Знать (СИ)

Глава 1

Вечером встретились у дальнего от площади выхода из метро.

Августовская жара неделю как спала, первые пожелтевшие листья метались в воздухе предвестниками осени.

Мимо шли молодые люди и нарочито ругались в пространство, показывая взрослость и независимость. Для них по случаю Дня Знаний власти устроили праздник, который венчал концерт «звезд» эстрады. Таких же интеллектуально развитых, как и слушатели.

Для заговорщиков большое скопление людей было кстати. Прямая трансляция по «Клику» — тем более. В кои-то веки мощность чиновничьего и медийного аппарата сработает не только для отмывания денег.

К Пользуну и Дюжику подошел Истомин, не отнимая телефон от уха. Когда договорил, громко выдохнул и нажал новый вызов.

— Моих не будет, — сказал он, ожидая ответа в трубке. — Кто-то испугался, кто-то передумал, кого-то отговорили. В общем, человек пять от силы соберется.

— От силы? — повторил Рёшик, ставя закладку в электронной книге, — неплохой каламбур.

— По-моему, не смешно, — вмешался Дюжик, — может, отменим акцию? Из моих подтвердили участие трое. Не считая собаки.

Аркадий Филиппович имел в виду, что один из защитников собирался прийти с собакой, вырвавшись из дому под видом выгула.

Посмеялись.

Рёшик поднял глаза в темное небо. Срывался дождик. Луна выглядывала из-за облаков, играя в прятки с романтиками и астрономами.

— Штурмовиков тоже не ахти, — сказал он, кивая в сторону мерзнущих интеллигентов. — Десяток, и нас трое — мало для войны, но для сражения — хватит.

— Одно дело от гопников отмахиваться, другое — тягаться с вартой. — Дюжик осмотрелся. — Людей можно понять: лучше синица в руках, чем тебя схватят за участие в перевороте и посадят на пяток лет.

— А чем лучше эта синица? Ну скажите? Ведь она — не в руках, она — в клетке. И вообще, сегодня День Знаний, к молодежи обращаются все харитоновские организации, чем мы хуже?

— Нас не приглашали, — заметил Истомин.

— И что? От этого мы потеряли право говорить?

— Незваный гость…

— А я не считаю себя гостем в родном городе. В конце концов, у них будет концерт, и я выступлю с номером самодеятельности.

— Ты споешь? — поинтересовался Дюжик.

— Скорее, это будет оригинальный жанр — фокусы, иллюзии.

— Иллюзии, — повторил Истомин. — Я в самодеятельности участвовал, но на сцену меня не пускали. Рёшик, ты похож на пьяного в караоке-баре.

— Нет, не похож. Я не фальшивлю. Вы же умные люди…

— Умный — не обязательно смелый, — заметил Дюжик. — Жена считает, что глупо в мои годы играться в робинов гудов. Говорит, мне до пенсии осталось меньше, чем площадь кухни.

Володя и Рёшик невольно улыбнулись.

— Нет, правда, Игорек, давай отложим. Проведем разъяснительную работу, соберем верных людей. По сути, ты правильно сказал. Просто нужно время, чтобы дошло. Мы ведь как — желудком думаем. Всех сократят, народ поголодает, бабы сами мужиков к нам отправят.

— Когда проголодаются, тем более не пойдут, — отрезал Рёшик. — Голодными и напуганными легче управлять. — Он поднял воротник светло-серой куртки военного кроя и пошел к штурмовикам. — Никого не держу. Бесконечность вам в знаменатель!

Пятеро штурмовиков пришли, чтобы лично сказать: они не в деле. С оставшимися пятью Пользун пошел на площадь. Там проверяли звук в ожидании высоких гостей.

Сцену и подходы по периметру оцепили вартовые. Рёшик равномерно расставил людей перед оцеплением и попросил обеспечить отход. Показал капитану варты удостоверение прессы — осталось после увольнения.

— По одному удостоверению я вас за оцепление не пущу.

— Мне в туалет нужно. — Рёшик показал рукой на синие кабинки возле металлических конструкций, образующих сцену. — Не гадить же в подворотне?

Огромная толпа и ничтожно малое количество биотуалетов — реальность любого праздника. Капитан знал это не хуже Рёшика.

Зазвучали фанфары, на сцену вышел ведущий и объявил, что слово предоставляется народному избраннику, представляющему в Столице Харитонов, Несусвету Карпу Наумовичу.

Молодежь ответила вялым гамом.

На ступеньках к сцене Рёшика остановил тип в штатском.

— Виноград взрывается в микроволновой печи, — сказал Пользун, нанеся удар под дых. Охранник стоял, как ни в чем не бывало.

Неужели знает?

— В Греции по понедельникам запрещена охота. — Еще один удар.

Через секунду штатский содрогнулся дважды и скатился вниз. Двумя легкими знаниями Рёшик расчистил путь от мордоворотов в костюмах без галстуков и оказался возле задника сцены. Несусвет заканчивал речь, Рёшик выжидал момент, чтобы вклиниться перед выступлением музыкальной группы. Иначе шансов нет.

Он осторожно пробирался вдоль колонок. Сзади ударили по ногам, он упал. Руки завели за спину, голову подняли за волосы.

— Попался, умник, — пропыхтел скрипучий голос. — Не дергайся, хуже будет.

Хуже было некуда, поэтому Пользун решился на контратаку.

— На холоде песочные часы идут быстрее.

Голову задрали до неимоверной боли, и последнее слово Рёшик договорил про себя. Лягнув противника пяткой, улучил миг и произнес:

— В гавайском алфавите двенадцать букв!

Перевернулся и увидел ошалелое лицо Гоши Смыка. Он держался за пах, глотал воздух, а потом завалился.

Несусвет закончил вещать, до микрофона оставалось несколько метров. Но борьбу в углу сцены заметили. К месту схватки неспешно пробирались охранники и вартовые. Пользун подпустил их. Как назло, режиссер включил музыку. Не слыша самого себя, Рёшик прокричал — без эффекта. Тогда он рванул к микрофону, возле которого ведущий правил текст на планшете.

В динамиках раздался треск. Режиссер отреагировал на нового спикера и убрал музыку. Наверняка в программе произошли изменения, и слово взял незапланированный гость. Никого другого на сцене быть не могло.

— Фагот делается из клена! — прокричал Рёшик. Преследователи по инерции приблизились на шаг и отлетели, брошенные невидимой волной.

Смык прикрыл Несусвета собой. Всех, кто был на сцене, разметало по сторонам. Досталось и первым рядам зрителей — задним показалось, что давят передние, передние подумали, что придавила варта. Пользун постучал по микрофону и откашлялся. Гоша рвался схватить его, но Карп Наумович жестом показал — не надо.

— Друзья и коллеги по умственному труду, — начал Рёшик. На него смотрели тысячи людей на площади и гораздо больше телезрителей. — Мы хотим жить лучше, но ничего для этого не делаем. Нас прессуют, как макулатуру, а мы терпим и умоляем подтираться нами. Это время закончилось. Теперь «умный» значит «сильный». Интеллигенция не нужна государству, она слишком умна. Потому что в школе вы учились лучше, чем они, — Рёшик показал на Несусвета, — и потому что ум не купишь! Отныне в городе действует повстанческая армия интеллигентов, вы должны об этом…

Микрофон выключился. Кто-то из толпы гаркнул молодым задорным голосом:

— …знать!

— Знать, — повторил Рёшик в оживший микрофон. — Именно! Знать!

Пользуна заглушил гитарный риф, который вырвался из динамика. Затем постучал барабан, серией нот ухнула бас-гитара. Группа дала сигнал, что готова к выступлению.

— Давай концерт, — вопили снизу.

— Эй ты, знать, заканчивай!

— Уберите клоуна!

От задника подбирались вартовые. Под помостом тоже выстроились люди в сером, перекрывая пути к отступлению. Сбоку усмехались Несусвет и Смык. С другой стороны разминал плечи штатский. Пользун хотел сказать, но линию переключили на вокалиста.

В гуще зрителей мелькнула синяя вспышка. Превратилась в защитный купол. Он перемещался ближе к сцене. Музыканты заметили его, восприняли как сигнал к началу и заиграли вступление. Толпа взревела.

Защитная полусфера приблизилась, Пользун рассмотрел в центре свечения Дюжика. Невидимый вартовым барьер растолкал их, освободив пятачок перед помостом. Рёшик прыгнул.

— Чем ты их отпугнул? — спросил он, копаясь во внутреннем кармане шинели.

— Пока шел к сцене, рассказывал параграфы КЗОТа, — ответил Аркадий Филиппович.

Штурмовики пробили брешь в оцеплении и дали уйти беглецам.

Купол продержался до выхода из метро, потом замерцал и погас. Погоня продиралась через толпу, мелькая фуражками, бунтари прибавили ходу. Борясь с одышкой, Дюжик забубнил КЗОТовскую тарабарщину.

Рёшик на ходу достал из внутреннего кармана электронную книгу и с отвращением посмотрел на разбитый экран. Повертел в руках, как бы надеясь, что поломка просто показалась, но гибель элбука была реальностью.

Метнул ридер в урну. На душе стало тяжело: погибший был достоин пышных похорон.

— Куда бежим?

— До горпарка. Там Истомин стоит под парами.

— Не бросил все-таки.

— В данном случае правильно говорить «не кинул».

На смех не хватало сил.

На подходе к парку Рёшик оглянулся и увидел, что их с Аркадием Филипповичем преследует лишь один человек.

Шлепая по асфальту мокрыми ботинками и поправляя норовящий слететь с плеча фотоаппарат, за ними гналась Звонова.

Истомин мигнул фарами и подъехал к тротуару.

— Подождите, я с вами! — кричала Яся.

— Нельзя! — огрызнулся из открытого окна Рёшик, ожидая, пока Аркадий Филиппович справится с дверью.

— Они вас перехватят в Сокольниках, у них есть номер, я слышала, они по рации говорили!

Дюжик наконец уселся на переднее сидение и захлопнул дверь. Машина сорвалась с места в сторону Сокольников, но через несколько метров затормозила. Задняя дверь открылась.

— Бегом! — скомандовал Рёшик, и Яся действительно побежала к авто.

Машина развернулась и помчала к Студенческому спуску.

— Ну и чего ты добился сегодняшним выступлением? Оно мало чем отличалось от речей депутатов: есть плохие люди, а мы — хорошие.

— Чего добился — в понедельник увидишь.

Карп Наумович уронил сухарик в чай и окончательно рассвирепел. Осмотрел кабинет, желая криком сорвать злость, но перед ним сидел один Смык — покорный и для распекания неинтересный.

С досады Несусвет устроил выговор секретарше по громкой связи — за остывший чай.

— Нет, как это у них получается? — размышлял вслух Несусвет. — Гипноз какой-то?

Секретарша принесла горячий чай с баранками. Карп Наумович посмотрел на чашку и отвернулся в унынии.

— Да что там гадать, Карп Наумович, пересажать их, и шабаш! — В запале чувств Гоша ухватил из блюдца баранку, смял ее ладонью и сунул в рот. С утра ничего не ел, а за окном ночь.

— Дурак ты, Гога! Был дураком и останешься! За что сажать-то? Они пальцем никого не трогают. За хулиганство на пятнадцать суток — пожалуйста, это в Конституции можно прописать: «Каждый гражданин имеет право на пятнадцать суток». А дальше что? Через две недели этот бунтарь выйдет уже не хулиганом, а святым — узник совести, жертва режима. И тогда они нам проблемы устроят почище любого гипноза.

Гоша развел руками — оно-то так, но без посадки никак нельзя.

— И что делать будем? — сказал он и проглотил баранку. — Все равно их нужно изучить, принять меры?

Несусвет отхлебнул чаю и полез широкой пятерней за баранками.

— Изучить, говоришь? — Он достал из чашки мокрый, съеженный бублик и сунул в рот. — Чтобы принять меры, говоришь? А что — идея! Научный подход к заговорщикам! Под такое дело из бюджета никаких денег не жалко.

Оба улыбнулись и чокнулись издалека чашками.

— Да кто за такое возьмется? — внезапно сообразил Гоша и перестал улыбаться. — Они же делают все невидимо?

— Дурак ты опять, если не понял. Правильно, невидимо. А у нас есть знакомый, который всю жизнь занимается тем, что не видно.

Смык посмотрел сначала с непониманием, а потом скумекал, о ком говорил хозяин.

Выпили на воображаемый брудершафт и рассмеялись в голос.

Бронский слушал Варгашкина, упершись подбородком в столешницу, обхватив голову руками. В кабинете директора стоял кислый запах дыма. А в первом ящике стола лежала фляга с коньяком — осталось на донышке.

— В лаборатории ядерных процессов ставим еще десять компьютеров и открываем интернет-клуб, — прочитал Варгашкин запись в ежедневнике. — В нашем районе молодежи много, будут ходить. Если что, снизим цену.

Глаза Бронского закрылись, что можно было считать положительной реакцией. Вдохновленный зам по науке продолжил:

— Оборудование в отделе ионно-плазменных технологий относительно новое, его трогать нет смысла, — Кирилл Денисович сказал по-деловому: «Трогатсь». — Его нужно попросту продать. Год-два, и та же магнетронная установка превратится в металлолом. У меня есть клиент с предварительной готовностью купить.

Варгашкин достал пухлую папку, открыл ее и чихнул, поднимая облачко пыли. Бронский оценил размер папки и уронил голову на стол.

— Теперь по отделу ускорительных технологий, — зам полистал страницы. — Циклотрон «У-150М» работает с середины прошлого века, устарел морально и физически, занимает большую площадь. На ней прекрасно разместится боулинг-клуб. Нужно разрешение районной власти, я договорюсь, это недолго.

Бронский открыл глаза и, не поднимая головы, спросил без эмоций:

— А где мы будем ускорять частицы?

Варгашкин закрыл папку и заговорил тоном родителя, объясняющего ребенку, почему сладкое вредно:

— Николай Вальтерович, нам сейчас не до частиц. Вы видите, что в стране происходит — оптимизация. Бюджет на науку и культуру урезают, институты закрывают. У нас есть возможность не жить, но хотя бы существовать за счет арендаторов. Но чтобы их пустить в ИНЯД, нужно освободить часть помещений.

— Что же останется?

— Четвертый-пятый этажи. Бухгалтерия, юрист, АХЧ, отдел кадров. Ну и мы с вами.

— А как же наука?

Варгашкин вздохнул и перешел на более слащавый тон, для совсем маленьких:

— Наука закончилась, Николай Вальтерович. Остается коммерция. Давайте скажем честно: что наш институт может предложить в качестве товара? Фундаментальные исследования? Теоретические расчеты? Гипотезы? Их на хлеб не намажешь и налоги ими не заплатишь. Даже если захотим сэкономить путем сокращения сотрудников, то, в первую очередь, уволим именно научный сектор. Потому что без исследовательского реактора институт работать может, а без бухгалтера — нет.

— Какой бред… — Бронский откинулся на спинку стула и потер виски. — В голове не укладывается. Институт ядерной физики — без ядерной физики.

— Почему же, — Варгашкин показал ладонью знак «стоп». — Вашу лабораторию мы оставим. Обязательно оставим. Занимайтесь своим тока… маком на здоровье.

«И никуда не лезьте», — про себя добавил профессор.

Ему предлагают взятку — возможность заниматься наукой в обмен на покладистость. Но разве можно назвать Физикой исследования в бильярдном зале или опыты на рулетке? Это все равно, что заниматься любовью на потолке. Глупо и чертовски неудобно. Впрочем, нынче такое время, не до любви.

— …или возьмем лабораторию проблем ядерной энергетики. — Пока директор размышлял, Варгашкин не унимался. — Там же полная стерильность! Да еще и на первом этаже. Лучшего места для аптеки не придумаешь!

— Mein Gott!

Призраки катастрофы окружили Бронского и тычут копьями со всех сторон. Хочется лечь на землю, закрыться руками и тихо погибнуть. Но за ним — огромный институт со славной историей. Полтысячи сотрудников, которые посвятили жизнь науке. Имеет ли право командир сдаваться в плен, если знает, что солдат ждет верная гибель? Или все не так страшно? Кандидаты наук и доктора в состоянии торговать лекарствами и запускать компьютерные игры. Тот же Стебня — прекрасный образец ученого будущего. Приспособятся, перетопчутся, освоятся. В конце концов, бильярд похож на прибор, в котором соударяются частицы.

Угадав колебания директора, Варгашкин пошел в атаку:

— Николай Вальтерович, дождемся лучших времен — вернемся к науке. Нам бы выжить. Если вы принципиально согласны, я подготовлю документы.

Из оцепления вырвался самый страшный призрак с липкими перепончатыми лапами. В одной он держал папку с документами и прикрывался ею, как щитом. В другой — сжимал огромную печать, которой размахивал, целясь в беззащитного профессора.

Бронский представил кипу бумаг, часы, проведенные в чтении, и ретировался с поля боя. В кабинете остался один Варгашкин.

— Куда вы?! Нужно решить…

Чудовища отстали от Бронского возле лифта. Сзади доносилось чавканье челюстей и звон оружейного металла, но рыцарь скакал в сторону лаборатории. Там его не достать.

Призраки повертелись возле канцелярии и спрятались в засаленные гроссбухи, грозя вернуться при первой возможности.

Меня зовут Мирослав Огнен, и мне протянул руку начальник департамента спецпроектов телеканала «Оупенинг» Браун Хартсон. Без эмоций предложил чай.

— Вам с сахаром?

— Упаси бог. Сахар убивает вкус.

— Как шум убивает слово? — Начальник подмигнул.

Дескать, знает, чем я занимаюсь.

— Попадаются слова, звучащие громче шума, — ответил я скороговоркой.

— В таком случае уверяю вас — чаю, который готовит моя помощница, сахар не помешает. И молоко тоже.

Девушка внесла поднос. Чай действительно оказался выше похвал. Все шло к тому, что меня ждут неприятные новости — зачем иначе ублажать подчиненного с утра пораньше?

В черном деловом костюме с тонкими белыми полосками Хартсон выглядел безупречно. Как, наверняка, и накануне вечером. Кажется, такие люди вообще не спят — всегда бодры и готовы к верным решениям. Это мне после вчерашнего звонка пришлось всю ночь мучиться в догадках — о чем пойдет разговор. Спецначальник знал о нем давно. Это меня с утра одолевали сомнения — ехать или нет. А он решительно чистил зубы после безупречного по калорийности завтрака. Это я засыпал за рулем по пути в Лондон, в то время как мистер Хартсон не спеша пробирался по столичным заторам. И все затем, чтобы убивать посетителей безупречностью — в одежде, поведении, интонациях.

— Не буду скрывать, мистер Огнен, выводы комиссии относительно боевой филологии нанесли урон не только вашей репутации. Они ударили по нашим рейтингам.

— А уровень комиссии вы под сомнение не ставите?

Хартсон цокнул языком и замахал руками в мою сторону.

— Не я — совет директоров. Мой удел — административная деятельность; в науке я, честно говоря, не дока. Спросили, кому я платил гонорары, пришлось ответить: тому самому Мирославу Огнену, который провалил эксперимент.

— Боевая филология — новинка, ее не знают ученые из смежных отраслей.

— О, предупредите Управление по науке и технологиям, они до сих пор не в курсе!

Тоже мне шутник.

— Я знаю причину провала и работаю над новой теорией. Поверьте, скоро я дам результат.

— Без лаборатории и правительственных грантов? Очень смешно.

Да уж, юмор.

— Где вы сейчас работаете? — продолжил шеф спецпроектов.

— Только у вас.

— Как думаете, надолго?

Мне надоела пьеса, в которой один герой знает реплики, а второй постоянно импровизирует.

— Скажите прямо.

Он перестал кривляться и стал до жалости серьезным, как диктор новостей.

— Есть задание посложнее, чем записи на форуме канала.

Я приготовился пройти поворот судьбы. Внутренне сгруппировался в ожидании того, что меня сначала занесет, а потом выбросит. Правила езды на колесах Фортуны я знал посредственно.

— У нас неприятности, мистер Огнен. — Начальник прошелся по кабинету, почесывая левую руку. Не удивлюсь, если у него там антиникотиновый пластырь. — На прошлое Рождество мы запустили в космос тестовый спутник. Он отправил на Землю странный сигнал. Как будто в двухзначный код к единицам и нолям кто-то добавил третье значение.

— Господи.

— Я бы не был столь категоричен. Может, он, может — влияние ноосферы, может — знак от разумной цивилизации. Мы не одиноки во Вселенной, откуда-то же к нам спускают авторов комедийных сериалов?

Меня передернуло — тоже иногда задумывался об их неземном происхождении.

— Первый сбой случился двадцать пятого декабря. Мы посчитали, что это помехи и транслировали обычный сигнал параллельно с необычным. Возможно, это привело к определенным последствиям.

Хартсон полистал ежедневник, нашел нужную запись и некоторое время качал головой, не отводя глаз от страницы.

— Мы проверили контрольные данные и выяснили: в момент сбоя искаженный сигнал, кроме нашего спутника, попал в три точки планеты. До вчерашнего дня по трем телевизорам транслировались наши передачи с «вау-сигналом». Вот координаты.

Из принтера вылез лист с картой. Первая точка — Верона, вторая — поселение между Северным и Южным Кипром. Третье место находится так далеко на востоке Европы, что Европой почти не считается.

— Думали замять, журналисты ничего не знают. Поручили техникам собрать сведения о передатчиках, транслирующих сигнал в эти три точки. Данные оказались… неожиданными.

Сказал так, будто подробности знать необязательно, и мое мнение никого не интересует.

— Командировочные и представительские оплатим. Получите гонорар и бонус в случае успешного расследования. В противном случае я не смогу доказать руководству вашу полезность для «Оупенинга».

Вот как выглядит предложение, от которого невозможно отказаться.

— Если не секрет, почему вы решили доверить дело мне?

— Секрет. Но вам скажу. Вся штука как раз в полученных нами фактах. Во-первых, повторюсь, они странны. А более странного занятия, чем ваше, на канале ни у кого нет. Во-вторых, все три случая имеют некий информационный подтекст, сродни того, которым вы занимаетесь в «Кулхэме». Простите, занимались. В-третьих, вам нет смысла болтать, иначе к ярлыку британского ученого добавится приставка «тот самый». А репутация в Англии стоит дороже недвижимости. Если репутация недвижима, разумеется.

Дешевый каламбурист.

— Раз уж мы секретничаем, — я допил чай и поставил чашку ровно на кружочек в середине блюдца, — откуда вы получили сведения из этих точек. Разведка?

Он тоже поставил чашку.

— Допустим. Вам-то что?

— Почему бы им самим не заняться этими странностями?

Шеф привстал и посмотрел хрестоматийным взглядом, каким руководители показывают подчиненному его место.

— Я что-то не пойму, Мирослав, — переход на имя — тоже оружие из арсенала топ-менеджеров. — Вам не нужны деньги? Так чего вы открещиваетесь от работы? Не самой пыльной, заметьте.

— Хочу разобраться. Секретное задание поручают не разведчику, а проштрафившемуся ученому. Что-то здесь не так.

— Спецслужбы занимаются серьезными делами. А здесь непонятно — серьезное дело или беспочвенные опасения. Руководители канала, сами знаете, из правительства. Контрольный пакет «Оупенинга» принадлежит государству. Собственно, из ваших отчетов мы выясним, стоит ли волноваться. Политика начинается ровно там, где заканчивается наука.

Я встал с дивана, забрал флеш-карту с информацией и пожал Хартсону руку.

— Умеете вы подсластить пилюлю.

— Пилюля — не чай, сахар ее вкуса не портит.

И улыбнулся, показав безупречные зубы.

Глава 2

Третью неделю уволенные по реформе интеллигенты собирались за чертой города, на старом стадионе возле ИНЯДа. Вход давно не охранялся, трибуны покосились, траву вытоптали собаки и их хозяева. Место глухое, о времени сборов сообщали через своих. Первые пришли после случая на площади, в понедельник.

С каждым днем желающих проверить силу становилось больше. Когда отряд разросся до трехсот человек, Рёшик разделил личный состав на взводы по типу силы и назначил командиров. Напоминало одновременно слет «ролевиков», фестиваль самодеятельной песни и секту.

Люди стоят друг напротив друга, шепчут заклинания, ни с чего падают и встают.

«Праведный гнев и слово» — так Пользун определил для себя первичные условия силы. Теоретические разработки он совмещал с практикой. Начал на следующий день после сторублевого разговора с Ленчиком на кухне. Оставалось понять, каким должно быть слово для боевого эффекта. И способно ли оно задействовать реальное оружие. Ощущение, что цель близка, становилось явным, но поймать нужную мысль не получалось.

Открытия происходили случайно.

— Уважаемый! Да, вы, в машине! Сделайте, пожалуйста, музыку тише! Час ночи!

— Исчезни, баран. Не мешай отдыхать!

— Отдыхай так, чтобы я на девятом этаже не напрягался!

— Честное слово — заколебал-на. Жди, я поднимаюсь!

— Порог чувствительности уха составляет сто тридцать децибелов!

Поросший щетиной горец не успел выйти из машины: защемило дверью. Потом — еще раз, сильнее. После третьего удара абрек выключил магнитолу. Задрав голову и глядя на окно, в котором виднелся скандальный жилец, любитель лезгинки уехал прочь.

Злоба с одной стороны и незнание — с другой: так рождается сила. Когда Рёшик произносит вслух то, чего не знает противник, судьба поединка предрешена. Легкое раздражение — пощечина. Ненависть — удар наотмашь.

Рёшик гонял по ночам орущую шпану, урезонивал автолюбителей, которые ставили машины на детских площадках, отучил таксистов материться на остановке. Хватило набора школьных знаний, университетскую программу пускал в ход изредка, эстетики ради.

Проявилась еще одна важная особенность: кто знал то, о чем говорил Рёшик, в качестве противника не попадался.

Животных сила не замечала — Пользун проверял на собаках, котах и хомяке. Хотел сходить в дельфинарий, но вспомнил, что дельфины общаются на ультразвуке.

Со всей осторожностью Рёшик опробовал силу на гуляющих во дворе дошкольниках. Результат — ноль. Из этого сделал вывод: сила действует на людей, которые по умственному развитию могли бы знать то, о чем он говорит.

Ясно, что такие опыты не были научными, как минимум из-за ненаучности самого существования силы. Пользуну пришлось жить с новым качеством и обрисовывать его практические возможности.

Набор в добровольческую армию знати ускорил изучение силы посредствам тренировок.

Ослепительное утреннее солнце и прохладный октябрьский воздух создали неповторимый осенний контраст — глаз радуется, тело мерзнет. Разноцветные мокрые листья впечатались во влажную землю и безвольными тряпицами ждут заморозка.

На манекены сила не действует, поэтому тренировались парами. Иногда в лесополосе отлавливали алкоголиков и провоцировали местную шпану, но затащить их на стадион во второй раз не получалось — те быстро сообразили, что к чему, и впредь на глаза не попадались. Как всегда против скопления народа восстали пенсионеры. Однако и им хватило ума сопоставить факт появления людей на стадионе и спокойствие на улицах.

— У Юпитера шестьдесят два спутника. — Подсечка, удержание.

— Самая древняя буква — «о». — Картонный нож врезается в грудь.

— Тополиный пух появляется только у женских особей.

Удар летит мимо, противник знает о тополе. Ставит блок и контратакует:

— Тополь меняет пол!

Чтобы войти в состояние злобы достаточно обычной общефизической разминки и чтения новостей перед строем. Тело отзывается одной силой, голова — другой. Легкая пикировка с партнером, и боевые кондиции на пике.

Рядом тренируются новички, они еще не усвоили тонкостей применения силы.

— Температура ада — семьсот восемнадцать градусов по Цельсию!

Ничего не происходит, недостоверный факт.

Штурмовикам особенно сложно — запас знаний тает постоянно. Партнеры меняются, но их не так много, за день все узнают новое и расходятся освежать в памяти то, что завтра пригодится на тренировке. С другой стороны, ребята прокачивают память — враги знают меньше.

— Почувствуйте себя электроном, входящим в поток. — Рёшик ходил между группами. На зиму он купил в секонд-хенде пальто, похожее на армейскую шинель, и выглядел в нем, как главнокомандующий партизанского отряда. Электронный планшет, купленный на последнюю зарплату, добавлял статуса. — Знания — не бесполезные файлы, а энергия, которая высвобождается, когда вы произносите фразу. Кстати, в фехтовании комбинации тоже называются фразами. Чем она короче, тем мощнее выброс. А вы делаете движение — атакующее, защитное, целебное — в зависимости от способностей.

Сам он научился бить, почти не входя в ненависть, усилием воли.

— Вы знаете, что в Древней Греции беглых рабов клеймили буквой «F»? — небрежно бросает Рёшик оппоненту весом за сто килограммов. Вопрос всегда надежней в бою. Оппонент падает в грязь, но поднимается. — «F» значит «феутикос», «беглый». — Противник в нокауте.

За тот месяц, когда заговорщики оттачивали мастерство, Рёшик занимался и теорией силы. Ею обладают почти все люди, работающие умом, но степень использования разнится. Кто-то в состоянии свалить тяжеловеса, кому-то не хватает силы на щелчок по лбу. Защитники выставляют барьер, как для одного человека, так и для полусотни. Истомин зарастил Рёшику плечо, а интерны, которых уволили из районной больницы, не справлялись с легкими ушибами. Одни неудачники уходили, другие оставались, веря, что со временем разовьют интеллектуальные мышцы.

Пользун беглых не возвращал, а желающих обучал жестко, чтобы дошла самая суть силы, спираль ей в ДНК. Приходили не только пострадавшие от реформы, но и люди со стороны — родственники, знакомые, которые случайно узнали о чудесных возможностях знаний. Бойцов из них, как правило, не получалось, но и прогонять не спешили — каждый был на счету. К тому же Рёшик чувствовал, что помимо трех известных вариантов использования силы, обязательно найдутся другие.

— Игорь, смотри, кого я тебе привел, — сказал Дюжик, держа за руку пожилого мужчину с седой бородой и длинными пепельными волосами, рвущимися из-под красной банданы. За спиной у хиппи висела гитара. — Это Серега Белый, бывший руководитель ВИА в детском дворце.

Белый улыбнулся мило и непосредственно.

— Давай, Белый, покажи им.

Он сел на осколок бетона, когда-то державший лавочку, и заиграл популярный мотив. Рёшик, Володя и Аркадий Филиппович слушали, не ощущая ничего. Хипарь дождался момента, когда они приуныли, и заиграл блюзовую композицию, возможно, собственного сочинения. Музыка разлилась, как кисель по столу, и Рёшик в определенный момент почувствовал, что он — муха в этом киселе. Двигаться не получалось, думать о чем-то, кроме мелодии — тоже. Пользун с трудом покосился на Истомина и Дюжика — те пребывали в похожем состоянии.

Когда Белый закончил, воздух потерял плотность. Руки и ноги освободились от таинственных оков и двигались, как онемевшие.

— Такой человек пригодится, — сказал Рёшик и пожал Белому руку. — Добро пожаловать в воинствующие интеллигенты!

Когда командиры отошли, вокруг Белого образовался круг любителей послушать и подпеть. В занятиях объявили перерыв.

— Название какое-то корявое, — рассуждал Истомин, пока шли в киоск за кофе. — Интеллигентское войско — длинно и эклектично.

— Может, есть такой человек, который придумает название? Вообще нужен креативщик. Или пресс-атташе, чтобы популяризировать наши идеи.

— Что вы, Аркадий Филиппович, — засмеялся Рёшик, — мы и так прячемся, как можем, собрания назначаем почти телепатически. А вы хотите, чтобы нас арестовали и отправили туда, где мы и покамлать не успеем.

— Сидеть в засаде вечно нельзя. Мы многое можем и умеем, если умные люди услышат, что знания — реальная сила, нашего отряда пребудет многократно!

Из уст Дюжика речь о наступлении звучала так, будто аптекарь грозится набить рожу кузнецу за поцелуй руки своей супруги.

— Согласен, — поддержал Володя, — нужна демонстрация силы. Отсиживаться долго нельзя, правда. Люди и так без работы; еще месяц, ну максимум — до Нового года потерпят, и разбегутся. Жить-то надо.

Рёшику показалось, что он попал в антимир, в котором он и друзья поменялись телами. Причем, оба поместились в него и разговаривают с собой месячной давности.

Скинулись на три стаканчика кофе.

— У меня пока концы с концами сходятся, — поддержал Истомин. — Но рано или поздно в налоговой узнают, чем я занимаюсь. Отберут лицензию, останется только минимальная зарплата в поликлинике… нужно бить на опережение. Если не мы их, то они нас раздавят. У них варта, прокуратура, суды… А сейчас у нас преимущество — они не знают, что мы — сила. И если шарахнуть, как следует…

Рёшик поднял руку и внимательно посмотрел через дорогу.

— Похоже, уже знают.

У входа на стадион остановились спецавтобусы, из которых выходили вартовые. Пользун побежал к дороге, но Истомин и Дюжик догнали его и схватили за плечи.

— Ты здесь нужен.

— Чем ты поможешь?

Заговорщиков накрыли. Кто-то попытался использовать силу, но неумело. Вартовые скрутили десяток интеллигентов, остальные сбежали через дырку в сетчатом заборе.

— Наконец-то вы проснулись, — сказал Рёшик, наблюдая за отъезжающими машинами и говоря тол ли им вслед, то ли паре друзей. — С чего начнем?

Он допил кофе, сделал последнюю затяжку и выбросил окурок в урну. Промахнулся — огонек скользнул по ободу и упал на землю.

— Я очень извиняюсь, — произнес мягкий сочный голос, — но курение в общественных местах у нас запрещено. Статья сто семьдесят пятая административного кодекса.

Говорил пожилой мужчина в ярком пальто, цвета яичного желтка, костюме-тройке и начищенных до блеска туфлях. На голове — шляпа, в одной руке — старомодный саквояж, в другой — длинный зонт.

— Но раз вы уже покурили, — продолжал бдительный гражданин, — то будьте любезны, хотя бы не сорите.

Он кивком показал на дымящийся окурок.

Рёшик подошел к урне, затоптал чинарик и отфутболил его подальше.

— Нет, я все-таки еще раз извиняюсь. Если вас не затруднит, положите окурок именно в урну.

— Я тоже извиняюсь, — с запалом ответил Рёшик, — но это никакое не общественное место! Окурок я потушил, от него ничего не загорится.

Бдительный гражданин поставил саквояж на пенек, прислонил трость и перевел дыхание.

— Молодой человек, вы стоите рядом с киоском. Киоск — рядом с автобусной остановкой. Куда вам искать место еще общественней? — Престарелый франт говорил медленно, ввинчивая каждое слово в слушателей, как саморез в дерево. — А это влечет предупреждение или наложение штрафа от одного до пяти не облагаемых налогом минимумов доходов граждан. Я вас именно что предупредил. Или вам как раз нужно, чтобы непременно оштрафовать?

Пока гражданин вещал въедливым голосом, Пользун, Дюжик и Истомин не заметили, как пошли искать окурок, нашли его и выбросили в урну.

Очнулись, когда в поучениях франта наступила пауза.

— Ух ты, — выдохнул Володя, — ловко вы нас «нагнули».

— Позвольте представиться. — Гражданин приподнял шляпу. — Раскин Борис Менделевич, адвокат. Правда, после реформы уволен из государственной конторы, но я юрист не по трудовой книжке, а по состоянию души.

Он поднял с пня саквояж и взял трость.

— Я сегодня был на вашем занятии в первый раз. И мне кажется, у меня немного получается. Как вы это называете — сила знания?

Трое одновременно кивнули.

— Вы меня опять простите, но я случайно подслушал ваш разговор о том, что пора атаковать. — Раскин состроил мину. — Чушь собачья.

Истомин и Дюжик переглянулись. Рёшик достал сигарету, хотел прикурить, но одумался и спрятал обратно в пачку.

— А что же делать? — спросил он, теребя отворот шинели.

Адвокат выпятил грудь и ткнул тростью в невидимого противника.

— Мы будем защищаться на вражеской территории!

Днем в отделении варты Столичного района относительно спокойно.

Разгребли ночные подвиги, приготовились к вечернему приему героев. На этом фоне доставка десяти мужчин (трезвых) стала событием для личного состава. Задержанных определили в камеру, и скоро сержанты потеряли к ним интерес. Как и к тем пятрым, которых доставили на день знаний почему-то в Столичный.

А после обеда жизнь вообще казалась раем, если бы не сквозняки.

Начальник отделения майор Буркун успел разделаться с жениными котлетами ровно в тот момент, когда в дверь постучали. Кого черт принес в перерыв? Либо что-то срочное, либо дежурный получит в лоб. Буркун с грацией бегемота смахнул крошки, допил чай и скомандовал:

— Войдите!

— Здравствуйте и приятного вам бывшего аппетита, господин майор — произнесли из приоткрытой двери.

В кабинет вошел молодящийся мужчина старше средних лет в сером костюме с широким галстуком. Костюм старого покроя смотрелся весьма ново, как и его обладатель. Гость подошел к столу, поставил саквояж и поклонился.

— Меня зовут Раскин Борис Менделевич, я — адвокат.

— Очень приятно, — соврал Буркун и вытер руку о китель, чтобы подать ее гостю.

— Господин майор, я по поводу задержанных сегодня утром возле ИНЯДа.

На краю стола Буркун заметил недоеденный огурец и стал, как ему казалось, незаметно подбираться к нему левой рукой. Поскольку форточку майор не открыл, боясь сквозняка, в комнате стоял плотный запах еды. Такой приятный на домашней кухне, в служебном помещении он казался совершенно чужим.

— Понимаете, какая история, — продолжил Раскин, — согласно части второй статьи пятой Закона о варте, при задержании ваши сотрудники должны были представиться и предъявить служебные удостоверения. Я находился рядом и ничего похожего не заметил.

Буркун заерзал в кресле и, наконец, дотянулся до огуречного огрызка.

— Так вы их адвокат? Дело в том, что задержание санкционировали сверху, — майор показал пальцем на потрескавшийся, в разводах потолок. — И задерживали не мои подчиненные, а городской ВОН. Для установления личности.

— Допустим. Но даже в таком случае вы должны составить протокол…

— Протокол есть! — выкрикнул майор. От резкого движения пойманный с поличным огурец выскользнул и упал на пол.

— Не сомневаюсь. А как насчет уведомления родственников и обеспечении связи с адвокатом? Согласно части третьей статьи двадцать девятой Конституции.

Отъехав на кресле в сторону, Буркун дотянулся ногой до огурца и потянул его к себе.

— Но вы как-то об этом узнали? — спросил майор.

— Чистая случайность. Говорю же, присутствовал при задержании, отследил, куда отвезли.

— Да, мы не сообщали. — Буркун вскинул голову. А что сделает потертый старикашка целому майору? — Не успели еще!

— Тогда отпустите их.

Сказано было так просто, будто начальник райотдела торговал семечками, а задержанных охранял в свободное время.

— Невозможно, — ответил Буркун с улыбкой. Он поймал огурец подошвой и готовился раздавить сволочь. — Если откровенно, у меня приказ — держать их до особого распоряжения. А новеньких я могу мурыжить трое суток…

— Вот их паспорта. Устанавливайте личности и отпускайте. Или предъявляйте обвинения.

Буркуну показалось, что ему на шею надели невидимый поводок и тянут, как шкодливую собаку. Он упирается, но понимает — хозяин прав.

От отчаяния майор топнул ногой, огурец выскользнул из-под ботинка и отлетел в дальний угол кабинета.

— Выходит, — сказал Раскин, — за что задержали, не знаете, обвинений нет, а документы как раз есть. Надо отпускать, господин майор, руководствуясь статьей сто шестой УПК.

Поводок сдавил шею — Буркуну показалось, что хрустнули позвонки. Он встал, прошел мимо ненавистного огурца, резко глянув в его сторону, и предложил Раскину выйти. После майор никак не мог вспомнить, какого лешего он приказал сержанту выпустить задержанных из камеры и препроводить к выходу. Зачем отдал протоколы? Помнил только милое лицо адвоката, трясущего в благодарности руку, и его странную фразу: «На звонки в течение часа не отвечать, самому никуда не звонить».

А сержант прекрасно помнил, как майор Буркун отдал деду честь, развернулся на каблуках и четким строевым шагом направился к себе в кабинет. И еще запомнил невысокого человека в светло-зеленом пальто наподобие шинели. В руках — какой-то электронный прибор, планшет что ли. Человек ожидал на выходе.

Освобожденных заговорщиков усадили в арендованный микроавтобус и повезли по домам. Раскин и Пользун уселись на заднее сиденье машины Истомина.

— Володя, я вас попрошу быстрее, — подгонял Борис Менделевич, — у нас в запасе четверть часа максимум. Потом такое начнется…

— Вы же сказали ему, чтобы не звонил?

Раскин поморщился и развел руками, стукнув тростью по боковому стеклу.

— Чистый блеф. По закону он может звонить когда и кому угодно. Моя сила действует в правовом поле, а не в огуречном.

Через пятнадцать минут они, вместе с другими командирами интеллигентов, сидели в штаб-квартире, под которую Рёшик отдал свою однушку.

К тому времени майор Буркун выслушал по телефону от начальника ГУВД все, чего не знал о себе с начала карьеры. В расстроенных чувствах съел запасной бутерброд и все-таки разделался с беглым огурцом, раздавив его подошвой.

Водитель маршрутки месяц назад работал старшим научным сотрудником. Участник заговорщицких посиделок, он согласился помочь товарищам и снялся с линии на час.

Как только хлопнула дверь, и машина тронулась, в салоне окончательно почувствовали свободу. Завязался веселый разговор — легко шутить над опасностью, когда она позади.

— Здорово он козырял нашему старикану!

