Знать (СИ)

Часть пятая. «Один в поле»

В отличие от молодого коллеги, профессор Бронский сразу понял масштаб открытия. Еще тогда, в коридоре института, когда шел под выстрелами БСников. Сколько лет он провел в подвальной лаборатории с надеждой — нет, не прославиться и разбогатеть — сделать что-то полезное. Были открытия и доказательства, но впервые легкость озарения и тяжесть ответственности Николай Вальтерович ощутил, глядя на оживший ускоритель. Значит, не зря он работал, прогибался, предавал. Или это не оправдание?

Совесть щипала в свободные от работы минуты, а таких выпадало немного. Жаль было тратить их на угрызения. Как в отпуске отвечать на звонки.

Диссертация требовала тесного контакта с учеными-медиками. На первом этапе стало очевидно: приемник мыслеполя — головной мозг. Завкафедрой фундаментальной медицины в Оксфорде оказался, как и сам Николай Вальтерович, с немецкими корнями. Объяснив идею и высказав собственное видение взаимосвязи нейронов мозга с инфонами, Бронский испросил мнения — может ли так быть на самом деле.

Оказалось — вполне.

Как гравитоны и электроны помогают телам обмениваться информацией, каждый в своем поле, так и инфоны взаимодействуют с нейронами коры головного мозга, попадая туда через органы зрения и слуха. Наверняка то же происходит и при тактильном восприятии, но такие эксперименты не проводились. Подстегнутые информацией нейроны передают импульсы центральной нервной системе, которая дает человеку ощущение собственного или чужого ущерба от слова — отсюда наглядность боев и исцеления для тех, кто находится в зоне действия. Остальным кажется, что люди просто говорят и слушают. Позже удалось доказать, что и вне зоны мозг подвержен действию инфонов, но интенсивность на порядки меньше. Аналогичная ситуация — с отрицательными знаниями.

Появилась первая вычислительная модель возбуждения зеркальных нейронов.

Все это случилось после приезда Огнена и Бронского в Англию. А до того, в далеком Харитонове, они сидели в камере предварительного заключения, потому что новую власть интересовали чисто практические выводы из неподтвержденной теории. Слово (точнее — мысль) заставило работать отключенный ускоритель, более того — восстановило слой, который делает возможным управляемый термоядерный процесс. Значит, оно умеет поставлять энергию. А энергия очень нужна стране, не богатой углеводородами. Огнен и Бронский подтвердили такую вероятность с оговоркой, что энергетическим потенциалом обладает как знание, так и глупость.

Президентские и парламентские выборы провели одновременно — спустя четыре месяца после «харитоновской резни». Партия «Верная Мысль» получила подавляющее большинство, ее лидер Степан Розуменко стал главой государства.

Сначала новый парламент принял закон о знаниях. Он обозначал интеллектуальный багаж гражданина как объект права. В уголовный кодекс внесли статью об ответственности за применение знаний в преступных целях. После доказательства теории Бронского-Огнена добавили меру наказания — высылка на производство энергии.

Первое поселение основали возле закрытой атомной станции. Энергоблок переоборудовали, вместо урановых стержней поставили уловители мысли, сделанные по образцу огненовского форсаунда. Заключенных на весь рабочий день собирали в помещении и закрывали. Начинались разговоры, от которых питался реактор. Если молчали, охранники стимулировали общение физической силой и системой наказаний и поощрений.

Открывал станцию сам президент Розуменко.

— Изначально слово «идиот» обозначало человека, который не интересуется политикой, — сказал он, и реактор заработал.

Именно в этом поселении оказалось большинство осужденных политиков и чиновников. Пока болтали впустую на свободе, им нравилось. Когда болтовня превратилась в работу, жизнь стала каторгой. По прогнозам, введение в строй подобных генераторов обеспечит энергетическую независимость в течение пяти лет. В том, что с обеспечением количества заключенных справятся, не сомневались.

По дороге из ИНЯДа Несусвет приказал остановить машину и пригласил Гошу присесть на заднее сидение.

— Мне нужно в Столицу, — проговорил он доверительным тоном. — Смерть Верховного — это плохо. С другой стороны, открываются виды на его место. Надо подсуетиться. Остаешься вместо меня. Держи телефон — ключи от кабинета и резиденции у тебя есть.

Смык машинально кивнул.

— Сиди в Харитонове, жди сигнала. Если что-то заварится, дави ментами.

В животе у Карпа Наумовича кольнуло.

Гоша слушал и удивлялся, как преобразили местного царька столичные события. Аппетит разыгрался не на шутку — раньше кусочка пирога хватало, сейчас весь подавай. Карп свалит в Столицу, Смык его заменит, а там два варианта, и оба Гоше на руку: либо шефа прибьют свои, либо чужие.

При Гоше Несусвет сделал пару звонков с распоряжениями и вручил телефон Смыку, который спрятал символ власти в карман брюк. Костюм, между прочим, сменить не мешает — обтерся.

Миновал приемную, зашел в тяжело открывающиеся двери и осмотрел владения. Пока закипал чайник, улегся на диван и закрыл глаза, планируя завтрашний день. Чайник выключился сам, боясь тревожить хозяина.

Утром разбудил телефонный звонок с несусветовского аппарата. Гоша потянулся и взял трубку, не вставая.

— Салам, Несусвет.

— Салам, — повторил Гоша.

— Эй, это кто?

— Смык.

— Какой еще смык-брык? Карпа давай!

— Он уехал в Столицу. Телефон оставил.

На той стороне замолчали.

— Раз он тебе телефон оставил, значит, ты и отвечать будешь.

— Я и отвечаю.

— Нет, брат, еще не отвечаешь. Контрактов — йок, нефть упала в два раза. Так дела не делаются, Чмык, вот за что отвечать надо.

— Но я не знаю ни о каких…

— А кто знает? Карпа нет, денег нет, ты — единственный.

Не дослушав, Смык нажал отбой и вскочил с дивана. Выглянул в окно — с прохладного утра начинался чудесный летний день. Для всех, кроме Гоши.

Перед входом дежурный спорил с тремя громилами в штатском. Не пускал, оправдывался, вспоминал каких-то скоморохов. В конце концов, гость что-то сказал, и вартовой скрутился на асфальте. Штатские вошли в дверь.

Гоша опрометью бросился к тайному выходу. