Земля Серебряных Яблок

Глава 34 Дикая охота

Джек пробудился. Он не ведал, ночь сейчас или день, но так хорошо отдохнул он в первый раз, с тех пор как попал в Землю Серебряных Яблок. В пещере хобгоблинов он спал урывками и не высыпался. Должно быть, чары выпивают всю твою силу. А может, сна в Эльфландии, в этом царстве иллюзий, вообще нет. В отхожем месте горел светильник, но основное помещение было погружено во тьму.

Джек расчистил на полу небольшой пятачок, оставив на нем лишь пучок соломы, и воззвал к жизненной силе. Нет, костер разводить он вовсе не собирался. Просто его обнадеживало и подбадривало само присутствие силы — точно доброго старого друга. Солома вспыхнула, осветив сидящего у стола отца Севера. Лицо его напоминало череп, обтянутый тонкой кожей. Джек поежился.

— А ты, похоже, обучился паре-тройке фокусов с тех пор, как мы виделись в последний раз, — отметил монах. — Ты разве не знаешь, что чародейство — это грех?

Когда-то Джек не дерзнул бы спорить с отцом Севером: отец воспитал его в почтении к монахам как к существам высшего порядка; но с тех пор как испуганного мальчишку привели на невольничий рынок, многое переменилось. Джек стоял у подножия Иггдрасиля, пил из источника Мимира.

— Я взываю к жизни. Жизнь — не грех.

Монах рассмеялся.

— Вы только послушайте его — старших учить вздумал! Жизнь — это возможность впасть в грех! Чем дольше она длится, тем больше зла налипает на душу, пока ты не рухнешь под этим бременем. Ты, чего доброго, еще скажешь мне, что магия — это то же самое, что чудеса!

— И скажу, — кивнул Джек. — В монастыре Святого Филиана чудеса случались каждый день, и никто и бровью не вел.

— Никакие это не чудеса, — отрезал отец Север. — Не чудеса, а богомерзкие мошенничества. Монахи грабили бедных и слабых, драли с них семь шкур. Будь я главой монастыря, уж я бы этих так называемых слуг Божьих привел к порядку. Упорный труд и пост пошли бы им куда как на пользу. — Отец Север поставил светильник на стол. — Будь добр, впредь — никакой магии. Мы будем пользоваться простым кремнем и кресалом.

Джек про себя считал, что рождение огня от кусочка металла и камня — по сути дела, та же магия. Но спорить мальчугану не хотелось. Отец Север изможден, обессилен, возможно, умирает. И, невзирая на всю свою сумрачную безысходность, в глубине души он и добр, и великодушен. Его почтение к «божьему миру как факту» недалеко ушло от бардовского почитания жизненной силы.

— Ты кувшин не наполнишь, паренек? — попросил отец Север.

Джек кинулся исполнять просьбу. Пробежал мимо Торгиль — та тут же проснулась — и мимо Пеги, что зарылась в солому, точно мышка: только макушка торчала.

Когда мальчуган вернулся с водой, отец Север уже расставлял на столе чашки и доски.

— Скоро придут пикты. — Монах невесело улыбнулся. — Иногда я определяю время по бурчанию в животе.

— А зачем они вообще здесь, эти пикты? — спросил Джек. — По-моему, они не рабы.

— Они околдованы, — объяснил отец Север. — Давным-давно, когда миром правили римляне, пикты подпали под власть чар дивного народа. Это не обычные пикты, это древние: они отвернулись от божьего мира. Они не женятся и не выходят замуж. Смертные женщины для них недостаточно хороши.

— Но если у них нет детей, — недоуменно переспросил Джек, — почему они до сих пор не вымерли?

— Ты не понимаешь. Это те же самые люди, что сражались с римлянами и бежали в полые холмы. Они не стареют — кроме как в те редкие моменты, когда ненадолго выбираются в Срединный мир.

— И… сколько же им лет?

— Сотни и сотни, — отвечал отец Север. — Не завидуй им. Долгая жизнь не прибавила им мудрости. Они лишь глубже погрязли в грехе.

