Знание-сила, 2006 № 05 (947)

Репортаж из дома Шанявского

М. Эшер. Встреча

Участники — поэт Осип Мандельштам, Евгеника, академик Вячеслав Всеволодович Иванов.

Может быть, читатель не знает, кто такой Шанявский?

Человек в высшей степени достойный. С юности им безраздельно завладела мысль, что все беды на Руси от невежества, темноты и необразованности. А так как был он человеком дела (военный по долгу службы), то стал всеми возможными способами бороться с этой напастью. В Петербурге при его участии и содействии был образован Медицинский женский институт, а в Москве на его средства был основан и построен народный университет, который имел и научно-популярные, и академические отделения, и самые разнообразные курсы.

Всю жизнь Шанявский трудился без устали и без шума на этой заросшей сорняками ниве, и вышло так, что дела его живут. Сегодня в университете, который носил его имя, расположился Российский государственный гуманитарный университет — РГГУ, и дом шумит молодыми голосами, и тропа к нему не зарастает... А коли уж мы вспомнили пушкинские слова, скажу, что родился Ал-ьфонс Леонович Шанявский, поляк по происхождению. в 1837 году, как раз в год гибели Пушкина. Нет, он не перехватил эстафету и не стал поэтом, но место Человека, страдающего и радеющего за отчизну, не опустело...

Недавно мой знакомый, вернувшийся из Тибета, где был паломником, сказал очень важные слова: "Там места настолько намоленные, что утром после обычной молитвы можешь оказаться за завтраком с Богом". Если бесконечно долго повторять определенные действия в одном месте, они словно возвращаются эхом, заполняя пространство, почти материализуясь.

Это относится, разумеется, не только к молитве. В старых учебных заведениях атмосфера тоже настолько отличается от любой другой, что рождается возможность усиливать свой голос эхом прошлого.

И вот мы в доме Шанявского.

"Мы" — это участники семинара "Русская антропологическая школа". Несколько лет назад выдающийся ученый Вячеслав Всеволодович Иванов предложил тогдашнему ректору РГГУ Юрию Николаевичу Афанасьеву организовать такую школу. Отлично понимая, как важно междисциплинарное знание (как важно уйти от плоскости, линейности в объем и нелинейность!). Идея объединить гуманитарные, естественные и точные науки оказалась вполне органичной и вот — реализовалась!

Скажу, на минуту отступив от главного: кому ж, как не Вячеславу Иванову было и предлагать, и настаивать, и добиваться, и добиться этого, когда сам он с профессиональной легкостью анализирует культурологические, исторические, лингвистические, антропологические и еще бог знает какие тексты. Когда он — один из немногих основателей школы сравнительной лингвистики еще в бывшем СССР, сейчас ставшей лучшей в мире, автор огромного историко-лингвистического труда о прародине индоевропейцев. Перечисление статей, тем лекций и целых курсов, которые он писал, читал и продолжает писать и читать, заняло бы массу страниц. Вот уж кто действительно ученый-энциклопедист! Нет больше таких ученых!

Тогда на семинаре "Русской антропологической школы" речь шла о стихотворении Мандельштама "Ламарк"...

О. Мандельштам

Был старик, застенчивый,

как мальчик,

Неуклюжий, робкий патриарх...

Кто за честь природы фехтовальщик?

Ну, конечнопламенный Ламарк.

Если все живое лишь помарка

За короткий выморочный день,

На подвижной лестнице Ламарка

Я займу последнюю ступень.

К кольчецам спущусь и к усоногим.

Прошуршав средь ящериц и змей,

По упругим сходням, по излогам

Сокращусь, исчезну; как Протей.

Роговую мантию надену,

От горячей крови откажусь,

Обрасту присосками и в пену

Океана завитком вопьюсь.

Мы прошли разряды насекомых

С наливными рюмочками глаз.

Он сказал: природа вся в разломах,

Зренья нет — ты зришь в последний раз.

Он сказал: довольно полнозвучья, —

Ты напрасно Моцарта любил:

Наступает глухота паучья,

Здесь провал сильнее наших сил.

