Змей-искуситель

Глава 15

Примирение между Эдди и ее матерью не состоялось, и жизнь в Долине снова вошла в свою непривычную колею. Ни Якобек, ни я больше не отважились вспоминать о том, что едва не произошло в Вашингтоне. Нам обоим казалось просто неприличным быть счастливыми, когда несчастливы наши дети. Потом возобладали более разумные мысли, и я сказала себе, что Эдвина спасла нас. Ни Якобек, ни я не смогли бы найти благополучного выхода из сложившейся ситуации. Якобек не был фермеромсадоводом. Я была и навсегда им останусь. Он двадцать лет ездил по миру и жил запасами своего вещмешка. А я приросла корнями к одному месту.

Но относиться лучше к Эдвине я не стала. Всетаки она отняла у нас эту ночь.

Якобек ничего мне не сказал, да и не обязан был ничего говорить. Он с мрачной решимостью грузил яблоки, командовал последней осенней стрижкой газонов, вставал на заре и возвращался поздно вечером. Он работал больше любого на ферме, за исключением меня, и произвел неизгладимое впечатление на моих родственников. Но Якобек работал не для того, чтобы расположить их к себе. Он делал это для того, чтобы забыть ту ночь, которую мы упустили. Я занималась тем же самым.

Обычно во время осеннего сезона «Ферма Хаш» принимала в будние дни по пятьсот посетителей, две тысячи по субботам и тысячу по воскресеньям. Благодаря свалившейся на нас известности ферму посещали около двух тысяч ежедневно и по пять тысяч каждую субботу и каждое воскресенье. Прибыли оказались огромными, работа — невероятно тяжелой. Мэри Мэй, которая до сих пор избегала Якобека и все еще злилась на меня, продолжала играть свою роль в этом шоу, эксплуатируя известность Эдди Джекобс Тэкери. Эдди не обращала внимания на свою популярность, оборачивающуюся прибылью для фермы. Дэвис мрачно делал вид, что ничего особенного не происходит, и по вечерам часами сидел за компьютером в их с Эдди спальне. Они оба разрабатывали бизнесплан, который, по их мнению, должен был вывести нашу ферму на новую орбиту в следующем тысячелетии. Днем Дэвис грузил кондитерские изделия в грузовики, пока Эдди делала пончики, пироги и яблочную соломку. При этом ее по утрам тошнило, но она завоевала расположение всех моих родственников. Она оказалась доброй и умной девушкой.

Об Эдди много говорили в округе Чочино, и, несмотря на все мои усилия лишить наши отношения финансовой подоплеки, благодаря ей в кассу потекли деньги.

— Я ничего не имею против того, что мое имя приносит вам прибыль, — мягко сказала мне Эдди. — Это само собой разумеется.

— Но я возражаю! — ответила я. — Ты моя невестка…

Эдди обняла меня, а я обняла ее.

Влияние Эдди на жизнь округа дошло до меня в полной мере на ноябрьском заседании торговой палаты округа Чочино. Оказалось, что наши ресторанчики, небольшие гостиницы и все магазины удвоили свои доходы благодаря любопытным, желавшим своими глазами посмотреть на дочь президента США.

Таким образом, Эдди получила ключи от нашего округа — вместе с грамотой в рамке, в которой жители округа благодарили ее за то, что она открыла нас всему миру.

— Вы оказали мне высокую честь, — с милой улыбкой сказала Эдди двум сотням жителей округа, собравшимся в церкви, — но я всего лишь делала пончики.

Все засмеялись и зааплодировали, а Дэвис просиял. Люсиль и ее команда наблюдали за происходящим с хоров, словно вооруженные ангелы. Якобек в вельветовых брюках и коричневой кожаной летной куртке сидел рядом со мной, ловя на себе любопытные и недоброжелательные взгляды. Когда Бернард Далиримпл, мой друг и бизнеспартнер, мужчина приятный, умный, но маленького роста, нагнулся ко мне и прошептал:

— Ты отлично выглядишь, позвони мне, — Якобек медленно повернулся и уставился на него.

Бернард сел на свое место и громко сглотнул. И, да поможет мне господь, я была этому рада.