При мысли о подобной временной бездне Джек похолодел. Мальчугану и год-то казался бесконечным. Неделя и то тянется невыносимо долго, если ждешь чего-то с нетерпением. Из темноты, почесывая голову, появилась Пега, за ней — Торгиль с Брутом. Отец Суэйн по-прежнему прятался в своем углу.

— Я Гутлака не слышу. Это значит, уже утро? — спросила, позевывая, Пега.

— Ты права, — подтвердил отец Север. — Перед тем как принести еду, пикты выводят его на прогулку. Иначе очень трудно войти и выйти.

Послышались голоса и звук отпираемой двери. Брюд вошел первым, освещая путь факелом. Прочие пикты внесли хлеб, сыр, яблоки и жареных голубей — самых обыкновенных, с двумя лапками. Обнаружив спящего в углу отца Суэйна, Брюд склонился над ним и прошептал: «Убба-убба».

— Что? Что такое? Спасите, помогите! — завизжал священник, вскакивая на ноги.

Пикты так и покатились со смеху.

— Ты пошшшел, — прогудел Бруд, маня пальцем Брута.

— Нет уж, спасибочки, — фыркнул раб.

— Госпооооожа трррребует тебя.

— А! Так бы сразу и сказал. — Брут стряхнул с одежды солому, пригладил пальцами волосы. — Долг зовет, — объяснил он Джеку.

— Что еще за долг? — сощурился Джек.

— Ну как же — развлекать Нимуэ. Она, верно, упросила Партолис простить меня.

— Ты нас бросаешь? — вознегодовал Джек.

Он ушам своим не верил: раб, не задумываясь, готов покинуть своих друзей, будто так и надо!

— Приходится — вы ведь хотите вернуть воду в Дин-Гуарди. — И Брут вышел за двери, насвистывая сквозь зубы вопиюще развеселый мотивчик.

«А почему ж ты до сих пор воду не вернул?» — так и вертелось на языке у Джека, да только он знал ответ.

Негодяй отлично проводит время в Эльфландии, куда ему торопиться-то?

Пикты захлопнули за собою дверь.

— Ведьмино отродье, — буркнул отец Суэйн, накладывая на свою доску побольше еды.

Вместе с Брутом из подземелья ушла радость. Джек мог сколько угодно досадовать на бывшего раба, но его непринужденное обаяние всем поднимало настроение. Завтрак в темнице в обществе мрачного монаха и полоумного аббата оказался заменой не из лучших. Вскорости с прогулки привели Гутлака («Убба-убба»), и отец Суэйн вновь забился в свой темный угол, прихватив с собою и снедь.

Джек, Пега и Торгиль поведали отцу Северу о своих приключениях. Монах наполнил «водяные часы» — и слушал рассказ, пока чаша не опустела.

— Довольно, — приказал он, поднимая руку. — Во всем необходимо соблюдать очередность. Иначе время потянется слишком медленно. Вот я, например, люблю перемежать молитву благочестивыми размышлениями о грехе; но вам недостает дисциплины. Юным идет на пользу работа.

— И много ли работы здесь сыщется? — возразила Пега, обводя взглядом обширное, пустое помещение.

— Да сколько угодно! — с жаром воскликнул отец Север. — Можно подметать пол, мыть посуду, выбирать из соломы блох, измерять пол ладонями…

— Измерять пол? — удивилась Торгиль. — Что в том пользы?

— Польза велика: вы не будете сидеть без дела. Неважно, есть в работе прок или нет; важно, чтобы выполнялась она с должным смирением и любовью к Господу.

— Хель! — пробурчала под нос Торгиль, выругавшись именем богини, чьи ледяные чертоги отведены для клятвопреступников.

— Именно, — откликнулся отец Север. — У вас — чертоги Хель, у нас — ад; как раз об аде я и беспокоюсь. Насмотрелся я, что происходит с монахами, у которых слишком много свободного времени. Иные становятся развратными и злобными, другие сходят с ума.

И он кивнул в сторону темного угла, где отец Суэйн, причмокивая, высасывал мозг из голубиных косточек.

«Интересно, это одержимость мелким или крупным бесом?» — подумал Джек, подавляя смешок.

