Зази в метро

VI

— О чем это они там разговаривают? — спросила Зази, натягивая джынзы.

— Слишком тихо говорят, — тихо сказала Марселина, прижавшись ухом к двери комнаты. — Не могу разобрать.

Но Марселина-то эта по-тихому подвирала, ибо отлично слышала, как хмырь говорил следующее: «Значит, мать доверила вам ребенка, потому что вы педик?», а Габриель отвечал: «Я же вам сказал, я не педик. Ну хорошо, ну выхожу я в женском костюме на сцену ночного кабаре для гомиков, ну и что? Это еще ни о чем не говорит. Делаю я это только для того, чтобы народ повеселить. Понимаете, я такой высокий — они просто лопаются со смеха. Но лично я не из них и могу это доказать: я женат».

Зази, захлебываясь от восхищения, смотрела на себя в зеркало. Ничего не скажешь, джынзы ей действительно шли. Она провела рукой по своим маленьким, безукоризненно обтянутым, как и требовалось, ягодицам и, глубоко удовлетворенная, глубоко вздохнула.

— Ты что, и вправду ничего не слышишь? — спросила Зази. — Совсем ничегошеньки?

— Нет, — спокойно ответила Марселина, по-прежнему привирая, поскольку хмырь говорил: «Это ничего не значит. Во всяком случае, вы не станете отрицать, что мать доверила вам ребенка только потому, что видела в вас скорее тетушку, чем дядюшку?» Габриелю пришлось согласиться с этим. «Атчасти, да», — сказал он.

— Ну как я тебе? — спросила Зази. — Здорово, правда?!

Марселина, перестав подслушивать, посмотрела на нее.

— Да, девочки действительно теперь так одеваются, — спокойно сказала она.

— Тебе не нравица?

— Ну, нравица. Но скажи, ты уверена, что этот человек не рассердится на тебя за сверток?

— Я ш тебе говорю, джынзы — мои. Могу представить себе, как у него рожа вытянется, когда он меня увидит.

— А ты что, собираешься выйти, не дождавшись его ухода?

— А то?! Не здесь же мне торчать?!

Зази направилась прямо к двери, которая, как магнит, притягивала ее ухо. Она услышала, как хмырь сказал: «Черт, куда я сверток задевал?!»

— Слушай, тетка Марселина, — возмутилась Зази. — Ты что, издеваешься или вправду туга на ухо? Отсюда все прекрасно слышно!

— Ну и что же там слышно?

Решив пока особо не вдаваться в вопрос о возможной глухоте своей тетушки, Зази снова прижала ухо к двери. А хмырь тем временем говорил вот что: «Надо бы проверить, не сперла ли у меня сверток ваша девчонка». — «Может, у вас его вообще с собой не было?» — намекнул Габриель. «Был, — ответил хмырь. — И если девчонка у меня его сперла, я тут такое устрою!..»

— Во, разорался, — сказала Зази.

— Что, не уходит? — тихо спросила Марселина.

— Нет, — ответила Зази. — Теперь он по твоему поводу из дядюшки начал кровь пить.

— На худой конец, его могла спереть и ваша супружница. Ей небось тоже охота иметь джынзы, супружнице вашей.

— Уж точно, нет, — ответил Габриель.

— А вы-то откуда знаете? — возразил хмырь. — Может быть, ей тоже захотелось, глядя на ужимки мужа-гормосессуалиста?

— А гормосессуалист — это кто? — спросила Зази.

— Это мужчина, который носит джынзы, — спокойно сказала Марселина.

— Иди врать, — отозвалась Зази.

— Хорошо бы Габриель его выставил! — тихо сказала Марселина.

— Да, это было бы здорово, — ответила Зази. И потом недоверчиво спросила:

— А ему не слабо?

— Посмотрим.

— Постой-ка, я войду первой.

Она открыла дверь и четко и громко произнесла следующие слова:

— Ну, дядя Габриель, как тебе мои новые джынзы?

— Ну-ка быстренько, снимай! — испуганно воскликнул Габриель. — И немедленно верни их этому господину.

