Зловещее сокровище

Глава III. Серия странных самоубийств

Почти в тот же самый момент затрезвонил надсадный будильник, и участковый проснулся. Через двадцать минут, напрочь освободившись от со́нных объятий, взбодрившийся офицер недоумённо подумал: «Приснится же чушь несусветная?» Как и в обычное утро, он привёл себя в образцовый порядок, надел форменное обмундирование и отправился на повседневную службу. По дороге, не добравшись до полицейского пункта, он принял тревожный вызов, вкратце сводившийся к следующему: «На улице Солнечной обнаружен полукриминальный труп девушки».

В силу служебного долга, полицейский немедленно выехал к месту жуткого происшествия. По прибытии, он обнаружил крайне непривлекательную картину: молодая, худенькая хозяйка лежала в железном корыте, доверху наполненном тёплой водой, и удерживала двустороннее лезвие, применяемое в мужских безопасных бритвах; в области обоих запястий различались поперечные надрезы, глубокие и широкие; сами изрезанные конечности покоились в кровавой воде; безжизненная голова была запрокинута; в открытых глазах застыл сверхъестественный ужас – всё указывало, будто бы НЕЧТО толкнуло молоденькую девушку на скорую, хотя и беспричинную смерть.

Факт убийства целиком исключался: молодая особа жила одна; основная входная створка оказалась заперто́й изнутри; следы посторонних проникновений явно отсутствовали. Обнаружила её ближайшая подруга, с которой они планировали ехать в райцентр и которая (когда ей на настойчивый стук не открыли) заподозрила что-то неладное и попросила безотказных соседей выломать мощное запорное устройство, прочно закрытое изнутри. Увидев чудовищную картину, испуганная посетительница сообщила о случившемся происшествии в службу спасения. Из личностной характеристики, представленной на покойную, следовало: в основном вела непривлекательный образ жизни, разгульный и аморальный; имела устойчивую склонность к злоупотреблению спиртными напитками; являлась слабовольной (скорее, податливой) – легко подвергалась чужому влиянию; на жизнь зарабатывала случайными половыми связями.

Через несколько минут с районного центра приехала дежурная группа и сразу же занялась кропотливым составлением акта самоубийства. Однако не успели ещё закончить с одним трагическим происшествием, а уже принимался вызов второй, оказавшийся не менее значимым: в одной из близлежащих деревень, отличавшейся названием Борови́ца, опившийся мужчина устроил показательное самосожжение. Пришлось выезжать и туда.

Пострадавшим оказался худенький житель, достигший возраста сорока восьми лет. Странное дело, он оставался живой, хотя у него обгорело девяносто процентов кожи – практически всё несильное тело. Из разрозненных описаний следовало: внезапно хронический пропойца сделался буйно помешанным; перед необдуманным поступком он целый месяц беспробудно пил «горькую»; теперь вот «выхаживался» и третий день находился в «глубокой завязке». Казалось бы, ничто не предвещало непоправимой беды. Утром он вел себя вроде бы как нормально; но ближе к обеду местный любитель выпить стал нервно ходить из угла в угол, глаза его сделались словно стеклянные, а сам он перестал узнавать родных домочадцев, не говоря уже про близких друзей либо просто знакомых.

Предположив, что у него началась специфическая разновидность «белой горячки», благоразумные родственники вызвали «скорую помощь». Пока нерасторопные медики добирались на несущественный (по их мнению) вызов, ополоумевший мужичок вымчался на вольную улицу, пробежал в дощатый сарай и взял десятилитровую канистру, наполненную обыкновенным бензином. Вылив горючую жидкость на полуголое тело, ошалелый безумец чиркнул газовой зажигалкой. Подоспевшие жители кое-как сбили яркое пламя, мгновенно охватившее хлипкое туловище; но… они всё-таки чуть-чуть припозднились: пострадавшее туловище обожглось безвозвратно. На момент прибытия дежурной полицейской бригады, обгоревший пьяница находился в полном сознании и, как ни странно, разумно оценивал происходившую обстановку. С его слов приблизительно выходило: в обеденное время он вдруг почувствовал, как на размякшие мозги что-то угнетающе, сильно давит; сначала всплывали безобидные, красочные картинки; постепенно их становилось больше, а сами они приобретали мрачные, едва ли не жуткие очертания, напрочь «ломавшие» ослабевшую волю; через коротенькое мгновение разумная память полностью отключилась, и что происходило с ним дальше – он совершенно не помнил.

Тем же самым временем работники «скорой помощи», прибывшие на страшное происшествие, проводили медицинские процедуры, необходимые в экстренных случаях. Впоследствии обожжённого мученика в срочном порядке собирались госпитализировать в реанимационное отделение. Хотя, по их же утверждениям, получалось, что предпринимаемые меры являются бесполезными, – дескать, он живёт, пока не выйдет из болевого шока; а та-а-ам… его кончина будет представляться явлением и очевидным, и в общем-то неизбежным.

