Злой рыцарь

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ Стелла

О, черт.

Идет такой сильный дождь, что у меня щиплет кожу. Вода подо мной пропитывает каждый дюйм меня, его бедра прижимают меня к грязи и мое тело дрожит, но это не от холода.

Его глаза темные, когда он смотрит на меня.

Этот движение было настолько нежным, что он сбил меня с толку, но так оно и есть.

Это игра.

Возможно, я понятия не имею, где финишная черта, но я уже знаю, кто победит.

С каждой вспышкой его злых глаз я уже чувствую, что охотно отдаю себя ему.

Это опасное место, но прямо сейчас я не уверена, что хочу быть где-то еще.

Мне нужно больше. Я жажду узнать больше его секретов, все, что поможет раскрыть все, что я отчаянно хочу узнать об этом месте и почему он отвернулся от меня, как только узнал, кто я такая.

«Я вся во внимание, Себастьян».

Он заметно морщится, когда я произношу его полное имя, и это только добавляет больше вопросов о том, кто он на самом деле.

Он снова хихикает, его краткое проявление уязвимости исчезло, когда его лицо возвращается к своей обычной холодной маске.

«Ты действительно думаешь, что я сделаю это так легко для тебя? Все, что тебе нужно знать прямо сейчас, это то, что ты моя, Дукас». Его нож проходит по моему подбородку и к горлу, где он немного сильнее вдавливает его в мою кожу. Недостаточно, чтобы порезать, но достаточно, чтобы убедиться, что я осознаю, в каком затруднительном положении я могу оказаться прямо сейчас.

«Я могу делать с тобой все, что захочу. В конце концов, я это заслужил.» Его глаза отрываются от моих, задерживаясь на моих губах на мгновение, прежде чем опуститься туда, где находится острие его ножа. «Я мог бы просто покончить со всем этим здесь», — размышляет он, разговаривая сам с собой.

Мне приходится прикусить губу изнутри, чтобы остановить любой из миллионов вопросов, которые у меня есть. Я хочу, чтобы он сказал все, что он должен сказать, по собственному желанию. Я уже знаю, что он закроется, как только я что-нибудь от него потребую.

Его нож снова движется, надавливая на мою ключицу с таким нажимом, что она жалит.

Его глаза вспыхивают, и я сразу понимаю, что он пролил кровь.

Когда он опускает голову, мне приходится сдерживать стон удовольствия, который хочет вырваться из моего горла, когда его губы смыкаются над маленькой раной, а язык скользит по чувствительной коже.

Мои бедра врезаются в мягкую землю подо мной, когда он пробует мою кровь, моя киска смущающе мокрая для него.

Я должна испытать отвращение. Я должна была потребовать, чтобы он убрался от меня к чертовой матери и как можно дальше от меня, насколько это физически возможно.

Любая нормальная девушка так бы и сделала.

Я уверена, что Тиган так бы и сделала.

Но я не обычная девушка, и если бы я этого еще не знала, то это прямо сейчас было бы огромной ебаной подсказкой.

Его губы оставляют мою ключицу, касаясь моей шеи, пока его горячее дыхание не щекочет мое ухо, вызывая сильную дрожь, пронизывающую меня.

«Моя», — шепчет он. «И я ничего так не люблю, как разрушать все, что у меня есть».

Мой мозг все еще настолько погружен в туман похоти, который вызывает во мне его глубокий предупреждающий голос, что я не понимаю, что он двигается, пока к моему желанию не добавляется укус боли, когда он касается кожи под моим спортивным бюстгальтером.

«Себ», — я задыхаюсь, когда мои глаза смотрят на то, что он делает.

Лезвие его ножа под тканью моего бюстгальтера, готовое срезать его с моего тела.

«Скажи мне „нет“, Чертовка. Я вызываю тебя.»

Я вызывающе вздергиваю подбородок, и он ухмыляется. «Пошел ты, Себ».

«Нет, единственный, кого трахают здесь сегодня вечером, это ты».

