Земля-кормилица Рассказы Очерки

В ДОЛИНЕ АРАРАТА

Кубанские равнины кончаются. Первые холмы, братья приближающегося горного хребта. Они всё увеличиваются, — пока еще зелёные, обросшие кустами, они высятся террасами; на юге, словно курганы, громоздится несчётное их множество, не проходит и полчаса, как за окном самолета, на дымчатом горизонте, появляются снежные горы, похожие на солнцем озарённые облака. Пассажиры называют их наименования — Машук, Эльбрус. И уже никто не отрывается от окон: неописуемая краса гор пленяет взоры. Целая цепь их тянется необозримой дугою, они горят и сверкают на солнце, подошвы их утопают в туманах, а зубчатые вершины — в голубом небе.

Вот страна, восхищавшая благородную душу Пушкина, пробудившая лиру Лермонтова, породившая поэтов и полководцев, славившаяся своими суровыми, великодушными обычаями, своим гостеприимством. Страна, красота и горы которой нашли себе место в мифах древних греков, страна, из-за которой соревновались пришедшие сюда со своими легионами римские полководцы и целый ряд бесчисленных полчищ, прибывших с долины Тигра — Евфрата, с плоскогория Персии.

Внизу, под нашими ногами, простираются виды Кавказа, — горы и их перевалы, скалы, населённые местности, исчезнувшие и вновь возникшие, окружённые легендами. Совсем недавно эти места отразили удары фашистских армий, и черная, кровавая волна, ударившись о груди советских героев — воинов, откатилась назад. Теперь здесь опять величественный покой, и в виноградниках зреют тяжеловесные гроздья, а по склонам холмов бродят стада, и, кажется, сквозь шум мотора самолета слышишь их блеяние и звон колокольчиков.

Налево — горы, направо видим Чёрное море. Мы летим над кавказской Ривьерой, усеянной белорозовыми виллами, зданиями, утопающими в тропических садах.

Сочи, Гагры и другие знаменитые курорты Советского Союза, города-санатории, куда сотни тысяч трудящихся со всех республик ежегодно съезжаются для отдыха и лечения. Тропическое солнце, тепло, аромат зреющих лимонных садов быстро наполняют самолет. Становится даже жарко, а ведь в Москве мы оставили уже почти зиму.

Переночевав в Тбилиси, мы на другой день с высоты четырёх тысяч метров увидели библейскую землю Армении, ближайшую цель нашего путешествия. Суровые, серого цвета горы, вершины которых покрыты вечным льдом и снегом, горы на севере, на юге и на западе, горы под ногами внизу, а кое-где в темных ущельях, куда почти не проникают солнечные лучи, блестит серебряной нитью речка. И все же повсюду на этой земле вулканических пород, где только удерживается сырость и где солнце не жалеет своих лучей, — повсюду видишь деревни и виноградники, прилипшие к скатам скал, наподобие ласточкиных гнёзд. Пролетаем над Севаном, величайшим в мире горным озером, одним из живописнейших видов Кавказа. Оно заключено в берегах, покрытых снегом, лишь неровная, испещрённая поверхность его свидетельствует о том, что озеро в настоящий момент волнуется, пенится и шумит. Теперь из Севана проводится канал-туннель, ниспадая по которому, воды озера будут приводить в движение турбины гидроэлектрических станций, разольются по каналам орошения и дадут Армении не только новые созданные человеком водяные бассейны-каналы, но и тысячи киловатт электроэнергии, тысячу теперь выжжённых солнцем, а завтра вдоволь орошенных водою Севана гектаров, на которых вырастут виноградники, сады. Так большевики покоряют стихию на благо человека, на радость ему, так человек сталинской эпохи создаёт новую романтику озёр и гор.

Не успели мы полюбоваться на Севан, как летевшие в самолете товарищи армяне с живостью зажестикулировали, громко заговорили, прильнули к окнам:

— Арарат! Арарат!

На самом деле, более величественного создания природы не найдешь нигде. Библейский Арарат, седой отец Армении! Вечный образ для каждого армянина, который он вынес с собой когда-то из своей родины, убегая от турецких преследований, от страшной резни, который он сохранил как бы запечатленным в зрачках глаз своих у берегов Сены, в далёкой Америке… И образ Арарата не омрачили для армянина-эмигранта ни года, ни красоты иных стран мира. Позднее, когда мы посетили множество деревень и городов Армении, мы всегда и везде видели Арарат, он доминирует над всей республикой, его гигантский конус светит сквозь туман и облака, сквозь листву садов, сквозь колоннады старинной архитектуры, он — Олимп армянской поэзии, и начиная со стихотворения веков раннего христианства, кончая сонетами поэтов советской Армении, Арарату воздана такая дань похвал, что его можно бы легко застелить бумагой, испещренной строфами в его честь.

