Засунь себе в задницу! (сборник)

ОТБРОС: МАНИФЕСТ («Общество Тотального и Беспощадного Расчленения и Отмены Самцов»)

Поскольку жизнь в этом обществе — в лучшем случае, тоска зеленая и ни одна его сфера к женщинам отношения не имеет, им, сознательным гражданкам, ответственным и авантюрным, остается только свергнуть правительства, разрушить денежную систему, внедрить полную автоматизацию и уничтожить мужской пол.

Ныне технически возможно воспроизводить себе подобных без помощи мужчин (или, если уж на то пошло, женщин) и только женщин производить на свет. Мы должны приступить немедленно. Сохранение мужчин не требуется даже для сомнительной задачи воспроизводства. Мужчина — биологическая случайность: (мужской) ген Y — это недоделанный (женский) ген X, он несет в себе неполный набор хромосом. Иными словами, мужская особь — незавершенная женская, ходячий аборт, выкидыш на генной стадии. Мужчина дефектен, эмоционально ограничен по определению; принадлежность к мужскому полу — дефективность, а мужчины — эмоциональные инвалиды.

Мужчина — абсолютный эгоцентрик, запертый в себе, неспособный на сопереживание или отождествление себя с другими, на любовь, дружбу, нежную привязанность. Мужчина — абсолютно изолированная единица, неспособная на добрые взаимоотношения. Реакции его глубоко нутряны и не затрагивают мозга; разум его — лишь инструмент обслуживания страстей и потребностей; мужчина не способен к полету мысли, обмену идеями; он не понимает ничего, кроме собственных физических ощущений. Он — полумертвая невосприимчивая масса, неспособная дарить или получать удовольствие или счастье; соответственно, в лучшем случае, он — тоска зеленая, безобидная амеба, поскольку приятны лишь те, кто способен воспринимать и принимать других. Мужчина застрял в сумеречной зоне на полпути между человеком и обезьяной, однако он гораздо хуже обезьян, поскольку, в отличие от них, способен на множество негативных чувств — ненависть, ревность, презрение, отвращение, вину, стыд, сомнение; и более того, он сознает, что он такое и чего ему не хватает.

Невзирая на совершенную свою телесность, мужчина не годится и на роль жеребца. Даже овладев механической сноровкой, что дается немногим из них, он, во-первых, неспособен жизнерадостно и страстно засадить и вместо этого снедаем виной, стыдом, страхом и неуверенностью — сугубо мужскими эмоциями, которые самым просвещенным воспитанием можно только обуздать, но не искоренить вовсе. Во-вторых, доступные ему физические ощущения — сущая ерунда, и в-третьих, он не сопереживает партнеру, но бесконечно озабочен тем, на отлично ли у него получается, успешно ли он качает. Назвать мужчину животным — значит польстить ему; он машина, ходячий дилдо. Считается, что мужчины используют женщин. Для чего? Явно не для удовольствия.

Обуреваемый виной, страхами, стыдом и неуверенностью, мужчина, если ему повезет, добивается крайне смутных физических ощущений и тем не менее одержим еблей; он переплывет море соплей, перейдет вброд лужу блевотины глубиной по ноздри и шириной в милю, если в конце пути его ждет любезная пизда. Он выебет женщину, которую презирает, любую беззубую мымру, да еще и приплатит. Почему? Снятие физического напряжения — не ответ: для этого достаточно мастурбации. И удовлетворением самолюбия не объяснишь: иначе мужчины не ебли бы детей и трупы.

Абсолютный эгоцентрик, не способный чувствовать, сопереживать, отождествлять себя с другими, до краев наполненный необъятной, всепроникающей, всепоглощающей сексуальностью, мужчина физически пассивен. Свою пассивность он ненавидит и проецирует на женщин, мужчин полагает активными, а затем пытается доказывать, что он существует («доказывать, что он — Мужчина»). Главный его способ это доказать — ебля (Крупный Мужчина с Крупным Хуем засадил По-Крупному). Поскольку он пытается доказать недоказуемое, «доказывать» ему приходится снова и снова. Поэтому для него ебля — отчаянная, навязчивая попытка доказать, что он не пассивен, что он не женщина; однако он пассивен и хочет быть женщиной.

Будучи неполноценной женщиной, мужчина тратит всю жизнь, пытаясь стать полноценным, стать женщиной. Для этого он постоянно ищет женщину, старается подружиться с ней, жить, слиться с ней и приписывает себе женские качества — эмоциональную силу и независимость, отвагу, динамичность, решительность, невозмутимость, объективность, настойчивость, смелость, цельность, витальность, энергичность, глубину натуры, крутизну и т. п., а женщинам — все мужские качества: тщеславие, поверхностность, банальность, слабость и т. п. Стоит отметить, однако, что в одной сфере мужчина обладает ярчайшим преимуществом — самореклама. (Тут он великолепно преуспел, убедив миллионы женщин, что мужчины — это женщины, а женщины — мужчины.) Утверждение мужчин, будто женщины находят удовлетворение в материнстве и сексуальности, отражает мужские представления о том, в чем находили бы удовлетворение они сами, стань они женщинами.

Иными словами, у женщин нет зависти к пенису — это мужчины завидуют влагалищу. Приемля свою пассивность, почитая себя женщиной (мужской род, как и женский, полагает, будто мужчины — это женщины, а женщины — мужчины) и становясь трансвеститом, мужчина теряет желание ебаться (и вообще делать что бы то ни было; он находит себя, переодевшись в женщину) и отрезает себе хуй. После этого он непрерывно получает расплывчатые сексуальные ощущения от того, что «он — женщина». Для мужчины ебля — защита от желания быть женщиной. Секс — сам по себе сублимация.

Стремясь компенсировать свою неженскость, свою неспособность сочувствовать и общаться, мужской род превратил наш мир в кучу дерьма. Вот за что в ответе мужчина:

Обычный мужской способ компенсировать свою неженскость — пальнуть из Большого Пистолета — откровенно не канает, поскольку пальнуть удается считаные разы; поэтому мужчина палит масштабно и доказывает всему миру, что он «Мужчина». Так как он неспособен сопереживать или отождествляться с другим, платой за доказательство его мужественности становятся многочисленные страдания и увечья, неисчислимые жизни, включая его собственную, — его жизнь обесценена, он скорее погибнет в сиянии славы, чем будет тянуть лямку еще пятьдесят лет.

Каждый мужчина в глубине души знает, что он никчемное говно. Обуреваемый животными чувствами, он глубоко их стыдится, старается не столько проявить себя, сколько скрыть от окружающих свою абсолютную телесность, абсолютный эгоцентризм, ненависть и презрение к другим мужчинам, а также ненависть и презрение к нему самому, подозреваемые им в других мужчинах; его нервная система топорна и легко ломается от малейшего проявления чувств и эмоций, а потому он стремится закрепить кодекс «поведения», который обеспечит совершенную безликость, не замаранную мельчайшими следами чувств или огорчительных точек зрения. Он использует такие выражения как «совокупляться», «сексуальное сношение», «иметь отношения» (для мужчин «сексуальные отношения» звучит избыточно), и напыщен, как шимпанзе в костюме.

Деньгам совершенно незачем существовать, а человеку совершенно незачем работать больше двух-трех часов в неделю. Весь нетворческий труд (то есть практически весь нынешний труд) давно мог быть автоматизирован, а в обществе без денег каждая получала бы все лучшее в неограниченном количестве. Однако для сохранения денежной системы есть нечеловеческие, мужские причины:

1. Пизда. Презирая свое ничтожество, во власти страха и глубочайшего одиночества в обществе собственного пустого «я», стремясь прилепиться к любой женской особи в смутной надежде обрести полноту, мистически веря, что, прикоснувшись к золоту, он сам обернется золотом, мужчина жаждет постоянного общества женщины. Общество самой недостойной женщины предпочтительнее одиночества или компании других мужчин — они лишь напоминают, сколь он омерзителен. Но чтобы женщины — кроме разве что совсем молоденьких или больных — согласились терпеть мужское общество, их необходимо принудить или подкупить.