Я моргаю, смахивая дождевую воду с глаз, и в эту долю секунды он двигается, ткань вокруг меня раздвигается, оставляя меня открытой для него.

«О, черт возьми, Чертовка. Я люблю, чтобы мои игрушки были красивыми, прежде чем я их испорчу. И я думаю, что сломать тебя будет самой сладкой, блядь, пыткой».

Моя спина выгибается, когда его горячая рука опускается на мою обнаженную грудь. Я дергаю его за крепкую хватку на своих запястьях, пытаясь освободиться, ударить его или притянуть его ближе, я не уверена, но это действительно не имеет значения, потому что его хватка на мне слишком сильна.

«Себ», — кричу я, когда он так сильно сжимает мой сосок, что, клянусь, я чувствую это в своем клиторе. «О черт». Он крутится, и это чертовски жжет, но, черт возьми… «Черт…» Мои бедра вращаются, мои бедра трутся друг о друга, мне нужно больше.

«Я был прав. Так чертовски красиво разваливаешься подо мной, Чертовка».

«Извлеки из этого максимум пользы. Ты этого больше не увидишь».

«Ты полна дерьма, Дукас». И просто чтобы доказать свою точку зрения, он наклоняет голову, обводя мой сосок кончиком языка, лакая и меня, и дождевую воду, которая все еще льется на нас обоих.

«Пожалуйста». Мольба срывается с моих губ прежде, чем я успеваю проглотить ее.

Его глаза вспыхивают желанием. Как раз в тот момент, когда громкий раскат грома пронзает воздух вокруг нас, он втягивает мой сосок в свой пылающий рот и кусает.

«Да», — кричу я, все к югу от моей талии напрягается из-за моего предстоящего освобождения от этого единственного действия.

«Ты хочешь кончить, Чертовка?» — спрашивает он, немного смещаясь, давая мне понять, что я не единственная, кто получает дурной кайф от этого маленького свидания.

«Что ты об этом думаешь, придурок?» Я шиплю, когда становится ясно, что он закончил дразнить меня.

«Я думаю…» Он садится так высоко, как только может, все еще прижимая мои руки к грязи. Они начинают тонуть, их поглощает холодная, грязная земля над моей головой.

Я хочу заботиться о себе. Я действительно хочу. Но я не могу найти это в себе, когда он прикасается ко мне, извергая на меня свою ненависть. Это творит сумасшедшую хрень с моими внутренностями. Возможно, я не хочу признавать, что это за трепетания, потому что я почти уверена, что только очень опытный психиатр смог бы их расшифровать, но черт возьми, если я не хочу, чтобы они продолжались.

«Я думаю, что только один из нас получит то, что мы хотим сегодня вечером». Его свободная рука перемещается к талии, и я наблюдаю, как он расстегивает ремень и неловко спускает мокрую ткань его штанов достаточно, чтобы освободить его член.

Мой рот наполняется слюной, когда он обхватывает себя пальцами, слегка приподнимаясь, так что он нависает над моей грудью.

Я наблюдаю, как он бесстыдно гладит себя в течение долгих минут, мои бедра трутся друг о друга в жалкой попытке притупить непрекращающуюся пульсацию моей киски. Но это не поможет. Ничто, кроме его прикосновений, его рта, его члена, не даст мне того, что мне нужно. Просто обидно, что я уже боюсь, что этого не произойдет.

Оторвав взгляд от его члена, я смотрю вверх, пока не нахожу его почти темные глаза, которые сверлят мои с холодным и нечитаемым выражением глубоко внутри.

Мышцы его шеи напряжены, а челюсть сжата, когда он отдается наслаждению.

Мои пальцы сгибаются. Я медленно теряю чувствительность к ним из-за холода и его жесткой хватки, но более того, я просто хочу прикоснуться к нему, почувствовать его твердую длину под ними и посмотреть, как он кончает от моей собственной руки.

