Мы вошли и увидели, что Елена с Эйтаном сидели на кухне и ждали нас, так как чайник был горячим и сварена каша для Танюшки.
— Вот, что значит опыт женский, — подумала я, благодаря её.
Она сразу взяла над ней опеку, отстранив нас, и мы радостно согласились. Ей видней. Пока она ее раздевала, умывала и кормила, успела все у нее узнать и как зовут и что с ней произошло. Танюшка охотно рассказывала, наивно веря словам этой мягкой и милой женщины с ласковым именем Елена. Она так ее и назвала. И когда уже глаза девчушки начали слипаться, приказала Эйтану отнести ее в спальню к спящему Арелю и самому ложиться рядом. Танюшка охотно пошла на руки парню, вероятно еще и потому, что тот был немного похож на Виктора, так же черноволос и черноглаз. Подняв легкое тельце, Эйтан нам кивнул и ушел. Мы остались втроем за столом, и я рассказала Лене наше приключение, иногда перебиваемое вставками Людмилы. А потом, Лена попросила отдать ей ее бывший пелефон, как они называли смарт на израильский лад. Он не работает здесь, но она хотела бы его заправить, так как там было много чего личного, начиная с номеров и кончая фото и видео их жизни там, в Израиле. Я кивнула и принесла. Она подсоединила к сети включила его и ахнула!
— Надя! — вскрикнула она. — Посмотри. Там полно номеров от Симеона! Не отвеченых звонков!
— Где?
Я резко подскочила и бросилась к ней, выхватывая гаджет из рук. И точно! Было много, очень много звонков! Как я не догадалась, осмотреть ее телефон! Ведь он знал только ее номер! Свой местный не успела дать, а городской он и вовсе не знал. Да и когда! Все произошло в считанные дни, и мы не смогли сосредоточиться на таком нужном деле. Но у него был номер Лены, а я про тот телефон забыла. Он же не был тут нужен, так и лежал в сумке мертвый. А как же мой номер, когда я звонила ему при отъезде? Он же должен был отразиться?
Я попыталась звонить, но там уже что-то отвечали сначала на иврите, потом по-английски и я поняла, что «сорри», но номер не доступен. Я аж задохнулась от отчаяния и разревелась. Женщины кинулись меня успокаивать. Людмила накапала валерьянки, Лена подала чаю. Они заставили присесть и по очереди пытались втолковать, что раз звонил, значит жив. А последний был только три дня назад. Значит, помнит и ищет. Я успокаивалась, слушая их речи. Да и сама уже понимала, что никто не виноват. Случилась неразбериха и это все очень плохо. Где он, что с ним?
Утром решили все закончить и уже отчаливать туда, где их ждали и где они уже не будут бояться за свои жизни.
Сегодня на работе я была в последний раз. Нас осталось очень мало, единицы. И в последний раз я выходила в эфир. Рассказала новости по городу, напомнила адреса и телефоны, куда надо обратиться при необходимости и попросила земляков простить нас, так как мы закрываемся.
— Но есть надежда, что все закончится благополучно, и вы вновь услышите мой голос: — Доброе утро, страна, и мои дорогие земляки!
Всхлипнув, щелкнула тумблером.
— «Прощай, любимый город, уходим завтра в море…" — послышалась песня.
Потом я позвонила шефу и объявила ему, чтобы ребята ожидали нас уже с утра и были наготове. Потом рассказала о нашем прощании и моих планах. Обещала при возможности, давать весточку о нашем проживании, так как на этих оболтусов надеяться нечего. Пожелала ему и его жене здоровья. Он как-то всхлипнул и тут же откашлялся.
— Да-да. Я тоже желаю вам доехать благополучно и там ждать перемен. прощайте и не поминайте лихом!
Сказал, что помог собрать кое-что из радийных запасов. На память. На вопрос, что это, он хмыкнул и сказал, что ребята потом покажут. В общем, мы расстались, можно сказать, душевно. Помахав оставшимся оператору и охране, спустилась с этажа и села в машину. Стукнула по рулю и опустила подбородок на сцепленные руки.