2. Иллюзорное ощущение собственной нужности, оправдание своего бытия возможностью копать от забора до обеда. Свободное время ужасает бесчувственного мужчину: ему остается лишь осмысливать собственную нелепость. Мужчина неспособен на понимание или любовь, а посему должен работать. Женщины жаждут всепоглощающей, эмоционально наполненной, значимой деятельности, но, не имея возможности или способности ее обрести, предпочитают безделье и тратят время, как им заблагорассудится: спят, ходят по магазинам, катают шары в кегельбане и на бильярдном столе, режутся в карты и другие игры, размножаются, читают, гуляют, мечтают, едят, мастурбируют, глотают таблетки, ходят в кино, к психоаналитику, путешествуют, заводят кошек и собак, валяются на пляже, плавают, смотрят телевизор, слушают музыку, обставляют квартиру, копаются в саду, шьют, ходят по клубам, танцуют, навещают знакомых, «развивают мышление» (всякие курсы) и изучают «культуру» (лекции, спектакли, концерты, «артхаусное» кино). Итак, многие женщины даже при полном экономическом равенстве полов предпочтут жить с мужчинами или торговать собой на улице, приберегая больше времени для себя, а не тратить по многу часов в день, выполняя скучную, никчемную, нетворческую работу для кого-то, хуже, чем животные, наподобие машин, или, в лучшем случае, если попадется «хорошая» работа, соучаствуя в управлении кучей говна. Следовательно, от мужской власти женщин освободит полное уничтожение системы деньги-труд, а не достижение экономического равенства полов внутри этой системы.

3. Власть и контроль. Беспомощный в личных отношениях с женщинами, мужчина добивается господства, манипулируя деньгами и всем, что ими контролируется, — то есть всем и всеми.

4. Суррогат любви. Неспособный на любовь и влечение, мужчина платит деньгами. Так он симулирует материнские чувства. Мать дает молоко; мужчина кормит хлебом. Он — Кормилец.

5. Наличие цели. Не умея наслаждаться мгновением, мужчина хочет смотреть в будущее, и деньги обеспечивают ему вечную, неизменную цель. Только подумайте, что можно сделать с 80 триллионами долларов — вложить их! И через три года у вас будет 300 триллионов долларов!!!

6. Главная возможность контроля и манипуляции — отцовство.

Мама хочет лучшего для детей; папа хочет лучшего для себя, а именно, тишины и покоя, потворства своей иллюзии достоинства («уважения»), хорошей репутации (статуса), возможности контролировать и манипулировать, или, если он «просвещенный» отец, «направлять» своих чад. Свою дочь он вдобавок хочет в сексуальном смысле: на ее свадьбе он отдает жениху ее руку — другие ее части по-прежнему принадлежат ему. Отец, в отличие от матери, никогда не уступает детям, ибо должен любой ценой сохранять иллюзию решительности, воли, вечной правоты и силы. Неспособность добиться своего приводит к неуверенности в себе при столкновении с окружающим миром и к пассивному приятию статус-кво. Мать любит детей, хотя временами злится, гнев ее быстро проходит и не отменяет любви и приятия. Папа, эмоциональный калека, детей не любит; он одобряет их, если, они «хорошие», то есть приличные, «почтительные», послушные, подчиняются его воле, не шумят и не позволяют себе вспыльчивость, которая дурно влияет на хрупкую мужскую нервную систему; иными словами, если дети — пассивные овощи. Если же они «нехорошие», он не сердится — если он современный, «цивилизованный» отец (предпочтительнее, однако, старомодный, надутый, беснующийся грубиян: он так нелеп, что его легко презирать) — нет, папа выражает неодобрение, которое, в отличие от гнева, держится долго и отменяет приятие, отчего ребенок чувствует свою никчемность и всю жизнь потом одержимо добивается одобрения извне; в результате ребенок боится мыслить самостоятельно, поскольку его мнение и образ жизни могут не получить одобрения.

Чтобы хотеть папиного одобрения, ребенок должен папу уважать, однако совершенно никчемный папа способен добиться уважения только через равнодушие и отстраненность, действуя по принципу «лучше знаешь — больше презираешь», что, разумеется, верно, если презрение заслуженно. Холодный и равнодушный папа непонятен, загадочен и, таким образом, способен внушать страх («уважение»).

Неодобрение эмоциональных «сцен» приводит к боязни сильных эмоций, боязни собственного гнева и ненависти, боязни осознать действительность, поскольку осознание действительности влечет за собой гнев и ненависть. Боязнь гнева и ненависти в сочетании с неуверенностью в себе при столкновении с окружающим миром, неспособность менять этот мир или хоть немного повлиять на собственную судьбу, порождают бездумную веру в то, что весь мир и большинство людей хорошие, а самые банальные и тривиальные развлечения — настоящий кайф и огромное удовольствие.

Отцовство предназначено для того, чтобы сделать из мальчиков «Мужчин», изо всех сил сопротивляющихся любой пассивности, голубизне и желанию быть женщиной. Каждый мальчик хочет подражать матери, быть ею, слиться с нею, но папа запрещает: это он — мать; это он с нею сливается. Поэтому он говорит мальчику напрямик или окольно: не будь «девчонкой», веди себя как «Мужчина». Обосравшийся от страха и «уважающий» отца мальчик слушается и становится совсем как отец: образцовым «Мужчиной», всеамериканским идеалом — благовоспитанным гетеросексуальным болваном.

Под влиянием отцовства женщина сама становится мужчиной — зависимой, пассивной, одомашненной, животной, кроткой, неуверенной, ищущей поощрения и защиты, трусливой, приниженной, «почтительной» к власти и мужчинам, скрытной, малочувствительной, полумертвой, банальной, серой, традиционной, расплющенной и абсолютно презренной. Папина Дочурка, всегда зажатая и запуганная, суетливая, неспособная к аналитическому мышлению и объективности, ценит Папочку, а затем и других мужчин, несмотря на подспудный страх («уважение»), и не только не способна разглядеть пустое место за претенциозным фасадом, но принимает на веру самооценку мужчины как высшего существа, то есть женщины, а себя полагает существом низшим, то есть мужчиной, которым она, спасибо Папочке, и является.

Именно распространение отцовства, продиктованное ростом изобилия, потребного отцу для процветания, усугубляло оглупление и упадок среди женщин в Соединенных Штатах с 1920‑х годов. Связь процветания с отцовством привела в основном к тому, что «образование» получают лишь неправильные девочки, а именно, «привилегированные» девочки из среднего класса.

Влияние отцов, в общем и целом, заключается в том, что все общество разъела ржавчина мужественности. У мужчины талант Мидаса наоборот: все, чего он касается, превращается в говно.

Самец — всего лишь набор условных рефлексов, неспособный на свободомыслие; мужчина неотделим от программы, которую ему задали с детских лет, полностью зависим от своего прошлого. Его первые впечатления связаны с матерью, и с раннего детства он привязан к ней. Мужчина никогда не поймет окончательно, что он не часть своей матери, что он — это он, а она — это она.

Его острейшая нужда — слушать мамочкины советы, прятаться под крыло, быть предметом ее обожания (мужчины требуют, чтобы женщины восторгались тем, от чего самих мужчин воротит, — мужчинами), и, будучи совершенно телесным, он жаждет проводить все время (что не проводит во «внешнем мире», тупо доказывая себе, что он не пассивен), предаваясь истинно животным радостям — поесть, поспать, посрать, отдохнуть и чтобы мама приголубила. Пассивная, пустоголовая Папочкина Дочурка, всегда ждущая одобрения, поглаживания по головке, «уважения» от каждого ходячего ведра с помоями, легко превращается в маму, бездумную обслугу для удовлетворения физических потребностей — чья утешительная рука вечно лежит на усталом обезьяньем лобике, кто подбадривает мелкое самомнение и готов пожалеть ничтожного, — то есть в грелку с сиськами.

Низведение женщин до уровня животных в самой отсталой части общества — в «привилегированном, образованном» среднем классе, отстойнике человечества, где Папочка самый главный, — зашло так далеко, что они кайфуют от родовых мук и в середине двадцатого века в самой развитой стране мира валяются с чавкающими у груди детками. Однако вовсе не ради детишек «эксперты» учат маму, что она должна торчать дома, опустившись до животного состояния, но ради Папочки; сиська — чтобы он мог за нее подержаться; родовые муки — чтобы он получил свой кайф вместо мамы (он полумертв и нуждается в ужасно сильной стимуляции).