Вслух не произносится ни слова, но я читаю не одно из его безмолвных предупреждений, когда его оргазм начинает приближаться и его маска начинает немного сползать.

Чистая нефильтрованная ненависть смотрит на меня сверху вниз. Это такое странное зрелище, смешивающееся с движением прямо над моими сиськами. Он может ненавидеть меня, но очевидно, что он хочет меня так же сильно, как и я его.

Я не должена. Я должна хотеть Тоби. Черт возьми, даже Тео. Оба они, по крайней мере, проявили ко мне немного порядочности с тех пор, как я появилась в Найтс-Ридж в понедельник, в отличие от парня, который сейчас дрочит на пике своей ненависти ко мне.

Это полный пиздец. Это неправильно.

Так почему, черт возьми, это кажется таким правильным?

Его тело сжимается, и мои губы приоткрываются, когда я сажусь в первом ряду, чтобы насладиться удовольствием, которое охватывает его лицо за секунды до того, как струи его горячей спермы попадают на мою холодную, покрытую дождем грудь.

Как только он заканчивает, он отодвигается и наклоняется надо мной, вытаскивая что-то еще из кармана.

«Улыбнись, ты, грязная шлюха. Держу пари, папочка был бы рад узнать правду о своей драгоценной маленькой принцессе.»

«Гребаная пизда», — рявкаю я, вырываясь из его объятий, пока он делает фото за фото меня, покрытую его спермой, насквозь мокрую и покрытую запекшейся грязью. Можно с уверенностью сказать, что я выглядела и лучше.

«Начни снова копаться в моей жизни, Чертовка, — предупреждает он, — и не только мы двое будем знать, что произошло здесь сегодня вечером. Весь Найтс-Ридж, твой отец, твои друзья в Розвуде…»

Мои брови сходятся вместе при его упоминании о моем прошлом.

«И я тот, кто копает?»

Он наклоняется ближе, его опьяняющий аромат наполняет мой нос и вновь разжигает мое желание.

«Отвали, Чертовка. Тебе не понравится то, что ты найдешь, если будешь продолжать в том же духе».

Мои губы приоткрываются, чтобы возразить, но он отстраняется, свирепый взгляд на его лице заставляет меня забыть о своих словах.

«Тебе следует пойти домой. Ты гребаный беспорядок».

В ту секунду, когда он отпускает меня, мой первый инстинкт — потянуться к нему, но мне удается остановиться, прежде чем я опозорюсь.

Не сказав больше ни слова, кроме одного взгляда в сторону надгробия своей сестры, он уходит через кладбище, еще один раскат грома эхом отдается вокруг меня, когда он исчезает.

«Черт возьми», — выдыхаю я, отталкиваясь от земли и натягивая на себя промокшую толстовку.

Поднимая колени, я опускаю голову на руки и сразу же осознаю свою ошибку.

«Черт. Блядь. ЧЕРТ», — кричу я, усугубляя ситуацию, пытаясь стереть грязь со своего лица. «Я, БЛЯДЬ, НЕНАВИЖУ ТЕБЯ», — кричу я ему вслед, надеясь, что он достаточно близко, чтобы услышать меня.

Мое сердце колотится, а желудок сводит, когда я думаю о том, что он только что сделал со мной. То, как он прикасался ко мне, использовал меня, унижал меня.

Мне должно быть противно. Он обращался со мной не более чем как со шлюхой, в которой он меня обвиняет.

Но мне это понравилось. Черт, я хотела большего. Я все еще хочу.

Моя пизда все еще скользкая от желания, отчаянно желающая что-то почувствовать, что угодно.

И я точно знаю, что если бы он прямо сейчас развернулся и вернулся, я бы позволила ему сделать это снова.

Что именно это говорит обо мне?

Поднимаясь на ноги, я смотрю на себя сверху вниз и морщусь.

Он не ошибся, когда сказал мне, что я выгляжу как грязная шлюха.

