.

Вкус и запах заполняют всё моё существо.

Безвозвратно поражаются смертельным вирусом одна за другой клетки.

Что-то настолько болезненно прекрасное ощущаю…

Порхают в животе встрепенувшиеся бабочки, о существовании которых я и знать не знала.

Мысли уплывают. В голове дурман. Она кружится.

Мычу, упираясь ладонью в широкую, напряжённую грудь.

Дыхание парня с шумом срывается, а пальцы, скользнув вдоль скулы, опускаются на шею и продвигаются к затылку, зарываясь в волосы.

Целует. Целует. Целует.

Так по-разному!

Грубо и ласково.

Требовательно и нежно.

Отчаянно и губительно страстно.

Господи, прости меня! Клянусь чем угодно, что не хочу давать ему ложных надежд, но… Прости-прости!

Лишь, чтобы запомнить.

Чтобы запечатлеть в памяти и оставить это себе.

Пусть потом загрызут муки совести.

Хочу.

Всего один раз, пожалуйста…

Поддавшись необъяснимому порыву, с жаром сердито и горячо ему отвечаю, эгоистично проживая тот калейдоскоп незнакомых, сокрушительно ярких эмоций, в который нас с ним вихрем закручивает.

Солги мне.

Придётся, ведь выхода нет. Как нет будущего у того, что сейчас между нами происходит.

Всё, Тата. Всё…

Подловив момент, ловко уворачиваюсь вправо.

Марсель, судя по всему, отлетевший напрочь, тут же приникает губами к моей шее, жадно её лаская.

— Хватит, Абрамов!

Не знаю, откуда силы берутся. Видимо, лютая паника приходит на помощь.

Отталкиваю его от себя так резко, что он попросту не успевает среагировать.

— Я сказала, прекрати! — смотрю на него зло, ощущая, как безбожно пылает моё лицо.

— Джугели, — произносит, рвано дыша.

Глаза пьяные, дурные. Взгляд расфокусированный.

Снова приближается.

Пальцы с опухшими костяшками тянутся к моему лицу, но в этот раз я не позволяю себя трогать.

Тяжёлую, хлёсткую пощёчину ему отвешиваю.

— Заслужил, признаю, — кивает.

— Не смей так делать.

— Захочу и буду, — произносит с вызовом.

— Нет, Марсель.

Только сейчас в моё затуманенное сознание врываются посторонние звуки. Шум дождя. Порывы ветра.

— Никогда больше. Ты понял? — нервно вибрирует севший от напряжения голос. — Я тебе не эти твои одноразовые подружки! Не нужно так со мной обращаться!

— Не сравнивай себя с ними. У нас всё будет по-другому, обещаю.

— Ничего у нас с тобой не будет.

— Из-за того, что дала слово отцу?

Молчу.

— То есть собираешься повторить судьбу своей матери? — спрашивает вдруг.

— Что ты несёшь? Причём здесь она?

— Всё к тому идёт, разве нет? — цедит сквозь зубы.

— Причём здесь она? — повторяю, разозлившись.

— Притом, что её вот также выдали замуж против воли.

— Прекрати!

— Она не любила твоего отца.

— Замолчи!

— Ты так боишься подвести его, но знаешь ли на самом деле, чью идеологию рьяно чтишь? — опирается ладонями о стену, вновь загоняя меня в ловушку.

— Что это значит?

Обнимаю себя руками в защитном жесте.

Мне совсем не нравится этот разговор.

— Это значит, что тебе пора снять грёбаные розовые очки и раз никто до сих пор этому не посодействовал, пусть правду ты услышишь от меня.

— Какую правду? — выталкиваю недовольно.

— Эдуарду Зарецкому нужна была должность губера. Семья твоего отца могла подсобить ему в этом. Улавливаешь, к чему клоню? Амиран затребовал Настю в качестве платы за помощь. И плевать ему было на то, что девчонка только-только пережила похищение. Личные амбиции оказались куда важнее.

— Откуда тебе известны такие подробности? — растерянно моргаю, ошарашенная полученной информацией.

— Брак твоих родителей — не более, чем выгодная сделка. Потому ничем хорошим он в итоге не закончился. Мать страдала рядом с тираном.

— Не называй его так.

— А как называть человека, насильно удерживающего рядом с собой женщину?

— Это ложь!

— Алё! Твой отец обвинил её в смерти первого ребёнка. Не выпускал из дома. Не разрешал приезжать к родителям в Красоморск, иметь подруг и общаться с кем-либо.

— Потому что она связалась с Климовым!

— Нет. В твоей голове искажены факты, Тата. С Даней твоя мать встретилась уже тогда, когда танцевала в Большом.

— Неважно. Она предала мужа! Ничто не может оправдать этот поступок!

— Ты чересчур категорична.

— Категорична??? Она променяла отца на беглого уголовника!

— На того, кого любила.

— Защищаешь её?

Его реплики совершенно сбивают с толку.

— Что потом было, знаешь? Папочка рассказал про переезд в Грузию?

— Конечно рассказал! У нас нет друг от друга секретов.

— Нет секретов? Да ладно? — выражает явное сомнение на этот счёт. — То есть ты в курсе того, что он регулярно поднимал руку на твою мать? И про то, что закрыл её в психушке знаешь тоже, верно?

— Она была невменяема. Пыталась от меня избавиться. Это была вынужденная мера!

— Охренеть, Джугели, поражаюсь тому, как грамотно твой папаша всё обставил! Пять баллов! Взять силой, а потом удивляться, из-за чего жена не хочет этого ребёнка.

Что?

Мой мозг наотрез отказывается воспринимать всё, что он говорит.

— Не понимаю, зачем? Зачем поливаешь грязью моего отца?

— Я лишь хочу, чтобы ты трезво оценила ситуацию, в которой оказалась твоя мать, и не наделала похожих ошибок.

— Думаешь, я поверю мерзким слухам, порочащим его имя? — отрицательно качаю головой.

— Мерзким слухам?

— Ты ведь откуда-то это принёс.

— Считай, что от первого лица принёс.

— От первого лица? — даже не пытаюсь скрыть своё недоумение.

— Я знаком с твоей матерью. Знаком и с Климовым. Он — вовсе не дьявол во плоти, ясно?

— Знаком? — шёпотом отзеркаливаю. — Но как…

Шок, который я испытываю, перекрывает всё то, что случилось ранее.

— Прикинь, Джугели, как тесен мир? Много лет назад мой батя летал в Грузию с друзьями. Чтобы вытащить из дурдома твою мать.

— Ян Игоревич… Твой отец был среди тех бандитов? — заикаясь, озвучиваю вслух своё предположение.

— Не навешивай ярлыки. Бандит, не бандит, а в тюрьме не сидит как твой.

— Я…

Слёзы застилают глаза.

Внутри меня смятение и неразбериха. Всё происходящее кажется нереальным, дурным сном.

— И кстати, твоя мать долгое время вообще не знала о твоём существовании. В психушке ей сообщили, что ребёнок умер. Угадай, чьими распоряжениями они руководствовались.

— Неправда. Всё это неправда, — закусываю до крови губы и трясу головой.

— Понимаю, тебе очень больно, но ты должна была всё это услышать, Тата.

— Не трогай меня! — вырываюсь, когда пытается ко мне прикоснуться.

— Я — не враг. Ты живёшь во лжи. Все вокруг тебя обманывают и это неправильно.

— А ты? — срываюсь на крик. — Что насчёт тебя, Марсель? Разве ТЫ меня не обманывал?

— Я…

Теряется.

В глазах отражается чувство вины.

Запускает пальцы в копну кучерявых волос.

— Дружил со мной, да? — невесело смеюсь. — Молчал обо всём столько времени!

— Тата…

— Чёртов предатель!

Оттолкнув, выхожу под проливной дождь. Он следом. Нагоняет. За руку хватает, разворачивая к себе.

— Я боялся, что ты от меня отвернёшься. Возненавидишь мою семью за то, что они поддерживают сторону твоей матери.

— Пусти! — выдёргиваю руку. — Именно это я и чувствую. Ненавижу тебя! — выдыхаю тихо, но яростно.

— Тата…

Разворачиваюсь. Ухожу.

Остановить пытается.

Ловит. Прижимает спиной к своей груди.

Удерживает рядом с собой, намертво стиснув в железных объятиях.

— Отпусти! — вырываюсь, рыдая. — Видеть тебя не хочу! Ненавижу! НЕНАВИЖУ! — ору так громко, как могу.

На улице появляется кто-то ещё.

Не разбираю лиц.

Просто убегаю оттуда, когда с чьей-то помощью удаётся освободиться из захвата Абрамова.

Мокрая, скользкая трава под ногами.

Высокие ворота.

Калитка.

Темно.

Дождь лупит стеной.

Пустая дорога в свете луны блестит чёрным, гладким полотном.

Снимаю туфли, и босиком шагаю по ней, утопая ступнями в холодных лужах…

Глава 44

Бабушка накидывает плед мне на плечи и взволнованно расспрашивает дядю Петю о случившемся.

— Не знаю, Алиса Андреевна, что там у них произошло, я подобрал девочку на дороге. Она шла по ней босиком и плакала.

— Господи Боже… Ты вся дрожишь, милая. Нужно переодеться в сухую одежду, иначе совершенно точно заболеешь.

— Где дед? — спрашиваю требовательно.

— В кабинете. Тата, скажи, пожалуйста, в чём дело, — смотрит на меня крайне обеспокоенно.

Иду в указанном направлении, так ничего и не объяснив ей.

В кабинет вхожу без стука, целенаправленно нарушая ранее озвученное дедом правило.

— Что за вид? Под дождь попала? — нахмурившись, интересуется он, вынужденно отрывая взгляд от изучения кипы бумаг, лежащих на столе.

— Мне нужно поговорить с тобой.

— Позже.

— Сейчас, — давлю настойчиво.

— Ты не видишь? Я занят.

— Много времени это не займёт.

Откидывается на спинку кресла, недовольно на меня зыркнув.

— Это правда, что твоей дочери пришлось выйти замуж за отца потому, что тебе нужен был пост губернатора? — выпаливаю на одном дыхании.

Выгибает бровь и да, успеваю заметить его удивление прежде, чем он берёт под контроль выражение своего лица.

— Семья Джугели помогла тебе остаться при должности, верно?

— И откуда информация?

— Неважно. Ты на вопрос ответь.

— Настя вышла замуж за Амирана по собственному желанию.

— На фотках счастливой невестой она не выглядит. Зачем нужно было так срочно играть свадьбу?

— Сыграли, как планировали.

— Нельзя было с этим подождать? Она ведь тогда только-только перенесла весь тот ужас, связанный с похищением и бункером. По идее, вы с бабушкой должны были дать ей время на то, чтобы прийти в себя. Ты так не считаешь?

— Смени-ка тон, — постукивает пальцами по столу, явно раздражаясь.

— Что можешь сказать про их брак, в целом? Почему он так быстро распался, согласно твоей версии?

— Потому что твоя мать — конченая идиотка, променявшая семью на бандитскую морду.

— С ней вы не общались из-за того, что она сбежала с Климовым, а что насчёт меня? Первое ваше появление в Грузии пришлось на моё семилетие. Почему наше знакомство состоялось так поздно?

— Ты мне допрос решила устроить?

— Имею право, как мне кажется, — отзываюсь недружелюбно.

— Амиран скрыл от нас факт твоего рождения, — слышу тихий голос бабушки за спиной.

— Были на то причины, — бросает дед сердито.

— Понимаю, наверное, он боялся, что вернутся друзья Климова и заберут у него ребёнка также, как забрали жену, — киваю, пока Эдуард Сергеевич таращится на меня во все глаза.

— А Ей-то что он сказал? Человек, если и попадает в психушку, о своих детях забывает вряд ли…

— Послушай, Тата, закончим этот странный разговор. У твоих родителей действительно были довольно непростые взаимоотношения, но тебе, определённо, не стоит лезть в это.

— Про пост губернатора и выгодный брак какие-то комментарии с твоей стороны будут?

— Я тебе уже ответил! — орёт, гневаясь. — Иди к себе и больше не поднимай эту тему. Ясно?

— Ничего не ясно. Все вокруг что-то скрывают и, похоже, все в этом доме лгут.

— Поднимайся в свою комнату. Приведи себя в порядок, — наставляет строго.

— Ба, может быть, ты расскажешь, как было? — поворачиваюсь к ней. — Он действительно насильно выдал единственную дочь замуж за нужного человека?

— Я… — она теряется. — Амиран был Настиным женихом и он любил её…

— Да или нет? Честно скажи.

Она вздыхает.

— Настя не хотела этой свадьбы, но… — виновато опускает глаза.

— Но всем было наплевать на её пожелания. Я поняла.

— Алиса, какого хрена? — возмущается дед, вскочив со своего кресла.

— Звездец. Вот это вы родители! Продать дочь за статус. Как подло и низко…

— Немедленно ступай к себе!

— Ты как? Нормально спалось потом ночами? — прищуриваюсь.

— Пошла наверх! — диким ором заходится и в порыве ярости смахивает со стола все бумаги.

— Тата, делай, что говорит, — боязливо лепечет бабушка, прихватив меня за плечо.

— Как ты всю жизнь делала? — отражаю, усмехнувшись.

— Идём наверх, прошу тебя, — в её взгляде читается страх и мольба.

— Не нужна мне твоя компания! Я хочу побыть одна, — покидая кабинет, прохожу мимо и поднимаюсь по лестнице.

*********

Всю субботу я тупо лежу в кровати, на повторе гоняя в мыслях наш с Абрамовым разговор об отце.

«Ты так боишься подвести его, но знаешь ли на самом деле, чью идеологию рьяно чтишь?»

«Амиран затребовал Настю в качестве платы за помощь. И плевать ему было на то, что девчонка только-только пережила похищение. Личные амбиции оказались куда важнее»

«Брак твоих родителей — не более, чем выгодная сделка. Потому ничем хорошим он в итоге не закончился. Мать страдала рядом с тираном»

«Твой отец обвинил её в смерти первого ребёнка. Не выпускал из дома. Не разрешал приезжать к родителям в Красоморск, иметь подруг и общаться с кем-либо»

«Ты в курсе того, что он регулярно поднимал руку на твою мать? И про то, что закрыл её в психушке знаешь тоже, верно?»

«Поражаюсь тому, как грамотно твой папаша всё обставил! Пять баллов! Взять силой, а потом удивляться, из-за чего жена не хочет этого ребёнка»

Рыдаю, не в силах сдержаться.

Кошмар, какой кошмар! Мой отец — не такой. Не могу в это поверить! Не могу!

