Знание-сила, 2008 № 07 (973)

Ох, горе мне, грешному! Повседневная жизнь в «покаянных текстах» XVI-XVII века

Б. Чориков. Голод при дворе Бориса Годунова

«Картина исторической действительности, — отмечал историк культуры А.Я. Гуревич, — в огромной мере определяется тем вопросником, которым ученый руководствуется при анализе источников...» В 90-х годах XIX века профессор Новороссийского университета А.И. Алмазов создал многотомный труд «Тайная исповедь в православной восточной церкви» и опубликовал в приложении рукописные «Исповедные вопросники», в которых содержались конкретные признаки повседневных дел, признанных недопустимыми. В 1913 году историк С.И. Смирнов в книге «Древнерусский духовник» продолжил исследование «покаянных текстов». Церковь составляла списки разнообразных «грехов», которые водились среди мужчин и женщин. Несколько раз в год миряне являлись на исповедь к своим «духовным отцам» и каялись в грехах. Кроме проблем богословских, С.И. Смирнов изучил руководства для исповеди и показал, какие вопросы повторялись неоднократно, какие события священники вынуждены были обсуждать. Определенные поступки и побуждения наказывались епитимией — постом, молитвами, поклонами. Смысл вопросов очевидный: мирянин должен осознать и выделить среди повседневных дел запретные и с верой под руководством духовного отца отыскать путь к спасению.

Исследования продолжаются в наши дни; опубликованы новые «исповедные тексты», которые показывают скрытые стороны повседневной жизни русского Средневековья.

К XVII веку обязательной считалась исповедь раз в год — во время Великого поста. Правительство следило за порядком исповеди, рассылало указы, требовало, чтобы местные власти сообщали, кто уклоняется. Приступая к вопросам, священник напоминал, что следует вспоминать грехи «без стыда», ибо все грешны. «Сам многыя грехи имею паче тебе...» И вопрошал кающегося с «тихостью». Русские «покаянные тексты» имеют свои особенности: не зная, не следует заглядывать в средневековый текст, иначе — изумление и ужас. Некоторые вопросы духовных отцов вызывают ассоциации с лихими эротическими фильмами.

В основе отечественной «покаянной дисциплины» лежали переводы византийских правил и наставлений «отцов церкви». Из византийских источников, пронизанных монашеским аскетизмом, проникло пристальное внимание к «блуду» как к греху самому тяжкому. Но повседневная жизнь русских приходов отличалась от византийских образцов. До XIV века не было устоявшегося порядка совершения исповеди. Мирянин обращался к священнику с признанием или духовный отец спрашивал грешника — решалось по обстоятельствам. В конце XIV века в Новгороде Великом, центре русской религиозной культуры, появились «исповедные тексты», «вопросники». В требники и «служебники» священников вносили заранее заготовленные вопросы. Прототипы «вопросников» встречаются в византийском «чине исповеди», но подробные тексты были составлены русскими авторами. В XVI веке списки «вопросников» достигли значительного размера: череда статей о грехах — от значительных до мелких. Средневековые «покаянные тексты» не ограничивались «вопросниками». К ним принадлежали так называемые «поновления».

Требник XVII века

«Поновление» — список грехов, произносимых от имени кающегося; заглавие происходило от слова «обновить». «Поновление» — своего рода воспоминание о совершенных грехах. «О всех содеянных грехах помню и не помню, каюсь Богу и тебе, отче!» В рукописных сборниках «поновления» нередко предшествовали «покаянным вопросникам». Очевидно, в таком порядке списки появлялись на исповеди.

«Поновления» и «вопросники» содержали грехи «местного происхождения», что не могли вообразить в древности «отцы церкви». «Поновления» должен был читать и произносить кающийся, но обычно это делал священник: неграмотных множество. После названного греха мирянин должен произнести: «Прости мя, господине-отче, и помолись о мне, грешном!»

