Малоизвестный факт: один из идеологов Третьего рейха Альфред Розенберг, считаясь знатоком российской истории, выделял в ней две, выражаясь современным языком, "знаковые" фигуры: императрицу Анну Иоанновну — со знаком плюс и императора Павла Первого — со знаком отрицательным.
Анну Розенберг одобрял за "разодрание кондиций" (условий по ограничению самодержавной власти. — Авт.): "Вот баба, а всем показала, с чего следует начинать, если собираешься "самдержать" власть" (из письма Штрайхеру от 3 апреля 1932 года). Павла же в нацистском руководстве вспоминали в 34-м году, "разогревая себя" перед чисткой в СА в качестве примера того, КАК начинать не следует.
Розенберг, в частности, писал: "Заявляя себя реформатором на манер прадеда (Петра Первого. — Авт.), желая все переделать и перевернуть, этот самодержец освобождал место для новых людей, отодвигая старых в сторону. И они стояли там... до первого марта, рокового для русских дня". Гораздо откровенней по этому поводу высказался Геринг. "Из власти, — писал он жене Карин, — нельзя попросить уйти..; сегодня вам согласно кивнут, а завтра пырнут в печень". "Из власти вырезают" — подлинное выражение Геринга.
В середине двадцатых годов эти господа спокойно поступали так, как не мог позволить себе известный герой Шекспира в веке XV, то есть "пырнуть в печень" даже убийцу собственного отца. Недаром Адольф Гитлер из всех литературных персонажей особенно люто ненавидел принца Датского и недаром именно "русским Гамлетом" называли Павла Петровича при французском и прусском королевских дворах.
Способ допавловских самодержцев "вырезать из власти" своих предшественников в XV11I веке никак не импонировал предреволюционной Европе. Екатерина Вторая в этой цепочке радикальных монархов стала последней;
Павел же шагнул в век XIX, не оставив кровавого следа. И в этом отношении он стал первым цивилизованным правителем, всего л ишь "отодвинув старых людей в сторону", превзойдя даже добрейшую Елизавету Петровну, которая хотя на кол и не сажала и языков не рвала (как всего за десять лет перед ней Анна), но в каменных мешках гноила и младенцев.
Другое дело, были ли готовы придворные Павла к тому, чтобы оказаться вне власти, оставаясь при этом живыми и здоровыми?! Ведь собственная традиционная причастность к возведению русских монархов и монархинь на престол крепко сидела в головах офицеров гвардии. Характерный пример: братья Орловы настолько были уверены в собственной значимости, что. как та старуха из сказки Пушкина, получив от императрицы все мыслимые блага и нафады, пожелали стать и владыками России, то есть потребовали от Екатерины вступления в брак с Григорием Орловым, от которого к тому времени у императрицы уже был сын Алексей (будущий граф Бобринский). Если учитывать чувства Екатерины к Григорию, то можно сказать, что в какой-то момент Орловы действительно оказались близки к основанию новой династии, но туг противовесом выступили другие силы — Синод (тихо) и Панин — во весь голос, которому вторили Разумовские, Воронцовы, Нарышкины, Чернышевы, Салтыковы.., то есть уже сложившийся "ближний круг" императрицы. Кстати сказать, умение Екатерины "прикормить" возле себя этот круг (причем в данном случае из людей знающих и опытных) выгодно отличало ее в плане собственной безопасности от Павла, желавшего быть императором равно всем россиянам, и не раз открыто, подчеркнуто демонстрирующего это "фомкими отставками" и экстравагантной формой опалы и отодвигавшего от себя тех, кто не понимал, как переменился мир после Великой Французской революции.
Именно эти "отодвинутые" и отомстили императору — сначала кровавым Первым марта, искалечив, забив, изуродовав его тело и тем низведя себя до уровня диких холопских расправ над помещиками времен пугачевского бунта, а позже — клеветой, прямой ложью, осмеянием.
Анна Иоанновна
Павел Петрович
Физическое убийство Павла совершалось в течение полутора часов. Запущенная после Первого марта клевета убивает его уже третью сотню лет. И только теперь, в начале XXI века, имея доступ ко всем материалам екатерининской и павловской эпох, я утверждаю: больше половины написанного о Павле в XIX и первой половине XX века — ложь! Причем ложь эта даже не всегда негативна; часто пишут веши cyiy6o положительные, но — словно бы о другом человеке.
