Земля вращается со скрипом

Устами младенца

Родители мои познакомились в аптеке. За десять минут до закрытия. Папа ворвался туда, спасаясь от дождя. Там было чисто, светло и пахло лекарствами.

Когда он увидел маму, за окном сверкнула молния и ударил гром.

Она стояла в белом халате, по ту сторону прилавка, за стеклом с надписью «Прием рецептов». Он спросил ее:

— Что вы мне посоветуете от любви с первого взгляда? Мама почувствовала, что краснеет.

— Право, не знаю… — проговорила она тихо. — Разве что второй, более пристальный взгляд. Попробуйте.

Он попробовал. Честно отвернулся и мгновение спустя снова устремил на нее взгляд своих зеленых глаз.

— Не помогает, — признался он, виновато улыбнувшись. — Кажется, я заболел всерьез и надолго.

— Что же делать? — спросила мама.

— Умоляю, спасите меня, — папин голос взволнованно дрогнул. — Дайте номер вашего телефона.

— И не надейтесь.

— Почему?

— Во-первых, у вас нет рецепта. Во-вторых, это спровоцирует болезнь. Она начнет прогрессировать, — мама, казалось, была непреклонна. — К тому же аптека закрывается.

— Тогда позвольте хотя бы встретить вас после закрытия и проводить до дома.

— Ни в коем случае. Любовь — болезнь заразная. А у меня даже нет от нее прививки.

— Не бойтесь, — успокоил ее папа, — я обещаю держаться на расстоянии.

Так у них все и началось. Мама оказалась права: очень скоро папа заразил ее.

Они заболели друг другом настолько, что уже через месяц перешли на постельный режим. А еще через месяц им пришлось пожениться. Говорят, совместная жизнь в таких случаях иногда хорошо помогает.

После скромной свадьбы мама сказала:

— Гена, я хочу ребенка! Подумав, папа ответил:

— Результат не обещаю, но процесс — гарантирую!

Однако результат к общей радости был достигнут довольно быстро. В день окончания театрального института, где мой отец учился еще до встречи с мамой, он узнал, что у них будет ребенок.

— Интересно, сын или дочь?

— Конечно, сын, — уверенно заявила счастливая в недалеком будущем мама. И подумав, добавила: — В крайнем случае, дочь.

…Звезды посмеялись надо мной: я родился первого апреля, на две-три недели раньше срока.

На свет попросился в полтретьего ночи.

— Гена! — разбудила мама папу. — Кажется, началось. Одеваясь, тот недовольно бурчал:

— Нашли тоже время. Не могли потерпеть до утра. Больница находилась в двух кварталах от дома. Родители давно решили, что в роддом они пойдут пешком. Им уже было известно, что я мальчик. Поэтому по дороге мама с папой перебирали мужские имена.

— Сережа! — предлагала мама.

— Что не рожа, то Сережа, — отвечал папа.

— Андрей!

— Держи хрен бодрей! Извини за выражение. — Толик!

— Алкоголик!

— Паша!

— Параша! Опять же, пардон.

И так далее в том же духе.

— Может, Костя?

— Только не Костя! — кричал папа. — У меня одноклассник был Костя. Так он до шестого класса ковырялся в носу и ел козявки.

— Свои? — спросила мама, скривившись.

— А чьи ж еще?

Маму аж передернуло. Вместе со мной.

— Игорь?

— Отдыхал я с одним Игорем в пионерском лагере. Гнилозубый и весь в прыщах.

— Саша?

— Все Саши очень высокого о себе мнения.

— Антон?

— Рифма, — веско заметил папа. — Будут дразнить.

— Гена.

— Геннадий Геннадиевич? Не звучит.

— Иннокентий.

— Что-нибудь попроще.

— Вася.

— Ну не до такой же степени! Потом папа предложил:

— Хорошее имя Володя.