Происходила своего рода формализация исповеди, к радости историков, которые получили описание повседневных ситуаций наряду с представлениями о допустимом и запретном. В XVI веке многочисленные и привычные «покаянные тексты» становятся фактом массовой культуры — в основном городской. Отметим, что грехи, затрагивающие вероучение, представлены в основном в поздних списках XVII века. Используя «вопросники», духовные отцы в определенном порядке обсуждали семейную жизнь и супружеское общение, сексуальное поведение во всех мыслимых позах, позывах и отклонениях, пищевые запреты и языческие привычки, колдовство и нарушение традиционных культурных запретов.

В наши дни «покаянные тексты» — незаменимый источник для изучения менталитета русского Cредневековья. Среди авторов «вопросников» и «поновлений» встречались известные эрудиты, но в основном это анонимное творчество духовенства, которое срослось с мирянами настолько, что о повседневной жизни судило не понаслышке и в грехах разбиралось с большим знанием дела. На исповеди духовные отцы порицали или поощряли только конкретные поступки и намерения. Поэтому происходило разделение списков для мужчин и женщин, для священников, монахов, монахинь. Со временем появляются особые статьи, предназначенные для девиц, отроков, вдов. Переписчики вносили в исповедные тексты исправления и дополнения, стилистические и смысловые, отмечали новые явления и стороны жизни.

В середине XVI века расширяются пределы государства, Иван Грозный присоединяет Поволжье и Сибирь, и звучат на исповеди вопросы: «Ел, пил с погаными (язычниками) или иноверцами по воле или по нужде?» Стремительно умножается бюрократия, и для «вельмож», «судей», «приказных людей» появляется роспись грехов особых, что водятся в закоулках власти. Меняется повседневная культура, наступает новая мода — в XVII веке мужчины должны ответить своему духовному отцу: «Не бривал ли еси уса и брады неразумением?» Отдельно существовали «вопросники» для царей и патриархов. Несмотря на разночтения, «вопросники» и «поновления» сохраняли строгий порядок и однотипную культурную ориентацию на протяжении длительного времени — от XV до конца XVII века.

Б. Чориков. Чумовое поветрие

Благостная картина исповеди — «в тихости, со смирением...» Далеко от истины: бывало, «отца духовного лаяли и хулили», «били», рукам давали волю и пинали с гневом, что не забыли отметить в «вопросниках». Знаменитый протопоп Аввакум писал: исповедь — тяжкий труд «врачебный». Признал откровенно: однажды пришла исповедоваться девица, «многими грехами обремена, блудному делу повинна». Стал спрашивать, она отвечала. «Врач сам разболелся, огонь блудный стал жечь». Отпустил девицу, зажег свечи, возложил правую руку на пламя и держал, пока боль не пересилила «злое разжежение внутри». Пришел домой «зело скорбен», плакал горько перед образом так, что «очи опухли». Упал в забытьи на землю: нет сил опекать детей духовных — тяжкое бремя, «не могу носить».

.Листы рукописных книг пожелтели, углы осыпались, капли воска давно застыли, остались следы сырости и грязи. «Писал многогрешный дьячишко Алексий. А хто сию книжку отдаст или продаст, будет с тем человеком суд перед Богом в Страшный день!»

Вопросы «властителям» разворачиваются в годы правления Ивана Грозного, послушно следуют за риторикой свирепого царя. В «вопроснике» 70-х годов XVI века представлен богатый набор преступлений против высшей власти: «Не мыслил ли об убийстве государя, государыни и их детей?», «Не мыслил ли о предании государя неверным или иноземцам?», знал «о злом умысле» на государя и его семью и «не поведал» — грех! Подумайте, вельможи, не утаили «дела каково от своего государя?» Или, страшно подумать, «хотели быть с государыней в блуде, и чародейством или мирских баб советом того добивались?» Вокруг царства враги внешние названы в «вопросниках» «бусурмане», люди ислама; «ляхи», поляки, некие «латиняне», католики. Согласно «вопроснику», «властитель» может уйти за рубеж «бегом своей волей». Из плена вернулся — отвечал: «В бусурманах и в латинах ел с неверными? Пил с ними?