— И вытянулся! Во фрунт!

— Вот это талант у человека.

— Рёшик говорит, у всех есть талант.

— А где будет Рёшик, когда тебя заметут по-тихому?

— А за что меня мести?

— Придумают. Короче, мужики, я пас. В эти интеллектуальные игры больше не играю.

— Что, испугал «обезьянник»? Ну и вали, нам такие герои не нужны.

— Посмотрю, что сам запоешь, когда они за семью возьмутся.

Все замолчали. В мыслях о близких людях, которые натерпелись от принципиальности отцов семейства, лихость потерялась.

Поникших бунтарей вывела из ступора внезапная находка — тощий юноша в узких, висящих между ног джинсах, широкой оранжевой куртке и ботинках-кедах на толстой подошве. На плече у непрошеного попутчика висел рюкзак. Парень сначала смеялся вместе со всеми, а потом задумчиво уставился в окно.

— Але, молодой человек, ты откуда?

— Откуда и вы, — ответил тинэйджер ломающимся голосом, — из отделения. Смылся под шум загрузки, пока майор мышкой щелкал, а сержант протоколы искал. Знатно ваш дядька им голову задурил.

— Ребята, может, вернем мальца? Как-то неправильно получается.

— Чего тут неправильного, — обиделся юноша, — вы сами считай что сбежали.

— Слушай, пацан, ты вообще кто?

— Ростислав. А вы кто?

— Дед Пихто!

Шутник согнулся пополам от боли и кувыркнулся вперед.

Ростислав отвернулся и стал смотреть на мелькающие панельные дома.

Глава 3

После взрыва и пожара лаборатория профессора Бронского выглядела, как Гоморра — выжженная, но очищенная от грехов. Такого порядка в ней не водилось с момента постройки ИНЯДа. Капитальный ремонт профессор отложил, чтобы не отвлекаться от сборки новой модели реактора. Сделали косметический. Нет худа без добра — вместо древнего компьютера поставили мощную машину, детали кастрюльного корпуса сияли заводским блеском, провода еще не собрали пыль и пахли обмоткой.

Николай Вальтерович работал дни и ночи, хотел успеть к дате презентации. Спустя месяцы ожидания, наконец, привезли «сердце» установки — магнетик из сверхпроводящих молекулярных кластеров. Композитный металл на основе ртути обеспечит обратную связь от плазмы к реактору, что и будет предтечей управляемого термоядерного синтеза.

— Schöner, — шептал Бронский, гладя на кусок трубы диаметром в обхват.

Бронский собирал детище подобно художнику, который грунтует холст, делает набросок и подбирает краски. Нежное прикосновение кисти, и основа реактора появилась на столе из небытия. Точным движением стал на место корпус. Его волшебство — огромная магнитная проницаемость, меняющаяся от температуры: чем она выше, тем больше поле. Потому плазма не выйдет из равновесия.

Новые детали Бронский привез из Столицы буквально на себе. Магнетик делали на заводе в соседней стране. Перевезти его через границу оказалось дольше, чем изготовить. Декларации, накладные, пропуски — проклятые бумаги.

Последний штрих — подключение установки к компьютеру.

Бронский отошел к окну и посмотрел на картину. Пусть акварель подсохнет, тогда оформим шедевр и — на презентацию.

Оглядывая свое творение, профессор не удержался от соблазна проверить его в действии.

Дрожащими руками включил питание и запустил в щадящем режиме, для прогрева. Затаив дыхание, откачал из цилиндра воздух и пустил аргон.

Аппарат гудел, вибрировал, но работал в штатном режиме. Николай Вальтерович положил ладонь на стенку корпуса и почувствовал себя будущим отцом, который гладит живот супруги.

На участках экрана появились расчерченные зоны со столбиками цифр и двумя графиками интенсивности пучков. Цифры-отметки о состоянии магнитов менялись, мигания напоминали цыганский танец: движения хаотичные, но вместе сливаются в осмысленную постановку. Бронский засмотрелся в монитор, забыв обо всем на свете, что тоже входит в замысел цыганских представлений.

Команда с клавиатуры — плазма вышла из состояния покоя. Танец превратился в безумную пляску, где нет места эстетике. Числа бились в конвульсиях и рвались из ненавистной ловушки.

Кривая интенсивности ползет почти горизонтально, с легким уклоном вниз. Со временем пучок расшатывается — трется о коллиматоры и попадает в резонансы. Привет от закона сохранения энергии.

Наступил самый ответственный момент. Если расчеты подвели или производитель нановещества не выдержал технологию… во второй раз лже-изобретателю вряд ли поверят.

Бронский больше не командовал процессом извне. Настало время показать себя материалу, из которого сделан цилиндр.

Прошло несколько минут.

Танцующие показатели приблизились к критической отметке, грозя в порыве вдохновения пожертвовать собой ради освобождения плазмы. Линия графика скакнула, но продолжила движение слева направо.

Враждебность ионов сменилась покладистостью, они отпрянули от цилиндра и стали в прежний хоровод, под твердую руку незримого режиссера. Пошалили детки и — обратно в строй. Материал стенок восстановил равновесие плазмы магнитными колебаниями.

Профессор пустился по лаборатории в пляс — благо, радио играло нечто популярно-танцевальное. Как раз для сошедшего с ума от счастья.

— Glorie Gott! — прокричал Бронский в вечернюю тишь. — Суть ясна, с деталями разобрались!

Ночевавшие у полуподвального окна собаки ответили ленивым лаем.

Запершийся в музее ИНЯДа сторож переглянулся с собутыльником и поставил стакан на стол, образовав в пыли ровный круг.

Накануне презентации Николай Вальтерович шутил, насвистывал, рассказывал истории, крутясь вокруг камеры. Боря Стебня слушал в пол-уха и улыбался невпопад. Его больше занимала игра, которая недавно появилась в сети. Боря ждал, пока скопируется загрузочный файл, с нетерпением постукивая ботинком по полу.

Бронский гонял аппарат в тестовых режимах. Корпус работал отлично, при пиковых нагрузках не давал ионам приблизиться к стенкам.

— Похоже на правду, — припевал Бронский и сверялся со справочником.

Боря отдавал себе отчет, что присутствует при великом событии.

Файл скопировался, пошла установка.

Пока камера «остывала», профессор переоделся и, пританцовывая, собрал записи в портфель. Хотел выключить компьютер, но передумал.

— Боря, я могу попросить вас о помощи? — Стебня оторвался от монитора, на котором светилась полоса установки. — Раз вы трудитесь над отчетом, — Бронский подмигнул, — то наверняка задержитесь на часик-другой.

Стебня дернул «мышь» и переключился на документ с отчетом. Он висел в фоновом режиме, чтобы появиться в нужный момент.

— Sei gut, — кивнул Бронский, обойдя монитор с тыльной стороны, — минут через сорок-пятьдесят выключите, пожалуйста, мою машину. Мне интересны процессы взаимодействия поля с частицами при затухании. Завтра просмотрю статистику.

— Конечно, Николай Вальтерович. Просто выключить?

— Да. Сканнер работает постоянно, в углу появится надпись «камера отключена».

— Ясно, — сказал Стебня и снова посмотрел на полосу загрузки.

Бронский вышел, допевая мелодию в унисон с динамиком.

Через десять минут Боря на всякий случай выглянул в коридор — бывало, профессор возвращался, потому что забывал вещи или бумаги. Но в тот раз Бронский был предельно собран, несмотря на кажущуюся беззаботность.

Дело подошло к шести часам, лишних звуков в институте стало меньше.

Когда Боря вернулся к столу, его ожидала неприятность — на отметке в девяносто процентов компьютер завис. Стрелка курсора не оживала, комбинации клавиш не помогали. Пришлось перегружать вручную.

Так повторялось еще три раза, и Стебня почти разуверился в установке файла.

Купить бы лицензионную версию, но не факт, что она без «дырок». И играть хочется прямо сейчас. Наверное, «железо» слабое, не тянет. После пожара поставили новый компьютер, а начинка досталась из списанных. Кто будет собирать мощную машину практиканту, которому нужен текстовый редактор и калькулятор?

Вот профессору на его токамак конфигурацию поставили — зашибись.

Еще не понимая зачем, Боря достал флешку и переписал на нее установочный файл. Мысль о том, чтобы попробовать игру на профессорской машине, добралась до мозга несколько позже. И тут же срикошетила от факта, что на компьютере Бронского стоит другая операционная система — специально разработанная. Впрочем, подключение к институтской локальной сети есть.

Это напомнило Боре еще один способ решения. Он пошел в вычислительный центр — там наверняка найдется машина с бытовой «осью». Дежурил однокашник, которому Боря предложил поменяться. Сегодня все равно сидеть, профессор нагрузил работой, а ты потом подежуришь. Однокашник согласился — Боря «менялся» не первый раз и часто забывал вернуть очередь.

Стебня создал папку, скопировал файл и дважды кликнул. Полоса установки поползла по экрану быстрее, чем на лабораторном компьютере, что предвещало счастливый вечер.

Ботинок снова застучал по полу — в такт песенке.

На девяноста процентах линия замерла. Боря попытался завершить процесс — курсор подергался и замер.

— Все равно перегружать надо, — убедил сам себя Боря и нажал кнопку на корпусе.

Машина перегрузилась, антивирус сообщил, что найдены подозрительные файлы, которые невозможно удалить. Стебня махнул рукой: какие там вирусы, если вечер пропал даром!

Удалил установочный файл, громко стукнув по клавише.

Проигнорировал предупреждение о том, что один из профилей сети использует закрываемый процесс, и выключил компьютер. Вернувшись в лабораторию, потушил машину Бронского — там завершение работы делалось с клавиатуры. На экране замерли графики, видимо, все досчиталось.

С утра в ИНЯДе чувствовалась торжественная обстановка. У входа стояли сверкающие на августовском солнце иномарки, по институту расхаживали гости в дорогих костюмах, Бронский чинно вел экскурсию. Сотрудники сновали, как рабочие сцены перед театральной премьерой — одеты скромно, на лицах — причастность к большому делу.

В лабораторию пришли около полудня, предварительно закусив в столовой бутербродами и кофе. Расширенный фуршет намечался после демонстрации.

Посмотреть на модель аппарата УТС остались избранные. Дама средних лет — представитель европейского фонда развития атомной энергетики; ведущий специалист ИТЭР; трое ученых из ближнего зарубежья; директор завода-изготовителя корпуса; Варгашкин, заместитель по науке, и Смык — от Региональной Управы.

За своим компьютером сидел, согнувшись в три погибели, Боря Стебня. Его представили как ученика профессора. Избыток людей в лаборатории смутил Борю — ни поиграть, ни посмотреть прохождение на форуме.

Аскетическая обстановка не удивила коллег-физиков — они сами работали в не слишком комфортных условиях. Европейцы поразились отсутствию комнаты отдыха и элементарного кофейного автомата, но в целом поддержали Бронского в стремлении тратиться исключительно на науку. Варгашкин проблеял что-то насчет шариков, которыми не мешало бы украсить помещение, но Николай Вальтерович реплику гостям не перевел.

Гоша стоял под упертым в потолок окном, сливаясь с тенью от рамы.

— Начнем! — сказал Бронский после вступления, которое Стебня слово в слово слышал, когда шеф разъяснял суть управляемого термоядерного процесса.

Пока включался компьютер, прогревалась установка и отлаживалась связь аппарата с программным обеспечением, гости успели заскучать. Паузу, как мог, заполнял Варгашкин. Рассказывал анекдоты и смешные случаи из институтской жизни. Английского он не знал, поэтому смеялся сам, иностранцы поддерживали его вежливыми улыбками.

Итак, все готово к началу показательного эксперимента. Бронский запускает программу, вводит пароль и дает старт. На мониторе — столбики показаний тока на коллиматорах и данные о положении пучка относительно центра трубы. Когда вместо аргона внутри будут литий-шесть и дейтерий, высвободится искомая энергия. А пока важно, чтобы стенки отталкивали ионы плазмы магнитным полем.

Координаты пучка приближаются к внутренней поверхности корпуса. Момент истины.

Тишина в лаборатории — эталон молчания.

Взгляды гостей устремлены на экран. Даже Боря протиснулся через спины и присел — снизу лучше видно.

Бронского бьет мелкая дрожь, по телу течет пот.

Сейчас!

Монитор гаснет.

Системный динамик кричит.

Появляется заставка ролевой игры.

Снова темень на экране.

Графики ползут на нуле.

Хлопок.

Лязг.

Дым вырывается из камеры.

Варгашкин падает на пол, Смык отворачивается. Гости стоят, глядя в монитор.

Кашель сражает всех. По щекам текут слезы от едкого дыма. И только Бронский плачет по другой причине.

Гоша открывает окно и гонит воздух ладонями. Становится легче дышать.

— Жаль, — говорит представительница фонда. — Заявка была многообещающая.

— Крепитесь, коллега, — поддерживают гости из ближнего зарубежья.

— Во рвануло! — изумляется Варгашкин. — Это что, ядерный взрыв?

Ученые смеются — больше от осознания, что пронесло.

— Можно сделать еще один корпус, — предлагает директор завода. — Но стоить будет дороже — материалы поднялись.

— Вряд ли, — подает голос Смык. — Финансирование института сокращается. А после Нового года лафа вообще закончится.

Николай Вальтерович смотрит неосмысленным взглядом и разводит руками.

— Als derart kann sein, — шепчет он. — Как такое может быть?!

Боря прячется за монитор. На следующей неделе практика заканчивается, и «ученик профессора» исчезнет. Раз эксперимент не удался, последнюю главу отчета писать не надо.

Гости ушли — фуршет никто не отменял, а инцидент в лаборатории прибавил аппетита. К ним примкнул проголодавшийся Стебня. Гоша проскочил к выходу тенью. Заводя машину и разворачиваясь, позвонил Несусвету — доложить, что все прошло здорово и без их вмешательства.

Бронский остался наедине со сгоревшим прибором. Гладил почерневший бок корпуса и причитал на смеси двух языков. Хотелось спросить у бога, за что такая несправедливость, но в бога Бронский не верил.

Он верил Физике. А она бросила ему под ноги обручальное кольцо.

Капризная девица.

Несусвет сидел в кабинете и жевал орешки, запивая чаем. Дилинькнул телефон, подстаканник звякнул в ответ. Карп Наумович увидел номер и поперхнулся кешью. Нажал прием, долго кашлял в трубку.

— По спине похлопать, дорогой? — с акцентом спросили на том конце.

— Не надо, Назир, — сдавленным голосом ответил Несусвет. — Здравствуй.

— Привет, привет. — Молчание. — Какие новости?

Карп Наумович выпрямил спину, будто солдат перед генералом.

— Как я и гарантировал, эксперимент провалился. Нашим договоренностям ничего не мешает — ни в настоящем, ни в будущем.

— Даже теоретически? Физика ведь теоретическая наука, да?

— И практически тоже. В смысле, теорией некому будет заниматься.

На том конце помолчали.

— Дурак ты, Карп, я пошутить хотел.

— Хе-хе, — с запозданием ответил Несусвет.

Скрип, помехи, дыхание в трубке.

— Ладно, работаем по схеме, — скомандовал голос.

Короткие гудки.

Несусвет выдохнул и сунул в рот орехи.

Глава 4

Наутро после Дня Знаний Верховное Собрание приняло, а Руководитель подписал второй этап реформы. На местах осталась четвертая часть научных сотрудников, социальных работников, врачей и преподавателей. Варта, суды и госслужащие получили прибавку к жалованию. Государство качало мускулы и берегло спинной мозг, пожертвовав головой и сердцем.

Центральную власть беспокоил Харитонов.

Новости поступали странные. Журналисты отмечали, что после второго этапа реформы интеллигенция организовала нечто вроде добровольческого движения. На середину сентября, по неподтвержденным данным, численность знати составляла около ста человек. К началу октября — более тысячи.

В квартире Рёшика заседал штаб. Кроме лидера (и командира штурмового отряда) присутствовали: командир защитников Дюжик, начмед Владимир и капеллан Раскин. Это он сам себя так называл. Звоновой определили гражданскую должность — пресс-атташе. Она резала бутерброды и подносила чай.

В октябре появились ячейки знати в районах города. Со свойственной только им непосредственностью интеллигенты занимали опустевшие комнаты во дворцах детского творчества и полуподвалы, где недавно работали клубы по месту жительства. Раскин доказал городским властям в суде, что знать использует площади по назначению — обучает людей.

Первое время желающие приходили десятками. Когда выяснилось, что берут только тех, у кого есть дар, поток уменьшился. Рёшика выбрали главой движения, Истомина и Дюжика — заместителями. Раскин от постов отказался, но помогал охотно. Также выбрали районных командиров, те назначали замов по штурму, защите и исцелению. Эти качества раскрывались чаще всего, потому составляли основную ударную силу знати.

Впрочем, ударить знатоки никого не решались, кроме своих, на тренировках. Иногда, в пылу спора, дело доходило до настоящей рукопашной. Со стороны выглядело смешно: дали по пощечине и разошлись с разбитыми очками.

Находились единичные таланты, вроде того же Бориса Менделевича и Ростика. Таких людей Пользун держал подле, определив в особый отряд. Выдвигалась теория, что бездарных интеллигентов не бывает, просто знать пока не научилась раскрывать все уникальные способности.

На энтузиазме прожили до середины ноября. Развитие требовало денег, постоянных доходов не было. Поддерживали толстосумы, сочувствующие оппозиции, но боящиеся выражать мнение открыто. Помощь эта приходила нерегулярно и в малых объемах.

К тому же наступили заморозки, и именно в этот момент городская власть опечатала помещения, в которых собиралась знать.

— Здание в центре города, достроенное, пустующее, — объявил Рёшик, водя пальцем по разложенной на столе карте. — Принадлежит бизнесмену, поссорившемуся с Несусветом. Службы подключены, но в эксплуатацию здание не введено — отсутствует решение инспекции по строительству и архитектуре, которую суд обязал дать «добро». То бланков нет, то председатель в отпуске, то секретарь на больничном. Исполнительная служба оказалась бессильна.

— Занять будет непросто, — предположил Истомин. — На входе — охрана. Кто-то очень большой претендует на пустое здание в центре города.

— А я вот думаю, чем аренду платить? И за коммунальные услуги, — сказал Дюжик.

Игорь убрал руку с карты и полистал планшет.

— Ничего мы платить не будем. — Рёшик поймал на себе удивленные взгляды. — Что скажете, Борис Менделевич?

Адвокат прихлебнул из чашки, встал и заложив руки за спину прошелся по комнате.

— Скажу я вот что, — «ч» он произнес твердо, чеканя звук. — С точки зрения закона, все действительно просто. Частная собственность, хозяин не против, мнение городских властей не волнует. Если по документам канализация не подключена, то дерьмо в ней не течет, платить не за что. Это я докажу любому судье без применения силы. А с ней докажу еще, что общественная организация берется содержать здание, пока не закончатся послесудебные процедуры.

Особенное впечатление речь произвела на Дюжика, который и подумать не мог, что с коммунальными службами, городскими властями и судами можно вести себя так запросто. Истомин принял выступление Бориса Менделевича как должное, а Рёшик ткнул пальцем в карту.

— Осталось назначить день захвата, и все.

— Нет, не все, — отозвался Раскин. — Начну издалека. В Америке наш трюк с освобождением из РОВД не прошел бы. Они не только хорошо знают законы, но и выполняют их. Не к чему подкопаться, нет лазейки для моих возможностей.

— Но мы-то, слава богу, не в Америке.

— Именно поэтому нам приходится действовать босяцкими методами.

— Против нас тоже действуют бандитскими методами.

— Это вы правы, Игорь. Но знаете, чем отличается босяк от бандита? Отсутствием опыта.

— Закон на нашей стороне, вы же подтвердили.

— Наш закон, дорогой мой Игорь. А нормальный закон — такая скользкая штука, что поставить его на какую-то сторону невозможно — скатывается. Ну чего вы лезете в это здание? Подберем что-нибудь скромнее. В том же ИНЯДе, там сдают, я знаю.

— Хорошо, оставим закон. Мы поступаем по справедливости.

— И у справедливости есть свои законы. Только решение выносит другой суд.

— Верховный? — вмешался Дюжик.

— Высший, — поправил Раскин. — Который взяток не берет.

— Разве есть такие суды? — усомнился Истомин.

— А как же. Лучшие адвокаты, честнейшие судьи, справедливые прокуроры.

— При всем уважении, Борис Менделевич, это вы загнули. А офис в центре нам нужен. Это статус, престиж организации.

Все покивали, а Раскин замолчал, глотая чай и закусывая печеньем.

Выехали в половину седьмого на двух старых микроавтобусах, подаренных частной организацией. Видать, списали машины, а по документам провели как благотворительность.

Остановились за сотню метров до здания, в тихом дворе. Рёшик с десятью штурмовиками пошел вперед, чуть позади спотыкаясь вышагивал Дюжик, за ним — пятеро защитников. Замыкал шествие Истомин и два врача. Ростик плелся в самом хвосте — приказали держаться подальше от неприятностей.