Я натягиваю капюшон в надежде, что это поможет мне спрятаться, прежде чем плотнее натянуть толстовку на себя и побежать в том направлении, в котором он только что исчез.

В самую последнюю минуту я оборачиваюсь и бросаю взгляд между двумя могилами.

Насколько не повезло, что ваши отец и сестра умерли в один и тот же день с разницей в пятнадцать лет? Такого рода потерь достаточно, чтобы испортить жизнь любому. Но это нечто большее. Это больше, чем просто боль от потери того, кого ты любишь.

Я прищуриваюсь на дату смерти отца Себа. Себ был всего лишь ребенком. Точно таким же, каким я была, когда потеряла свою маму.

Может быть, у нас двоих действительно есть что-то общее.

Горький смех срывается с моих губ при этой мысли. Не похоже, что мы когда-нибудь сблизимся из-за такого дерьма. Ясно, что единственная связь, которая когда-либо будет между нами, — это та жгучая, наполненная похотью ненависть, которая между нами происходит.

Может быть, если я просто трахну его еще раз, это выведет это из наших обоих систем.

Мои бедра снова сжимаются вместе. Пульсация между ними уменьшилась, но она все еще очень сильная. И это только усиливается еще раз, когда я вспоминаю, как он кончал на мои сиськи, словно заявляя на меня какие-то первобытные права.

Что ж, он может сразу же отвалить. У меня нет намерения становиться чьей-либо собственностью. Особенно такому высокомерному и тщеславному ублюдку, как он.

С высоко поднятой головой и той ложью, которую я только что сказала себе, все еще крутящейся в моем мозгу, я выхожу с этого кладбища, мои кроссовки хлюпают, а тело дрожит, наконец, уступая холоду.

К тому времени, как я обхожу дом с задней стороны в надежде проникнуть внутрь, мои зубы сильно стучат, а пальцы на руках и ногах немеют от ледяного ветра.

Снимая кроссовки, я выбрасываю их прямо в мусорное ведро и направляюсь в тепло дома.

«Стелла, это ты?» _папа зовет в ту же секунду, как я открываю заднюю дверь.

Конечно, он сейчас здесь.

Я закатываю глаза от такого совпадения. Когда я увидела, что подъездная дорожка пуста, я вздохнул с облегчением. Кажется, я слишком рано расслабилась.

«Да. Я была на пробежке под дождем,» — лгу я. «Дай мне принять душ, и я вернусь».

«Хорошо, милая».

На моих губах играет улыбка, на которую он даже глазом не моргнул.

Когда мы провели несколько месяцев в Неваде, я обычно выбегала на улицу, как только видела хоть одну каплю дождя, и оставался там насквозь мокрой, пока не падала последняя капля.

Это было мое счастливое место. Папа обычно наблюдал за мной из кухонного окна, если он был дома, когда это случалось, и смеялся надо мной, как будто я была полным идиотом. Он часто шутил, что мои британские корни текут по моим венам вместе с тем, как сильно я люблю дождь.

Тогда я так и не поняла по-настоящему, что он имел в виду. Но сегодня вечером, несмотря на то, что сейчас я отмораживаю задницу и покрыта грязью, это то, о чем я мечтала, когда у нас были бесконечные дни палящей жары. Себ, грязь и его нож — это просто дополнительное преимущество.

Я останавливаюсь на полпути вверх по лестнице, когда меня осеняет мысль.

Неужели он только что испортил мне дождь?

Мудак.

Я сбрасываю мокрую одежду, проходя через ванную, чтобы разобраться с этим позже, и, повернув ручку, встаю под душ. На несколько секунд меня обдает ледяной водой, но я почти этого не чувствую. В ту секунду, когда она начинает нагреваться, мне становится так чертовски хорошо.

Я стою там, позволяя потоку воды смыть ошибки ночи вместе с грязью и доказательствами его извращенного энергетического трипа, которые остаются на моей коже.

