Зимняя война

Глава 15

Событие сорок третье

– Доктор, у меня звенит в ухе!

– А вы не отвечайте.

– Иван Яковлевич! Товарищ командир! Ну, товарищ командир, – кто-то тряс его за ногу. Брехт ногой дёрнул, но по сволочи этой не попал. Ловкий гад, увернулся.

– Schweinehund, (Свинособака – любимое выражение Гитлера). Я двое суток не спал, что случилось?! – Брехт даже и не думал подниматься.

– Иван Яковлевич, а шо таке швайнехунд? – чумазая физиономия младшего лейтенанта Ищенко вся перемазанная сажей влезла в палатку.

– Ругательство Бравого Солдата Швейка, означает – пёс паршивый. – Брехт сел и помотал головой пытаясь проснуться.

– Кого это вы так, а товарищ командир?

– Лейтенант, твою дивизию, чего будил. Лингвист хренов. Я двое суток не спал.

– Так радио, товарищ командир. – Мотнул головой Ищенко.

– Чего радио? Вызывают? – как бы ещё глаза открыть.

– Не, передали …

– Иван, доложи толком! – во, левый глаз открылся и не закрывается сразу.

– Докладаю. Тильки передали, шо к вам с Москвы большие начальники шибко торопятся.

– И?

– А! Командующий приказал вас будить. А вам с ним связаться.

– Когда? – о, и правый открылся, вместе с ротом.

– Зараз.

– Всё, Ваня, проснулся я. Давай ведро воды, буду умываться.

На самом деле Иван Яковлевич двое суток не спал. То поляков по лесам гоняли, то из сгоревшего поезда золото выковыривали. Польские пограничники и ополченцы успели золото из болота достать и в четыре маленьких вагончика запихать все ящики. Ещё бы чуть и расстрел Брехту обеспечен был. А так успели. Недооценил комдив поляков, они вычислили куда дели похитители золото и, отыскав, вытащили на свет божий. Подогнали вагончики маленькие и стали в них грузить. И тут на счастье Брехта и на несчастье товарища Владислава Сикорского, который вскоре станет премьер-министром польского правительства в изгнании (в Париже, а потом в Лондоне) и главнокомандующим польскими вооружёнными силами, прилетели сталинские соколы и сожгли к чертям собачьим и бронепоезд, к которому вагоны были прицеплены, и сами вагоны, чего останавливаться.

Золото было в деревянных ящиках, они тоже частично сгорели, даже немного слитки оплавились, так знатно полыхало. Монеты ещё и рассыпались все и просыпались через сгоревший пол вагона на железнодорожную насыпь. Так что – работы было хоть отбавляй. Часть диверсантов по лесам отлавливала проклятых партизан, а часть просеивала угольки, чтобы монеты все до единой собрать. Со слитками проще. Он большой и тяжёлый плюхнулся на землю и лежит блестит, как там поговорка – «грязь к золоту не пристаёт». Насчёт грязи не известно, не проводил такой эксперимент Брехт, а вот сажа точно пристаёт. Каждый приходилось мыть и оттирать. Умаялись. Партизан почти всех выловили и умножили на ноль. А может всех даже, неизвестно же, сколько их первоначально было. Полно обгоревших вдоль бронепоезда и в нём валялось. Часть умудрилась в этом мелком болоте потонуть. Есть же поговорка: «кто хочет утонуть, тот и в луже утонет». Сделали все дела, и только Брехт, принимавший непосредственное участие в «отмывании денег», лёг спать, как проклятый младлей его разбудил.

– Кто вызывал? Чуйков? – Иван Яковлевич умылся сначала холодной водой, а потом, чувствуя, что не проснулся до конца, взял и вылил себе оставшуюся половину ведра на голову.

– Вин, – подал ему полотенце Ищенко.

Брехт прошёл в командную палатку. Палатки сбросили с бомбардировщиков на весь их отряд. Самолёты и сейчас довольно часто кружили над местом расправы с бронепоездом. Прилетали в такую даль, делали несколько кругов и назад. Время от времени Скоробогатов выходил на связь и сообщал что вражеской силы ни в каком виде, ни в пешем, ни в танково – автомобильном поблизости не наблюдается. Железную же дорогу разбомбили на несколько десятков километров, и пробраться быстро никто не сможет. Хотя вон поляки какие упёртые оказались, за несколько дней мост взорванный восстановили и бронепоезд пригнали. Но теперь уже это не просто сделать. Правительство из страны в Румынию сбежало вместе с главнокомандующим (храбрые польские парни) и отдавать приказы больше некому.

– Соединяй с командующим, – Иван Яковлевич принял от Коровина жестяную кружку с горячим чаем и, обжёгшись всё равно, сделал малюсенький глоток. Вот всем хороша война, только нет кофе в фарфоровых кружках. А ну, да, много ещё чего нет. Грязь вот есть и неистребимый запах поджаренных живьём поляков. Блин, всё желание пить чай и то отпало.