У превращения женщины в животное, в мамочку, в мужчину имеются не только практические, но и психологические основания: самец — лишь представитель вида, легко заменяемый на любого другого самца. Мужчина не обладает внутренней индивидуальностью, которая коренится в том, что интригует, увлекает извне, в том, что нравится. Полностью поглощенные собой, способные воспринимать только свое тело и физические ощущения, мужчины различаются лишь степенью и манерой защиты от собственной пассивности и желания быть женщиной.

Женская индивидуальность, чье существование он остро осознает, но не способен ни понять, ни воспринять, ни постичь эмоционально, пугает, беспокоит его, наполняет завистью. Поэтому он отрицает индивидуальность в женщине и по-прежнему определяет людей через его или ее функции и пользу, отводя себе, разумеется, наиглавнейшие функции — врача, президента, ученого, — обретая таким образом если не индивидуальность, то идентичность, и пытается убедить себя и женщин (особенно ему удается убеждать женщин), будто функция женщины — вынашивать и растить детей, а также ублажать, утолять и раздувать эго мужчины; будто ее функция такова, что ее может заменить любая другая женщина. На самом же деле функция женщины — понимать, кайфовать, любить и быть собой, никем не заменимой; мужская же функция — производить сперму. Теперь у нас есть банки спермы.

Истинная функция женщин — исследовать, открывать, изобретать, решать проблемы, шутить, писать музыку — и все это с любовью. Иными словами, творить волшебный мир.

Хотя мужчина, стыдясь того, что он собой представляет, и почти всего, что делает, настаивает на закрытости и секретности во всех аспектах жизни, взаправду он интимное не ценит. Поскольку он пустой и несамостоятельный недоделок, не тащится от своего «я» за неимением такового и постоянно нуждается в женском обществе, он не видит ничего плохого в том, чтобы вторгаться в мысли любой женщины, даже совершенно незнакомой, где и когда угодно; более того, он негодует и обижается, когда его ставят на место, и совершенно теряется — он ни в какую не способен понять, отчего кто-то предпочтет минуту одиночества обществу любого встречного мудака. Желая стать женщиной, он постоянно стремится быть рядом с женщинами, что ближе всего к достижению его цели, и поэтому сотворил «общество», основанное на семье — парном сочетании мужчины-женщины и их детей (оправдания семьи), живущих практически друг у друга на головах, что бессовестно попирает права женщины, ее частную жизнь и ее рассудок.

Наше общество — не сообщество, но собрание отдельных семейных ячеек. Боясь, что женщина покинет его, если у нее будет доступ к другим мужчинам или хоть к какому-то подобию жизни, страшно неуверенный в себе мужчина стремится изолировать ее от других мужчин и от редких ошметков цивилизации, поэтому вывозит ее в пригород, к замкнутым на себе семейным парам с детьми. Изоляция помогает мужчине делать вид, будто он — личность, поскольку он «закоренелый индивидуалист», одиночка, считающий нежелание сотрудничать и одиночество проявлением индивидуальности.

Но самцы изолируют себя не только поэтому: каждый мужчина — остров. Запертого внутри себя, эмоционально изолированного, неспособного на отношения мужчину ужасают цивилизация, люди, города, ситуации, где требуются понимание и общение. Поэтому Папочка испуганным кроликом срочно волочет свою задницу в леса, пригороды, или, в случае «хиппи» — балдеж, чувак! — балдеет на коровьих пастбищах, где вволю ебется и размножается, кувыркаясь в траве со своими бусами и флейтой.

У «хиппи» желание быть «Мужчиной», «закоренелым индивидуалистом» не так сильно, как у среднего мужчины, а вдобавок, «хиппи» заводится от мысли получить доступ ко многим женщинам и потому восстает против тягот жизни Кормильца и однообразия одной женщины. Во имя общности и сотрудничества он создает коммуну или племя, которые, невзирая на всю их «совместность» и отчасти благодаря ей (коммуна — всего лишь разросшаяся семья, разросшееся посягательство на права, частную жизнь и рассудок женщины), оказываются таким же сообществом, как и обыкновенное «общество».

Настоящее сообщество состоит из личностей — не просто из представителей вида, не из пар, — уважающих индивидуальность и частную жизнь друг друга и в то же время взаимодействующих интеллектуально и эмоционально: свободные души в свободных отношениях сотрудничают ради общей цели. Традиционалисты говорят, что главная ячейка «общества» — семья; «хиппи» говорят, что племя; никто не говорит, что индивид.

«Хиппи» болтает про индивидуальность, но постигает ее не лучше любого другого мужчины. «Хиппи» жаждет вернуться к Природе, к полям и лесам, к обиталищам пушистых зверьков — поскольку и сам один из них, — прочь от городов, где хотя бы прослеживаются зачатки цивилизации; он хочет жить на уровне биологического вида, проводя время за простой неинтеллектуальной деятельностью — фермерство, ебля, нанизывание бус. Наиглавнейшее занятие в коммуне, ее основа — групповуха. «Хиппи» в коммуне привлекает в основном обещание доступных пизд — главный предмет всеобщего потребления, только попроси, — но, ослепленный жадностью, он не предвидит, что придется делиться с другими мужчинами и что сами эти пизды — предмет ревности и собственничества.

Мужчины не способны сотрудничать для достижения общей цели, потому что цель каждого мужчины — пизда только для него. Посему коммуна обречена на провал: каждый «хиппи» в панике схватит любую дурочку, которая от него тащится, и побыстрее увезет ее в пригород. Мужчина не способен развиваться социально, он просто мечется между изоляцией и групповухой.

Желая быть индивидуальностью, мужчина однако боится всего, что хоть немного отличает его от других особей; эти отличия наводят на подозрения, что он не настоящий «Мужчина», что он пассивен и абсолютно сексуален — а это очень неприятное предположение. Если другие мужчины — «А», а он нет, тогда он не мужчина, он, наверное, пидор. Поэтому он старается подтвердить свою «Мужественность», пытаясь во всем походить на других мужчин. Непохожесть других мужчин, как и его собственная, пугает его; это значит, что они пидоры, которых нужно всячески избегать, поэтому он добивается, чтобы остальные мужчины подчинялись общим правилам.

Самец осмеливается быть самобытным настолько, насколько приемлет свою пассивность и свое желание быть женщиной, свою голубизну. Дальше всех от мужчин — трансвестит, но и он, несмотря на свои отличия, абсолютно похож на других трансвеститов, он функционален, у него есть самость: он женщина. Он старается избавиться от своих тревог — но индивидуальности как не было, так и нет. Не вполне уверенный, что он женщина, сильно сомневаясь, что удалось ею стать, он невольно подчиняется стереотипу мужского восприятия женщины, превращаясь в набор претенциозных ужимок.

Чтобы удостовериться, что он — «Мужчина», самец должен быть уверен, что самка — «Женщина», противоположность «Мужчине», а значит, женщина должна вести себя как пидор. И Папочкина Дочурка, чьи женские инстинкты искорежены с малолетства, легко и послушно приспосабливается к этой роли.

Не имея представления о добре и зле, не имея совести, которая произрастает лишь из сопереживания… не веря в свое несуществующее «я», чрезмерно конкурентный и от природы не способный на сотрудничество, мужчина нуждается во внешнем руководстве и контроле. Для этого он создает авторитеты — священников, экспертов, боссов, вождей и т. п., — а также правительство. Желая, чтобы его направляла женщина (мама), но не в силах это признать (он ведь, в конце концов, МУЖЧИНА), желая играть роль Женщины, узурпировать ее функцию Наставницы и Защитницы, он подгадывает так, чтобы все авторитеты были мужского пола.

Обществу, состоящему из разумных существ, способных на сопереживание, цельных и лишенных естественных причин для конкуренции, решительно не нужны ни правительство, ни законы, ни вожди.