Но и на акте самосожжения кошмарные смерти в тот день заканчиваться вовсе не собирались… Ближе к вечеру, когда оперативная группа, закончив документировать факты двух суицидов, засобиралась в обратный путь, на сотовый телефон участкового пришёл очередной трагический вызов. Теперь покончил с жизнью молодой, двадцатидевятилетний парень, выделявшийся высоким ростом и проживавший в соседнем селе, носившим интересное название Кручини́цы. Как и первые две жертвы, он вел беспечный, беспорядочный образ жизни, рано деградировал и легко поддавался чужому влиянию. В его случае драматические обстоятельства разворачивались по следующему сценарию: в обеденное время увлекался с лучшими друзьями безмерным распитием горячительных жидкостей; к вечеру, опьянев в достаточной мере, отправился прямой дорогой до до́му; зашел внутрь непрезентабельных жилых помещений; на почве долгого пьянства у него произошел словесный конфликт с ближайшими родственниками (в основном ругались, конечно, они, пытаясь направить его на путь исправления); в ходе возникшей перепалки сделался сам не свой (глаза нали́лись багряной жидкостью и приняли безумное выражение); стал метаться по внутренним помещениям, как загнанный в ловушку дикий зверёныш (бешено размахивал руками, будто пытаясь что-то с себя стряхнуть); неожиданно подбежал к кухонному столу, схватил с него острый нож (имевший длину лезвия чуть более семи сантиметров); резко вонзил его себе в грудь, прямо в области сердца (до жизненно важного органа он, естественно, не достал, но, очевидно, повредил какую-то значимую артерию) – всё, из образованной раны вырвался обильный кровавый поток, а предсмертная агония длилась не дольше минуты, после чего безвольное тело свалилось на́ пол, два раза лихорадочно дернулось и за́мерло, не подавая признаков жизни.

Четвёртое аналогичное происшествие случилось глубокой ночью. Для подробного оформления пришлось возвращаться в посёлок и выдвигаться на улицу Пушкинскую. Немолодая гулящая женщина, достигшая сорока двух лет и имевшая среднее телосложение, устала пьянствовать «горькую» и в одночасье, от непобедимой зависимости, решила избавиться. Задавшись чудовищной целью, она привязала к верхнему краю сарая, расположенного вблизи её дома, крепкую, витую веревку, закинула свободный конец наверх, забралась на крышу сама, связала «удавкой» тугую петлю. Получившуюся конструкцию бедовая селянка накинула на хлипкую шею – и… «камнем» бросилась вниз. Высохшие ноги едва не коснулись земли (им не хватило не более семи сантиметров), а шейные позвонки непринуждённо сломались; голова склонилась в неестественном положении, глаза закатились за верхние веки, язык вывалился наружу и черно́ посинел.

Нетрудно догадаться, похожие самоубийства продолжались с чёткой периодичностью, аж на протяжении целых двух суток, причём Ангел-смерти изощрялся всё больше и больше. В одном случае он даже вынудил нечаянного страдальца, попавшего под могущественное влияние, быстрее-быстрого разбежаться, а затем всей башкой (а именно лицевой основой) прыгнуть на самый обыкновенный топор, обухом поставленный на голой земле, а остриём направленный кверху. Зрелище получилось ужасное: череп расквасился надвое, словно какая-то перезревшая тыква, обнажил окровавленные мозги, расслоенные пополам и болтавшиеся подобно вчерашней «студени»; буро-алой кровищи вылилось столько, что создавалось устойчивое впечатление, что наружу её вытекло никак не менее половины ведра.

Или ещё другая история: в одном из ближайших сёл, обозначенным хитро Ольховка (где школьное здание отапливалась ещё каменноуго́льной котельной) сменный кочегар предварительно как следует при́нял водочной жидкости; затем без разрешения (ни с того ни с сего?) он растопил водогрейный котел (несмотря на летний период), раскочегарил посильнее жаркую топку, а дождавшись, когда внутренняя температура приблизится к критической точке, со словами: «Да, гори оно всё синим огнём!» – бросился внутрь и заживо сгорел в огненном полымя́. Его бесславный подвиг засвидетельствовала школьная директриса, зашедшая в тот злосчастный миг с нежданной проверкой (она желала выяснить, почему без личного согласования с ней происходит запуск котельного агрегата). Она взошла как раз в тот самый момент, когда отчаянный самоубийца выкрикивал последнюю фразу и юром нырял в раскалённое жерло.