Екатерина Вторая
К сожалению, этот тон задала еще его мать, Екатерина. Ее знаменитые "Записки" — не более чем жалобы одинокой, нелюбимой и глубоко обиженной женщины. В них содержится, например, множество намеков и недомолвок уже по поводу самого происхождения наследника, но нет даже упоминания фактов, хорошо тогда известных при дворе. Вот совсем простой. Двух- — трехлетний Павел представлял собой точную копию своей родной бабушки — Анны Петровны (старшей дочери Петра Первого и матери Петра III). Обе "парсуны" (портреты. — Авт.) бабушки и внука в трехлетием возрасте висели у Елизаветы Петровны в кабинете; императрица часто меняла их местами, развлекаясь тем, что предлагала новому гостю отгадать, кто есть кто. Поступала она так не оттого, что в чем-то сомневалась, а оттого, что очень надеялась, что "Пуничка" (ласковое прозвище, данное ею внуку) унаследует от Анны Петровны ее "сурьезность и государственную обстоятельность в делах", которую, как мы теперь знаем, угадал в старшей дочери еще ее отец Петр Первый. К тому же трепетная бабушка Елизавета немножко переживала из-за носа-пуговки внука и, глядя на портрет сестры, говорила, вот, мол, и у Аннушки был такой же, да после "от любопытства, видать, наперед выскокнул и хорошеньким стал".
Нос у Павла так и остался курносым (как, впрочем, и у самой Елизаветы Петровны), зато любопытство и пытливый ум он от обеих бабушек унаследовал в полной мере.
Несколько слов стоит сказать и непосредственно о самом рождении Павла.
Не нужно заблуждаться: XVIII век отнюдь не был так уж развратен, как его представляют в вульгарной литературе. До Великой Французской революции, во всяком случае, это был "век традиций". И если при дворе последних трех Людовиков "секс" был продолжением античной традиции, то есть своего рода полезным физическим упражнением, обставленным с истинно галльским изяществом, то при дворе русском сохранялись иные установки и правила (отсюда и явное тяготение русских императриц к бракам со своими возлюбленными). При русском дворе не столько грешили, сколько "и1рали в ipex", подражая Версалю, то есть "махались" (флиртовали), а писучие французские диатоматы, вроде Корберона, перетолковывали все на свой лад.
Я бы определила русский двор Екатерины, как нечто среднее между Трианоном (резиденцией французской королевы Марии Антуанетты) и Сан-Суси — двором Фридриха Второго, учитывая, что сам король оставил свою супругу девственницей, демонстративно сохраняя верность первой возлюбленной, на которой ему не позволено было жениться.
Нужно принимать во внимание и такой факт: при Елизавете Петровне Малый двор (фрейлины и камер-юнкеры наследника и его супруги) был "растворен" в Большом дворе (при Екатерине Малый двор отделится и заимеет собственные резиденции в Павловске и Гатчине), и все нюансы отношений молодежи тут же становились заметны всем, тем более такой любопытной особе, как Елизавета. Императрица, сама не имея детей, была особенно озабочена продолжением рода Романовых и с самого начала взяла великокняжескую чету, что называется, "под контроль". Проблема состояла в том, чтобы склонить Петра Федоровича на несложную операцию (по типу обрезания), которая устранила бы его физический дефект. Когда операция наконец была сделана, Екатерина начала беременеть каждые три месяца, но несколько раз выкидывала, поскольку чрезвычайно увлекалась тогда верховой ездой. И только когда спохватившаяся свекровь запретила ей ездить на охоту, Екатерина благополучно выносила Павла (родившегося несколько ослабленным из-за недавних частых выкидышей матери). Затем история повторилась: несколько очередных выкидышей, запрет "скакать с утра до ночи" и рождение дочери Анны (девочка умерла трех лет).
Все это, впрочем, историкам хорошо известно, просто не нашло еще отражения в беллетристике.
Екатерина Алексеевна
Петр Федорович (Петр III)
До пяти лет, когда, как считают психологи, и закладывается в человека его суть, на Павла по-настоящему и своеобразно влияли трое: сама Елизавета, державшая внука в уютном мирке, населенном героями русских сказок и песен (к сожалению, и суевериями), молодой фаворит Иван Шувалов, открывший ему мир европейского рыцарства, и отец Петр Федорович, который превосходно играл на нескольких музыкальных инструментах (а не пиликал на скрипке назло жене Екатерине, которой, по ее же собственному признанию, "медведь на ухо наступил"!) Петр III сочинял собственную музыку к рыцарским балладам и пел их сыну, а еще приучал его к общению с животными, которых очень любил.