«Я знаком с твоей матерью. Знаком и с Климовым. Он — вовсе не дьявол во плоти, ясно?»

«Прикинь, Джугели, как тесен мир? Много лет назад мой батя летал в Грузию с друзьями. Чтобы вытащить из дурдома твою мать»

Закрываю лицо ладонями, хотя в комнате итак темно.

Как смириться с услышанным? Как не думать о предательстве близкого друга? Я же, как полная идиотка, делилась с ним своими переживаниями.

Теперь вспоминаются и его неоднозначные советы.

«Возможно, стоит послушать мать?»

«У медали, вроде как, всегда две стороны»

Предатель-предатель-предатель!

Почему не рассказал обо всём раньше? Почему так долго молчал?

Плачу, заливая слезами подушку.

Вокруг одни лжецы! А я ведь ему доверяла! Доверяла!

В груди становится тесно и больно. Губы до сих пор горят от вчерашнего поцелуя, а щёки от жгучего стыда.

Целовалась ещё с ним. Какая глупая! Зачем позволила этому случится? Зачем?

Переворачиваюсь на другой бок.

— Тата!

Бабушка снова стучит в дверь.

— Открой, прошу.

— Нет, уйди.

Гоню её прочь, как утром.

— Звонил твой отец. Переживает, что ты не отвечаешь на его звонки. Спрашивал, что у тебя с телефоном.

Молчу.

Что с моим телефоном? Да просто вырубила его, не в силах видеть многочисленные входящие.

Абрамов.

Леван.

Папа.

Хочется, чтобы именно сейчас в тот момент, когда мой мир рушится, все от меня отстали! Оставили в покое!

— Перезвони ему, пожалуйста.

Перезвонить…

Это так легко и сложно одновременно.

Целый час мне требуется для того, чтобы решиться.

Выползаю из-под одеяла и сажусь, облокотившись спиной о подушку. Беру с тумбочки телефон. Включаю и, не моргая, таращусь на экран. Там одно за другим сыпятся уведомления о сообщениях и звонках.

Ничего не читаю. Набираю отца. Отвечает он мне после третьего гудка.

— Тата, в чём дело? Я не мог до тебя дозвониться, — с ходу принимается отчитывать.

— Я спала.

— Заболела?

— Плохо себя чувствую.

— Почему? — по голосу понимаю, что хмурится. — Эдуард ничего не сказал об этом.

— Попала под ливень вчера.

— Ты разве не на машине передвигаешься?

— Вчера возникло желание пройтись пешком.

— Пройтись пешком под дождём? — уточняет недовольно.

— Это запрещено разве?

— Ты злишься?

Хочется вывалить на него всё то, что узнала, но… Понимаю, что морально не готова к этому диалогу.

— Мне не нравится твоё настроение и что, чёрт возьми, происходит у вас с Леваном? Он сказал, что ты его игнорируешь?

— Есть повод, — не отрицаю.

— Зачем треплешь парню нервы накануне свадьбы?

— Мы как-нибудь сами разберёмся со своими отношениями.

— Что значит сами?

— То и значит.

— Леван выглядит расстроенным.

— Зато в свой день рождения расстроенным он не выглядел, — подмечаю язвительно. — Клуб, алкоголь, друзья, голая танцовщица на коленях.

— Что за вздор? Мы, к твоему сведению, ездили вчера в ресторан бронировать дату.

— Дату чего? — выдыхаю раздражённо.

— Ты в себе? У тебя жар или что?

«Собираешься повторить судьбу своей матери?» — звучит в ушах голос Марселя.

— Горозия так уверен в том, что я за него выйду?

— Разумеется, он в этом уверен.

— К твоему сведению, я не общаюсь с ним уже третий месяц!

— Тата, что ещё за выкрутасы?

Отец явно охреневает от того, что слышит.

— Мы с ним совсем отдалились друг от друга. Мне… хотелось бы разобраться в себе. Поэтому не надо, пожалуйста, планировать что-то без моего одобрения.

— Выкинь эти глупости из своей головы, дочка. Свадьба с Горозией — дело решённое, — произносит твёрдо.

— Что значит «дело решённое?» — кричу я громко. — Уважай мои чувства! Я говорю тебе важные вещи. Не хочу быть его невестой!

Последняя фраза сама собой изо рта вырывается.

Тяжело дышу.

— Ну вот что… — наконец раздаётся голос отца в динамике. — Перезвони, как придёшь в себя, перебесишься и перестанешь истерить, — бросает сухо и, к моему удивлению, отключается.

**********

В воскресенье, поостывши и как следует поразмыслив, совершаю следующий, крайне важный шаг. Сама звоню Горозии, перед этим настроившись на серьёзный разговор.

— Тата…

Парень отвечает на видеозвонок не сразу.

Раздет по пояс. Лицо помятое и хмурое. Выглядит он так, как будто спал. Хотя времени уже второй час дня.

— Привет, Леван.

— Ты наконец снизошла до того, чтобы поговорить со мной? — идёт по коридору, удаляясь от кухни, в которую плотно прикрыта дверь.

— Да. Что там за шум?

— У меня друзья оставались переночевать. Греют обед.

— И давно твой отец разрешает устраивать в съёмной квартире гайгуль^[31]?

— Какой гайгуль? Просто посидели немного с пацанами, — заходит в комнату, где царит полумрак.

— Ты теперь регулярно пьёшь? — не могу не съязвить, когда понимаю, что его внешний вид — результат очередной бурной гулянки.

— Не раздувай из мухи слона, — недовольно цокает языком, падая на разобранную кровать.

Хмыкнув, киваю.

— Как дела у тебя? Школа, то сё…

— Нормально, — ограничиваюсь одним словом.

— Ясно.

Молчим какое-то время.

И почему-то именно сейчас я очень явственно ощущаю ту пропасть, что образовалась между нами.

— Ты виделся с моим отцом?

— Да.

— Где?

Под дурочку кошу.

— Мы со старшими ездили в ресторан.

— Зачем?

— Предварительно обговорить дату и количество гостей, — зевая, потирает опухшие глаза.

— И ты, конечно же, не рассказал нашим родителям о том, что мы с тобой в ссоре?

— Дались им эти подробности? Вчера в ссоре, сегодня помирились, — беззаботно пожимает плечом.

— Смолчал о причине размолвки, но при этом продемонстрировал свою обиду и пожаловался на то, что я тебя игнорирую. Очень по-мужски!

— У нас скоро свадьба. Всё остальное не имеет никакого значения.

— Как раз насчёт свадьбы я и хочу поговорить, Леван.

— У тебя какие-то пожелания? Если да, то тебе надо связаться с моей матушкой. Она всем руководит. К ней любые вопросы.

Всем руководит. Занятно!

— Думаю, нам не стоит играть эту свадьбу, — без промедления выдаю я.

— В смысле? — таращится на меня, не моргая.

Удивлён. Озадачен. И как будто только-только решает удостоить мою персону своим вниманием.

— В прямом. Я поняла, что мне это сейчас не нужно.

— Подожди-подожди. О чём ты? — резко принимает сидячее положение и прикладывает пальцы к виску, поморщившись.

— Я о том, что не готова выйти за тебя замуж. Отменяйте бронь на ресторан. Звони отцу. Своему я вчера всё озвучила.

— Ты спятила? — тянется к выключателю, и в комнате с закрытыми шторами вспыхивает свет от ночника.

— Не спятила.

— Джугели, не шути так!

На лице моего жениха читается ужас и ничем не прикрытая паника.

— Я не шучу. Давай откровенно… Ты посмотри на нас. О каком бракосочетании может идти речь? Мы за этот год совсем чужими людьми стали.

— Бред. Просто долго не виделись.

— Да мы, заметь, особо и не стремились навестить друг друга. Ты не приехал даже тогда, когда я перестала отвечать на твои звонки и сообщения. Смирился и всё. Жил себе дальше как обычно.

— У меня выпускной курс, вообще-то! — напоминает возмущённо. — Защита диплома на носу, работа в офисе отца трижды в неделю!

— А ещё клубы, вечеринки, квартирники. Ну да, не до невесты, понимаю.

— Я из-за глупых бабских фантазий должен всё бросать и к тебе срываться? Так, что ли?

— Глупых бабских фантазий? — невесело усмехаюсь.

— Именно так. Навыдумывала себе херни! — хмурится, и две густые брови образуют одну сплошную линию.

— Нет необходимости что-то выдумывать. На фотографиях прекрасно видно, КАК ты проводишь время в компании своих друзей!

— Оставь их в покое. Ну разок повеселились по-взрослому. Что ты прицепилась?

— Да Бога ради, делайте вы что хотите, но пусть меня это никак не касается, — цежу сквозь зубы.

— Можешь успокоиться, пожалуйста? Я уже устал повторять тебе, что ничего дурного там не случилось. Ну, танцовщицы были да. Это же мужской клуб!

— Не надо оправдываться.

— Ты с детства меня знаешь. Я бы никогда не позволил себе лишнего.

— Не собираюсь по новой обсуждать это! Не для того тебе позвонила.

— А для чего же?

— Повторю, — терпеливо вздыхаю. — Свяжись с отцом и отмени нашу свадьбу.

— Да ты с ума сошла! Я не стану этого делать!

— Горозия! Взгляни правде в глаза! Она не нужна нам.

— Говори за себя!

— Ладно, скажу, — набираю в грудь побольше воздуха. — Мне кажется, будет лучше, если мы разорвём наши отношения.

— Что? — ошарашенно на меня смотрит. — Ты попутала? Через видеосвязь мне об этом сообщаешь? — взбесившись, раздувает ноздри.

— Письмом через голубиную почту уведомление прислать? — отзываюсь ядовито.

— Тата, — нервно проводит ладонью по волосам, — какого грёбаного чёрта происходит?!

Его глаза горят недоумением.

— Я…

Сглатываю.

— Хочу, чтобы вы от меня отстали. Перестали давить со всех сторон. Дали возможность спокойно сдать экзамены и окончить школу.

— Мы с тобой так долго мечтали о совместном будущем! Очнись, Джугели! Я люблю тебя! Мы почти семья!

— Как раз поэтому не могу тебя обманывать.

— О каком обмане ты говоришь?

— Я больше ничего не чувствую, понимаешь? Даже в такой горький момент, — честно признаюсь, ощущая себя невероятно жестокой. — Не знаю, как объяснить. Мы, наверное, не сумели сохранить то, что у нас было, — старательно забиваю образовавшуюся тишину своими предположениями. — А может… Наша с тобой дружба так и не переросла во что-то большее.

— Ты с кем-то спуталась? — вдруг спрашивает Леван, прищуриваясь.

— Что?

Меня словно чем-то тяжёлым по голове бьют.

— Спуталась, да?

— Прекрати разговаривать со мной в таком тоне!

— Отвечай!

Матом на меня орёт, а ведь ругательств из его уст прежде никогда не звучало.

— Знаешь что, Горозия! Если ты не настроен на нормальную беседу, то я вынуждена её оборвать.

Отключаюсь.

Тяжело дыша, кладу планшет на одеяло и прижимаю к пылающим щекам ледяные ладони.

— Спокойно, Тата.

Но сердце адским стуком заходится, когда уже через минуту Леван начинает перезванивать…

Глава 45

Марсель

Заглядываю в спальню родителей.

— Сынок, ты пришёл.

— Да. Опять плачет?

— Отец с девчонками уехал в магазин. А я вот нашего Петю второй час как успокоить не могу. Ну-ка ты подержи его.

Захожу в комнату и мама осторожно вкладывает мне в руки орущего мальчугана.

— Аккуратно. Придерживай голову.

— Знаю.

Ну чё она в самом деле? Опыт-то, как никак, у меня имеется.

— Тс-с-с! Тише, Паваротти, чего ты разорался на весь дом?

Мелкий лупится на меня своими зелёными глазищами, пока я принимаюсь его медленно покачивать.

— О, замолчал! Волшебно! Продолжай, пожалуйста, в том же духе. Я сейчас быстренько метнусь вниз и вернусь.

— Окей.

Подхватив какие-то шмотки, матушка со скоростью света вылетает в коридор.

— Ты — капец какой крикливый. Завязывай давай со своими истериками. Это не по-пацански, бро, — отчитываю самого младшего из семейства Кучерявых.

Потешный он, хоть и вредный жуть. Пускает пузыри, кряхтит. Ладошку ко мне тянет. Носом в неё утыкаюсь и хрюкаю. Это нашего Петьку всегда раззадоривает.

— Во, улыбайся давай и запоминай. Абрамовы — не плачут. Нечего сырость тут разводить.

— Такие, Дарин? — слышу голос бати, а в следующую секунду в спальне появляется мама. Она с ним по видеосвязи что-то обсуждает.

— Такие. Только найдите самую большую упаковку. А лучше две.

— Я понял.

— Ма, представляешь, пока я ходила за кофе, к папе на заправке пристала одна дамочка, — недовольным тоном докладывает Милана.

— Оу…

— Но ты не переживай. Очень вовремя рядом с ними оказалась София. Она рассказала этой выдре про нашу большую семью.

— Я ей ещё кулаком пригрозила, — добавляет Джеки Чан в юбке.

Ухмыляюсь, представив ситуацию.

— Милана, дай сюда телефон. Даш, смотри, что нашёл. Ты в прошлый раз хотела.

— Отлично. Бери.

— Старший соизволил вернуться домой до полуночи? — язвительно спрашивает отец, заметив мою морду на заднем фоне.

— Да. Всё хорошо. Марсель мне помогает.

— То-то и странно, — подозрительно прищуривается глава семьи.

— Ничего странного, — пожимает плечом и умалчивает о том, что сама попросила меня прийти пораньше.

— Скажи ему, пусть не вздумает опять куда-то свинтить. Скандалом на этот раз не ограничусь.

— Ладно, Ян. Всё, давайте, я отключаюсь. Закупайтесь внимательно по списку. Чтобы не как в прошлый раз.

— Ты мне эту грёбаную фасоль будешь всю оставшуюся жизнь припоминать?

— Как минимум, до тех пор, пока не съедите закупленные семнадцать банок, — отослав мужу воздушный поцелуй, сбрасывает вызов.

— На черта нам семнадцать банок фасоли? — уточняю, нахмурившись.

— Не забивай голову. Отец по ошибке купил. В сообщении съехала строчка, — отмахивается мама.

— Ясно.

— Ну, что тут у нас? — встаёт на носочки и поглядывает на мелкого.

— Заснул.

— Чудеса, — ловко складывает принесённые полотенца и убирает их в ящик.

— Мам, ты поговорить хотела?

— Да, сынок. Хотела. Один на один. Пока нет рядом девчонок и отца, с которым ты активно конфронтуешь.

Киваю.