Самолет снижается. Мы видим улицы большого города, площади, дымящие фабрики — это Эревань, бывший в царские времена маленьким грязным захолустным городишкой, а теперь, в годы сталинских пятилеток, выросший в прекрасную столицу. Уже с высоты птичьего полёта мы замечаем, что это город-красавец.

Недавно над Эреванью долиною Арарата пронёсся яростный циклон, тропические ливни промочили землю, и когда мы вышли из самолёта — нас встретил запах дождя и трав, а подошвы наших ног облепила та самая глина, на которой, может быть, еще сохранилась пыль от ног воинов великого Тиграна или легионеров Помпея.

Нас волновали не только героическое прошлое древнейшей страны, не только то, что история Армении заслужила такого же внимания, как и история самых передовых народов, не исключая ни египтян, ни эллинов, ни римлян, — нас волновало самое большое чудо этой страны, это возрождение вырезанного, истребленного народа, возрождение Армении. Ведь многие историки уже заносили Армению в список народов, погибших, исчезнувших, растаявших в эмиграции и в океане народов ближней Азии. Ведь знаменитая долина Дилижана рядом с равниной Арарата — это все армянские кладбища, где в один и тот же час легли сотни тысяч армян — отец с матерью, брат с сестрой, истребленные империалистическими шакалами по наущению их турецких и немецких хозяев. Только за годы империалистической войны 1918–1919 г. г. было истреблено полтора миллиона армян, и ужасающий вопль Константинопольской и Киликийской резни облетели тогда весь свет.

Турецко-немецкие империалисты, умыв обагрённые в крови руки, объявили, что армянский вопрос урегулирован ими навсегда и армянская земля очищена ими для новых колонистов. Такова была судьба одного из культурнейших народов мира, имевшего уже в III–IV веке рукописные переводы творений греческих философов и драматургов, уже в начале нашей эры создавшего рукой Месропа Маштоца армянский алфавит (402–406 г.), уже в раннем средневековье давшего великих мужей науки и поэзии и образовавшего очаги гуманизма в Антиохии, Смирне, Львове, Константинополе, Венеции, Мадрасе, Турине, Александрии…

И этот народ возродился. Выросли его города, расцвели его когда-то бесплодные пространства. Смешно звучат утверждения тех учебников и энциклопедий, в которых 10–15 лет тому назад давалась, например, такая характеристика Армении:

«Армения грубая страна с бедной природой. Поверхность её образует каменистое, бурого цвета, плоскогорие. От моря она отделена голыми горами. Зимы долгие и холодные… Деревьев очень мало и растут они только вдоль рек. Ввиду того, что зимой бушуют холодные вьюги, а деревьев нет, жители в защиту от холода строят свои жилища из каменных плит на половину на уровне земли» (Лит. энциклопедия, т. I). И эти писания унылых летописцев энциклопедии настолько устарели, что подобная характеристика пейзажа и быта Армении, может быть, более подходит к стране канадских эскимосов, нежели к Советской Армении. Одно слово Армения вызывает сегодня у каждого гражданина нашего Союза представление о цветущих долинах, садах, о необъятных площадях виноградников, о хлопке, прекрасном вине. И мы не без основания называем одну из прекраснейших наших сестер — солнечной Арменией. Пока летописцы буржуазной Литвы готовили свой второй том энциклопедии, пионеры социализма, условия нового труда и производства, смелая большевистская рука, не только изменили внешний вид Армении, выкопали новые каналы, оросили некогда бесплодные земли, но и климат ее сделали приятным.

Многострадальный армянский народ в короткое время воздвиг свое прекрасное светлое обиталище и разослал глашатаев во все концы мира, призывая рассеянных отцов, братьев и сестер вернуться на свою родину. И мы были свидетелями того, с какой теплотой правительство Советской Армении, с каким гостеприимством весь народ ее встречают своих братьев, и с каким душевным подъемом тысячи армян, вернувшихся из эмиграции, смотрели удивленные и очарованные на новую Армению, на ее научные учреждения, новые театры, на расцвет её национальной культуры, на прекрасную литературу, на промышленные гиганты, а особенно на новый тип советского армянина, волевого, горячего патриота своей страны, воспитанного в духе сталинской дружбы народов.