Неспособность мужчины понимать кого-либо или что-либо лишает его жизнь цели и смысла (наивысшее мужское откровение состоит в том, что жизнь абсурдна), и поэтому он изобрел философию и религию. Сам по себе пустой, он ищет вовне не только руководства и контроля, но также спасения и смысла жизни. Поскольку счастье на земле для него невозможно, он придумал Рай.

Для мужчины, не способного сочувствовать и абсолютно сексуального, «зло» есть сексуальная «вседозволенность» и «девиантные» («немужские») сексуальные практики, то есть отказ от сопротивления своей пассивности и абсолютной сексуальности, каковые, если им потакать, могут разрушить «цивилизацию», поскольку «цивилизация» базируется исключительно на потребности мужчин защититься от этих своих свойств. Для женщины (с позиции мужчин) «зло» есть любое поведение, вовлекающее мужчину в сексуальную «вседозволенность» — то есть ситуация, когда женщина не ставит мужские потребности выше собственных и не выступает пидором.

Религия не только обеспечивает мужчинам цель (Рай) и привязывает женщин к мужчинам, но предлагает ритуалы, посредством которых мужчина может искупить вину и стыд за то, что недостаточно сопротивляется сексуальным позывам; по сути, вину и стыд за то, что он мужчина.

Большинство мужчин, трусливо проецируя свои слабости на женщин, объявляют их женскими слабостями и считают, что сами обладают женской силой; большинство философов, которые не так трусливы, признают, что мужчинам свойственны недостатки, но все же не могут признать, что недостатки эти свойственны только мужчинам. Поэтому они именуют мужские качества Человеческими Качествами, постулируют проблему своей никчемности, которая их ужасает, как философскую дилемму, тем самым придавая значимость собственному скотству, высокопарно провозглашают свою никчемность «Проблемой Идентичности» и высокопарно пиздят о «Кризисе Индивидуальности», «Сущности Бытия», «Экзистенции Выше Сущности», «Экзистенциальных Модусах Бытия» и т. д., и т. п.

Женщина не только естественно приемлет свою идентичность и индивидуальность, но инстинктивно знает, что единственное зло — это причинять боль другим, а смысл жизни — любовь.

Мужчина нуждается в козлах отпущения, на которых можно свалить неудачи и недостатки, обрушить неудовлетворенность тем, что он не женщина. В этом смысле большую практическую ценность имеет разнообразная дискриминация, позволяющая увеличить набор пёзд, доступных мужчинам, стоящим на вершине горы.

Неодолимо жаждая женского обожания, но не обладая внутренней ценностью, мужчина конструирует предельно искусственное общество, позволяющее ему симулировать собственную ценность посредством денег, престижа, «высокого» общественного статуса, научной степени, профессионального положения и знаний, а также «опуская» как можно больше мужчин в профессиональном, социальном, экономическом и образовательном смысле.

Цель «высшего» образования — не образование, но исключение наибольшего числа мужчин из всевозможных профессий.

Мужчина, предельно телесный и неспособный на интеллектуальное взаимопонимание, умеет понимать и использовать знания и идеи, однако не в силах их прочувствовать, воспринять эмоционально; он не ценит знания и идеи сами по себе (они лишь средства для достижения цели) и, следовательно, не нуждается в интеллектуальных партнерах, в развитии чужого интеллектуального потенциала. Напротив, он кровно заинтересован в чужом невежестве; это дает немногим знающим явное преимущество над несведущими, и кроме того, мужчина знает, что просвещенное, осознанное женское общество означает, что мужчинам конец. Здоровая самодостаточная женщина хочет общества равных, достойных уважения, тех, от кого можно словить кайф; мужчина и больная, неуверенная в себе муженщина ищут общества червей.

Мужчина не способен устроить ни одной подлинной социальной революции, поскольку все мужчины на вершине горы блюдут статус-кво, а все мужчины у подножья хотят на вершину. «Бунтарь» мужского рода — фарс; у нас мужское «общество», созданное мужчиной для удовлетворения мужских потребностей. Но нет ему удовлетворения, поскольку на удовлетворение он не способен. В конечном счете, бунтует он только против того, что он мужчина. Мужчина меняется, лишь когда его к этому вынуждают технологии, когда нет выбора, когда «общество» достигает того предела, за которым он должен измениться или умереть. Мы достигли этого предела; если женщины срочно не поднимут зады, возможно, умереть предстоит нам всем.

Мужчина настолько поглощен собой, настолько не постигает окружающее, что «разговор» его, если не посвящен ему самому, превращается в монотонный бубнеж, начисто лишенный ценности. «Интеллектуальная беседа» самца — это зажатая, натужная попытка произвести впечатление на самку.

Папочкина Дочурка, пассивная, обучаемая, обуянная уважением и трепетом, позволяет мужчине навешивать ей на уши пресную лапшу. Ей это не очень трудно, поскольку из-за внушенных Папочкой скованности и страха, нервности, неуверенности и сомнений, непонимания собственных чувств и ощущений впечатления ее поверхностны, и она не в состоянии понять, что мужской треп есть чистый треп; подобно эстету, что «ценит» фуфло с табличкой «Великое Искусство», она считает, что кайфует от того, что скучно до смерти. Она не только покорно выслушивает мужскую болтовню, но даже подстраивает под нее свои «реплики».

Натасканная с детства быть приличной, воспитанной и «достойной», она подыгрывает мужскому стремлению скрыть животные инстинкты и послушно упрощает свой разговор до уровня светской беседы, любезного и безвкусного избегания любых тем, помимо совершенно банальных, или, если она «образована», — до уровня «интеллектуальной» дискуссии, то есть безличного обсуждения бессмысленных абстракций, типа Валового Национального Продукта, Общего Рынка, влияния Рембо на изобразительное искусство символистов. Она подыгрывает так умело, что это в конце концов становится ее второй натурой, и она продолжает подыгрывать даже в сугубо женском обществе.

Кроме того, ее «разговоры» сильно ограничивает страх высказать необычные, оригинальные мнения; из-за неуверенности в себе она поглощена собой, и потому разговор с нею лишен приятности. Порядочность, вежливость, «достоинство», неуверенность, самопоглощенность вряд ли способствуют глубине и остроумию, потребным для нормального разговора. Такой разговор совсем лишен нерва, так как только уверенные в себе, надменные, открытые, гордые, волевые женщины способны на глубокий, циничный, остроумный разговор.

Мужчины презирают себя, других мужчин, хоть как-то замеченных и не сочтенных женщинами (например, «симпатичных» психоаналитиков и «Великих Художников») или посланниками Божьими, и всех женщин, которые уважают их и им подыгрывают; неуверенные в себе, ищущие одобрения, угодливые муженщины презирают себя и себе подобных женщин; уверенные в себе, раскованные, авантюрные женские женщины презирают мужчин и подмахивающих муженщин. Короче, основной принцип нынешних отношений — презрение.

Любовь — это не зависимость или секс, а дружба, и, следовательно, любовь двух мужчин невозможна, как невозможна любовь мужчины и женщины или двух женщин, одна из которых или обе — пустоголовые, беспомощные, неуверенные угодливые муженщины; как и разговор, любовь возможна только между двумя самостоятельными, отвязными, заводными, кайфовыми женскими женщинами, ибо основа дружбы — уважение, а не презрение.

Даже между кайфовыми взрослыми женщинами редко завязывается глубокая дружба, потому что почти все они либо связаны с каким-нибудь мужчиной из соображений экономического выживания, либо пробивают себе дорогу в джунглях, стараясь не утонуть в окружающей аморфной массе. Любовь не зацветет в обществе, основанном на деньгах и бессмысленном труде; она требует полной экономической и личной свободы, досуга и возможности погрузиться в глубокую, всепоглощающую, эмоционально удовлетворительную деятельность, которая, если делить ее с той, кого уважаешь, приводит к настоящей дружбе. Наше «общество» практически не предоставляет шансов для такого времяпрепровождения.

Отняв у мира разговор, дружбу, любовь, мужской род предлагает нам следующие жалкие суррогаты:

Мужчина «от искусства» пытается разрешить проблему своей неспособности жить и неспособности быть женщиной, конструируя совершенно искусственный мир, в котором мужской пол героизируется, то есть демонстрирует женские качества, а женский низведен до крайне ограниченных, скучных, подчиненных ролей, то есть до уровня мужчины.