И от нас природа отступила —-

Так, как будто мы ей не нужны,

И продольный мозг она вложила,

Словно шпагу в темные ножны.

И подъемный мост она забыла,

Опоздала опустить для тех,

У кого зеленая могила,

Красное дыханье, гибкий смех...

7-9 мая 1932

...и науке евгенике, в общем-то о вещах, друг от друга весьма далеких и тем не менее оказавшихся связанными и интересами участников, и их подходами к анализу и изучению научного материала.

Вот подходы-то эти и интересовали меня главным образом. Собственно, они, на мой взгляд, и создавали "лицо науки", меняя его, когда менялись сами. Сейчас подходы менялись явно, и разглядеть это новое лицо очень хотелось. И оно стало проступать буквально с первого выступления. Владимир Колотаев повел речь о том, как проблема истории связана с литературой и каким образом по литературным произведениям можно изучать реальные социокультурные явления. Понятно, что для историка и литературоведа события и люди предстают в разном свете. Зачастую историк не понимает, что делать с избыточным материалом в литературном произведении, а литературовед сетует на то, что у историка выпадают целые пласты якобы за ненужностью литературного, текстуального материала. Хороший пример — работа с текстами Набокова. Помнится, он неизвестно зачем заставлял студентов изучать покрой шляпки госпожи Бовари, в который уж раз показывал, какого цвета рюшечки, бантики. С точки зрения писателя, именно это и относилось к искусству, и было литературой. В то время как факт Бородинского сражения в романе "Война и мир", с точки зрения Набокова, не относится ни к истории, ни к литературе, а имеет сверхпсихическую реальность, авторскую проекцию.

Ламарк

Думается, эта тема актуальна для гуманитарного знания. После Первой мировой войны возникает вопрос: что такое история? Либо это ряд событий, либо это переживания автора, находящего удобную форму и эмоциональную окраску для их передачи, либо это фантазии вождей ("Краткий курс"), либо это рефлексии ученых, которые говорят, что важна была интерпретация, а не сражение при Бородине и т.д.

Тот нарциссизм, в котором находилась европейская культура, связанный якобы с тем, что есть эволюционная лестница и ее венчает высшее создание с двумя руками и с двумя ногами, эта модель была подвергнута сомнению, а вместе с ней — и все истории: история литературы, культуры и многие другие. На этом сломе возникают новые поэтики. Одна из них — по поводу места человека, творящего в контексте жизни на планете, создается Мандельштамом. В своих построениях он опирается, с одной стороны, на Дарвина и Ламарка и всех тех, кто пытался систематизировать живые существа. И вот в стихотворении "Ламарк" возникает образ лестницы. Он связан еще с одним именем — Платоном: лестница Платона, ведущая к познанию, к чистой идее. Сюда же встраиваются библейские, ветхозаветные лестницы, ведущие в небо. В стихотворении представлено понимание Мандельштамом процесса творчества, движения вверх к познанию.

В 30-м году Мандельштам познакомился с молодым биологом Борисом Кузиным, эта дружба вызвала у Мандельштама большой интерес к биологии, тогда он и начал читать литературу по биологии — Лапласа, Дюпона, Кювье, Ламарка, Дарвина. Стихотворение "Ламарк" написано в ряду его штудий.

Леонардо да Винчи. Гротескные головы. 1490

Но в стихотворную форму он облекал не биологию, а скорее уж философию. Дно — это всегда плохо, а глубина — всегда хорошо. Лестница, о которой идет речь, устремлена в глубину, у нее нет дна. Лестница подвижна, куда она движется?

На самом деле Мандельштам пытался разобраться и в ламаркизме, и дарвинизме. Но как поэт и философ воспринимал их как культуры. И тексты их оценивал как привлекательные или нет вне зависимости от научного содержания.

Разговор о стихотворении "Ламарк" превратился в дискуссию, не всегда понятную: спорили специалисты, владея особыми "своими" знаниями и навыками.

