Засунь себе в задницу! (сборник)

Роксанна Данбар-Ортиз. От колыбели до лодки

«Сторонница сверхвласти женщин стреляла в Энди Уорхола». Этот газетный заголовок навсегда изменил мою жизнь. Я хочу рассказать об этом открытии и о том, куда оно меня привело.

Я — ветеран радикального активизма. У меня докторская степень по истории, я уже 25 лет преподаю в Университете штата Калифорния и опубликовала множество научных монографий и статей, а совсем недавно вышли мои исторические мемуары «Красная грязь: Становление оклахомки». Я участвовала в международном движении за права человека, занимаясь главным образом проблемами коренных народов, трудовых мигрантов, беженцев и женщин.

Почему я пишу о Валери Соланас и почему считаю, что ее жизнь, наследие и наша память о ней так важны? Уже тот факт, что мне приходится упоминать об Энди Уорхоле, чтобы написать о Валери Соланас, отвечает на этот вопрос: мы по-прежнему живем в мире (богатых) мужчин. Но Валери была не просто женщиной, а блестящим художником, большую часть своей взрослой жизни провела на улице, в нищете, и так же умерла — в сан-францисском округе Тендерлойн.

Вторник, 4 июня 1968 года. Я в Мехико, сижу в ресторане «Сэнборнс» — в его изначальном виде, с фотографиями в сепии: Эмилиано Сапата и Панчо Вилья именно здесь отмечают свою революционную победу в 1914 году. Жан-Луи решил познакомить меня со старым другом Артуро. Артуро — мексиканец, поэт и анархист, активно участвует в протестах против Олимпийских игр, которые должны состояться в Мехико в октябре. С Жаном-Луи мы вместе уже четыре года, и хотя много времени провели в Мексике, с Артуро я встречаюсь впервые.

Я злая и мрачная, потому что Жан-Луи называет меня mi esposa — «моя жена». Он обращается так ко мне уже две недели: нам пришлось уладить формальности, чтобы я могла получить французский паспорт, с которым можно поехать на Кубу без визы. Думаю, Жан-Луи устроил эту встречу, чтобы отговорить меня от поездки на Кубу. Артуро называет Фиделя «статистом на службе у советского империализма». Я уезжаю на Кубу в пятницу — через три дня. Жан-Луи пошел на попятный. По-моему, всерьез он туда и не собирался, просто хотел заманить меня в ловушку брака и использовал паспорт как приманку. Это сработало, и теперь я чувствую, что меня обманули, мною манипулируют.

Пять лет назад я бросила мужа и ребенка и поклялась, что больше никогда не буду женой и матерью. Я стала феминисткой (в теории) в 1963 году, прочитав «Второй пол» Симоны де Бовуар, но, как и она, на практике осталась неэмансипированной.

Четыре года я проучилась вместе с горсткой студенток в магистратуре исторического факультета Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе. К каждой из нас приставали известные профессора, и всех нас оскорбляли аспиранты (у них сплошь были жены и любовницы, которые финансово их поддерживали, готовили, стирали, а в придачу еще и печатали на машинке их произведения). Уже целых два года проводились студенческие акции протеста против войны во Вьетнаме, апартеида и губернатора Рейгана — и все эти акции возглавляли мужчины. После этого, после бесконечных дискуссий о произведениях Р. Д. Лэйнга, Пола Гудмена, Маршалла Маклюэна, Герберта Маркузе, Клода Леви-Стросса, Жака Лакана, Жан-Поля Сартра, Жан-Люка Годара, Франсуа Трюффо и т. д. и т. п. к 1968 году моя практика начала догонять теорию. Главным образом я делала публичные выпады против мужчин, в частности, Жан-Луи и его друзей, и громко хлопала дверьми.

Поэтому я убежала из Калифорнийского в Беркли, полагая, что проблема в Лос-Анджелесе и Жан-Луи, но обнаружила, что умных независимых женщин не берут в активистки. Затем, тяжело пережив убийство Мартина Лютера Кинга, Жан-Луи уговорил меня поехать на Кубу.