— Клади нашего хулигана сюда, — расправляет бельё в детской кроватке. — Вот так… Отлично.

Справившись со своей миссией, отхожу и наблюдаю за своими уже со стороны.

Матушка так сильно похудела… Бледная. Лицо осунулось. Синяки от недосыпа под глазами.

С мелким устаёт? Или за меня дурака переживает?

— Пойдём на улицу, чтобы не разбудить Петю, — зовёт тихонько.

Встаю. Иду за ней следом на открытый балкон-веранду.

— График экзаменов уже есть?

— Да.

— Какой первый?

— Русский. Двадцать восьмого. Ты это, не нервничай, ма. Я сдам.

— А остальные? — её глаза выражают крайнюю степень беспокойства.

— И остальные постараюсь не завалить.

— Обещаешь?

— Обещаю.

— Получится ли… Столько не занимался.

— Ма…

— Как прошёл день рождения Паши? — интересуется, опускаясь на плетёный стул.

— Так себе…

— Это я уже по вашим расписным физиономиям поняла. Хотелось бы пояснений, — наливает в стакан сок из графина. — Милана проплакала до утра. Сказала, что вы подрались из-за Таты.

Киваю.

— А что случилось?

Молчу.

— Марсель… Иногда стоит выговориться, чтобы стало немного легче. Нельзя постоянно держать всё в себе.

— Она пригласила его на танец. После того, как отказала мне, — цежу сквозь зубы.

— Хм. Я верно поняла, что инициатива шла от девочки?

— Какая к чёрту разница? Горький пошёл с ней танцевать! Друзья так делают, по-твоему?

Снова начинаю злиться, когда в памяти всплывает тот эпизод.

— Не заводись. Спокойно.

— Осуждаешь? Считаешь, что распустив руки, я поступил неправильно?

— Ты поступил так, потому что пошёл на поводу у своих эмоций.

— Выморозили оба!

— Ревность — плохое чувство, Марсель. И если разобраться, оснований для того, чтобы открыто проявлять её, у тебя нет.

— Ну как сказать, — не соглашаюсь.

— Прости, вынуждена напомнить. У Таты в Москве есть жених. Пожалуй, это исключительно его право.

— Плевать мне на жениха! В тот вечер Джугели целовалась СО МНОЙ, а не с ним!

Матушка смотрит на меня, широко распахнув глаза.

— Вы…

— Она к нему ровно дышит, мам. Отвечаю. Я теперь точно это знаю! Уверен!

— Марсель, послушай, там всё очень сложно. Абсолютно другой менталитет, свои традиции, обычаи.

— И что? Двадцать первый век на дворе. Религия у нас одна. Это главное.

— Её отец никогда не позволит ей быть с русским мальчиком.

— Посмотрим.

— Ты не понимаешь, что это за человек, — взволнованно на меня смотрит, качая головой.

— Главное, чтобы Тата понимала.

— Что ты имеешь ввиду?

— Я рассказал ей про свадьбу родителей и про их несчастливый вынужденный брак. Пусть призадумается и проведёт аналогию.

— Но откуда ты… — в шоке приоткрывает рот.

— Без обид, — в извиняющемся жесте вскидываю ладони. — Пару раз случайно стал свидетелем ваших взрослых разговоров.

Мать краснеет и приосанивается.

— Сорян.

— Девочка поверила тебе? Как отреагировала?

— Бурно отреагировала, но это ничего. Перебесится. Остынет.

— Сынок…

— Я решил озвучить ей правду. Кто-то должен был, верно?

— Да, но…

— Было страшно, что опять на нервной почве случится приступ, но всё обошлось. Я позвонил её бабушке, проверил.

— Марсель.

— Я люблю её, мам.

Она тяжело вздыхает.

— Не могу без неё. Пробовал. Сама видела, как мне рвало крышу.

— Тебе важно знать одну вещь.

— Какую?

— Отец категорически против того, чтобы ты связывался с этой семьёй.

— Мне всё равно. Замуж за другого Джугели не выйдет. Я, на фиг, не позволю этому случится, ясно? — глядя ей в глаза, топлю уверенно.

*********

Тата не появляется в школе несколько дней, а когда появляется, злости моей нет предела. Потому что на линейку, посвящённую Последнему звонку, буквально за пять минут до начала, её привозит тот самый жених из соцсетей.

Сперва узнаю затянутую в хромированную плёнку тачку, а потом и самого грузина идентифицирую.

— Тихо, стопэ, — дёргает назад Ромасенко, проследив за моим взглядом.

Тата, одетая в парадную школьную форму, заходит во двор и направляется к Матильде, чтобы вручить той цветы.

Жених в это время паркует свой внедорожник следом за машиной Зарецких.

— Какого хера он тут делает?

— Прикатил на невесту полюбоваться.

— Я ему шею сверну, — цежу, с трудом контролируя ярость, растекающуюся по венам.

— Непременно. Только давай чуть позже, окей? Мать просила хотя бы в эти сорок пять минут обойтись без кипиша.

Киваю, а у самого за грудиной бомбит нещадно.

Мои сообщения во Френдапе Джугели так и не прочитала. Номер занесла в чёрный список. Гадай теперь. Это из-за того, что про отца рассказал правду? Или вот из-за этого расфуфыренного недоразумения в нелепом пятнистом костюме?

— Выдохни, бро, — Макс хлопает меня по плечу. — Чё за чел с ним, кстати? Отец её?

— Нет. Его, по ходу, — поправляю закатанные рукава ненавистной белой рубашки.

— Точняк, такой же модник, — ржёт, глядя на костюм и туфли старшего. Там всё под змею. — Давай отвлеку тебя, пока ты не сорвался и не погнал рихтовать хлебало его сыну.

Ищу глазами Горького, с которым не разговариваю со дня его рождения и в параллель слушаю Ромасенко.

— Я ж завалил её всё-таки. Ещё пару месяцев назад.

— Кого? — не сразу отдупляю, о ком идёт речь.

— Кого-кого, психолога бывшего нашего, — бесится он.

Поворачиваюсь. Удивлённо выгибаю бровь.

Марго, вообще-то, из-за него уволилась и о том, что история имела продолжение, лично я не знал.

— Ты серьёзно?

— Ага, — самодовольно ухмыляется. — Прикол хочешь? У неё, оказывается, муж есть.

— Чего?

— Того. Служит по контракту. Заявился тут недавно к ней на хату.

— А ты? — в шоке на него таращусь.

Надо признать, Максу действительно удалось своим монологом отвлечь меня от происходящего.

— Чё я? Начистил ему рожу. Выставил за дверь. Так эта дура побежала за ним. Сидела там на ступеньках ревела, по башке его гладила и нацеловывала. Орать на меня начала. Мол, что ты наделал, я его люблю, — смыкает челюсти так, что желваки под кожей проступают.

— Жесть.

— Я это к чему, Кучерявый, — хрустит шеей, но успеваю заметить в глазах проскользнувшие боль и разочарование. — Поди разбери этих баб. С одним в постели кувыркаются, второму в любви признаются. Ваще никому верить нельзя.

Не успеваю поразмыслить над его словами. Милана объявляет номер от выпускников и я замечаю подошедшего Пашу.

— Меняемся партнёршами, — коротко информирую, сдвигая его плечом в сторону.

— А извиниться ты не хочешь?

— Нет, — перекатываю меж пальцев стебель розы.

— Ну и дебил.

— От дебила слышу.

— Чё?

— Завязывайте, пацаны, выступать щас, — на стадии зародыша гасит конфликт Дэн как раз перед тем, как начинает играть вступление нашей песни.

«Медлячок» Басты. Хит всех выпускных. Любимая песня дяди Беркута.

Выходим на площадку.

Джугели, когда видит, что я занимаю место Горького, округляет глаза и начинает заметно нервничать.

Слежу за ней неотрывно, пока идёт навстречу вся такая нарядная и красивая.

Банты на причудливо сплетённых косах.

Белый фартук с кружевами. Короткое чёрное платье под ним. Гольфы. Туфли.

Это Филатова придумала идею с формой в стиле СССР. И, надо сказать, выглядят в ней наши девчонки обалденно. А уж моя длинноногая Тата — хороша в особенности.

Выгибает бровь, выдавая немой вопрос.

Взглядом предупреждаю: «Не вздумай финт какой-нибудь выкинуть».

— И как это понимать? — останавливается рядом.

— Со мной танцуешь. Что непонятного? — отвечаю, глядя при этом на её жениха.

— Ладно, — смирившись, тягостно выдыхает и осторожно кладёт руку мне на плечо.

— Будем попутно вести диалог. Ты думала, спрячешься в своём замке, обнесённом железной проволокой, и я до тебя не доберусь?

Проволока появилась после моего вторжения. Видать, охрана запись с камер тогда подняла.

— Я не хочу с тобой разговаривать.

— Придётся. Иначе начну целовать у всех на виду.

— Ты… совсем? — лепечет задушенно.

— Уже рассказала этому клоуну про нас? — перехватываю её пальцы.

— А есть что рассказывать? — отзывается равнодушно, описывая круг вокруг меня.

— Ясно, — клацаю от гнева зубами. — Сам расскажу.

— Абрамов, пожалуйста, хватит. Всё.

Встаём в пару и она ощутимо вздрагивает, когда я прижимаю её к своей груди.

— Что значит всё? Поясни-ка, — наклоняюсь ближе, пока кружимся по знакомой траектории.

— То и значит. Ты переходишь всякие границы!

— Ещё пока нет, — делаю глубокий вдох, запуская в ноздри её запах. — Скучал по тебе смертельно, Джугели.

— Прекрати провоцировать.

— Спровоцировала ты, притащив на праздник этого павлина. Будь уверена, на своих двоих он отсюда не уйдёт! В порошок сотру!

— Перестань. Не смей его трогать. Хочешь, чтобы меня посадили под замок?

Её голос дрожит. Да и сама она вся в моих руках трясётся.

Разворот. Руки на талии. Поддержка.

— Что ты решила? Озвучить можешь? — спрашиваю прямо, когда мы снова оказываемся с ней лицом к лицу.

— Да. Я выхожу замуж за Горозию, — произносит вроде как уверенно, но пряча при этом глаза. — Так надо.

Выхожу замуж за Горозию.

Так надо.

Разрывает своими словами нутро. Чёртову гранату мне туда закидывает, чтобы наверняка, в хлам, раздолбило.

— А за меня пойдёшь, если позову? — горячо выпаливаю ей на ухо, захлёбываясь в своём отчаянии.

Она, наконец, осмеливается поднять на меня взгляд. Растерянно хлопает ресницами. Не то напугана, не то ошарашена в край.

А ещё я только сейчас подмечаю, что выглядит девчонка так, будто накануне много плакала. И тщательно нанесённый макияж не способен меня обмануть.

— Что?

— Чту традиции твоего народа. Замуж выйти предлагаю, — намертво стискиваю в объятиях.

— Ты с ума сошёл, — шепчет лишь губами.

— Я три ночи не спал.

Это правда. После разговора с матерью пришлось конкретно поднапрячься и пошевелить извилинами.

— У меня есть отличный план, Джугели, — бережно, но надёжно придерживаю партнёршу, в то время как она, прогибаясь в спине, отклоняется назад, и поднимается, чтобы грациозно вернуться в исходную позицию.

— Что ещё за план? — пытается держать дистанцию, которую я тут же при каждой возможности сокращаю.

— Сбежим вместе после вручения аттестатов?

Меняется в лице.

Бледнеет.

— Марсель. Мой отец…

— Послушай, — перебиваю, ощущая, что теряю терпение. — Я всё продумал. До Москвы доберёмся на мотоцикле. Там нас встретит семья дяди Беркута. Он поможет. Железобетонно ручаюсь.

— Чем поможет? — повторяет рассеянно, выполняя очередное движение, заученное на репетиции.

— Обоим к тому моменту уже исполнится восемнадцать. Нас распишут, — разъясняю ей будто маленькой.

— И что будет дальше?

— Разберёмся, не дрейфь. Я начну выступать, один крутой лейбл предложил мне сотрудничество.

— А я?

— Будешь учиться в универе или в теннис этот свой играть. Как захочешь.

На желанных губах появляется едва заметная улыбка.

— Любить тебя буду…

Её щёки в одно мгновение розовеют, выдавая смущение.

— Как там, и в горе, и в радости, — обещаю от всего сердца, работающего в эти секунды на износ.

Тата молчит, но за неё отвечает язык тела.

Она обнимает меня крепче и с какой-то особой, казалось бы несвойственной её характеру нежностью, выразительно смотрит мне прямо в глаза, когда песня заканчивается.

Школяры истошно орут. Родители и Матильда утирают слёзы.

Я вручаю розу девчонке, стоящей напротив, и под шум аплодисментов сжимаю её левую ладонь в своей, переплетая наши пальцы.

— Соглашайся.

Глава 46

Тата

— Спасибо, хозяева, за вкусный ужин, но теперь надобно продолжить начатый ранее разговор.

Отец Левана отставляет от себя пустой бокал, откидывается на спинку стула и переводит взгляд на меня, постукивая пальцами по столу.

— Скажу сразу. Мы против того, чтобы вы увозили внучку сейчас.

— Алиса, ты, может, пойдёшь к себе?

— Нет уж, Эдуард, я буду присутствовать, — отказывается она от предложения деда.

— В таком случае, будь добра, помолчи. Продолжай, Анзор.

— Когда у Амирана начались… неприятности, мы с Наирой в первую очередь забеспокоились о девочке, ведь за годы дружбы успели узнать некоторые… детали его семейной жизни.

— Вы хотели забрать Тату к себе. Мы помним.

— Верно, хотели. Поскольку фактически уже считали её своей. Однако Амиран, как всякий любящий и переживающий отец, был против того, чтобы его дочь переехала к нам в дом до свадьбы.

— Его можно понять.

— Согласен, — Анзор кивает. — Мы, собственно, родители, и Леван приняли его отказ с уважением и без обид, ведь наша невеста, казалось бы, попала к респектабельным, надёжным людям, способным продолжить её воспитание и создать для неё все условия.

— Простите, но это ваше «казалось бы» очень резануло мне слух, — снова вмешивается бабушка.

— Я поясню, дорогая Алиса. Если позволите.

Она недовольно поджимает губы и вопросительно выгибает бровь.

— Ясное дело, не все отношения проходят проверку временем и расстоянием. Сложно. Молодым тяжело, но мы-то с опытом? Должны понимать, куда направить.

— Это вы к чему?

— Это я к тому, что вы совсем распустили девчонку! — он вдруг резко перестаёт быть деликатным.

— Следите за выражениями, — отзывается на провокационную реплику дед.