Чем больше я влюблялся в Хаш, не слишком надеясь на то, что нам удастся преодолеть каньон семейных обязанностей и бремя примеров для подражания, каковыми мы пытались выглядеть, тем больше мне хотелось сфотографировать ее. Одной фотографии, спрятанной в моем бумажнике, мне было недостаточно. Хаш была такой… Я долго вспоминал и всетаки вспомнил немного старомодное слово «щедрая». Мне всегда нравился язык старых книг, галантные разговоры, элегантные, вежливые выражения. Я попрежнему пытался спастись от холода, воздвигая вокруг себя стены из цинизма и невозмутимости. Но я знал, что рано или поздно, когданибудь или сейчас, мне придется открыться для чегото или когото невероятно теплого. Хаш…

— Что ты делаешь? — спрашивала она в амбаре, в саду, а иногда окликала меня с крыльца дома.

— Фотографирую тебя. Я фотографирую здесь всех и все. Но ты — моя любимая модель. — Я помолчал. — Ты и козленок.

Мы могли шутить над самими собой, и это очень облегчало нашу жизнь.

В ту субботу я накрыл пару подростков, пытавшихся украсть козленка, который стал самым близким моим другом. Я назвал его Рэмбо. Они как раз запирали его в багажнике «Лексуса», когда я их застукал.

— Да ладно тебе, пижон! Мы просто хотели чтонибудь на память из президентской коллекции, — сказал тот, что был у них за старшего.

Я тряхнул его достаточно сильно, так что у него клацнули зубы, отобрал ключи, выпустил Рэмбо на волю и отправил парочку к брату Хаш.

— Никто не смеет воровать наших коз! — побагровел Логан и потащил ублюдков за собой искать их мамочку.

Я отнес Рэмбо обратно к дому на руках и запер его на задней веранде, оставив миску с водой и буханку яблочного хлеба.

— Не спи, вонючий сукин сын, — сказал я ему и отправился обратно к Амбарам. От меня несло, как от марафонца, вывалявшегося в козьем навозе.

Рэмбо прожевал дыру в два фута в сетчатой двери задней веранды и нашел меня в открытом павильоне, где я прогуливался среди прилавков.

— Якобек, твой приятель вернулся! — крикнула мне одна из Макгиллен, прикрывая рот рукой, чтобы не рассмеяться, и все захохотали.

Я нашел веревку, сделал Рэмбо ошейник и поводок, а конец привязал к поясу.

— Это тренированный сторожевой козел, — объявил я.

Маленький мерзавец выступал на поводке с такой гордостью, словно пудель на собачьей выставке.

Каждое воскресенье вечером Хаш собирала всю свою команду, и они выбирали лучшего работника. Призом был бесплатный ужин в ресторане гостиницы «Яблочная долина», которая стояла на берегу небольшого озера за Далиримплом, и значок в виде красного яблока с золотой звездочкой в центре. Некоторые работники носили по десятку таких значков на форменной одежде или на бейсбольных кепках.

В это воскресенье я заработал значок за спасение Рэмбо.

— Просто улыбайся и веди себя так, будто очень доволен, — негромко приказала Хаш, вручая мне перед всеми значок.

Она не ожидала, что я последую их глупой традиции и приколю его. Но я приколол значок к нагрудному карману рубашки.

— Это большая честь, — сказал я. — Мой козел и я благодарим вас.

Все зааплодировали, а Хаш улыбнулась мне с такой щедростью, как улыбалась всегда, когда ее удавалось приятно удивить. Я пригласил ее разделить со мной призовой ужин. На следующий день вечером мы сидели за столиком над маленьким озером, говорили обо всем и ни о чем, и нам казалось, что мы обнимаем друг друга, даже не касаясь. Мы приехали обратно на ферму, и между нами бушевало такое пламя, что оно согрело холодную осеннюю ночь.

Дэвис и Эдди сидели на передней веранде, завернувшись в одеяло, и ждали нас.

— Вы, ребята, нарушили комендантский час, — сухо прокомментировал Дэвис.

Хаш ушла спать в отвратительном настроении, и вечер закончился.

Но господь свидетель, у меня никогда не было такого прекрасного вечера!

Звали их Маркус, Саймон и Билл. Три молодых человека из Гарварда, с которыми Дэвис подружился еще на первом курсе. Последние несколько лет эта троица постоянно наведывалась в Долину вместе с моим сыном, и дорога в округ Чочино была им хорошо известна. Все трое были самоуверенные и буйные, но добросердечные. Поэтому, когда в пятницу вечером они приехали на старом синем пикапе, размахивая бутылками с шампанским и крича, что Дэвису пора наконец отпраздновать мальчишник в Атланте, я всех их крепко обняла.