А теперь вернемся в «Сэнборнс» — к тому судьбоносному дню. Артуро, умный, напористый и злой, характером напоминает Жана-Луи. Разглагольствуя, стучит по левой ладони свернутым в трубку таблоидом. Потом разворачивает газету, желая проиллюстрировать свой тезис о том, что ЦРУ контролирует мексиканскую тайную полицию. Рассказывает, что американские специалисты по контролю над толпой приехали в Мехико учить местную полицию, как обращаться с демонстрантами во время Олимпийских игр. Мне на глаза попадается заголовок небольшой заметки. Я хватаю газету. Понедельник, 3 июня, Нью-Йорк: «Сторонница сверхвласти женщин стреляла в Энди Уорхола». Присматриваюсь повнимательнее и не могу поверить своим глазам: «Сторонница сверхвласти женщин стреляла…»

В статье говорится, что Уорхол в критическом состоянии, но врачи надеются, что он выживет. Это хорошо, для меня главное — не то, что стреляли именно в Уорхола, а то, что где-то есть сторонница сверхвласти женщин, что она активно действует (пусть даже она сумасшедшая), что женщина выстрелила в мужчину. Вчера женщина выстрелила в мужчину, потому что он ее использовал.

За несколько часов я восстанавливаю всю историю: стрелявшей, Валери Соланас, 29 лет (моя сверстница), и она сдалась полиции через два часа после покушения. Она писательница, а также основательница и единственный член ОТБРОС — «Общества Тотального и Беспощадного Расчленения и Отмены Самцов». Она утверждает, что Уорхол украл единственный экземпляр ее пьесы «Засунь себе в задницу!». Она продавала на улицах Манхэттена свой радикальный антимужской «Манифест» и бомжевала. Возможно, была проституткой и лесбиянкой.

В мозгу проносится мысль: что означает поступок Валери Соланас? Что женщины наконец восстали? Но это же все меняет. За пару лет на Кубе я пропущу этот восхитительный момент, этот захватывающий период становления. Я хочу в нем участвовать. Я должна в нем участвовать.

Я ракетой вылетела из Мехико в Штаты. Причем я приехала не куда-нибудь, а прямиком в Бостон — чужой город, где я никого не знала. Однако я знала, что в начале XIX века там процветало феминистское и аболиционистское движения.

Я также знала, что в Бостоне находится самая крупная организация, выступающая против воинского призыва. Там я отыщу воинствующих женщин, которым надоело быть «девочками, говорящими "да" мальчикам, говорящим "нет"», как гласил прелестный девиз организации. Я планировала организовать движение женской эмансипации или вступить в его ряды. И еще я собиралась найти и защитить Валери Соланас.

Через несколько дней после приезда в Бостон я сняла комнату рядом с Центральной площадью в Кембридже и нашла две учительских подработки. Я разыскала Бостонскую антипризывную организацию и встретила там родственную душу — Дану Денсмор, программистку, которая на добровольных началах консультировала по вопросам призыва. Затем мы дали объявление в местном еженедельнике:

К нам пришли восемь удивительных женщин. Самой идейной и энергичной была Воин Бетси — мать, сидевшая на социальном пособии, активистка местного отделения Национальной организации социального обеспечения. Мы читали «ОТБРОС: манифест» как священный текст, умирая от смеха над злобной сатирой Валери, например, над такими утверждениями: «Секс — не элемент взаимоотношений; напротив, это одинокое переживание, нетворческая, возмутительная трата времени». И это в эпоху пресловутого сексуального освобождения!

Подражая Валери, мы писали пропагандистские листовки и продавали их на улицах Кембриджа и Бостона; как и она, мы взимали с мужчин плату за разговор. Мы пикетировали новый «Плейбой-клуб», изучали боевые искусства, группками блуждали по «злым» бостонским улицам и задирали мужчин, провоцируя их агрессию. Мы начали издавать газету под названием «Веселье и игры закончились», наполняя ее сатирой, стихами, напыщенными речами и коллажами. Писали все, никто не редактировал, и не было никаких авторских прав.