К счастью, когда я возвращаюсь к папе с мокрыми волосами и завернутая в самый теплый свитер, который смогла найти, он не видит ничего, вызывающего беспокойство. Он просто начинает проверять меня, прежде чем сбросить не такую уж шокирующую бомбу, что он собирается уехать на выходные. Тот факт, что он был здесь несколько раз на этой неделе, — это больше, чем я ожидала.

«Может быть, ты могла бы пригласить кого-нибудь из друзей или что-нибудь в этом роде», — предлагает он, потягивая виски из стакана.

Я прищуриваюсь, глядя на него.

«Друзья?» Я спрашиваю.

«Да. Мы остаемся здесь, Стелла. Это безопасно — сближаться с людьми». Он пронзает меня взглядом.

«Мы посмотрим». Я делаю пару шагов из гостиной, более чем готовая сбежать, если бы этот маленький разговор был просто о том, чтобы дать мне обещания, в которые у меня нет причин верить, что он сдержит.

«Я знаю, что ты думаешь, Стел. Но это наш дом».

Я не знаю, холод ли это или влияние Себа, но я делаю то, что почти никогда не делаю со своим отцом.

«Ну, как насчет того, чтобы ты заставил меня почувствовать это и поделился некоторыми секретами? Ты держал меня взаперти в этом доме неделями, когда мы только переехали, а теперь ты более чем счастлив, что я бегаю под дождем? Что изменилось? Черт, к черту это… а чем ты на самом деле занимаешься, папа?»

«Эстелла», — предупреждает он, мгновенно заставляя меня снова почувствовать себя шестилетней девочкой.

«У меня такое чувство, что я даже не знаю, кто я», — говорю я, сразу же слыша слова Себа в моем ухе, сказанные ранее сегодня вечером.

«Не будь такой нелепой».

Его слова — как красная тряпка для быка. Мой гнев бурлит быстрее, чем я могу сдержать.

«Нелепо? Ты думаешь, это я веду себя нелепо? Как ты не видишь, как это расстраивает? Я уже отпускала все это раньше, потому что доверяю тебе, но это безумие. Скажи мне кое-что, папа. Скажи мне что-нибудь реальное.» Я развожу руками, чувствуя себя совершенно безнадежной.

Я ненавижу, что Себ достал меня. Но я сыта по горло всеми этими секретами и всякой ерундой.

Мы пришли сюда не просто так. Очень веская причина, и раньше мне этого было достаточно. Но не сейчас. Теперь я хочу немного правды, чего-то реального.

Папа опрокидывает содержимое своего стакана и встает. Он высокий, его фигура широкая. Для мужчины его возраста он все еще очень хорош собой и обладает потрясающим телом, благодаря регулярным тренировкам Кэлвина. Любой женщине повезло бы заполучить его. Так почему же у него никогда ее не было? Почему он, кажется, даже не хочет этого? Или мужчина. Черт, мне насрать, что он на самом деле гей.

Может быть, в этом и есть большой секрет.

Нет. Я выбрасываю эту мысль из головы. Это больше, чем его сексуальные предпочтения.

Он не останавливается, пока не оказывается прямо передо мной.

Протянув руку, он обхватывает мою щеку своей теплой ладонью.

«Ты — самая важная вещь в моей жизни, Стелла. Все, что я делаю, — это для того, чтобы обезопасить тебя и обеспечить твое будущее».

«Папа», — вздыхаю я, наклоняясь навстречу его прикосновениям. «Я ценю это, действительно ценю. Но мне нужно больше. Пожалуйста. Переезд сюда, это было…» Сложно. «Отличается от всех остальных раз. Я не знаю, кто я здесь».

«Тебе не понравилось подбадривание сегодня вечером?» Его рука соскальзывает с моего лица, оставляя во мне ощущение холода.

«Дело не в подбадривании. Дело даже не в школе. Это обо мне. Это о нас. Наша семья, наши жизни.»

Он глубоко вздыхает, на его лице появляется измученное выражение, которое я нечасто вижу.