«Артистическая» задача мужчины не в том, чтобы общаться с миром (внутри у него пусто, и ему нечего сказать), но в том, чтобы закамуфлировать свое животное начало, и для этого он прибегает к символизму и неясности («глубокий смысл»). Подавляющее большинство людей, в особенности «образованных», не верят в собственное мнение, смирны, преисполнены уважения к авторитетам («Папочка знает как надо» переводится на взрослый язык как «Критикам виднее», «Писатель знает лучше нас», «Профессор лучше знает»), и им легко внушить, что неясность, невнятность, уклончивость, двусмысленность и скука суть признаки глубины и таланта.

«Великое Искусство» доказывает, что мужчины выше женщин, что мужчины — это женщины; то, что объявлено «Великим Искусством», почти сплошь, как любят напоминать нам антифеминисты, создано мужчинами. Мы знаем, что «Великое Искусство» велико, поскольку нам так сказали авторитеты мужского пола, и мы не можем возразить, поскольку лишь те, кто обладает изысканным вкусом, до которого нам как до неба, способны понять и оценить эти помои, которыми они восторгаются.

Восприятие — единственное занятие «окультуренных» особей; пассивные, некомпетентные, лишенные остроумия и воображения, они вынуждены довольствоваться восприятием; неспособные придумать себе занятия, создать собственный мирок, хоть немного повлиять на окружающее, они вынуждены принимать что дают; не умея творить или постигать, они взирают. Поглощение «культуры» — отчаянная, безумная попытка кайфовать в некайфовом мире, избежать ужасов выхолощенного, бездумного бытия. «Культура» дает жвачку для эгоизма некомпетентных, средство для рационализации пассивного созерцания; они могут гордиться своим талантом воспринимать «прекрасное», видеть драгоценность в куске дерьма (они хотят, чтобы восхищались их восхищением). Не веря в свою способность что-либо изменить, подчиняясь порядку вещей, они вынуждены видеть красоту в говне, ибо понимают, что ничего, кроме говна, им не светит.

Мало того, что поклонение «Искусству» и «Культуре» вынуждает женщин предаваться скучной, пассивной деятельности, отвлекает от более важных и благодарных дел и не дает развивать активные способности; к тому же на наши тонкие натуры то и дело обрушиваются всякие напыщенные диссертации о возвышенной красоте того или иного говна. В результате «художник» выставляется человеком, обладающим чувствами, ощущениями, проницательностью и суждениями высшего порядка, что подрывает веру сомневающихся женщин в ценность и значимость их собственных чувств, ощущений, проницательности и суждений.

Мужчине, обладающему очень узким диапазоном чувств и, соответственно, очень ограниченными ощущениями, проницательностью и суждениями, «художник» необходим для того, чтобы его, мужчину, направить, рассказать ему, что такое жизнь. Но «художник» мужского пола, абсолютно сексуальный, не постигающий ничего, кроме собственных физических ощущений, и способный выразить лишь откровение о том, что мужская жизнь бессмысленна и абсурдна, не может быть художником. Как тот, кто не способен жить, расскажет нам, что такое жизнь? «Мужчина-художник» — терминологическое противоречие. Дегенерат может создавать только дегенеративное «искусство». Истинный художник — это любая уверенная, здоровая женщина, и в женском обществе единственным Искусством и единственной Культурой будут самодостаточные, шизанутые, сексапильные женщины, кайфующие друг от друга и от всей вселенной.

Секс — не элемент взаимоотношений; напротив, это одинокое переживание, нетворческая, возмутительная трата времени. Женщина с легкостью — это гораздо легче, чем она думает, — может отучить себя от сексуальных позывов, стать совершенно хладнокровной, интеллектуальной и свободной для поиска поистине ценных отношений и занятий; но мужчина, который, по-видимому, торчит от женщин сексуально и постоянно старается их возбуждать, разжигает в одержимых сексом женщинах безумную похоть и ловит их в сексуальные сети, откуда спасаются немногие. Развратный мужчина всегда возбуждал сексуальную женщину; он вынужден: когда женщина вырвется из своего тела, поднимется над животными инстинктами, мужская особь, чье эго сводится к его члену, исчезнет.

Секс — прибежище безмозглых. И чем безмозглее женщина, чем глубже она пропиталась мужской «культурой», чем она, короче говоря, приличнее, тем сексуальнее. Самые приличные женщины в нашем «обществе» — неистовые сексуальные маньячки. Но поскольку они ужасно, ужасно приличные, они, разумеется, не снисходят до ебли — это грубо; нет, они занимаются любовью, общаются посредством тела и устанавливают чувственный контакт; начитанные улавливают пульсацию Эроса и соприкасаются со Вселенной; религиозные переживает духовное единение с Божественной Чувственностью; мистики следуют Эротическому Принципу и сливаются с Космосом, кислотницы устанавливают связь с собственными эротическими клетками.

С другой стороны, те, кто не настолько погряз в мужской «Культуре», наименее приличные, непритязательные и простые души, для которых ебля — это ебля; слишком инфантильные для взрослого мира пригородов, ипотек, швабры и детских загаженных пеленок; слишком эгоистичные, чтобы воспитывать детей и мужей; до того нерафинированные, что им начхать на чужое мнение о них; слишком самонадеянные, чтобы уважать Папочку, «Великих» или глубокую мудрость Античности; те, кто доверяет лишь своему животному, нутряному инстинкту, а Культуру полагает уделом «телочек»; те, чье единственное занятие — поиск эмоциональных восторгов и вдохновения; те, кто склонен устраивать отвратительные, мерзкие, неприятные «сцены»; злобные, агрессивные стервы, готовые заехать в зубы любому, кто их раздражает; те, кто, едва взглянув на мужчину, воткнул бы тесак ему под ребра или засунул шило ему в жопу, если б за это их не взяли за жабры; короче, те, кто для нашего общества ОТБРОС, — такие женщины круты, относительно интеллектуальны и близки к асексуальности.

Свободная от пристойности, приличий, скромности, общественного мнения, «морали», «уважения» мудаков, всегда заводная, грязная, бессовестная — ОТБРОС встречается повсюду… на каждом углу… она много чего повидала — повидала все что можно — и еблю, и лесбух — исходила весь этот променад, заглянула в каждый док, под каждый пирс — и хуй видела, и пизду… нужно нахаваться сексом, чтоб отвергнуть его, и ОТБРОС попробовала всего, а теперь готова к новым зрелищам; она хочет выползти из доков, двигаться дальше, оторваться, вынырнуть. Но ОТБРОС еще не правит бал; она все еще на обочине нашего «общества», которое, если не сбить его с нынешнего пути и если на него не рухнет Бомба, доебет себя до смерти.

Жизнь в «обществе» — тоска зеленая, строят ее существа либо угрюмые и депрессивные, либо скучные до зевоты, и посему другой жизни обществу не светит.

Самый потаенный, самый глубинный и отвратительный мужской страх — быть пойманным на том, что он не женщина, а мужская особь, недочеловек, животное. И хотя приличия, вежливость и «достоинство» помогают избежать разоблачения на личном уровне, дабы избежать его на уровне всего мужского рода и сохранить неестественное господствующее положение в «обществе», мужчины вынуждены прибегать к:

1. Цензуре. Способный постичь только отдельные слова и фразы, а не усвоить общий смысл, мужчина пытается предупредить возбуждение и разоблачение своей животной природы посредством цензуры не только в отношении «порнографии», но любого произведения, содержащего «грязные» слова, независимо от контекста.

2. Подавление всех идей и знаний, способных разоблачить сущность мужчины или угрожающих его господству в «обществе». Утаивается немало данных из области биологии и психологии, поскольку эти данные доказывают превосходство женщины над мужчиной. А проблема психических болезней не будет разрешена, пока мужской род сохраняет контроль в этой сфере, потому что, во-первых, мужчины кровно в ней заинтересованы (лишь почти безмозглые женщины передадут мужчинам какой бы то ни было контроль над чем бы то ни было), а во-вторых, мужчина ни за что не признает, какую роль играет отцовство в развитии психических расстройств.