За сравнительно короткое время в Армению вернулись много тысяч армян, и родина мать приютила их со всей заботливостью. Они получили просторные квартиры, правительство построило им целые кварталы, детям возвращенцев открыло двери школ и институтов.

Столица Советской Армении Эревань, как и многие новые города Армении, построена из туфа. Туф это камень вулканической породы. Из такого камня построен Неаполь и почти все итальянские города на побережье Неаполитанского залива. Однако араратский туф еще более прочен. Сотни миллионов тонн туфа розоватого, желтоватого, голубо-фиолетового цвета залегают в недрах Армении. Его режут на куски и без дальнейшей обработки употребляют для строительства. Сочетание разных цветов туфа дает эффект прекрасной мозаики. Величественный образец постройки из туфа — здание армянского правительства в Эревани, дворец печати, театры и т. д. Из туфа построены и новые, уже после войны выросшие поселки армян, вернувшихся из эмиграции, которые мы видели по дороге в Ечмиадзин.

Мы, группа литовских писателей (А. Венцлова, А. Жукаускас, И. Паукштялис и автор этих строк), были первыми посланцами литовского народа в братской Армении, посетившими ее несколько месяцев тому назад. Нас приняли поэты и писатели Армении со свойственным кавказцам гостеприимством. Но это гостеприимство имело глубоко поучительный смысл, я бы сказал, что это было гостеприимство советского стиля, когда пребывание в гостях превращается не в воспоминания о хорошо сервированном столе, но становится изучением края и его культуры и взаимным обменом ценностями и знаниями. На каждом шагу мы чувствовали заботу правительства и ЦК ВКП(б) Армении. Не было часа, дня, чтобы круг наших знакомств не увеличивался все новыми и новыми друзьями, — артистами, учеными, общественниками, военными. Они приходили к нам в гостиницу, люди всяких профессий: композиторы знакомили нас с музыкой Армении, художники с изобразительным искусством, и мы очень неловко чувствовали себя, когда на каждом шагу от нас требовали произведений литовских поэтов, текстов литовских песен, трудов наших критиков и публицистов о нашей истории, о достижениях нашей республики, всего того, из чего армянин мог бы узнать о своей молодой сестре, Советской Литве. Всего этого мы с собой не захватили, и все-таки усилиями Союза Советских Писателей Армении был организован большой вечер литовской поэзии. Армянские поэты приложили все усилия и из толстейших комплектов разных центральных газет набрали кипу стихотворений литовских поэтов, которых с истинным вдохновением и перевели на свой язык. Строфы Саломеи Нерис и Людаса Гира, А. Венцлова и Мозурюнаса прозвучали по-армянски, и председательствовавший на этом вечере дружбы двух советских литератур Аветик Исаакиан, один из величайших современных лириков (которого Ал. Блок и Брюсов увенчали пальмой первенства) качал своей седой головой, слушая литовские строфы. Эти строфы нашего северного соловья Саломеи Нерис, Гира и молодых советских поэтов рассказывали о нашем крае янтарной Прибалтики и о далёком Немане, они дышали великой любовью к родине, говорили о ее величественном предназначении и славили ее героические подвиги в семье советских народов. И все это было общим, милым и близким горячему сердцу армянина. В глазах Аветик Исаакиана блеснула слеза, и когда писатель Венуолис произнес свои слова о значении сталинской дружбы народов, вся аудитория поднялась, и долго гремели овации по адресу нашего любимого литовского народа и в честь великого творца дружбы народов Сталина.

В эту ночь мы отправились в горы. Звёзды казались такими большими, впереди нас возвышался Арарат, а рядом с ним, не менее прославленный, нахлобучивший снежную шапку — Арагац, внизу же, словно морское дно, выстланное золотой чешуей, мерцали неисчислимые огни столицы, и далёкий шум ее, словно гудение гигантского улья, донёсся до нашего слуха.