— Здрасте-пожалуйста! — возмутилась мама. — Так зовут моего двоюродного брата. А он, чтоб ты знал, ловил мух и отрывал им крылышки и лапки.

— Ну и что?

— А то! Садист он — вот что!

— А-а, — задумчиво протянул папа. — Ну да. Только вряд ли наш сын будет издеваться над мухами.

— Да, — согласилась мама. — Но всякий раз называя его Володей, в моей памяти…

— Я понимаю.

В конце концов сошлись на имени Глеб. Оно совершенно безобидно рифмовалось только с хлебом. Но главное, оно не вызывало у родителей никаких негативных ассоциаций, потому что среди их родственников и знакомых не было человека с таким именем.

…Доктор, принимавший роды, был добрым, веселым и, по-моему, пьяным.

Он напевал:

— Я люблю тебя жизнь и к врачам обращаться не стану. Материнское лоно я покинул легко и беззвучно. Доктор шлепнул меня по попке, чтобы заставить зареветь. Я заплакал без слез, а он пропел:

— Если женщина просит, что само по себе и не ново…

Ну и что, что он пил на работе. Делал-то он все профессионально. Это был лучший специалист в городе. Думаю, трезвый дилетант хуже пьяного специалиста. Впрочем, я могу ошибаться.

Итак, меня зовут Глеб. Месяц назад мне исполнилось два года. Это событие отметили весьма скромно. Мама купила торт, папа пришел выпивший, а я разбил окно на кухне и порезал палец. Мама упрекнула отца в том, что он даже не соизволил купить мне подарок. Папа оправдался тем, что я еще ничего не понимаю.

— К тому же неизвестно, — добавил он, — будет ли он считать день своего рождения праздником. Все зависит от того, какая у него будет жизнь.

Бабушка моя утверждает, что ребенок всегда похож на того, кто сильнее любил в ночь его зачатия. Внешне я похож на маму. Просто копия. Высокий лоб, кареглазый, волосы пепельные с рыжеватым оттенком, правда, зубы папины, с клыками, как у вампира. Но ведь зубы молочные. Временные, так сказать. Хотя ничто не вечно под луной. И никто не вечен. Вот что имел в виду мой отец, говоря о том, что, возможно, я не буду считать день своего рождения праздником. Каждый год приближает нас к смерти. А люди празднуют.

Я очень умный мальчик. Так считают и мама и папа. И я, без ложной скромности, тоже так считаю.

Первые слова, произнесенные мной, были довольно неожиданны. На улице, около детской площадки, я посмотрел на небо и спросил: «Кто там?»

— Он вырастет и станет космонавтом, — сказала мама. Она помешана на фантастике.

Папа на этот счет имел другое мнение.

— Будущий космонавт спросил бы, что там, а не кто. Нет, он будет философом. Почти все мыслители бились над вопросом: есть ли Бог на небе. Впрочем… кто его знает. К примеру, известно, что первое слово, которое сказал Высоцкий, было «огонь».

— В каком смысле огонь? — спросила мама.

— Что значит, «в каком смысле — огонь»?

— Ну… Слово «огонь» или приказ «огонь»? — она даже изобразила командира, который кричит: «Огонь!»

Папа растерянно пожал плечами.

— Не знаю, — он горько усмехнулся. — Но ни пожарным, ни военным Высоцкий не стал.

— Все равно сгорел.

Родители мои редкие болтуны. Болтают с утра до ночи. О серьезных вещах и смешных, о глубоких и совсем пустяковых.

Не знаю, почему я пошел не в них. Два года мне, а я говорю редко и мало.

После «кто там» я одолел «мама», «папа» и «дай».

Папа маме заметил:

— «Дай» — это у него от тебя.

— Смотря, что за этим «дай» стоит.

— Ничего не стоит, кроме наглости.

— Я имею в виду: просьба или требование?

— Второе, конечно. Когда люди просят, они добавляют «пожалуйста».

Тут я с отцом не согласен. Чтобы добавить «пожалуйста», надо это слово разучить. А чтобы его разучить, ребенку следует его почаще слышать. Если я слушал его нечасто, виноваты в этом они, но никак не я.

А совсем недавно, кстати, мой словарный запас пополнился коротким, злым «нет».

— Второй папа, — расстроилась мама.

Отец, как всегда, был настроен более философски.

— Молодец! Начал с самого трудного. Я знаю множество мужчин и женщин, которые до сих пор не могут как следует сказать: «нет».

— Да тебе трудно отказать, — пошутила мама. — Пристанешь, как банный лист.

Папа вздохнул и взял меня на руки.

— Не обращай внимания, сынок. Мама не понимает, как важно бывает порой сказать «нет». Вы верите? Нет! Вы подпишете? Нет! Вы не подвинетесь? Нет! Вам нравится ваша роль? Нет, нет и еще раз нет. И все! И никаких компромиссов. Ясно?

Так мы и живем втроем: я, папа и мама. Тихо, мирно и дружно. Если и скандалим, то в шутку, а если ссоримся серьезно, то ненадолго.

Мой старший дружок. Валя Грабовский — ему уже четыре года — совсем старик, — говорит, что такая идеальная семья в наше время редкость.

— Кстати, ты не ревнуешь?

— Кого?

— Ну маму к папе. Или на худой конец, наоборот.

— Нет, — говорю, — я люблю их обоих.

— Странно, — задумчиво произнес Валя. — Неужели Фрейд ошибся?

И он улыбнулся, добродушно и по-стариковски.

Конечно, общались мы с Валей не вслух, а мысленно. Но поверьте, так верней. Слова искажают смысл передаваемой мысли.

Жаль, что подобным образом я не могу общаться с родителями. Как все взрослые, они общаются посредством речи. И не всегда правильно друг друга понимают. Хотя они, конечно, хорошие. Добродушные, как улыбка Вали Грабовско-го. И может, нам удастся болеть друг другом всю нашу жизнь.

Хорошо, что я родился. И для меня хорошо, и для родителей. Ведь я одно из главных звеньев цепи, крепко сковавших папу и маму друг с другом.

Когда папа уезжает на гастроли, мама скучает по нему. А отец звонит нам по два раза в день. Вернувшись, он обнимает нас, целует и говорит:

— Уезжая, я радуюсь только одному — впереди меня ждет встреча с вами.

Наверное, таких людей, как мои родители, очень много. Может, даже есть немало людей, которые умнее и добрее, чем мои папа и мама, но другие мне не нужны.

Я люблю маму. Я люблю папу. И мне жутко нравится, что я люблю их не только за то, что они мои родители, но и за то, что они такие.

Сегодня я нечаянно услышал, мама ждет другого ребенка. С одной стороны, я счастлив — у меня будет брат. Или сестра! Однако, с другой стороны, скажу честно (врать пока не научился), я почувствовал — впервые! — что ревную: а вдруг его (ее) станут любить сильнее, чем меня! Решил посоветоваться с Грабовским.

— Скажи, старик, ты ревнуешь предков к своей сеструхе? Задумчиво поковырявшись в носу, Валя объяснил:

— Ревновал немного в самом начале. А потом понял, что она слишком нуждается во внимании. Я же гораздо самостоятельней. К тому же я сам скоро ее полюбил, — Валя стукнул меня погремушкой по лбу и продолжил свою мысль: — Младенцев нельзя не любить, они такие потешные. И вообще, все дети очень хорошие.

Я согласился и в знак благодарности укусил Грабовского за палец. Завязалась потасовка, и продолжать беседу было некогда…

Сейчас я поел овсяной каши. Отрыгнул липшее, уж вы меня простите. Слушаю колыбельную мамы. Мне тепло, глаза мои слипаются… Пора спать… Я и так заболтался… от счастья… Спокойной ночи. Пусть вам приснится розовый слоник… который… а-аа… озеро… и там… уши… вот…