Больше всего в России я люблю яростную русскую весну, которая наступает за какой-нибудь час, и весь мир кажется расколотым.
Стравинский Игорь Федорович родился 15 июня 1882 г. в Ораниенбауме (ныне г. Ломоносов), умер в Нью-Йорке 6 апреля 1971 г. Похоронен в Венеции.
Композитор и дирижер, сын певца Ф. И. Стравинского.
С 9 лет играл на фортепиано, с 18 лет самостоятельно изучал теорию композиции, одновременно занимался на юридическом факультете Петербургского университета (1900–1905 гг.). С 1902 г. брал уроки у Н. А. Римского-Корсакова, которого называл своим духовным отцом. Большую поддержку оказал ему С. П. Дягилев — организатор «Русских сезонов» в Париже, где состоялись премьеры балетов, принесших Стравинскому мировую славу: «Жар-птица» (1910 г.), «Петрушка» (1911 г.), «Весна священная» (1913 г.). С 1910 года жил попеременно в-Париже, Швейцарии, России (в имении жены). С 1914 г. обосновался в Швейцарии, с 1920 г. во Франции, а в 1939 г. переехал в США, где в 1945 г. принял американское гражданство. Вел обширную концертную деятельность, исполняя собственные произведения, а также сочинения М. И. Глинки и П. И. Чайковского. В 1962 г. выступил с авторскими концертами в СССР.
Сфинкс, эта хищная полудевушка-полульвица, со ртом, окровавленным человеческими жертвами, кажется Роберту Крафту, признанному биографу Игоря Стравинского; наиболее ярким отражением музыкального и человеческого облика этого композитора. Именно Сфинкс, не каменный, а созданный фантазией древнегреческого поэта Гесиода, отпрыск злой богини Ехидны, полуженщины-полурептилии, и Ортоса, ее многоголового сына. Напомним, что во время работы над оперой-ораторией «Царь Эдип» Стравинский уже много лет жил в двух семьях: своей ревнивой жены Екатерины, которая родила ему четырех детей, и Веры Судейкиной, не бросавшей при этом своего бисексуального мужа-художника. Там же в двусмысленной роли находился еще и художник Кохно, сценарист многих балетов… Эта картина богемной невоздержанности, помноженной на всесокрушающий эксгибиционизм ее участников, никак не напоминает жизнь зрелого Рахманинова, так же как музыка Рахманинова, всецело обращенная к чувствам, далека от музыки Стравинского, объектом которой являются не чувства, а ощущения. Различия обоих музыкантов настолько велики, что могут служить иллюстрацией того диапазона возможностей, в котором может произойти разброс характеристик двух представителей одной и той же среды, в сущности того же времени и тех же обстоятельств в условиях свободного общества: напомним, Стравинский никогда не жил при советском режиме, а Рахманинов жил меньше двух месяцев.
Успех Стравинского — это успех среди тонких ценителей, изощренных профессионалов и высокоискушенных знатоков, любителей современного балета и «чего-нибудь рыбного», но успех тем более ошеломительный, что он достигнут без малейшего потворства вкусам толпы. Если, конечно, не считать привязанности обитателей Запада к отъявленным индивидуалистам, презирающим безликую толпу, т. е. в конечном счете самих этих обитателей.
В США жизни, творчеству и личности Стравинского посвящена огромная литература, а «Гролиер» называет его одним из «крупнейших композиторов 20-го века». Отметим, что Рахманинов не удостоился ни такого определения, ни такого литературного отражения, хотя имел у широкой публики еще больший успех. У Стравинского есть несомненные основания называться «русско-американским композитором»; хотя он приехал в США поздно, в возрасте 57 лет, уже сложившимся художником, он не прекращал щедро творить еще 30 лет, почти до самой своей смерти в 1971 г.
Родился Игорь в бурлящей петербургской актерской среде, в семье ведущего баса Мариинки Федора Стравинского, которого, по воспоминаниям В. В. Вересаева, многие знатоки ставили выше его тезки Федора Шаляпина. «По высокохудожественному значению в качестве оперного артиста и интеллигентного человека вообще Федор Игнатьевич занимает в истории русской оперы одно из почетнейших мест. Свою карьеру певца начал он в составе труппы частной киевской оперы, где, выступая в первых басовых партиях, пользовался чрезвычайным успехом у публики. В 1876 году он дебютировал в Мариинском театре в «Мефистофеле», где и прослужил вплоть до 1901 года, выступая с неизменным успехом. За это время им исполнены были почти все первые басовые партии оперного репертуара, причем одинаково хорошо удавались Федору Игнатьевичу как драматические, так и комические роли.
Все же, как это ни странно, композиторское дарование самого Игоря Стравинского проявилось довольно поздно».
Один его дед был поляк (Страва — приток Вислы), другой носил фамилию Фурман, что вместе с обращением «ваше высокопревосходительство», которое почему-то запомнилось внуку, выдавало в нем скорее всего остзейского немца. А там — чем черт не шутит… Федор Стравинский блистал многими талантами, в то время как материнская сторона была славна лишь долголетием прадеда композитора: тот прожил 111 лет!
Отец хотел видеть сына юристом, хотя он и обучался с 9 лет (поздно!) игре на фортепиано. И мечта отца сбылась: действительно, в 26 лет Игорь получил диплом адвоката. Но еще раньше он стал изучать контрапункт и в 19 лет показал свои первые опыты в сочинении музыки самому Римскому-Корсакову, благо светские связи это позволяли и поначалу это выглядело как невинное хобби молодого юриста. Эксцентричный старик был тогда крупнейшим в России знатоком симфонического оркестра, поборником социализма, но одновременно лютым патриотом. Совершенно неожиданно он хорошо отозвался о первых опытах и даже вызвался давать юноше частные уроки, хотя и отговаривал от консерватории, занятия в которой он считал пустой тратой времени. Уроки давали Игорю потом также Глазунов и Глиэр, но никакого систематического музыкального образования за ним не значилось. «Некоторые из самых ранних работ Стравинского исполнялись на еженедельных концертах в классе Римского-Корсакова; а «Фавна и Пастушку» в 1908 году играл придворный оркестр русского царя».
Женитьба Стравинского в 1906 г. (подобно Рахманинову, на кузине Екатерине) была скорее попыткой обрести тихую гавань, чем продуктом безумной страсти. С той поры установилась помещичья традиция проводить лето в имении жены, а потом уезжать в Европу — Швейцарию или Париж. Опытами Стравинского заинтересовался антрепренер русского балета в Париже Сергей Дягилев, который заказал ему первый балет «Жар-птица», и — пошло!
«Премьера «Жар-птицы», состоявшаяся в июне 1910 года в Парижской опере, стала огромным успехом как для труппы Дягилева, так и для молодого композитора, которого и в России, и за рубежом стали считать одним из самых многообещающих композиторов нового поколения. А уже следующий, 1911 год ознаменовался еще одной премьерой Русского балета за рубежом. Это был «Петрушка» Игоря Стравинского с Вацлавом Нижинским в главной роли.
После успеха «Петрушки» у Стравинского возник замысел произведения, которое должно было стать чем-то вроде языческо-религиозной симфонии. Однако Дягилев убедил его реализовать этот замысел в форме балета. Так появилась «Весна священная», премьера которой состоялась в театре на Елисейских полях (опять же в Париже) 29 мая 1913 года. Премьера оказалась одной из самых «громких» в истории музыки. В высшей степени оригинальная композиция, смелые ритмы, неожиданные, непривычные их сочетания, все это привело к тому, что критика определила это произведение как своего рода отправную точку в развитии модернистского направления в музыке. Отныне Стравинского именовали преимущественно автором «Весны священной» и к тому же сторонником «разрушительного модернизма».
Поскольку деятельность Стравинского тесно была связана с Русским балетом за рубежом, он гораздо чаще бывал в Париже, чем в Петербурге. В 1910 году он перевез в Париж свою семью: жену Екатерину (в девичестве Носенко) и двоих детей (еще двое родились позже).
Начинается первая мировая война. Русский балет практически прекращает выступления в Западной Европе. Семья Стравинских переезжает в Швейцарию. Ну а после войны грянула Октябрьская революция, и Стравинский понял, что в Россию для него пути нет.
Из Швейцарии Стравинские уехали только в 1920 году и следующие девятнадцать лет жили во Франции, большую часть времени проводя в Париже.
Начиная с 30-х гг. из музыки Стравинского практически исчезают русские мотивы.