Вообще Петр III в нашей истории оклеветан не меньше Павла. Простейший пример — эпизод с крысой, которую он якобы повесил в наказание за то, что она сожрала игрушечного солдатика. На самом деле, Петр был слишком брезглив для такого действа. Екатерина это отлично знала и, описывая казнь крысы в своих "Записках", попросту мстила мужу как раз за эту брезгливость, поскольку он часто бранил ее за то, что она постоянно ест в постели и разводит в их спальне крыс и мышей. А ведь каких только "научно-исторических" выводов о личности Петра Федоровича ни сделали иные историки на примере этого ничтожного эпизода!
После мифа о незаконном происхождении наследника по степени лживости я бы поставила миф-клевету о том, что Павла не любили. Снова обратимся к простейшим фактам. Императрица Елизавета почти год после рождения внука держала его колыбельку в своей спальне, вскакивала к нему по ночам, чем, кстати, поначалу очень раздражала своего возлюбленного, обер-камергера Ивана Шувалова. Но уже на четвертый год жизни Павла в распорядке текущего дня обер-камергера, который тот с вечера диктовал секретарю, встречаем: "...с 10 на час — прогулка с Павлом Петровичем...", "4ч. — полчаса после чая чтение Его Высочеству". Или: "...непременно время для Павла Петровича" и т.д. По мере того как Павел рос, это "время" удлинялось. "Принял я от тебя, Иван Иванович, сердечко Его доброе и ум уже развитой" — писал Шувалову в 1762 году Никита Панин, вступая в должность воспитателя цесаревича.
Однако с наступлением отрочества атмосфера вокруг цесаревича изменилась. Шувалов уехал на четырнадцать лет путешествовать по Европе. (Во многом это было вызвано желанием увести подальше от русского двора свою дочь Елизавету от Марии Нарышкиной.) Был отставлен от Павла его любимый воспитатель Семен Андреевич Порошин (читатель может ознакомиться с его дневником, содержащим уникальную информацию о характере цесаревича и жизни двора). Духовник Павла Платон Левшин стал митрополитом Московским и, таким образом, также был разлучен со своим подопечным. "Выжав людей, как половинки от лимона, она отбрасывает их от себя с легкостью. Но у меня другое сердце..." — жаловался уже взрослым Павел своему другу Александру Куракину.
Отрочество надвинулось на Павла "дипломатическими обедами", то есть высиживанием по много часов за столом, от чего восьми- — девятилетний он или начинал беспричинно плакать, или засыпал, вызывая гнев Екатерины; ежедневным посещением итальянских опер — снова "высиживанием" до полного отупения ("Опер этих я в свое время наслушался столько, что при одном упоминании о них мне и теперь еще тошно делается". Из письма Ю. Нелединскому-Мелецкому.) Здесь и показательные поездки по монастырям, в которых он постоянно простуживался, и балы, на которых ему предписано было танцевать, невзирая на самочувствие и настроение, и тл., и т. п. К такому распорядку Павел не был еще готов ни морально. ни физически. Однако не нужно думать, что так проявлялось равнодушие, точнее, бездушие матери по отношению к сыну. Екатерина и Панин таким способом лишь стремились закалить и подготовить наследника к будущим трудностям; на деле же только основательно испортили ему нервную систему и выработали в нем стойкую неприязнь к придворным церемониям и соблюдению формальностей. (Сознательное их разрушение по неведению вменяется Павлу в вину как психопатия или в лучшем случае экстравагантность.)
Кстати сказать, Екатерина учла многие собственные ошибки в воспитании сына. Внуки ее, особенно старшие — Александр, Константин и Александра, росли в совершенно иной атмосфере и обстановке, более соответствующей их возрасту и типу нервной системы. Екатерина сама признавалась, что, активно занимаясь внуками, старается искупать вину перед сыном за "свои ошибки в его воспитании". Однако эти ее слова активно замалчиваются, поскольку противоречат глупой легенде о стремлении матери насолить сыну, отлучив от нею детей.
Иван Шувалов
Айна Иоанновна
Павла искренне и самоотверженно любили два его лучших друга — Александр Куракин и Юрий Нелединский-Мелецкий. (Именно в честь Куракина, однажды спасшего Павлу жизнь, Екатерина и согласилась назвать своего первого внука Александром, а внучку — Александрой.) Всегда молодой страстью и слепым обожанием одаривала Павла его вторая супруга Мария Федоровна. "Господь свидетель, каким счастьем представляется мне вскоре принадлежать Вам", — писала она еще в невестах. "Любовь моя, только будь покоен и помни, что все и всегда поймет твоя Маша", — после двадцати пяти лет брака, за полгода до его гибели в период влюбленности императора в юную Лопухину.