— У Левана защита диплома на носу, а мы вынуждены бросать все дела и ехать из Москвы к вам на Юг, преодле… предле…

— Преодолевая, — подсказывает сын.

— Да, преодолевая тысячи, ТЫСЯЧИ, — трясёт указательным пальцем, — километров. А всё почему? Потому что невеста вдруг заявляет, что замуж она не пойдёт.

— Нервничает, сомневается. Так бывает.

— Нет, дорогая Алиса Андреевна, у НАС, так не бывает. Это у вас, русских, так бывает.

— Вот только не нужно, пожалуйста, переходить на личности.

— Определена дата. У нас заказан дорогущий банкет. Приглашены гости. Родственники из Грузии вовсю покупают билеты. Чтобы что? Чтобы я развернул их обратно?

— Возможно, вам стоило поговорить с детьми перед тем, как всё это организовывать?

— Поговорить с кем? Вот с ней? — на меня указывает. — Танцы эти видели сегодня? Стыд и позор. Моя Эка никогда бы себе такого не позволила, будучи чьей-то невестой. Я чуть сквозь землю не провалился там. Не хотел говорить, но это всё гены вашей матери-кукушки!

— Я попросила бы воздержаться от оскорблений! Речь шла о том, что ваши действия были односторонними. Лично мы про дату и банкет слышим впервые.

— Тата и Леван с детства друг друга знают. Всё давно чётко обговорено. Что за выкрутасы? Так дела не делаются. Я категорически не доволен происходящим!

— Это мы поняли, Анзор.

— Вот и прекрасно. Собирайте невесту в дорогу.

— Да вы в своём уме вообще? У неё на следующей неделе начинаются экзамены, — возмущается бабушка.

— В Москве сдаст. Договоримся. Связи имеются.

— К чему такая спешка? Она прилетит в столицу после выпускного.

— Не надо. Пусть с нами едет. Мы с сыном решили, что сделаем так.

— Что значит решили? Внучка сейчас в НАШЕМ доме, МЫ занимаемся её воспитанием и МЫ несём за неё ответственность!

— Несёте. Только плохо у вас это получается! Полюбуйтесь вон. Покажи, что тебе прислали в соцсетях, — командует Левану.

— Па.

— Покажи, сказал! — с нажимом повторяет. — Пусть видят плоды своего воспитания!

Горозия-младший кладёт на стол свой смартфон.

На огромном экране фотография. На ней мы с Абрамовым. Во дворе дома Дениса Свободного…

Бабушка надевает очки. Дед к тому времени уже разительно меняется в лице. Сперва становится белее бумаги. Потом покрывается бордовыми пятнами.

— Это что такое? — в ярости брызжет слюной.

— Пойду покурю. Часа на сборы, думаю, хватит, — Анзор бросает взгляд на циферблат. — А вы, если хотите, переговорите с зятем. Уверен, он пояснит вам, почему его непутёвая дочь едет сегодня с нами.

— Ты отправил это моему отцу? — поворачиваюсь к своему жениху.

— Да. Пусть знает, — смотрит прямо в глаза. С ненавистью и обидой.

— Ясно.

Усмехаюсь.

Обложили со всех сторон.

Сперва внаглую на пару меня шантажировали. Теперь это.

Что ж. Браво. Не оставили ни единого шанса на то, чтобы отец меня услышал.

— Куда? — сухо осведомляется дед, когда встаю со своего стула.

— Тата… — голос бабушки наполнен волнением и беспокойством.

— Всё в порядке, ба.

Разворачиваюсь.

Ухожу.

Я искренне благодарна ей за то, что она пыталась отстоять меня, но, увы, в этой игре ей ни за что не одержать победу.

— Вернись за стол! — требует дед вдогонку.

Шаг. Шаг. Шаг.

Настойчивое вибро бьёт по ладони и я, наконец собравшись с духом, принимаю видеовызов от негодующего абонента.

— Какого дьявола ты так долго не отвечаешь? — разносится гневное эхо.

— Шла к себе, — закрываю дверь в свою комнату.

— Значит так, — гневно цедит отец сквозь зубы. — Складываешь сейчас всё своё шмотьё и садишься в машину к Левану. Поняла?

Молчу.

— Ну-ка на меня смотри, когда я с тобой разговариваю! — приказывает ледяным тоном.

Выдохнув, поднимаю взгляд.

Принимаю огонь.

Его глаза даже через экран меня прожигают. В них, увы, полыхает то, что я так боялась однажды увидеть.

Осуждение и глубокое разочарование.

— Вот она причина? Связалась с русским мальчишкой? Как ты могла, Тата? Разве так я тебя воспитывал? Скажи, так?

Больно.

Ни единого слова произнести не могу. По моим щекам безостановочно катятся горячие слёзы.

— Дрянь! Как мне людям в глаза после такого смотреть?

— Пап…

— Как это могло произойти? Как, Тата?

Сползаю по стене вниз, медленно оседая на пол.

— Ты опозорила и предала нашу семью. Ты стала в точности, как она! — орёт так громко, что в висках пульсировать начинает.

— Пап…

— Что у тебя с ним было? Отвечай, змея!

— Ничего! Ничего не было! — кричу, рыдая.

— Если врёшь мне, вот этими руками придушу! — грозится, сурово на меня глядя.

— Пап…

— Слышать тебя сейчас не желаю. Дома поговорим. Немедленно собирай чемоданы! В Красоморске ты ни дня больше не останешься!

Отец в гневе сбрасывает вызов. И я остаюсь один на один со своими гнетущими мыслями, в которых чётко преобладает ощущение ярой ненависти к себе.

Как ты могла, Тата?

Разве так я тебя воспитывал?

Дрянь!

Как мне людям в глаза после такого смотреть?

Ты опозорила нашу семью!

Ты стала в точности, как она!

Что у тебя с ним было, змея?

Каждая брошенная им фраза, словно гвоздь в крышку моего гроба, но вот это его обращение «змея» ранило сильнее всего, хоть и понимаю, что заслужила.

Уверенная в себе Я всегда говорила отцу, что никогда и ни за что в жизни не предаст нашу с ним семью. Не поступит так, как поступила мать. А что в итоге? Фотография наглядно демонстрирует обратное.

Боже, где была моя голова? Почему я не подумала о том, что минутная слабость может в последствии нанести непоправимый ущерб? Там ведь повсюду чёртовы окна были. Стоило догадаться о том, что за нами могут наблюдать со стороны чистого любопытства ради.

Встаю с пола и иду к шкафу.

Достаю спрятанные вглубь чемоданы.

Снимаю с вешалок одежду и бросаю её на кровать.

Выполняя механические движения, не перестаю рыдать.

Бестолковая.

Будь ты умнее, этого не случилось бы!

Зачем? Зачем в моменте поддалась чувствам, не имеющим никакого будущего? Зачем так подставилась?

Если раньше во мне теплилась надежда на то, что отец поймёт меня и изменит своё решение относительно моей свадьбы с Горозией, то сейчас, после увиденного, он скорее всего, просто насильно меня за него выдаст.

Парадокс. А я ведь, получается, действительно повторяю судьбу своей матери. Всё в точности ровно также. Жених-грузин. Вынужденный ранний брак. Семья с человеком, к которому ты равнодушна.

Страшно становится, стоит лишь это представить.

Только сейчас понимаю, что до сегодняшнего дня вообще всерьёз не задумывалась о своём замужестве.

Мы с Горозией дружили, вместе росли, встречались. Наши отношения развивались постепенно и планомерно. Всё поэтапно, всё логично.

Мне чуть ли не с самого детства заложили в голову идею о том, что он — мой будущий муж. И ведь это казалось таким правильным! Кто мог предположить, что однажды, целуя другого парня, я вдруг чётко осознаю и почувствую: Левана не люблю, нет…

Складывая вещи в чемоданы, неожиданно для себя сожалею о том, что не поговорила со своей матерью.

Проанализировать этот странный порыв не успеваю. Вновь оживает оставленный на полу телефон.

Долго не подхожу к нему, пока он настырно вибрирует, сигнализируя о входящих. Боюсь увидеть там то, что окончательно меня уничтожит. Однако когда всё-таки решаюсь, становится лишь ещё хуже, ведь на экране опять светятся сообщения от неизвестного номера, но от известного мне абонента.

8962955**** «Почему молчишь и не отвечаешь мне? Не можешь?»

8962955**** «Джугели, у нас получится. Обещаю»

8962955**** «Ты главное ничего не бойся. Я всё устрою. Поняла?»

8962955**** «Хочу, чтобы ты знала. Я ради тебя и твоего счастья на многое пойду»

8962955**** «Не веришь? Докажу»

Безмолвно реву, читая это.

Воскрешаю в памяти дорогие сердцу картинки.

Марсель внаглую меняется с Пашей местами. Танцует на линейке со мной. Сжимает в объятиях, совсем не держит дистанцию. Говорит мне такие вещи, от которых кружится голова и в груди невероятно горячо становится.

«За меня пойдёшь, если позову?»

«Любить тебя буду»

«Как там, и в горе, и в радости»

А как смотрел, касался…

Я никогда этого не забуду.

Сквозь мутную пелену замечаю ещё одно прилетевшее сообщение.

Илона Вебер: «ВОЗЬМИ ТРУБКУ, СРОЧНО!!!»

Она настойчиво трезвонит и я зачем-то принимаю вызов.

— Тата, — доносится до меня её встревоженный голос. — Ты… как?

Шмыгаю носом. Просто плачу, не в силах ответить.

— Господи. Что там у вас происходит? Ты никому не отвечаешь. После линейки сразу исчезла.

— Я…

— Зачем эти грузины заявились в Красоморск?

— Я уезжаю, Илон, — на выдохе сообщаю.

— Что? Уезжаешь? Когда?

— Сейчас, — отзываюсь тихо.

— В смысле сейчас? Подожди, нет. Тебе нельзя. Нельзя уезжать, Тата!

— Никому не рассказывай.

— Ты меня слышишь? Я делала расклад.

— Илон, пожалуйста, — устало прикрываю веки.

— Там башня! Десять мечей и…

— Извини, я не могу говорить.

Сбрасываю. Потому что слышу голос деда в холле.

— Я понял. Да. Добро, Амиран.

Это он произносит, уже заходя ко мне в комнату.

— Ты собралась? — интересуется сухо, глядя на меня сверху вниз. Как на ничтожество.

Молчу.

— У тебя пять минут. Я жду за дверью.

— Так не терпится вышвырнуть меня из своего дома?

— Что там у тебя? Телефон? Давай сюда, — протягивает раскрытую ладонь.

Встаю.

Чувство лютого протеста накрывает с головой. Поэтому, размахнувшись, швыряю смартфон на улицу. Чем явно вывожу Зарецкого из себя.

— Тьфу ты, дура! — отплёвываясь, орёт сердито, после чего выходит.

*********

Когда отведённое на сборы время заканчивается, меня конвоируют до ворот. Иначе это не назвать.

С бабушкой попрощаться не дают. Она заперта в одной из комнат. Кричит на весь дом.

— Какой же ты всё-таки ублюдок, дед, — осмеливаюсь сказать ему в лицо, уже когда стою у машины Левана.

Багровым становится. Стискивает челюсти до зубовного скрежета. Верхняя губа подрагивает от ярости. Ноздри раздуваются.

Однако, на удивление, бывший губернатор проявляет недюжинную выдержку и позволяет мне сесть в машину, никак не комментируя услышанное.

— Позвоните, как доберётесь, — бросает Горозии напоследок.

Вот так, собственно, я и покидаю резиденцию Зарецких.

Не плачу. Не истерю.

Что чувствую?

Опустошение.

Отрешение.

Грусть.

Печаль.

В особенности, когда проезжаем те места, которые я, оказывается, полюбила всей душой.

Вот она оживлённая набережная, красиво подсвеченная рядами фонарей.

Ретро-кинотеатр.

Парк развлечений, в котором мы с ребятами отлично провели время.

Школа…

Надо же, как изменчива жизнь! Десять месяцев назад я ненавидела этот маленький, провинциальный город и ежедневно мечтала о том, чтобы появилась возможность поскорее уехать отсюда.

Что ж. Бойтесь своих желаний.

— Честно сказать, чего-то такого я ожидал от тебя, Тата. Ты ещё зимой прилетела в Москву какая-то другая.

— Кто бы говорил. Ты и сам уже давно стал другим.

— Не спорю, — самодовольно ухмыляется.

— Это не комплимент, если что. Ты изменился в худшую сторону. Передо мной не тот Леван, которого я знала в детстве, — разочарованно заключаю, глядя на его профиль.

— Ну, так-то, кис, и ты — не та, за кого себя выдавала.

Прищуриваюсь.

— Целка-то ещё или уже легла под него? — хлёстко бьёт обидными словами.

— Слушая это, жалею, что не легла.

Смеётся, метнув в меня недобрый взгляд.

— Знаешь, сколько девок у меня было за последние пару лет? — хвалится, задирая подбородок. — Ууу. Много. Когда ты звонила, кстати, на кухне не друзья тусовались, а Лали. Помнишь нашу симпотную горничную?

— Меня нисколько не задевает эта информация, Леван. Раньше, возможно, расстроилась бы, но сейчас мне всё равно, — признаюсь абсолютно искренне. — Знаешь, только чего не понимаю?

— Чего, родная?

Морщусь.

В нынешних обстоятельствах это его «родная» звучит как самое настоящее издевательство.

— Зачем я тебе? Зачем женитьба?

— Нет, Тата, давай без этого. Даже не пытайся. Я не намерен терять новенькую хату в столице, тачку, ежемесячный денежный взгрев и другие плюшки.

— Ты мог бы с лёгкостью найти кого-то другого на роль своей невесты.

— Отцу нужно, чтобы ею была ты. Чуешь связь? Ты же не тупая.

— Что вы задумали?

Не могу отделаться от ощущения, что всё это как-то связано с бизнесом.

Горозия собирается что-то ответить, но внезапно в поле нашего зрения появляется чёрный Kаwаsаki. Точнее сперва мы слышим его адский рёв.

Марсель!

В экипировке и шлеме.

Едва вижу, как проносится мимо, целый фейерверк эмоций чувствую.

Волнение. Трепет. Радость. Страх.

Как нашёл нас? Откуда узнал? Илона?

Зачем поехал за мной?

— Чё за херня? Чё он исполняет? — не сразу включается в происходящее Леван, когда видит, что мотоцикл сначала сбавляет ход, равняясь с ним, а затем, стартанув вперёд, намеренно его подрезает.

— Осторожно! — кричу, ведь расстояние между машиной и Kаwаsаki опасно сокращается.

— А, так это тот кучерявый тип, с которым ты замутила? — доходит до него медленно, но верно.