В первый же год после окончания первой мировой войны Стравинский возобновил работу с Дягилевым. Он написал для Русского балета «Пульчинеллу» (1920 год), последний же балет Стравинского, поставленный Дягилевым, был «Аполлон-Мусагет». Премьера его состоялась в 1928 году, за год до смерти самого Дягилева. После этого дягилевская труппа распалась».
Без прочной консерваторской школы Стравинский не мог стать любимцем публики, покоряя ее волшебными пассажами: подобно Чайковскому, он не блистал за фортепиано, зато он не был скован никакими академическими рамками в композиторском творчестве. Виртуозы жаловались, что его фортепианные опусы не позволяют им проявить себя, а злопыхатели объясняли это стремлением композитора не отрезать себя как пианиста от собственного творчества. Не оставил Стравинский заметного следа и как дирижер, хотя в годы второй мировой войны он был известен американской публике преимущественно не как композитор, а как дирижер, часто исполнявший Вторую симфонию Чайковского.
Вместе с тем Стравинский был настоящим профессионалом, т. е. писал музыку почти исключительно на заказ и редко разочаровывал заказчиков. В большинстве своем его произведения сюжетны, они следуют древним сказаниям и легендам, сначала русским, потом больше греческим. Таковы «Жар-птица», «Веска священная», «Петрушка», «Фавн и Пастушка», «Орфей», «Свадебка», «Мавра», «История солдата», «Царь Эдип», «Аполлон-Мусагет».
В его музыке преобладают контрастные, нерегулярно чередующиеся ритмы, угловатая заостренность причудливых созвучий (или разнозвучий?), отвечающие вкусам тонких знатоков и идущие вразрез с фольклорным примитивизмом сюжетов. Но эта рассогласованность музыки и сюжета — сама по себе есть выразительное средство поэтики Стравинского. Либретто его работ были одно время связаны с поэтом-символистом Константином Бальмонтом, но перешагнув Бальмонта, он устремился к французским символистам А. Жиду и Ж. Кокто. Последние балеты созданы Стравинским в 50-х гг. в сотрудничестве с известным русско-грузино-американским хореографом Г. Баланчиным.
Многие произведения Стравинского написаны не только не шаблонно, но и для нестандартного состава музыкантов: например, для фортепиано и духовых инструментов, для 9 артистов, для 15 артистов. Во всех случаях такой выбор — это не творческий полет фантазии художника, а суровая экономическая необходимость: автору задавался заказчиком тот состав исполнителей, которым последний располагал. При этом отпадала необходимость наскоро аранжировать произведения для имеющегося в наличии творческого состава, и автор мог сразу же подчинить свой замысел ограниченным возможностям. Это в свою очередь расширяло его поиски в сравнении с композиторами академической школы, которые настаивали на стандартном составе исполнителей.
Стравинский очень много работает и бесстрашно открыт всяческим влияниям. Например, его балет «Поцелуй феи» содержит откровенные заимствования у Чайковского, едва ли не своего антипода. В «Регтайме» и «Эбони» сильно влияние джаза, хотя синкопированные, «рваные» ритмы встречались уже в ранних балетах. В 40-х гг. в музыке Стравинского начала преобладать 12-тоновая, так называемая «серийная» система, основоположником которой был австрийский композитор Арнольд Шенберг (1974–1951). Азы этой системы запечатлены в романе Томаса Манна «Доктор Фаустус», с ее отрицанием основы основ музыки — семитоновой гаммы. Черты Шенберга приданы Манном главному герою романа, композитору Адриану Леверкюну. Начиная с 1959 г. серийная техника уже безраздельно овладевает творчеством Стравинского.
Хотя Рахманинов был тоже не чужд новым музыкальным веяниям и его тоже тянуло порой к старику Паганини, но глубинным мотивом его творчества была русская народная распевность, всякие отступления от нее давались мучительно и подневольно. У Стравинского же в его «Симфонии псалмов» (1931), произведении, где модерновость еще не господствует неоглядно, если и звучит «Алилуйя», то она скорее отрицает Генделя, чем напоминает о нем.