Перерыв прервал мои всматривания в новые черты и выражения лица науки, которое то вдруг отчетливо проступало в удачном повороте мысли, точно найденном сравнении, то исчезало в многословии или надуманности. Но результат ведь зависит часто от того, чего ты сам ждешь и к чему готов. Каков вопрос — таков ответ. И, видно, я не умела задать вопроса, когда что-то не понимала, и "дефект" был в моем неуменье, а не в их великолепном свободном полете мысли и воображении. Стоп. Может, это и есть новое лицо?

Дальше речь шла о евгенике. Это был неспешный рассказ об истории развития евгенических идей и популярности их в России в 20-х годах. Рассказывал Евгений Пчелов, а мой коллега, журналист Александр Волков, пересказал их для читателей-

Бернард Шоу

В 1869 году английский ученый Фрэнсис Гальтон (двоюродный брат Чарлза Дарвина) выпустил книгу "Наследственный гений и исследование его законов и последствий". Его идея состояла в том, что главными факторами развития человечества объявлялись наследственность и естественный отбор. Наследуемыми Гальтон считал не только физические качества, но и психические, талант в том числе. Наследственность, полагал он, сильнее всех факторов среды.

Гальтон был уверен, что человек может сознательно ускорять или замедлять эволюцию своего вида, активно вмешиваясь в ход эволюции. Он выдвинул задачу улучшить человеческий род, увеличив число даровитых людей. Сначала предполагалось исследовать одаренность. Были разработаны очень подробные анкеты, и результатом опросов стала книга "Английские люди науки, их природа и питание". По сути, он считал евгенику не наукой, а практической деятельностью — своего рода селекцией.

В этой деятельности было два направления — положительное, то есть методы, способствовавшие рождению одаренных людей, и отрицательное — способы, позволявшие пресечь размножение нежелательных элементов, их стерилизация. Сам Гальтон был сторонником исключительно положительной евгеники. По его мнению, евгеника должна была стать новой религией человечества.

Идеи Гальтона вызвали огромный интерес. Ими увлекались, например, Герберт Уэллс и Бернард Шоу. При Лондонском университете ровно сто лет назад была создана евгеническая лаборатория, во главе которой встал Гальтон. В 1907 году было основано и первое евгеническое общество.

Вскоре в США меры в области евгеники стали осуществляться уже на законодательном уровне. Некоторые штаты приняли законы о стерилизации. В скандинавских странах — тоже.

В 20-е годы евгеника дошла и до СССР. Ее идеи стал вводить в науку Николай Константинович Кольцов, один из основателей генетики в России. С его подачи в 1922 году было организовано Русское евгеническое общество, председателем которого Кольцов оставался вплоть до его закрытия. Общество издало семь томов журнала (с 1922 по 1929 годы). В первом его номере Кольцов опубликовал свою программную работу "Улучшение человеческой породы". Был организован евгенический отдел и в Институте экспериментальной биологии, основанном Кольцовым. Понятно, он не ждал быстрых результатов от евгеники, полагал, что это работа рассчитана на столетия.

Главную трудность Кольцов видел в том, что в этой области нельзя проделать эксперимент. "Мы не можем заставить Нежданову выйти замуж за Шаляпина только для того, чтобы посмотреть, каковы у них будут дети. Мы не можем ставить по определенному плану опыты, а должны ограничиться простым наблюдением над семьями, слагающимися без всякого плана".

В таком случае раз опытная работа невозможна, выход один — описание и число, статистика. Кольцов изложил несколько методов исследования: "Я возлагаю большие надежды на изучение химических свойств крови".

Какие же цели поставит перед собой евгеника? Кто эти цели наметит? Может ли наука взять на себя задачу генетического отбора?

"Человеческий род должен не только сохранить свое существование при всех условиях, но и совершенствоваться. Самое ценное в психике человека свойство — это открывать новое в какой бы то ни было области. Будущий человек не должен быть развит слишком односторонне, он должен быть также снабжен и здоровыми инстинктами, сильной волей, врожденным стремлением жить, любить и работать, должен быть физически здоров и гармонично наделен всем тем, что делает его органически жизнеспособным. Этот новый человек — сверхчеловек. Он должен действительно стать царем природы и подчинить ее себе силой своего разума и своей воли. Вот тот идеал евгеники, который, мне кажется, наиболее привлекателен, хотя я его отнюдь никому не навязываю, полагая, что идеал современного человека может быть обрисован и иначе".