Мы провели незабываемые часы. Нашли много общего между обоими нашими народами. В ходе истории эти страны были аренами многих войн, перекрестными пунктами в экспансии ряда государств, и значительная часть нашего литовского, как и армянского, народа в тяжелые годы царского и буржуазного угнетения эмигрировала в далекие заморские страны. И армянский, и наш народ нашли общего союзника и попечителя — великий русский народ, ценою крови сынов своих даровавший свободу всем угнетенным царизмом народам. После того, как мы увидели цветущие колхозы Армении, ее города, счастливую жизнь армянских детей, когда мы посетили многие десятки музеев освободительной борьбы армянского народа и культурных ценностей его, накопленных в течение столетий, когда мы увидели на сценах армянских театров Шекспира и Лопе де Вега, Островского и Сундукиана, когда мы услышали удивительную армянскую мелодию, исполнение Чайковского и Комитаса, Хачатуриана и Моцарта в прекрасных концертных залах и произведения целого ряда молодых, в советские годы выросших композиторов, когда мы узрели весь прошлый тяжелый путь образования советской республики, мы как будто в зеркале увидели светлый, близкий образ нашей Советской Литвы. Не скрывая ничего от армянских друзей, мы рассказали о трудностях созидания нашей советской республики, о нашем нищенском наследстве, полученном от буржуазных времен, об острой классовой борьбе, происходящей в нашем крае и о вредительской деятельности фашистско-националистических банд.

Старый и всеми уважаемый писатель Армении, Демиргиан, сказал:

— Неужели еще нужен лучший пример, чем Армения! Какой другой строй сумел бы воскресить Армению из-под развалин, собрать под небом Армении ее детей, рассеянных по свету, дать всем гражданам возможность учиться, быть руководящими людьми всего Советского Союза, если не советский строй! Разве могли бы теперь армяне в безопасности и с полной уверенностью в своих силах создавать новые поэтические строфы, строить новые школы и дворцы, если бы не советский строй, если бы не великий союз советских народов, если бы не поддержка советских народов и русского народа! При всех других обстоятельствах Армения вновь стала бы добычей более сильного империалиста, опять ее урожаи, все ценности армянской культуры топтал бы ворвавшийся враг, опять здесь велась бы политика национального притеснения, избиений, жесточайшей ассимиляции, вновь для горсточки своих и чужих землевладельцев, концессионеров, фабрикантов мы должны были бы жертвовать своею кровью. Армянский воин сегодня непобедим, ибо рядом с ним стоят миллионы его братьев, русских, украинских, грузинских воинов; экономика Армении непоколебима, ибо она часть мощной экономики всего Советского Союза.

Социалистическая культура Армении, национальная по своей форме, еще не была в таком расцвете, как в настоящее время, и вполне понятно почему: культурные ценности создает весь народ. Никакая национальная культура не достигнет своей вершины, если ее будут лелеять изолированно, в отрыве от культурных достижений других народов, наподобие растения под стеклянным колпаком. Культура Советской Армении сегодня может расти и процветать во всю ширь, ибо она может свободно пользоваться культурными соками братских советских народов и наоборот — плоды культуры Армении — её стихотворные строфы и мелодии, ее научные достижения становятся достоянием и достижениями всех советских народов. Этот взаимный обмен культурными достижениями наших Советских Народов, это дружеское соревнование в создании великих культурных ценностей доступны всем советским людям — какой это прекрасный, светлый, неизвестный в истории человечества пример создания нового мира нашего!

— Товарищи! — сказал один из наших друзей, — мы люди искусства и литературы: наша обязанность показаться в Литве и тем, которые сегодня еще не видят и не понимают, чтобы на первых шагах освобожденного народа и в первых звуках его работ они предощутили успешное окончание этих трудов, чтобы уже при закладке фундамента наш человек видел и будущее величественное здание эпохи коммунизма.

И у подножия Арагацкой горы, под звездами Армении, которые были велики и ярки, как персики, мы сидели с армянскими поэтами, сыновьями цветущего возрожденного народа. Кто из наших «просвещенных умов» и в какие времена прошлого мог мечтать о такой встрече представителей литовской и армянской литературы, о поэзии Майрониса и Саломеи Нерис, прозвучавшей в долине Арарата, и о строфах Исаакиана и Гаши, раздавшихся со сцены Вильнюсского театра, декламируемых в наших школах?!