Абрамов тем временем рукой сигнализирует ему, чтобы съехал на обочину.

Горозия в ответ сигналит и демонстрирует средний палец.

— Остановись!

— В шахматы поиграть решил? Ну, давай поиграем, — улыбается зло.

— Леван, пожалуйста.

— Не тявкай под руку, — выбирает момент и газует, разгоняя свой внедорожник.

— Прошу тебя!

То, что они начинают творить на трассе, пугает меня до жути. И не одну меня, судя по тому, что Левану без конца названивает отец, который едет где-то сзади на своём гелендвагене.

— Хватит! Остановись!

— Заткнись! — матом на меня орёт, в очередной раз меняя полосу.

— Прекратите!

Им уже и другие водители сигналят, но беспредел продолжается.

Мотоцикл Абрамова едет по краю обочины, поднимая за собой столб пыли, и намеренно врезается в водительскую дверь.

— Тормози!

— Вот тварь! Тачку мне поцарапал!

Клянусь, у Горозии будто планку срывает. Неадекватным становится. Я его таким никогда не видела.

— Леван! Пожалуйста! Умоляю! Не надо! — судорожно цепляюсь пальцами правой руки за ручку.

Он, стиснув зубы, вжимает педаль газа в пол. Да только Kаwаsаki, естественно, разгоняется куда быстрее.

Снова опасные шахматы, но внезапно дорога сужается. Из-за проводимых ремонтных работ она становится двухполосной.

Марсель решает этим воспользоваться. Держась перед нами, резко сбавляет скорость. Почти останавливается.

— Жми на тормоз! Ты собьёшь его!

— Очканёт.

— Тормози!

Всё, что происходит дальше, — это секунды истинного кошмара.

Марсель, понимая, что этот идиот несётся тараном прямо на него, буквально в последний момент вынужденно берёт правее.

Я, бьющаяся в панике и истерике, в этот же миг отстёгиваю ремень и выкручиваю руль влево, отчего машину заносит на обочину.

Наши действия позволяют избежать столкновения, но…

Краем глаза я вижу то, что отпечатается намертво на сетчатке.

Другой водитель совершая обгон, не предвидел того, что мотоциклист выскочит навстречу.

Мотоциклист же совершить ещё один манёвр просто не успел…

Глава 47

Несколько дней спустя

— Точно хочешь пойти вместе со всеми?

— Да, — уверенно отвечаю, глядя на бабушку Алису, сидящую за рулём.

— Хорошо. Удачи тебе, дорогая, — она ласково касается моей щеки. — Я приеду за тобой. Буду ждать на парковке.

Киваю и покидаю её машину. Щурясь от лучей утреннего солнца, перехожу дорогу.

Наперерез к калитке шагает Петросян, который тут же реактивно ускоряется и делает вид, будто бы меня не замечает.

Вдохнув порцию кислорода в лёгкие, захожу на территорию школьного двора следом за ним. Пока иду до крыльца, у которого собрались оба одиннадцатых, ощущаю на себе взгляды едва ли не каждого из присутствующих.

Ещё и катастрофически тихо становится. Они все резко замолкают, прекращая болтать.

— Так, Петросян, Джугели, — Матильда Германовна отмечает фамилии в приказе, задержав на мне обеспокоенный взор.

— Здравствуйте.

Останавливаюсь чуть в сторонке, у клумбы.

— Звоню Зайцевой, только её не хватает. Где мой телефон? Неужели на столе забыла? — цокает языком, повторно инспектируя содержимое своей сумки. — Стойте здесь, ребята, никуда не уходите. Сейчас вернусь, — наставляет строго перед тем, как исчезнуть в дверях.

«Отделалась царапиной на лбу»

«Ага. Жива-здорова, в отличие от Абрамова»

«Нет, ну какая тварь!»

«Мозги ему сколько делала, а сама, считай, почти замужем была»

«С обоими крутила»

«Мне она сразу не понравилась. Мутная»

«Жаль пацана»

«И хватило ж наглости сюда припереться»

Вот такие реплики до меня доносятся. Да, произнесённые в пол голоса, но всё же так, чтобы я их обязательно услышала.

— Какого хрена ты сюда заявилась, крыса?

Передо мной агрессивно настроенный Ромасенко, и в глазах его столько ненависти, что становится не по себе.

— Чё молчишь, дрянь конченая? — за предплечье хватает, больно его сжимая.

— Отпусти.

— Не трогай её, Макс, — вступается за меня Горький.

— Собираешься защищать? Ты серьёзно? — нехотя разжимает пальцы и поворачивается к нему.

— Оставь её, сказал! — цедит Паша.

— А если нет, то чё? — бычится сын директрисы.

— Не нарывайся.

— Чего? — прищуривается. — Ты попутал?

— Немедленно прекратите! — кричит Полина.

Однако Ромасенко уже толкает друга, а Горький толкает его в ответ.

— Хватит, ополоумели на пару? Сейчас не время для разборок, — встаёт между ними Денис.

— Кого рядом с ней увижу, — показывая на меня, громко произносит Максим, — раскатаю. Я не шучу, мать вашу! — угрожает, сверкнув глазищами. — Не смейте ваще говорить с этой падлой… Не смотрите на неё даже. Не существует её для нас больше. Все услышали?

— Что там у вас происходит? — на крыльце появляется встревоженный классный руководитель.

— Всё в порядке, — успокаивает её Филатова. — Вы дозвонились Зайцевой?

— Да, — женщина, запыхавшись, спускается по ступенькам. — Можем выдвигаться. Женя проспала, приедет на такси прямо к ППЭ^[32].

— Ясно. Одиннадцатый «А», внимание! Парами проходим к автобусу! — командует староста.

Свободный хлопает Ромасенко по плечу.

— Пошли.

Максим сплёвывает в мою сторону и, ругнувшись, направляется к калитке следом за одноклассниками.

— Выбираем себе место и не пересаживаемся. Я составляю список для ДПС. Котов, где белая рубашка? Что за голубой горошек?

— Филатова, не нуди с самого утра!

— Петросян, почему в чёрной футболке?

— Потому что ЕГЭ по математике — это, блин, траур.

— Согласен.

— Дураки!

— Как ты себя чувствуешь? — обращается ко мне Матильда Германовна, замыкающая строй.

Молчу, опустив глаза, и, к счастью, диалог, который не задался, дальнейшего продолжения не имеет, поскольку с ней в беседу вступает водитель.

Захожу в автобус и знаете, пока иду в конец салона, вдруг чётко понимаю, что учебный год заканчивается ровно также, как начался.

Я снова для этих людей чужак.

И я опять персона нон-грата.

Человек, которому в открытую объявлен общеколлективный бойкот.

Правда, принципиальная разница в том, что сейчас у меня нет ни сил, ни права на борьбу.

Я ведь действительно всё это заслужила.

— Привет, Та-та — здоровается со мной Мозгалин, сидящий у окошка.

— Привет, — выдыхаю я, забиваясь в противоположный угол.

— Во время поездки не едим, не мусорим и не шумим. Всем необходимо пристегнуться.

Натягиваю потрёпанный ремень. Защёлкиваю.

— Германовна, вы прикалываетесь? Даже если водила — Шумахер, эта старая, фырчащая колымага максимум сорок кэмэ в час поедет.

— Я повторяю, пристёгиваемся! Иду проверять. Полиночка, ты всех записала? Мы никого не потеряли?

— Все на месте, — докладывает староста.

— Горький, мне тебя самой пристегнуть, что ли? Петросян, сел! Не трогаем форточки и не суём туда свои руки!

— Жарко.

— Вепренцева, это что такое? — возмущённо осведомляется учительница.

— Формулы.

— Я вижу! Почему они на твоих коленках? Немедленно всё стирай! Тебя с позором выгонят с экзамена.

— Ну, мы едем или как? — теряя терпение, интересуется водитель.

— Да. Едем.

До того, как трогаемся, чувствую, что соседнее место кто-то занимает.

— Расскажешь, что там было на самом деле? — слышу голос Илоны и открываю глаза.

Вебер, в отличии от остальных, смотрит на меня без злости и порицания. С сожалением.

— Лучше тебе отсесть.

— Никто не будет указывать мне, с кем общаться, а с кем нет, — чеканит она холодно, бросая взгляд на Ромасенко.

— К тому же, кому-кому, а нам не привыкать быть изгоями.

Филатова тоже нарушает правило, опускаясь на пустое сиденье, которое находится передо мной.

— Я не хочу ни с кем говорить.

— Тата…

— Ушли обе! — гоню их от себя в грубой форме.

Илона принимает мои слова молча. Филатова перестаёт улыбаться. В глазах в ту же секунду появляются слёзы обиды.

Расскажешь, что там было на самом деле?

Нет.

Даже им.

Не могу.

Отворачиваюсь к окну. Прислоняюсь лбом к стеклу и прикрываю веки.

*********

Монотонно тикают часы.

Идёт третий час экзамена.

В аудитории очень душно, несмотря на то, что все окна распахнуты настежь.

Поднимаю руку.

— Можно выйти попить воды? — обращаюсь к тучной женщине, обмахивающейся веером.

— Подождите. У нас молодой человек ещё не вернулся.

Расстегнув ворот рубашки пошире, кладу перед собой черновик другой стороной.

Предпринимаю повторную попытку решить задачу по геометрии, однако мне опять никак не удаётся собраться. Прямо как на прошлом экзамене, где нужно было написать сочинение на тему «Что есть любовь?».

Роняю голову на сложенные перед собой руки. Зажмуриваюсь и вновь, в который раз, непроизвольно погружаюсь мыслями в тот ужасный вечер.

Помню, как Леван матерился на весь салон, потирая ушибленную голову, которой приложился о панель.

Помню, как истошно я орала, дёргая ручку.

Как выбиралась из машины, когда он наконец, разблокировал двери.

Как бежала по дороге и отказывалась принимать реальность. Ту реальность, в которой искорёженный мотоцикл Марселя Абрамова лежал на земле, а сам он, окружённый толпой зевак, в нескольких метрах от него…

«Я не видел его, отвечаю! Он выскочил навстречу в самый последний момент»

«Какой ужас!»

«Парень-то жив?»

«Это вряд ли»

«Не двигается».

«Переверните»

«Шлем! Поднимите шлем!»

«Нет. Не трогайте его. Нельзя! Вдруг, что с позвоночником»

«Скорую вызвали?»

«Едет уже»

«А менты?»

«Звони»

Мне казалось, что всё это — страшный сон. Что стоит проснуться, открыть глаза и кошмар закончится, но увы…

«Марсель»… — под вой сирен пробираясь к нему, кричала я.

«Девушка, нельзя»

«Пустите!»

«Пустите меня!»

Осела рядом на голые колени, тотчас почувствовав горячий асфальт, не успевший остыть после знойного дня.

Сотрясаясь от рыданий, дрожащими пальцами осторожно коснулась его плеча.

«Разойдитесь немедленно!»

«Отошли все!»

«Пропустите медиков»

«Уберите от него девушку»

«Нет, Марсель…»

Кто-то схватил меня сзади. Оттащил на приличное расстояние. Брызнул в лицо воды из бутылки.

Как оказалось, это был Горозия-старший.

Закрыв мне ладонью рот, он произнёс следующее:

«Слушай сюда, если хоть кому-то сболтнёшь лишнего насчёт Левана, клянусь всем, что имею, я уничтожу твою семью. Папаша тут же снова окажется в тюрьме. Только на этот раз присядет до конца жизни. Компромат у меня на него отменный. Поняла? Держи свой язык за зубами».

Укусила его этими самыми зубами.

Вырвавшись, побежала прочь. К машине скорой помощи, сесть в которую мне так и не разрешили.

Дальнейшие события помню смутно.

Задыхалась. Плакала. Вроде как, Анзор тащил меня за руку, пытаясь насильно усадить в свой внедорожник. Тогда-то совершенно неожиданно, на фоне стресса, у меня начался приступ эпилепсии.

Очнулась я, к слову, на обочине дороги. В окружении абсолютно незнакомых людей.

— Девушка, вам плохо? — вырывает меня из болезненных воспоминаний взволнованный голос организатора.

Выпрямляюсь.

Растерянно моргаю.

— Вы в порядке?

Разноцветные точки рябью мелькают перед глазами.

— Она просилась выйти, — поясняет та женщина, которая меня не отпустила.

— Пусть выйдет. Жара такая… Ей дурно, по-моему. Очень бледная на вид.

— Идите. Если что, на первом этаже есть врач.

— Можно сдать работу?

Голова кружится. Дышать совсем нечем. Грудную клетку и горло словно тисками кто-то сдавливает.

— Вы уверены?

— Да.

Покидаю аудиторию после ряда формальностей.

Заворачиваю за угол. В коридоре у кулера сталкиваюсь с Ромасенко.

— Кто-то уравнения решает, а кто-то под аппаратами весь переломанный лежит, — зло цедит парень, выбрасывая стаканчик в урну. — Чё? Сдавать экзамены провалы в памяти не мешают?

Опускаю взгляд, прекрасно понимая, к чему этот ядовитый комментарий.

— Ты во всём виновата, — наклоняется ближе ко мне. — Если он умрёт, как с этим жить собираешься?

— Максим…

Дрожь по телу от его вопроса.

— Молодые люди, тише! Здесь нельзя громко разговаривать.

— Лично я буду проклинать тебя до последнего дня, — не обращая внимания на замечание, продолжает уничтожать взглядом и словами.

Киваю.

Разворачиваюсь и ухожу, не в силах вынести то, что он говорит.

В сопровождении организатора вне аудитории спускаюсь вниз, где обеспокоенная Шац передаёт меня в руки бабушки.

— Тата…

Бросаюсь в её объятия и горько плачу.

«Если он умрёт, как с этим жить собираешься?»

— Дорогая…

— Поехали отсюда скорее, — отчаянно прошу, заливая слезами её блузку.

Глава 48

Утром ухожу к морю.

Сперва долго сижу у берега, наблюдая за тем, как его омывают пенистые волны. Потом решаюсь и иду дальше, осмелившись взглянуть в лицо собственным страхам.

Всё, как учил, делаю.

И тело помнит. Слушается. Плывет. Пока мысли возвращаются в прошлое.

«Идём. Будем учиться»

«Я не собираюсь лезть в воду только потому, что тебе это стукнуло в голову»

«Боишься? Не бойся, я же с тобой»

«Мне не нужен ещё один приступ, ясно?»

«То есть теперь ты прикрываешься своей болезнью?»

«Я не прикрываюсь. Ночь вообще-то»

«И чё?»

«Там в море неизвестно что плавает»

«Как это неизвестно? Известно. Рыбы, медузы, ракообразные, морской ёрш»

«Ерша мне только не хватало!»