— Иди ты в задницу, — провозгласила Зази. — С какой стати?! Они — мои.

— У меня нет в этом полной уверенности, — смущенно ответил Габриель.

— Вот именно, — сказал хмырь. — Снимай, и по-быстрому.

— Слушай! Выстави ты его отсюда, и все! — сказала Зази Габриелю.

— Ну и шуточки же у тебя! — возмутился Габриель. — Сначала говоришь, что это легавый, а потом требуешь, чтобы я дал ему под зад коленом.

— Да, он — полицейский, ну и что из этого? — сказала Зази с риторическим запалом. — Он прежде всего мерзавец, который хотел меня соблазнить, и, будь он хоть трижды полицейским, мы подадим на него в суд, а судьи, я-то их знаю, обожают маленьких девочек и поэтому приговорят этого мерзкого полицейского к смерти, и его гильотинируют, а я потом найду его отрубленную голову в корзине с отрубями, и харкну ему в рожу, вот так-то!

При упоминании этих жестокостей Габриель задрожал всем телом. Он повернулся к хмырю: «Слышите? Вы все взвесили? Эти девчонки — просто жуть какая-то».

— Дядя Габриель, — закричала Зази. — Я тебе чем хочешь поклянусь, что это мои джынзы! Ты должен за меня вступиться, дядя Габриель! Ты должен меня защитить. Что скажет маямама, если она узнает, что ты позволил меня оскорбить этой жадобе, этому жмоту и, быть может, даже политическому банкроту...

«Черт, — добавила она внутренним голосом, — а я ведь сейчас так же хороша, как Мишель Морган в „Даме с камелиями“». Глубоко тронутый ее патетической тирадой, Габриель описал свое затруднительное положение в следующих сдержанных выражениях, произнесенных мэдза воче[4] и даже, можно сказать, почти ин петто[5]:

— Глупо было бы поцапаться с легавым, послать его, к примеру, себе в задницу!

Хмырь мерзко захихикал.

— Какой вы все-таки испорченный человек, — сказал Габриель, краснея.

— Вы не понимаете, чем вы рискуете, — произнес хмырь с чертовски мефистофельским видом. — Сводничество, обкрадывание клиентов, гормосессуализм, эонизм, фаллическое гипостояние, все это потянет лет на десять каторжных работ.

Он повернулся к Марселине:

— Ну а мадам? Хотелось бы узнать что-нибудь и о вас.

— Что именно? — спокойно спросила Марселина.

— Говорить можно только в присутствии адвоката, — вмешалась Зази. — Дядюшка меня не послушал, видишь, как он теперь влип?!

— Заткнись, — сказал хмырь Зази.

— Так вот, — обратился он к Марселине. — Не могла бы мадам сообщить мне, чем именно она занимается?

— Домашним хозяйством, — с яростью ответил Габриель.

— И к чему ж это сводится? — иронически поинтересовался хмырь.

Габриель повернулся к Зази и подмигнул ей, чтобы та была готова насладиться тем, что за этим последует.

— В чем же это заключается? — переспросил Габриель, прибегая к анафоре. — В частности, в том, что она выносит помойное ведро.

Габриель схватил хмыря за воротник, выволок его на лестничную клетку и столкнул вниз, в ниженаходящееся помещение.

Послышался приглушенный удар.

За хмырем последовала и его шляпа. Шума от нее было меньше, несмотря на то, что это был котелок.

— Чудно! — с энтузиазмом воскликнула Зази, в то время как внизу хмырь собирал себя по частям, водружая на прежнее место усы и темные очки.

— Что будете пить? — спросил Турандот.

— Что-нибудь для поднятия духа, — находчиво ответил хмырь.

— Но таких напитков много.

— Мне все равно что.

Он ушел и сел в глубине зала.

— Чего же мне ему налить? — промямлил Турандот. — Стаканчик ферне-бранка?

— Это в рот взять невозможно, — вмешался Шарль.