– На связи.

– Здравия желаю, Василий Иванович. Что-то случилось? Когда смена будет?

– Привет, комдив. Будет тебе смена, из Москвы звонили, вылетели в Ковель большие начальники, скоро у тебя будут. – Хреновенько слышно. Ну, так где тот Слуцк.

– Новости из Бреста от моих есть? – чёрт бы с ними с начальниками. Что с дивизией?!

– Есть, не переживай. Поляки после того, как Бабаджанян зачитал им письмо временного правительства Польши в Москве, разделились. Часть решила уходить в Литву, часть в Румынию, а часть просто сдалась и стала записываться в Войско Польское. Таких больше половины. Единственно не сдались пока засевшие в Брестской крепости. Требуют показать им это правительство.

– И что?

– Носом не вышли. Сейчас им твои рацию доставили. Ту, самую мощную. Пытаются с Москвой со своими договориться. Вроде условия обговаривают. Что у тебя?

– Спокойно всё, Василий Иванович. Ждём гостей. Кто хоть будет?

– Не знаю. Увидишь, – как-то хитро сказал Чуйков, точно знает, но канал открытый не шифрованный. Не может, должно быть, говорить.

– Понял. Жду.

– Ну, жди, Всё отбой.

– Отбой.

Так-так, судя по оговорке про большое начальство, не иначе – сам Мехлис. Да и понятно. Такую жирную пирожинку, любому захочется товарищу Сталину самому преподнести.

Событие сорок четвёртое

– Ленка, иди, к тебе ухажёры пришли!

– Уже? А уха ещё не готова!

Иван Яковлевич посмотрел на часы. Потом посмотрел на карту. Если большое московское начальство прилетит на самолёте в Ковель, то от Ковеля ещё до этого места не менее восьмидесяти километров. По ужасным разбитым дорогам. Спокойно можно ещё два часа набросить. Там часов восемь до Минска от столицы нашей прекрасной Родины, да тут два получится. Полночь получится. Хрень полная, что это за начальство, которое по вражеской территории по ночам передвигаться будет. Не существует такого начальства. Сначала начинаем. Восемь часов до Ковеля, потом там ночуют, а вот часов в восемь – девять выедут и не в полночь, а в полдень завтра будут у горы золота. Стоп. Они ведь должны привезти смену, наверное. Значит, пойдёт воинская колона. Ещё часик можно свободно набросить.

Воспользоваться надо. ЧЕМ? Легко предугадать, что приедут после путешествия по таким дорогам усталые, злые и голодные. Усталость – это не лечится. А вот сытый человек сразу добреет. Вывод. Нужно готовить вкусный сытный обед.

– Иван, Ищенко! – Брехт выглянул из палатки, куда в задумчивости зашёл, пока время прибытия высоких московских гостей считал.

– Слушаю… – и рожа такая счастливая. С чего бы?

– Лейтенант. Тебе кто звание присваивал? Слушаю?! Понабирут по объявлению.

– Точно так, товарищ командир. Я по объявлению, добровольно пришёл записываться. А звание вы мне присваивали после окончания курсов.

– Погорячился. Вопрос у меня к тебе, Ваня, есть. Много вопросов. Но почему у тебя такая счастливая рожа, сначала расскажи?

– Так мужики прошли с бредешком по реке этой Рите и рыбки наловили. Нормально, так. Теперь знатную уху сварим.

– Во, ты у меня второй вопрос с языка снял. Нужно завтра обед для большого начальства из Москвы приготовить. Сможем там двойную или тройную уху организовать.

– Та немае проблем. Сробим. Сделаем. Скильки?

– А я знаю? Пусть будет пять человек вместе со мной.

– Сделаем. Краше не бывает. Товарищ командир, вы завтракать будете. Хлопцы картошку в костре испекли и зайца Харламыч подстрелил.

Поел и спать завалился. Чего ещё на этом пикнике делать. Купаться Чуйков запретил. Да и так себе водичка, больно много в ней покойников плавает.

Всё точно Брехт рассчитал. Дозор доложил в двенадцать пятнадцать на следующий день, что по грунтовке движется большая колонна. Будут через десять минут.

Брехт оглядел штаны и гимнастёрку, нет, стирка не помогла без «Тайда». Весь в чёрных, теперь серых пятнах от сажи. Не хочет отстирываться эта пакость.

Первым из леса вынырнул броневик, за ним ГАЗ-АА с солдатиками в кузове. А потом тоже ГАЗ, но крытый. Смешно. Брехт мысленно себе очередную оплеуху дал. А что должно быть? Где тут в Западной Белоруссии «Паккард» для большого начальства найти? Вот и довезли на грузовике.