А они, безусловно, находились в авангарде.

Прошли через ворота декоративного забора и остановились возле вертушки.

— Что нужно, молодые люди? — спросил пожилой охранник, из отставных военных.

— Здравствуйте. — Рёшик вышел вперед. — Мы — общественная организация «Знать», будем здесь жить.

— Шли бы вы, ребята, подальше. Объект закрыт.

— Разве дано вам закрыть то, что не вы открывали? — процедил Рёшик. — Только природа умеет скрывать ответы на свои загадки, и только разумным доступен путь к этим ответам. На график какой функции похожи провисающие провода?

Охранник стоял, как истукан, обомлев.

— «Е» в степени «икс», дядя. — Рёшик поцокал языком. — Видите — я разумный. А вы — нет. И что вы можете от меня скрыть, если знаете меньше?

Подождал, пока охранник придет в себя, и закончил:

— Так что впускайте, дядя, в новый офис хочется.

— Хочется им… дома от своей бабы хоти, а здесь — коммунальный объект!

Охранник сильно закашлялся, перед ним появился Ростик.

— Вы, пожалуйста, не врите, у меня на ложь чутье. Здание находится в частной собственности.

Новый приступ кашля поставил на колени. Служивый завертелся, полез в кобуру. Из-за спины Пользуна вырвался молодой штурмовик и закричал:

— Гранит проводит звук…

Рёшик схватил выскочку — одной рукой зажал шею, другой — рот.

— Уважаемый, — продолжил Рёшик, — либо вы внезапно совершите скачок в эволюции, либо мы зайдем без вашего разрешения.

Охранник включил рацию и заполз в комнату, откуда донеслись хрипы динамика и короткие фразы. Рёшик рассчитал верно — через пару минут у входа появился наряд во главе с пузатым прапорщиком. Молодцы имели грозный вид и ухмылялись в предчувствии легкой работы. Пятеро вооруженных людей на своей территории, в своем праве, против кучки интеллигентов — исход противостояния читался на лицах.

— Бегом отсюда, очкарики, — пригрозил майор.

— Это вам не интре… интригалы! — развил мысль румяный молодец с крошками в щетине.

Стороны смотрели друг на друга, разделенные проходной вертушкой.

— Пора. — Рёшик отпустил штурмовика, которого держал в борцовских объятиях.

Обескураженный дерзким обращением, а затем — неожиданной свободой, парень выпалил:

— В Англии должность Лорда Казначейства занимает премьер-министр!

Пузатый завалился на подчиненных.

— В Швейцарии нет орденов — для равенства граждан, — крикнул следом Дюжик, и знать погрузилась в светло-фиолетовое защитное свечение.

Справились быстро и почти без потерь. Выскочка получил удар в нос и был направлен в автобус к врачу, охранников оглушили высшей математикой. Последним отключился румяный молодец — Рёшик ему объяснил, как правильно произносится и пишется слово «интеграл».

— Интересно, зачем в пустом здании тревожная кнопка? — проговорил вслух, но вроде как сам себе Истомин.

Пока знатоки осматривали помещения, Пользун заскочил в каморку охранников и нашел в компьютере видеозапись последних десяти минут. Камера без звука показывала: люди в форме пытаются пройти через вертушку, но не могут — упираются в невидимую стену. Знатоки что-то выкрикивают служивым, отчего те падают.

Рёшик стер запись.

Группа захвата приехала одновременно с такси, в котором сидел Раскин. Вартовые спецназовцы стали на позиции возле входа, ожидая приказа. Некто в маске, поджарый, вылез из автобуса последним.

— Это вы здесь будете нарушать спокойствие района? — спросили у него из-за спины.

Поджарый повернулся и увидел старомодного господина с тростью в руке.

— Дед, проходи, не твоего ума дело.

— Нет, мне, как гражданину, все-таки хотелось бы знать, что за шорох происходит в родном городе?

Достали престарелые обыватели, работать мешают. Но не бить же?

— Дедуль, я — майор варты, тут бандиты захватили дом. Сейчас освобождать будем. Возможно, со стрельбой.

— Иди ты! Вот уж ни за что не пропущу. И что, вот так взяли и захватили, без причины, без документов?..

У майора под маской задергалось левое веко, а вдоль позвоночника похолодело. Мандраж перед операцией — дело обычное, но сейчас он переростал в панику.

— У них, в-вроде, документ есть. К-копия. Нужен оригинал.

Незримая сила бросила вартового на автобус, из которого он только вышел. Будто майор — песчинка на ураганном ветру. Он встал и покачиваясь заковылял в сторону входной двери, облепленной подчиненными в полной боевой готовности.

— Оригинал — вот! — Раскин помахал в спину майору бумагой.

Через минуту тяжелой одышки майор скомандовал:

— Уходим!

— Вы же хоть почитайте, — донеслось ему вслед.

Когда вартовые погрузились и уехали, на входной вертушке появились новые охранники — щуплые телосложением, но очень грозные на вид.

— Не стоит влезать в такие акции без подробного плана, — сетовал Истомин неделю спустя.

Они расположились в просторной комнате на втором этаже — голые стены, коробки от стройматериалов вместо стульев.

Поскольку здание в эксплуатацию не ввели, часть арендаторов расторгла договор из-за повышения платы задним числом. Денег на отделочные работы не хватило. Из-за проволочек инспекции не подавалось тепло. Зато было электричество, вода и канализация, хотя по документам их быть не должно. Умельцы организовали новую проводку, подключили обогреватели и бойлеры. Бытовую и компьютерную технику приносили из дому, немного помогли меценаты, — сняв благотворительный акт на телекамеры и получив порцию пиара.

Муниципальная Управа подала иск о самозахвате, но отвести проблему Борису Менделевичу не составило труда — в договорах и актах нашлось столько дыр, что сетка футбольных ворот по сравнению с ними — цельный материал. Главный аргумент — здание строилось на частные деньги. Затем чиновники пытались тайно отключить офис от воды и света. Пришлось отвечать симметрично — охрана у подстанции во дворе, в составе защитника и штурмовика.

— Согласен, поступили авантюрно, но только так творятся великие произведения. — Рёшик сделал несколько дириижерских движений в такт воображаемой музыке. — Лихо ведь получилось? Как в кино!

— В кино все понарошку, — вмешался Дюжик. Ему не хватило воды, он вытряхивал из электрочайника капли. — А ганорары настоящие. Может, поговорим со спонсорами?

Последнюю фразу он произнес интонацией гопника. Бросив новую тему для обсуждения, ушел за водой. За спиной хохотали, а он все не мог понять — отчего.

— Говорили уже. — Пользун отмахнулся. — До Нового года протянем, а там они будут пересматривать бюджеты. Намекают, что ничего не обломится. Опять-таки, чего в нас вкладывать, если мы ничего не делаем.

Раскин покашлял в кулак. Это значило: буду говорить.

— По-вашему, мы должны оттанцевать деньги?

Рёшик закатил глаза и выключил планшет. Встал, прошелся по комнате — сперва спокойно, потом вприпрыжку.

— У всех светил были спонсоры, иначе не видать бы нам картин да Винчи, вальсов Шуберта и пьес Гоголя. Творить нужно для себя, а люди с деньгами найдутся. — Рёшик остановился у окна, пританцовывая. — Наша работа — искусство. Мы рисуем новый мир, придумываем его звуки, солим по вкусу. Он получится на славу, а мы поделимся им со всеми.

— Может не хватить, — риторически заметил Истомин, опустив голову.

Рёшик хлебнул чаю и откинулся на спинку пластмассового стула, подаренного директором соседнего кафе в обмен на обещание больше никогда не заседать в его помещении. Закрыл глаза, перебирая в голове комбинации. Умным и смелым людям тоже нужны деньги — обычные, бумажные, на которых никакой полезной информации, кроме номинала.

— Игорь, к вам директор института ядерной физики, — сказал Дюжик, вернувшись из коридора с чайником.

— Господин Бронский? Я слышал о нем. Но ИНЯД, вроде бы, реформой не задело.

Аркадий Филиппович высунулся в коридор, что-то показал рукой и закрыл дверь. Подошел к столу и шепотом произнес:

— Задело. Бронского уволили.

Глава 5

Бронский не любил ноябрь. Но уважал — за суровую осеннюю красоту, обнаженные деревья и первые морозы. Глядя из кабинета на улицу, наслаждался пасмурной эстетикой, окаймленной подтеками на стекле. Очень домашний месяц: на свежем воздухе долго не погуляешь, у пивного ларька не задержишься, после работы — греться у семейного очага. Если есть возле чего греться.

Новый год скоро, опять же — его-то как раз Бронский любил с детства, когда папа покупал неизвестно на какие деньги красную икру и кропил ею бутерброды с маслом.

Чем ближе конец года, тем больше бумаг скапливалось на столе. За это Бронский проклинал судьбу, с остервенением рвал уголки ежедневника с цифрами «одиннадцать» и «двенадцать», мысленно просил прощения и немедленно получал его в виде пейзажа за окном.

Бронский вернулся от окна за стол, посмотрел на стопку приказов-отчетов-писем, взял в правую руку перо, в левую — печать. Кайло и лопата.

— А он на месте!

Дверь распахнулась. В первую секунду Бронский хотел узнать, кто там такой наглый. Во вторую — знать никого не захотел.

Вошли Варгашкин, Смык и Несусвет собственной персоной. Кирилл Денисович суетился так, будто он в кабинете хозяин. Гоша проскользнул через проем и принюхался, как собака в новом помещении. Последним царственной походкой вплыл Несусвет, сбрасывая на ходу плащ. Смык оказался рядом, принял одежду и пристроил на вешалку, — та перекосилась, грозя упасть.

Расселись вокруг стола, через минуту буфетчица принесла закуски. Карп Наумович кивнул Смыку, тот извлек из пакета красивую бутылку «чего-то дорогого».

— Профессор, у нас к вам дело, — пробухтел Несусвет вместо «здравствуйте». — Но дело, скорее, дружеское, неофициальное, поэтому решили вот так…

Гоша налил коньяк по столовским стаканам и передал один Бронскому.

— Чем обязан? — спросил директор, пригубив. От бутерброда с икрой отказался — не Новый год.

Несусвет посмотрел на Смыка. Гоша прокашлялся, потратил несколько секунд на подбор правильных слов и начал:

— Короче, тема такая. В городе собрались ботаны и беспределят. Предъявы кидают ненужные, мочат нормальных людей… и так, что ничего не сделаешь, они типа отбиваются ловко.

Терпение Несусвета оборвалось, он ударил ладонью по столу. Смык замолчал, виновато глядя на шефа. Карп Наумович взял на себя труд продолжить:

— В городе орудует группировка, которая называет себя «знать». В ней состоят интеллигентные с виду люди, а на самом деле — преступники. Настолько безнаказанные, что с юридической точки зрения не подкопаешься. Вы знаете, как у нас работает правовая система…

— Я что-то слышал о них, — ответил Бронский, — но не подозревал, что это преступники.

— О, поверьте! И мы с ними справимся. Но как скоро — зависит от вас.

Бронский вскинул брови.

— Да, не удивляйтесь, — продолжил Несусвет, — необходимы ваши знания, профессор.

Последний раз такие слова Николай Вальтерович слышал лет двадцать назад. Правда, тогда вместо «профессор» его называли «кандидат наук».

— И чем, по-вашему, я могу помочь?

Несусвет пересказал то, с чем пришлось иметь дело властям в последнее время: способность знати атаковать, не трогая противника, защищаться в бою и судах, лечиться без медикаментов. Иногда вставлял слово Смык, как участник некоторых схваток. Даже Варгашкин высказывал предположения, стараясь не сидеть болваном.

— Очень интересно, — произнес Бронский через пелену задумчивости, когда гости закончили. — Но я по-прежнему не понимаю, в чем состоит просьба.

— Да етить твою, — взорвался Смык, за что получил по плечу от Несусвета.

— Обращаясь к вам, — учтиво продолжил Карп Наумович, — мы рассуждали таким образом. Умения знати можно увидеть, но невозможно понять. Они пользуются какой-то невидимой силой. А кто, как не вы, лучше всех в Харитонове разбирается в невидимых силах? Нужен научный подход в изучении вопроса, и вы — единственная кандидатура. Мы же с вами материалисты, — Несусвет подмигнул, — не верим в чертовщину и прочее колдовство!

Бронский хотел объяснить, что невидимые силы, о которых они говорят, это взаимодействия элементарных частиц. Что ядерная физика не имеет ни малейшего отношения к психологии, этике и юриспруденции. Что это действительно в каком-то смысле чертовщина. Ученые шутят: кто думает, что разобрался в ядерной физике, тот сумасшедший.

— В колдовство я и правда не верю, — ответил он, — но для построения математической модели понадобится информация, узнать которую можно только у самой этой, как ее… знати.

— Так правильно, манать ее в пень, — сорвался Гоша.

— Мы и об этом подумали, — перебил Несусвет, нажимая подошвой на ботинок Смыка, — вам нужно стать членом знати.

Возникла пауза, в которую мгновенно влез Варгашкин:

— Так они же принимают только тех, кого уволили?

Несусвет развел руками, а Смык ткнул пальцем в сторону Кирилла Денисовича, но от комментария воздержался.

— И это в наших силах, — сказал Карп Наумович, — мы увольняем профессора — фиктивно. Правда, в трудовой книжке печать придется поставить для достоверности. А потом, когда он найдет противодействие хулиганам, мы вернем его на прежнюю должность.

— И как долго я буду… в увольнении?

— А это напрямую от вас зависит, уважаемый профессор. Как справитесь, так и милости просим. Пока ваше место займет… да хотя бы Варгашкин. Он — зам по науке, думаю, справится.

Кирилл Денисович менялся в лице на протяжении тирады. В конце просветлел и расправил плечи, примеряя их к ширине директорского кресла.

— Но я не могу, у меня работа. — Губы Бронского задрожали.

— Та какая на хрен…

— Николай Вальтерович, не валяйте дурака, — сказал Несусвет, потирая руки. — Вы прекрасно понимаете, что будущее вашей работы, как и всего института, после Нового года видится туманным. Но не всем. Я, например, отчетливо вижу: ваше учреждение устарело. Город идет в ногу со временем, а вы плететесь в хвосте, как новобранец с размотанной портянкой. — При этих словах Смык гыгыкнул. — Предлагаю вам временно уйти в обмен на жизнь ИНЯДа — с финансирования мы его не снимем. Чем быстрее разберетесь и предоставите противоядие, тем вероятней, что институт будет работать. Под вашим руководством.

У Варгашкина чуть голова не отвалилась, он кивал каждому слову.

— Это чистой воды профанация, я не специалист…

— Ядерную физику еще в прошлом веке считали профанацией. А сейчас вы — профессор от этой лженауки, — продолжил Несусвет. — Кто знает, может, у вас появился шанс стать первооткрывателем нового учения?

— Причем здесь наука?! — вспыхнул Бронский. — Мистика!

— Хорош ломаться, как девочка при виде сотни, — снова ворвался Смык. Теперь Несусвет его не останавливал. — Твои ядра — вот колдовство. А эти черти реально прессуют, без мистики, чисто по роже. Давай, изучай свою теорию, практику, я не знаю, что там. Есть кулак, есть челюсть — значит, можно скумекать, как увернуться.

— Импульс, — ответил Бронский.

— Че? — переспросил Гоша.

— Удар кулаком в челюсть — это импульс.

— Ну да, — согласился Смык, быстро сел и замолчал, будто испугался пролетевшего призрака.

Николай Вальтерович мысленно провел несусветовскому холую апперкот. А ведь действительно, неплохо бы владеть силой знаний. Как у ребят так получается? Интересно.

— Хорошо, — сказал Бронский и мужественным движением взял со стола ручку. — Я напишу по собственному желанию. Но есть дополнительное условие: город выделит деньги на новую модель токамака.

— Вот это — конструктивный диалог, — согласился Несусвет, — вот это мы договорились. Первый транш на закупку оборудования получите утром.

— И главное, — отчеканил профессор, косясь на печать с деревянной ручкой, — мы подпишем договор, в котором вы подтвердите финансовые обязательства.

— По рукам. — Несусвет встал и протянул профессору холеную, с наманикюренными ногтями пятерню.

Он улыбался — господи, бумажка нужна, пара пустяков. А Кирилл Денисович напрягся: «Чтобы Бронский сам себе добавил бумажной работы? Что-то не так».

Толстенький смешной человек в очках пригласил Бронского пройти в комнату, и Николай Вальтерович зашел. Помимо означенного толстячка, присутствовали двое — широкоплечий мужик, от которого исходило ощущение надежности, и невысокого роста худосочный молодой человек в затертых джинсах, кофте с воротником и берцах. На спинке стула висело пальто, цветом и покроем похожее на шинель.

— Gutten Tag, меня зовут Николай Бронский — профессор, бывший директор ИНЯДа.

— Приятно познакомиться, — ответил молодой человек, — Игорь Пользун, избранный глава знати. Это — мои друзья и помощники. Да вы снимайте куртку, проходите.

Широкоплечий и толстячок пожали Бронскому руку. То же сделал Пользун.

— С какой целью к нам? — спросил Игорь, — чаю не хотите?

— Не откажусь. Danke.

Профессор долго тарахтел ложкой, хотя сахар в чашку не клал.

— Я хочу вступить в вашу организацию, — наконец произнес он.

— Для нас это почетно. Но, позвольте узнать, с какой целью? Как правило, к нам обращаются люди, которым терять нечего — уволенные интеллигенты или эрудированные люди, которым тесно в умственных рамках нашей страны. Ими движет чувство обиды или мести. Согласен, не самые лучшие позывы, но мы направляем негативную энергию на благо обществу. Вы же — человек высокого авторитета в науке и после увольнения вряд ли задержитесь здесь, европейские центры с руками оторвут.

Бронский подавился печеньем и закашлялся. Стоящий позади Истомин метко похлопал гостя по спине. Профессор сделал глоток и сцепил ладони. Покрутил большими пальцами, отдуваясь, как спринтер перед забегом.

— Я вам врать не буду, — с трудом начал Бронский. — Но прошу вас, Игорь, выслушайте меня наедине.

Истомин вскинул брови, Дюжик сказал: «Во как!». Оба ждали решения Пользуна и выходить не собирались.

— У меня нет секретов от соратников, — сказал Рёшик, глядя в глаза Бронскому.

— Я не сомневался. Но, поверьте, дело настолько личное, что знать… боже, в вашем случае звучит двояко… но знать его должны только вы. Иначе не получится. — Бронский достал платок и коротко высморкался. — Впрочем, вы сами решите, обнародовать мою просьбу или нет.

Будто нарочно Истомин с Дюжиком и профессор оказались по разные стороны стола. Рёшику предстоял выбор: довериться уважаемому, но непроверенному человеку или показать солидарность с единомышленниками.

— Ребята, выйдите, пожалуйста.

Володя и Аркадий Филиппович, помешкав секунду, вышли. Истомин смотрел на профессора через плечо, а Дюжик у двери спросил:

— Может, Ростислава позвать?

— Не стоит, — ответил Пользун.

Врать Бронский мог и в присутствии свидетелей. От конфиденциального разговора Рёшик ждал не столько подвоха, сколько предложений разной степени подлости. Начиная с суммы, за которую он готов продать бренд, заканчивая угрозами физического устранения.

Получилось интересней.

Когда в комнату без стука ворвалась группа знати, Рёшик и Бронский рисовали на листочке и оживленно спорили. При виде вошедших Пользун убрал бумагу в стол и сложил руки домиком. Бронский отсел на одно место дальше от предводителя.

Дюжик и Истомин говорили наперебой, потрясая в воздухе бумагами. Чуть в стороне стоял Ростислав и показывал всем видом, что его опять оторвали от любимого компьютера для непонятных и мелких целей.

— Да мы такого наворотим! — гремел Володя.

— Если подтвердится, — уточнял Дюжик. — Ростислав не уверен.

— Да там проверять все сто раз надо, я случайно наткнулся… — оправдывался Ростик.

При осмотре коммуникаций знатоки нашли в подвале аккуратно сложенные коробки с бумагами. Подумали, что макулатура или оборотки для черновиков. Но рассмотрели банковские реквизиты и хотели отнести находку Рёшику, только тот был занят с посетителем.

— Вот зачем им нужна была охрана в пустом здании. — Пользун отложил исчерканную бумагу в сторону. — И что случилось с этими бумагами?

Ростислав поставил на стол ноутбук и открыл его.

— Только этот пусть теперь выйдет. — Истомин указал на Бронского. Профессор засобирался, протянул Рёшику руку на прощание.

— Николай Вальтерович — член нашего общества. Занесите его, пожалуйста, в реестр центрального отделения знати.

Профессор оказался под перекрестным огнем взглядов. Ссутулился, поник, уставился в пол. Рёшик, наоборот, смотрел на присутствующих прямо.

— Как знаешь, Игорь, — прошипел Истомин. — Ты — командир, за все отвечаешь, помни об этом, когда повезут в кутузку.

— Не сгущайте, Володя, — поправил Дюжик. — У нас нет поводов не доверять Игорю Владимировичу. Но лично я тоже против закулисных решений.

Чем серьезней говорил Аркадий Филиппович, тем умилительней он выглядел. Знатоки к этому привыкли, а Бронский не удержался от улыбки.

Пользун подошел к командирам, стал между ними и положил руки на плечи.

— Честное слово, мужики, так надо.

Дюжик несколько раз кивнул и положил свою руку на плечо предводителю. Истомин украдкой посмотрел на Ростика и повторил жест Аркадия Филипповича.

— Ну вот и здорово. А теперь все-таки расскажите по-человечески — что произошло?

До попадания в знать Ростик работал системным администратором на фрилансе. Баллов на поступление в институт не хватило, а родителям (они живут в области) сказал, что поступил, вот и надо как-то выживать в большом городе. По большей части настраивал корпоративные сети и устанавливал бухгалтерский софт. Поднатаскался в расчетах и процессе перевода денег. За полгода насмотрелся финансовых бланков, но когда увидел найденные в подвале бумаги, было Ростику видение.

— Я увидел истинную суть документов — схему отмывания денег. Будто читал между строк: поверх напечатанного текста, всплывал другой, описывающий действия по переводу денег. С блок-схемами и графиками, они проявлялись, как на стереокартинке, если правильно сфокусировать взгляд.

— Но это — не доказательство, — уточнил Дюжик. — С этим в суд не обратишься.

— Зачем это вы в суд собрались: Аркадий Филиппович? Не за справедливостью, случайно? — спросил Рёшик. — Такую информацию можно использовать куда эффективнее. Это же знания! Компромат, шантаж, боевое воздествие.

— Мрачные краски вы, Игорь, выбрали для нашего произведения. Мне казалось, нужно рисовать в светлых тонах.

— У шедевра нет методики изготовления.

Щелкающий по клавишам Ростик прервал разговор:

— Есть вариант поинтересней шантажа. — Он взял несколько бумаг, выбрал одну и сверился с монитором. — Я могу вернуть отмытые деньги. На любой банковский счет.

Все замолчали, каждый по-своему оценивая перспективы известия. Жизнь научила Рёшика не радоваться преждевременно, но он не сдержался. Поджал губы, рубанул ладонью воздух и коротко выкрикнул: «Да!».

— Как у тебя это получается, Ростислав, расскажешь потом, — сказал Пользун, справившись с эмоциями. — Пока — давай проверим.

На банковском счету знати оставались десять тысяч — проверили по сети.

Включив на ноутбуке бухгалтерскую программу, Ростик водил пальцем по бумагам, проводя незримые линии. Потом вбил данные в компьютер. Потом — опять шаманил над бумажными счетами. И снова шуршал клавиатурой. В какой-то момент палец его замер.

— Посмотрим, — сказал Ростислав, нажав «энтер».

Проверили.

На счету оказалось триста пятьдесят семь тысяч с копейками.

Находящиеся в комнате поздравляли друг друга, как футболисты после забитого гола. Даже Ростик пару раз «дал пять» старшим коллегам.

— Это открывает перспективы, — резюмировал Пользун.

Профессор Бронский в праздновании не участвовал. Воспользовался суматохой, забрал плащ и тихо покинул головной офис знати.

Глава 6

Меня зовут Мирослав Огнен, и я приехал в Верону. Как найти человека, который смотрел канал «Оупенинг» второго мая около десяти вечера, в городе с населением четверть миллиона?

По прибытию я поселился в скромной гостинице на Коллоннело Гальяни и около недели бродил по историческому центру. Здесь когда-то ходили варвары и византийцы. На Пьяцца Бра зашел в амфитеатр, где раньше бились гладиаторы, а сейчас ставят оперу. За две тысячи лет зрительские вкусы поменялись, но людей все равно тянет слушать музыку там, где лилась кровь. Был в старом замке, гулял между арками Скалигеров, ходил в лапидарий Маффеи. Отказывался понимать, зачем я здесь, если не для наслаждения красотой.

Но Браун Хартсон каждый день окунал в реальность, как на пытках притапливают подследственных. Требовал ежедневных отчетов: что пишет пресса, что из этого я выбрал, чем завершилась проверка. Глядя с моста на стены замка и темную воду реки Адидже, тонуть в электронной переписке не хотелось.

Я совершенно не знал, кого и как искать. Утром выходил в кафе на Пьяцетта, покупал газеты и просматривал за чашкой кофе. Потом открывал ноутбук и изучал местные новости. Итальянский я знаю в пределах университетского факультатива, и если появлялось что-то из ряда вон, пользовался онлайн-переводчиком.

Отчеты не несли информации, честнее было бы отправлять пустые страницы.

Так шло до сезона дождей. Срок проживания в гостинице заканчивался, и «Оупенинг» намекнул, что продлевать его не будет. Две недели в Вероне — вечность, но и после нее есть жизнь. В моем случае — безрадостная.

Глядя на косые черточки, пронизывающие воздух между домами, я размышлял, что в такую погоду Джульетта не вышла бы к Ромео. Мысль развеселила, я взял газету, и прочитал первую попавшую статью вслух, подражая высокому стилю Шекспира. Получилось смешно, хотя похоже на номер дешевого комика.

Вторая статья оказалась такой скучной, стилизация не спасла. Хотел бросить клоунаду и взял наудачу «La Gazzetta dello Sport». В заметке говорилось о некоем Федели Традито, 81 год, болельщике футбольного клуба «Кьево». Старик поставил в букмекерской конторе на победу родной команды в матче против «Милана» все свои деньги и выиграл круглую сумму. В колонку поместился портрет везунчика — седовласого небритого деда с застенчивой улыбкой.

Я читал о футболе шекспировскими интонациями и представлял, за какую бы команду болел сэр Вильям, будь в его время английская премьер-лига. За «Бирмингем», наверное, — все-таки он тяготел к трагедиям.

В комнате раздался писк. Я не сразу сообразил откуда, пока не разобрал — пищит чемодан. Открыв его, обнаружил, что стрелка форсаунда уперлась в правый конец шкалы.

Раньше я использовал прибор только для исчисления «ругательного шума» и как относиться к реакции на чтение статьи, не знал. Но выбора не оставалось — восприняв показания как знак свыше, отправил Хартсону ссылку на новость о болельщике.

Через минуту раздался телефонный звонок.

— Мистер Огнен, срочно разрабатывайте эту тему!

— То есть, поиск не продолжать?

— Вы — болван, Огнен, если до сих пор сидите на месте.

Положил трубку. Он знал больше меня, и снова не посчитал нужным что-либо объяснять.

В редакции газеты мне дали адрес Федели Традито. Я отправился на северо-запад Вероны, где над рекой возвышался старинный район — Кьево. Традито жил рядом со стадионом «Марк Антонио Бентегоди», в трехэтажном доме на улице Сансовино.

Маленькая квартира напомнила запасник музея. Фотографии, вымпелы, флаги, значки, календари — все о футбольном «Кьево». Хозяин содержал экспонаты в чистоте и порядке, а на кухне царил полный кавардак.

— Я расскажу все. Кто знает, будет ли еще возможность? — сказал он на ломаном английском и усадил меня за альбом с пожелтевшими фотокарточками, на которых бежали, стояли и прыгали черно-белые футболисты.

Хозяин вернулся из кухни с парой чашек кофе, потом принес тарелку с круасанами, закурил и указал пальцем на фото в альбоме:

— Это первый матч во втором федеральном дивизионе, после войны. На новое поле сбрасывались всем миром. Я отдал последнее, молодой был, думал — заработаю еще. А через неделю умерла мать — не на что было хоронить…

Он знал английский, как я — итальянский. По ходу рассказа мы поправляли друг друга. Из разговора выходило вот что.

Федели Традито остался сиротой в восемнадцать — отец погиб на войне, мать умерла от язвы. Постоянной работы не было — стройка, фабрика, рыбная ловля на Гарде. Как и все юноши, Феделито играл во дворе в футбол и даже попал на просмотр во второй состав «Кьево», но тренерам не приглянулся. Зато никто не запретил ходить на матчи любимой команды.

За «летающих ослов» играли многие знакомые Традито — в команде были только местные футболисты. Она вышла в первый дивизион, и Федели считал успех своим. Отпрашивался с работы, ездил в другие города с фанатской группой. Переживал, когда «Кьево» чуть не вылетел из первого дивизиона, жал руку игроку из высшей лиги, который впервые приехал играть за «бело-голубых». Вскоре сменились цвета команды — на желто-синие, в тон флага Вероны. Рядом с церковным приходом затеялись строить новое поле, и Федели стал добровольцем.

Когда строители взялись за трибуну, на ногу Традито упала лавка — оборвался канат на подъемнике. Об игре в футбол пришлось забыть. А потом пришлось забыть и о работе — кости срослись плохо.

За реорганизацией чемпионата Италии он наблюдал, лежа в кровати — безработный, голодный калека. Пока «Кьево» болтался в первенстве второй категории, Традито держался. Выход «ослов» в первую категорию поставил тридцатилетнего фаната на ноги. Но через три года он опять слег — совпало с последним местом. Друзья по возможности поддерживали, однако этого не хватало для лечения. Федели по-прежнему ходил на стадион и ездил за командой, преодолевая боль в ноге и стыд за одолженные деньги.

Со временм Федели превратился в настоящего лидера — «Дожа» — болельщиков.

Осенью 1966-го года наводнение уничтожило поле, а клуб загремел на последнее место. Врачи предложили Традито отнять ногу, чтобы сделать боли терпимыми. Он отказался, страдал два года и готовился отдать богу душу, после того, как «Кьево» оказался на грани банкротства. Спас выход в лигу промоционе и подарок друзей — первый в истории клуба сезонный абонемент.

После выхода в серию «Д» президент открыл вакансию на место пресс-офицера. Так у Традито появился второй шанс совместить приятное с полезным. Кроме него, претендовали два молодых журналиста, которые видели футбол только по телевизору, зато умели писать и говорить. Президент «Кьево» принял Федели последним, скорее из уважения. Но из кабинета Дож вышел с контрактом в кармане — знания истории клуба взяло верх.

Складно излагать мысли Традито научился позже, связей с болельщиками и безответной любви к «желто-синим» не растерял. На выезды его брали бесплатно, надбавок он не просил. Идеальный работник для любой конторы.

Вместе с клубом Федели пережил получение профессионального статуса, прорыв в лигу «С-2», потом — в «С-1». Вышел на пенсию, но остался работать, когда «Кьево» взлетел в серию «Б». А семидесятилетие отпраздновать забыл — команда стала участником высшего дивизиона. Половина города неделю отмечала по-настоящему историческое событие!

Вторая половина, болеющая за «Эллас Верону», закрывала окна, чтобы не слышать воплей соперников, с которыми они делят стадион.

«Кьево» поднимался и падал от еврокубков до зоны вылета, подтверждая название. Берег Адиджи в районе Кьево — подъем, если идешь от реки; и спуск, если к ней бежишь.

В катании на горках судьбы Традито по прозвищу «Дож» перемахнул черту в восемьдесят лет. Увидев, как команда заняла четвертое место в элите, решил, что на этом пора остановиться. Хватит коптить воздух, на глазах прошла целая эпоха — от любительского клуба до призеров серии «А». Большего хотеть нельзя.

Как в воду глядел. «Кьево» скатился на восемнадцатое место и стоял в шаге от понижения в классе. До конца чемпионата оставались три игры. Традито не хотел, чтобы его жизнь закончилась во втором дивизионе.

Пошел дождь, в комнате стемнело. Старик подошел к окну и долго смотрел на улицу Дон Луиджи Штурцо, упирающуюся в стадион.

— Утром в день игры против «Милана» я попросил президента о встрече с командой. Они приехали на «Бентегоди» за два часа до игры — опробовать поле и размяться. Меня пустили в раздевалку — святое место, куда посторонним вход запрещен. Это похоже на то, когда семья собирается за ужином. — Федели вернулся за стол. — Мне дали десять минут, за это время я рассказал им о жизни маленького человека по фамилии Традито, который болеет за маленький футбольный клуб. А еще — о том, что преданность может сделать и клуб, и человека большими. И что за те деньги, которые сейчас получают футболисты, раньше вся команда жила год, а то и больше. Напоследок я показал им вот это. — Дож протянул древнюю фотокарточку. — На ней — первая послевоенная команда и болельщики. Только посмотрите, какие мы молодые, тощие, голодные, уморенные работой. И как нам здорово, потому что мы вместе. Ради этого стоит жить, играть в футбол и смотреть его.

Традито накапал в стакан лекарство, быстро запил вином — из горлышка.

— Я поставил все свои сбережения, пятьдесят тысяч, на победу «Кьево» над «Миланом». Ответ был пять к одному. Не знаю, каким образом, но эти заплывшие жиром денежные мешки играли, как черти, которых на девяносто минут выпустили из ада. Мы выиграли один-ноль, после матча меня обнимали, я долго приходил в себя и на радостях брякнул журналистам, что полтинник оставлю себе, а двести тысяч перечислю детской академии.

Он щелкнул пультом. Включился канал «Оупенинг».

— Извините, сейчас начнутся «Судьи истории».

Я выключил диктофон и собрался уходить.

— А вы часто смотрите этот канал?

— Больше смотреть-то нечего.

Получив в подарок набор карточек с автографами футболистов «Кьево» — подлинными росписями, не полиграфическими картинками! — я попрощался. Как раз в это время во двор подъехали карабинеры — один в штатском, другой в форме сержанта.

Они вывели Традито и усадили в машину.

Дож скончался в больнице от сердечного приступа, который наступил во время допроса. Полиция вменила ему участие в отмывании денег. Дескать, ставил не свои пятьдесят тысяч, а клубные. Никто из собравшихся на похоронах не верил, но напуганная делами о коррупции прокуратура такие случаи отрабатывала с особым тщанием. А Дож не смог вынести позора.

Я выпросил у Хартсона два дня в Вероне, чтобы посмотреть матч «Кьево» — «Палермо». Гости боролись за зону УЕФА, хозяевам достаточно было ничьей, чтобы остаться в серии «А».

После игры спустился к газону и почувствовал ни с чем не сравнимый запах свежей травы и влажной земли, перекопанной шипами. Наверное, так пахнет поле битвы. Федели по прозвищу «Дож» всю жизнь находился на передней линии футбольного фронта, а умер от ядовитой стрелы. Честное слово, он достоин того, чтобы снять о нем фильм и показать по «Оупенингу». Нужно подать идею. Поле тебе пухом, Феделито.

«Оупенинг», форсаунд, поле…

Неужели так может быть?!

Я бежал в гостиницу, проклиная себя словами, на которые вряд ли сподобились бы Крейг и Марти. Мне срочно нужно ехать в следующую точку, пришедшая мысль должна подтвердиться. На ходу позвонил Хартсону, доложил последние сведения и запросил сумму на перелет.

Из всех уголков района Кьево доносились песни «желто-синих». Матч закончился со счетом 1:1. В многотысячном хоре не было слышно одного хриплого старческого голоса.

Он вылетел из состава по уважительной причине.

Глава 7

Несусвет сидел в своем кабинете и считал деньги. По старинке, слюнявя палец и перелистывая купюры. Один из врачей предположил, что гастрит у Карпа Наумовича появился из-за денежной грязи. Больной не поверил — разве могут деньги отравить? И обратился к другому доктору, который выглядел солидней и просил меньше.

Счетным машинкам Несусвет не доверял. Засовывал пачки в лоток, смотрел на цифру и пересчитывал вручную. Нельзя полагаться на машину в таком душевном вопросе, как подсчет.

На столе перед Карпом Наумовичем стоял стакан чая и нетронутая тарелка с манной кашей. До еды ли, если баланс не сходится?

— Это черт знает что! — Несусвет сплюнул в тарелку и отодвинул ее на край стола.

Чтобы успокоиться, перешел к изучению безналичных денег — ведомости, акты приема-сдачи, банковские переводы. Вооружился калькулятором с большими кнопками, надел очки, взял бумагу. Что-то напевал про себя, притоптывал итальянским ботинком, который видел асфальт только на пути от дверей Управы до автомобиля.

Ритм замедлился, ручка упала на стол, очки слезли на нос. Карп Наумович опять плюнул туда, где раньше стояла тарелка. Слюна разлетелась липкой амебой по шпону цвета «темный орех». Стер рукавом плевок, зацепил тарелку и опрокинул на пол.

Как по сигналу, в кабинет вошел Смык. Положил на стол папку с торчащими корешками и выложил из пакета пачки денег.

— Это от вокзальной братвы. Все точно.

Карп Наумович почувствовал голод. Захотелось съесть огромную жирную отбивную с соусом и запить ледяной водкой с томатным соком. От мысли о манной каше тошнило.

— Точно? — Несусвет встал, сгреб пачки и документы. — Это называется точно?! — Он запустил охапкой в Гошу.

Снаряды прошли сквозь. Одухотворенное сбором дани лицо приобрело то же выражение, что у начальника.

Гоша свернул бумаги на стол. Несусвет успокоился и махнул рукой, как бы извиняясь за слабость. Смык в ответ пожал плечами.

— Смотри. — Карп Наумович склонился над столом. Гоша стал рядом. — Почти по всем откатам — недостача. Строители — минус, транспорт — минус, налоговая — большой минус. Но что главное. Обязательные деньги, те, которые для государства, на счета казначейства пришли. То, что идет налево — с отправителя снято, до получателя не дошло. Исчезло по дороге. Я бы понял, если это наличные; по ним, кстати, отдельный разговор. Но как испарился безнал?

Из стопки счетов и договоров Смык взял две бумажки, провел по ним ладонью, приложил одну к другой. Посмотрел на расстоянии вытянутой руки.

— А мне завтра нужно отвозить Верховному его часть, — пожаловался Несусвет. — На ближайшее время я отбрехался — до и после Нового года банки тормошить бесполезно. Но принципиально вопрос не решен… Что посоветуешь?

Ничего посоветовать Смык не мог в принципе, хотя бы потому, что не был в курсе откатов наверх и тонкостей их передачи.

— Может, свои доложить? — произнес Гоша с осторожностью.

Не разгибая спины, Карп Наумович со свистом выпустил воздух через сомкнутые губы и уставился в бронированное окно. Просматривались нагие деревья, прикрытые полосками снега, как чернокожие стриптизерши белыми стрингами.

— Думай, что говоришь, — прохрипел Несусвет.

На что сообразительный парень Гоша, но беспросветная его тупость в финансовых вопросах подчас удручала. «Свои доложить»! А подопечные бизнесмены на кой? А государственный бюджет? Эдак по миру пойдешь, если свои в недостачу класть.

По затянувшейся паузе Смык догадался, что брякнул несуразицу.

— Еще вариант, — протараторил Гоша, — вот эти махинации с цифрами, не знать ли вертит?

— Ну ты их совсем переоцениваешь. Кучка интеллигентов под предводительством гипнотизера. Как бишь его? Ползуна. Мозги заморочить такому же сброду, как они сами, могут. Но развернуть финансовые потоки вспять, как сибирские реки… нет, не верю. Кишка тонка.

Откликом послужило урчание кишечника. Несусвет хотел разогнуть спину, но не смог. В таком положении пошел к двери в личный туалет, расположенной в другом конце кабинета.

— Хотя, не будем снимать подозрений. Во всяком случае, до того, как отчитается Бронский.

Договаривал Несусвет из-за закрытой двери, на фоне грохота ободка и лязга пряжки.

— Есть один проверенный способ, — ответил Смык разложенным на столе документам. Что-то неуловимое смущало в них. — Называется «подстава».

Одобрением был гул сливного бачка.

Последние метры до здания Управы Бронский прошел медленно. Хотел развернуться и убежать. Потом думал сослаться на болезнь — вот же, и вправду сердце дергает. Да нет, не дергает — от волнения, наверное, колотится.

Не каждый день совершаешь предательство.

У него нет объяснений, откуда у знатоков сила. Но есть информация о захвате ИНЯДа.

На проходной проверили документы и пустили.

Идя по скользким ступеням, Николай Вальтерович думал, что еще не поздно уйти, потом позвонить и отказаться. Какой он шпион? Всю жизнь имел дело с формулами, которые не обманешь; скорее — они тебя. А тут решается судьба людей, это вам не термоядерный процесс запустить. Впрочем, и он влияет на судьбы… тьфу ты, с ума сойти можно.

Не для себя, для науки стараюсь, чтобы сделать ускоритель и показать, что он работает. Стоит ли открытие сделки с совестью? Гадко, противно. И мысли лезут отвратительные. И кабинет уже вот, за углом.

Снова показав документы дежурному, Бронский понял, что дороги назад нет. Его отметили в книге, он расписался. Давно расписался в беспомощности перед мерзостью, его окружающей.

В груди ожил холод. Полз по телу, заставляя дрожать руки и колени. Так страшно профессору было только раз — перед вступительными экзаменами в университет.