Объединение народов и поэзии, земель и территорий, рас и языков, общие стремления и общая борьба за дальнейший расцвет хозяйства и культуры наших советских республик породили и расширили новое чувство у советского гражданина, это чувство, чувство нового патриотизма, это чувство великой Родины, той Родины, которая не кончается у границ республики, но продолжается на запад и восток, на север и юг. Эта Родина — от полярного круга до тропиков, и мы везде — дети единой могучей страны социализма. Гостя в Армении, мы радовались не только как гости, но и как свои люди в стране, которую недавно приобрели, и с гордостью, восхищением мы смотрели на нее и ознакомлялись с новой, нашей страной, с ее прекрасными людьми, с её трудами, и как будто после многих многих лет вернулись домой, к родному очагу.

Цвети, Армения, прекрасный цветок в венке моей великой Родины! Проходят дни, недели, а я все вижу тебя, Эревань, и вас, сады долины Арарата, и вас, товарищи Гурген, Ашот, Степан! Теплота Ваших рук не остыла в моей ладони, я слышу ваше звучное армянское слово, и знаю, что для Вас, так же как и для меня — Литва та же самая Родина, тот же самый общий дом.

В моем эскизе можно было привести прекрасные цифры показатели, перечислить достижения Армении за советские годы, дать яркие факты её новой счастливой жизни, но такого намерения я не имел. Этот мой эскиз — эскиз влюбленного об одной прекрасной советской республике, и кому из наших земляков придется там побывать, тот вернется влюбленным, с образом серебряного Арарата в сердце.

Максим Горький, посетивший Армению и побывавший в Эревани еще в годы первой сталинской пятилетки, увидев радость свободной Советской Армении и отражение ее счастья в ее песнях, поэзии, танцах, писал: «Сколько талантов пробудила наша эпоха, сколько красоты воскресила животворная буря революции».

1947

СЕРДЦЕ ГРУЗИИ

Если когда-нибудь, гостя в Грузии, случится вам проезжать долиною Куры на запад, в направлении медлительной Абхазии, вы увидите высеченные в скалах норы пещерного человека. Еще не коснулась русской земли нога человеческая, а в горах Кавказа человек уже дробил камнем камень и устраивал себе очаг, убежище от ветров. Необычайно долгие и бедственные скитания человечества, примеры борьбы его со стихией, открываются перед нами при проезде вдоль скалистых утесов Карталии. Эти примеры рождают мысли, они вызывают сравнения.

Сперва люди жили здесь родами, общинами, борясь совместно за свое существование, за свой кусок хлеба, передавая из поколения в поколение свой опыт, свои первые орудия труда, сделанные из стекла вулканической породы. И люди пережили целый ряд ступеней общественного развития.

…В конце концов богатые, кроме оружия и рабов, захватили наиболее плодородные земли, пастбища и прочие богатства. Начались раздоры и несогласия между богатыми и несостоятельными, ограбленными, между назвавшими себя знатью и людьми простыми. И вот для людей стал невыносимым произвол богатых и рабовладельцев, и они нередко восставали и расправлялись с богачами. Тогда-то богатые, собственники рабов, вооружились и образовали отряды своих приспешников с целью усмирения людей и властвования над рабами. Если ранее, в пору первобытного коммунизма, люди свободно выбирали из своей среды своих начальников и вождей, то теперь богатые, захватившие все преимущества силой и оружием, прозвали себя князьями, царями и прочими властителями. Цари упразднили народные суды и избранных народом должностных лиц, заменяя их собственными судами и собственными управителями. Руками рабов цари воздвигли для себя замки и дворцы, а для непослушных, для народа — темницы. Так гласит в пересказе одна из страниц истории Грузии. И сколько несчётных поколений человеческих легли в этой прекрасной стране гор, в непосильной борьбе с голодом, неравенством, с нападениями царей и феодалов, с веками длившимися войнами и резнёй. Однако же превратились в прах памятники царей и завоевателей и все мавзолеи их родов, как эхо в горах, пропала без отзыва когда-то гремевшая в этих местах слава свирепого Тамерлана. И уцелели на радость и благо наше только дела человека-творца, человека-созидателя, человека-изобретателя, человека-поэта. Не однажды блеснул в мрачном тумане средневековья гений грузинского народа, и ни боевые трубы, ни разукрашенные щиты царей, блиставшие под солнцем побед, не сияли так долго и ярко, как строфы Руставели, как архитектурные узоры Кватахеви, Бертубани, как изумительные мозаики Гелати. И великие поэты Грузии, и ее историки, и художники-гуманисты в самые тяжкие и мрачные времена гнета и тирании возвещали о возможном осуществлении всечеловеческого идеала правды и свободы.