— Завтра покинем этот город. Что-то нас ждет?
Я задумалась и только опомнилась, когда почувствовала зуммер телефона в кармане. Теперь я его переключила именно в такое положение и везде носила с собой, даже, когда сидела перед микрофоном. Мало ли что. Подхватив из кармана, посмотрела на номер. Не знаю такой, но провела пальцем по дисплею.
— Слушаю.
— Это я, Надюша.
Я замерла.
— Нет-нет, не может быть…Это глюки от усталости…Кто? — захрипела я.
— Это твой несчастный Симеон, моя хорошая.
И тут до меня дошло. Как? Я даже не узнала его, самый красивый баритон на свете. Да я просто уже и не ждала.
— Это ты?
— Я, я, моя хорошая.
— Ты где?
— Совсем рядом с тобой. Как раз по тому адресу, что ты только что говорила по радио. Я услышал и попросил у одного товарища трубку, и он разрешил. Приезжай, нужна твоя помощь. ВсЁ, не могу говорить. Всё потом.
Я бросила смарт на сидение и включила мотор. Машина взревела, и я сорвалась с места. Как доехала и как меня не остановили, я не знаю, но уже через полчаса стучалась в ворота. Вышел охранник.
— Что надо? — лениво спросил он.
— Мне надо вашего главного из охраны или проводите меня прямо к начальнику зоны. Я журналист с местного радио. Не узнаете?
Тот пожал плечами, но подошел ближе.
— Как же? — улыбнулась я. — А сейчас: «Доброе утро, страна!» — сказала я.
Тот хлопнул себя по ляжкам.
— Вот это да! Это же вы, Надежда!
— Я, дорогой! И пусти меня к начальнику, срочно.
Тот закивал, улыбаясь, и открыл ворота, все приговаривая:
— Вот расскажу ребятам, что разговаривал со «страной» и ведь не поверят.
— В следующий раз выйду в эфир и скажу, чтобы поверили. Как тебя звать-то, служивый?
— Федором, страна, Федей.
— Вот так и скажу, что, мол, верьте Федору, что он правду говорит всегда.
Так разговаривая, он довел меня до следующих ворот и, поговорив со следующим охранником, передал с рук на руки, как говорится. Тот повел меня в прозрачный переход и большую палатку. У входа тоже что-то сказал охране. Тот, повернув вбок голову, осмотрел меня и кивнул. Махнул рукой, приглашая идти за ним. Придержав меня около небольшого полога, приоткрыл его.
— Товарищ командир, тут к вам журналист. Говорит по срочному делу.
— Давай, — услышала я, и мне показалось, что где-то уже слышала этот голос.
Я вошла. Конечно! Как я могла забыть! Передо мной стоял …Николай Иванович, собственной персоной!
И он улыбался.
— В чем проблема, девочка? Что привело тебя сюда?
— Так это вы тот самый «страшный дядька», кто не выпускает наших земляков до полного выздоровления? — засмеялась я.
Были такие слухи, что у ворот стоят самый страшный спецназ, который возглавляет жутко упрямый «дядька», которого ничего не прошибает ни слезы, ни ругань, ни просьбы о милости к уже, в общем-то, выздоровевшим людям.
— Так что там у тебя за дело?
И я рассказала ему о своем женихе. Он позвал ординарца и приказал его отыскать.
— Садись, передохни, а то вон раскраснелась вся. Если он здоров, то не задержу, выпущу, но с условием, что завтра же выедешь. Поняла? А то мне полковник уже всю плешь проел.
Я обещала, как только, так сразу, тем более и хотела выехать завтра. Вот только жениха и ждала.
Через некоторое время ординарец прокричал, можно ли войти и за ним вошел…Симеон. Я не узнала его. Сильно похудел, одежда с чужого плеча, видимо здесь выдают, но глаза радостно смотрят на меня. Я бросилась к нему на грудь и затихла. Он прижимал к себе, целовал в висок и шептал:
— Все хорошо, Надюша, все хорошо. Теперь мы вместе. Все хорошо.
