Зеркало миров

Шаг пятый Тени дня, огни ночи

Дверь в комнату скрипнула и слегка отворилась. Сразу потянуло сквозняком и каким-то неуловимым, понятным лишь душе, но не разуму, ощущением августовской ночи за стенами охотничьего домика. Почувствовав свежий воздух, поленья в камине весело затрещали, а пламя лихо заплясало, пытаясь откусить кусочек медной решётки и превращая темноту комнаты в мягкий полумрак.

— Святейший опаздывает, — нервно разминая пальцы, бросил мужчина, занимавший самое правое из четырёх стоявших перед камином кресел.

— Оставьте свои развлечения тем, кто вас не знает, Кайр, — бросил сидящий рядом. — Никогда не поверю, что виконт Раттрей нервничает и устал ждать. При вашей-то работе.

— Но мне и правда надоело выглядывать плохо зашлифованные места на брёвнах стены. Вот если бы бывший владелец оставил висеть свои трофеи… а так здесь даже окон нет. Смотреть же на огонь, уж простите, не люблю с детства.

— Зато вам выпал редкий шанс насладится покоем. И тишиной… Кстати, кирос Брадан обещал сегодня прибыть с человеком, которого видит своим преемником, — канцлер показал на четвёртое кресло, — возможно, отсюда и задержка. О! Кажется кто-то подъехал.

Несколько минут спустя вошли двое в белых парадных рясах патриарха и епископа.

— Уф, дан Раттрей, — предстоятель церкви Единого рухнул в кресло и протянул руки к огню, — надеюсь, повод у вас достаточно важный. Погода нас не балует, не август, а сентябрь прямо. Да и года мои не те, чтобы каждую неделю церкви освящать. И не надо, — махнул он рукой, — говорить мне, что для своего возраста я крепок. А то, что патриарх лично приходит даже в глухие деревни — «положительный пример для поддержания морального облика священников». Для такого у меня полно лизоблюдов в Синоде. Да.

Брадан повернулся и приглашающе махнул спутнику, так и оставшемуся стоять у порога.

— Отец Аластер, епископ Корримойли. Про которого я говорил в прошлый раз.

Некоторое время мужчины оценивающе смотрели друг на друга. Примерно одного возраста, лет сорок пять. Очень разные внешне: похожий на ястреба Раттрей, напоминающий рослого седого медведя канцлер и среднего роста и телосложения русый священник. Раттрею пришла в голову мысль, что епископ похож на росомаху. По первому впечатлению чуть ленив, неуклюж, медлителен — только горе тому, кого этот свирепый и стремительный хищник наметил в жертву. Сейчас отец Аластер внутреннюю силу скрывать не стал — но сколько дураков наверняка обманулось и ещё обманется. Хороший выбор. К тому же выводу пришёл, судя по всему, и канцлер. Потому что повторил приглашающий жест патриарха и искренне пожелал новому гостю почаще оказываться в их дружеском кругу.

— Уважаемые даны, — едва все расселись, начал глава канцелярии внутренних дел, — срочность моего приглашения связана с тем, что, к сожалению, мы оказались правы. Я получил информацию из верных источников. Вторжение всё-таки будет, и куда страшнее, чем мы рассчитывали в самых пессимистичных расчётах.

— Сколько у нас времени?

— Не больше десяти лет. Но я бы рассчитывал максимум на восемь.

— Насколько надёжен ваш источник? Кайр, — в голосе канцлера послышалась усталость, — вы никогда не давали повода усомниться в своих словах. И прошу меня извинить за возможное недоверие. Слишком многое, да что там, само существование Империи, сейчас поставлено на карту. Да простят меня собравшиеся за излишний пафос.

— Увы, даже слишком надёжен. Копию отчёта я пришлю вам позже, но если коротко… Нашлись люди, которые сумели пройти территорию Орды аж до бывшей столицы Великого Леса. И новости, которые они принесли, одна другой паршивее. Киарнат пал, и давно. Видимо, сразу после того, как были перерезаны последние тропы через Рудный кряж и Лес остался в одиночестве. Кстати, похоже, тридцать лет назад орда ещё давила остатки сопротивления, плюс усобица. Потому-то прошлая попытка и вышла такой жиденькой. Но теперь на южных границах ни союзников, ни раздоров — нынешний правитель орков вырезал всех конкурентов.

— Имперский совет одни слова не убедят. Идиоты.

Канцлер резко ударил кочергой по головёшке в камине, словно разбивал голову какого-то самого ненавистного дурака.

