Змей-искуситель

Глава 3

Я никому не говорила о сроке родов, чтобы скрыть тот факт, что в день свадьбы уже была два месяца как беременна. И в результате в тот дождливый ноябрьский вечер, когда родился наш сын, я оказалась одна. Мэри Мэй знала, что ребенок должен вот-вот появиться на свет, но она всю неделю присматривала за Логаном вместо меня, а кроме того, была до смерти напугана. Дэви тоже знал о приближении дня родов, но в очередной раз не устоял перед искушением и отправился на гонки на своей заново собранной «Импале».

— Это гонки на приз «Грязного кота», пять заездов, — объяснил он мне. — Есть шанс, что я выиграю по-крупному — две, а может, даже три сотни баксов. Нам нужны эти деньги. Если я привезу домой выигрыш, мы купим коляску. Вот посмотришь, наш сын станет гонщиком еще до того, как научится ходить!

— А если родится девочка?

Дэви фыркнул.

— Девочки тоже могут ездить на гоночных автомобилях. Черт побери, да наша дочь станет первой гонщицей! Она выиграет «Дайтону 500», если я возьмусь за дело.

«Тебе это не удастся», — сказала я про себя, но предпочла сменить тему разговора. Я не стала просить Дэви остаться со мной, не сказала, что боюсь. Я никогда не признавалась ему в том, что мне страшно, что мне что-то нужно. Я вообще старалась не обращать внимания на свой огромный живот и не думать о ребенке внутри его. Мальчик или девочка, все равно, только пусть малыш побыстрее выбирается из моего тела, чтобы я снова могла заняться делами.

— У нас осталось два акра с осенними яблоками, — сказала я Дэви. — Я договорилась с оптовиком, который заберет все сразу, если мы сможем уложить их в ящики к началу следующей недели. Яблоки — это деньги в банке. У нас есть счета, которые необходимо оплатить. Так что тебе придется остаться дома и собрать яблоки.

— Яблоки могут подождать. Жизнь слишком стремительна для того, чтобы тратить ее на яблоки.

— Я сказала, оставайся дома и работай! Я серьезно говорю!

— Так я для тебя всего лишь наемный работник? — Дэви повысил голос. — Только поэтому ты позволила мне прикоснуться к тебе? Чтобы собрать побольше яблок?

— Если бы ты собирал яблоки и держался от меня подальше, у нас сейчас не должен был бы родиться ребенок, который нам не по средствам. Мы бы не стали родителями, когда нам еще нет и восемнадцати и мы едва сводим концы с концами.

Синие глаза Дэви превратились в кусочки льда.

— Я свожу концы с концами с того самого дня, как умер мой отец, а моя сука мать бросила нас с сестрой на произвол судьбы. Тебе повезло куда больше, чем мне, так что не жалуйся. В конце концов, ты сама позволила мне переспать с тобой. Я тебя не заставлял. Просто признайся, что я недостаточно умен и недостаточно богат, чтобы быть отцом ребенка Хаш Макгиллен. Давай, скажи это! Ты меня не любишь и жалеешь о том, что не сделала аборт. Ну, признавайся!

— Не указывай мне, что я должна делать! Я намерена получить образование, узнать побольше об окружающем мире, даже если я никогда в жизни не смогу уехать из этой населенной привидениями долины. И я намерена иметь деньги в банке, хорошую обстановку в доме и заработать уважение жителей этих мест — нет, всего штата! — для себя и всех остальных Макгилленов, которые сейчас беднее церковной мыши. Я хочу вернуть прежнее благополучие. И я сделаю это — с твоей помощью или без нее. Пусть даже мне придется растить моего брата Логана и собственного ребенка, который будет тянуть меня назад.

— Вот опять, черт тебя побери! Тебе нужен наш ребенок не больше, чем мы с Мэри Мэй были нужны коей проклятой матери!

— Не смей так разговаривать со мной! Я Макгиллен, а не проститутка, обслуживающая дальнобойщиков. Я же не избавилась от ребенка, так? Я могла бы это сделать, но я его оставила. — Я ткнула себя кулаком в грудь. — Я всегда поступаю правильно! У меня есть достоинство!