Мысли и творения человека-мечтателя, человека-творца, оставленные на лоскутах истлевшей бумаги, извлеченные из кладбищ пахарем и виноградарем и снова погребенные в пыли веков — не умерли: передававшиеся из уст в уста наисовершеннейшие изъявления человеческой души и сердца, превратились в легенду, дошли до наших времен. Горные страны и народы рождали пророков, и первая несмелая, неясная, как сон младенца, мысль о всеобщей свободе для всех людей все же порхала, теплилась и на этой грузинской земле. Тысячи лет назад зароненное в горную почву семя пахаря долго прозябало, орошенное горькими слезами его детей и несчётных потомков, пока нежно-хрупкий росток его не пробился сквозь твердую почву наружу.

И вот после столицы Азербайджана мы по долине Куры приближаемся к столице Грузии, пробыв в пути всю ночь. Те же самые горы, та же самая земля, те же самые всходы на полях, однако же чувствуешь, что твое сердце меняет климат. Если Армения оставила нам по себе образы геройства, образы многолетних народных страданий, увенчанных апофеозом счастья в годы советского строя, если советский Азербайджан изумил нас тем гигантским прыжком своим, который совершил он одним мощным разбегом от средневековых пустынь к нынешнему богатому расцвету своих национальных сил, то Грузия со своим климатом повеяла на нас, как родина орлов, которые своим проворным оком, смелым полётом и звучным клёкотом пробудили народы. Воистину, та цепь истории и человеческих страданий в прошлом, величественная легенда о Прометее, прикованном к скале в горах Кавказа, нашли свое завершение в человеке, родившемся в маленьком Гори, в домике ремесленника.

Провожая глазами горы, видя выглядывающие из окон продолговатые, изящные лица, мы в каждом проявлении жизни ощущали что-то родственное и дорогое, что-то отеческое и тёплое, мы чувствовали свойства души великого вождя народов. Начиная от домика железнодорожного сторожа и кончая новыми проспектами Тбилиси и его зданиями, красота которых удивляет даже избалованного путешественника, — везде чувствуешь, что все это создано и построено вчера, и что щедрой рукой строителей жизнь, ее уют и удобства, вся прелесть этой жизни предоставлены отдаленным предместьям и фабричным районам, то-есть они везде, где живет человек. Есть на свете города, которые запоминаются посетившему их в картине какого-нибудь пышного собора, в каком-либо образе трудно постигаемой обиды, как отражение искусственного, поддельного благоденствия и такой же культуры. Есть города, которые как бы наряжаются в чужие, похищенные перья, усеяв себя всякими блёстками. Есть города, где только покупают и продают, начиная с тела человека и кончая его мыслью — это города капиталистического мира. Тбилиси — город нового озарения, дитя нового человечества, и только очутившись на его улицах, почувствуешь, что это город социалистической страны, и прежде чем сможешь дать отчет самому себе, откуда в Тбилиси такое прозрачное небо, откуда это веселье на его улицах, вздымающихся террасами, откуда живость пейзажа и толпы, откуда, наконец, этот гам счастливой молодости, — как тебя уже подхватило и несёт необыкновенно сильное желание быть знакомым со всяким, везде побывать, все увидеть, испытать. Только что услышанная грузинская песня, книга грузинского писателя в витрине, лавки фруктов, театральные афиши и птицы, щебечущие на миндальных деревьях, пространные фасады музеев и институтов — все это дышит молодостью, здоровьем. Это город без затаённой муки, без торгашеского расчёта, без искусственной кривой улыбки, это город-красавец. Тбилиси простирается открытым со всеми своими уличками и площадями, словно двор при доме одного семейства. И эта тайна его юности, его грациозности делается ясной, когда ты подумаешь, что планировавшие этот социалистический город архитекторы и строители-рабочие строили его не для прибылей рентодержателей, банкиров, владельцев магазинов или фабрикантов, но для граждан.