С неверными женщинами и девицами блудно сходился? В их мольбищах по их закону молился», даже «женитьбой не женивался ли еси?» По сравнению с подобными грехами тихо звучал вопрос зловещий: на смерть самовольно осудил ли кого «по мзде», а не по своду законов, «Судебнику» государеву?

«Смутное время» отложилось в «поновлении» для вельмож в следующем воспоминании: «Согрешил, совокупился с «воровскими людьми» или с неверными и православных людей мучил и на смерть побивал, младых отроков и девиц в плен имал, дома зажигал и церкви грабил».

В первой четверти XVII века вопросы о государственной измене остаются; в «поновлении» тех лет сказано туманно: «Согрешил, ведая измену неких, кровопролития хотящих, не возвестил о сем государя и сообщник злому умышлению был.» Однако число вопросов о покушении на жизнь и здоровье царя сильно сокращается. Тревожит иное: «Не собирался ли град супостатам сдать? Не думал ли в чужую землю отъехать, в немцы и в Литву?» В середине XVII века об измене и самовольном «отъезде» вельмож за границу спрашивать перестали.

В «Вопросах женам властителей», опубликованных Алмазовым, во всей красе представлена боярыня тех лет — с лицом обвислым, набеленным, нарумяненным, с тяжелыми перстнями на пальцах, дородная и вздорная. Указывает мужу, вмешивается в его дела: «Велит мужу или брату своему осудить правого человека, а виновного оправдать, взяв посул (подарок) от того». Занимается ростовщичеством, ревнует мужа и сама «блудит в сенях с холопами». Муж предпочитает с боярыней жить в мире, угождает, о чем прямо сказано в другом «вопроснике властителю»: «А к своей жене не приводил ли кого блуда ради?» Слуг в своем доме боярыня «мучит без вины», содержит в старом платье и без сапог. На мужа «зло держит», бьет беременную «девку-холопку», — от побоев она «младенца вывергла». Насилие неслучайное: часто бывало, что ребенок у «рабы» от господина. Подозревали, что такая «жена властителя» может в заговоре верховодить: «Не помышляла еси с мужем об убийстве государя?» И в духе времени прибавляют: «Не обсуждала ли с мужем, чтобы ему сдать град супостатам?» В отечественной жизни государственные преступления расписывали в соответствии с меняющейся модой.

Неизвестный автор. Казнь четвертованием

...Боярская Дума на картине: государь в кресле, на лавках вельможи сидят, кто-то дремлет, другой стоит, говорит неторопливо. Что отвечали они на исповеди? В «поновлении» XVII века показано, как содержали свое хозяйство: «Согрешил, емля насилием оброки и дани тяжкие или на дело мое понуждал насильством крестьян и их детей. Или их жен и дочерей на блуд отнимал, и слуг без правды голодом морил. » В «вопросниках» сохранились крайне нелицеприятные оценки царской администрации. Сомнительные достижения «властителей» укладывались в знаменитую формулу, которую не раз употребляли: «Кривым судом судил, правого виновным сотворил, а виновного правым».

В скорбные дни Великого поста на исповеди приходилось вельможам вспоминать дела свои: «Мзду взял, посул имел, окаянный! Виновных душегубцев и разбойников, мзды ради, отпускал, и оне после того те же дела злые творили. В темницу без вины вметывал, мучил в темнице без милости! Налоги тяжкие наложил, чтобы меня государь отметил! От неправедных прибытков и от душегубцев корыстовался... Согрешил сердцем и душой, и телом, и всеми чувствами моими!»