Павла обожал и преклонялся перед ним и его незаконнорожденный брат Алексей Бобринский (их отношения — особая история, совершенно обойденная историками).
Павла любили его дети, его солдаты, простые москвичи и петербуржцы, Европа. Наконец, Павла любила и его мать.
Материнское чувство пришло к Екатерине не сразу, как приходит оно к большинству женшин, и выражалось порой своеобразно, но миф об отсутствии его также требует развенчания. Снова обратимся к фактам.
Когда в 1772 году Павел тяжело болел, мать на три месяца забросила все государственные дела и сама за ним ухаживала, порою, по воспоминаниям Московского митрополита Платона, начиная "от горя заговариваться". Через пару лет произошел такой случай. Однажды Павел, тогда еще юный и неопытный, по наущению своей первой жены Натали показал матери тарелку с каким-то соусом, в котором, как ему показалось, было битое стекло, и сказал, что теперь, по-видимому, скоро умрет. Присутствовавший при этом Никита Панин стал стыдить цесаревича за мнительность, Екатерина же, страшно побледнев, взяла эту тарелку и тут же съела весь злополучный соус. "Я с укором спросил Ея Величество, что же это она сделала, на что государыня, ничего мне не ответивши, горько расплакалась", — вспоминал позже Панин. (Нужно учитывать, что Никита Иванович, мечтая увидеть своего воспитанника на престоле, был более заинтересован как раз в обесчеловечивании образа узурпаторши Екатерины, но туг, видно, и его проняло.)
Да, Павла любили. И он умел любить и прощать.
Когда Екатерина умирала, Павел плакал и молился в окружении всего своего многочисленного семейства, а не жег завещание. Какие-то бумаги действительно бросил в камин канцлер Безбородко, но что там было, никто не знает, поскольку Безбородко был при этом один.
Павел в первую же минуту простил Платона Зубова, неумного и спесивого фаворита слабеющей в последние годы жизни Екатерины, хотя натерпелся от него, как ни от кого иного. (Императрица о выходках Зубова не знала, а Павел пожаловался только один раз, после чего, по словам И. Чернышева, "Платоша был отогнан от спальни матушки на многие недели, покамест Его Высочество сам за него ни похлопотал".)
Когда над императрицей читали заупокойную молитву, Платон Зубов валялся в ногах у нового императора, стараясь припасть губами к его ботфортам... У этой сцены несколько десятков свидетелей. Павел поднял его, маленько встряхнул: "Исполняйте ваши обязанности дежурного генерала, Платон Александрович!" И все. И с тех пор ни одного упрека — только милости.
Павел простил и своего сына Александра. Прекрасно зная о заговоре, понимая, как втянут в него сын (для фальсификаторов это раздражающая загадка: как же так — все знал и ничего не предпринял?!), Павел всего за несколько часов до своей гибели, выйдя из-за стола после семейного ужина, долго и ласково глядел в глаза Александру и несколько раз его перекрестил. "Будь что будет. А ты не казни себя" — последние слова-завешание наследнику. (И снова — почти два десятка свидетелей, с вариантами описывающих эту сцену, но последние слова императора передающих одинаково.)
А потом?.. Потом сбылся сон Екатерины — тот, что она описала еще в 1775 году в письме к подруге своей матери |рафине Бьелке, с которой много лет состояла в довольно откровенной переписке: "...и там увидала я с десяток зверей с оскаленными лицами, с кровавою пеной вокруг губ.., кидающихся в дикой злобе на что-то распластанное у их ног... И увидала судорогою сжатые пальцы, протянутую вверх руку, грудь, в которой корчился умирая хриплый вздох... И голову в крови... И глаза молящие... Я глядела в них, точно падала... Господи, что же это быпо-то?!"
Никита Иванович Панин
Справедливости ради нужно отметить, что серьезных историков клевета и анекдоты о Павле никогда не вводили в заблуждение. "Царствованию Павла принадлежит самый блестящий выход России на европейской сцене" — считал В.О. Ключевский. И как бы отвечая на замечание Пушкина о том, что при Екатерине "все крало и все было продажно", тот же историк отмечает: "Чувство порядка, дисциплины и равенства перед законом было руководящим побуждением его деятельности, борьба с сословными привилегиями — его главной задачей".
А Лев Толстой в письме к историку Бартеневу признался: "Наконец-то я нашел своего исторического героя".
Владимир Гаков