Настоящий, светлый Тбилиси возник в советскую пору. Мы прибыли в него накануне праздника Октябрьской революции, и грузинская столица увесилась шелковыми транспарантами, флагами, украсилась портретами любимых деятелей Советского Государства. На площади мы смотрели на толпы тбилисцев, проходящих живым, шумным потоком мимо правительственной трибуны. Народы из гористой части Грузии, некогда известные своими дикими нравами, неукротимой мстительностью и братоубийственными набегами, ныне — сваны и курды, хевсуры и армяне, осетины и абхазцы, образуя подобие пёстрого венка, прошли в общем шествии, и в их руках были горные цветы и дудки, струнные инструменты и снова цветы. Нескончаемые звучания, в которых уловишь и пастушескую мелодию и ритм отважного джигита, славили возрождение народов Кавказа. И отец всей этой счастливой семьи, говорящей на различных языках, различными письменами обозначающей имена своих сочленов, — отец ее был между ними. Они ощущали его постоянную заботу об их существовании, об их урожаях, о здоровьи их детей, об их яслях, о строительстве новых городов, об их школах, об электростанциях, принёсших свет и жизнь отдаленным ущельям. Старшие из них годами, ныне седовласые, и жены их еще хорошо помнят окрик землевладельца — помещика, ворвавшегося в их убогий двор с отрядом всадников и хлеставшего нагайкой по спинам стариков за невыплату оброка; они помнят гром пушек в горных проходах, когда гибли их дети, защищая свои жилища и очаги от неистовства царей и шахов. Религиозные предрассудки, полудикий быт, веками тяготевший над ними, тормозили и калечили дальнейшее развитие этих удивительно подвижных, проворных и предназначенных к великим подвигам народов. Хевсур замуравливал в пещере свою жену-роженицу, сван, не будучи в состоянии выкупить за большую плату у родителей свою любимую девушку, похищал ее и, подвергаясь опасностям, увозил далеко от родных мест дорогую ношу своего сердца; кровавая месть, ложное, однако же раздутое понятие о чести и защита этой чести уносили в могилу жизни целых семей. Безмерная щедрость, благородство духа уживались вместе с кровавыми предрассудками. Такова-то была эта примитивная романтика быта кавказских народов, своеобразно красивая и нужная для кое-кого, но только не для здорового будущего этих самых народов. И все эти грубые черты быта теперь исчезли: их сменило проникшее в дальние аулы и сакли слово — поучение о мирном сожительстве народов, о братстве людей, об их содружестве. Мрачной вершины горного хребта, скованной снегом и льдом, как бы коснулась нежная ласкающая рука весны… И хевсур сегодня обрёл новое осмысленное понимание своего бытия; и в сердце, когда-то дикого, заклейменного разбойничьим прозвищем курда, просияла великая сталинская правда о братстве народов, о новых путях человечества. Поток социалистической революции по воле объединённых масс вырвал из-под ног этих народов прежнюю основу их бытия — национальное и материальное неравенство. Красота Кавказа приобрела глубоко жизненное значение. Пройди сегодня по дорогам суровых и мрачных ущелий Грузии, поднимись в горы, и где бы ни встретил ты горца, — пастуха, каменотёса, колхозника виноградников или цитрусовых плантаций, ты убедишься в его знакомстве с делами своего государства, ты почувствуешь, что это гражданин, говорящий с тобой об урожае, о семье, о будущем своей деревни, своего города, говорящий языком государственных нужд. Неоценимое значение приобретает для человека ощущение родины, семьи, любимых садов и полей, если он знает, что все это дано ему на все времена, если он видит, что каждый благой труд его все более способствует величию его родины, все более повышает благоденствие его самого и его семьи, если он сознает свое законное и заслуженное место в громадном государственном организме, и если само государство всемерно способствует осуществлению его благородных стремлений и порывов.

Грузия, как многогранный драгоценный камень, вставленный в золотое кольцо, — страна, окруженная живописными горами; сделаешь здесь шаг, послушай — и уже наслоение иных обычаев, иной язык, иной народ, поднимешься на полкилометра, смотришь — другой воздух, другая растительность. И все же везде здесь чувствуешь крепкие узы родства, стройное единство природы и человека. Особенно ощутим этот живительный колорит новой жизни в Грузии, на таком небольшом пространстве земли. Ознакомившись с культурными достижениями советской Грузии, с бурным развитием ее национальной литературы, музыки, художества, просвещения, мы невольно думаем о некоторых интеллигентах нашей молодой республики, все еще носящих в себе, как тяжелый камень на шее, детские опасения относительно судьбы национальных культур в советском государстве. Следовало бы таковым пробыть хоть пару дней в Грузии, и они увидели бы, какая большая разница между ней и скудным культурным наследием, которое мы получили от правления на Литве панов-господ, какие сокровища национальной культуры накоплены в теперешней советской Грузии в самый короткий период ее существования. И где бы ты ни был в тот момент, любовался ли Казбеком с холма Давида, слушал ли шум стремительной Куры, отвечал ли на поздравления товарищей задушевным словом, проезжал ли ночью по промышленным районам Грузии, радовался ли, глядя на мандариновые сады, простёршиеся на сотни гектаров в некогда угрюмой, болотами покрытой Колхиде — тебя не оставляет мысль, что ты находишься на родине Сталина, что столетиями лелеянные мечтания, столетиями веденные бои за свободу скрестились в одном сердце, соединились в одном уме, подобно тому, как множество ручьев сливаются в одну реку. Он родился в городе Гори, в сердце провинции Карталии, которая всегда была сердцем Грузии.