С годами музыка Стравинского становится все более мрачной и жесткой: опера «Похождения повесы» (1951), самое продолжительное произведение композитора, написана много раньше. В ней еще слышны мелодии Моцарта и итальянская опера, но в такой аранжировке, что это покоробило даже видавший виды американский музыкальный мир. Зато в Фантазии для фортепиано с оркестром (1959 г.), в «Элегии на смерть Джона Ф. Кеннеди» (1964 г.) и в «Погребальных песнопениях» (1966 г.) серийная техника уже ни с кем не делится властью, это лаконичные и тщательно структуризованные работы, от которых товарищ Жданов перевернулся бы в гробу, прозвучи они на его похоронах.
Возвращаясь к сравнению с Рахманиновым, заметим, что сентиментальное исполнение в Москве Третьего концерта Ваном Клиберном у многих слушателей в 1958 г. увлажнило глаза. Когда в 1962 г. в Москву приехал Стравинский, это имело еще больший политический резонанс, чем гастроли Клиберна: его выступления показали еще раз, что «загнивающая» западная музыкальная культура умеет рождать ценности отнюдь не ниже «передовой, социалистической» культуры. Успех был огромен, уши слушателей переполнялись диковинными ритмами и звукосочетаниями, их глаза горели, но… оставались сухими. И сам Стравинский это отличие своей музыки остро осязал. «Никогда в жизни я не буду способен создать что-нибудь подобное восхитительному вальсу из «Травиаты», — говорил Стравинский Р. Крафту, когда хотел передать свое отношение к искусству Джузеппе Верди. Чтобы оценить всю меру самоуничижения, кроющуюся в этой фразе, достаточно вспомнить убийственный отзыв В. Набокова о В. Ленине, коий-де нашел что похвалить в западном искусстве — «Травиату»! Хотя не обходится тут Стравинский и без иронического кокетства.
Музыкальные суждения Стравинского нужно принимать с большими оговорками, поскольку они крайне субъективны. Например, он очень критично отозвался о великом дирижере Тосканини. А торжественно объявив о существовании подлинных виртуозов, назвал среди них лишь римского флейтиста и парижского кларнетиста. «Я объявлю ложным виртуозом всякого, кто играет лишь музыку XIX в., даже если это музыка Баха и Моцарта», — заявил он Р. Крафту воинственно и несправедливо еще и потому, что эти композиторы принадлежали не XIX, а XVIII веку. Его неумеренное стремление «объять музыку», если не «разъять ее, как труп», проявилось в его обращении к капитальному труду Рэлея «Теория звука», пробиться к которому ему помешали, правда, формулы на первых же страницах. Вопрос Крафта о «теории информации» Стравинский обошел, сказав, что зато он всегда интересовался теорией игр. «Но эта теория ничего не дала мне ни как композитору, ни даже в Лас-Вегасе».
Отнюдь не избегая абстрактных суждений, Стравинский тем менее подчеркивал, что он не интеллектуал. Хотя его влияние ощущали и Прокофьев, и Мийо, и Булез, и Шнитке, невозможно говорить о какой-либо «школе Стравинского». Преподавание занимало его еще меньше, чем Рахманинова. Он считал, что лишь очень немногие музыканты способны сочетать творчество с учением других. Лишь в 1939 году он согласился прочесть несколько лекций в Гарвардском университете, потому что очень нужны были деньги, как он объяснял друзьям. Так появилась книга «Музыкальная поэтика», в которой композитор изложил свои музыкальные вкусы и воззрения. Впрочем, он сделал это стравинско-сфинксическим образом, перепоручив этот труд (разумеется, дешевле!) музыковедам Ролану-Мануэлу Леви и Пьеру Сувчинскому, знатоку русской музыки, а сам засел за симфонию. Однако представленный Стравинскому вариант его лекций во многом, разумеется, не устроил придирчивого и раздражительного заказчика. Разразилось письменное обсуждение, в силу которого мы имеем представление о собственных взглядах Стравинского.
Нас здесь больше всего будет интересовать политический аспект и меньше — главный, музыкальный.
