Знание-сила, 2008 № 07 (973)

Киевские конкистадоры

В 1855 году в армии отменили эполеты. В 1882 году случилась новая беда: указ о расформировании гусарских полков. Краса и гордость провинциальных балов красные рейтузы и шитые золотым галуном доломаны навсегда отошли в прошлое. Впрочем, находчивые дамы не растерялись и устремили свои взоры на казаков, чьи мундиры сохранили прелесть «романтических времен». Конечно, казакам было далеко до гусар, и тем не менее они заняли их место в амурной хронике 1880-х годов. В газетной хронике тех времен часто встречаются сообщения об арестах брачных аферистов и судах над двоеженцами, выдававшими себя за казаков.

Участь очарованной «лихим казаком» вдовушки была уготована и сестре известного киевского миллионера Софии Ивановне Ханенко. В ее «романе» с казаком с огромной рыжей бородой было немало бурных, романтических страниц. Да и как могло быть иначе, если «пани София» происходила из гетманского рода, принадлежала к высшему обществу, ее брат был одним из крупнейших финансовых воротил империи, а о ее избраннике было доподлинно известно лишь то, что его звали Николаем Ивановичем Ашиновым и представлялся он не иначе, как «вольным козаком», хотя такого сословия давно не было. «Пани София» обладала миллионным состоянием, а он, кроме газырей, кинжала в серебре да рыжей бороды «лопатой», ничего не имел. Вполне возможно, родственники Софии Ивановны, узнав о ее «романтической выходке», надеялись на скорую развязку и уже подсчитывали размер «откупного». Но они просчитались. Этот брак стал прелюдией множества странных и необыкновенных событий, изумивших вскоре всю Европу.

Оба супруга были людьми «со странностями»... Ашинов переодевался по 3 — 4 раза за день и являлся на людях то донским, то кубанским, то терским казаком, то лихим запорожцем в турецкой куртке, то в длиннополом кафтане боярина. Скупал множество побрякушек. Его грудь была «увешана разными бляхами и брелоками».

Она подходила к переодеваниям по-своему. Менять в день несколько туалетов, как это делали дамы высшего света, было неинтересно. Ее манила к себе мужская одежда, которую женщинам позволялось надевать только для верховой езды в имении. Сойдясь с Ашиновым, она «легализировала» свое осуждаемое обществом пристрастие и, пользуясь древним правом аристократок путешествовать в мужском костюме, стала повсюду сопровождать своего мужа в одеяниях пажа или слуги. Это вносило в их совместную жизнь элементы загадки, риска, юмора и авантюры.

Николай Иванович Ашинов

Другой странностью четы Ашиновых было их пристрастие к путешествиям. Во многих городах арабского Востока и Юго-Восточной Африки знали эту странную пару из Киева — экзотично разряженного казака средних лет и его юного «пажа», поражавшего изысканными манерами, знанием многих языков и проницательным умом. Среди своих Ашиновых считали «ненормальными». Люди не понимали, что заставляет их покидать роскошные особняки и годами глотать пыль далеких дорог. Киев к этому не привык. Однако в Европе таких «ненормальных» было тогда предостаточно. Они презирали жизнь среди комфорта и мечтали о диких горах и пустынных саваннах Африки. Там, говорили они, слабый ломался и погибал, а сильный находил свою судьбу и получал все, к чему стремился.

Романтическая жизнь авантюристов, игравших с судьбой в рулетку, прельщала и чету Ашиновых. Они побывали во многих странах, свели знакомство с туземными вождями и учеными путешественниками. Видели, как банды наемников захватывали целые страны, как спекулянты окружали себя толпами придворных и черных рабов. Поначалу киевляне сопротивлялись психозу насилия и разбоя. Их волновала судьба эфиопов, веками боровшихся за христианскую веру своих предков. Во французской колонии Джибути Ашиновы сошлись с абиссинскими монахами-паломниками и за два месяца составили первый русско-абиссинский словарь. Киевская чета пыталась также проникнуть внутрь страны эфиопов, чтобы познакомится с императором Иоанном IV, но тот, изгнав англичан, закрыл границы перед всеми европейцами.