— А, уважаемый Николай Вальтерович! Заходите, пожалуйста! Чай, кофе? — Несусвет вышел из-за стола навстречу. Проходя, зацепил стакан с чаем, тот подрожал на месте и успокоился, передумав падать. — Присаживайтесь, не стесняйтесь.

— Я ненадолго, — пробормотал профессор.

— Будет вам. — Без всякого приказа в дверях появилась секретарь с подносом. — Чай с медом попробуйте. Зимой в качестве профилактики — самое оно.

Несусвет и сам с аппетитом посмотрел на блюдце, но проклятый желудок отозвался предупредительным спазмом.

— Знать научилась снимать безналичные деньги. Только с откатов. И они собираются брать ИНЯД, — скороговоркой произнес Бронский. — Я должен договориться с охраной и пустить их. На случай приезда варты — вот их список боевых и защитных фраз.

Протянул сложенный вчетверо листок. Несусвет пробежал по нему глазами и поджал губы.

— Да? — сказал Карп Наумович сам себе. — Ишь: куда намылились… Зачем им ИНЯД? Да вы кушайте мед, Николай Вальтерович, сам собирал.

Мед Несусвет действительно собирал — смотрящий центрального рынка заносил, зная слабость. Карп Наумович из-за болезни медком не баловался, но угощать любил. Так бывший курильщик смотрит на сигарный дым.

— Люди прибывают, им нужно помещение. В новом офисе хорошо, но постоянные перебои с водой и электричеством. Тепла нет…

— Что поделать. — Карп Наумович махнул руками в театральном жесте. — Поломки, ремонты. Зимой это часто бывает, городские службы делают все возможное.

Они и вправду делали все возможное, чтобы аварии случались чаще, а устранение длилось как можно дольше.

— Пожалуй, пойду, — засобирался профессор.

Он только сейчас понял, что сидит в верхней одежде, а от заснеженных ботинок на полу расплывается лужа. Ее вид окончательно сконфузил Николая Вальтеровича — нагадил в помещении, как шелудивый пес. Вскочил и, поджав хвост, метнулся к двери.

— Погодите, — удивился спешке Несусвет, — вам нужно подписать договор о выделении средств ИНЯДу. Второй транш пойдет завтра. Соберитесь, Николай Вальтерович, вы сам не свой.

— Я же не могу подписывать…

— Почему? Сегодня трудовой коллектив заключил с вами новый договор на год, с повышением зарплаты. Вы снова директор. Кстати, это не мешает вам по-прежнему состоять в знати. — Несусвет подмигнул. — Вы же гонимый властью и претерпевающий от нее.

Он подал Бронскому авторучку и с деланой задумчивостью добавил:

— А третий транш будет, как только примем захватчиков ИНЯДа и их главаря.

Подписать…

Превозмогая непослушание ног, Бронский приковылял к столу, взял ручку с золоченым пером и долго примерялся к бумаге. Орудие норовило выпасть, но профессор совладал с нервами и поставил размашистую закорючку.

Развернулся и опрометью пошел на выход.

— Нужно на всех страницах, — ударил в спину голос Карпа Наумовича.

Бронский остановился, перевел дыхание и повернулся по-строевому, на пятке.

Четким шагом приблизился к подносу, хватанул чаю, прямо из пиалы заел текучим медом и решительно двинулся обратно на передовую.

— Ein Mann sterben kann… а одной не миновать.

Бумаги подписывал чуть ли не с закрытыми глазами. Так в детском саду едят манную кашу с комочками — полезную, но невкусную…

…Всю дорогу в автобусе до ИНЯДа Бронский представлял, как деньги придут на счет, он обналичит их, бросит в лицо Несусвету и его помощнику с воровской внешностью. Сгребет — и в рожу! Потому что нечестно доводить институт до обнищания, а потом пользоваться директором, как проституткой, которая мечтает: потерплю немного, заработаю и заживу по-человечески.

Выйдя из автобуса на конечной, Николай Вальтерович преодолел полосу препятствий из снежных брустверов, талой воды и дорожной грязи. Пробрался к входу в институт, перебежкой миновал двери бухгалтерии, юркнул в кабинет. Отдышался, глядя на узорчатые замороженные стекла. Изо рта шел пар — с декабря институт отключили от отопления. Половину сотрудников пришлось уволить в первую волну реформ, еще четверть — во вторую. Часть уволилась сама, устав тратить зарплату на простуду. Осталась кучка, которой некуда бежать.

Николай Вальтерович достал из шкафа бутылку и стакан. Дунул в него, налил половину.

Выпил.

Жизнь стала чуточку проще, пейзаж за окном прояснился, несмотря на ранние сумерки. Желание бросаться деньгами в чиновников показалось забавным.

Три человека вышагивают по тротуару — широко, чтобы «случайно» толкнуть прохожего. Из-под затертых курток к земле стремятся спортивные штаны, обрываясь у лодыжек кроссовками.

Трое идут в тишине, сплевывая и дымя сигаретами.

— Эй, мужик, стой! Дай позвонить. Не ломайся, я только посмотрю. Нормальный аппарат. Мужик, слушай. — Главный из трех, Тоша Гвоздь, достает бумажку и читает: — Квадрат гипотенузы равен сумме квадратов катеров.

— Катетов, — поправляет дядя в дубленке.

— Ты, короче, не умничай. А телефон твой я забираю. Как чего? Нравится он мне.

Прохожий пытается вернуть телефон, получает несколько ударов и лежит на снегу.

— А ты с какого района? А тут что делаешь? А знаешь, что дельфин — это не рыба, а млекопитающееся? А мне пофиг, что «-щее». Шапка у тебя хорошая. Дай примерить.

На декабрьском ветру холодно старичку идти домой без шапки. Ничего, добредет, болезный.

— Пацаны, закурить есть? — задает риторический вопрос Тоша. — А чего так дерзко разговариваете? Стоять, мы вас не отпускали.

Из трех таких же по возрасту пацанов вперед выходит один — в ярком, при свете луны, пуховике и джинсах с низкой «мотней». На ногах — стилизованные сапоги-кеды. На голове — теплая бейсболка, сдвинутая козырьком на бок.

Двое остаются сзади — хлипкие отличники.

— Ну, чего ты хотел? — спрашивает мелкий у спортивной троицы.

— Во-первых, — Тоша морщится, вспоминая наскоро заученный текст, — это… Плутон больше не планета на солнечной системе.

Бейсболка кивает. Бежать бы ее хозяину, но он стоит, не чувствуя угрозы.

Сейчас научим уважать силу.

— Во-вторых, я смотрю у тебя плейер нормальный. Дай послушаю.

Без тени смущения пацан снимает наушники, достает коробочку и протягивает. Гвоздь принимает дар и хочет натянуть малому козырек на лоб, но бейсболка выскальзывает.

— Ну все, чешите отсюда, — приказывает Тоша.

— Ты же послушать хотел? Послушай и верни.

Спортивная тройка регочет. Чокнутый попался, на голову слабый.

— Чеши, говорю.

Один из отличников спокойно, будто ничего не произошло, произносит:

— Извержение вулкана Парикутин продолжалось девять лет.

Второй добавляет:

— «Столетняя война» длилась сто шестнадцать лет.

А тип в бейсболке молча отходит в сторону.

Такого удара Гвоздь не пропускал со времен начальной школы, когда на спортплощадке его били старшеклассники за украденную пачку сигарет.

Пока лидер на коленях восстанавливал дыхание, друзья бросились на ботанов. Наткнулись на невидимую стену и упали рядом с Тошей.

— На Северном Полюсе сто восемьдесят шесть дней в году не видно солнца, — во второй раз выкрикивает отличник.

Трое в спортивных штанах больше не пытаются встать.

Парень в ярком пуховике подходит к Гвоздю, берет из ладони плейер с наушниками.

— Домен Антарктиды — точка aq. — Тоша закрывает голову руками. — Кто тебя надоумил прикрывать грабеж вопросами о Плутоне?

Гордый Тоша и лежа не хочет проигрывать. Думает: промолчать или соврать хилому салаге, до которого очередь еще дойдет. Но язык не поворачивается врать.

— Гоша Смык позвонил, — выдавливает Тоша, — сказал: собирать пацанов, пройтись по району и позадавать вопросы. Что соберем — все наше, менты в курсе.

Гвоздь достает из кармана мятый листочек с вопросами. Изучив содержимое, хозяин бейсболки усмехается и сует лист Тоше за пазуху.

— Читай, читай. Может пригодиться.

Отличники уходят в вечернюю темень, забрасывая на плечи рюкзаки с отобранным скарбом. Их выбросят под двери ближайшего отделения варты.

Таких компаний по району ходит несколько. Эта, под руководством Ростислава Птицына, сформировалась первой, в начале недели, — для защиты населения от подставной знати. Как говорится, подобное лечат подобным.

Глава 8

В дневное время Ростик разбирался с системой откатов и переводом денег на счета знати. По видеосвязи проводил конференции со знатоками из других городов. Некоторым собеседникам операция казалась неприличной и даже преступной. Но Пользун убедил — красть украденное и использовать его во благо есть справедливо.

На Новый год харитоновская знать разослала огромную сумму безработным интеллигентам, перечислила гранты научным изыскателям и установила содержания районным ячейкам.

— Вы берете тендерную документацию на сайте госзакупок, это обязательно выкладывается, — говорил Ростислав в прикрепленный к наушникам микрофон. — Ищете не целевое использование. Например, частной фирме Горуправа заказывает фейерверк на день города. Фирма получает заметную сумму и в течение недели делает перевод на Кипр. Или на частный счет — за консалтинговые услуги. Звоните в отделение банка, обслуживающего транзакцию, и произносите знание. Чаще всего девочки плавают в налоговом законодательстве. Тут же смотрим на документы и видим, что суммы за фейерверк и на Кипр помечены одинаковым цветом, у меня это. Пока цвет не пропал, вписываете в счет нужные цифры, и деньги у вас.

— А как это получается?

— Таких, как мы, — один на сто знатоков. Мы видим и слышим ложь и умеем за нее наказывать. Финансовые махинации — обман, поэтому мы его замечаем.

К началу февраля организации знати в крупных городах перестали чувствовать нехватку денег. Черный рынок стал работать на интеллигенцию. Были случаи, когда люди увольнялись с нищенских зарплат и приходили в ячейки, где их ценили выше.

Столицей нового движения стал Харитонов, лидером — Игорь Владимирович Пользун. Здесь раньше отследили способности людей знающих; здесь собралась самая многочисленная знать в стране; здесь показали пример того, как не бояться.

Рёшика спрашивали, можно ли перечислять деньги детским домам, больницам и хосписам. Пользун не приказывал, но говорил, что они не предвыборную кампанию ведут, а помогают конкретной группе граждан. Изменить систему, в том числе и социальную, нужно переменой власти. Это решили обсудить на встрече глав знати. Сбор — в Харитонове.

Первым делом запустили детские кружки. Затем рассадили компьютерщиков — мощных машин было в обрез, ребята приносили из дому системные блоки. Последний этаж отвели под библиотеку и тренировочные залы. В пустых комнатах со свежей штукатуркой штабелями лежали утилизированные городской библиотекой книги. Вместо нее собирались строить дельфинарий, а для отвода земли необходимо опустошить фонды.

Информационный отдел заработал до Нового года. Из-за отказа местных телеканалов сотрудничать с опальными интеллигентами, пришлось уйти в интернет. На портале «Народ имеет право. Знать» размещались видеосюжеты, текстовые новости, фотографии и постоянный радиоэфир. Форум насчитывал тысячи посетителей, число росло каждый день. Сервер постоянно «валился», и пользователи сбросились с мира по нитке на новое оборудование.

Портал вела Яся, у которой способностей знати не обнаружилось. Полгода назад она представить не могла, что обычный сайт может быть прибежищем такого количества людей. Как не могла представить Игоря Пользуна во главе воинствующей интеллигенции.

Она сидела в углу зала, стреляла из игрушечного пистолета присосками в стену и следила по монитору за битвой между знатью и СМИ. В ход шли факты — одиночные и очередями, — дальнобойные домыслы и взрывы компроматов. Яся тоже была командиром, не достаточно опытным, но весьма преданным идее.

— Управская пресс-служба опубликовала статью о том, что мы критикуем власть за деньги оппозиции, — докладывает по сети журналист.

— Пиши два материала, — ставит боевую задачу Звонова, — о черном бизнесе оппозиционного депутата и о том, как власть критикует нас на бюджетные деньги.

— «Клин» дает характеристику бывшему сотруднику Пользуну — недобросовестный и глупый, утверждал, что время можно измерять барометром. Интервью Дмитрия Стукалина.

— Давай подборку проектов Стукалина с отзывами специалистов и зрителей.

— Яся, получается, мы воюем их оружием.

— Считай, что трофейным.

— Чем мы тогда отличаемся?

— Пока — ничем. Отличаться будем после боя, кто мёртвый, кто живой. Пока ты им будешь втемяшивать разумное-доброе-вечное, они тебя дерьмом обольют и в бетон закатают.

Молчание было ответом.

— Статья в «Известнике»: «Знать — тоталитарная секта».

— Выкладывай видео передачи чиновником Управы денег главреду «Известника». Когда они писали об отчуждении сельскохозяйственных общинных земель.

Яся прицелилась и отправила присоску точно в перекрестие оконной рамы. Резина впечаталась в пластмассу, хвостик присоски завибрировал.

Выстрел.

Уклонился.

Пальнул в ответ.

На передовой информационного фронта знать держала позиции.

Журналистов насчитывалось пять, специальное отделение. Еще одна редкая знатоцкая способность — разговорить и получить ответы. Работать приходилось много, враги знали в лицо и убегали от микрофонов, зато из добытых сведений получалось отличное сырье для информационных бомб и зарядов помельче.

— Ударим с упреждением. Приготовьте интервью заведующего горуправским гаражом. Там о личных автомобилях чиновников.

Яся собиралась домой, когда ее позвали из ньюс-рума. Там работал телевизор, показывали новости «Клин». Звонова присела на край стола и вперилась в экран. Не отрывая взгляда, набрала номер Рёшика.

Профессор Бронский придвинул телефон.

— Алло. Смолино? Завод? На директора переключите, пожалуйста. — Вместо обычной музыки в трубке заиграла какофония скрипов и щелчков. — Сергей Степанович? Здравствуй. Да, Бронский. Сколько тебе нужно времени, чтобы сделать новый корпус? Такой же. Ну и ладно. Что? Приступай, говорю, деньги есть. Ну как аванс проведи. Вторая часть будет.

Николай Вальтерович положил трубку, налил и выпил еще полстакана. Стало хорошо. Чтобы отвлечься, включил телевизор. Шли новости «Клина» — обычная местечковая дребедень. Хотел пройтись по каналам, но палец замер на кнопке пульта.

В студии творилось невообразимое.

К зданию «Клика» подъехали на машине Истомина. Много времени потеряли, пока завелась на морозе, долго стояли на перекрестках. Пешком быстрее бы дошли.

— Вовремя, — успокоил Рёшик. — Пятница: вечерний выпуск на десять минут длиннее.

Аркадий Филиппович достал из сумки две наручные куклы и показал их Пользуну.

— Такие подойдут? Реквизитор сказала, что остальные заняты.

— Вполне. — Решик примерил куклы и спрятал за пазуху.

— Это еще что за цирк? — спросил Истомин.

— Не цирк, Володя, а театр.

Запиликал телефон, Рёшик взял трубку:

— Да, Яся. — Он показал глазами, как ему надоели эти разговоры. — Уверен. Помню, что берегли эту бомбу на крайний случай. Считай, что настал. Ничего страшного, новую сделаем.

Широким шагом, в распахнутом бушлате, Пользун направился к входной двери. Истомин и Дюжик семенили следом. Охранник спохватился, когда троица уже садилась в лифт.

Володя показал рукой Аркадию Филипповичу, что справится сам.

— Белые бороды растут быстрее темных, — сказал он.

Молодцеватый тип, жующий что-то из судочка, подпрыгнул и по колонне сполз на пол.

В курилке собрались человек десять — смотрели молча телевизор на охранном пункте. Троица прошла сквозь толпу, ловя удивленные взгляды. Уперлись в пожилого вахтера.

— Надо же, вас и здесь, и там показывают! — Он кивнул на телевизор. — Пропуск есть?

— Здравствуйте, Алексей Петрович. Мне в аппаратную. Кассету взять, ди-ви-кам, на которой двести сорок минут помещается.

Придержал обмякшего вахтера и помог сесть в кресло.

— С ним осторожно надо, — объяснил Рёшик, — человек после инфаркта.

В аппаратной остановились, рассматривая мониторы разных размеров, которые показывали Смыка, грудной план.

— Мы расследовали эти, не побоюсь, банды, — говорил на ломаном русском член Городской Управы, — и прокуратура вынесла, что преступными группировками руководит Игорь Пользун Владимирович.

Картинка переключилась на студию.

— Это было прямое включение из пресс-центра Горуправы, — прощебетала Фира Потемкина. — Час назад варта задержала группу подростков, на счету которой серия разбойных нападений в Столичном районе.

Видеорядом шло задержание. Сначала — съемки скрытой камерой, видимо, из сумки прохожего. Подходят трое, сообщают, что Плутон — не планета, дельфин — млекопитающее.

Вымогают телефон.

Бьют.

Из окна первого этажа выскакивают оперативники и скручивают преступников.

— Главарь банды, имя которого не разглашается, сознался, что действовал по указанию главы организации «Знать» Игоря Пользуна, который… — Вопреки правилам, Фира отвлеклась посмотрела в сторону и обомлела.

— …который находится сейчас в студии. Здравствуйте, уважаемые телезрители, — закончил фразу Пользун и сел за стол рядом с ведущей, поправляя микрофон-петличку.

Режиссер эфира сделал отъезд на общий план. Декорации позволяли снимать ведущую и гостя. Нужно только поменять положение камер. Несколько движений за пультом, и готово. Ничего лишнего, как и просил коренастый мужчина в вязаном свитере, стоящий за спиной. Его тяжелая рука лежала на плече, чуть сжимая ключицу. Как удивился бы режиссер, если бы увидел, что коренастый стоит в пяти шагах.

Другой человек, толстенький, постарше, сказал, что самый долгий полет курицы — тринадцать секунд, сунул флешку в эфирный сервер и стал в проеме двери. Его движения почему-то казались смешными.

— У меня есть небольшое дополнение к вашему сюжету, — сказал Рёшик, надевая тряпичных актеров — Петрушку и Квартального — на руки. При этом надетый первым Петрушка помог обустроиться своему врагу и партнеру. — Ведь принято давать мнение всех сторон?

Фира вспыхнула лицом и продолжила работать, как ни в чем не бывало.

— В течение дня нашим журналистам не удалось связаться с Игорем Владимировичем…

— Ложь, — прервал ее Петрушка голосом Решика. — Вот мой телефон, в нем нет входящих звонков от ваших журналистов. Они и не знают моего номера, потому что работают по указке президента холдинга, Несусвета. Кто именно со мной сегодня хотел связаться в течение дня?

Потемкина заерзала, но в камеру посмотрела уверенно, как солдат с гранатой смотрит на приближающийся танк. Подмога не шла, пауза затянулась, что играло не в пользу хозяйки студии.

— Хорошо, Игорь Владимирович, что вы хотите сказать зрителям?

— Скорее — показать. С небольшими комментариями. Дайте, пожалуйста, запись.

На экране пошло видео, в плохом для телевидения качестве, но с достаточно четкой картинкой. Ночной клуб, громкая музыка, за столиком — двое.

— Разрешите представить, — комментировал Квартальный, — слева — Георгий Смык, чиновник. Справа — Антон Ловченко, известный как Тоша Гвоздь. Для начала давайте задумаемся, о чем могут говорить государственный служащий и лидер хулиганской группировки?

На видео Смык передает бумажный пакет, в какие кладут еду на вынос.

— Я не буду утверждать, что в пакете — деньги, — продолжал Квартальный, — но могу предположить. Потому что на другом видео, снятом подельником Тоши на телефон, мы наблюдаем, как бравые парни кичатся подменой знати собой.

Фира смотрела то на экран, то на Рёшика с восхищением. Событий, подобных сегодняшнему, в ее жизни не было. Захват студии, разоблачения в прямом эфире, и в кадре — она, рядом с мужчиной, способным на поступок.

Фира очень взволновалась.

— А сегодня выясняется, что Тоша Гвоздь действовал под моим руководством. — Петрушка говорил спокойно, с достоинством. — Причем я об этом ничего не знаю, а Смык, судя по интервью, знает хорошо. Конечно, это не более чем догадки. Но я же имею право их высказать?

Вопрос обращался к зрителям, но Фира кивнула, отвечая за аудиторию.

— Тогда простите за беспокойство и до свидания, — это Решик проговорил своим голосом.

Фира пришла в себя и прощалась в камеру привычным черствым текстом. Дюжик и Истомин встретили командира опущенными взглядами.

— Звонил Раскин, — сказал Аркадий Филиппович, показывая телефон с еще горящим экраном. — Ростика задержали. Надо уходить.