В материалах Алмазова представлено «поновление вельможам» начала XVI века. Читается как обличительный приговор: «Ох, мне грешному, горе мне, грешному! Как земля меня не пожрет за мои окаянные грехи! Преступив заповедь Божию, все богатство кривым судом и неправдою стяжах и приобретох...» Грехи повседневные — «лихое ядение и пьянство, прелюбодейство, клевета, чародейство и похотливые взгляды» — не идут в сравнение с «грехами административными». «Согрешил неуправлением порученного мне царства, согрешил граблением! Иными повелевая, не избавлял обидимых от рук обидящих». Нельзя отказать неизвестным «книжникам» в наблюдательности. Отсюда служебная приписка в печатном требнике 1623 года: «Сие приложи князьям, болярам и приказным людям. Прочим человекам не глаголи».

Множество «вопросников» XVI — XVII века при первом приближении показывают мир неспокойный и жестокий. Нет ни духовного порядка, ни прочности быта, представленной в знаменитом «Домострое». Ничего, что восхищает любителей старины. Перелистываем женские «вопросники»: «Смерти мужу молила ли, лаяла его, злое думала? Отца и матерь ударила? Брату и сестру, и всякого человека не лаивала ли матерно? Отроча (младенца) не удавила ли? Или зелие пив, извергла его? Или дитя некрещеное уморила? Или ленясь, к церкви в праздники не шла? Или мужа уморила отравою? Срамные бесстыдные речи не говоривала ли? С чужим мужем о блуде не подмигивала? На пожаре чего не грабливала ли? Зубами кусала кого? Или запилась без памяти?» Подобное, очевидно, не происходило ежедневно и повсеместно. На исповеди происходила «интерпретация» известных ситуаций, чтобы в духе господствующей культуры определить, отделить и подавить гнусные поступки. Получается, что в «вопросниках» представлены личности со скудным нравственным опытом. Постоянные повторения в мужских и женских «вопросниках» актов мужеложества и скотоложества, однотипных описаний сексуальных положений и признаков лесбийской любви исследователи просто пропускают как незначимые для понимания социального смысла. Но слово «любовь»?

Смотрим статьи «вопросников», включая тексты XVII века. Отмечаем: «Любовное коренье давал есть кому?», «Мужа не любила или гневалась на него?» Или вельможа «раба не по любви женил». На сотни вопросов четыре применения слова «любовь». Историк М.Корогодина заметила, что слова «любить, любовь» в «покаянных текстах» не встречались в описаниях отношений между мужчиной и женщиной; стремление определялось физиологическими потребностями и укладывалось в известные слова. «Любовь» имела иной смысл, уходящий в древность, — «расположение». Но любовь как чувство взаимное, одухотворенное не могли представить и определить. В «исповедных текстах» за возникшим влечением следовала не «кристаллизация чувств», по Стендалю, а употребление таинственных вещей, которые «притягивают самодеятельно». Это «коренья», «зелье», умывание чудодейственной смесью. Сказано в «вопросниках»: «Мужа зелием добыла еси?», «Не давала ли потворных зелий мужу, любовь деля?» «Мывшись медом с молоком», женщина незаметно добавляла эту смесь в «явства мужу». «А молоком мывся и медом, давала кому пити, милости деля?»

«Милости деля» — расположение обретая. Подобное предлагали «бабки-смывательницы», отмеченные в «вопросниках». За «обмывания» духовник наказывал женщин: пост 5 недель. Чтобы добиться желаемого, употребляли средства темной магии: женщины подмешивали в «ядение» мужчины «нечистоты ложа своего», капли пота или сцеженное грудное молоко. Когда современная «гламурная культура» предлагает: «Наше средство для лица и тела принесет тебе счастье!», то возвращает к средневековой культуре чудодейственных «обмываний» и «притягательных» веществ. На примере «покаянных текстов» видно, какой путь проделало русское общество от Средневековья к произведениям Карамзина и Пушкина. И заметно, как просто повернуть назад.

Михаил Вартбург