Но Эдди не проявила должного понимания. Она набросилась на Дэвиса на кухне, где за большим столом сидели мы с Якобеком, потягивая вино перед ужином и делая вид, что не слушаем.

— Ты собираешься идти с ними в стриптизбар? — требовательно спросила Эдди.

Дэвис уставился на нее с открытым ртом.

— Нет. Последний раз я был там… В общем, это было задолго до того, как я встретил тебя. Почему тебе в голову пришла такая мысль?

Эдди пожала плечами:

— Значит, вы все вчетвером отправитесь в обычный бар и напьетесь?

— Мы заедем в один из клубов в Бакхеде, поужинаем и выпьем пива.

— Вы напьетесь! — настаивала Эдди. — Ты напьешься и будешь делать вид, что ты не женатый мужчина и не будущий отец. Ты будешь делать вид, что это не тебе приходится оберегать и защищать беременную жену, которая чувствует себя одинокой и несчастной; жену, которая несколько недель не разговаривала со своей матерью; жену, которая отлично понимает, насколько тебе не нравится вся эта известность жену, которая именно сейчас чувствует себя брошенной.

— Брошенной? Да на тебя смотрит весь мир! Ты местная героиня. Моя мать делает для тебя домашнее яблочное пюре, а она не для всякого станет его делать.

— Ты уходишь от разговора! Ты едешь в Атланту, чтобы ходить по барам, пить, курить и разглядывать девушек, стройных девушек, которых не тошнит каждое утро. Конечно, зачем тебе смотреть на беременную жену!

Эдди заплакала и убежала наверх.

Дэвис выглядел совершенно сбитым с толку.

— Я только хочу выпить пива с друзьями…

— Ты говоришь с беременной женщиной, в которой бушуют гормоны, — сказала я. — В этой битве тебе никогда не выиграть. Давай я приготовлю чтонибудь для тебя и твоих друзей. Куплю выпивку и сигареты. Устройте вечеринку здесь. Пригласи на нее и Эдди тоже. — Мои воспоминания о жизни беременной жены, чей муж всегда в отъезде, не позволили мне встать на сторону сына.

— Нет, я поеду в Атланту! Почему я не могу провести время с моими друзьями, которые знали меня еще до того, как я превратился в национальное посмешище и игрушку СМИ?! Тем более что у меня сегодня день рождения. — Дэвис закрыл глаза, сделал глубокий вдох и посмотрел на потолок, словно разговаривал с Эдди в комнате над нами. — Я поеду, потому что моей жене следовало бы доверять мне! — Потом он сердито взглянул на меня. — А ты, мать, должна научить ее верить мне. Ты ведь всегда доверяла папе, хотя его часто не бывало дома.

Я не отрывала глаз от бокала, стараясь подобрать верные слова, солгать удачно. И тут Якобек неожиданно пришел мне на помощь:

— Хочешь, я поеду с тобой? Буду твоим наемным шофером. Пошпионю за тобой ради Эдди. Прослежу, чтобы ты вел себя как следует. — Его губы дрогнули. Это могло быть улыбкой или чемто совсем другим. У Якобека никогда толком не поймешь.

— Забудьте об этом, полковник. Мне не нужна дуэнья. Или телохранитель.

Я подняла глаза на сына.

— Ты часто спрашиваешь, как поступил бы твой отец. И я скажу тебе, что бы он сделал сейчас. Он бы подумал о чувствах своей жены. Большой Дэви пригласил бы двоюродного брата жены пойти вместе с ним, просто чтобы она была счастлива. Он бы пошел на компромисс.

Я попала в цель. Дэвис задумался, потом кивнул Якобеку:

— Считайте себя приглашенным, полковник. Я поднимусь наверх и скажу Эдди.

После того как он вышел из кухни, я снова уставилась на свой бокал. Я услышала, как звякнул бокал Якобека, когда он отставил его в сторону.

— Хорошо соображаешь, — одобрил он, поднявшись.

Я посмотрела на него устало, мрачно.

— Прошу тебя, поезжай с ними и присмотри за моим сыном. То, что так поступил бы его отец, — это фантазия. Но пусть Дэвис в нее верит.