В то же время Кольцов очень негативно относился к всевозможным запретительным мерам и к отрицательной евгенике в целом. "Борьба с наследственностью в руках неосторожной власти может стать страшным орудием борьбы со всеми уклоняющимися в сторону от посредственности и вместо евгеники может привести к определенной кокагении, то есть к ухудшению колонии".

Многие генетики поддерживали Кольцова. Среди них были Юрий Александрович Филипченко и Александр Сергеевич Серебровский.

Академик ВАСХНИЛ Серебровский считал, что евгеника должна носить практический характер, то есть максимально развивать производительные силы страны. Он полагал, что необходимо отделить любовь от деторождения, создать банк сперматозоидов высокоодаренных и не отягощенных наследственными болезнями лиц и применять в широком масштабе искусственное осеменение у человека, то есть, по существу, организовать селекцию человека.

Филипченко пошел по гальтоновскому пути — разработал весьма подробную анкету и распространил ее среди разных слоев; в особенности его интересовали ученые. Свои выводы он обобщил в статье "Интеллигенция и таланты": заботиться надо об интеллигенции и ее воспроизводстве!

"Евгенические идеи, — подытожил свой доклад Евгений Пчелов, — всегда востребованы утопическими идеологами, особенно теми, которые пытаются себя реализовать... Ясно, что в первые годы советской власти все это шло на "ура". Всегда евгеника встраивается в утопический или псевдоутопический дискурс. Любое либеральное течение мысли, наоборот, "размывает" ее очень сильно и отторгает".

Однако в 30-е годы все исследования свернули и фактически к евгенике больше не возвращались.

Доклад Пчелова вызвал живой интерес. Особенно интересным было его продолжение — выступление знаменитого Вячеслава Всеволодовича Иванова. Мы печатаем его лишь с небольшими сокращениями.

Вяч. Вс. Иванов, академик

Я хотел коснуться одного вопроса, который связан с антропологией в самом точном смысле. У меня такое впечатление, что практической евгеникой занималось довольно много обществ, причем долго. Я имею в виду кастовые общества. Приведу пример из истории Индии, которой я занимался. Такое впечатление, что в момент прихода индоевропейцев в Индию (это почти две тысячи лет до нашей эры) в городах Мохенджо-Даро и Хараппа, в центрах протоиндской культуры, происходила некая биологическая катастрофа. Есть работа по физической антропологии американского ученого Кеннеди. Он приводит такие данные: судя по сериям черепов из Мохенджо-Даро и Хараппы, до прихода индоевропейцев огромное число людей было больно остеопорозом (болезнью, при которой образуются пустоты в костях), причем в смертельной форме.

Одна из возможных генетических причин остеопороза — последствия малярии. В обществах Древнего Востока, где разрушались ирригационные системы, обычным результатом провалившейся ирригации было распространение малярии с такими ужасными последствиями. Насколько это верно в Мохенджо-Даро и Хараппе, не ясно, но Кеннеди в нашей переписке был готов к такой точке зрения. Мне кажется очень интересным, что пришельцы установили удивительно жесткую кастовую систему, которая в Индии практически держится до сих пор. Я просмотрел тома материалов советско-индийской антропологической экспедиции, там есть данные по разным болезням у носителей разных каст. Хотя официально касты запрещены, они существуют. Среди людей, находящихся вне каст, огромное количество страшных болезней до сих пор передается по наследству.

Не поймите меня так, что я проповедую кастовое общество, хотя это вопрос неоднозначный. Я бы сформулировал свое отношение так: в обществах, очень сильно генетически отягченных, скажем в каком-то обществе после атомной войны, вполне возможно введение регулировки евгенического характера, хотя это может не называться евгеникой.