Эфиопам было тогда не до разговоров. Они готовились к войне и ждали не красивых слов, а конкретных действий. И вскоре чете Ашиновых таки представился случай показать себя на деле. Еще работая над словарем, они заинтересовались вождем местного племени скотоводов Магомет-Лейту. Он поразил их сходством с А.С.Пушкиным, имевшим, как известно, предков-эфиопов. Как и его великий двойник, Лейту отличался добродушием, любил широкие жесты и в ответ на щедрые подношения предложил Ашинову побрататься.

Две недели они пили и ездили по саванне, осматривая владения «черного Пушкина». Заглянули и в древнюю египетскую крепость Сагалло, расположенную недалеко от города Обок, на побережье Таджурского залива. Когда французы скупали у туземных вождей прибрежные земли, Лейту заупрямился, но все же позволил им поднимать над Сагалло свой флаг — якобы для облегчения прохода кораблей в порт Джибути. Эфиопским скотоводам эти укрепления были ни к чему, и в приступе великодушия Лейту отдал их в частное владение своему побратиму. В ответ тот обещал привезти 8 тысяч ружей для войска вождя. Игра стоила свеч. Роль правителя колонии с портом, крепостью и 8 тысячами союзного войска льстила самолюбию Ашинова. Он представлял себя в роли Ермака, преподносящего царю первое владение на «Черном континенте». Можно было вспомнить о Стеньке Разине, казачьей вольнице, объявить себя основателем новой Запорожской сечи на Красном море и защитником «черных братьев-единоверцев» от европейских хищников.

Негус Иоанн

Свою знаменитую африканскую авантюру Ашиновы начали с переименования Сагалло в станицу «Москва» и поселения в ней 10 казаков из своего конвоя. Французский флаг сняли и подняли российский.

Летом 1887 года пресса заговорила о вторжении России в Африку, разразился скандал, а сами Ашиновы, не дожидаясь ареста, поспешили убраться прочь.

Громкая слава опережала их на пути в Киев. Говорили, что в «гарнизоне» новой «Москвы» служат 400 казаков, основатель ее был принят самим негусом — верховным правителем страны — и везет с собою на воспитание в Петербург дочь и наследника эфиопского престола, что его сопровождают черные монахи с письмом своего монарха к царю Александру Александровичу. Если верить этим побасенкам, в истории Африки открывалась новая страница, и Аддис-Абеба, и Петербург торжественно подавали друг другу руки.

Ашиновы чутко прислушивались к молве и пытались сделать все, что от них ожидали. К моменту прибытия в Киев при них уже находилась «племянница абиссинского негуса по имени Оганесс». Правда, один одесский деятель, бывший тогда в Киеве, говорил, будто «смуглянка вовсе не племянница негуса, а девица Аришка, находившаяся в услужении у Ашинова в Константинополе и оттуда привезенная им в Киев». Тогда ему никто не поверил, но со временем оказалось, что он был прав. К тому же в «принцессе Оганессе», как ни гляди, не было ничего «абиссинского» — она говорила по-русски и носила европейский костюм.

Вслед за «абисссинской барышней» в свите Ашинова появились дети «эфиопской знати», а на торжество 900-летия Крещения Руси он доставил даже «абиссинских священников». В одном из них тут же узнали попа-расстригу, но все обошлось благополучно, и, помаячив у всех на виду во время торжеств, «абиссинские» шарлатаны бесследно растворились в толпе. Пределом «эфиопской» демагогии в Киеве оказался кочегар с парохода, которого Ашинов выдавал за африканского миссионера. Когда этот угрюмый труженик моря был пьян, к нему никто не смел подступиться. Так в Киеве никто не услышал его душеспасительных речей.

