Знание-сила, 2003 № 05 (911)

ДЕЛО Анатомия сталинских провокаций

H.Г. Клюева и Г. И. Роснин в лаборатории. 1946 г.

Почему и как биологи Роскин и Клюева и их исследования оказались вовлечены в 1946 году в жестокие сталинско-ждановские игры вроде «суда чести»? Здесь, видимо, есть элемент диктаторской прихоти, как выбор писателей Ахматовой и Зощенко для идеологической экзекуции. И есть элемент «закономерной случайности», который связывает эти два события. Авторы книги В. Исаков и Е. Левина рассматривают дело КР в ландшафте множества внутри- и внешнеполитических событий, которые определили на грани 1947 года переход к «холодной войне», самоизоляцию страны во всех сферах. Особенно интересно, как сложились отношения науки и сталинской власти.

Когда почтенный английский биолог Бэтсон, один из основателей науки о наследственности, автор термина «генетика» и учитель Н.И. Вавилова, приехал по его приглашению в 1925 году на 200-летний юбилей академии, он был поражен числом новых институтов, под которые отдавались бывшие дворцы и особняки, церкви и храмы. Бэтсона поразили степень государственной поддержки науки, энтузиазм профессоров и научной молодежи, вера, что именно наука и она одна — источник будущего счастливого общества.

Но уже тогда Бэтсон как искушенный естествоиспытатель и наблюдатель заметил, что университеты и исследовательские институты вовсю используются для распространения коммунистических идей. Везде он видел «красную комнату» с бюстами и портретами Ленина и вождей, партброшюрами. Заметка Бэтсона о поездке в журнале «Nature» от 7 ноября 1925 года заканчивается тревожной пророческой нотой: «Мы не увидели и следа свободы. Нынешние условия в России свидетельствуют о дисгармонии, очевидной для каждого наблюдателя». Классик генетики усмотрел возникающую опасную дисгармонию, ускользавшую обычно от всех приезжающих в СССР. Вспоминается фильм-метафора Феллини «Репетиция оркестра». Все действие происходит в репетиционном зале. Уже в самом начале возникает дисгармония «дирижер — оркестр», на потолке зала появляется трещина. Она все расширяется по мере репетиции, но се как бы не замечают и играют, пока наконец потолок не обваливается.

Во все периоды советской власти со времен Ленина параллельно шли два процесса — количественный рост одних направлений и репрессии, удушение других. Дело КР — очевидная иллюстрация этого.

Суд над двумя профессорами-биологами. как убедительно доказывают историки (и это истинное их открытие), проводился как тщательно задуманная и во всех деталях контролируемая лично Сталиным и Ждановым операция. По существу, дело КР было своего рода мафиозно-криминальной акцией: сделал дело, запугал или убрал всех свидетелей (арест академика, секретаря АМН В.В. Парина) — и концы в воду. Так, долго не удавалось найти в архивах «Закрытое письмо ЦК ВКП(б) о деле профессоров Клюевой — Роскина» от 16 июля 1947 года. А ведь оно было изготовлено в количестве 9500 экземпляров и разослано по всем властным этажам партгосап- парата СССР с повелением немедленной читки, обсуждения на партсобраниях и отсылки наверх подробного отчета, кто, что и как сказал. Однако затем в духе «министерства правды» все экземпляры письма уничтожались, а в открытой печати, несмотря на шумную идеологическую кампанию, включая написанную по заказу Сталина пьесу К. Симонова и фильм «Суд чести», никакого упоминания о письме или малейшего конкретного обсуждения существа дела не допускалось! Лишь в 1992 году в архиве секретариата Сталина был наконец найден (Н.В. Кременцов) экземпляр полного текста письма, опубликованный и прокомментированный авторами в 1994 году.

Вся запутаннейшая канва событий вокруг дела КР — от возвышения ученых до их вселюдного поношения — детально анатомирована в книге.