— Ершу, Джугели, на нас фиолетово. У него свои дела, у нас свои. Пошли».

Плачу, детально воскрешая в памяти тот вечер.

По пути к дому бабушкиной подруги, на эмоциях вспоминаю все те моменты, что с Марселем накрепко связаны.

Как дружили.

Болтали часами напролёт. Гуляли по городу. Ходили в кино и катались на его мотоцикле.

Как настойчиво и красиво он пытался за мной ухаживать.

Как стойко принимал все последующие отказы.

Как искренне признавался в своих чувствах и как по-мужски повёл себя в свете последних событий.

— Где же ты была, девочка? — Тамара Константиновна, бабушкина подруга, приютившая нас в своём доме, завидев меня, тут же подскакивает со скамейки.

— Я к морю ходила. Вас не дождалась. Записку оставила.

— Записку… Разве можно так? — прихрамывая, идёт навстречу. — Андревна велела никуда тебя не отпускать, а ты вон сбежала.

— Извините меня, пожалуйста, — становится неудобно перед разнервничавшейся женщиной. — Просто очень-очень нужно было там оказаться.

Понимаю ведь и нутром чувствую, что совсем недолго мне осталось находиться в Красоморске.

— Твои уж приехали из аэропорта, — она открывает калитку и кивает, чтобы проходила первая.

— Давно?

— Полчаса назад как.

Спешно иду в дом.

Застаю бабушку и маму в зале. Они беседуют между собой, сидя за столом.

— Внучка…

— Всё в порядке, ба, — заранее успокаиваю.

— К морю, оказывается, ходила, — поясняет вместо меня Тамара Константиновна. — Ну, раз все теперь в сборе, пойду греть обед.

— Перестань, не нужно, Тома.

— Вот ещё! Поуказывай мне тут, Зарецкая! Ты не в этой своей резиденции, — беззлобно ворчит хозяйка дома, направляясь в сторону кухни.

— Суетолог. В молодости была такая же, — усмехается бабушка.

Прохожу немного вперёд.

Всегда перед встречей с матерью ощущаю какое-то странное, необъяснимое волнение, но сегодня, пожалуй, оно шкалит особенно сильно.

— Здравствуй, Тата, — прима Мариинского, утончённая, идеальная, невозможно красивая, поднимается со стула, и когда мы встречаемся с ней глазами, я вижу, что в её — горит такое же по масштабу бедствие.

— Привет…

Какое-то время она медлит в нерешительности, но потом всё же подходит и порывисто заключает в свои в объятия.

— Как ты? — спрашивает тихо.

— Нормально.

В ответ не обнимаю, но впервые за последние годы у меня не возникает острого желания её оттолкнуть.

— Держишься? — отступив назад, с беспокойством рассматривает моё осунувшееся лицо.

— Да.

— Мне очень жаль…

— Марсель пострадал из-за меня, — проклятые слёзы вновь застилают глаза.

Никогда в своей жизни я так много не плакала.

— Ты не виновата в случившемся, Тата.

— Виновата! Он ведь ехал за мной!

Закусываю губу, чтобы не разреветься.

— Не надо корить себя, — подключается бабушка. — С кого не стоит снимать ответственности, так это с Левана, намеренно создавшего вынужденную аварийную ситуацию.

— Ты… Рассказала ей? — опускаюсь на стул.

— Рассказала.

— Что именно? — уточняю недовольно.

— Всё, что знаю, милая. Нам ведь нужно придумать, что делать дальше.

— Тате нельзя здесь оставаться, — мать занимает место напротив. — Во-первых, мы не можем быть уверены в том, что эти люди уехали из Красоморска. Во-вторых, здесь её дед, который не союзник вам ни разу.

— Ещё ведь и полиция интерес проявляет.

— Это из-за того, что Горозия-младший покинул место аварии?

— Да. Есть свидетели, которые видели, что его машина вынудила мотоциклиста в последний момент свернуть на встречную полосу.

— Нужно уезжать отсюда. И срочно.

— Куда? — Алиса Андреевна растерянно смотрит на дочь.

— Например, ко мне в Питер.

— Я к тебе не поеду, — наотрез отказываюсь.

— Хорошо. Куда угодно. Но точно не к отцу в Москву, — глядя на меня, отрицательно качает головой.

— Мне надо предупредить его насчёт Анзора!

— Это можно сделать по телефону, если считаешь нужным.

— Мне важно увидеть его! Поговорить с ним лицом к лицу.

— Думаешь, отец станет тебя слушать? — грустная улыбка трогает её губы.

— Я… Должна хотя бы попробовать.

— Нет, Тата. Сейчас в первую очередь ты должна думать о себе, — в её голосе звучит сталь, которой прежде я не слышала.

— Как ты не понимаешь? Он же доверяет этой семье безоговорочно!

— Да. Им доверяет, а тебе уже нет.

Её слова очень точно передают нынешнее положение вещей. Однако, в то же самое время они — будто хлёсткая пощёчина.

— Ты для него предатель и враг. Именно поэтому тебе стоит держаться на расстоянии.

— Я не враг! Мы ведь… самые близкие люди! — отчаянно защищаю то, что так берегла всю свою жизнь.

— Тата… — она вздыхает и кладёт свою ладонь поверх моей. — Поедешь в Москву — повторишь мою судьбу.

— Мы поговорим и он всё поймёт, — невзирая ни на что, упрямо надеюсь на лучший исход.

— Да не поймёт он! — произносит с непоколебимой уверенностью. — Ты ослушалась и, согласно мнению Амирана, совершила преступление, оправдание за которое в его мире не предусмотрено.

— Не делай из него чудовище! — выдёргиваю руку.

— Порой, чудовище и есть, — высекает жёстко.

— Нет. Со мной отец — другой человек. Он зол сейчас. Но он меня любит!

— Не сомневаюсь. Однако эта любовь точно не помешает ему сломать тебя, если того потребуют обстоятельства.

— Что ты имеешь ввиду?

— Всё. На кону твоя собственная жизнь. Ты взрослая. Решай сама. Пример у тебя перед глазами…

*********

Решать приходится быстро, ведь бабушке в тот же вечер сообщают о том, что дед активизировался. Оказывается, он ищет нас по городу. Да не один, а с «какими-то людьми».

— Из вещей у вас только это? — хмурится мама утром, глядя на чехол с ракетками и спортивную сумку, которую я несу.

— Да. Мои чемоданы остались в машине у Левана. Здесь то, что наспех успела взять из дома бабушка.

— Понятно. Не переживай, решим.

— Сейчас это последнее, что меня интересует, — отзываюсь равнодушно.

Вот уж не думала, что когда-нибудь такое скажу.

— Девчонки, там ещё можно сдать? Посмотрите, — Алиса Андреевна выглядывает из окна автомобиля.

— Не надо, мам. Так оставь.

Бабушка, кивнув, глушит мотор.

— Как хорошо она под виноградом спряталась… Но ты, Андреевна, как не умела парковаться со времён экзамена, так и не умеешь. Гляди, как криво поставила.

— Не придирайся. Я сколько лет за рулём не ездила? Мне простительно.

— Нам пора. Такси ждёт, — аккуратно вклинивается в их диалог мама.

— Вы хоть позвоните мне, как доберётесь.

— Позвоним обязательно.

— Буду ждать.

Обнимает нас всех по очереди.

— Спасибо за гостеприимство, Тома. Зарецкий, если до тебя доберётся…

— Пошлю на три весёлые буквы. Не сомневайся.

— Всё никак простить мне его не можешь?

— Отведи и помилуй, — фыркает Константиновна.

Бабушка смеётся и целует подругу в щёку.

— Поезжайте с Богом.

— До свиданья!

— Доброго пути, девоньки… — крестит в дорогу, провожая нас за калитку.

— О чём ты говорила? Про прощение, — спрашиваю у бабушки уже в машине, не совладав со своим любопытством.

— Тамарка встречалась с нашим дедом в юности.

Удивлённо выгибаю бровь.

— Так получилось, что из-за меня он её бросил.

— Ого…

— Вот уж точно Господь отвёл, — подаёт голос мать с переднего сиденья.

— Первая городская? — уточняет водитель, с интересом её разглядывая.

— Да. С ожиданием. Потом на вокзал.

— Понял-принял, — заводит двигатель. — А вы сами-то откуда? Нашенские или туристос?

— Мы из Иваново. Родственницу в Красоморске навещали.

— Иваново? Город невест который?

— Да.

— Там у вас все невесты такие красивые?

Она нехотя поддерживает беседу, а я, пользуясь случаем, обращаюсь к бабушке, сидящем рядом.

— Ба…

— Что дорогая?

— Как же без паспорта уехать?

Дело в том, что в тот злополучный вечер дед, по указанию отца, отдал его лично в руки дяде Анзору.

Из-за отсутствия самого главного документа уже возникли проблемы на тех двух экзаменах, которые я успела сдать.

Благо, Матильда спасала. Оба раза составляла акт об идентификации личности. Иначе меня к сдаче ЕГЭ не допустили бы.

— Не беспокойся.

— У него во всех структурах связи, — сокрушаюсь я.

Бывший губернатор — это вам не просто какой-то рядовой чиновник.

— У меня они тоже есть. Мир не без добрых людей, Тата. И они, представь себе, готовы нам помочь.

Улыбается, однако от меня не укрывается тот факт, что она тоже переживает.

— Значит, поедем на поезде?

— Да. Автобусом долго, а самолётом — Зарецкий нас отследит.

— Спасибо, что едешь со мной.

— Перестань. Тут не за что благодарить.

— Что будет дальше?

— Разберёмся по ходу пьесы, — пожимает плечом.

Киваю. Отворачиваюсь к окну.

Дежавю. Прошлым летом я точно также совершенно не представляла себе своё ближайшее будущее.

Однако теперь понимаю, что тогда всё было не так уж плохо. По крайней мере, у меня на душе не было той адовой тяжести, что есть сейчас.

— Первая городская больница, красавицы. Ближе стать не могу, там шлагбаум и кирпич.

— Нормально. Спасибо.

— Мам, посидишь? Я пойду с Татой.

— Да, Насть. Я подожду вас здесь. Думаю, толпой нам туда идти не стоит.

Выбираюсь из машины.

Пока шагаем в сторону центрального входа, пульс набирает такую частоту, что страшно становится.

— Тата, подожди, — останавливается у ступенек и осторожно касается моего локтя.

— Что такое?

— Прежде, чем мы войдём туда, я должна кое в чём тебе признаться.

— В том, что знакома с семьёй Абрамовых? — предполагаю с ходу и, судя по выражению её лица, попадаю в самое яблочко.

— Да.

— Не утруждайся. Марсель рассказал мне. Про то, что случилось в Тбилиси, тоже.

Она растерянно моргает.

— Давно? — изумлённо уточняет.

— Нет. Он долгое время это скрывал, — тяжко вздыхаю, рассматривая облупленную краску на перилах.

Боже, я столько гадостей тогда наговорила в порыве злости! Кричала, что ненавижу его. Что никогда прощу.

Если б только знала…

— Ты звонила им? После случившегося.

— Звонила. И Дарине, и Яну. Не отвечают, — произносит она печально.

— Ясно.

— Тата, насчёт Тбилиси…

— Давай, пожалуйста, не сейчас, — перебиваю, сглатывая ком, вставший в горле. — Я готова поговорить с тобой. Открыто и спокойно, но потом.

— Хорошо. Договорились.

Пропускаем пожилого мужчину с костылями и заходим в помещение за ним.

— Куда идти?

— Надевай бахилы и халат. Я уточню.

Она направляется к очереди стоящих в регистратуру. Я, старательно игнорируя запах хлорки, бьющей в нос, к автомату с бахилами.

Беру пару себе и ей.

Сажусь на скамейку и механически воспроизвожу необходимые действия, потому как мыслями опять с Марселем.

Все эти дни, не переставая, о нём думала. А ещё молилась. Просто брала бабушкин молитвослов и долго-долго его читала. Чего, к своему стыду, раньше никогда не делала.

— В регистратуре меня развернули.

Поднимаю голову и смотрю на мать.

— Сказали, что к нему сейчас нельзя.

— Почему?

— Он в реанимации.

— А что известно о его состоянии?

— Тата, я чужой человек. Они дают такую информацию только родственникам.

— Нужно было сказать, что мы — родственники. Поднимемся туда? Может, не знаю… Поговорить с врачом? Может, меня пустят к нему, хотя бы на чуть-чуть. Мам, я… Мне очень нужно, понимаешь?

— Спокойно, дыши, — гладит по волосам. — Мы поднимемся и спросим. Идём.

Минуя снующих по первому этажу пациентов и посетителей, подходим к лифтам.

— Нам на пятый, — самостоятельно ориентируется по схеме, указанной на стене. От меня сейчас толку ноль. Я в таком отчаянии, что ничего не вижу и не слышу.

— Присядь пока здесь, — ведёт меня к лавке, когда оказываемся в пустом холле пятого этажа. — Я попробую найти его лечащего врача. Ладно?

Киваю и смотрю ей вслед.

Сколько сижу в коридоре, не понимаю. По ощущениям целую вечность. Хотя, возможно, проходит всего несколько минут до того момента, как открываются створки лифта, и я вдруг вижу перед собой Абрамова-Старшего и ещё одного мужчину.

Оцепенев под его тяжёлым, пристальным взглядом, теряюсь. Однако уже вскоре приказываю себя отмереть и двинуться ему навстречу.

— Здравствуйте…

— Что ты здесь делаешь? — осведомляется ледяным тоном, сразу давая понять: мне тут не рады.

— Я… Вы… — заикаюсь, разнервничавшись, и впервые, наверное, испытываю трудность с тем, чтобы сформулировать простое предложение, способное отразить цель моего визита. — Я пришла к Марселю.

Прищуриваясь, делает шаг вперёд и, нависая надо мной чёрной грозовой тучей, буквально прожигает лицо своими глазами.

Глазами с полопавшимися красными сосудами на белках.

Глазами, в уголках которых проступила сеточка из вен и морщин.

Глазами, отчётливо транслирующими боль, злость и ярость.

Сколько ночей он не спал?

Выглядит крайне уставшим, эмоционально истощённым и измученным.

— Я понимаю, что вы не хотите меня видеть, но…

— Пошла. Вон.

Эти слова сказаны не громко, но столько в них лютого гнева, что еле сдерживаюсь, дабы не зарыдать.

— Ян…

— Не вмешивайся, Беркут, — пресекает попытку мужчины влезть в наш разговор.

Беркут.

Перевожу взгляд на него. Это ведь тот самый крёстный из Москвы, у которого Марсель собирался просить помощи.