Мы связались с другими группами женщин в Нью-Йорке, Чикаго, Вашингтоне, но никто из них не был так же увлечен Валери и ее «Манифестом». В августе мы с Даной без приглашения приехали на закрытую Общенациональную конференцию по освобождению женщин в Мэриленде. Там собрались два десятка активисток — все настоящие лидеры, но не обладавшие таким же статусом, как их коллеги-мужчины. Однако они пугались, что из-за своего феминизма могут прослыть «мужененавистницами».

Мы с Даной решили, что этим традиционным женщинам нужно немного расширить сознание, и устроили обструкцию, пытаясь сорвать строгую повестку дня и спокойные дискуссии фрагментами из «Манифеста»:

Я верила, что на этой конференции под каждой маской скрывается радикальная феминистка, и оказалась права.

Но сама я едва ли была свободна от мужского одобрения. Я была не готова порвать отношения с Жаном-Луи и ежедневно писала ему, отвечая на длинные письма, в которых он возмущался моим отсутствием, осуждал мою яростную воинственность и напоминал о наших общих революционных идеях и героях, в частности, о недавно замученном Че Геваре. Я пыталась превратить Жана-Луи в лидера мужского феминистского движения, но мне это не удалось.

15 июня 1968 года: Жан-Луи, я не отвергаю Че Гевару, восхищаясь Валери Соланас. Для меня Че навсегда останется святым, и я учусь у него, стараюсь быть такой же. Но при этом я знаю, что истолковала его послание на свой лад. Он был предан идее patria о muerte, а я — humanidad о muerte[1]. Используя древний символ и по определению репрессивный концепт — «национальное государство», он не пытался решить проблему патриархата, который государство воспроизводит и подразумевает.

Журнал «Рэмпартс» опубликовал боливийский дневник Че. В мейнстримных изданиях появились невнятные сообщения о каком-то бывшем восточногерманском шпионе, который сбежал на Запад и утверждал, будто Таня указала, где скрывался Че, и стала причиной его гибели.

Как это удручает! Таня погибла, сражаясь в том последнем бою. Она была закаленной партизанкой. Это видно по его дневнику. Вместе с другими она вышла из продажной Коммунистической партии и присоединилась к Че, но ее превратили в новую Мату Хари, выдумав какую-то декадентскую историю с убийством и сексом. Просто тошнит. Точно так же пресса изображает и поступок Валери.

О мужчинах-партизанах ничего подобного не говорят. Женщин не воспринимают всерьез, даже если они отважно погибают за идею. То же самое и с Валери. И радикалы тоже считают ее психопаткой — те самые радикалы, что называют Че великим революционером, а Малыша Билли — врагом общества. Но женщина-бунтарка не может быть ни тем ни другим: она либо шпионка, либо соблазнительница, ну или в лучшем случае стоит на подхвате.

5 июля 1968 года: Ладно, вот ключевой момент из «ОТБРОС: манифест»:

Зря ты так подчеркиваешь «помешательство» Валери. Конечно, стрелять в Уорхола было «безумием». Но при таком гнете мы, женщины, так или иначе сходим с ума. По-моему, страсть к шопингу и пластическая хирургия — тоже формы безумия.

Голос Валери вопиет в пустыне о бунте: она не приемлет никаких встречных аргументов, не допускает никаких лазеек или хитроумных уверток, которые могли бы опровергнуть ее аргумент. Она — ТИПИЧНАЯ ЖЕНЩИНА в каком-то фундаментальном смысле. Она — одновременно и моя мать, и другие сломленные, уничтоженные женщины, великомученица, берущая на себя страдания женщин всего мира. В этом она не так уж сильно отличается от Че. Внимательно прочитай ее манифест. Она хочет увидеть не сотворение нового мужчины, но сотворение нового человека, причем немедленно.