Сначала идут эпизоды «во здравие». 13 марта 1946 года профессор Клюева делает доклад в Академии меднаук о новом методе биотерапии рака. Сразу же — публикации в центральных газетах. По каналам ВОКС — информация в США. где в то время выпускался даже специальный журнал «Обзор советской медицины» и активно работало американо-русское медицинское общество. В солидном «Cancer Research» в США в 1946 году появляется статья Роскина. В период войны между союзниками СССР, США и Англией были налажены многосторонние связи по сотрудничеству в медицине. Так, в 1943 году СССР посетил один из творцов пенициллина Говард Флори с целью помочь налаживанию выпуска антибиотика. Флори был сторонником безвозмездного обмена между союзниками достижениями в области медицины, что уже в то время было непросто отстаивать даже в Англии и тем более в СИГА В рамках тогдашнего сотрудничества союзников Минздрав СССР в 1944 году передал британским ученым первый оригинальный советский антибиотик грамицидин С, полученный под эгидой выдающегося советского биолога Г.Ф. Гаузе. Об этом в статье с интригующим названием «Г.Ф. Гаузе и Маргарет Тэтчер» сообщает известный историк-биолог Я.М. Галл. Оказывается, в анализах кристаллической структуры грамицидина С участвовала в те годы и «постдок-химик», будущий премьер-министр Англии, «железная леди» Маргарет Тэтчер.

Под влиянием паблисити круцина в США просьбы о его присылке посыпались и в американское посольство, и непосредственно самим авторам. Между тем во всех публикациях говорилось лишь о начале клинических испытаний, о том, что круцин нарабатывается пока в недостаточном количестве и применяется в жидкой, неустойчивой и нестабильной, а значит, и капризной по своему действию форме. И тут новый посол США У. Смит проявил необычную для его ранга инициативу и решил лично встретиться с авторами открытия. Их встреча, с полным согласованием по всем каналам власти, состоялась 20 июня 1946 года в дирекции Института эпидемиологии (в присутствии директора и, конечно, доверенного у «органов» лица). Посол предложил сотрудничество и любую техническую помощь из США. Минздрав в принципе соглашается и подготавливает такой проект.

Борис Дмитриевич Петров. 1951 г. Сотрудник or парата ЦК, автор «отчета» о заседаниях суда чести по «делу КР» в июне 1947 г., на которых присутствовал по указанию А. Жданова 4 октября 1946 года академик-секретарь АМН В.В. Ларин во главе делегации медиков, куда входят и крупные советские онкологи, летит в США. Там он принимает участие в специальной сессии ООН о международном сотрудничестве, где доклад делает Молотов. Ларин, посоветовавшись с Молотовым, передает 26 ноября 1946 года в Американо-русское медицинское общество уже принятую к печати в СССР рукопись книги Роскина и Клюевой и образец круцина (который к этому времени давно утратил свою активность). «Вот и все, что было», — как поется в песне. Но этот невинный взаимный жест был аранжирован затем как передача большого секрета, гостайны и послужил поводом к аресту Ларина вскоре после его возвращения и к организации «суда чести». Начиналась «холодная война» между бывшими союзниками.

Возможно, изыскания по круцину развивались бы в обычном для исследований по биотерапии рака русле. Но Клюева, подстегиваемая успехом и возникшим вниманием, жаждет большего. Она пишет два обращения на имя Жданова с уверениями о громадном значении работы. Мудрый профессор Роскин предчувствовал опасность и напоминал: «Не буди лихо, пока оно тихо». Если бы Клюева была просто его соавтором, он, возможно, и удержал ес. Но она была еще и женой и, естественно, настояла на своем. Письма Жданову идут за двумя подписями. Оба письма возымели действие! После первого, в апреле 1946 года (нашлось надежное номенклатурное лицо для передачи письма), из ПК была быстро спущена позитивная резолюция: «Поддержать и доложить». Следует моментальный ответ министра здравоохранения: «Будет сделано». Выделяется площадь, штат лаборатории обещано расширить до 55 человек. Однако в честолюбивые планы Клюевой входило не только организовать наработку и анализ препарата. Она хотела держать под своим контролем и вести клинические испытания, иметь небольшую клинику (не будучи врачом- онкологом).