С.Ю. Витте

В этой атмосфере «эфиопского психоза» киевляне прожили с 1887-го до конца 1888 года, даже не ведая, что с попущения властей ими, как простаками, манипулирует шайка странствующих авантюристов. Они опомнились лишь после ареста Ашинова и долго удивлялись, «как такое наглое надувательство удавалось в течение двух с лишком лет, причем за все это время он успел обмануть немало лиц, которых приглашал /ехать/ с собой, суля им блаженство в новой стране и беря с них деньги».

Впрочем, Ашиновы не ограничились этой пропагандистской клоунадой. Их приезд в Киев в 1887 году совпал с празднованием 60-летия служебной деятельности киевского митрополита Платона. Воспользовавшись, очевидно, связями брата жены Богдана Ханенко, «вольный козак» получил приглашение на юбилейное торжество в духовной академии и произнес там странное приветствие от имени... «донских казаков в Турции». Однако попал в самую точку. Его речь удостоилась похвал сановных гостей из столицы — обер-прокурора Св. Синода Победоносцева и заведующего синодальной канцелярией Саблера. К тому времени влияние первого из них при дворе упало. Весть о новой Москве в Африке была для него как нельзя кстати: она будто бы «подтверждала» его давнюю идею о будущем возвышении России не силой, но благодатью православного учения.

Сошелся Ашинов и с кругом будущего премьера С. Витте, который служил тогда в Киеве управляющим Юго-Западной железной дороги. Сведений о контактах Ашинова с Витте не сохранилось. Известно, однако, что «вольный козак» стал своим человеком в доме его ближайшего сотрудника — редактора умеренно-консервативной газеты «Киевское слово», профессора Афиногена Антоновича. Когда Ашинов бывал в Киеве, «византийский дом» Антоновича на Владимирской, 43 превращался в своеобразный штаб вторжения в Африку. Здесь собирались известные люди, сановники, профессора, финансисты, «патриоты с безупречной репутацией». Они приходили послушать грозного атамана, овладевшего уже плацдармом для «покорения» Африки. В обществе киевских экспансионистов Ашинов оживал, входил в роль вождя и оратора. Здесь он «держал себя очень свободно и много рассказывал об Абиссинии и основанной им станице». В «византийском доме» был создан и сам план «ашиновской экспедиции» в Аддис-Абебу, к негусу Иоанну. Киевский штаб экспансионистов оказал Ашинову неоценимую услугу: прибыв для переговоров в Петербург, он уже знал, что следовало говорить министрам и что можно просить у царя.

И действительно, ему удалось добиться почти невозможного. Он несколько раз встречался с императором в Зимнем дворце, и миролюбивый Александр Александрович, как ни странно, благословил наскоро состряпанный в Киеве сценарий нелепого африканского фарса с шествиями с хоругвями по чужой земле, подкупами и захватами крепостей. Он позволил Синоду направить духовную миссию в Абиссинию, объявить по всей стране сбор средств в пользу ее духовенства и церквей, а «вольному козаку» Ашинову беспрепятственно набирать волонтеров и переселенцев для своей станицы.

Крестный ход. Абиссинское духовенство

Архимандрит Паисий

Особое рвение проявило московское купечество. Одно пожертвованное им Евангелие в дорогой оправе стоило не менее 10 тысяч рублей. В дар эфиопским церквям предназначались золотые ризы, драгоценные чаши, хоругви, кресты, паникадила. В состав миссии включили 40 монахов во главе с иеромонахом константинопольского Афонского подворья Паисием. (Перед тем его специально вызывали в Петербург и возвели в сан архимандрита.) В октябре 1888 года он появился вместе с Ашиновым в Киеве и выпустил воззвание в поддержку «православных казаков, которые заложили станицу Москва и подняли там русский флаг».

В экспедицию записались более тысячи волонтеров. На первый раз Ашинов взял с собой только 75 казаков (из них 25 кубанцев, 15 осетин, 15 из запасных солдат), десяток переселенцев с семьями и нескольких сотрудников, среди которых были его адъютант Цейль, есаул Нестеров, поручик Михалапов и два студента «для сбора научной информации». Все продумали до мелочей. Запаслись даже связками лозы для разведения вокруг новой Москвы виноградных плантаций. Прихватили с собой овец и коров. Имущество экспедиции (в том числе большую партию оружия и тонны продовольствия, закупленного на щедрые пожертвования купечества) было доставлено в Одессу и погружено на огромный пароход «Москва», который должен был доставить экспедицию от Одессы до самого Сагалло на Красном море.