— Посылать людей снова не дам, — в голосе Раттрея послышался металл. — В прошлой экспедиции из всех до меня добрался только один. Тратить ценные кадры ради того, чтобы убедить дураков из совета… А может и не убедить.

— К сожалению, — канцлер обратился с пояснениями к епископу Корримойли, — в опасности с юга уверены только находящиеся здесь. За редким исключением остальной имперский совет и представителей Высоких семей больше волнует, что Зимногорье захватило пару соседних королевств, стало размером аж с пол провинции и теперь «угрожает Империи». Точнее, угрожает монополизировать торговлю Виумскими самоцветами и взвинтить цены. И потому даже нашего совместного влияния не хватает, чтобы начать готовить страну к войне на выживание.

— «Всему свой час, и время всякому делу под небесами: Время родиться и время умирать, Время насаждать и время вырывать насажденья, Время разрушать и время строить, Время разбрасывать камни и время складывать камни, Время хранить и время тратить, Время рвать и время сшивать, Время молчать и время говорить, Время любить и время ненавидеть, Время войне и время миру», — вдруг процитировал патриарх. — Неразумны взрослые бывают, аки дети. И как родители ведут чад своих, дабы уберечь в пути от пропастей глубоких и чудищ ненасытных, так и наш долг повести неразумных. Найти им такой путь, чтобы достигли они времени, когда откроются глаза их и проснётся разум их.

— Ваша правда, святой отец, — склонили головы «охраняющий покой» и канцлер.

— Я и в самом деле немного растерялся, — решил извиниться лорд Арденкейпл. — Слишком уж неожиданны были ваши слова, Раттрей. Одно дело ждать, предполагать катастрофу. И другое — видеть, что она почти неизбежна.

— Не могли бы вы пояснить, — впервые за вечер подал голос епископ. — Пусть удар будет сильнее. Но тридцать лет назад империя насчитывала всего восемь легионов, и этого хватило, чтобы остановить врага даже без созыва дворянского ополчения. А сейчас легионов уже двенадцать.

Канцлер скривился, а Раттрей начал объяснять:

— К сожалению, когда говорят о «двенадцати», не учитывают одну мелочь. Теперь все начиная с девятого — это легионы резерва. Сейчас там одни офицеры и сержанты. Плюс снаряжение. Считается, что в случае войны их заполнят призывники. Вот только наши крохоборы не учитывают, что за месяц из вчерашнего крестьянина или цехового толкового солдата не выучишь. Так что ценности в них — ноль. Вычтите ещё «Первый золотой» — это давно уже не элита, как при деде нынешнего императора, а сборище вертопрахов и карьеристов.

— Я, конечно, знал, что часть расположенных рядом с Корримойли центурий перешла на… такой способ службы. Я не мог предположить, что это явление… столь масштабно. Но восемь лет! — продолжал удивляться епископ. — Это же бездна времени?

— К сожалению, катастрофу видят немногие. А многие из тех, кто имеет нужную информацию, — Раттрей подкинул в затухающий камин несколько лежащих под ногами поленьев, — не хотят видеть. Остальные думают в первую очередь о своём брюхе, о новой карете или особняке. И отрывать хотя бы малость на плату легионерам — не желают. Мол, Империя так сильна, что никто и никогда не осмелиться на неё нападать. И лучше потратить деньги не на армию, а на новые дороги, дворцы или «что-нибудь полезное». Хорошо хоть удалось остановить сокращения на Девятом легионе и обеспечить южные города всем необходимым к долгой осаде. Наши крохоборы вообще хотели оставить только четыре пограничных да гвардию. Но хотя бы поднять численность армии до нужного уровня мы не в состоянии. Не говоря уж про подготовку к затяжной войне.

— А дворянское ополчение? Ведь закон Гавана Миротворца устарел. Они примут на себя первый удар, пока страна будет перестраиваться для войны.

— Увы, отец Аластер, — тяжко вздохнул канцлер, — ситуация слишком неоднозначна. И просто отменить ограничение числа солдат в личных дружинах я не могу. Против встанут многие Высокие роды — ради сохранения политического баланса им придётся повышать свои военные расходы. А тратиться на армию, как я говорил, они не хотят. К тому же, первыми кинутся наращивать силы северные лорды, в тех краях ещё не забыт «мятеж лилий» поколение назад. Северяне могут попытаться повторить в разгар войны. А петиция южан вывести из-под действия закона только их опять не пройдёт через совет. Поверьте, мы с Кайром уже пытались.