Хорошенько изучив Валери, ты начнешь на каждом шагу замечать то, что столетиями угнетало женщин, и это касается почти всех мужских поступков и установок. Господство мужчин общепризнано и общепринято, поэтому даже более мягкие его формы кажутся освобождением, хотя и не освобождают. Встречая на улице гетеросексуальные пары, я вижу хозяина и рабыню.

Да, я согласна, что мужчины изменятся, но только под мощным, объединенным, неустанным давлением и после фундаментального изменения всей структуры общества. Ну а пока что мужчины остаются врагами женщин, и с ними следует обходиться, как с врагами, если только они не докажут обратное. Мужчины могут и должны измениться!

6 августа 1968 года: Я только что вернулась из Нью-Йорка, где провела пару дней и познакомилась с Национальной организацией женщин. Она существует уже несколько лет — что-то вроде правозащитной организации. Действующий президент — Ти-Грейс Эткинсон. Это было важно — vale la pena[2], — поскольку я познакомилась с Валери. Ти-Грейс удалось включить меня в список посетителей Женского следственного изолятора, где содержится Валери до слушания дела.

Нам разрешили поговорить только по телефону, и я видела ее сквозь поцарапанное грязное окошко. У меня было странное чувство, будто я смотрюсь в зеркало. Я четко различала лишь ее пронзительные черные глаза — такие же, как у меня. Фло Кеннеди, адвокат из НОЖ, пожилая чернокожая женщина, ветеран правозащитного движения, пытается вызволить Валери. Теперь Фло и Ти-Грейс — мои новые герои.

Как странно было просидеть весь день в битком набитой однушке Фло, разрабатывая стратегии освобождения Валери, пока по телевизору, включенному на полную громкость, показывали прямой репортаж о Съезде Демократической партии и антивоенных демонстрациях в Чикаго. Странно, потому что мне ни на секунду не пришло в голову, что события в Чикаго могут быть важнее эмансипации женщин.

30 августа 1968 года: Мы с Даной только что вернулись от Валери Соланас. Ее перевели в больницу для невменяемых преступников штата Нью-Йорк в Маттеване на Гудзоне — это все, что удалось сделать Фло Кеннеди. Нам удалось провести с Валери три часа, пройдя перед этим долгую пытку с обыском и снятием отпечатков пальцев.

Какой светлый ум у Валери! Могу поручиться, что она не склонна к насилию и не мужененавистница. Да, она очень рассержена, и она — Человеконенавистница. Я почувствовала, что передо мной весьма специфическая личность. Интеллект Валери буквально заполнял собой пространство — он лучился и вибрировал. У нее нет сочувствия к врагам — людям, но она вовсе не считает всех мужчин врагами. Она четко определила врага — управляющие, как она выражается, «кучи говна».

Но такое описание не исчерпывает всей личности. Мне она больше напоминает Рембо, нежели Че, и вряд ли она когда-нибудь станет революционеркой в политическом, левом смысле слова. Быть может, такие разрушительницы не способны преобразовать свою энергию — они могут лишь вдохновлять других. Не знаю. Но она скорее умрет или навсегда останется в дурдоме, чем уступит хотя бы пядь своей внутренней свободы. Она свободный человек. Именно это неодолимое чувство я испытывала в ее присутствии.

Перед нашей группой встала важная задача — раздобыть для Валери экземпляр ее пьесы «Засунь себе в задницу!» Похоже, после стрельбы в Уорхола она жалеет лишь о том, что не забрала обратно свою пьесу. Единственный экземпляр хранился у него два года, и Уорхол не отдавал его Валери, а потом либо потерял, либо украл.