— Ты, наверно, никогда и не пробовал. Не такая уж это и гадость, а потом для желудка очень полезно. Ты бы сделал хоть глоточек!

— Ладно, плесни на донышко, — примирительно согласился Шарль. Турандот налил ему щедрой рукой.

Шарль смочил губы, причмокнул пару раз, втянул в себя немного, еще раз втянул, вдумчиво, шевеля губами, распробовал как следует. Сделал глоток, потом еще.

— Ну? — спросил Турандот.

— Не дурно.

— Еще немного?

Турандот снова наполнил его стакан и поставил бутылку на полку. Изрядно пошуровав там, он обнаружил еще кое-что:

— А! Здесь есть кой-чего и покрепче. Настоящая царская водка.

— Монархии нынче вышли из моды. Мы живем в эпоху демократии.

От такого экскурса во всемирную историю все покатились со смеху.

— Я вижу, вы здесь не скучаете, — прокричал Габриель, влетая в бистро на всех парах. — Не то что я. Ну и история! Налей-ка мне гранатового сиропа, да покрепче, не бухай много воды. Мне нужно поддержать свои силы. Если бы вы знали, что со мной сейчас было.

— Потом расскажешь, — сказал Турандот, озираясь.

— Привет тебе! — сказал Габриель Шарлю. — Пообедаешь с нами?

— Так мы же уже договорились.

— Я тебе просто напоминаю.

— Да мне не надо напоминать! Я не забыл.

— Тогда, считай, что я просто подтвердил приглашение.

— А чего его подтверждать, раз мы уже договорились.

— Значит, ты просто обедаешь с нами, и все, — заключил Габриель, который хотел, чтобы последнее слово осталось за ним.

— Болтай, болтай, вот все, на что ты годен, — произнес Зеленуда.

— Пей же наконец! — сказал Турандот Габриелю. Габриель последовал его совету. Вздохнул.

— Ну и история! Вы видели, как Зази вернулась в сопровождении какого-то хмыря?

— Мда, — сдержанно продадакали Турандот и Мадо Ножка-Крошка.

— Я пришел позже, — сказал Шарль.

— А как он выходил, вы тоже видели?

— Знаешь, — сказал Турандот. — Я не успел его как следует рассмотреть, поэтому вряд ли смог бы его узнать, но не он ли сидит за твоей спиной в глубине зала?

Габриель оглянулся. Хмырь действительно сидел там на стуле, терпеливо ожидая поднимающего дух напитка.

— Боже! — сказал Турандот. — Простите меня, я о вас совсем забыл.

— Пустяки, — вежливо вымолвил хмырь.

— Как бы вы отнеслись к ферне-бранка?

— С удовольствием последовал бы вашему совету.

В этот момент позеленевший Габриель вяло сполз на пол.

— Итак, два ферне-бранка, — сказал Шарль, подхватывая на лету своего друга.

— Два ферне-бранка, два, — машинально повторил Турандот.

Из-за этих событий он совсем разнервничался. Руки его дрожали, и ему никак не удавалось наполнить стаканы. Вокруг них то здесь, то там образовывались коричневые лужицы, которые при помощи своих псевдоножек разбегались в разные стороны и пачкали уже не цинковую, а деревянную (со времен оккупации) стойку.

«Давайте лучше я», — сказала Мадо Ножка-Крошка, вырывая из рук взволнованного хозяина бутылку.

Турандот вытер пот со лба. Хмырь мирно высосал наконец-то поданный ему тонизирующий напиток. Зажав Габриелю нос, Шарль залил ему в рот немного гранатового сиропа. Несколько капель вытекло из уголков рта. Габриель встряхнулся.

— Ах ты недоносок! — с нежностью сказал ему Шарль.

— Слабак, — сказал взбодрившийся хмырь.

— Не нужно так говорить, — вмешался Турандот. — Во время войны он доказал, на что способен.

— А что он такого сделал? — небрежно поинтересовался хмырь.

— Он был на принудительных работах в Германии, — ответил владелец кабачка, разливая по кругу новые порции ферне.

— А... — сказал хмырь безразлично.