Якобек коснулся моей щеки пальцем, вытер слезинку и кивнул.

Мне и в голову не приходило играть роль отца для Дэвиса. Я был готов поклясться: он не желает признавать, что какойто другой мужчина, кроме Большого Дэви, может занять место в сердце его матери. Да я и сам вел бы себя так же, если бы моя мать была жива. Так что я дал Дэвису большое послабление.

Бар назывался «Гонщики», и это название сияло над входом большими золотистыми неоновыми буквами. Обстановка могла послужить рекламой для Национальной ассоциации любителей гонок — плакаты, афиши и несколько папоротников в горшках, чтобы произвести впечатление на редко посещающих это заведение женщин. Бар располагался на главной улице в Бакхеде, районе Атланты, который из спокойного места для людей со «старыми» деньгами превратился в шумное пристанище нуворишей. Холодным ноябрьским вечером рабочей недели толпа была совершенно ручной — студенты, футболисты, несколько продюсеров рэпмузыкантов в тяжелых платиновых цепях и кучка хорошеньких девушек, старавшихся выглядеть как Бритни Спирс. Я сел один за маленьким угловым столиком, пил чтото темное и ирландское и читал книгу, которую взял в библиотеке Хаш, под названием «Яблоки. История самого древнего фрукта на земле». Я был поглощен главой о прививках, когда какойто пьяный паренек, годившийся мне в сыновья, подошел ко мне и проорал, пытаясь перекричать музыку;

— Господи, мужик, ты читаешь здесь о яблоках? И он захохотал.

В это время Дэвис сидел со своими приятелями у противоположной стены. Он жевал десятидолларовый гамбургер, потягивал шестидолларовое пиво и выглядел совершенно несчастным. Его приятели достаточно напились, чтобы не обращать на это внимания. Они с увлечением следили за гонками на экране огромного телевизора.

В общем, вечер проходил совершенно спокойно, пока приятелям Дэвиса не пришла в голову мысль отправиться в более интересное место.

— Подгоните «Мерседес», любезный Дэвис, — обратился ко мне парень по имени Маркус, похлопав по плечу пухлой рукой.

Приятель Маркус был похож на маленького черного Будду в очках. Он был родом из НьюЙорка и изучал в Гарварде право. Приятель Билл был тощим лютеранином со Среднего Запада и изучал экономику. Приятель Саймон был единственным евреем, который в родном городе в Калифорнии выиграл чемпионат штата по борьбе. Он тоже изучал экономику.

— Да, подгоните, Дживс, любезный, — подхватили остальные трое.

Они мне нравились. Они были безобидными, веселыми и не собирались никого обижать. Я чувствовал себя столетним сержантом рядом с новобранцамимолокососами.

— Заткнитесь и постарайтесь не пердеть по дороге в машину, ослы.

В ответ я получил:

— Так точно, сэр, господин полковник, сэр.

Отсалютовав мне неприличным жестом, они, спотыкаясь, побрели к боковому выходу. Парни были такими пьяными, что забыли Дэвиса, который остался расплатиться по счету.

— Следуй за своим взводом и проследи, чтобы их не уронили, — сказал я ему. — Я расплачусь. С днем рожденья.

— Чего в нем хорошего? Моя жена на меня злится, у меня нет больше ничего общего с моими приятелями, а моя мать только и ждет, чтобы я признался, что напрасно оставил колледж и вернулся домой.

— Устал грузить поддоны с яблочными пирогами, чтобы заработать на жизнь?

— Нет, я устал от того, что моя мать не принимает меня всерьез как наследника семейного бизнеса! На прошлой неделе я отдал ей десятилетний план развития компании, а она сказала: «Очень интересно, я обязательно просмотрю. Не мог бы ты к девяти утра почистить и установить новые котлы для варки карамели?» Я представил ей докторскую диссертацию по управлению малым бизнесом, а она вручила мне щетку для мытья котлов!

— А ты не замечал, что твоя мать всегда в работе? Что она засыпает вечерами перед камином с грелкой на плече? Что она приходит в офис еще до рассвета? Присмотрись к тому, что она пытается тебе показать, Дэвис. Она работает, как лошадь. Вероятно, она отмыла больше карамельных котлов, чем ты сможешь сосчитать. Ты готов трудиться так же тяжело? Ты настолько любишь ферму? Вот что она хочет знать.