— Молодые люди, — услышала покашливание Николая Ивановича, — мы вам не мешаем, случайно? — И рассмеялся. — Давайте уже идите домой. И чтоб завтра фьють…к отцу. И передавай ему, как смогу, то прибуду. Он в курсе. Поняла?
— Есть, товарищ командир! — я приложила к виску ладонь. — Разрешите идти?
— Идите. Что б завтра вас здесь не было, — прокричал он вслед, — Проверю.
Через два часа мы все сидели за столом и Симеон, после душа и домашней сытной еды, рассказывал о своих мытарствах.
— После того, как мы в последний раз переговорили, и наш разговор прервался, я пытался снова и снова. Потом сосед попросил дать ему позвонить, и как-то случайно стер твой номер телефона, что отразился. Не знаю, но может быть и мой аппарат испортился, но я пытался теперь звонить только на Еленин, что был зафиксирован в памяти еще с Израиля. Но тот был отключен. Потом мы проехали Самару, и я уже давно спал, как вскочил мой сосед и разбудил меня. Он сказал, что поезд остановили какие-то бандиты, и что он будет уходить, так как слышал, что банды грабят и убивают всех не русской внешности, или кто им не нраву, других же делают рабами на каких-то своих базах. И если я не хочу такой участи, то могу идти с ним. Я был ошарашен. Но тот долго не ждал, быстро собрался. Я все-таки решил ему поверить. В конце концов поезд-то стоит, нужно проверить и самому.
Мы сошли с другой стороны, его нам открыла проводница и посоветовала сначала лезть под вагон, а потом, если все спокойно, бежать до первой ямы и падать туда до утра.
— Здесь есть населенный пункт, и он недалеко, километров десять. Там уже можно и позвонить и сесть на проходящий в ту или иную сторону, — скороговоркой говорила она. А про банду сказала, что их останавливают уже второй раз. Было туда, теперь, видимо, ждали обратно.
— По графику работают, гады! — и она сплюнула. — А вы ребятки бегите, вас они сразу шлепнут. В рабах оставляют только европейской наружности. А вы и так на них не походите.
И действительно я-то еврей, а сосед то ли китаец, то ли японец. А оказался просто бурят, как потом признался. Но здоровый, почти с меня ростом. И не скажешь, что азиат.
Мы спрыгнули и нырнули под вагон, легли между рельсов. Он наблюдал с одной стороны, я с другой. И так пролежали почти три часа. Замерзли знатно. Не лето. Это хорошо, что ты мне сунула свитер, а я еще и сопротивлялся! Он меня и спасал часто после этого. Бандиты захватили весь поезд. И когда ажиотаж спал, и братва, груженая узлами и людьми схлынула, мы поползли с Айдаром, как представился, в сторону от состава. Вскоре попали в какие-то кусты и заползли за них. Балки или ямы пока не было. Решили там отсидеться. Он вытащил из своей сумки мне еще жилет, когда понял, что для этой погоды, я совсем легко одет. И все-таки было холодно. Сидели прижавшись спина к спине и дрожали. Даже заснуть было невозможно. Потом стало светать и мы поползи посмотреть, что и где. Поезд все еще стоял, и мы решились проверить, а вдруг еще можно сесть и потом отправиться дальше. Вроде никого не было, и мы дернули дверь нашего вагона. Она была закрыта. Решили постучать. Вначале тихо, потом сильнее. Послышалось какое-то бормотанье, и дверь распахнулась. На пороге стоял бородатый мужик в камуфляже с автоматом наперевес. Как увидел Айдара, что-то выкрикнул и нажал на гашетку. Он умер сразу, а я спрятался под вагон. Потом пополз между рельсами. Тот мужик не понял, что нас было двое и это спасло меня и то, что он полез первым. Будто сама судьба меня охраняла или моя Надюша.
Он посмотрел на меня и глотнул горячего чая. Потом продолжил рассказывать.