3. Разоблачения. Главное развлечение самцов — насколько способен на развлечения зажатый, угрюмый самец — это разоблачение других. Не важно, что именно разоблачается, главное — разоблачить: это отвлекает внимание от разоблачителя. Разоблачение других как агентов противника (коммунистов и социалистов) — одно из любимых занятий мужчины, поскольку отводит угрозу не только от него лично, но от всей страны, от всего западного мира. В жопе чешется не у него, а в России.

Неспособный на сопереживание, любовь или преданность, эгоистичный мужчина не имеет представления о честной игре; постоянно улещивая женщину, чтобы получить ее одобрение, без которого он ничто, вечно трясясь, как бы не раскрыли его животное начало, его принадлежность к мужскому роду, вечно покрывая себя, он должен постоянно лгать; он пуст, а потому не знает ни чести, ни цельности — он не понимает значения этих слов. Короче говоря, мужская особь коварна, и в мужском «обществе» приемлемы лишь цинизм и подозрительность.

Будучи совершенно сексуальным, неспособным на интеллектуальные или эстетические реакции, абсолютно материалистичный и алчный мужчина не просто навязывает миру «Великое Искусство», но разукрашивает свои безландшафтные города уродливыми (внутри и снаружи) зданиями, уродливым дизайном, рекламными щитами, трассами, автомобилями, мусоровозами и, что сильнее всего бросается в глаза, собственной гнусью.

Мужчину вечно пожирает напряжение — он изводится, потому что он не женщина и не способен получить ни удовлетворения, ни наслаждения; он поглощен ненавистью — не осмысленной ненавистью к тем, кто его оскорбил или надругался, но иррациональной, неразборчивой ненавистью… в глубине души он ненавидит свое никчемное «я».

Ничем не оправданное насилие не только «доказывает», что он «Мужчина», но дает выход ненависти, и вдобавок, — поскольку он способен только на сексуальные реакции, а его полумертвая натура нуждается в сильнейшей стимуляции, — приносит ему легкое сексуальное возбуждение.

Все болезни излечимы, а старение и смерть — результат болезней; следовательно, возможно никогда не стареть и жить вечно. В сущности, проблема старения и смерти может быть решена за несколько лет, если атаковать ее всеми силами науки. Но при мужском истеблишменте этого не произойдет, потому что:

1. Многочисленные ученые мужского пола избегают биологических исследований, боясь обнаружить, что мужчины — это женщины, и отдают явное предпочтение мужественным, «мужским» военно-смертоносным программам.

2. Многие потенциальные ученые разочаровываются в научной карьере из-за ригидности, скуки, дороговизны, временных затрат и несправедливой закрытости нашей системы «высшего» образования.

3. Неуверенные в себе мужчины-профессионалы, ревниво охраняющие свои позиции, пропагандируют идею о том, что абстрактные научные концепции в силах постичь лишь кучка избранных.

4. Повсеместная неуверенность в себе, воспитанная системой отцовства, не пускает многих талантливых девочек в науку.

5. Недостаток автоматизации. На сегодня существуют огромные массивы данных, которые, если их рассортировать и сопоставить, помогут найти лекарства от рака и многих других болезней, а может, и ключ к самой жизни. Но данных так много, что для ее обработки необходимы высокоскоростные компьютеры. Под мужским контролем компьютеризация будет постоянно тормозиться, поскольку мужчина боится, что его заменит машина.

6. Денежная система ненасытно жаждет все больше товаров. Большинство из тех немногих ученых, что не заняты смертоносными программами, работают на крупные корпорации.

7. Самец любит смерть — она возбуждает его сексуально, и он, внутри уже мертвый, хочет умереть.

8. Давление денежной системы на наименее творческих ученых. Большинство ученых происходят из относительно богатых семей, где безраздельно правит Папочка.

Неспособный на позитивное состояние, счастья — единственное, что оправдывает наше бытие, — мужчина в лучшем случае бывает расслаблен, покоен, равнодушен, но длится это очень недолго, и затем приходит скука, отрицательная эмоция; посему самец обречен на вечные страдания, лишь мимолетно и случайно перемежаемые минутами отдыха, каковых он может добиться только за счет женщины. По природе своей мужчина — пиявка, эмоциональный паразит и, значит, не имеет морального права жить, поскольку никто не вправе жить за чужой счет.

Люди имеют преимущественное право на существование перед собаками, в силу того, что более развиты и обладают высшим сознанием; и таким же манером женщины имеют преимущественное право на жизнь перед мужчинами. Уничтожение любого мужчины, таким образом, — поступок добрый и праведный, весьма выгодный для женщин, а также акт милосердия.

Тем не менее, этот вопрос постепенно станет чисто академическим, ибо мужские особи постепенно самоуничтожаются. Помимо участия в освященных временем и ставших классическими войнах и расовых беспорядках, мужчины все больше голубеют или самоуничтожаются посредством наркотиков. Женщина, хочет она того или нет, постепенно возьмет все в свои руки, хотя бы потому, что иного выхода не будет — с точки зрения практической, мужчина перестанет существовать.

Эта тенденция ускоряется еще и потому, что все больше мужчин открывают для себя просвещенный эгоизм: они все отчетливее понимают, что интересы женщин — это их интересы, что они могут существовать только через женщин, и чем больше поощрять женщину жить, самореализовываться, быть женщиной, а не мужчиной, тем ближе к жизни подступает он; он приходит к выводу, что проще и выгоднее жить через нее, чем стараться ею стать и узурпировать ее качества, присваивать их, принижать женщину и объявлять ее мужчиной. Голубой, принимающий свою мужскую природу, то есть свою пассивность и тотальную сексуальность, свою женственность, тоже выигрывает от того, что женщины остаются женщинами: так ему легче быть мужчиной, то есть женственным. Будь мужчины мудры, они бы стремились стать настоящими женщинами, провели бы глубокие научные исследования, которые позволили бы им посредством операции на мозге и нервной системе изменить не только тело, но и психику и превратиться в женщин.

Вопрос о том, продолжать ли использовать женщин для воспроизводства или размножаться в лабораториях, тоже станет академическим: что произойдет, когда каждая женская особь старше двенадцати лет будет регулярно принимать противозачаточные таблетки и случайности будут исключены? Сколько женщин сознательно забеременеют или (если это произойдет нечаянно) сохранят беременность? Нет, Вирджиния, женщины вовсе не любят быть племенными кобылами, вопреки словам массы зомбированных роботов-женщин. Когда общество состоит из абсолютно сознательных личностей, этого не захочет ни одна. Нужно ли насильно оставить определенный процент женщин, чтобы служили племенными кобылами для воспроизводства вида? Разумеется, так не пойдет. Решение — в лабораторном производстве детей.

Что касается вопроса о том, нужно ли продолжать воспроизводство самцов: если мужчины, подобно заразе, всегда существовали среди нас, из этого вовсе не следует, что так и должно продолжаться. Когда появится генетический контроль — а он не за горами, — производить на свет надо будет, само собой, только цельных, завершенных существ, а не физиологические дефективные недостатки, включая эмоциональные отклонения — например, мужскую натуру. Сознательное воспроизводство слепых было бы совершенно аморально, и равно аморально воспроизводство эмоциональных калек.

Но зачем продолжать и женский род? Зачем вообще нужны будущие поколения? Какой в них смысл? Зачем продолжать род, когда будут уничтожены старение и смерть? Зачем беспокоиться о том, что будет после нашей смерти? Какое нам дело до того, что нам на смену не придет молодое поколение?

Постепенно естественное развитие событий, социальной эволюции приведет к полновластию женщин, затем к прекращению воспроизводства самцов, а следом — к прекращению женского воспроизводства.

Но ОТБРОС нетерпелива, ОТБРОС не утешится мыслью о процветании будущих поколений и сама хочет урвать восторга бытия. Будь ОТБРОС в подавляющем большинстве, женщины взяли бы полную власть в этой стране за несколько недель, просто отказавшись быть рабочей силой и тем самым парализовав нацию. Возможны и дополнительные меры — и любой хватило бы, чтобы абсолютно развалить экономику и все остальное: например, отказ от денежных отношений и покупок, грабеж и отлуп всем законам, которые женщин не устраивают. Полиция, Национальная Гвардия, Армия, Военно-Морской Флот и морпехи всем скопом не смогли бы подавить восстание более половины населения, тем более если взбунтовались те, без кого все прочие беспомощны.