И это тоже удалось. Но, как в сказке о рыбаке и рыбке, оказалось мало. К ноябрю 1946 года штат номинально увеличился до 99 человек. С ростом штатов и задач, естественно, росли и технические трудности, и неурядицы (это обычно). В неистовом нетерпении Клюева пишет новое письмо Жданову, узнав в Минздраве, что сам Молотов после встречи с Лариным в США сделал запрос о книге. Тон письма авторов весьма требователен: «Мы работаем в условиях постыдной нищеты». А их коллеги в то время, неужто они работали в условиях «бесстыдной роскоши»? Ведь испытания круцина только начинались, производственная наработка стабильного препарата, клиника — дело хлопотливое и нескорое. Второе письмо возымело эффект быстрый и оглушительный. Информация о «чудо-препарате» за это время дошла до Сталина, и колеса машины завертелись с бешеной скоростью. Но куда они привели?

Первый состав лаборатории

В архиве Жданова историки отыскали второе письмо биологов, на нем краткая надпись красным карандашом: «Мне + Ворошилову 3 дня». Явное указание вождя. Вертикаль власти заработала быстро и эффектно. 21 ноября Жданов принимает в Кремле Роскина и Клюеву. Через четыре дня они опять были вызваны Ждановым в Кремль, куда в те же часы были приглашены липа из высшего эшелона власти. Подготавливается решение о поддержке работ по круцину. 7 декабря проект был представлен зампреду Совмина Берии. Зам испивалась и создавалась новая крупная шарашка, мимо Берии это не могло пройти. 23 декабря 1946 года Сталин подписывает постановление «О мероприятиях по оказанию помощи лаборатории экспериментальной терапии профессора Н.Г. Клюевой». Постановление было секретным и опубликованию не подлежало. Метрострою и Министерству по строительству военных и военно-морских предприятий (!) было велено срочно построить первую очередь института, а разным министерствам к 1 января 1947 года оснастить лабораторию всем требуемым оборудованием. Как говорила спустя пару месяцев Клюева на допросе у Жданова, она и Роскин «были буквально раздавлены грандиозностью решения Совета Министров, они не привыкли к таким масштабам».

Таков вкратце был путь поезда «за здравие». Но одновременно по той же ветке навстречу вышел поезд «за упокой». Вскоре они жестоко столкнутся. По записным книжкам Жданова историки определили начальный момент формирования дела «КР». 7 августа 1946 года, то есть за неделю до начала гонений на Ахматову и Зощенко и художественную интеллигенцию, в бумагах Жданова появляется запись: «Я думаю, что Смита не надо было пускать в институт». Это была затравка. 24 января 1947 года Жданов, вернувшись из длительного отпуска-лечения, сразу принялся за фабрикацию дела «КР».

В. В. Перин

Восстановленная историками день за днем по архивам Секретариата ЦК и Политбюро, включая бумаги Жданова и Сталина, кухня подготовки дела КР и суда чести — впечатляющая часть книги. Здесь много нового для понимания мотивов и способов действия Сталина и его окружения, советской власти как режима. Обычное в науке поведение трансформируется до неузнаваемости на языке партийного новояза: интерес посла — демарш американской разведки, приглашение к сотрудничеству — подкуп, передача машинописи уже сданной в печать книги (причем без главы о технологии) коллегам в США — низкопоклонство перед иностранцами и разглашение гостайны.

Это все знакомо. Новой является, как впервые установили историки, детальная личная режиссура Сталина на всех этапах дела «КР». Историки приводят любопытное и важное для манеры диктатора свидетельство. Новый министр здравооохранения И.Е. Смирнов был приглашен на встречу со Сталиным в Большой театр, где в тот вечер шла опера «Князь Игорь». В антракте Сталин разъяснил министру «главную особенность» задуманного им сценария суда чести: нет необходимости в адвокатах и последнем слове обвиняемых после речи общественного обвинителя. Подлинный театр в театре.