— Мне… нужно к нему, — голос предательски дрожит, но я всё равно стараюсь показать, что отступать не намерена.

— А мне нужно, чтобы мой сын вернулся к жизни, — ядовито цедит Абрамов-старший сквозь зубы.

— Ян Игоревич…

Чувствую, как по щекам скатываются горячие слёзы.

— Проваливай отсюда.

— Я прошу вас, — судорожно выдыхаю. — Дайте мне с ним увидеться.

— Нет.

— Просто позвольте…

— Я сказал нет! — повторяет жёстко и уходит.

Уходит!

— Что с ним? Почему Марсель до сих пор в реанимации? Он в сознании? Скажите! Ян Игоревич, сжальтесь надо мной! — в порыве безысходности бросаю.

Секунда.

Две.

Три.

— Он в медикаментозной коме, — произносит убито, касаясь пальцами железной ручки двери.

Я не знаю, что это значит, но слово «кома» — звучит очень-очень страшно.

Тишина оглушает меня, дезориентируя.

В ушах неприятно звенит и пульсирует.

Перед глазами всё та же жуткая картинка появляется.

Трасса. Перевёрнутый мотоцикл и парень, лежащий в нескольких метрах от него…

Сердце пропускает удар и следующий, жизненно необходимый, совершает лишь после того, как я с шумом втягиваю ртом воздух, который по ощущениям содержит мельчайшую пыль из стекла. Ведь в груди после этого вдоха так невыносимо больно становится…

— Умоляю. Пустите! — уже в спину отчаянно кричу. — Я не могу уехать вот так! Пожалуйста. Прошу вас… — перехожу на резонирующий с криком шёпот. — Всего один раз. Клянусь, больше я вас не потревожу!

— Никогда, Джугели, — повернувшись, добавляет он. — Не потревожишь больше никогда.

Глава 49

Марсель

Когда очнулся, ничего не помнил. Вообще не понимал, что со мной и где нахожусь.

Раздражитель-свет.

Куча трубок.

Писк аппаратов.

Размытая, невнятная и старательно уплывающая от меня реальность.

В ней я пребывал недолго. Вскоре снова провалился в сон, а когда произошло повторное пробуждение, рядом уже стояли врач и отец.

Батя выглядел плохо.

Это была первая чёткая мысль, которую удалось поймать замутнённому разуму, стоило нам взглянуть друг на друга.

Что-то очень сильно изменилось в отце, но я долго смотрел на него и не мог понять, что именно.

Изнемождённый. Разбитый. Измученный.

В целом, он будто бы постарел разом. И я сейчас не столько о внешности, сколько о том, что увидел в родных глазах.

Этот взгляд, выражающий глубочайший страх и практически осязаемую боль, я запомню навсегда. Как никогда не прощу себе того, что забрал у родителей несколько лет жизни.

Мать, которую пустили ко мне в палату чуть позже, целуя, плакала так тихо и горько, что сердце моё от этой картины буквально разрывалось на части.

А Сонька, ужаснувшаяся моему внешнему виду? Разрыдавшаяся и прильнувшая ко мне столь отчаянно, что остро защемило в груди…

«Ты же не уйдёшь на небеса так рано? Не уйдёшь, нет?» — с дрожью в голосе спрашивала.

Старшая, тоже явно державшаяся изо всех сил, еле оттащила мелкую от моей кровати. Та истерила и наотрез отказывалась уходить. В итоге, слава Всевышнему, поддалась уговорам отца.

Оставила свою любимую игрушку, доставшуюся ей от меня по наследству.

Строго наказала ушастому Чебурашке внимательно приглядывать за мной и не позволять больше закрывать глаза…

*********

Первые дни я тупо приходил в себя.

Всё ещё много спал, но потихоньку начинал осознавать реальность.

Оценивал ущерб по визуалу и ощущениям. Прикидывал, насколько всё серьёзно, и впервые за почти восемнадцать лет своей жизни жёстко очканул, вдруг представив себя в инвалидном кресле.

Трэш…

*********

Постепенно возвращалась память, способность формулировать мысли и озвучивать их.

Это только в фильмах очнувшийся после комы человек способен сразу вести обстоятельные диалоги о высоком. На деле, не так происходит, нет. Ты чувствуешь себя каким-то тормозом. И это по первой очень пугает…

К слову, о моём общем состоянии.

Итак, у меня целый букет сочетанных травм. Серьёзная черепно-мозговая, хлыстовая травма шеи, ушиб позвоночника и внутренних органов, множественные переломы костей (пострадали ключица, рёбра, лучевая кисти, а также берцовая).

Короче, я на хрен, весь в гипсе. Башка замотана. Воротник дебильный на шее.

Ногу сломал, зацепившись за подложку в момент вылета из седла. И да, пролетел я прилично, феерично встретившись в конце этого полёта с асфальтом.

Повезло ещё, что в тот вечер я был в экипе. Дядька травматолог сказал, что шлем однозначно спас меня от летального исхода.

Но вернёмся к насущному…

Я перенёс неотложную операцию на чердаке и, как оказалось, был погружён в медикаментозную кому. Она понадобилась для стабилизации состояния и предупреждения необратимых жизнеугрожающих изменений.

Как объяснил мне врач, которому в дальнейшем буду безмерно благодарен за то, что не остался дурачком, медикаментозная кома или, по сути, глубокая седация замедляет метаболизм тканей и снижает интенсивность церебрального кровотока. В результате чего сосуды сужаются, а внутричерепное давление падает, что позволяет снять отёк тканей мозга и избежать их омертвения.

— Ты как мумия, Абрамыч, — впервые увидев меня, делится своими впечатлениями Петросян.

— Заткнись, дебил, — Ромасенко отвешивает ему подзатыльник и обеспокоенно на меня таращится.

Горький, шумно выдохнув, качает головой.

— Звездец, — коротко комментирует ситуацию Дэн.

— Какой кошмар! — тихо ужасается Зайцева, не скрывая своего потрясения.

— Перестаньте, — одёргивает Матильда.

Филатова округляет глаза и прижимает ладонь ко рту. Ковалёва начинает реветь. Вебер тоже молча ударяется в слёзы.

— Э, ну алё, не на похоронах. Завязывайте, — хмуро произносит Макс.

Он прав. Не нужно мне вот это сострадание. То, что меня, наконец, перевели из реанимации в стационар травматологии — хороший знак. Если опустить некоторые неприятные детали.

— Чё? Как прошёл выпускной?

Пока я валялся при смерти, одноклассники успели сдать экзамены, получить аттестаты и отгулять день, которого все мы так ждали.

— Скучно. Торжественная часть в школе. Концерт на площади.

— Без выступления вашей группы — отстой полный.

— Танцы. Кафе. Тебя очень не хватало, дружище, — произносит Чижов с грустью в голосе.

— С меня сейчас так себе компания, — давлю улыбку, хотя с тех пор, как дозу анальгетиков уменьшили, боли стали просто адскими. — Танцор — ваще не айс.

Петросян, единственный из всех способный сохранить чувство юмора в любой ситуации, смеётся. За что, собственно, и получает повторный подзатыльник.

— В море прыгали?

— Да, — шмыгает носом Филатова.

Круто, чё.

— Рассвет…

— Встречали, — произносит она виновато. Будто бы, боится меня обидеть.

— Ага, потом нашу старосту бабка с ремнём у дома встречала.

— Жень, а можно без подробностей? Я же не рассказываю о том, что ты на физрука с поцелуями набросилась.

— И чё? Уже могу себе позволить, — фыркает та в ответ.

— Мозгалин, идиот, намочил в море аттестат, — делятся последними новостями.

— Футболисты наши ваще пока без них остались. На пересдачу матеши пойдут. Завалили экзамен.

Ничё. Сдадут.

— Котов и Вепренцева утренним автобусом в Краснодар свинтили, прикинь?

— Ромео блин с Джульеттой недоделанные, — закатывает глаза Зайцева.

— Не завидуй. Марсель, Они тебе большой передавали, — исправно докладывает Полина.

Молодцы. Вместе остались, несмотря на протест родителей.

— Джугели где?

Когда намеренно задаю этот вопрос толпе одноклассников, атмосфера резко меняется. В палате повисает гробовая тишина. Они перестают улыбаться, теряются, опускают головы и прячут глаза.

Все, кроме Жени. Эта всегда в лоб напрямую топит.

— Уехала из города почти сразу после случившегося. Два первых экзамена сдала и всё.

Уехала.

Выходит, отец не солгал про её бегство.

— Как полиции свидетели понадобились, так исчезла, крысятина, — зло цедит Ромасенко, стиснув челюсти.

— Ага. Ни жениха, ни её. Вот ведь совпадение!

Слышать эти слова больно до безумия.

Знаете, в такие моменты чётко осознаёшь, что боль физическая куда лайтовее, чем та, которая разрывает тебя изнутри.

Прикол же, да? Ты лежишь весь поломанный и ушатанный, а сильнее всего ноет проклятое сердце, которое в ДТП, типа, не пострадало.

— Спасибо, Петров с отцом случайно оказался там на дороге. Они видели, что происходило. Уверена, Ян Игоревич прижмёт этого урода.

— А Джугели поступила как конченая, правда.

— Замолчите… — вмешивается Илона.

— Реально, мозга нет? — подключается Горький. — Зачем всё это обсуждать сейчас?

— А чё? Покрывать эту предательницу предлагаешь? Пусть Марсель знает, что пострадал зазря, — возмущается зарёванная Ковалёва.

— Вот что… Я думаю, на сегодня достаточно, — спешно обрывает неудобный разговор Шац. Ясно, естественно, по какой причине. Не хочет меня расстраивать. — Марселю нужен покой. Пожелайте ему скорейшего выздоровления и на выход, друзья.

— Мы должны оставить пожелания на гипсе. Помните, традицию с началки? Я фломастеры взяла.

— Ништяк.

— Опять вы за старое? Ерундой не страдайте, Жень.

— Нет, Матильда Германовна, надо, — загорается идеей та.

По очереди подходят. Что-то пишут и рисуют на гипсе, однако мои мысли далеки от этого движа.

Мы с Илоной молча таращимся друг на друга, стопудово думая об одном и том же.

Вспоминается тот вечер. Я пришёл к ней для того, чтобы она позвонила Джугели. Потому как сам дозвониться и дописаться до неё мог.

«Что там у вас происходит? Ты никому не отвечаешь. После линейки сразу исчезла. Зачем эти грузины заявились в Красоморск?» — спрашивала Вебер, включив громкую связь.

«Я уезжаю, Илон»

«Что? Уезжаешь? Когда?»

«Сейчас»

«В смысле сейчас? Подожди, нет. Тебе нельзя. Нельзя уезжать, Тата!»

«Никому не рассказывай»

Меня тогда накрыло прям люто. Понял, что её насильно увозят и в такую ярость реактивную пришёл…

«Нет, Марсель! Стой! Куда?»

Илона догнала у самого мотоцикла. Намертво вцепилась в мою руку. Не пускала. Про расклады какую-то чушь несла. Тряслась. Умоляла не ехать. Как чувствовала: произойдёт что-то.

Но я, взвинченный до предела, её, конечно же, не послушал.

— Прости…

Вебер, расплакавшись, покидает палату первой.

— Поправляйся! Это от класса. Не знаем, что тебе можно, но вот… — Филатова оставляет большой пакет на тумбе.

— Выздоравливай.

— Не вешай нос, бро, — подбадривают парни.

— Пока, Марсель.

— Он встанет вообще? Выглядит жутко, — доносится до меня взволнованный девчачий шёпот. Не придающий оптимизма абсолютно.

— Марс, — Паша осторожно хлопает меня по здоровой ноге. — Держись, ладно?

Держаться.

— Она правда с ним уехала?

С какой-то грёбаной надеждой на него смотрю. Поди, жалкий со стороны до крайности.

— Я не знаю, — звучит растерянное в ответ.

— А показания? — сглатываю.

— Она их действительно не дала, Абрамыч. Вроде как, отказалась, сославшись на то, что после приступа ничего не помнит.

Его взгляд выражает долбанное сочувствие.

— Ясно.

— Забей, братан. Мой совет, забудь. Тебе сейчас о восстановлении надо думать. Не о ней.

Не о ней.

А как? Если по ощущениям будто бензопилу в грудь вогнали…

Глава 50

Тата

Северная столица

Август

Раннее утро. Лёгкая дымка. Пустая Дворцовая площадь. Саксофонист.

Очень атмосферно.

Как-то по особенному сегодня чувствуется вайб Питера. Даже жаль уезжать…

Слушаю музыканта. Полчаса спустя неспешно продолжаю свой путь по набережной Невы. Гуляю. Разглядываю достопримечательности и думаю. Думаю о том, что уже произошло, и о том, что ждёт меня впереди.

Перехожу дорогу, останавливаюсь у таксофона, прикреплённого к стене дома. Снимаю трубку.

Забавно, что в век технологий и обилия гаджетов они всё ещё встречаются даже в таких крупных городах, как этот.

Набираю номер по памяти.

Слушаю длинные гудки.

— Алло, — на том конце «провода» звучит голос самого дорогого для меня человека.

Каким бы он ни был, это по-прежнему так.

— Здравствуй, отец.

С момента нашего крайнего разговора прошло два месяца.

— Тата?

Не ожидал. Явно растерян. Но, как обычно, быстро берёт себя в руки.

— Где ты? Отвечай! — орёт требовательно.

— Неважно.

— Немедленно возвращайся в Москву! — командует громко приказным тоном.

— Сейчас не вернусь, — отвечаю уверенно. — Учитывая ситуацию, мы оба это понимаем…

— Не дури.

Меняет тактику. Кнут на пряник.

— Ещё можно всё исправить.

Речь идёт о свадьбе?

— Леван готов тебя простить.

— Что?

Ушам своим не верю. Абсурд чистой воды.

— Он готов меня простить? Ты серьёзно? — выдыхаю возмущённо.

— Тата, послушай. Ты попала не в ту среду. Оступилась по глупости, так бывает. Это жизнь и мы… Найдём в себе силы спокойно решить всё миром.

Ему тяжело даются эти слова и да, к сожалению, я сомневаюсь в их искренности. Мирно решить проблему, связанную с Горозией, точно не получится.

— Говоришь, что всё можно исправить?

— Конечно, дочка. Выхода нет только с того света.

— Леван чуть не отправил туда ни в чём не повинного парня!

— Тата…

— Если бы ты только видел его, — слёзы наворачиваются на глазах, когда вспоминаю больничную палату и Марселя, находящегося без сознания.

Ян Игоревич всё же пустил меня к нему. На своих условиях, разумеется.