На третьи сутки непрерывного оформления, Королёва вызвали в районный отдел, чтобы он предоставил хоть какой-нибудь пояснительный, разумный отчёт. Он зашёл в кабинет непосредственного начальника, коим являлся подполковник Све́рдлов Илья Сергеевич. Полицейский офицер, неоднократно поучаствовавший в опасных, боевых операциях, он взошёл на штатную должность с самых низов, предварительно хлебнув суровых «прелестей» «земельной» работы (наверное, именно поэтому влиятельный руководитель пользовался непререкаемым, полным авторитетом). За последние четыре года, проведенные на кабинетной работе, сорокавосьмилетний статный мужчина слегка располнел и не выделялся уже прежней завидной прытью, позволявшей всецело отдаваться любимой работе (как случалось с ним некогда ранее). Вместе с тем зелёно-оливковые глаза, расположенные на вытянутом лице, непривлекательном, зато благосклонном, излучали нескончаемую живость, находчивый ум и исключительную порядочность. Мудрая, поседевшая голова украшалась густыми волосами, короткой стрижкой сведёнными набок. Встретил он Семёна в маленьком кабинете, сидя в подвижном кресле и оставаясь в квадратных очках.

– Послушай, Королёв, чего у тебя, там, такое творится? – начал он, едва завидев участкового, показавшегося в дверях. – Один за одним люди добровольно прощаются с жизнью. Заметь, кончают они себя невероятными, изощрённо жестокими, способами – это аномалия, что ли, какая, или всё-таки плохая профилактическая работа? В чём, объясни, истинная причина непонятного «сверхсуицида»? Из областного управления уже рвут на мелкие части, а я даже не представляю, какие доводы им приводить и на что конкретно ссылаться. Так что же у нас, в каком-никаком спокойном посёлке, такое? Я желал бы услышать разумное объяснение – и немедленно!

Естественно, Семён ничего не сказал про некого дивного Ангела-смерти, который почему-то решил, что полицейский должен помочь ему обрести душевный покой и освободиться от служебной повинности Тёмному Злу. Поступил он, в сущности, правильно, иначе (как только бредовые мысли повылазили бы наружу) обезумевший сотрудник немедля проверился бы на соответствие профессиональной пригодности (а возможно?!) и угодил бы на стационарное излечение в психиатрический диспансер. Не найдя ничего лучшего, полицейский ответил, хотя и несколько необычно:

– Мне нужен короткий отпуск. Обещаю: все жуткие смертоубийства, захлестнувшие вверенный мне участок, немедленно прекратятся. Почему? Объяснить пока не могу.

– Что за чушь откровенную ты несёшь? – непроизвольно матюгнулся посурове́вший начальник. – Как можно связать непродолжительный отпуск и несчётные акты беспрецедентного суицида?

– Мне тяжело сейчас хоть что-то растолковать… – неуверенно начал бывалый оперативник; постепенно придавая хрипловатому голосу убедительных интонаций, он смело продолжил: – Мне кажется, главная причина массового умопомешательства кроется вовсе не здесь, не в нашей региональной местности. Для того чтобы выяснить – так оно или нет? – как раз и нужно выехать провести небольшое расследование. Дабы не «стрелять» в холостую, я готов заниматься оперативной работой в личное время. Можете считать меня кем угодно, но я утверждаю, что, едва я уеду, в подвластной округе сразу же всё прекратиться – решать Вам?

– Хорошо, – немного поразмыслив, отвечал ему Све́рдлов, не лишенный практичного разума, – получай положенный отпуск, – сказал задумчиво, а затем грубовато напутствовал: – Но!.. Если ты «смоешься», а «необъяснимая хрень» так и продолжится, то по выходу из счастливого отдыха я найду тысячу причин, чтобы спокойно тебя уволить – устраивает?

– Вполне, – простодушно отвечал участковый, выполняя чёткий разворот полукругом и не забывая прищёлкнуть офицерскими каблуками.

Остаток служебного дня измученный полицейский занимался спо́рым оформлением досрочного отпуска. Успешно закончив, к вечеру он вернулся домой, слегка перекусил и моментально провалился в глубокий, наполненный тревогами, сон. Как и следовало ожидать, злосчастный Дух не заставил себя долговременно ждать.

– Я так понимаю, твоё решение изменилось на положительное? – начал он, язвительно улыбаясь. – Или, скажешь, я ошибаюсь?

– Нет, – просто констатировал Королев, – твоя взяла – что нужно делать?

– Так бы давно… Что необходимо делать – основные подробности доведу тебе завтра, – промолвил Ангел-смерти, сделавшись напряжённо-серьёзным, а продолжал уже наставительно: – Сейчас спи, отдыхай, набирайся побольше духовных и физических сил; на следующий день основательно собирайся в дорогу. Ночью получишь дополнительные инструкции; наутро же выдвинемся в славный поход, и дальний, и долговременный.

Закончив коротенькие инструкции, загадочный гость растворился, позволив бравому оперативнику хорошенечко выспаться и хоть как-нибудь подготовиться к предстоящим впереди нечеловеческим испытаниям.