Мне так понравилось, как она исполняла ее от лица разных персонажей. Наверное, она могла бы восстановить всю пьесу по памяти, но для нее важен сам документ — ее собственная машинописная копия. Она сказала, что «Засунь себе в задницу!» — лишь одно из названий пьесы, и упомянула другие: «От колыбели и до лодки», «Большой отстой», «Из грязи в князи». Мое любимое — «От колыбели и до лодки». В его основе лежит старое изречение о том, что рука, качающая колыбель, правит миром, а персонаж Валери говорит: «Пока рука качает колыбель, она не может раскачивать лодку», поэтому — «от колыбели и до лодки». Еще в пьесе есть фраза о том, что буква S в символе доллара означает «секс». И это правда во всех отношениях.

Как ни печально, Валери умерла, так и не увидев свою пьесу на сцене. В апреле 1988 года Валери обнаружили мертвой в отеле «Бристоль» — приюте для бездомных на Мейсон-стрит, примерно в миле от того места, где я жила с 1973 года. Я понятия не имела, что она в Сан-Франциско, и ее смерть не попала в газеты. В те годы, когда Валери жила там, я была в Центральной Америке.

В 1990 году, взявшись за мемуары о начале женского освободительного движения, я перечитала все, что написала в то время, в основном под влиянием Соланас. Перечитала я и «ОТБРОС: манифест», и спустя два десятилетия, несмотря на то, что многое радикально изменилось, он оказался все таким же актуальным, свежим и уморительным. Жан-Луи, уже давно не супруг, а просто хороший друг, подарил с полтысячи страниц моих писем, которые бережно хранил: большинство датировались летом 1968 года и были посвящены Валери. Я начала ее разыскивать и вскоре выяснила, что она умерла двумя годами ранее. Я снова попыталась найти ее пьесу «Засунь себе в задницу!», но безуспешно. В памяти остались лишь обрывки диалогов и персонажи, о которых она мне рассказывала.

А потом в один прекрасный день в ноябре 1999 года я увидела небольшое объявление о том, что Театральная мастерская Джорджа Коутса в Сан-Франциско впервые ставит «Засунь себе в задницу!» на сцене. Пьесу нашли. Я первой позвонила, чтобы заказать билет, и пришла на первое публичное исполнение — прогон.

В ту пору, когда я корпела над курсовыми и выпускными экзаменами, а многие мои друзья готовились к Битве за Сиэтл, я вновь стала свидетельницей бескомпромиссной одинокой женской войны, которую вела Валери Соланас, и эта пьеса подтвердила значимость ее слов и дел. Подобно большинству художников, она опередила свое время.

Причудливым образом с постановкой «Засунь себе в задницу!» совпала публикация мемуаров Сьюзен Браунмиллер о женском освободительном движении. Я прочитала книгу Браунмиллер «В наше время» и увидела прогон «В задницу!» на одной и той же неделе. Браунмиллер, ветеранка феминистского движения и автор обличительного бестселлера об изнасилованиях «Против нашей воли», отзывается о Валери пренебрежительно: «Несостоявшаяся писательница и художница Валери Соланас выбрала экстремальный способ реализации утверждения Уорхола о том, что каждый человек заслуживает 15 минут славы… «ОТБРОС: манифест» был страстной инвективой психически больной женщины, которая умудрилась прийти к выводу, что вся власть в обществе принадлежит мужчинам». А в следующем абзаце говорится о том, что «Роксанна Данбар, докторант Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе, была одной из тех, кто очень увлекался Валери Соланас».

Это мнение о Валери и о тех, кто уважает ее творчество, разделяет большинство моих друзей-активистов, а моя высокая оценка Соланас считается просто «заскоком», который они терпят. Однако, несмотря на все перемены, через которые я прошла за последние три десятилетия, давно позабыв или отправив в мусорную корзину большинство бывших наставников и почитаемых мыслителей, художественная и социальная сатира Соланас по-прежнему завораживает и воодушевляет меня.

Я не могу придумать более подходящего зачина для нового тысячелетия, нежели «Засунь себе в задницу!». Женщины, считающие себя эмансипированными, и мужчины, утверждающие, будто преодолели мизогинию, постарайтесь досмотреть до конца это актуальное и фривольное творение искусства и крепко задумайтесь.

(перевод В. Нугатова)