— Я вижу, вы внимательно следите за распорядком дня моей матери. Особенно за тем, когда она отправляется в постель и когда встает. Отвалите, полковник! Многие мужчины пытались подобраться поближе к моей матери, но она проигнорировала их всех. В ее глазах никто не может сравниться с моим отцом. Так что не пытайтесь обмануть меня или ее. Ваши мотивы мне ясны, и если вы…

— Эй, смотрите, это же он! — крикнул ктото. — Точно, это он. Эй, ведь это ты муж Эдди Джекобс? Привет, мистер Джекобс!

Кругом захохотали.

Мы с Дэвисом медленно повернулись и увидели группу студентов в форме местного университета, среди них был и тот молодой идиот, который обсмеял мою книгу.

— Они не стоят внимания, — негромко сказал я. — Уходим. Немедленно.

— Нет! Люди смеются надо мной уже несколько месяцев! Во всяком случае, здесь мне это сказали в лицо.

— Нет никакого смысла драться со свиньей. Ты испачкаешься, а свинья получит удовольствие. Так говорит твоя мать. Идем.

— Не вмешивайтесь! И не цитируйте слова моей матери!

— У тебя беременная жена, которой незачем видеть тебя с выбитыми зубами. Слова — это пустое. Принимай оскорбления как мужчина.

— Черт побери, не учите меня, как принимать оскорбления, и не говорите мне, как мне следует жить! Откуда вам знать, что нужно жене? Вы обращаетесь с женщинами так, словно выполняете задание сил специального назначения — молниеносно выдвигаетесь на передний план, исправляете положение, быстро отходите на исходные позиции. И не говорите мне, как поступают мужчины! Мой отец был мужчиной, он знал, что люди смотрят на него снизу вверх, и он заботился о нас. Он стремился прожить свою жизнь так, чтобы его имя значило хоть чтото для людей. У вас нет сердца, чтобы быть таким человеком, как он!

Дэвис направился к студентам. Я обдумал, как мне поступить, и решил некоторое время держаться в стороне. Признаться, он здорово меня разозлил.

— Моя фамилия Тэкери, — сказал им Дэвис, и в его голосе неожиданно зазвучал акцент жителя гор. — И если вы, гиганты мысли, не в состоянии это запомнить, то это ваша проблема, а не моя!

— Не злись, парень. Ты знаменит, только и всего. Ты трахаешь дочь президента. Слушай, а задница у нее меньше, чем у мамаши?

На этом разговор окончился. Дальше замелькали кулаки.

— Ники, ты же обещал о нем позаботиться!

Эдди гневно смотрела на Якобека, прикладывая мокрое холодное полотенце к кровоточащим губам моего сына. Мы сидели в кухне. Окровавленная ледяная вода капала на пол. Я осторожно приложила два пакета со льдом к вытянутым рукам Якобека. Если не считать сбитых до крови, опухших костяшек пальцев, на нем больше не было никаких следов драки. У Дэвиса наливался багрянцем синяк под глазом, рот был разбит.

— Я оказался рядом с ним после первых двух ударов. Больше его никто не коснулся, — ответил Якобек.

— Потому что они не могли меня достать, — пробормотал Дэвис. — Я лежал на полу.

— Они его нокаутировали?! — простонала Эдди.

— Это был не нокаут, а нокдаун, — уточнил Якобек. Дэвис закашлялся.

— Без разницы. — Он покосился на Якобека, насколько это позволял заплывший глаз.

— Спасибо тебе, Ник.

— Никаких проблем.

Ник. Мы сделали шаг вперед. Я ласково посмотрела на Якобека.

— После твоего вмешательства на месте побоища остались шесть молодых людей с повреждениями различных частей тела. Ты успел вытащить оттуда Дэвиса до приезда полиции, но драка все равно не станет ни для кого секретом. Люди узнали Дэвиса. Мне следует позвонить адвокату.

Я собралась встать, но Якобек удержал меня:

— Я уже связался с хорошим адвокатом. Я позвонил ему по дороге домой.

— И кто это?

— Ал. А он позвонил генеральному прокурору.