Если бы все женщины оставили мужчин, отказались бы иметь с ними дело — навсегда, со всеми, — правительство и национальная экономика попросту рухнули бы. Даже не бросая мужчин, женщины, осознавшие степень своего превосходства и власти над мужчинами, могли бы за несколько недель взять полный контроль надо всем, добиться полного подчинения мужчин женщинам. В разумном обществе самец послушно семенит за женщиной. Мужчины смирны и послушны, легко подчиняются власти любой женщины, которая хочет их подчинить. Мужская особь, на самом деле, жаждет склониться перед женщинами, хочет, чтобы за все отвечала мама, — мужчина мечтает отдаться ее заботам. Но у нас тут неразумное общество, и большинство женщин даже смутно не представляют себе, каковы их отношения с мужчинами.

Таким образом, в текущем конфликте по разные стороны баррикад находятся не женщина и мужчина, но ОТБРОС — властная, спокойная, уверенная в себе, злая, агрессивная, эгоистичная, независимая, гордая, авантюрная, отвязная, самонадеянная женщина, которая считает, что способна править вселенной, в отвязности своей достигла границ этого «общества» и готова направиться далеко за пределы того, что оно может предложить, — и приличной, пассивной, послушной, «окультуренной», вежливой, достойной, подчиненной, зависимой, запуганной, безмозглой, неуверенной, ищущей одобрения Папочкиной Дочуркой, кому не по зубам неведомое, кто не хочет вылезать из знакомой грязи, желает остаться среди обезьян, кому спокойно только рядом с Большим Папочкой, за которым как за каменной стеной, рядом с большим сильным мужчиной и с жирной волосатой рожей в Белом доме; кому храбрости недостает признать жуткую истину о том, кто такой мужчина, кто такой Папочка; кто предпочел свиней, приучил себя к животным радостям, кому так комфортно и кто не знает другой «жизни»; кто низвел свой интеллект, идеи и воззрения до мужского уровня; кто, не имея чувств, воображения и остроты ума, ценится только в мужском «обществе»; кому светит место под солнцем или, скорее, в грязи, лишь в роли утешительницы, которая хвалит, нянчит и производит потомство; кого по незначительности презирают другие женщины; кто проецирует свои дефекты, свои мужские качества на всех женщин и видит в женщине червя.

Но ОТБРОС слишком нетерпелива, она не станет ждать просветления миллионов мудаков. Зачем раскованным женщинам таскаться за скучными мужскими особями? Зачем переплетать судьбы кайфовых и занудных? Почему в вопросах общественного развития активные и изобретательные должны подчиняться пассивным и тупым? Зачем независимым валандаться в грязи вместе с зависимыми, которым лишь бы цепляться за Папочку? ОТБРОС, даже если их всего горстка, может взять власть в стране, систематически наебывая систему, избирательно уничтожая собственность, совершая убийства:

ОТБРОС станет членом нерабочей силы, наебательской силы; она будет занимать рабочие места и не будет работать. Например, продавщица-ОТБРОС не станет брать деньги за покупки; телефонный оператор ОТБРОС не станет брать деньги за звонки; клерки и рабочие ОТБРОСы ничего не станут делать на работе и к тому же будут втайне ломать оборудование. ОТБРОС станет бездельничать до увольнения, затем находить новое место и не работать там.

ОТБРОС силой захватит автобусы и такси, выгонит водителей и продавцов жетонов, займет их место и будет возить людей бесплатно, раздавая бесплатные жетоны.

ОТБРОС уничтожит всё ненужное и вредное — автомобили, витрины, «Великое Искусство» и т. п.

Рано или поздно ОТБРОС захватит эфир — все телевизионные и радиосети, — силой изгнав сотрудников телевидения и радио, которые будут стоять на ее пути в студии вещания.

ОТБРОС станет разваливать семейные пары — повсеместно внедряться в смешанные (мужчина-женщина) пары и их разваливать.

ОТБРОС убьет всех мужчин, не входящих в ее Мужскую Группу Поддержки. Мужчины из Мужской Группы Поддержки — это те, кто упорно работает на собственное уничтожение, по любым мотивам делает добро; они и ОТБРОС играют в одной команде. Вот некоторые примеры членов Мужской Группы Поддержки: мужчины, убивающие мужчин; ученые-биологи, работающие над конструктивными программами, а не над биологическим оружием; журналисты, писатели, редакторы, издатели и продюсеры, распространяющие и продвигающие идеи, которые ведут к достижению целей ОТБРОС; пидоры, которые своим зажигательным ярким примером вдохновляют других мужчин размужчиниться и тем самым практически выдернуть у себя жало; мужчины, бесплатно раздающие все на свете — деньги, вещи, услуги; мужчины, которые называют вещи своими именами (пока таких не встречалось), просвещают женщин, открывают правду о себе, обучают безмозглых муженщин правильным фразам, чтоб те твердили их, как попугаи, говорят женщинам, что их главная цель — раздавить мужской пол (в помощь этому мероприятию ОТБРОС станет проводить Дерьмовые Собрания, где каждая присутствующая мужская особь будет произносить речь, открывая ее словами: «Я говно, низкое, презренное говно», — и дальше перечислять все признаки своей говняности. В награду ОТБРОС целый час дружески с ним пообщается по окончании собрания. Приличных, чистеньких муженщин будут приглашать, дабы прояснить все сомнения и недопонимания по поводу мужского пола); издатели и распространители книг, фильмов и т. п. о сексе, приближающие время, когда на экране будут показывать только Минет и Еблю (самцов, точно крыс за Крысоловом, будут завлекать в лоно Пизды, которая их и прикончит; они будут повержены и растворятся, утонут в пассивной плоти, коей и являются); пропагандисты наркотиков и барыги, ускоряющие вымирание мужчин.

Членство в Мужской Группе Поддержки — необходимое, но недостаточное условие для того, чтобы попасть в список спасения ОТБРОС; делать добро мало — дабы спасти свои никчемные задницы, мужчины не должны делать зла. Некоторые примеры особенно злостных и пагубных типов: насильники, политики и все, кто им служит (агитаторы, члены политических партий и т. п.); паршивые певцы и музыканты; Председатели Советов Директоров; Кормильцы; домовладельцы; владельцы грязных забегаловок и ресторанов, где крутят пластмассовую музычку; «Великие Художники»; дешевки и трусы; легавые; магнаты; ученые, работающие на смертоносные и пагубные программы или на частные компании (практически все ученые); лжецы и фуфло; диск-жокеи; мужчины, пристающие к любой посторонней женщине, даже не очень настойчиво; владельцы недвижимости; биржевые маклеры; мужчины, которые говорят, когда им нечего сказать; мужчины, которые болтаются по улицам и портят вид; лицемеры; никчемные художники; те, кто мусорит; плагиаторы; те, кто наносит женщинам хоть малейший ущерб; все рекламщики до единого; психиатры и клинические психологи; нечестные писатели, журналисты, редакторы, издатели и т. п.; цензоры на публичном и личном уровне; все армейские, включая вербовщиков (отдают приказы Линдон Б. Джонсон и Макнамара, но выполняют-то подчиненные) и особенно летчики (если упадет бомба, ее сбросит пилот, а не Линдон Б. Джонсон). Если мужчина делает как хорошее, так и плохое, будет производиться общая субъективная оценка его поведения, чтобы определить соотношение плохого и хорошего.

Очень соблазнительно вместе с мужчинами исключить «Великих Художников», лжецов, болтунов и т. п. женского пола, но это нецелесообразно, поскольку большинство людей не поймет, что уничтоженная женщина — это мужчина. Каждая женщина более или менее штрейкбрехер, но это оттого, что она слишком долго сосуществовала с мужчинами. Уничтожьте мужчин — и женщины возьмут себя в руки. Женщины могут развиваться, мужчины нет, хотя их поведение меняется. Когда ОТБРОС подпалит им задницу, они подтянутся мигом.