Александра Федоровна с Алексеем

Если спросить любого индуса, даже образованного, скажем, Неру, — а он принадлежал к самой высшей касте, он говорил на санскрите, в то время это был язык двух тысяч людей, то есть внутри брахманской касты имелась сверхвысокая каста, которая и была кастой Неру, и последующие правители Индии к ней же принадлежали, — все сказали бы, что кастовая система, конечно, держится до сих пор, только иначе называется.

Есть примеры обществ с отрицательной евгеникой, которые, безусловно, плохи, но есть примеры обществ с положительной евгеникой. Вспомните идею, которую подробно обсуждает Леви Стросс в своей первой книге о системах родства: она состоит в том, что все первые общества архаического типа строго выполняют запрет инцеста как универсальный общечеловеческий закон, что опять- таки объясняется евгеническими соображениями. Учитывая, что первоначально человечество было очень малочисленным, инцест в существенных размерах в случае, если возникали генетически передаваемые заболевания, весьма вероятно, вел к кошмарным результатам. Большая часть Южной Африки, которую связывают с антропогенезом, это область повышенной радиации, поэтому проблемы генетической отягощенности стояли перед нашими предками очень серьезно.

Это вопрос интересный и очень мало изученный, как и вопрос, почему во все времена возникали общества, иерархически структурированные. Объяснение, почему нужно дворянство в средние века или почему нужна феодальная система, всегда социально-экономическое; тем не менее это - довольно хорошо действующая евгеническая система, приводящая, кстати, к весьма плачевным генетическим результатам как раз на самом верхнем уровне.

С этим столкнулась и царская семья в России. Это было у инков, было у фараонов. Вспомните появление странного черепа у Эхнатона и вообще амарнский период. Такое впечатление, что вывели особую породу людей, которая правила Египтом и дала наибольший расцвет египетской культуре за короткое время. И потому, что делает природа, мы заранее предсказать не можем, то есть этот странный эксперимент не обязательно дает отрицательные результаты. Во всяком случае, если взглянуть на Египет, закрадывается такое подозрение.

Кстати, меня давно беспокоит проблема, связанная, в частности, с механизмами, подобными стерилизации, где явно присугавует евгеническая природа по причинам, отчасти сакральным.

Есть такая интересная книга в русском переводе, называется "Мусульманский ренессанс" (речь идет о книге швейцарского востоковеда Адама Мена (1869-1917). Прим. ред.). Это описание Арабского халифата в период расцвета. Меня поразила одна цифра — оказывается, в период его наивысшего расцвета большая половина мужского населения Багдада были евнухи, то есть ситуация, довольно похожая на общество беспозвоночных. ["Полагают, что около 912 года одних только евнухов при дворе насчитывалось 11 тысяч" (А. Мец). Прим. ред.]

Подумаем всерьез, каково основное отличие муравьев, термитов, пчел от нас, грешных? Оно прежде всего в том. что у них социализирована функция размножения, то есть размножение — это то. чем занимается термитник, муравейник в целом. Индивид лишен этого права, и отсюда — масса интереснейших выводов. Можно сформулировать, например, что произойдет с человечеством, если современные методы биологии будут использованы для того, чтобы человечество это было как можно лучше устроено, усовершенствовано. Личность как таковая перестанет существовать.

Мы возвращаемся к тому, о чем говорили в связи с Мандельштамом. Добавлю и Бергсона, потому что главная его идея, которая, безусловно, была воспринята Мандельштамом и потом отразилась в стихотворении "Ламарк", это принципиальное отличие двух главных направлений биологической эволюции. В книге Бергсона "Творческая эволюция" это изложено. Один путь ведет к человеческой культуре, другой — к цивилизации беспозвоночных. Различие связано именно с этим. То, что в XX веке заново возникло, на самом деле существовало давным-давно во многих других обществах. Человечество давно имеет дело с этой проблемой.