На какое-то время пришла тишина, изредка нарушаемая треском поленьев. Аластер пододвинул кресло чуть ближе к огню, достал из под рясы небольшой томик и несколько минут что-то там искал. Потом с удовлетворённой улыбкой захлопнул книгу и обратился к остальным:

— Уважаемые даны, не знаю, упоминал ли кирос Брадан, но до принятия сана я всерьёз увлекался юриспруденцией. Да и теперь нахожу в этом занятии неплохой отдых. И сейчас я вспомнил об одном указе времён Ниана Второго Святого. Который ещё носил прозвище «Законник». Как известно, он любил оформлять своей печатью любую мелочь. И потому после сражения при Лох-Хопе, когда барон кинул против десанта с Бадахосских островов вместе с ополчением местных висельников, пообещав выжившим прощение, император подписал бумагу. Согласно которой любой может искупить свою вину службой в армии «на защите страны». Я сейчас сверился с кратким «Сводом» — указ не применялся с тех пор ни разу, но до сих пор действует.

— А если добавить условие, что после выхода в отставку они имеют право заселяться только на юге и востоке… Вы гений, отец Аластер, — подхватил его мысль Раттрей. — Если правильно развернуть ситуацию, сделать обязательный ценз службы всего три-пять лет, то к началу войны мы получим недалеко от границ минимум два-три опытных легиона отставников. И парочку «карманных», про которые наши брезгливые Высокие лорды даже не вспомнят.

— Даже больше того, — вступил канцлер, — я спокойно смогу разрешить южным баронам увеличить дружины. «Дабы обуздать возможные волнения выселяемого преступного элемента». Кайр, с вас нужное общественное мнение.

— В идеале, инициатива вообще не должна исходить от нас… — начал Раттрей, когда его прервал патриарх.

— Думаю, что к императору можем обратиться мы. Я давно уже говорил, что тюрьма слишком часто делает из человека зверя. И если появляется возможность дать заблудшим овцам шанс… Знай я о законе, предложил бы то же самое намного раньше.

— Тогда на этом нашу сегодняшнюю встречу, думаю, можно считать состоявшейся? — с улыбкой спросил канцлер.

— С именем Единого да выстоим, — подвёл итог патриарх.

Не прошло и месяца, как столица и крупные города провинций забурлили от рассказов и слухов про злоупотребления служащих тюрем и тяжкую жизнь заключённых. Не каких-то там душегубов, позвольте! Во всех модных салонах шли разговоры о бедных и несчастных молодых людях, которые оказались на каторге, попав под минутное влияние дурного. А теперь выйдут годы спустя и калеками. Тщательное расследование показало, что ничего сверх закона или установленного правилами в тюрьмах не происходит, случаи судебных ошибок редки… Фабрику слухов и общественное мнение было уже не остановить. Особенно когда сначала среди красоток высшего света, а потом и среди подражавших дворянским салонам жён городских купцов и мастеровых стало модно «помогать обиженным, если зажиревшие чиновники и государство не хотят о них позаботиться».

Впрочем, до петиций Совету высоких лордов «о послаблениях в чрезмерно суровых законах» дело дойти не успело, вмешался сам патриарх. Пожурив излишне горячие головы, которые требовали перемен вплоть до отмены судебных кодексов, кирос Брадан обратился к императору поспособствовать облегчению участи «тех, в ком есть надежда на исправление». Как потом сплетничали по столице, Дайв Первый Блистательный уделил проблеме немало времени и изволил размышлять целых пять минут. После чего вызвал канцлера и потребовал, чтобы тот «немедленно разобрался со всякими глупостями», которые отвлекают правителя от важных государственных дел. Например, подготовки к осеннему балу, удачно совпадающему в этом году с высочайшим пятидесятилетием. Канцлер тоже «всерьёз» заниматься проблемой не стал. Тюрьмы находились в ведении службы Хранящего покой, а за виконтом Раттреем ходила слава человека злопамятного. Потому решилось всё очень просто. Какой-то мелкий чинуша, на которого, в конце концов, всё и спихнули, раскопал замшелый закон, император не глядя подмахнул указ о создании Тринадцатого «штрафного» легиона и всё успокоилось. Тем более что и мода ходить по кандальникам постепенно сменялась свежими веяниями. Например, лично высаживать в оранжереях, которыми славился Турнейг, одну-две клумбы не прибегая к помощи садовников.