— Мошт, вы уже забыли, — сказал Турандот. — Все-таки до чего быстро люди забывают! Принудительные работы. В Германии. Что, не помните?

— Это еще не значит, что он — герой, — ответил хмырь.

— А бомбежки? — ответил Турандот. — Вы забыли про бомбежки?

— Ну и что же делал ваш герой во время бомбежек? Хватал снаряды голыми руками, чтобы они не взрывались?

— Плоско шутите, — сказал уже начавший нервничать Шарль.

— Не ссорьтесь, — прошептал Габриель, восстанавливая контакт с окружающей действительностью.

Походкой, слишком нетвердой для того, чтобы называться уверенной, Габриель подошел к столику, за которым сидел хмырь, и грохнулся на стул. Он извлек из кармана небольшую сиреневую простынку и вытер ею лицо, наполняя бистро ароматом лунной амбры и серебристого мускуса.

— Фу, — фукнул хмырь. — Ну и запашок у вашего постельного белья.

— Неужели вы опять будете ко мне цепляться? — страдальчески произнес Габриель. — Это духи от Кристиана Фиора.

— Да ты просто не понимаешь, с кем имеешь дело. Некоторые дикари вовсе не выносят изысков.

— И это изыск? — произнес хмырь. — Вы изыскали ваши изыски на говноочистительной изыскарне, вот что.

— Вы угадали, — радостно произнес Габриель. — Говорят, что в духи самых лучших марок добавляют для запаха немного этой субстанции.

— И в одеколоны тоже? — с робостью спросил! Турандот, приближаясь к этому столь изысканному обществу.

— Какой же ты осел! — сказал Шарль. — Ты что, не видишь, что Габриель как какую глупость услышит, тут же повторяет, даже не удосужившись понять, о чем идет речь.

— Действительно, чтобы повторить, нужно как минимум услышать, — парировал Габриель. — А что, тебе когда-нибудь удавалось щегольнуть глупостью собственного изобретения?

— Ну это уже чересчур, — сказал хмырь.

— Что чересчур? — спросил Шарль. Хмырь не дрогнул.

— Вы что, никогда глупостей не говорили? — спросил он ехидно.

— Он их приберегает лично для себя, — сказал Шарль двум другим участникам беседы. — Больно важный! Типичный выпендряла.

— Что-то я совсем запутался, — вмешался Турандот.

— А о чем мы говорили? — спросил Габриель.

— Я тебе сказал, что ты не в состоянии сам придумать все изрыгаемые тобою глупости, — ответил Шарль.

— А что я такого изрог?

— Уже не помню. Ты их сотнями изрыгаешь!

— В таком случае тебе должно быть совсем не трудно назвать мне хотя бы одну.

— Предоставляю вас вашей дискуссии, — произнес Турандот, окончательно потерявший нить рассуждения. — Мне нужно обслуживать клиентов. Народ валит.

Полуденные обедатели стремительно прибывали, некоторые со своими обедами в солдатских котелках. То и дело раздавался голос Зеленуды с его вечным «Болтай, болтай, вот все, на что ты годен».

— Так вот, — задумчиво произнес Габриель, — о чем, бишь, мы там говорили?

— Ни-а-чем, — ответил хмырь. — Ни-а-чем.

Габриель с отвращением посмотрел на него.

— Тогда, — ответил Габриель, — не понимаю, какого хрена мне здесь надо?!

— Ты пришел за мной, — сказал Шарль. — Что, забыл? Мы идем к тебе обедать, а потом я повезу малышку на Эйфелеву башню.

— Ладно, пошли.

Габриель поднялся и в сопровождении Шарля удалился, не попрощавшись с хмырем. Хмырь подозвал (жест) Мадо Ножку-Крошку.

— Раз уж я все равно здесь оказался, можно и пообедать, — сказал он.

На лестнице Габриель остановился. Он хотел посоветоваться с Шарлем.

— Тебе не кажется, что я обошелся с ним недостаточно учтиво? Может, стоило и его пригласить на обед?