Далее. Жданов лично начал следствие, вызывая на допрос в Кремль Клюеву, Парина, министров и их замов. При этом он ведет беседу-допрос, а протоколы немедленно направляются через Поскребышева Сталину. У всех вызванных были взяты письменные объяснения о процессе передачи книги и образца круцина в США. Наконец, 17 февраля 1947 года Клюева и Роскин вызываются в Кремль на заседание Политбюро, которое вел сам Сталин. По записанному рассказу Роскина, Сталин в конце заседания показал находящуюся в его руке книгу авторов «Биотерапия злокачественных опухолей» (напечатана ограниченным тиражом) со сделанными на полях многими замечаниями и изрек: «Бесценный труд!» Видимо, книга произвела на него впечатление. Но, хваля авторов, он уже предвкушал садистское наслаждение от их скорого предстоящего поношения на суде чести, о чем Клюева и Роскин в это время абсолютно не догадывались.

В тот же день поздно вечером в кабинете Сталина, как установили историки, собралась верхушка: Молотов, Жданов, Берия, Микоян, Маленков, Вознесенский и Каганович. Был решен вопрос об аресте Парина, смене руководства Минздрава и суде чести над обласканными властью биологами. 25 марта 1947 года Жданов представляет Сталину проект постановления о «Судах чести», через три дня проект утверждается Политбюро. Сценарий суда таков: составляется проект обращения из парткома в суд, назначенные начальством члены суда ведут допрос обвиняемых. Затем обвиняемым дают последнее слово. И только после этого — когда уже обвиняем ые ничего не могут сказать в свою защиту — победно выступает общественный обвинитель.

Историки детально анализируют, как это отвратительное действо, названное судом чести, делом «КР», фабриковалось, — точный в данном случае термин. Текст обвинительного заключения якобы от имени парткома Минздрава был отредактирован Ждановым, затем откорректирован лично Сталиным и вручен для прочтения академику АМН П.А. Куприянову. Два члена суда были из числа «истцов» из парткома, написавших обращение в суд (сами написали - сами будут судить). Но и обращение в суд якобы со стороны парткома Минздрава тоже написал Жданов! В его записных книжках авторы нашли бесцеремонные и хамские приправы к начальному варианту зелья-обращения: «О Ларине размазать погуще... Вдолбить, что за средства народа должны отдавать все народу... Расклевать преувеличенный престиж Америки с Англией... Будем широко публиковать насчет разведки» и тд.

Г. И. Исц. 1959 г.

Наконец, за день до суда Сталин проводит генеральную репетицию задуманного спектакля. 13 мая 1947 года он вызывает в Кремль доверенных писателей Фадеева, Горбатова и Симонова. Симонов в 1988 году опубликовал свои воспоминания по сделанным сразу дневниковым записям («Я записывал то, что считал себя вправе записывать, и старался как можно крепче сохранить в памяти то, что считал себя не вправе записывать»), Сталин ведет беседу на тему «нашего советского патриотизма», чтобы не было «преклонения перед иностранцами-засранцам и», последнее произнесено им скороговоркой. «В эту точку надо долбить много лет, лет десять надо эту тему вдалбливать» — записывает Симонов сталинский социальный заказ.

В конце беседы Сталин вынимает четырехстраничное заявление парткома Минздрава о привлечении Клюевой и Роскина к суду чести. Читать вслух было предложено Фадееву, а Сталин ходил, внимательно слушал и бросал острые взгляды на писателей, «делал пробу, проверял на нас... Это письмо было продиктовано его волей — и ничьей другой» — догадывается Симонов. Убедившись, что прочитанное произвело впечатление, Сталин делает заказ придворным писателям: «Надо на эту тему написать произведение. Роман». Симонов ответил, что это скорее годится для пьесы, каковую он вскоре и написал, отрекшись от нее впоследствии. А вышедший в 1950 году фильм «Суд чести» люди старого поколения еще помнят. Только к действительности он имел такое же отношение, как «Кубанские казаки» к реальным колхозам.