— Чушь собачья! Ты просто испугалась того, что скажут люди!

— То, что думают люди, куда важнее правды. Я должна поддерживать репутацию Макгилленов.

— Что?! Думаешь, господь создал Макгилленов сразу после Адама? Да ты беднее любого из Тэкери, и тебя раздуло как корову! Тебе надо выплачивать заем, а мы еще даже не начали строить амбар для яблок или как ты там его называешь. И кто, интересно, будет за всем этим присматривать, пока ты будешь сидеть с ребенком? Я! Именно я теперь и всегда буду заботиться о тебе! — Он ударил себя кулаком в грудь. — Я, Юэлл Дэвис Тэкери. И я требую уважения!

— Ты позаботишься обо мне?! Нет, ты будешь заботиться о своей упаковке пива, о своем кальяне для курения марихуаны и о своих машинах. И о своих подружках. А я сама о себе позабочусь. — Я развернулась и пошла прочь.

Мы с Дэви ссорились в кухне, которую не мог согреть старинный камин. Я уже взялась за ручку двери, выходившей в узкий коридор, когда Дэви крикнул:

— Ах, так?! Ну сейчас ты у меня узнаешь!

Он схватил пару дешевых стаканов с сушилки и швырнул их мне вслед один за другим. Первый разбился о камни очага, осколки полетели в разные стороны. Я подняла обе руки, но не успела закрыть лицо. Второй стакан разбился о твердое дерево косяка, и осколок впился мне в скулу под правым глазом.

Мне показалось, что он полоснул меня бритвой. Я прижала руку к щеке и почувствовала, что кровь течет между пальцев. Я повернулась к Дэви — беременная, окровавленная, дрожащая.

— О господи! — выдохнул Дэви и рванулся ко мне. — Хаш, любимая, я не хотел…

— Вон из моего дома. Убирайся. И не вспоминай господа — он не слушает нас.

— Ты ранена. Позволь мне…

— Убирайся — или, клянусь, я убью тебя голыми руками. Никто не смеет так со мной обращаться. Никто — ни ты, никто другой — не смеет угрожать Хаш Макгиллен!

Его лицо побелело и застыло.

— Ты Хаш Тэкери, — негромко поправил он.

— Только в свидетельстве о браке. Уходи.

Я поднялась наверх и заперлась в спальне. Дэвид хрипло крикнул:

— Ты еще поверишь в меня!

Потом хлопнула входная дверь. Дом вздрогнул. Он ветшал, а у меня не было денег на ремонт. Пол был изъеден термитами, двери повисли на старых петлях, крыша протекала. Целый час я пролежала на кровати, прижимая полотенце к порезу под глазом и потирая мой огромный живот. Я с тоской смотрела на мокрое пятно, расползавшееся на потолке.

Ты не можешь вот так лежать, истекать кровью и ждать, пока дом рухнет. Вставай и отправляйся собирать яблоки.

Я залепила рану кусочком пластыря, надела пальто, которое Дэви получил от Армии спасения, натянула желтый непромокаемый плащ, нахлобучила на голову старую отцовскую шляпу, повязала поверх мамин шарф и, тяжело переваливаясь, вышла на улицу. Все вокруг казалось серым от моросящего холодного дождя. Гнев и чувство решимости придавали мне сил. Я проехала на старом пикапе через сад до того места, где стояли зимние яблони, припарковала его под деревом и взобралась в кузов. Оттуда я могла дотянуться до нижних веток.

И я начала собирать яблоки.

Четыре часа спустя кузов был почти полон. Не такое скромное достижение, если вспомнить, что борта грузовичка были высотой в пять футов. Я стояла на заднем откидном борту, тянулась вверх, срывала яблоки и стонала от напряжения. Капли дождя стекали с полей шляпы, рану на лице дергало, красноватая жидкость сочилась из-под повязки. Я так устала, что во рту стало горько. Поясница разламывалась, щиколотки опухли, что-то тяжело давило внизу живота.