Одновременно с наебыванием, разграблением, развалом пар, разрушением и убийствами ОТБРОС станет вести вербовку. Таким образом, ОТБРОС будет состоять из вербовщиц: элитных формирований — упертых активисток (раздолбаек, грабительниц и разрушительниц) и самых элитных — убийц.

Непричастность не решает вопроса, только наебывание поможет нам. Большинство женщин давно выпали из системы — они в ней и не были. Непричастность укрепляет власть немногих причастных; именно выпадения из системы хотят лидеры истеблишмента, оно на руку нашим врагам, оно укрепляет систему, вместо того чтобы ее подрывать, поскольку система опирается на непричастность, пассивность, апатию и отстраненность женских масс. Однако непричастность — отличная стратегия для мужчин, и ОТБРОС будет с энтузиазмом ее поддерживать.

Вопреки заверениям Непричастных, поиски спасения внутри себя, созерцание собственного пупа не решают проблему. Счастье вне нас, оно достигается через взаимодействие с другими. Целью должно стать самоотречение, а не самолюбование. Мужчина, способный только на последнее, выдает за добродетель неизлечимые недостатки и выставляет самолюбование не только добром, но Философской Добродетелью, за что его считают глубокомысленным.

Для достижения своей цели ОТБРОС не будет устраивать пикеты, марши, демонстрации или забастовки. Эта тактика подходит только приличным благовоспитанным дамам, которые старательно прибегают лишь к обреченным на неуспех акциям. Кроме того, только достойные, чистоплюйские муженщины, натасканные и приученные к стадному принципу, действуют толпами. ОТБРОС состоит из личностей; ОТБРОС — не сброд, не грязь. ОТБРОС делает ровно то, что нужно делать. Кроме того, ОТБРОС, хладнокровная и эгоистичная, не подставит башку под полицейскую дубинку — это участь для приличных, «привилегированных, образованных», обеспеченных дамочек, трогательно верящих в глубинную порядочность Папочки и полицейских. ОТБРОС замарширует разве что по тупой, тошнотворной роже Президента; ОТБРОС устроит демонстрацию разве что шестидюймового ножа в темном переулке.

ОТБРОС всегда будет действовать криминальными методами, а не гражданским неповиновением, то есть не станет в открытую нарушать закон, чтобы попасть в тюрьму и тем самым привлечь внимание к несправедливости. Такая тактика признает правоту системы и используется для того, чтобы слегка эту систему модифицировать, изменить конкретные законы. ОТБРОС выступает против всей системы, против самой идеи законов и правительства. ОТБРОС добивается уничтожения системы, а не прав в ее рамках. Также ОТБРОС — неизменно эгоистичная, неизменно хладнокровная — всегда старается избежать поимки и наказания. ОТБРОС останется неизменно вороватой, подлой, закулисной (хотя убийства от имени ОТБРОС всякий раз станут объявляться таковыми).

И разрушения и убийства будут избирательными и точечными. ОТБРОС против очумелых бессмысленных бунтов, лишенных идеи и цели и завершающихся арестом своих. ОТБРОС никогда не станет подстрекать к восстаниям, поддерживать их или участвовать в мятежах и прочем неразборчивом разрушении. Хладнокровно и скрытно ОТБРОС станет выслеживать своих жертв, незаметно к ним подкрадываться и убивать. Проводя кампанию разрушения, ОТБРОС ни при каких условиях не перекроет дороги, по которым доставляются продукты и другие необходимые вещи, не станет заражать или перекрывать водопроводы, не будет блокировать улицы и движение, мешая проезду скорых или работе больниц.

ОТБРОС станет разрушать, грабить, разваливать и убивать, пока не прекратит свое существование система деньги–труд и не будет внедрена полная автоматизация или же пока нужда в насилии не отпадет, поскольку к ОТБРОС примкнет достаточно женщин, которые станут саботировать или бросать работу, начнут грабить, отказываться от мужчин, не пожелают и дальше подчиняться законам, которым не место в истинно цивилизованном обществе. Многие женщины подключатся, но многие другие — те, кто давно сдался на милость врага, кто настолько привык к животной жизни, к мужскому, что полюбил ограничения и запреты, кто не знает, что делать со свободой, — останутся тряпками и лизоблюдами, подобно крестьянам, что при любом режиме стоят по колено в воде на рисовых полях. Отдельные истерички будут хныкать и дуться, швыряться игрушками и бить посуду, но ОТБРОС станет неумолимо давить их дорожным катком.

Полностью автоматизированное общество может быть построено очень просто и быстро, едва этого потребует общество. Чертежи уже существуют, а если этим займутся миллионы, конструирование потребует всего несколько недель. Даже если денежной системы не будет, все с радостью присоединятся к созданию автоматизированного общества; так начнется фантастическая новая эра, и праздничная атмосфера будет сопутствовать этой работе.

Уничтожение денег и завершение полной автоматизации — основа для всех прочих реформ; без этих двух условий остальное невозможно; при их соблюдении все остальное произойдет очень быстро. Правительство рухнет само собой. При полной автоматизации каждая женщина сможет напрямую голосовать на любую тему с помощью электронных устройств, установленных в доме. Поскольку правительство почти целиком занято регулированием экономики и изданием законов против абсолютно частных проблем, уничтожение денег, а с ним и уничтожением мужчин, стремящихся узаконивать «мораль», будет означать, что голосовать окажется толком не о чем.

После исчезновения денег убивать мужчин больше не придется; они лишатся единственной своей власти над психологически независимыми женщинами. Они смогут навязываться только тем половым тряпкам, которые любят, чтобы им навязывались. Остальные женщины займутся решением немногих нерешенных проблем, а затем перейдут к планированию вечности и Утопии — полностью перекроят образовательные программы, чтобы миллионы женщин могли за несколько месяцев освоить высокоинтеллектуальную работу, сегодня требующую многолетнего обучения (этого очень легко достигнуть, если образовательная задача — обучение, а не создание и поддержание академической и интеллектуальной элиты); решат проблемы болезней, старости и смерти и совершенно перестроят города и жилье. Многие женщины поначалу еще будут думать, что им нравятся мужчины, но, со временем привыкнув к женскому обществу, постепенно увлекшись своими проектами, они рано или поздно поймут абсолютную бесполезность и банальность мужского рода.

Немногие оставшиеся мужчины могут влачить свое ничтожное существование, ширяясь, красуясь в женских платьях или пассивно наблюдая всевластие женщин в действии, реализуя себя как зрители, как суррогаты женщин[6], или размножаясь на пастбищах с подхалимками, или отправятся в ближайший гостеприимный центр самоубийств, где их тихо, быстро и безболезненно усыпят газом.

До внедрения полной автоматизации, до замены мужчин машинами женщина может использовать мужских особей: они будут служить ей, ублажать ее малейшие капризы, слушаться всякого приказания; они станут ее абсолютными рабами, будут существовать в совершенном подчинении ее воле — в отличие от нынешней уродливой, дегенеративной ситуации, когда мужчины не только все еще существуют, захламляя мир своим гнусным присутствием, но их к тому же обихаживают и носят на руках женские массы, миллионы женщин поклоняются Золотому Тельцу, собака ведет хозяина на поводке, хотя на самом деле мужчина, мало отличающийся от трансвестита, наименее жалок, когда признана его собачья сущность: к нему тогда не предъявляют нереалистичных эмоциональных требований, а тон задает абсолютно самоценная женщина. Разумные мужчины хотят, чтобы их унижали, чтобы их давили, крушили и корежили, чтобы к ним, мрази эдакой, относились как с дворнягам, подтверждая тем самым их паскудство.

Больные, неразумные мужчины, что пытаются защищаться от собственной мерзости, завидев, как надвигается ОТБРОС, в страхе прижмутся к Большой Маме с Титаническими Теплыми Титьками, но Титьки их не защитят; Большая Мама вцепится в Большого Папочку, а тот будет жаться в углу, наложив в свои могучие штаны. Однако разумные мужчины не станут отбиваться, сопротивляться или неловко суетиться, а просто расслабятся, насладятся зрелищем и поплывут по течению к своей кончине.

(перевод О. Липовской)