— Не знаю, сколько полз, меня, словно гнали и гнали вперед. Остановился, когда уже просто упал лицом в шпалы без сил. И в это время услышал, как свистнул паровоз и вагоны, дрогнув, пошли. Я вжался всем телом и прикрыл руками голову. Меня обдавало теплом и какой-то жидкостью, похожей на мазут. Пахло мерзко. Состав ушел, и я остался все еще лежать. Прислушался и поднял голову. Было уже намного виднее, чем когда мы только приблизились к поезду. Поднял голову и огляделся. Тихо. Потом привстал и встал в полный рост, когда понял, что уже никого нет. А потом увидел их. Тела людей. В основном мужчин. Но были и женщины. Лучше не буду говорить какие.
Тут он как-то всхлипнул или вздохнул. И продолжил через паузу:
— Они были мертвы. Все. Я проверял. Все, как один. И их было много. Мы, когда лежали почти не слышали выстрелов, так, иногда, видимо их убивали в вагонах, а потом просто выбрасывали. Я такое и представить себе не мог. Понимаю войну, понимаю теракт, но чтобы просто людей ехавших и в вагонах! Страшно.
Тут он вновь ухватился за кружку, жадно хлебнул и громко откашлялся.
— Я перетащил Айдара в яму, которая нашлась при свете, почти рядом и закидал его тело камнем и кустами. Закопать не мог. Нечем. Забрал его куртку теплую и документы. Надо отослать и рассказать, где похоронен».
Он снова глотнул чай и сморщился.
— Потом я шел неделю. Обходил городки и большие села, притормаживал лишь у околиц и покупал что продадут. Благо у меня были деньги. И потом они были и в портмоне Айдара. Это я потом обнаружил. Так и шел. И уже прошел большую половину пути, как наткнулся на еще одну группу, человек в десять, с автоматами, в камуфляжах. Это тоже были из той же породы грабителей. Их вожак принял меня за цыгана. Я решил так представиться. Еще Айдар, там, в вагоне, когда собирались, как-то обмолвился, что могу сойти за него.
— Уж больно морда у тебя, смазливая, — сказал он.
Здесь меня приняли и пока не трогали. Я прошел с ними почти до вашего города, когда нас окружил спецназ, и всех покосили без разбору. Видимо был такой приказ, я это понял потом. Залег между корней высокой ели и молился. Пули летали так близко, что казалось еще немного, еще чуть-чуть и всё, не увижу я мою Наденьку!
Он улыбнулся и притянул меня к себе на колени. Я же, давно об этом мечтала.
— А потом, когда все умолкло, сам вышел с поднятыми руками и прокричал, что пленник и что спецкор Московского радио. Полоснув вверх из автомата, видимо для острастки, приказали падать на колени. Взяли документы, и повели к руководителю. Там представился и рассказал свою историю. Они определили меня на проверку в медблок. А тут как раз чуть поднялась температура, то ли от стресса, то ли все-таки простыл. И вот оказался в той зоне, из которой меня и вытащила моя Надя, "зоне предварительного заключения! как смеются живущие там люди и называют уже «ЗаПаЗ-ухой». А получилось странно. Я же не слышал твоего голоса по радио. А тут, как молотом стукнуло. Ты! Выпросил телефон и дозвонился до вашего оператора и тот сказал твой сотовый. Вот так всё и произошло. И я опять с вами. Чему ужасно рад!
Он прижал меня и уткнулся в шею. Я обняла его. Все молчали. Картина окончательного беспредела и человеческого зверства вставала перед глазами. Хотя и здесь полно страшных примеров. Зараза поражала не только тела, она поражала души людей. Одни становились зверьми, другие святыми.
Я рассказала ему о наших приключениях и о том, что он вовремя успел, завтра мы уезжаем в село к моему отцу.
— А сегодня всем спать, — сказала, вставая с колен Симеона. — Едем после завтрака. Еще много дел. И хотелось добраться до места за сутки. Тем более, что придется ехать даже в ночь.
Лена спокойно пожелала доброй ночи, а Люська подмигнула.
— Завидуй молча! — прошептала я губами.
Та театрально вздохнула и ушла в комнату.
Я подтянула Симеона к себе, и тот неистово впился в мои губы.
— Как же долго я о тебе мечтал и тосковал!
Эта ночь была самой мирной и самой чувственной.