— Уверяю тебя, все очень серьезно, — нахмурился отец Север. — Возможно, мы тут заперты на долгие годы. Или, скорее, вы. Мне-то уж немного осталось.

— Да, господин, — кивнул мальчик.

В перерыве между работой дети рассказывали истории, разминались, разгадывали загадки — отец Север знал их бессчетное множество. А еще он учил их латинским словам и странной магии под названием «математика». Шесть раз на дню он созывал их на молитву; одна лишь Торгиль объявила, что поклоняться богу рабов — ниже ее достоинства.

Без этого распорядка Джек, верно, сошел бы с ума. Дни тянулись однообразно и монотонно; внутрь не проникало ни лучика солнечного света. Все равно что быть погребенным заживо. Джек огрызался на Пегу, которая этого не заслуживала, и как-то раз подрался с Торгиль (она-то как раз заслужила). Отец Север сурово отчитал мальчика. Но монах понимал его отчаяние — и назначал ему одну работу за другой, чтобы успокоить мысли.

Так, Джеку было велено ловить мелких зверушек, что проваливались в отверстия под крышей, и выпускать их сквозь дыры в полу. Мальчуган не ведал, выберутся ли они на волю, знал лишь, что в темнице они неминуемо погибнут. Отец Суэйн обожал их мучить. Если ему удавалось поймать зверька живым, он утаскивал добычу в свой угол — и оттуда долго еще доносился жалобный писк.

С каждым днем аббат становился все более опасен. Он отбирал львиную долю еды — ведь он был самым сильным. Съедал он не все; что оставалось, гнило и портилось. Из угла тянуло вонью, однако никто не смел подойти поближе и убрать объедки. Порою отец Суэйн принимался чванно расхаживать по темнице, угрожая всеми карами тем, кто дерзнет выказать ему неповиновение. Затем настроение его резко менялось, он вновь забивался в темный угол и громко стонал. Отец Север молился за него, да только без толку.

Торгиль шепотом возвестила, что, если аббат нападет на кого бы то ни было, она убьет его. Джек беспокоился только о том, что Торгиль не справится.

Однажды — на шестой или седьмой день после того, как гостей бросили в темницу. — Джек попросил отца Севера рассказать, как тот спас брата Айдена. Дети вот уже два оборота «водяных часов» упражнялись в «математической магии», и Пега расплакалась над задачей: «У тебя было десять копченых угрей; два ты съела в первый вечер и восемь — во второй; сколько угрей у тебя осталось?»

— Нельзя съесть восемь угрей за один присест, — рыдала она. — Угри — они ж здоровенные.

— Олав Однобровый слопал бы и не поморщился, — возразила Торгиль.

— Все равно, «нисколько» копченых угрей не бывает, — настаивала Пега. — Случается, что в доме нет еды, — но тогда откуда знать, угрей у тебя нет или чего другого?

Понятия «ноль» Пега в упор не понимала. Впрочем, как и Джек.

Отец Север объявил, что настало время для историй; тут-то Джек и спросил его про брата Айдена.

— Я в ту пору жил в лесу, — отвечал монах. — Отбывал епитимью, если понимаете, о чем я.

Джек тут же вспомнил, как брат Айден упоминал про какой-то скандал с участием отца Севера и русалки. Мальчугану отчаянно хотелось узнать подробности.

— Красивое было место, величественное, — вспоминал монах. Суровое выражение его лица смягчилось. — Я построил себе хижину; с трех сторон ее окружали могучие дубы, защищая от дождя и ветра. Родниковая вода казалась слаще росы; летом повсюду вокруг созревала земляника. Осенью я не испытывал недостатка ни в орехах, ни в яблоках; даже на зиму их запасал. Может показаться, будто в лесу одиноко, но это не так. У моего порога резвились олени, барсуки и дикие козы. А в ветвях пели птицы.

— Тоже мне, наказание! — промолвила Пега.