Из студии в коридор выскочила Фира, на ходу чмокнув Рёшика в щеку.

— Мотаем отсюда, — повторил идею Володя. — Передачу полгорода смотрели, варта в том числе. Мало времени.

Они ринулись к вахтерскому столу по скрипучему паркету, мимо открытой гостевой комнаты, в которой готовились к эфиру ведущие. Володя и Аркадий Филиппович не обратили внимания, а Рёшик боковым зрением заметил в комнате курящую Фиру.

— Я выйду через запасной ход, — шепнул Пользун и завернул в гостевую.

Истомин и Дюжик переглянулись и пошли дальше — действительно, пусть они будут отвлекающими, а главный уйдет другим путем. Он здесь работал, лазейки знает.

— Спасибо за эфир, — сказала Потемкина и подалась вперед.

— Тебе спасибо, — ответил Рёшик, держа заброшенный за спину бушлат.

В комнате было душно, натоплено. Каждое движение казалось прикосновением на расстоянии. Фира подошла вплотную и схватила Рёшика ниже пояса. Второй рукой она взяла его за ягодицу. Пространство наполнилось запахом духов и неимоверными по концентрации флюидами. Низом живота Фира терлась о бедро партнера.

— Еще раз благодарю, — сухо ответил Пользун, поцеловал влажную женскую руку и вышел прочь, на ходу надевая бушлат.

Тяжело дыша, Фира оперлась на стену и закатила глаза.

Ее нежные губы прошептали:

— Клоун… кукольник… пидор!

Людей в припаркованной у «Клика» машине не интересовали врач и социолог. Им дали сесть в автомобиль и дальнейшего наблюдения не вели. Архивариуса у центрального входа задержать не удалось. Его приняли у запасной двери — наводка от доброжелателя.

Глава 9

Меня зовут Мирослав Огнен, и по приезду из Италии меня два месяца продержали в главном офисе канала «Оупенинг». Не силой, конечно, но ходил я туда, как каторжник на работу. Они называли встречи со мной «интервью», но фактически допрашивали — специалисты из разных областей: от биологов до математиков. Может, все представляли «ми-6», в таком случае у разведки очень строгий подбор кадров, потому что беседовал я действительно с профессионалами.

Форсаунд разбирали до винтиков, но учитывая провал моей теории, принцип работы с точки зрения классической науки объяснить не смогли. Меня они тоже разбирали на части вопросами, я пересказывал историю Федели Традито, честное слово, сто раз. К счастью, деньги на карточку поступали вовремя, поэтому к концу июля я перестал жаловаться сам себе. С выводами меня никто не собирался знакомить. Однако это не мешало иметь собственное мнение.

Итак, судьба свела меня с человеком, который силой убеждения настроил футбольную команду на победу над заведомо сильнейшим соперником. Казалось бы, ничего особенного — обычная работа опытного оратора. К тому же, аутсайдер вполне может обыграть лидера без всякого рода чудес, даже в итальянском чемпионате. Но Дож не владел искусством пламенной речи, зато знал то, чего не знали нынешние игроки «Кьево». И если дело не в старом фанате, то почему «Оупенинг» заинтересовался?

Что имеем с точки зрения математической модели? Есть некое информационное поле, в котором находятся положительно заряженные частицы Федели и отрицательные — игроков. Назовем их, господи, ну пусть это будут мои инфоны. Они притягивались друг к другу и, наконец, сошлись в раздевалке перед игрой. От контакта появилась некая сила, которая позволила собраться и выиграть. Пока все гладко, но. Что это за новый вид взаимодействия? Что это за элементарные частицы? Если моя теория звукового оружия потерпела крах, то какие, к дьяволу, инфоны? Или это совсем другое взаимодействие?

Однако сила откуда-то появилась. Результат — на табло.

Нет, я все-таки типичный «британский ученый». Как можно рассматривать такую чушь всерьез? С другой стороны, специалисты из «Оупенинга» (и не только) зачем-то рассматривают эту чушь. Даже пытаются узнать мое мнение. Но я им пока не озвучиваю. Знаю я телевизионщиков — завтра покажут сюжет о сбрендившем ученом, который открыл новый вид взаимодействия. Это пойдет после репортажа о слушателях Вселенной. У журналистов есть такое гаденькое чувство юмора — дескать, и не шутим, а вы все равно посмейтесь.

Ладно, буду молчать. И все же. Если это поле — ну предположим, — то какое? Гравитационное? Нет. Электромагнитное? Вряд ли. Ядерное? А где вещество? Хотя в теории столько дырок, что пролетят сотни догадок.

Некое универсальное поле, объединяющее все четыре взаимодействия? «Теория всего»?! Увенчание трудов Гильберта, Вейля и Эйнштейна! Нобелевская премия!!!

Или отдельная койка в Бедламе.

— «Тойоту» или «ягуар»? — спросил меня остроносый грек в пункте проката машин.

— Конечно «ягуар», — ответил я, поглядывая на четырехколесного красавца вишневого цвета. — Нет ничего лучше для англичанина, чем проехаться на английской машине по левой стороне дороги.

Впрочем, левостороннее движение — единственное, что осталось в Никосии после почти столетнего пребывания британцев. Пограничный город, разделенный на турецкую и греческую части, он напоминает «кровавую Мэри» — сначала глотаешь огонь, потом тушишь. Счастливый от опьянения гуляешь по Ледре.

Я поселился в скромном, даже по здешним меркам, отеле на улице Узунов. С балкона открывался вид на турецкую часть города: пики минаретов вместо шапок куполов.

Архитектурный спор длится более пятисот лет — вот это люди обожают искусство!

Где искать незнакомого, но нужного мне человека, я приблизительно знал. Кипр знаменит курортами и банками. С недавнего времени офшорная деятельность притихла, но самые низкие в Европе налоги — хороший повод ловить золотую рыбку в мутной воде. Хотелось начать поиски с курортов, но сам себе я признался, что в первую очередь искать надо в банковских залах. В природе всегда так — неприятное всегда полезно.

Мне повезло — к концу первой недели, как раз в канун Успения Богородицы, форсаунд дал о себе знать писклявым сигналом. Правда, случилось это не в отделении банка (а я их обходил с упорством жадины, ищущего выгодный курс), а в баре на улице Платона. Зашел туда освежиться.

Он сидел в дальнем углу и напивался. Заметно, когда человек напивается. Его интересует результат, а не процесс. Резкие движения, короткий глоток, скорченное лицо — всем видом показывает, что ждет наслаждения, которое вот-вот придет.

А оно не приходит.

Я заказал обычную, белую зиванию — обязательно попробуйте при случае — и сел за соседний столик. Конструкция форсаунда не предусматривала отключения звука, поэтому я погасил прибор совсем.

Выпивоха обратил на меня внимание — такой же остроносый грек, как все, «под сороковник», в легком костюме и рубашке, ворот которой залихватски налез на пиджак. Незнакомец смотрел на меня утонувшими в волне опьянения глазами.

— Только не называйте моего имени, — сказал он, не представившись, глядя на рюкзак, в который я спрятал форсаунд.

— Не буду, — честно ответил я, как подследственный, молчащий не потому, что смелый, а потому что не знает, что сказать.

— Вы из полиции или журналист, я понял. Вы уже неделю ходите по Никосии, здесь все друг друга знают в лицо. И греки, и турки. Вам кажется, что город большой, но чем дольше здесь живешь, тем меньше он становится. Какого черта делать иностранцу в столице, где нет пляжей и приличных отелей? Что-то вынюхиваете. Впрочем, мне все равно. Теперь все равно.

Я представился английским журналистом и расспросил нового знакомого (имя он так и не назвал) о достопримечательностях. Когда осталось на самом донышке, он разговорился сам.

— Меня уволил лучший друг. Вместе росли, учились, работали, и вот он вышвырнул меня, как проститутку из церкви. Просто за то, что я знал о его способностях в математике. Будто дьявол вселился. А у меня жена через месяц рожает.

Они знали друг друга с пяти лет — мой собеседник и некий Амон Гридениз. Одногодки, жили в одном дворе, учились в одном университете. Отец Амона — грек, погиб в пьяной драке с турками, когда сыну было четыре года. Мать-турчанка по полгода работала посудомойкой на британской военной базе в Акротири. Там хоть и военные, зато море с пляжами. Туда на лето приезжал какой-то профессор из Англии, отдыхал. Такая странная прихоть у него была — отдыхать на Кипре под британским флагом. А может, это не простой профессор был, а особенный. В общем, привязался он к маленькому Амону, учил его математике, книжки читал, карточные фокусы показывал. Года три из лета в лето Амон проводил время в компании английского дяди. А потом обокрал учителя — унес наличные, кредитку, драгоценности. Но это так все подумали, что Амон украл. Он говорил — англичанин свернул все на него, мальчишку, а сам проигрался военным в карты. Тем не менее, мать Амона на работу в Акротири больше не брали, и лето он проводил у бабушки в Кирении.

— Он с тех пор мне всякие интересные штуки рассказывал. Из математики, — продолжал незнакомец. — Как быстрее поджарить в тостере и намазать маслом два куска хлеба; про монаха, который поднимался на гору и спускался по тропинке, проходя одну точку в одно и то же время; ну и там: «Загадай два числа, сложи их суммы с произведением, а я угадаю с двух раз». Тогда он казался мне настоящим фокусником. Но недавно Амон выкинул трюк почище.

Незнакомец допил зиванию и попросил бармена повторить. Я тоже кивнул. Собеседник путался в словах и терял ход мысли. Нужно было торопиться.

— С июня нас повысили до старших операторов. Мы после университета в один банк пришли работать, в одно отделение. Пошли праздновать в бар — такой, как этот, только через две улицы отсюда. Начал вязаться к нам турок — учился на курс старше. Мол, давайте поспорим, что у меня в кармане денег больше, чем у вас двоих. В баре человек пятьдесят — местные; смотрят, стыдно показывать свои гроши. А тот парень вообще повернутый на деньгах, машина у него крутая, одевается дорого… Мы, ясное дело, стушевались, включили заднюю. Вдруг Амон говорит: «Спорим!». Уверенно так, будто наверняка знал. И добавил: «Число — это палец».

У нас на два доллара больше оказалось. Я получил деньги от родителей и Амону не сказал. Но он будто знал о заначке, видел меня насквозь. Деньги мы пропили на радостях. Потом выяснилось, что машину тот повернутый брал в аренду на час, чтобы девчонок кадрить. А одевался с чужого плеча — мама шила на заказ первым людям города, и пока обновки не забрали, сынок красовался в них. Деньги у него при себе были немалые, но тоже чужие, как раз для таких споров на публику. Выходит, Амон и его насквозь видел.

Гридениз еще несколько раз на глазах у друга блистал провидческим умением. Угадывал телефонные номера симпатичных клиенток банка, без труда запоминал реквизиты переводов, точно называл даты рождения незнакомых людей. Кроме моего таинственного собеседника никто не знал о чудесных способностях банковского клерка. Ему вроде как нужен был свидетель, который при надобности подтвердит, что происходящее — реальность.

— В начале июня в отделение с проверкой пожаловал президент банка, большой любитель игры в гольф. По очереди смотрел рабочие места, наблюдал за сотрудниками. Подошел к нам с Амоном, мы сидели за соседними столами.

— Здравствуйте, — сказал Амон президенту.

Тот не обратил внимания — смотрел на часы.

— И почему в часе только шестьдесят минут? — спросил президент сам у себя.

— Потому что вавилоняне и шумеры использовали шестидесятеричное исчисление, — ответил Амон, не отвлекаясь от обслуживания клиента.

Президент заинтересовался и зашел Амону за спину.

— Поздравляю, — сказал Амон, не оборачиваясь, — два до пара — хороший результат.

Спросив имя сотрудника, президент ушел. К вечеру по филиалам пронесся слух, что шеф на радостях решил никого не наказывать по итогам проверки. Поговаривали, с утра он играл в гольф и прошел поле с личным рекордом — два удара до пара.

На следующий день Амона вызвали в главный офис. В отделение он не вернулся, потому что занял пост вице-президента.

А на второй день моего собеседника уволили.

— Почему вы решили, что это именно Гридениз? — спросил я, мучая принесенный стакан.

— А кто еще? — через икоту удивился незнакомец и перешел на шепот. — Он меня боится. Я знаю, что в него вселился дьявол.

— Ну а вас-то чего боятся?

— Я знаю, как выглядит дьявол. Он состоит из цифр. Амон видит не людей, а набор чисел, и безошибочно выбирает нужные.

Продолжать разговор не имело смысла — собеседник уронил голову на стол. Бармен показал жестом: беспокоиться не стоит. Я расплатился за двоих и вышел.

«Дружба заканчивается там, где начинается работа», — думал я по пути в гостиницу, вспоминая нашу с Четом историю.

На следующий день Амон Гридениз встретил меня в своем кабинете. Новоиспеченный вице-президент не похож на грека — нос пуговицей, смугловат, стройность подпорчена животиком. Мужчина с восточным обаянием, такие нравятся европейским женщинам.

Я представился журналистом «Оупенинга» и сказал, что готовлю съемки документального фильма о Кипре. Для правдоподобия вооружился фотоаппаратом — фиксирую съемочные точки, ищу ракурсы, запоминаю лица. Понятно, что банковской сфере в будущем фильме обязательно найдется место. Ну а Гридениз меня интересует как возможный претендент на синхронное интервью — молодой целеустремленный специалист, получивший высокую должность.

— Я не слышал о вашем канале, — сказал Амон на неплохом английском. — Но рад помочь.

Я попросил разрешения сфотографировать кабинет. Во время съемки беседовали, потому я снимал все подряд.

Он перешел на профессиональный чес — кредитование, межбанковские займы и прочее, интересное только зрителям бизнес-новостей. Когда в кармане гроши, слушать о миллиардах приятно — кажется, что их судьба в твоих руках. Как минимум — до рекламной паузы.

— Говорят, новая метла метет по-новому. — К исходу получаса я вышел на нужную тему. — Что вы в первую очередь сделаете как вице-президент?

Он притворился, что не понял. Может, я переоценил его возможности в английском. А может, Амон валял дурака. Верный признак хорошего чиновника — в ответ на прямой вопрос он всегда отвечает: «Не понимаю, о чем вы».

— Моя задача — оптимизация внутренних расходов и работа с вип-клиентами. — Он улыбнулся, показывая ровные белые зубы.

— Оптимизация расходов — это, в том числе, увольнения?

Улыбка слезла с губ Амона.

— В том числе, — ответил он и вдруг засобирался.

Сказал что-то по громкой связи, подвигал на столе бумаги и небрежно бросил:

— Пять предметов можно перемешать сорока четырьмя способами.

Я воспринял это как шутку, а форсаунд отреагировал сигналом.

— Что мы сидим в этой комнате? — сам себе задал вопрос Амон. — Давайте я отвезу вас в спокойное место на свежем воздухе. Там и продолжим разговор. Кстати, по дороге покажу несколько замечательных… как вы говорите? да, съемочных точек.

На машине Амона мы выехали из греческого Кипра в северный через пропускной пункт Метехан. Гридениз оплатил страховку, мы заполнили бланки, получили штампы и отправились дальше. Венецианская архитектура сменилась памятниками и барельефами Мустафы Ататюрка.

Погода осталась жаркой.

Ехали полчаса и остановились у подножия горы, в придорожном ресторанчике. Сели в беседке, Амон заказал что-то турку-хозяину, в ожидании раскурили кальян. Вишневый аромат наполнил легкие и поднял в небо, смешавшись с прозрачными облаками.

Из ресторана слышались сухие ритмы восточной музыки, разбавляемые ручьем вокала.

— Это все мое, — сказал Амон, показывая рукой на спрятанный за горами горизонт.

— Можно и я наслажусь вашими пейзажами?

Гридениз дружески рассмеялся.

— Вам, европейцам, не понять, что такое настоящее чувство собственности. Хотя вы пришили ее на флаги, ничего не знаете о ней. Потому что слишком богаты, и всегда были слишком богаты. А я рос в нищете. Все, что у меня было — горы, солнце, море…

— Для такой собственности деньги не нужны.

— Правильно, и православный бог, и Аллах так думают. А я уверен, что одно другому не мешает. Раз человек заслужил, почему бы не совмещать?

— И вы заслужили?

— Вполне. Я жил среди европейцев, видел, как они относятся к нам. Из последних сил терпел учителя математики, престарелого ловеласа, который норовил схватить мою мать за чресла. Не мог переносить запах его ног, но слушал, запоминал, сам не зная, зачем. Разве я не заслужил богатства?

Взгляд Гридениза в мою сторону был подобен проблеску полицейского маячка.

— То, что одному кажется преступлением, для другого — высшая мораль. Крестовые походы, инквизиция, фашизм — ужасные вещи, основанные на красивых идеях. Кто знает, что Всевышний оценит — замысел или исполнение?

Хозяин принес кувшин с красной зиванией, на меде и травах (обязательно попробуйте, если назавтра не планируете дел). Поставил тарелки с душистой жареной бараниной, усыпанной пряно пахнущей зеленью.

Выпив по рюмке и закусив сочным мясом, продолжили разговор.

— Неужели изящество мысли важнее чудовищности ее воплощения?

Амон дожевал кусок, показывая глазами, что сейчас ответит.

— Я покажу. — Он достал из кармана колоду. — Спрячьте в карман любые карты, не больше двенадцати. Сколько взяли — не говорите.

Он отвернулся, и дальнейшие команды подавал со спины.

— Теперь возьмите из колоды столько же карт, сколько у вас в кармане. Запомните следующую карту за последней взятой.

Я выполнил. Получился пиковый валет, внешне чем-то похожий на Гридениза.

— Прошу вас, называйте каждую букву своего имени и фамилии.

Вместе со мной он клал на стол карты из оставшейся колоды, по одной, вслед буквам, рубашкой вверх. Собрал и положил сверху оставшихся карт.

— Спрятанные карты положите сверху. Сколько — не показывайте.

Положил.

— Теперь сами произнесите свое имя, выкладывая на стол по одной карте.

— М-И-Р-О-С-Л-А-В-О-Г-Н-Е-Н, — пробормотал я.

Гридениз взял следующую карту из колоды — валета пик. От удивления я выпил еще зивании, Амон меня поддержал. Голова чуть закружилась, но разум оставался чистым.

— Видите, процесс гораздо интересней результата. С самого начала вы знали, что я назову загаданную карту, а сейчас удивлены, как ребенок. Почти то же в свое время проделывали Петр Пустынник, Томас Торквемада и Адольф Гитлер.

— Было смертельно интересно.

— Именно. Они — злодеи. Но они — великие злодеи.

Следующую рюмку я помню плохо, остальные — вообще не помню. Потерял сознание. Амон что-то говорил, вроде: «В этой фразе двадцать восемь букв»…

…Очнулся я утром в кузове пикапа, возле пропускного пункта — без денег и документов. Карты памяти в фотоаппарате не было. Меня отказались пропускать в южную часть, пришлось звонить в посольство. Под охраной доставили в аэропорт, вручили забранные из гостиницы вещи и отправили в самолет.

По пути в «Хитроу» была уйма времени подумать над тем, как два одаренных человека — Федели Традито и Амон Гридениз — по-разному использовали внезапно появившиеся таланты. Они уравновешивали друг друга, как электрон и протон. Наверное, так и надо — без равновесия атом разлетится.

Или распад уже начался?

Глава 10

Об аресте лидера харитоновской знати говорила центральная пресса, ей поддакивали журналисты на местах. Не все симпатизировали интеллигентам, преследующим благие цели странными методами. Но все были едины во мнении, что следствие по делу Пользуна рядом не валялось с правосудием. Равно, как обвинения Ростиславу Птицыну.

Материалы собрали быстро. Птицын действительно нападал на людей в спальных районах и переводил деньги на счета знати. Пользун ворвался на территорию частного телеканала и обвинил городского чиновника в преступлении. Не хватало двух звеньев, чтобы логическая цепь затянулась на горле общественного мнения: как знатокам это удалось и что в этом плохого?

Публичной расправы оказалось достаточно для региональных лидеров знати. Захоти государство — каждый сядет. Против беззакония в масштабах страны юристы-знатоки бессильны.

Конечно, самая идея знати состоит в изменении жизни. Но уверен в этом один Рёшик, периферийные командиры не хотят бросаться на амбразуру. У всех — дети, при желании можно найти новую работу или вернуться на старую. В местные организации заходили люди с одинаковыми лицами на фото в одинаковых удостоверениях и разъясняли преимущества мирной жизни вдалеке от гражданской позиции. Особенно доходчиво разъясняли спонсорам знатоков.

В общем, съезд в Харитонове не состоялся. Более того, из двадцати региональных организаций знати к началу марта остались три.

Пользуна и Птицына промурыжили в СИЗО и отпустили — не потому, что разобрались. Ждали очередного задержания по более серьезному обвинению. «И тогда мы этого рецидивиста раскрутим на полную катушку».

Ясным морозным утром в кабинете директора ИНЯДа из колонок компьютера играла музыка. Стены отражали звук с неохотой: так хорошо было в тишине, и вдруг — шум.

