Зази в метро

XIV

Как только все загрузились в такси, Шарль включил зажигание, и машина тронулась. Турандот сел рядом с ним. Мадлен — сзади между Подшаффэ и Зеленудой.

Мадлен посмотрела на попугая и затем обратилась ко всем присутствующим:

— А вам не кажется, что ему будет безумно скучно смотреть программу?

— Не беспокойся, — сказал Турандот, отодвинув стекло, отделяющее заднее сиденье от переднего, специально для того, чтобы слышать, что там, сзади, происходит. — Ты же знаешь, он всегда найдет, чем себя занять, если ему вступит. Может, и в номере Габриеля он найдет для себя что-нибудь интересное. Почему бы и нет, в конце концов?

— Ах, эти твари! Никогда не знаешь, что у них на уме, — сказал Подшаффэ.

— Болтай, болтай, вот все, на что ты годен, — отозвался Зеленуда.

— Вот видите, — сказал Подшаффэ, — они понимают гораздо больше, чем мы думаем.

— Это правда, — с чувством поддержала его Мадлен. — Чистая правда! Вот мы, например, разве мы понимаем чтобытанибыло в чембытанибыле?

— Што в чем?

— Ну, в жизни, например. Иногда кажется, что все как во сне.

— Так всегда говорят, когда идут под венец. — И Турандот звонко шлепнул Шарля по ляжке, отчего такси чуть не перевернулось.

— Отстань, — сказал Шарль.

— Да нет, — сказала Мадлен. — Дело не в этом. Я не только о женитьбе думала, я думала так, обо всем.

— Иначе нельзя, — сказал Подшаффэ тоном знатока.

— Нельзя, а то что?

— То, что ты сказала. (Пауза.)

— Все-таки жизнь (вздох) — тоскливая штука, — сказала Мадлен.

— Ты не права, — сказал Подшаффе. — Не права.

— Болтай, болтай, вот все, на что ты годен, — сказал Зеленуда.

— Однако скудный у него репертуар, — заметил Подшаффэ.

— Ты намекаешь на то, что он у меня бездарный? — крикнул Турандот через плечо.

Шарль, который никогда Зеленудой особо не интересовался, наклонился к его хозяину и тихо сказал:

— Спроси, как там со свадьбой. Все остается в силе?

— У кого спросить? У Зеленуды?

— Господи! Чего только не приходится выслушивать.

— Что, и пошутить нельзя? — примирительно сказал Турандот. И крикнул через плечо: — Мадо Ножка-Крошка!

— Сию минуту! — отозвалась Мадлен.

— Шарль спрашивает, хочешь ли ты еще, чтоп он был твоим мужем.

— Д-д-д-а, — уверенно сказала Мадлен. Турандот повернулся к Шарлю и спросил:

— Ты по-прежнему хочешь жениться на Мадо Ножке-Крошке?

— Д-д-да, — твердо ответил Шарль.

— В таком случае, — столь же твердо сказал Турандот, — объявляю вас мужем и женой.

— Аминь, — сказал Подшаффэ.

— Очень глупо! — рассердилась Мадлен. — Очень глупая шутка!

— Почему? — спросил Турандот. — Так ты хочешь или не хочешь? Надо как-то определиться.

— Да я не об этом. Просто вы глупо пошутили.

— А я не шутил, я серьезно. Я давно хочу, чтобы вы с Шарлем поженились.

— Не ваше это свинячье дело, мсье Турандот.

— Последнее слово все равно осталось за ней, — невозмутимо констатировал Шарль. — Приехали. Все на выход. Я поставлю машину и догоню вас.

— Слава богу, — сказал Турандот. — А то у меня даже шея заболела. Ты на меня не сердишься?

— Да нет, — сказала Мадлен. — На таких дураков, как вы, даже сердиться грех.

Роскошный адмирал в полном обмундировании распахнул перед ними дверь.

— Какая прелесть! — сказал он, глядя на попугая. — Птичка, что, тоже из этих?

Зеленуда взбеленился:

— Болтай, болтай, вот все, на что ты годен.

— Ему, кажется, тоже неймется, — сказал адмирал.

И, обращаясь к вновь прибывшим, сказал:

— Вы гости Габриэллы? Я сразу просек!

— Послушай, ты, педик, не хами! — сказал Турандот.

— А вот этот вот тоже к Габриэлле?

И он посмотрел на попугая так, как будто смотрел на него с величайшим омерзением.

— Он тебе что, мешает? — спросил Турандот.

— В какой-то степени, — ответил адмирал. — Я от птиц комплексую.

— Надо сходить к птицеаналитику, — сказал Подшаффэ.

— Я уже пытался анализировать свои сны, — сказал адмирал, — но они дурные какие-то. Ничего не получается.

— А что вам снится? — спросил Подшаффэ.

— Кормилицы.

— Ну и говнюк же вы все-таки, — пошутил Турандот.

Шарль наконец нашел место и поставил машину.

— Вы что, еще не вошли? — спросил он.

— Пришла тут и командует! — сказал адмирал.

— Я не люблю, когда со мной так шутят, — сказал таксист.

— Учту на будущее, — сказал адмирал.