— Уверяю тебя, я очень страдал, — возразил отец Север. — Как бы то ни было, однажды ночью я услышал, как по лесу мчится охота: ночью, повторяю, когда всем добрым христианам полагается спать. «Как они дорогу-то видят?» — удивился я. Трещали кусты, лаяли псы. Слышалась поступь бегущих ног и звонкий голос рога. Тут я понял: это не христианская охота, а нечто иное. Я рухнул на колени и принялся молиться о спасении — или хотя бы о мужестве вынести то, что уготовила мне судьба. Спустя какое-то время шум охоты затих вдалеке. Я возблагодарил Господа за Его милосердие. И тут я услышал…

— Что? — не выдержала Торгиль. Яркие, живые описания не оставили ее равнодушной.

— Детский плач. Там, снаружи, в пустынной глуши, плакал маленький мальчик — плакал так, словно у него сердечко разрывалось. Я взял светильник и вышел в лес на поиски, но голос тут же стих. Ребенок испугался меня. Но я примерно представлял себе, где он прячется, и на следующее утро отнес в то место горшок с овсянкой.

— А где ты взял овсянку в лесной глухомани? — полюбопытствовала Пега.

— Мне дозволили взять с собой запас овса, гороха, бобов и ячменя, — объяснил монах с нотой раздражения в голосе. — Ты довольна?

Джек толкнул Пегу локтем: не перебивай, дескать!

— В ту ночь овсянка исчезла; так я понял, что ребенок жив.

— Клянусь сиськами Фрейи, это прям настоящая сага, — объявила Торгиль.

— Я приручил немало лесных зверушек, — промолвил отец Север, неодобрительно нахмурившись: Торгиль, как всегда, в выражениях не церемонилась. — Вот так же и с ребенком вышло. День за днем я выставлял наружу еду, садился под его любимым деревом и рассказывал истории. Мальчик меня не понимал, как выяснилось впоследствии, — но звук моего голоса, должно быть, его успокаивал. Однажды он показался. Я не тронулся с места. Просто сидел там и продолжал говорить. И наконец ребенок научился доверять мне настолько, что сам пришел к хижине. Бедное, изголодавшееся, исстрадавшееся дитя! Малыш был весь в синяках. Тощий — кожа да кости. И полумертвый от усталости. И тут я увидел знаки у него на коже — и все понял.

Отец Север умолк и отпил воды. Он был превосходный рассказчик: умел остановиться вовремя.

— Что понял? — нетерпеливо воскликнула Торгиль.

— Я немного устал, — вздохнул монах. — Пожалуй, доскажу завтра.

— Доскажи сейчас, ну пожалуйста! — взмолилась Пега.

Джек отметил, как у отца Севера чуть дрогнули уголки губ. Вот и с Бардом все так же, когда он в очередной раз убеждается, что его слушают не дыша.

— Вы уверены? — переспросил отец Север с глубоким вздохом.

— Да! Да! — завопили Пега и Торгиль.

— Хорошо же. На теле мальчика была татуировка: полумесяц, пронзенный сломанной стрелой. А под ним — горизонтальная черта, перечеркнутая пятью короткими штрихами: руна, означающая «айден», то есть «тис» по-пиктски. Полумесяц — это знак Старика-с-Луны, а сломанная стрела — символ Владыки Леса. Вы, верно, ничего о них не знаете.

— Еще как знаем! — заверил Джек.

— Это демоны, которым поклоняются пикты; а татуировка означала, что ребенок предназначен в жертву!

— Ох, нет! — вскричала Пега.

— Увы, да, — отозвался отец Север. — Ребенок и был дичью для Дикой охоты. Его ждала смерть — но он уцелел. Я знал, что в лесу он никогда не будет в безопасности, ведь пикты вернутся. Потому я забрал его на Святой остров. Обучил его саксонскому языку и латыни; а вот добродетели мне его учить не пришлось — ею дитя и без меня наделено было с лихвой. Мальчик вырос — и стал братом Айденом, библиотекарем Святого острова.

— Замечательный финал, — вздохнула Пега.

— А по мне, лучше б монахи вернулись в лес и перебили всех пиктов, — возразила Торгиль.

— Монахи этого не делают, — покачал головой отец Север.

— Вот поэтому их так приятно грабить, — самодовольно ухмыльнулась воительница.