«Когда мы только приехали сюда…» — начинает он, поднимая руку к волосам и откидывая их со лба, как будто нервничает. Это не может быть хорошо. Гален Дукас никогда не нервничает. Когда-либо. «Есть некоторые люди из моего прошлого, которые не хотят, чтобы я был здесь. И, в свою очередь, я беспокоился о тебе.»

«Я? Никто не будет заботиться обо мне. Я не имею никакого отношения к твоему прошлому.»

«Милая…» Он вздыхает еще раз. «Я связан с некоторыми опасными людьми. Безжалостные люди, которые, не задумываясь дважды, делают все необходимое, чтобы исправить некоторые ошибки.»

Мой лоб морщится, когда я смотрю на него, мое сердце замирает в груди.

«Правильно. Я не знаю, почему я беспокоилась.»

Развернувшись на каблуках, я стремительно убегаю от него, разъяренная тем, что он хоть раз не может просто дать мне прямой ответ.

Неужели он не думает, что я разобралась в этом дерьме? У нас есть команда безопасности, черт возьми. Я не думала, что он мать долбаная Тереза.

Я хлопаю дверью, чувствуя себя капризным ребенком, который не добился своего, и бросаюсь на кровать.

Стойкий запах Тоби с прошлого вечера поражает меня, и у меня возникает желание позвонить ему. Что-то подсказывает мне, что он бы понял.

Я сомневаюсь в себе секунд десять, прежде чем достаю сотовый со дна сумочки и нахожу его номер.

Откинувшись на спинку кровати, я подношу его к уху, когда раздается звонок.

Мой желудок трепещет, когда звонок соединяется, но на другом конце возникает суматоха, прежде чем линия обрывается.

«Тогда ладно», — бормочу я себе под нос, опуская мобильник.

Я смотрю на экран, ожидая, что он перезвонит, но там по-прежнему жутко тихо.

Эмоции подступают к моему горлу, и слезы обжигают глаза.

Согнув ноги, я обхватываю их руками и кладу голову на колени.

Так или иначе, я был одинока большую часть своей жизни, но никогда раньше не чувствовал себя такой одинокой.

Это моя собственная вина. Я позволил себе нуждаться в людях в Розвуде, и теперь я жажду этой связи, той дружбы, без которой обходилась все эти годы.

Я думаю об Эмми и Калли. Черт, даже Тео всплывает у меня в голове, когда я отказываюсь позволить некоему темноволосому парню со злым умыслом в глазах снова проникнуть в мои мысли. Может ли кто-нибудь из них оказаться тем, что мне нужно?

Натянув на себя простыни, я лежу там, а мысли проносятся в моей голове со скоростью миллион миль в час.

Я измотана, но сон, кажется, ускользает от меня, мое тело с радостью позволяет моему мозгу продолжать дразнить меня до поздней ночи.

Я понятия не имею, который час, когда раздается тихий стук в мою дверь, но я не реагирую. Я не в том месте, чтобы снова разговаривать со своим отцом, когда я знаю, что все, что он собирается сделать, это солгать мне в лицо.

Через несколько секунд он приглашает себя внутрь. Свет из коридора заливает мою комнату, но я все еще не двигаюсь. Я стою к нему спиной и сосредотачиваюсь на том, чтобы мое дыхание было ровным.

«Я хотел бы рассказать тебе все, детка», — шепчет он, заставляя мое предательское тело содрогнуться от эмоций в его голосе. «Но я в ужасе от того, что ты подумаешь, когда узнаешь правду».

Я лежу там, моя голова борется сама с собой. Часть меня хочет перевернуться и потребовать большего, но другая часть слышит боль, страх в его голосе, и это, наконец, побеждает.

«Мне жаль, милая».

Только когда он уходит, и моя дверь снова закрывается, я выдыхаю, о чем не подозревала, что сдерживала дыхание, и слезы, с которыми я боролась, наконец-то проливаются.

И когда я, наконец, теряю сознание, это потому, что я плакала, пока не уснула.