Суд чести начинается с допросов Роскина. Гордая Клюева отказалась прийти и согласилась отвечать только письменно. В их квартире уже установлен «жучок» (плата за режим секретности!) Весь домашний разговор между супругами после изнурительного допроса Роскина подслушан, записан и тут же передан Сталину. В распоряжении историков эта агентурная запись. Она драматична. Вот отрывок: «Клюева: Досадно, что все эти червяки не дают спокойно работать (плачет). Меня волнует, как они так могли говорить. Они нашего ногтя не стоят. Мы еще никогда никаких упреков не имели от ЦК. Почему они тебя допрашивали, уму непостижимо. Я считаю, что я не должна участвовать в этой комедии». Но участвовать, к сожалению, пришлось. Видимо, Роскин и Клюева до конца дней не догадывались, кто был подлинным драматургом и режиссером комедии. (Уже после трехдневного поношения и измывательства на «суде чести» они в отчаянии и в рамках ритуальной традиции тех лет обращаются с верноподданным письмом к вождю-благодетелю: «Мы вас сердечно благодарим за все внимание, руководство и помошь, без которых никогда бы глаза обреченных больных не могли засветиться надеждой». Вождь, несомненно, был польщен.)

Суд чести проходил три дня, с 5 по 7 июня 1947 года, в зале заседаний Совета Министров, где собрался, как пишут историки, весь ареопаг советской медицины — 1500 человек. Чтение материалов суда и сейчас, спустя более полувека, производит тягостное впечатление.

В концовку обвинительной речи Жданов вставил ключевые слова: значение этого дела — предупреждать «каждого советского патриота быть постоянно бдительным, не тушить ни на минуту своей ненависти к враждебной буржуазной идеологии». Удивительно точен оказался Дж. Оруэлл в метафоре о ежедневных двухминутках ненависти.

Давление и унижение, которому подверглись Клюева и Роскин и на двух сериях допросов, и за три дня суда в полуторатысячной аудитории, чудовищное. Они вели себя достойно. Но в заключение все же вынуждены были принести покаянные ритуальные слова, которые от них ждали режиссеры, — о патриотизме, о заботе советского правительства, о нашей советской науке и т.д. Анализируя стенограмму суда, историки отмечают, «как мучительно дается Нине Георгиевне игра по навязанным всем в зале правилам». Роскин же твердо заявил, что работа до конца 1946 года была открытая, никакого технологического секрета передано не было и никаких антигосударственных действий за собой он нс признает, но считает личной ошибкой согласие на передачу рукописи. Сотрудница Лысенко доносит о разговорах, «которые выставляли профессора Роскина как героическую личность, стойко отстаивающую свои взгляды».

Поведение обвиняемых биологов не удовлетворило суд чести. В его решении отмечено, что профессора Клюева и Роскин «не проявили себя как советские граждане и продолжали быть неправдивыми». Концовка пьесы-суда: объявить профессорам Клюевой и Роскину «общественный выговор». Здесь важна семантическая тонкость: сказано, мол, что ученые неправдивы и не совсем проявили себя как советские. Но их поведение не названо зловещим эпитетом «антисоветское». Ибо это означало во все времена РСФСР и СССР почти смертельный капкан.

Замысел драматурга и режиссера- садиста был более масштабен, чем простая физическая расправа над двумя учеными. Главное — запуск всесоюзной кампании по борьбе с космополитизмом, идеологический всеохватный террор в виде «воспитания и перевоспитания». Долбить и вдалбливать десятилетиями приказывал Сталин.

Н.Г. Клюевой A. Скорикова (слева). Ученице Г.И. Роскина, сотрудница Н.Г. Клюевой в 1960-е гг.

Соавтор открытия патогенности вируса саркомы кур для млекопитающих в 1957 г., когда впервые, одновременно и независимо от Л. А. Зильбера и И. И. Крюковой, была продемонстрирована возможность преодоления онковирусами видового барьера 15 июля 1947 Сталин на протяжении более трех часов (I) редактирует «Закрытое письмо ЦК» по делу профессоров Клюевой и Роскина». Черновой проект письма был составлен новым секретарем ЦК М. Сусловым. Этот серый, с мышиной головкой и глазками парткардинал будет доминировать в идеологической жизни страны еще долгих сорок лет. В пять последующих дней письмо размножено в количестве 9500 копий. «Разверстка на рассылку», которую нашли историки в архиве ЦК, любопытна как срез по вертикали фабрики власти СССР. Среди основных получателей: обкомы, крайкомы ЦК союзных республик — 172, райкомы, горкомы, окружкомы и укомы партии — 1500, секретари парторганизаций вузов, академий и НИИ — 1500, политотделы МВС, МВД, Главсерморпути — 1313, министры и руководители центральных ведомств — 152, командующие военными округами, флотилиями и войсковыми группами — 40. Не забыт и комсомольский актив — 13 копий.