Когда я почувствовала первую схватку, у меня подогнулись колени, и я тяжело упала на собранные яблоки. Я лежала и с трудом глотала воздух, схватившись за живот. Комбинезон намок от отошедших вод. Когда боль отступила, я сползла из кузова и доковыляла до кабины. Но стоило мне поднять ногу на подножку, новая схватка заставила меня рухнуть на четвереньки. Кое-как я заползла под откидной борт, спряталась от дождя и легла на спину.

Через два часа стало совсем темно. Я сумела сесть, расстегнула лямки мягкого джинсового комбинезона и спустила его до колен. Карманным ножом я разрезала простые белые трусы, которые купила в супермаркете, и прислонилась к колесу. Боль стала нестерпимой. Я поняла, что ребенок выходит наружу.

— Ты не сможешь погубить мою жизнь! Тебе это не удастся!

Я кричала во весь голос, обращаясь к неведомой судьбе, изо всех сил цепляясь за землю. Меня окружали темнота и дождь, волосы повисли мокрыми прядями. Я зарыдала, когда особенно сильная боль едва не разорвала меня пополам.

И наконец все закончилось. Я была пуста и хватала ртом воздух, едва не теряя сознание. Но впервые за долгие девять месяцев я дышала только за себя одну! Я моргнула и вытерла капли дождя с лица. Что-то мокрое и теплое двигалось между моими бедрами. Я нагнулась и коснулась пальцами личика моего ребенка. Он слабо пискнул.

В это мгновение я преобразилась. Все, что осталось от моей юности и жалости к себе, было сметено потоком любви и преданности. Сумеречный свет освещал нас обоих. Мой сын был таким же одиноким и таким же несчастным, как я, и это делало его моим! Конец дождливого ноябрьского дня в Долине в Аппалачских горах может заставить любого человека поверить, что он один на этой земле. Но я не была одна. У меня был этот удивительный маленький человечек, этот плод моего собственного сада, который появился на свет на моей земле, под одной из лучших яблонь. Из случайного и несчастливого соединения произошло чудо, как знаменитое «сладкое яблоко хаш».

Я накрыла нас обоих плащом, перевязала ему пуповину шнурком от ботинка, взяла сына на руки и нежно прижала к себе.

— Я люблю тебя, ты мой, и я так жалею о том, что говорила раньше! — Я заплакала. — Твоя жизнь будет замечательной, богатой и полной всего того, что я сама упустила. Обещаю тебе, обещаю!

К тому времени, как Дэви явился домой — пьяный, усталый, с ног до головы забрызганный грязью, размахивающий двумя бумажками по сто долларов, — я уже лежала под запятнанными кровью простынями в спальне. Наш сын спал у моей груди.

— Я же говорил тебе, говорил, что выиграю! — начал Дэви, ворвавшись в комнату, разбрызгивая вокруг себя грязную воду. — Я же говорил…

Его голос прервался. Он остановился и смотрел на меня через комнату, освещенную слабым светом очага и старой керосиновой лампой на прикроватном столике, потому что электричество у нас отключили неделю назад. 1979 год едва не угробил нас, но я сумела разжечь собственный огонь и зажгла свой свет. Люди уже не один раз побывали на Луне, компьютеры начали свое победное шествие по миру, мы входили в эпоху бэби-бума. А я родила своего сына без врачей, обезболивания, под открытым небом — точно так же, как мои предки-пионеры. Это было тяжело, но я могла собой гордиться. В тот вечер я узнала намного больше о собственных силах. А еще я поняла, что в этом мире настоящее, а что нет.

Я смотрела на моего мужа, словно мать-медведица из берлоги. Я не доверяла никому — даже самцу, бросившему это семя в мое лоно. Я лежала очень тихо, охраняя своего детеныша. У меня болело все — не только тело, но даже лицо. Очень медленно Дэви на цыпочках подошел к кровати, грязными пальцами чуть отодвинул в сторону лоскутное одеяло. Когда он увидел нашего сына, он издал негромкий звук и сел на пол, словно ноги отказались ему служить. Он коснулся пальцем щеки ребенка, и по лицу его потекли слезы.