Никто же в том будущем, что покинул Иван Яковлевич, знать не знает и ведать не ведает, так эта аббревиатура врезалась в народную память, что первые, сошедшие с конвейера полуторки, назывались НАЗ-АА. Серийное производство этого грузовика началось 29 января 1932 года в Нижнем Новгороде, на построенном здесь Нижегородском автомобильном заводе имени товарища Молотова. И только 7 октября того года Нижний Новгород был переименован в Горький в честь «первого пролетарского писателя». В 1932 году в СССР масштабно с фейерверками и плясками отмечали 40-летие с начала его творческой деятельности. Вслед за городом переименовали и завод. Вот только после этого ГАЗ-АА и стал ГАЗом. И ведь парадокс, город назад обозвали, а завод забыли. Так ГАЗом и остался. Это, наверное, потому, что многие «Газели» на природный газ переводят. Отвлёкся, блин.

Оба-на. Гевюр цузамен. А солдатики-то в форме войск НКВД. Фуражка приметная – тулья василькового цвета и краповый околыш. Есть интересная особенность по ношению этих фуражек. Брехт этой дурости не понимал, но тем, кто это придумал, двигало же что-то, кроме желания, чтобы все руководство НКВД сдохло от менингита. Высший, старший и средний начсостав носил фуражку круглый год, а рядовой и младший начсостав – только в летнее время. Зимой шапки – будёновке, что всё же теплей. Правильно, зачем рядовых мучать. А вот классно, наверное, Ежов выглядел в своей фуражке в сорокаградусный мороз, когда на севере Беломорканал строил.

Помяни чёрта. Нет, Ежов Николай Иванович сейчас в подвалах Лубянки признаётся в гомосексуальных связях с театральным деятелем Боярским-Шимшелевичем, и дивизионным комиссаром Константиновым. Не он спустился по лесенке из кузова ГАЗа. Спустился товарищ Берия. Брехт уже запаниковал, но следом на грешную землю, перескакивая через ступеньку, орлом спланировал и Лев Захарович Мехлис. Может, и не сразу расстреляют. А может и наградят… Посмертно.

Выдохнув, Иван Яковлевич промаршировал к наркому.

– Товарищ …

– Брось, нэ крычи. Устал, как собака. Оглох. Мотор рэвёт и рывёт. Брехт? Иван Яковлевич?

– Так …

– Опят крычиш? Спэциално.

– Товарищ Народный Комиссар, тут бойцы тройную уху сварили, может перекусите с дороги, вон у меня в палатке стол уже накрыт. Сейчас уху принесут.

– А, Лэв Захаровыч. Смотри, какой умный. Знает, что началство устало. Пойдём, перекусим?

– Я сейчас слона бы съел, – поддержал Берию Мехлис.

Чего описывать? Потом внукам расскажет, как с Берией и Мехлисом из одного котелка уху хлебал. Шутка. Почти. Каждому дали по миске жестяной. Но наливали всё же из одного котелка.

После обеда прошедшего почти в полном молчании, так один раз поинтересовался Берия, где дивизия. Иван Яковлевич не стал в подробности вдаваться ответил коротко, в Бресте мол. Переговоры начальник штаба ведёт о сдаче гарнизона Брестской крепости.

– Хорошо. Перговоры. Хорошо. Людей беречь надо.

Всё заканчивается. Даже тройная уха. После обеда большие гости из Москвы вышли из палатки и двинулись к куче золота. Брехт, когда его отмывали и собирали по железной дороге и откосам, решил вот к этому моменту приготовиться и дал команду «ложить» и класть, как можно более хаотично и объёмно, так сказать, чтобы от вида дух захватило. Ну, так себе получилось. Не гора до неба, но всё же кубов шесть, горка. И это впечатляет, когда понимаешь, что это семьдесят миллионов долларов, а самолёт десять тысяч стоит. Семь тысяч самолётов!

– Ох, ешки! – сдёрнул с себя фуражку Мехлис. – Мать их польскую. Вот награбили у трудового народа. У нашего белорусского и украинского народа!

– Да, товарищ Брехт, молодэц, ты. Вовремя успэл. – Берия указал на обгоревшие остовы вагонов и закопчёный лежащий на боку бронепоезд.

– Служу Советскому Союзу.

– Товарищ Сталин говорит, что тебя наградить надо орденом «Знак Почёта». Сейчас выжу, что правильно рэшил Иосиф Виссарионович. Молодэц ты, товарищ Брехт. – Берия отвернулся от кучи золота с трудом. – Награждать в Москве будут. Можэт, правительство, что сейчас поляки создают в Москве тэбя за спасение своего золотого запаса тоже наградят. Собырайся, с нами назад полетиш.