При центральных министерствах и ведомствах в 1947 году было создано 82 суда чести. Лишь часть из них провели заседания. Так, Лысенко настоял, чтобы в ноябре 1947 года провели суд чести над генетиком R Жебраком за его якобы антипатриотическую статью в «Science» в 1944 году и за низкопоклонство перед буржуазной наукой. Осудили. Тем самым удалось сорвать уже принятое решение об организации нового института генетики (прежний институт, созданный Вавиловым. после его ареста прибрал к рукам Лысенко). Директором института намечался Жебрак (до суда он занимал высокий пост президента АН Белоруссии). Но он после суда лишился всех постов и был деморализован.

Начатая кампания создала желаемую истерическую атмосферу шпиономании, боязни любого контакта с иностранцами, повлекла за собой массу нелепых писем-доносов в «органы» и «лично тов. Сталину». При подготовке этой статьи я наткнулся, к примеру, на зловещие последствия суда чести во флоте. Адмирал флота Н.Г. Кузнецов вспоминал, как он и другие адмиралы оказались на скамье подсудимых. «Произошло это после надуманного и глупого дела Клюевой и Роскина, обвиненных в том, что они якобы передали за границу секрет лечения рака. Рассказывают, что Сталин в связи с этим сказал: «Надо посмотреть по другим наркоматам». И началась кампания поисков «космополитов». Уцепились за письмо Сталину офицера-изобретателя Алферова, что руководители прежнего наркомата передали англичанам «секрет» изобретенной им парашютной торпеды и секретные карты подходов к нашим портам... Сперва нас судили «судом чести». Там мы документально доказали, что парашютная торпеда, переданная англичанам в порядке обмена, была уже рассекречена, а карты представляли собой перепечатку на русский язык старых английских карт. Почтенные люди, носившие высокие воинские звания, вовсю старались найти виновных — так велел Сталин... Команда была дана, и ничто не могло остановить машину. Под колеса этой машины я попал вместе стремя заслуженными адмиралами, честно и безупречно прошедшими войну. Это были В.А. Алафузов, Л.М. Галлер и Г. А. Степанов... Вскоре все были преданы Военной коллегии Верховного суда. Приговор: Алафузов и Степанов осуждены на десять лет каждый, Л.М. Галлер на четыре. Впоследствии была реабилитация, но не все дождались ее. Лев Михайлович Галлер, один из организаторов нашего Военно-Морского флота, отдавший ему всю жизнь, так и умер в тюрьме».

Слева направо:В. И. Гершанович (биохимик и вирусолог), Л. Савельева(лаборант-микробиолог),Г. С. Зильберблат (врач-онкслог). 1962 г.

Дело «КР» невольно ассоциируется с гениальной антиутопией Оруэлла «1984». Уместно вспомнить Оруэлла (1903 — 1951) еще и накануне его столетнего юбилея. Он писал «1984» практически одновременно с делом «КР», вряд ли зная что-либо о процессе. Но художественное проникновение писателя в суть сталинского режима настолько глубоко, что, кажется, он сидел все эти три дня на первом ряду в зале суда. Но нет, роман писался в уединенном поместье на одном из Гебридских островов (остров Юра). А вот соглядатай Жданова к вечеру каждого дня составлял шефу подробный отчет, кто, что и как сказал, где сидел: «Зал полон... В первом ряду по-прежнему академик Аничков, академики Абрикосов, Давыдовский, Збарский, Юдин, многочисленная профессура». Аничков выступал в прениях.