— У нас есть ребенок, — прошептал Дэви. — Я получил наконец своего мальчика…

«Нет, он мой. Я родила его одна», — едва не сказала я, но выражение нежности на лице Дэви остановило меня. Я знала, что мне предстоит вести серьезные битвы ради моего ребенка, и я была связана с его отцом. Дэви хотел этого ребенка. Я могла с ним справиться, но действовать надо было очень осторожно.

— Мы назовем малыша в твою честь, — сказала я. — Дэвис-младший. Но при одном условии.

Дэви замер, его потемневшие пьяные глаза уставились на меня.

— И что же это за условие?

— Ты поклянешься жизнью нашего сына, что как бы ты ни прожил свою жизнь, чем бы ты ни занимался за пределами этой фермы, ему никогда не придется стыдиться тебя. Он должен слышать о тебе только самые лестные отзывы.

Гнев и разочарование появились на лице Дэви, но он был неглуп. Он не стал спорить. Он знал о своих слабостях и моей силе. И он оправдал мои ожидания. Подняв правую грязную руку, Дэви произнес:

— Я клянусь.

Потом он прижался к моей щеке и заплакал.

И я заплакала тоже.

— Начинается новая фаза в развитии «Фермы Хаш», — объявила я.

Был ветреный апрельский день. Свежий ветер, врываясь в окна, успокаивал и в то же время возбуждал меня. Логан и Мэри Мэй стоически сидели на дешевых уличных стульях — шестилетний малыш с рыжеватыми волосами и зелеными глазами и нетерпеливая, энергичная девочка-подросток. Логан держал на коленях моего красивого веселого малыша, своего племянника Дэвиса. Дэви-старший отсутствовал — где-то проходили очередные гонки. Четверо сумрачных вежливых Макгилленов и старших Тэкери сидели рядом.

Я подняла старый серебряный кувшин и вылила традиционный яблочный сидр на сосновые доски только что отстроенного, похожего на небольшой амбар здания в центре парковки, засыпанной свежим гравием. Постройка была простой и приземистой. Справа находилась маленькая кухня, где будут готовить яблочные пироги, слойки и другие кондитерские изделия. В другом конце здания расположатся магазин и сувенирная лавка, где будут продавать яблоки и все, что с ними связано: куклы из высушенных яблочных семечек, наперстки из яблоневого дерева, свечи с ароматом яблок.

Я объяснила свой план моим добрым, но обеспокоенным родственникам, стараясь держаться с достоинством и не ломать руки, как это делала Мэри Мэй. Это давалось мне нелегко: я была слишком молода, чтобы приходиться этим людям не только дочерью, но даже внучкой.

— Я прошу вас всех работать на меня, — выпалила я. — Сначала неполный день, потом полный. Должна сразу предупредить: у меня не будет денег на зарплату этой весной и летом. Но если урожай окажется хорошим, то следующей весной я выплачу вам все и добавлю премиальные.

Ответом мне было молчание. Им нужна была настоящая работа, а не обещания будущих выплат.

— Я понимаю, что прошу о многом, и не обижусь, если вы скажете, что не можете…

— Ты собираешься сделать нас богатыми или просто гордыми? — спросил дядюшка Генри Тэкери, которого все называли Дедулей. Ему не было и шестидесяти, но он горбился, как старик. Его пригибали к земле мрачные мысли, а не тяжесть прожитых лет.

Я моргнула.

— Прощу прощения?

— Богатыми или просто гордыми?

— Не только богатыми, Дедуля, а очень богатыми! И гордыми тоже, какими наши семьи были в прошлом.

— Тогда я буду на тебя работать. И все остальные тоже.

Родственники дружно закивали, словно ждали этого сигнала. Я прижала руку к груди, не веря тому, что видела и слышала. На «Ферме Хаш» появился первый магазин и первые служащие! Лишь позже я позволила себе осознать тяжелую, холодную правду, которая жила в моей душе своей собственной печальной жизнью. Дэви не поддерживал меня.

В тот вечер, склонившись над кроваткой сына, я прошептала: «Я сделаю так, чтобы ты и все вокруг гордились твоим отцом и мной, что бы ни случилось. Я дам тебе то, что должен был бы дать он. Всю любовь. И никакой боли».

Я не нарушала эту клятву, пока могла.

Да поможет мне бог.