В начале работы Стравинский еще был в бешенстве от запоздалого прочтения в «Правде» статьи «Сумбур вместо музыки», где разносилась опера Шостаковича «Леди Макбет Мценского уезда». Сувчинский, который передал Стравинскому статью, написал на полях, что она появилась по прямому указанию Сталина. Стравинский написал там же, что «сумбур», если где-то и есть, то, несомненно, в голове у автора статьи, который ничего не смыслит в современной музыке. Так что антисоветизма в «Музыкальной поэтике» было не занимать и он поощрялся. Но в 1944 г., когда книга редактировалась к печати, ситуация была иной: на номинального автора давила военная цензура США, требовавшая убрать все, что рисовало в невыгодном свете союзника по антигитлеровской коалиции. А сюда входила вся русская глава «Поэтики». В итоге книга целиком была издана лишь во Франции в 1952 г., когда уже шла во всю «холодная война».
Крафт обиженно пишет: «Я не уверен, что преуспел в привитии ему демократических взглядов. Русская революция, лишив его собственности, обратила его в почитателя сильных консервативных правительств и, следовательно, Муссолини. Всего лишь за несколько недель до прибытия в США он должен был давать концерт в Венеции и попросил своего парижского издателя получить для него визу в консульстве. Там ему было отказали на том основании, что визы нужно получать лично. Но когда издатель попросил сделать исключение для человека, который не раз встречался с дуче, консульство смягчилось и выдало визу с улыбкой». Не нужно думать, что фрейдистские изыски Крафта, открывающие статью, так уж характерны для него: в более позднем издании диалогов он благодарит советского музыковеда М. Друскина за совет «закрыть занавес» перед интимной жизнью Стравинского.
Стравинский с одобрением встретил февральскую революцию и свержение монархии, но совершенно иначе отнесся к большевистскому перевороту. В швейцарских газетах был опубликован ряд его статей о положении на украинско-большевистском фронте. Там он неизменно сочувствовал украинцам. Но в дальнейшем политика выпала из круга его интересов. В 1920 году он написал вежливое письмо «комиссару» Анатолию Лурье, прося того содействовать в эмиграции своей матери. Видимо, Стравинский остался доволен результатом просьбы: вскоре «комиссар», как-то оказавшись на Западе, осел в роли секретаря композитора.
Все 20-е годы русский язык оставался преобладающим в его вокальной музыке. В 1925 г., когда его пригласили на гастроли в Москву, он вежливо отказался, сославшись на занятость. Только в 1934 году он получил французское гражданство, и лишь в 1945-м — американское. Нужно сказать, что это не было пустой формальностью, человек без гражданства не мог легко пересекать границы. А как же иначе жить гастролеру? В 1962 г. (год публикации «Ивана Денисовича») он согласился на гастроли и восхищался всем, начиная с огромного самолета ТУ-114, доставившего его в Москву.
Стравинский потерял массу денег за счет того, что США, как и СССР, долго не подписывали Бернскую конвенцию об авторском праве. В итоге этого все работы Стравинского, созданные до 1931 г., наиболее часто исполняемые, совершенно не охранялись авторским правом США, т. е. официально подлежали пиратскому исполнению даже на территории этой страны. Чтобы преодолеть это грабеж, Стравинский не поленился к получению гражданства США переписать все свои старые произведения и оформил их как новые. Но это мало что дало: пиратски исполнялись, по крайней мере номинально, лишь старые версии работ.
«В 1938 году умерла от туберкулеза старшая дочь Стравинского, а еще через год, в 1939-м, скончалась сначала его жена, а затем мать. Случилось это буквально за несколько месяцев до начала второй мировой войны.
Вторично Стравинский женился на Вере де Боссе, той самой Вере, которая давно уже была его любовницей и к которой так ревновала его первая жена. В 1940 году они переехали в Соединенные Штаты и окончательно осели в Голливуде.
По окончании второй мировой войны Стравинский продолжал работать все так же продуктивно, произведения его пользовались успехом, и это обстоятельство несколько, если можно так выразиться, маскировало тот факт, что неоклассическое направление музыки Стравинского переживало глубокий кризис. После войны возникает новое авангардное направление в музыке, которое и вытесняет неоклассицизм. Стравинский тяжело это переживал, однако его собственный творческий кризис длился недолго.
В 1956 году с ним случился удар, здоровье его было подорвано, тем не менее Игорь Федорович продолжал работать вплоть до 1966 года».
Превосходя Рахманинова в трудоспособности и фантазии, Стравинский равнялся ему в неспособности к преподаванию. Вот почему оба они не оставили последователей на этом континенте. А может, так оно и лучше?