Тут возникает вопрос, который я давно пытаюсь понять. Почему, в силу каких психосоциальных комплексов образованные и творческие люди соглашаются на роль звучащего граммофона? Профессор Куприянов прочувственно декламировал спущенное сверху «общественное обвинение», включая измывательство над недавними коллегами. В «закрытом письме» ЦК обязал всех «неустанно разъяснять нашим людям указание товарища Сталина, что «даже последний советский гражданин, свободный от цепей капитала, стоит головой выше любого зарубежного высокопоставленного чинуши». Александр Галич прекрасно спародировал этот стереотип, вложив его в слова тренера, распекающего футболистов за проигрыш: «Вас, засранцев, воспитаешь и растишь, а вы, суки, нам мараете престиж! Ты ж советский, ты же чистый, как кристалл, начат делать, так уж делай, чтоб не встал».

В какой степени обвинители верили в то, что говорили, или же говорили потому что «надо», партия велела? Конечно, партийное давление было замешано всегда. Когда, к примеру, академика Аничкова спросили, как он мог в 1950 году на специальной сессии АМН выступить с восхвалением Лепешинской, ответ был таков: «Давление на нас было оказано из таких высоких сфер, что мы извивались, как угри на сковородке». Но дело не только в давлении. У Оруэлла в «1984» партийный идеолог О’Брайен объясняет, что значит истина с позиции партии: «Реальность существует в мозгу человека и нигде более. Все, что Партия называет истиной, и есть истина». В тоталитарном обществе такое партийное понимание правды утверждается насильно. Оно сохраняется затем в силу странной способности психики человека придерживаться двух противоположных взглядов и одновременно принимать оба за истину. Причем данное состояние, с одной стороны, сознательное, а с другой — бессознательное, чтобы в душе не было чувства фальши или вины. Оруэлл как социальный психолог назвал этот феномен двоемыслием — термин, вошедший в обиход социальной психологии и истории.

Двоемыслие вовсе не относится только к сталинскому режиму. Оно в стертой форме существует повсеместно и угрожает любому современному обществу, на этом настаивал Оруэлл. Только тоталитарность как единосущность — «партия-ум-честь-совесть» — разбивается на несколько частей, носит парциальный характер: религиозная или этническая группа, корпорация, телекомпания, фирма. Абсолютную приверженность к группе, неизбежно сочетаемую с двоемыслием, Оруэлл относил к национализму, придавая термину чуть расширенный смысл: «Националист не только не осуждает преступления, совершаемые его собственной стороной, но обладает замечательным свойством вообще не слышать о них. Целых шесть лет английские обожатели Гитлера предпочитали не знать о существовании Дахау и Бухенвальда. А те, кто громче всех поносил немецкие концлагеря, часто были в абсолютном неведении или лишь догадывались, что лагеря есть и в России. Огромные по масштабам события, вроде голода на Украине в 1933 году, который унес жизни миллионов людей, прошли мимо внимания большинства английских русофилов. Многие англичане почти ничего не слышали об уничтожении немецких и польских евреев во время войны. Их собственный антисемитизм привел к тому, что сообщения об этом страшном преступлении не могли проникнуть в их сознание. Известный факт может быть столь непереносимым, что его привычно отодвигают в сторону и не берут в расчет».

Зло, порожденное сталинщиной, не только лишило жизни миллионы граждан, но и формировало, как пишут Есаков и Левина, «людей с подорванной нравственностью и заглушенной совестью. Они стали матрицей, передававшей свою душевную ущербность следующим поколениям. Этот мутный поток дошел и до нас, и он в большой мере определяет крайне низкий моральный уровень современного общества со всеми вытекающими из этого последствиями в духовной и материальной жизни нашей страны». Поэтому книга историков Исакова и Левиной не только познавательна. Она очень актуальна в смысле духовной санации и санитарии. Ибо одна из главных целей авторов состояла в том, чтобы показать на примере суда чести — важного эпизода сталинизма, — как стало возможным и как проводилось это, по словам историков, «массовое душевредительство». Поставленная историкодокументальная задача превосходно выполнена.

Что касается исследований биологов Роскина и Клюевой, то я вполне согласен с основным выводом книги, что в сложной научной судьбе открытия трипаносомной биотерапии рака еще не сказано последнее слово. Результаты клинических испытаний препарата круцин «достойны внимательного изучения, опыт применения — серьезного анализа и корректировки терапевтических схем с позиции сегодняшнего уровня экспериментальной биологии и онкотерапии».