Я опустилась обратно на стул. Я не знала, плакать мне или смеяться. Хотя мой первый адвокат Фред Карлайл уже пребывал в лучшем из миров, потягивая свое любимое виски, я надеялась, что он оценил этот момент. Позже, когда Эдди увела Дэвиса в постель, мы с Якобеком сидели друг против друга за большим столом в кухне. При слабом свете лампы под потолком я опустила разбитые руки Якобека в миску с теплой смесью яблочного уксуса и молотых табачных листьев.

— Старики уверяют, что эта смесь вытаскивает у боли жало. Так они говорят.

— А может быть, мне нужно жало.

— У тебя осталось жало, поверь мне! — Я замолчала: меня остановило серьезное выражение на лице Якобека. — Джейкоб, что тебя тревожит?

— Я нарочно позволил Дэвису нарваться на драку. Он наговорил мне всякого, поэтому я подождал, чтобы его ударили пару раз, и только потом вмешался. Прости меня.

Я опустила голову и постаралась тщательно подобрать слова.

— Никто другой просто не стал бы связываться с шестью здоровыми бугаями ради моего сына. Спасибо тебе. Тебе нечего стыдиться. Ты был с ним очень терпелив. Еще раз спасибо.

— Моя работа состоит в том, чтобы защищать людей. Я только на это и гожусь.

— У тебя все получается слишком просто. Но это не так. И ты годишься не только для этого.

Между нами повисло напряженное молчание. Якобек откашлялся.

— По дороге домой Дэвис сказал, что его отец дрался бы за него так же, как я.

Я тихонько охнула.

— Значит, он сделал тебе комплимент.

— Я не думаю, что когданибудь мы станем приятелями. Он считает, что я посягнул на территорию его отца. — Якобек многозначительно посмотрел на меня. — Дэвис говорит, что ты никогда не смотрела на мужчину дважды, так что я напрасно теряю время.

Я почувствовала, что краснею.

— Он меня идеализирует. Пару предложений я всетаки приняла, но Дэвис об этом не знает.

— Бернард Далирипмл?

— Как ты догадался? Он приятный человек, но при ближайшем рассмотрении я оказалась слишком пугающей.

Всегда заметно, когда при виде тебя глаза мужчины загораются особым светом, и этот свет возвращается к тебе и заставляет растаять. Сейчас я увидела это в глазах Якобека.

— Позволь мне самому разобраться, — сказал он. — А еще я слышал о некоем Честере Баггетте.

Я ссутулилась. Представитель штата в округе Чочино был очень набожным человеком. Но в то время он недавно овдовел и был страшно одинок — как и я.

— Я заставила его согрешить, но потом очень об этом жалела. Мы до сих пор друзья. Все, хватит. Я не хочу это больше обсуждать.

— Не все мужчины так пугливы или религиозны, — заметил Якобек.

— Но большинство мужчин хотят управлять моим бизнесом вместо меня. Они считают, что сделают это лучше. Или полагают, что я должна уделять время им, а не ферме. — Я помолчала. — А как насчет тебя? Я тебе нравлюсь?

— Я думал, это очевидно. А я нравлюсь тебе? Я вынула руки из миски и встала.

— Думаю, что это тоже очевидно. Но для нас обоих было бы ошибкой чтото менять в наших отношениях. Во многих смыслах у нас нет ничего общего.

— Ничего. Ты права.

Я сделала ему больно. Он причинил боль мне. Секунду мы смотрели друг на друга, полные сожалений, а потом оба замкнулись в себе.

— Спокойной ночи, — сказал Якобек мрачно.

— Спокойной ночи.

Выходя из кухни, я ударилась больным плечом о косяк, торопливо прошла к себе в спальню, а потом долго сидела на полу душевой кабины, обнимая колени и морщась. Я не могла больше всем сердцем полюбить мужчину. И не могла признаться ему, если бы полюбила его. Жало Дэви все еще сидело во мне.

Но я хотела Якобека. А он хотел меня. Без всякой надежды на то, что ситуация когданибудь окажется для нас простой настолько, что мы сможем дать себе волю.

Я лежала в постели, сначала свернувшись калачиком, потом вытянувшись. Я касалась себя, а через минуту уже плакала, зарывшись в подушку. Я могла только представить себе, что делает с собой Якобек в маленькой спальне над моей комнатой. Я знала, что утром мы снова будем вежливы друг с другом. Но эта ночь не забудется.

Наверху я делал именно то, что представляла себе Хаш. И я все время думал о ней.