Сонная жизнь столицы тянулась до середины ноября, и расшевелить её не смогла даже череда балов. Но едва последний месяц осени минул свою половину, как высший свет снова превратился в растревоженный улей: один из самых влиятельных домов Империи оказался замешан в громком скандале. Началось все с полной ерунды. Младший сын главы клана оскорбил по пьяному делу родственницу какого-то приехавшего покорять столицу провинциала, тот потребовал «ответа чести» и вызвал виновника на судебный поединок. Отец, естественно, выставил вместо недоросля замену — профессионального бретёра. Дурачка-провинциала должны были убить, девчонке намекнуть, что если станет выступать, то отцовскому наследству быстро отыщут нового хозяина — и «инцидент можно считать исчерпанным».

Перед началом боя защитник при свидетелях призвал Единого покарать того, кто берётся отстаивать неправое дело за деньги — и опытнейший дуэлянт случайно напоролся на меч. А дальше свидетели утверждали: все как один ощутили «руку слабейшего, но праведного, что повёл кто-то из божьих посланцев».

Незадачливого отпрыска немедленно сослали в самое глухое поместье, наёмные болтуны стали напоминать о заслугах дома Кингасси, честности и благородстве его главы дана Шолто. Сплетни остановить не получалось. Столичное общество только усмехалось интриге, изрядно запачкавшей имя нынешнего главы «бело-красных». Северянина Ивара ввёл в свет давний конкурент Кингасси лорд Хаттан — а тому его порекомендовал виконт Раттрей, которого Шолто люто ненавидел. Ведь семья виконта получила дворянство всего полтора столетия назад, но перед главой канцелярии внутренних дел вынуждено склоняли голову даже Старшие кланы. Пусть все они и считали свой род с первых дней существования Империи.

Потому-то в первых числах декабря в императорском совете заполыхали непривычные для зимы политические баталии. Разъярённый лорд Кингасси добивался удовлетворения петиции южных дворян о снятии ограничений на личные дружины. Надеялся этим изрядно досадить «охраняющему покой». Ведь глава канцелярии внутренних дел всегда резко выступал против мало зависящих от центральной власти солдат в окраинных провинциях. Но едва подпись Дайва Первого появилась под документом, столица опять содрогнулась от хохота над «домом Кингасси, сплошь состоящим из лопухов и неудачников». После императорского указа, на который лорд потратил изрядное количество сил и денег, благодарить южане пришли Раттрея: оказалось, тот ещё летом пообещал им помочь «протолкнуть» прошение «своими способами».

Бешенство лорда Шолто, едва он узнал о визите мормэра Леваанна в дом Раттреев, было неописуемо. Те, кто был «в курсе подробностей», с удовольствием смаковали детали, рассказывая, как старший Кингасси один за другим разгромил кабинет и несколько комнат в загородном особняке, прежде чем сумел хоть чуть-чуть успокоиться. Но способ отомстить, как осуждающе говорили следом, выбран был отвратительный. Не думая об остатках и так изрядно попорченной в глазах высшего света репутации, Шолто добился от императорского церемониймейстера того, что имя Фионы Раттрей не попало в список приглашённых на балы Зимнепраздника.

Конечно, она могла прийти и вместе с мужем, главе канцелярии внутренних дел именные золочёные картонки присылали регулярно — хотя и знали, что на подобные мероприятия «хранящий покой» никогда не ходит. Вот только пыткой это наверняка будет куда большей, чем всё пропустить. В присутствии Кайра Раттрея люди становились нервными и замкнутыми, а разговоры сразу же умолкали. Слишком хорошо все помнили о провалившемся покушении на Дайва Первого восемь лет назад. И о том, чьими стараниями многие из Старших семей больше на столичных балах не появились никогда.

На «недостойное поведение лорда Кингасси» негодовали все, а «бедняжку Фиону» жалели. Она очень любила и старалась не пропускать большие праздники. И всегда считалась главной гостьей и украшением любого приёма: когда-то первая красавица столицы, даже сейчас — после тринадцати лет замужества и трёх родов — Фиона оставалась очень эффектной женщиной. А главное, душой любого общества, умной, обаятельной… И восхитительно информированной. Тайны мужа, конечно, из неё вытащить никогда не удавалось, хотя пробовать пытались регулярно. Очередных охотников не останавливало даже то, что за любую попытку выведать что-то опасное для Кайра мстила Фиона не хуже «бдящих в ночи», сполна пользуясь связями и знакомствами. Несколько раз добивалась для особо наглых ссылки на границу. Но и без лишней болтовни она всегда знала и могла сказать много больше, чем даже большинство лордов и императорских советников.