Застигнутые врасплох, лежали на столе документы. Хозяин взялся подписывать их чуть ли не с порога, нарушив бумажный сон, который длился не одну неделю.

Сходил с ума компьютер, разминая провода и соединения статическими разрядами. За время безработицы его способности атрофировались, он норовил зависнуть или перезагрузиться от каждого прикосновения. С самой прописки в кабинете машина стояла мебелью, просто для статуса — у директора научного института должен быть компьютер. Счастье общения с человеком доставались коллегам в лаборатории: сначала электронному инвалиду, после его гибели — современному атлету.

Внезапно — такое внимание.

Николай Вальтерович работал механически, будто сжимал эспандер.

В девять позвонил Варгашкин — он в Горуправе, ждет подписи на вторую часть суммы. Переведут, как только знать окажется в автозаках. Машины дежурили с шести утра, спрятанные в лесопосадке. Охрану института, двух долгожителей в дырявых фуфайках, усилили переодетыми сотрудниками спецподразделения варты.

Штурмовиков ждали с минуты на минуту.

Они появились в четверть десятого. Вышли из маршрутки — человек тридцать, как и влезли туда? Поскрипывая обувью по наметенному за ночь снегу, выдыхая облака пара, гости направились к боковому входу (возле магазина детской одежды б/у). На головах — балаклавы.

Бронский наблюдал за процессией из окна. Спецназовцы — в бинокли из-за деревьев. Навстречу захватчикам вышел начальник охраны — датый, как всегда под конец дежурства. В музее досыпал его товарищ, дезинфицируя выхлопом экспонаты.

— Вам чего, ребяты?

— Учиться пришли, дед.

— Какой, на хрен, учиться?

— Ну это ж институт.

— Шли бы вы…

Куда — договорить не успел, потому что ему подсекли ноги, и он упал на устланную свежим снегом дорожку.

Вышли двое ряженых охранников.

— В Древней Греции вино смешивали с морской водой! — гаркнул вожак штурмовиков.

Первый ряженый упал и скатился по ступеням.

— Изучение почвы называется паедология! — снова пальнул вожак.

Второй лжеохранник стоял, как ни в чем не бывало. Вожак достал из кармана бумажку и по ней повторил. Противник не шелохнулся. Вожак прочитал то, что было написано ниже:

— У жирафов самое большое сердце из наземных животных. — И посмотрел вопросительно.

Противник выслушал молча, а в конце добавил:

— И самое высокое кровяное давление.

Один из штурмовиков, самый сообразительный, рванул по ступеням. Удар прошел мимо цели, в ответ нападающий получил короткий, но сильный тычок в грудь, отчего упал на колени.

Незваные гости бросились атаковать всем составом, охранник метнулся к двери, но сходу открыть ее не смог — заело. Со спины несся топот кроссовок.

Завыла сирена. Из посадки выбежали вартовые и окружили вход аккуратным полукругом. Кто-то из начальства бухтел замерзшими губами в мегафон. Налетчики остановились, развернулись и заметались по ступеням. Бежать некуда, на них направлены автоматы. Спец-охранник не спеша открыл дверь и чинно зашел внутрь. Его коллега, упавший в самом начале, как ни в чем не бывало поднялся, отряхнул с одежды снег и тоже скрылся в здании.

Приезжих уложили на плиты, над которыми вился пар из канализационного люка.

Под музыку Гайдна попытка захвата и ее провал смотрелись почти как постановка. Из окна кабинета Бронский наблюдал за действиями командира варты, это он говорил в мегафон. Когда молодчиков затолкали в автобусы, полковник спрятал рацию, достал мобильный телефон. Сказал в трубку коротко и дал отбой.

Бронский сел в рабочее кресло и выключил музыку. Будто по команде, зазвонил телефон.

— Николай Вальтерович, все нормально! — шептал в динамике голос Варгашкина. — Только что получили подтверждение, Карп Наумович подписал документы.

— Кирилл Денисович, — тоже зачем-то шепотом ответил Бронский, — срочно с бумагами ко мне. Слышите? Срочно!

— Я по… — Голос Варгашкина терялся. А когда нашелся, был очень напуган. — Здесь что-то происходит…

Связь прервалась.

Со вчерашнего дня Кирилл Варгашкин пребывал в приподнятом настроении. Он с начала января выдумывал повод, по которому директор поручил бы именно ему оформлять документы на государственную дотацию. С первым траншем не сложилось — Бронский провернул сам. Второй шанс упускать не хотелось.

Беда в том, что корпус ускорителя, под который институт получает деньги, делает единственный в радиусе пяти тысяч километров завод в Смолино. И еще — американская фирма. С ними Варгашкин списался и узнал, что цену американцы просят такую же, плюс доставка. То есть, можно заказать корпус у смолинцев, а по документам — за океаном. У американцев нужно купить любую мелочь, лишь бы заполучить бланк договора.

Но как сообщить подробности директору? Человек порядочный, и в плане финансов недалекий, он наверняка откажется от подлога.

Перекрутив в голове десятки вариантов, Варгашкин остановился на примитивном — предложить директору откат. Мозг не представлял столь абсурдную ситуацию, но шестое чувство подсказывало: зависит от суммы. Зам по науке не скупился — пятьдесят на пятьдесят с задатком. Слава богу и близорукому Бронскому, у Кирилла Денисовича скопилось кое-что от аренды.

Когда Варгашкин шел к директору на дрожащих ногах, сам Бронский предложил ему подписать бумаги у Несусвета.

— Будем делатсь! — перейдя на акцент, отрапортовал Кирилл Денисович.

Ровно в девять Кирилл Денисович сидел в приемной. Секретарь доложила о госте, из двери выплыло помятое лицо Смыка и сказало:

— А, это ты… жди.

И втянулось обратно в кабинет. Варгашкин завел разговор с секретаршей, но он шел натужно — на такую мелочь не клюет. Зам по науке достал из стопки гламурный журнал и начал листать.

Ближе к половине десятого в проеме двери снова появился Смык:

— Эй, ты, институт, заходи по-шустрому.

Варгашкин поспешил в кабинет, на ходу расстегивая портфель и доставая документы.

Сидя за огромным рабочим столом, по телефону разговаривал Карп Наумович. Перед ним стояло блюдце с баранками и стакан чаю с лимоном. Баранки Несусвет периодически ломал в ладони и выбрасывал, а чай пил, щурясь от удовольствия. Смык стоял подле, склонившись, как настольная лампа.

— То, что повязали, я понял, — гаркнул в трубку Несусвет. — Вожака забрали? Да, того, кто умничал с охранником… вот, это я и хотел слышать. Отбой.

Несусвет потер ладони и весело глянул на согнутого в полупоклоне Варгашкина. Тут же набрал другой номер, а гостю показал: давай бумажки.

Трясущимися руками Кирилл Денисович передал документы.

— Это Несусвет, господин Верховный Руководитель, — проговорил Карп Наумович в трубку, второй рукой подписывая договор о выделении средств ИНЯДу. — Только что задержали. Попытка захвата государственного учреждения, никакие адвокаты не отмажут.

Несусвет вернул документы и махнул рукой: уйди!

В кармане у Кирилла Денисовича затрещал телефон.

— Николай Вальтерович, все нормально! — прошептал Варгашкин, отойдя в угол кабинета. — Только что Карп Наумович подписал документы.

— Кирилл Денисович, — тоже шепотом ответил Бронский, — срочно с бумагами ко мне. Слышите? Срочно!

Варгашкин, кланяясь, попятился к двери, открыл ее на ощупь, но выйти не смог — уперся в нового посетителя.

Поднимая взгляд от военных ботинок через серый бушлат к лицу, Варгашкин узнал его.

— Я по… — Варгашкин отнял телефон от уха. — Здесь что-то происходит.

На пороге стоял ряженый в скоморошьи одежды Игорь Пользун — командир знати, арестованный минуту назад.

Изоляция научила Рёшика ценить свободу. За какую-то неделю без нормальной еды и сна, а главное — без книг и сети, он полюбил простые радости жизни. Это как горячая вода — пока есть, воспринимаешь как должное; когда отключают — чувствуешь себя пещерным человеком.

Накануне штурма ИНЯДа Пользун почти не спал — проверял в уме, все ли рассчитано.

Первая часть плана удалась. Единственной проблемой был СИЗО. Рёшик думал, что его Борис Менделевич вытащит раньше, но делом занимались лучшие следователи и прокуроры, поэтому взять их «на знание» не удалось. А в том, что рано или поздно выпустят, Рёшик не сомневался. Если, конечно, Бронский выполнил все, как договаривались.

Не пришлось тратить время и на поиск подходящей кандидатуры для нападения на ИНЯД. Тоше Гвоздю все равно, что делать, лишь бы за деньги. Николай Вальтерович молодец, сыграл выше похвал: встретился со шпаной, дал поручение от имени Смыка. И деньги Пользун передал немалые — к концу февраля харитоновская знать изрядно опустошила темные схемы города.

Когда глаза варты смотрели на главный вход в ИНЯД, Пользун, Истомин, Дюжик и небольшой отряд легко прошли через кордоны в Управу.

— Э, артисты, вы куда? — спросил сержант варты у трех скоморохов, разодетых-разукрашенных.

— Чучело несем, — деловито ответил один из них.

Они пошли дальше, будто этого аргумента хватило для входа в охраняемое здание. Несли действительно соломенное чучело длиной метра три.

— Какое нахрен… — опомнился сержант, догоняя гостей. — А ну, стой!

Он забежал на лестницу и расставил руки, как в пантомиме «самолет».

Трое по команде бросили чучело перед ступеньками.

— Ну и ладненько. — Старший из троих демонстративно отряхнул пыль с ладоней. — Сам неси это на склад. Только с себя мы снимаем ответственность по доставке чучела соломенного за артикулом 17-93А.

— Так склад во дворе.

— Во-во, — подхватил нарумяненный носильщик помоложе, идя на выход, — сначала скажи мэру, что лично осматривать покупки по тендеру глупо, потом открой ворота со стороны двора и занеси этот хлам на склад.

Они почти вышли из Управы, когда сержант одумался:

— Ладно вы это… несите, че… работа у меня такая — проверять.

Уговаривать их не пришлось, трое разом вернулись, подхватили чучело и понесли наверх.

Через пять минут еще с десяток арлекинов пронесли через центральный вход снопы, огромные сковородки с блинами и прочую масленичную дребедень.

Обалдевший сержант провожал процессию взволнованным взглядом.

Часть знатоков во главе с Володей отправилась в кабинет градоначальника, а Рёшик с Аркадием Филипповичем свернули к Несусвету.

В дверях столкнулись с пронырливым типом в новом костюме, купленным наверняка по случаю похода в Горуправу. «Это зам Бронского, — вспомнил Рёшик, — Значит, все по плану».

Пронырливый человечек спрятал телефон и прижался к стенке, пропуская Пользуна и Дюжика внутрь. Несусвет тоже говорил по телефону, но смолк и протараторил в трубку извинения. Смык правой рукой полез под взятую на прокат хламиду.

— Горячая вода тяжелее холодной! — выкрикнул Дюжик, пока Гоша доставал пистолет.

Прозвучал выстрел.

Тип у стены сел на пол, закрыв лицо руками. Несусвет дернул головой — испугался громкого звука. Пуля врезалась в невидимый барьер и упала в метре от Рёшика.

— Горы на Марсе достигают высоты в двадцать километров, — ровным голосом произнес он, глядя на Смыка. Тот постоял секунду, голова его запрокинулась, он плавно переместился из вертикального положения в горизонтальное.

Карп Наумович выбежал из-за стола и протянул руки, останавливая возможную угрозу.

— Скажите, что вам надо? Я все сделаю! Мы все уладим!

Пользун на ходу забрал у безвольного Варгашкина подписанные документы, свернул в трубочку и передал Аркадию Филипповичу.

— Нам надо, Карп Наумович, чтобы вы вместе с нами вышли к народу и рассказали о реальных целях ваших реформ. Как тогда, когда объясняли их выгоду. Прошло полгода, думаю, пора сравнить ваше мнение с мнением тех, кого вы уволили, и прийти к общему знаменателю.

Стараясь прятать улыбку, Несусвет закивал.

— Ошибаетесь, если думаете, что вам удастся соврать. — Продолжил Рёшик. — Не получится физически.

Карп Наумович вспомнил о Птицыне, арест которого потянул заключение самого Пользуна. Говорили, что при этом Ростике действительно нельзя соврать. Значит, привселюдный позор — себе и Верховному? Он ведь тоже не последнюю роль играет в реформации.

— Извините, — Несусвет схватился за живот, — что-то придавило. Разрешите?

Он показал на дверь в туалет.

Перед визитом в Управу Рёшик изучил планировку кабинета и знал о существовании уборной. Навел справки о самом Насусвете — у него то ли гастрит, то ли дела похуже.

— Конечно. — Рёшик сделал ладонью разрешающий жест. — Это естественная реакция чиновника на правду.

«Хрен тебе, архивариус, а не признания, — размышлял Несусвет, спускаясь в гараж по тайной винтовой лестнице. Ни одна карта не показывала этот выход, иначе в нем пропадал смысл. — Ты мне еще за Фиру ответишь, моль начитанная! Никто не смеет трогать мое. Ха! Тайный пклонник… Я тебя наклоню, но по-другому. Поставлю в более изысканную позу».

После случая в прямом эфире Потемкина рассказала патрону, как Рёшик ее изнасиловал, применив сверхъестественные способности.

Во внутреннем дворике Смык держал машину под парами. Несусвет быстрым шагом направился к открытой двери и вдруг остановился. В закутке под запасным выходом лежала собака — старая, паршивая; тряслась на морозе. Карп подошел к ней и присел на корточки.

— Ехать надо, Карп Наумович, — крикнул через пассажирское сидение Гоша. — Самолет в аэропорту заряжен!

Несусвет сначала отмахнулся, а потом крикнул в ответ:

— У тебя жратва какая-нибудь есть? Тащи сюда.

Не глуша двигатель, Смык принес пакет, в котором оказалась колбаса — полпалки «московской». Несусвет разорвал ее руками и бросил куски собаке.

— Подыхает, зараза. Пусть хоть на сытый желудок…

Они подождали, пока собака надкусит подарок, запрыгнули в машину и унеслись в аэропорт.

В тот же день власть в Харитонове перешла к знати.

Чиновники боялись высовываться, памятуя о чудесах, которые умеют повстанцы. А варте — лишь бы кто приказывал. Даже лучше стало — ребята спокойные, культурные. Опять же, порядок поддерживают своими патрулями. Конечно, власть к ним перешла незаконно, но последние выборы тоже прошли с душком. При желании Несусвета и его карманного мэра можно было сковырнуть на вполне законных основаниях.

В Столице тоже молчали — захват произошел в пятницу, когда Верховный уехал на охоту. Ответа ждали в лучшем случае к понедельнику.

А в воскресенье на центральной площади Харитонова сожгли чучело.

— Здравствуйте, молодой человек. Дипломчик предъявите, пожалуйста. Ну как же — постановление знати. Документы, уважаемый, нужно носить с собой. Почему именно у вас? А вы перешли дорогу в неположенном месте. Ладно, пока прощаем. Нет, стойте. Что такое десятичный логарифм? Почти правильно. Удачного вечера.

Проспект патрулировали двое — сухенький мужчина в летах, школьный учитель из села, уволенный по второй волне. И молодой человек, широкоплечий, с животиком, бывший госслужащий отдела образования.

— Как вы не понимаете? Компьютерные игры развивают мозг, тренируют память и мелкую моторику, учат обращению с железом и софтом, — доказывал молодой.

— Чепуха. Нет ничего лучше активных занятий спортом. Хочется поиграть — возьми шахматы, сходи на свежий воздух…

Спор у них длился с начала дежурства.

— Вот зачем мы их, интересно, проверяем? — спросил молодой. — Указу недели нет, никто нас всерьез не принимает. Как нубы какие-то ходим.

— Для того и ходим, чтобы принимали всерьез, — ответил старший. — Задача патруля — не пресекать нарушения, а предупреждать.

Из ресторана вывалился пьяный мужик — в костюме, без верхней одежды. Сначала согнулся и наблевал под деревом. Потом помочился в ту же лужу на глазах у прохожих.

— Добрый вечер, патруль знати. Покажите, будьте добры, документ о вашем образовании, — спросил тот, что постарше.

Гуляка спрятал орудие преступления в гульфик и икнул.

— Че?

Старший вышел вперед.

— По взаимной договоренности Верховного Руководителя и командира знати, временно введена проверка аттестационных документов для лиц, совершающих правонарушения.

— А вы кто такие? — промычал пьяный.

Младший открыл рот, но старший показал рукой: молчать.

— Мы — патруль знати. Повстанческая варта. Вы совершили мелкое хулиганство.

— Одно дело, когда на улице мочится ПТУшник, — влез младший, — другое дело — академик. Академика мы простим, но парадокс в том, что он мочиться на улице не будет.

Лицо пьяного стало еще шире от прилива крови. Пальцы сжались в кулак. Нижняя челюсть отвисла и выдвинулась вперед.

— Это ты, что ли, сопляк, меня наказывать будешь?

Пока тело преодолевало расстояние в несколько метров, младший громко сказал:

— Милиция — это народное ополчение во времена смуты.

Не дойдя шага до цели, пьяный взмахнул руками и упал. Попытался встать, с первого раза не смог. И со второго. А с третьего его поставил на ноги выбежавший из ресторана товарищ. Он признал патруль по нашивкам в виде раскрытой книги, извинился и уволок булькающего проклятья пьяницу на стоянку такси.

— Нет, так мы ничего не добьемся, — сказал младший, когда патруль продолжил обход. — На каждого алкаша по два знатока нужно, а их гораздо больше, чем нас.

— Проблема глубже, — ответил старший, — как не скатиться до их уровня. Время идет, настоящие деньги дешевеют, коллекционные — дорожают. Пользуну нужно решать эту проблему, а то народ разбежится.

Младший примолк, устыженный, и пробормотал насчет того, что он-то сам, конечно, подождет, но остальные действительно разбегутся.

За углом увидели наряд дорожной варты. Один инспектор пританцовывал с радаром в руке, прячась на пустой остановке, второй грелся в машине.

— Добрый вечер, господа. Патруль знати.

Тот, что с радаром, высунулся из-за стеклянной стенки.

— Позовите, пожалуйста, вашего коллегу, — попросил старший и кивнул на автомобиль с синей полосой.

Второй инспектор вышел вальяжно, готовясь по привычке «решать вопросы».

— Как же так, господа, получилось, что ваше авто стоит в неположенном месте? Стоянка автомобилей на остановках городского транспорта запрещена.

Согретый инспектор посмотрел на замерзшего. Тот перестал прыгать и ответил:

— Мы здесь работаем. Служебная необходимость.

После короткого объяснения постовые достали из бардачка дипломы об окончании автомобильно-дорожного университета. Видимо, начальство предупредило о способностях знатоков, борзеть инспекторы не стали.

— Оба — «организация движения», — подвел итог старший и развернул вкладыши. — Оба — с тройками. Давай оформим их.

— Подожди, начальник, — сказал согретый вартовой, — может, договоримся?

— До чего? — уточнил младший, войдя в азарт, — хотя — ладно, поговорим. В каком году состоялось Ледовое побоище?

Вартовые опустили головы, делая вид, что вспоминают.

— Это программа шестого класса! — не унимался младший. — Как вы с такими знаниями не боитесь нарушать правила?! Вас увольнять нужно!

— Сначала придите к власти, а потом увольняйте, — огрызнулся согретый.

Молодой знаток надул щеки в поисках нужного слова, не нашел его и выпалил:

— Сопротивляетесь? Хорошо. А знаете ли вы, что…

Мерзлый инспектор поднял руки — «Сдаюсь!».

— Не надо нам ничего знать. Пишите протокол.

Старший достал из внутреннего кармана электронный планшет и открыл типовой бланк. Нужно внести фамилии, вид нарушения и сумму.

Процедура заняла около минуты.

— Распишитесь, — предложил старший инспекторам.

Мерзлый без слов взял стилус и черкнул закорючку на планшете. Согретый долго читал протокол, хмурился и отдувался, но в итоге тоже подписал.

— Всё? — вызывающе спросил он, когда передал деньги старшему.

— Машину от остановки уберите и перестаньте прятаться с радаром, как извращенцы.

Инспекторы сели в автомобиль, отъехали на несколько метров, но выходить не спешили — подмерзли, бедолаги, за время разговора.

— Да бог с ними. — Младший махнул рукой и поплелся за старшим.

Патруль знати закончил третий круг маршрута и готовился сдавать смену.

— Слушайте, — вдруг спросил младший, — а вы сами-то верите, что знать победит?

— Нет, не верю, — с улыбкой ответил старший. — Я знаю.

— А я тогда вам верю.

Ближе к полуночи в Столице случились сильные заморозки, хотя синоптики обещали около ноля. Вот уж кто профессионально играет со знанием и верой в кошки-мышки.