Все делалось открыто. Газеты подробно писали о сборах миссии в путь. Но накануне отъезда случилось непредвиденное. Италия заявила протест против вмешательства России в африканские дела и ее поддержки Абиссинии оружием и людьми. Официальная власть отреагировала мгновенно. Все имущество экспедиции сгрузили с парохода на причал. Отпущенная было партия оружия вернулась в арсеналы. Чета Ашиновых поспешила в Петербург, но все министерства захлопнули перед ними свои двери. Положение удалось кое-как поправить лишь после того, как Ашинов и его жена-миллионерша объявили экспедицию со всеми ее казаками и монахами своим частным делом и взяли на себя все расходы. Оружие вроде бы вернули, но новые армейские винтовки «на всякий случай» поменяли на давно списанные ружья.

Миссия выехала из Одессы 10 декабря 1888 года тайно на частном пароходе вместе с партией палестинских паломников. Ашинов, опасаясь ареста, большую часть дороги прятался в каюте. Зато в Красном море команда Ашинова разгулялась, распелась и расплясалась вовсю. И когда там их настигла канонерка, высланная итальянским правительством, до нападения и ареста дело не дошло.

Итальянцы были поражены самим видом своих «противников», подошли поближе и с восторгом наблюдали за фантастически ярким зрелищем, развернувшимся на палубе океанского корабля. Они увидели казачий табор с атаманом, восседающим за банкетным столом с дамой, а перед ним — хор и кавказские танцоры с кинжалами. «У нас были, — пишет очевидец, — хорошие певцы, хоть и в оперу, то не стыдно /.../ Были номера соло и хоровые. После нескольких песен музыкальные итальянцы поняли, с кем имеют дело, они сразу одарили наших певцов дружескими овациями и криками «Браво». С канонерки было все хорошо слышно и видно при свете электрических фонарей. Когда дошло до танцев, до кавказской лезгинки с кинжалами, то у итальянцев поднялся такой восторженный рев, что чуть ли не все их фуражки от бросания вверх улетели в море».

Однако вскоре выяснилось, что, кроме массовок с пением и танцами, Ашинов ни на что другое просто не способен. Он делал все, чтобы погубить экспедицию. Вместо того чтобы идти в глубь страны к негусу, на что и надеялись французы, позволив ему высадиться в их Таджурском заливе, он направился в свою «Москву» и вновь снял с ее укреплений французский флаг. Вслед за этим в заливе появились французские крейсеры, и адмирал Ольри потребовал сдачи Сагалло в течение часа. Благоразумный человек тут же капитулировал бы, но Ашинову захотелось поиграть с судьбой, покрасоваться в роли героя. Возможно, он думал, что после заключения франко-русского союза адмирал Ольри не решиться стрелять в казаков. На вопрос, зачем приезжали французы, ответил, как обычно, враньем: «Вот черт их принес! Вишь, в гости приехали союзнички наши!» И велел всем готовиться к приему. Казакам раздали водку для угощения матросов. Под наведенными на крепость дулами французских орудий стали ставить столы, подметать помещения, цеплять ордена на мундиры. Но час пришел, и корабли открыли огонь.

Ашинова доставили в Одессу, судили как политического авантюриста закрытым судом и отправили в ссылку в Саратовскую губернию. Дальнейшая его жизнь покрыта тайной. Одни говорили, что впоследствии он бывал в Париже и даже получил там 500 тысяч рублей как пострадавший от бомбардировки Сагалло в феврале 1889 года. Другие утверждали, будто в ссылке он лишился рассудка и вскоре умер в одном из черниговских имений своей жены. Вторая версия более правдоподобна, поскольку наделать столько глупостей в здравом уме невозможно.

Петр Ростин