Мы шагаем по улицам города Гори, и нас не оставляет ощущение, что он здесь бегал когда-то младенцем, потом ребенком. Вот каменный мост, с которого он наблюдал стремительный поток, вот башни старой крепости, на которые, может быть, он не раз взбирался с товарищами, а там горы, над которыми летали орлы и, быть может, он завидовал, в своих детских мечтаниях, свободному полёту этих орлов? Мы посетили жилище ремесленника Джугашвили, небольшую простую комнатку, в которой малютка Сосо первый раз увидел дневной свет: кровать, несколько предметов домашней обстановки, это почти и все. Рядом с домом теперь стоит новое простое, однако величественное, здание в грузинском народном стиле — музей, отражающий важнейшие этапы жизни Сталина и его революционной деятельности. Вот его школьные тетради, его любимые книги и новые, одно за другим, устремления этой чуткой и благородной души. Где иной свыкался с ложью религии и существующим социальным неравенством, там маленький Сосо искал причины этого неравенства. Его чистая, как прозрачный снег гор, душа не принимала лжи, протестовала против насилия и принуждения, он искал ответа на больные вопросы, объяснения всех тех язв и ран, которые терпели люди его класса, эксплоатируемые и унижаемые. Первые сочинения научного марксизма указали ему его жизненный путь и его будущее, которое он предопределил заранее не для своей личной свободы, но для свободы всех трудящихся. И с этого пути он никогда не уклонялся, а лишь закаляя себя непрестанно, вздымался, подобно молодому орлу, все выше, прозревал все дальше, и слово его звучало все громче и громче. Это слово было пламенным протестом против капиталистического рабства. И покинув Гори, он прошел не одну каторгу, исходил путями ссыльного, ища счастья для людей. Экскурсовод, молодая грузинка, указала нам палочкой отмеченные на географической карте пути великого революционера. Свет ленинского гения упрочил шаги молодого Сталина. Вот первые страницы ленинских слов, за распространение которых Сталин отправлялся на каторгу, а вот тут опять документ-реликвия: первое свидание двух великих вождей пролетариата. Здесь портреты товарищей Сталина, его сотрудники, дни Великого Октября.

Мы часто забываем, что являемся его современниками и, быть может, не вполне замечаем величие дел нашей советской эпохи, отмеченных печатью его руководящей мысли, его гения. Пройдут столетия, и каждый камень на мостовой города Гори будет гласить многое нашим потомкам животворным языком новой истории. Они будут завидовать нам, рядовым зачинателям коммунизма, жившим вместе с ним, слышавшим его и бывшим рядовыми сотрудниками его деяний. Его именем означены наши пятилетки, под его водительством одержаны наши победы, по его указаниям, по планам, начертанным его рукой, выросли наши города, электростанции, он взрастил и укрепил содружество народов, под его руководством возродились некогда колониальные, порабощенные, обреченные на смерть народы.

На закате солнца мы покидаем Гори — сердце Грузии, ныне всем нам дорогое место. В руке я держу, лаская с нежностью, маленький сероватый осколочек гранита, который я поднял у ступеней домика Сталина. И этот осколочек как бы связует меня с теми временами, когда он был первобытным орудием в руках жившего окрест пещерного человека. Я пробегаю мыслями тяжелый путь человечества, и вот словно поднялась завеса веков, и я зрю первую молодость освобожденного человека. И в этом шествии человечества имя Сталина рядом с именем Ленина — среди самых наисветлейших.

Поездом вдоль берегов Куры мы возвращаемся в Тбилиси.

1947