— Болтай, болтай, — сказал Зеленуда...

— Ну и гвалт же вы здесь устроили, — сказал Габриель, выходя им навстречу. — Заходите, не бойтесь. Публика еще не собралась. Тут только туристы. И Зази. Заходите. Заходите. Сейчас повеселитесь в свое удовольствие.

— А почему, собственно, ты пригласил нас именно сегодня? — спросил Турандот.

— Вы ведь всегда окутывали стыдливым покровом двусмысленной тайны свои ночные занятия, — продолжил его мысль Подшаффэ.

— К тому же вы никогда не давали нам возможности видеть вас на сцене, — добавила Мадлен.

— Да, — сказал Зеленуда. — Мы совершенно не понимаем как хик сего нунка, так и квид сего квода[15].

Оставив без внимания реплику Зеленуды, Габриель таким образом ответил на предшествующие вопросы:

— Почему? Вы спрашиваете почему? Ах! Это странный вопрос, особенно если учесть, что сам не всегда знаешь, кто, кого, зачем и почему. Почему? Да, почему? Вы спрашиваете меня почему? О! Позвольте мне в это сладостное мгновенье сказать о слиянии бытия с почти ничем в горниле залогов и задатков. Почему, почему, почему, вы спрашиваете меня, почему? Вы что, не слышите, как трепещут глоксинии в эпиталамах?

— Ты это нам говоришь? — спросил Шарль, которому частенько доводилось решать кроссворды.

— Нет. Вовсе нет! — ответил Габриель. — Но посмотрите! Посмотрите!

Занавес из красного бархата как по мановению волшебной палочки разомкнулся точно по линии меридианы, открывая перед завороженными зрителями бар, столики, сцену и танцевальную дорожку «Старого ломбарда», самого известного в столице ночного бара для педиков, — а в столице, как известно, этого добра хватает. В этот сравнительно ранний час здесь ощущалось лишь весьма слабое оживление, вызванное совершенно нелепым для этих мест и в целом неожиданным присутствием учеников Цицерона Габриеля, среди которых царило и парило дитя Зази.

— Подвиньтесь, дайте им сесть, о благородные чужеземцы, — обратился к ним Габриель.

Туристы, испытывавшие к нему полное доверие, пришли в движение, чтобы дать возможность вновь прибывшим занять место в своем тесном кругу... Когда все как следует утрамбовались, Зеленуда был водружен на краешек одного из столиков. Он выразил свое удовлетворение при помощи разбрасывания во все стороны семечек подсолнуха.

Какой-то девушка в шотландском костюме — а именно официант, прикрепленный к означенному ночному заведению, — посмотрел на Зеленуду и поделился вслух своими наблюдениями.

— Бывают все-таки психи, — сказал он. — С попугаем я бы ни за что...

— А ты что же, жирный гом, думаешь, у тебя нормальный вид в этой юбчонке? — отпарировал Турандот.

— Оставь его в покое, — сказал Габриель. — Это его рабочая одежда. Что до Зеленуды — так это я его пригласил, — обратился он к шотландке, — так что ты уж заткнись и свои соображения оставь при себе.

— Здорово ты его, — сказал Турандот, торжествующе глядя на шотландку. — Да, кстати, чем вы можете нас угостить? Шампанским или еще чем?

— Здесь без шампанского нельзя, — сказала шотландка. — Разве что виски закажете. Если вы вообще знаете, что это такое.

— Ионэтамнегаварит! — воскликнул Турандот. — Мне! Держателю кафе!

— Так бы сразу и сказали, — сказала шотландка, разглаживая юбочку тыльной стороной руки.

— Ну ладно, давай, — сказал Габриель. — Неси сюда нашу фирменную шипучку.

— Сколько бутылок?

— Все зависит от того, сколько это стоит, — сказал Турандот.

— Так мы ш договорились — я за все плачу, — сказал Габриель.

— О тебе-то я и пекусь, — сказал Турандот.

— Как эта цыпочка прижимиста, однако, — заметила шотландка. Ущипнув хозяина кафе за ухо, она тут же удалилась со словами:

— Я принесу большую.

— Что большую? — неожиданно вмешалась Зази.

— Он хотел сказать — двенадцать дюжин бутылок, — объяснил Габриель, привыкший мыслить масштабно.

Зази наконец соизволила обратить внимание на вновь прибывших.

— Эй, вы там! Человек с таксомотором! — обратилась она к Шарлю. — Говорят, вы женитесь?

— Говорят, — коротко ответил Шарль.

— Значит, вы наконец нашли женщину, которая вам понравилась?

Зази наклонилась, чтобы получше рассмотреть Мадлен.

— Она?

— Здравствуйте, мадемуазель, — приветливо сказала Мадлен.

— Привет, — сказала Зази.

И она повернулась к вдове Авот'е, чтобы ввести ее в курс дела.

— Вот эти двое женятся, — сказала она, указывая пальцем на Шарля и Мадлен.

— Как это трогательно, — воскликнула вдова Авот'я. — А мой бедный Хватьзазад этой темной ночью, быть может, попал в какую-нибудь переделку. Что поделаешь! (Вздох.) Он сам такую работу выбирал. (Пауза.) Будет совсем смешно, если я вторично овдовею, даже не выйдя замуж.