Никогда не забуду тот день. Казалось, на парне не было ни единого живого места.

Бледный. Многочисленные синяки, ссадины, переломы. Трубки, прикреплённые к телу. Пугающий монотонный писк медицинских аппаратов.

А его пальцы… Они были такими холодными! Почти ледяными.

Стоя возле него, беззвучно рыдала и промолвить смогла только одно слово. «Прости».

— Ты должна вернуться, — давит отец, используя дальше аргументы, которые ранее безоговорочно работали. — Не подводи меня. Докажи, что ты — моя дочь. Моя плоть и кровь! Истинная Джугели!

— Я это уже доказала. Разве другая, будучи на моём месте, стала бы покрывать виновного?

Тошно. Как же тошно от одной лишь мысли!

— Ты поступила правильно. Леван — твой жених.

— Плевать мне на него! Я уже говорила тебе, что не дала показания полиции лишь потому, что меня шантажировал Горозия-старший!

— Перестань выдумывать эту ересь. Не стыдно? Мы дружим с Анзором почти двадцать лет.

— Господи, ты глух и слеп, пап? Именно благодаря ему ты долгое время находишься под следствием. Неужели не понимаешь? Он хочет присвоить себе твой бизнес. Найди возможность себя обезопасить, пока не поздно!

— Возвращайся домой.

Кто о чём…

— Нет.

— Дай мне поговорить с твоей бабкой. Это она так тлетворно на тебя влияет?

— Я не вернусь в Москву, — повторяю, стирая слёзы с лица тыльной стороной ладони.

— Я требую, чтобы ты это сделала! — гремит одновременно с раскатом грома, разрывающим серое небо, затянутое густыми тучами.

— Если помнишь, недавно мне исполнилось восемнадцать и отныне я буду делать то, что хочу сама.

— Какого дьявола, Тата? — орёт, не скрывая своей ярости. — Взрослой себя почувствовала?

— Мир, в котором я жила, — сплошная ложь. Все кругом меня обманывали. В том числе и ты.

— Я жизнь положил на твоё воспитание! Закладывал моральные принципы годами. А что получил в ответ? Нож в спину? — негодуя, спрашивает.

— Я тебя не предавала.

— Как ещё это назвать?

— Господи, да я ведь даже не отвечала Марселю взаимностью! Тот поцелуй был случайным, единственным! Но да, моя вина в том, что я осознала: не хочу замуж за того, кого ты навязываешь. Не хочу повторить судьбу матери. Не хочу быть в браке с тем, кто вытирает о меня ноги!

— Чёртовы гены! Ты стала точь-в-точь как она! — произносит с горечью и разочарованием.

— Что ж. Можешь и меня люто ненавидеть, — шепчу я тихо. — Прощай, отец.

Он говорит что-то ещё, однако я уже не слушаю.

Просто вешаю трубку.

*********

Аэропорт Пулково встречает нас непогодой, суетой и чемоданами.

— Паспорта взяла, мам?

— В сумке.

— Другие документы? Карты?

— Насть, я пока в уме.

— Лекарства Таты? Вы помните, что сказал врач? Нельзя пропускать приём таблеток.

— Всё у меня. Успокойся. Выдохни. Как ты её выносишь, Дань?

Вопрос риторический. Мужчина не отвечает. Однако, улыбнувшись, смотрит на жену так, что даже моё сердце, покрытое толстой коркой льда, тает.

И нет. Естественно, за то время, что я провела в Санкт-Петербурге, никакой семьёй мы не стали. Однако одна вещь изменилась кардинально. Я больше не смею осуждать мать за её выбор. Каждый человек имеет право на счастье. Анастасия Зарецкая своё счастье выстрадала и заслужила.

Ранний брак, заключённый не по своей воле. Семейная жизнь с нелюбимым человеком. Моральное и физическое насилие. Одиночество. Боль потери. Отсутствие поддержки близких людей^[33].

«К Амирану я не испытывала ровном счётом ничего, но отца в тот момент интересовало лишь кресло губернатора и в итоге, я вышла замуж ради того, чтобы моя семья получила то, что хотела».

«Я люблю Даню с детства, Тата. С этим ничего нельзя было поделать, понимаешь? Можно противостоять. Бороться. Сопротивляться этому чувству. Лгать себе. Но я, сломленная и абсолютно на тот момент несчастная, проиграла».

«Спустя годы рада, что так… Несмотря на то, что за своё предательство пришлось ответить перед Богом. Он ведь надолго забрал у нас с Даней возможность иметь собственных детей. Пришлось упорно доказывать, что мы достойны этого права».

После взрослого, откровенного разговора, состоявшего между нами, я смогла пересмотреть своё отношение к ней. Заглушить ядовитую злость. Оставить в прошлом обиды. Абстрагироваться от того, что рассказывал отец. Выслушать её версию и… попытаться понять.

Что касается самого Климова, пока достаточно того, что я приняла факт его неотъемлемого присутствия в её жизни.

Честно сказать, всё сейчас перевернулось с ног на голову. Сложно вот так сразу переварить свалившуюся на меня информацию, однако я не могу попросту игнорировать некоторые вещи.

Одно то, что бывший губернатор и по совместительству мой дед, причастен к смерти родителей Данилы Климова, — глубокий шок. Похищение это, конечно, не оправдывает, но мотивы резко стали вполне очевидными…

Проходим регистрацию. Сдаём багаж, которым обзавелись в Питере. Добираемся до турникетов, ведущих к гейтам и зоне паспортного контроля.

— Дальше нам нельзя.

— Почему? — спрашивает маленькая Маша.

Ей пять и она невероятно любознательная девочка.

— Потому что ты никуда не летишь, Кнопка, — объясняет четырнадцатилетний Лёша.

Семья Климовых забрала мальчика из детдома, когда тому было полтора года. Его родители погибли в ДТП.

— Давайте прощайтесь. Время поджимает, — торопит Даня, глядя на часы.

— Пока, Тата.

— Пока, Лёш. Спасибо, что показал мне Питер.

Улыбаюсь и подросток, густо краснея, смущается.

— Всё? — расстроенно бормочет Маша, вцепившаяся в руку отца.

— Иди обниматься, — приседаю, выставляю руки вперёд и, к счастью, девочка сразу устремляется ко мне в объятия. — Чего ты плачешь?

— Грущу.

— Не надо, — отклоняюсь и дёргаю за косичку, которую сама же заплетала перед выездом в аэропорт. — Ну, пока?

— Пока, — обречённо выдыхает, нежно сжимая своими пальчиками мои.

— Не будешь сырость разводить?

— Нет.

— Обещаешь?

— Угу, — хлопает длинными, мокрыми ресницами, а я внезапно понимаю, что не такая уж чёрствая, ведь, оказывается, тоже успела прикипеть к младшей сестре.

Жаль, что раньше наотрез отказывалась знакомиться.

— Ну ё-моё. Вы сговорились обе?

Климов смотрит на жену. Та, шмыгая носом, тоже плачет.

— Лёха, Маха, погнали на парковку. Там маму подождём. До свидания, Алиса Андреевна. Тата… — переводит взгляд на меня и кивает.

Не ждёт какой-то реакции. Просто уводит детей на улицу, тактично оставляя нас втроём.

— Прилетишь, напиши, пожалуйста, — мама подходит ко мне.

— Хорошо.

Глаза в глаза.

— Береги себя. Ладно?

Подаётся вперёд. Обнимает.

Прикрываю веки и несмело обнимаю в ответ, ощущая, как вздрагивает при этом её хрупкая фигура.

— Я видела многие твои выступления, но то, на котором присутствовала в Мариинке… Это было потрясающе, — признаюсь зачем-то. — Ты прекрасная балерина.

— Но отвратительная мать, — всхлипывает она, сильнее сжимая меня в своих руках.

— Нет, — произношу тихо. — Маша и Лёша — тому подтверждение. Они замечательные.

— Тата… — начинает плакать ещё пуще прежнего.

— Иди к ним. Нам пора, — отпускаю её. Отступаю на шаг назад.

Всё ещё чувствуется некая неловкость между нами. Невозможно преодолеть это разом, ведь я долгие годы держала её на расстоянии, полагая, что именно так будет правильно.

— Прости меня за всё, дочка, — гладит по волосам. Касается лба губами.

В глазах горит раскаяние и отчаянная жажда исправить то, что исправлению не подлежит.

— И ты, — говорю на прощание. После чего ухожу к турникету и, не оборачиваясь, направляюсь к зоне паспортного контроля…

Эпилог

Самолёт взмывает в небо.

Мы летим до Стамбула, где будет пересадка и прямой рейс до Барселоны.

В Испании я буду учиться. Меня ждёт Академия Тенниса, в которую я намерена поступить.

— Как ты себя чувствуешь, дорогая? — беспокоится бабушка, оценивая мой внешний вид.

— Нормально.

— Если что, сразу буди меня, — наказывает строго.

— Хорошо.

Отворачиваюсь к иллюминатору и долго рассматриваю густой слой белоснежной облачной ваты, сквозь который пытаются прорваться лучи опускающегося за горизонт красного солнца.

Очень хочется чувствовать некую лёгкость и облегчение, оттого, что, казалось бы, всё наконец налаживается. Однако на душе такой неподъёмный груз, что радоваться грядущим переменам никак не получается.

Сердце неистово болит за Марселя. Со слов матери знаю, что парень пришёл в себя и что его состояние стабилизировалось, но…

Переживаю очень.

Постоянно о нём думаю. Днём и ночью.

Сможет ли он полностью восстановиться после полученных в ДТП травм? Не останется ли по моей вине инвалидом на всю жизнь?

Не прощу себе этого. Не прощу того, что доставила столько горя его семье.

Сейчас спустя время отлично понимаю Яна Игоревича и своё обещание клянусь сдержать.

К Марселю приблизиться никогда больше не посмею.

**********

Из сочинения Таты Джугели

(ЕГЭ РУССКИЙ ЯЗЫК)

«Что есть любовь?» Именно такую тему поднимает автор в своём тексте.

На этот вопрос ищут ответ все люди на планете. И полагаю, что единственно верного просто нет, поскольку каждый из них способен дать своё собственное определение этому чувству.

Автор подчёркивает «многоликость» данного слова. Здесь невозможно не согласиться, ведь любовь действительно бывает разной. Любовь к Отечеству, малой родине, родителям, друзьям, своему делу…

Отдельно стоит выделить любовь, возникающую между двумя людьми: мужчиной и женщиной. Именно её вот уже много веков подряд старательно описывают в своих книгах писатели и поэты. О ней снимают кино. Вдохновляясь ею, сочиняют музыку и рисуют картины.

Зачем и почему? Наверное, потому что любовь — самое яркое событие, происходящее в жизни каждого человека. Она приходит тогда, когда ты её совсем не ждёшь. Она полностью меняет твой мир и безвозвратно меня тебя самого.

Навсегда.

«Многоликость» этого чувства, по моему мнению, проявляется ещё и в том, что оно способно вознести до самых небес и в то же самое время разрушить до основания.

Любовь может подарить тебе счастье, а может причинить невероятную душевную боль.

Отечественная и зарубежная литература — яркое тому подтверждение. Она демонстрирует множество примеров того, как люди проживают это чувство.

Герои произведений проходят через внутреннюю трансформацию. Идут на жертвы, совершают безумные поступки. Встречают на своём пути бесчисленные препятствия. Справляются с ними. Или же нет…

Чьи-то истории по итогу заканчиваются хорошо и любовь побеждает, но куда сильнее веришь тем, в которых отсутствует счастливый конец. Потому как такой финал куда ближе к реальности. Согласитесь?)

Любовь не всегда бывает взаимной. Мы помним Татьяну Ларину из романа А. Пушкина «Евгений Онегин». Мартина Идена Д. Лондона. Желткова из повести «Гранатовый браслет» А. Куприна.

Любовь зачастую трагична.

В некоторых книгах герои не выдерживают того, что на них обрушивается. Анна Каренина Л. Толстого, Катерина из «Грозы» Островского.

А в некоторых — попросту невозможно противостоять обстоятельствам. Герои Шекспировской трагедии «Ромео и Джульетта» — очень юные, но их чувства так глубоки, что за недолгий период времени им приходится очень быстро повзрослеть.

До встречи с Ромео Джульетта была послушной и любящей дочерью, для которой родители являлись воплощением добра, мудрости и справедливости.

До тех пор пока Джульетта не полюбила Ромео, она считала всех Монтекки врагами и не задумывалась об истинных причинах вражды между семьями. Однако наряду с зародившимися чувствами, у Джульетты оживает разум, и она начинает осознавать, что мир нельзя делить на чёрное и белое.

Что до Ромео… Встреча с Джульеттой разительно меняет легкомысленного юношу. Он искренне влюбляется и готов пойти ради любимой девушки на всё.

Их запретные чувства заведомо обречены и молодые люди понимают это.

Возвращаясь к вопросу, поставленному автором, попытаюсь дать своё определение любви, основываясь не только на литературных примерах, но и на собственном небогатом жизненном опыте.

Что есть любовь?

Думаю, сегодня я могу ответить.

Лично для меня Любовь — это точно про свободу. Про свободу выбора прежде всего.

Про уважение и дружбу.

Про вызов.

Про искренние эмоции.

Про способность чувствовать.

Про возможность дышать полной грудью рядом с тем, кто дорог.

PS. Надеюсь, когда-нибудь так и будет.

У меня.

У Него.

Конец первого тома

Второй том называется "Прости за любовь"

notes

Примечания

1

Эспешали фо ю (Еsресiаlly fоr yоu) — специально для тебя (с англ.)

2

Чил (Chill) — сленговый глагол, синоним слова «отдыхать», «расслабляться»

3

Фрэнд-ап (Friеnd-uр) — вымышленная соцсеть

4

Кавер — новое исполнение существующей песни кем-то другим, кроме изначального исполнителя. Кавер-версией называют как простую, так и сложную обработку оригинала с элементами новой аранжировки

5

Траблы (от англ. Trоublеs) — проблемы

6

Мэджик (от англ. Mаgiс) — магия

7

Вайб (на молодёжном сленге) — особое эмоциональное состояние, атмосфера, настроение, возникающее при общении с кем-либо

8

Воланд — вымышленный персонаж романа русского (советского) писателя Михаила Булгакова "Мастер и Маргарита

9

Мот, текст песни «Капкан»

10

Текст песни «Юность» Dаbrо

11

Текст песни «Сансара» Баста

12

Текст «Весна» Дельфин

13

Текст песни «Районы-кварталы» Звери

14

Текст песни «Всё, что тебя касается» Звери

15

АК — автомат Калашников

16

Чоха — национальное кавказское верхнее одеяние