Событие сорок пятое

Учитель: «Те, кто будет учиться на 5 и 4 попадут в рай, а те, кто на 3 и 2 – в ад»

Голос с задней парты: «А живыми закончить школу шансы есть?»

Москва встретила дождём. Вроде Брест, который над Бугом, не сильно южнее Москвы, если вообще южнее, но там по существу лето продолжалось, а тут все признаки осени, даже листья уже на деревьях желтеют. Брехта выгрузили на аэродроме военном, посадили в чёрный лимузин импортный и сгрузили через час у гостиницы Метрополь.

– Тэбя предупрэдят, – раздалось из машины, и дверь захлопнулась. Ни тебя до свидания, ни даже поинтересоваться забыли, а есть ли денюшки у вас, дорогой товарищ комдив. А, проблемы негров шерифа не волнуют.

Оказалось, зря на наркома бочку накатил. Только вошёл в вестибюль, как подлетел молодой человек со знаками различия сержанта ГБ и не вопросительно, а утвердительно предположил всё же, наверное, лёгкий такой вопрос в предложении присутствовал.

– Товарищ Брехт? – Хотя, может, вопрос этот относился к слову «Товарищ», а не к слову Брехт. Кто его знает, товарищ ли этому сержанту сейчас комдив?

– «Я есть Грут». – Так хотелось ответить. – Язык не повернулся. – Я есть Брехт.

– Пройдёмте, товарищ Брехт. – И рукой, как Владимир Ильич, путь в светлое будущее указал.

Лифты езьдют. Цивилизация. Скрипит, правда, но цивилизация. Из зеркала в лифте на Ивана Яковлевича смотрела небритая лопоухая рожа коричневая от загара и копоти, наверное. А ещё шрам от виска над одним ухом лопоухим. Рожа помятая после сна в самолёте и противная до невозможности. Фуражка на тулье от сажи отмылась плохо. Серый китель, который должен быть стальным вылинял и местами тоже в пятнах. Вот одна только Звезда героя поблёскивает, так как уже говорилось к золоту грязь не пристаёт.

Поселили комдива на третьем этаже в двухместном номере. На второй кровати валялась лётная форма полковника. И тоже с героем на груди. Два Героя в одном номере, не частое должно быть явление для любой гостиницы.

Человека не было. В смысле – Героя. Усвистал куда-то.

– Товарищ комдив, сейчас обед, умойтесь и спускайтесь в ресторан. Товарищ Скробогатов уже там.

Вона чё! Ёксиль – моксель. Понятно, почему два героя в одном номере. Видимо Сашку за спасение золота тоже решили наградить. И правильно. Жаль нельзя рассказать, сколько немцев и немецкой техники он в сентябре отправил в их немецкую Валхаллу из нашего бренного Мидгарда (человеческого мира). Ещё на одного Героя явно тянет. А ведь нет. Он больше восьми сотен человек отправил, а в Асгард (город богов) валькирии с лебедиными крыльями забирают только восемьсот самых отпетых негодяев, которые покрошили кучу врагов в капусту. А куда девались оставшиеся? Спросить нужно у специалистов. Он ведь тоже немец и врагов нашинковал прилично, должны пропустить его через мост Биврёст после «досмотра» бога-стража Хеймдалля.

А чего – нормально. Рубись на мечах с равными утречком, потом пей медовуху, которая стекает почему-то из вымени козы, а потом к нему в чертог завалится толпа голожопых девиц и будет ублажать до утра. Вот умеют же некоторые себе рай представлять. А то в Христианстве он какой-то безликий непонятный и не желанный вовсе. Кнут в виде ада с чертями и сковородками есть, а пряника нет. Что в том раю христианском делать, вести философские беседы? Ни тебе рубилова, ни пьянок, ни голожопых девушек. Нет. На такой рай с философскими разговорами Брехт был не согласен. Ни разу он не философ.

– Товарищ комдив, – вырвал его прямо с дороги в Вальхаллу чекистский сержант. – Обед скоро закончится.

– Иду.

Люстры хрустальные – бронзовые, колонны мраморные, полы, кстати, тоже, скатерти накрохмалены до такого состояния, что из них крылья самолётов делать можно. Мужики все в орденах или галстуках. Вон, двое даже с шашками. Будёновцы, мать их, Первая конная. Скоробогатова не видно в этом вертепе. Тётки тоже нарядные за столами в платьях с рюшками и воланами. Заповедник коммунизма.

– Пройдёмте, товарищ комдив. – Опять оторвал его чекист. Вот, ведь няньку приставили, а в туалет он тоже его водить будет.

– Как вас звать, товарищ сержант Госбезопасности?

– Сержант Госбезопасности Ильиных.

– Пройдёмте, на самом деле есть хочется, товарищ сержант Госбезопасности Ильиных.