Кайр поспешил в поместье, едва получил списки приглашённых. А когда мажордом сообщил, что «леди изволит быть на зимней веранде», тяжко вздохнул: именно там Фиона любила беседовать о «мелких неприятностях». Значит, уже знает… Но рассказать сам он всё же должен. Тяжело вздохнув ещё раз, Кайр отправился извиняться.

Дверь чуть скрипнула, и виконт Раттрей поморщился — в силу профессии он не любил совсем бесшумных дверей, особенно в своём доме… Как сегодня это оказалось не к месту. Комната была пуста, только на центральном диванчике спиной к входу сидела женщина, что-то рассматривая в заснеженном саду с другой стороны стёкол. Волосы Фиона собирать не стала, они широкой чёрной волной стекали по плечам и падали на спинку дивана, словно специально подчёркивая контраст настроения хозяйки со светлым платьем и обивкой. Несколько секунд казалось, что вошедшего не заметили — но потом женщина повернулась и приглашающе показала на кресло рядом с собой. Кайр в ответ только пожал плечами и виновато поплёлся на указанное место. Мысленно укоряя себя за то, что опять от него Фионе неприятности и погубленные праздники.

— Ну что, котик. Будешь каяться? — в последний момент Фиона пересадила мужа рядом с собой, положила его голову к себе на колени и насмешливо посмотрела сверху. — Признавайся, шутка над этим напыщенным индюком — твоих рук дело?

— Нет… То есть не совсем, — смешался Кайр пор пристальным взором жены. — Начало и в самом деле заварилось случайно, а дальше просто грех было не воспользоваться ситуацией…

— Рассказывай, — вкрадчиво прозвучало в ответ. — Рассказывай и зарабатывай себе прощение. Секретные подробности можешь опустить, моей головке они не к чему. Но остальное целиком. И начни с этого дуэлянта, с мастера Ивара. Предупреждаю — мне известно не больше, чем остальным в столице. Только то, что он приехал откуда-то из северных королевств и принадлежит к одной из Старых семей.

— Стыдно сказать, оказалось, я и сам знаю не намного больше. Я вызвал его в столицу, когда мне понадобился знаток эрда. Не тех упрощённых диалектов, которым модно учить отпрысков, а старого написания. Трактат эпохи первого южного нашествия. Где-то через месяц про Ивара услышал лорд Хаттан, который пригласил северянина преподавать эрд для своего сына. Сейчас я почти уверен, что услышал Малколм про столь редкого в столице специалиста не случайно. Как уверен и в том, что меня обвели вокруг пальца: прикинуться ничего не смыслящим в фехтовании книгочеем я потребовал от Ивара сам. Дальше я даже не знаю, на кого именно был нацелен удар. В Саунаварской резне десять лет назад отметились обе жертвы. Без поддержки Шолто узурпатор трона Зимногорья не смог бы раздавить несогласных, а Франган там же как раз начинал свою карьеру исполнителя «деликатных» дел при западных лордах, особенно при клане Кингасси. Дальше… Жалко было упускать случай протолкнуть эту злосчастную петицию. Бехан просит с ней помочь уже больше года, не желает лишний раз пользоваться канцлерскими полномочиями в обход Совета.

— Хорошо котик. Считаем, первую половину прощения ты заработал. Теперь насчёт второй…

Увидев, что Кайр напрягся, Фиона усмехнулась — ох уж эти мужчины! Иногда до безобразия умные, а иногда — сущие дети. Особенно рядом с любимой женщиной. Ну да, ей нравятся все эти праздники. И до сих пор она поддерживает на людях часть образа той наивной самовлюблённой девочки, какой была до замужества — девочки, для которой смыслом жизни было удивить свет новым платьем на очередном императорском приёме. Пусть даже не задумываются, что она давно уже вышла из детства и поняла: куда важнее и интереснее быть опорой своего мужа. Не безмолвной забитой тенью — а равной, и потому способной принимать не только не только его любовь и заботу, но и его трудности, его дело.

— Ну их, эти императорские приёмы… Если ты все Зимнепрадники проведёшь с нами. Это не обсуждается, а то с твоей работой дети скоро забудут, как выглядит их отец.

И, не давая опомниться, подхватила мужа за руку и потащила в сторону детской половины особняка.