И она пронзительно захихикала.

— Это что еще за ненормальная? — спросил Турандот у Габриеля.

— Представления не имею. Она целый день сегодня за нами бегает. Какого-то легавого по дороге подцепила.

— Покажи легавого.

— Его здесь нет. Погулять пошел.

— Не нравится мне эта компания, — сказал Шарль.

— Да, — сказал Турандот. — В этом есть что-то нехорошее. Это может плохо кончится.

— Да вы не волнуйтесь, — сказал Габриэль. — Вы совершенно напрасно беспокоитесь. Вот и шипучее пойло принесли. Урра! Пейте-напивайтесь, друзья мои, и вы, туристы! Угощайся, любимая племянница, и вы, о нежные жених и невеста. Действительно! Не надо забывать жениха и невесту! Тост! Тост за жениха и невесту!

Растроганные туристы хором исполнили хэппи-бер-сдей-туйу и несколько разнюнившихся официантов-шотландок вовремя смахнули нарождавшуюся слезу, способную испортить любой макияж.

Габриель постучал по рюмке газовой зажигалкой и тут же добился полной тишины — так велик был его авторитет. Он сел верхом на стул и сказал:

— Итак, мои агнцы, и вы, глубокоовечные дамы, сейчас вы наконец сможете в полной мере оценить мои творческие возможности. Вы уже давно знаете — хотя некоторые из вас узнали об этом совсем недавно, — что я занимаюсь хореографией и что это главное вымя кормящей груди моих доходов. Надо же на что-то жить, правда ведь? А чем мы живем, позвольте вас спросить? Дуновением времени конечно же, — я бы сказал, хотя бы отчасти, и оно же нас и губит, — но в большей степени мы существуем за счет живительной субстанции, имя которой — деньги. Это медоточивое, вкусовое, полигенезное вещество испаряется с необыкновенной легкостью, однако добывать его приходится в поте лица своего, по крайней мере, эксплуатируемым мира сего — к ним отношусь и я, — а возглавляет их список некто по имени Адам, которого, как известно, преследовали разные там Элохимы. Несмотря на то что его содержание в Эдеме обходилось им совсем недорого с точки зрения и в представлении наших современников, они послали его в колонии обрабатывать землю и выращивать грейпфруты, и в то же самое время запретили гипнотизерам обезболивать роды его супруги и вынудили змиев пуститься наутек. Одним словом, форменная библейская ерунда и нелепица. Что бы там ни было, я смазал свои коленные суставы вышеупомянутым потом лица своего и именно в этом эдемообразном и адамическом духе зарабатываю себе на жизнь. Через несколько минут вы увидите меня на сцене, но будьте внимательны! Не ошибитесь! В моем исполнении вы увидите не просто номер стриптиза. Вы увидите нечто высокохудожественное! Искусство с большой буквы!

Имейте это в виду! Искусство, состоящее из девяти букв, а слова из девяти букв намного качественнее слов, например, из пяти букв, которые так сильно засоряют разного рода грубостями чистый источник французского языка, не говоря уже о словах из трех букв, которые, быть может, даже превосходят их в этом. Заканчивая свою речь, мне остается лишь выразить вам свою благодарность и признание за те нескончаемые аплодисменты, которые прозвучат в мою честь и во славу моего искусства! Благодарю вас! Заранее благодарю! Еще раз благодарю!

И неожиданно для всех амбал удивительно легко вскочил с места, сделал несколько прыжков, взмахнув руками за спиной, изображая летящую бабочку.

Этот краткий экскурс в его артистическую деятельность был воспринят туристами с небывалым энтузиазмом.

— Gо[16], женщина, — кричали они, подбадривая его.

— Таффай! — заорал Турандот, который никогда не пил такого хорошего шампанского.

— Какая он шумная, однако, — сказала одна из официанток-шотландцев.

Тем временем посетители толпами вваливались в бар — их выбрасывали у входа привычные для этих мест автобусы. Габриель внезапно вернулся и сел на свое место с мрачным видом.

— Вам нехорошо, мсье Габриель? — заботливо спросила Мадлен.

— Мне страшно выходить на сцену.

— Модак, — сказал Шарль.

— Опять мне не везет, — сказала Зази.

— Нельзя нас так обижать, — сказал Турандот.

— Болтай, болтай, вот все, на что ты годен, — сказал Зеленуда.

— А эта тварь все к месту говорит, — сказала одна из официанток-шотландцев.

— Не робей, Габи, — сказал Турандот.

— Ты представь себе, что мы самые что ни на есть обычные зрители, — сказала Зази.

— Ну уж ради меня-то можно, — жеманно промямлила вдова Авот'я.

— Вас я в гробу видал, — сказал Габриель. — Друзья мои, — обратился он ко всем остальным. — Нет! Дело не в этом! (Вздох, пауза.) Мне так жаль, что Марселина вместе с вами не сможет увидеть меня на сцене.

Объявили первый номер программы: это была карамба в исполнении двух премиленьких негров с Мартиники.