Они долго говорили, каждый рассказывая, что знает, иногда спорили. Им было интересно. И все вместе они были значительнее и умнее, чем каждый в отдельности. Поэтому и собирались, понимая смысл такого усовершенствования. Но я закончу на этом свои записи. Скажу только, что трудности часто способствуют не только становлению людей, но и становлению целых государств, цивилизаций. Египетская и Шумерская цивилизации возникли на очень ограниченном пространстве, не имея возможности увеличить его из-за речных границ, и благодаря этому создали ирригационную систему и как следствие — необычайно развитые культуры. Триполье же, имея неограниченные европейские просторы во II тысячелетии до новой эры, "растеклось" по ним, веля экстенсивное хозяйство и... прошло в пространстве, не создав цивилизации.

Семинары "Антропологической школы" продолжаются, школа работает и, значит, рождаются новые мысли, идеи, новое поколение думающих людей.

"Было знаменитое исследование Саймонтона, где выяснилось что гении — вовсе не самые способные люди по обычным критериям. Всегда рядом с ними были лучшие, считавшиеся более способными к иностранным языкам, быстрее соображавшие. Он выделил только два критерия. Преданность своей идее — квази параноидальный фактор — и, что тоже совершенно не понятно, — большое трудолюбие, но как его измерить? Энтузиазм, способность преодолевать критику, препятствия.

Гений — такой человек, который не только генетически переданные ему способности, но и генетически переданные недостатки в состоянии использовать в своей трудолюбивой деятельности. Я уже рассказывал о когда-то поразившей меня детали биографии Эйнштейна. У него, как у многих мальчиков, очень медленно развивались речь, язык. Его родители считали, что, может быть" он умственно отсталый, потому что даже лет в девять он продолжал говорить на Kindersprache, всячески сокращая и коверкая слова. Потом он сам написал об этом поразительно интересную вещь.

Он писал следующее: "Я действительно медленно развивался, и я выучил слово "царь" так поздно, что уже мог понять: взрослые не знают, что оно значит".

И теория относительности возникла из его попыток в таком раннем возрасте постичь, что это такое.

Есть формулировка одного известного художника: "Крупные художники превращают свои недостатки в особенности стиля". А Пруст писал в "Поисках утраченного времени" по поводу своей болезни (он был очень тяжело болен, у него была астма), он писал, сопоставляя себя с Достоевским: "Наверное, мое искусство так же, как искусство Достоевского, прямо связано с болезнью". Это не значит, что нужно, чтобы человек болел, но даже если он болен, то умеет это поставить себе на службу — сделать Мышкина, больного эпилепсией, например, своим героем".

Из выступления Вяч. Вс. Иванова

"Вызов побуждает к росту. Ответом на вызов общество решает вставшую перед ним задачу, чем переводит себя в более высокое и более совершенное, с точки зрения усложнения структуры, состояние.

Отсутствие вызовов означает отсутствие стимулов к росту и развитию. Традиционное мнение, согласно которому благоприятные климатические и географические условия, безусловно, способствуют общественному развитию, оказывается неверным. Наоборот, исторические примеры показывают, что слишком хорошие условия, как правило, поощряют возврат к природе, прекращение всякого роста...

Суровые естественные условия нередко служат мощным стимулом для возникновения и роста цивилизации. Например, андская цивилизация возникла не в Вальпараисо, районе, который из-за обилия дождей испанские конкистадоры называли земным раем, а в североперуанской области, где постоянна нехватка воды и земледелие невозможно без сложной ирригационной системы... Предоставленные самим себе народы, обитавшие в жарких центральноафриканских джунглях; оказались лишенными естественного стимула и в течение тысячелетий оставались в застывшем состоянии на примитивном уровне".

Арнольд Тойнби "Постижение истории" (пер. А. Жаркова)

"Порода всякого вида животных и растений, в том числе и человека, может быть изменена сознательно путем подбора таких производителей, которые дадут наиболее желательную комбинацию признаков потомства. Для задачи действительно изменить, облагородить человеческий род это — единственный путь, идя по которому можно добиться результатов".

Из статьи НМ. Кольцова "Улучшение человеческой породы"

Сергей Смирнов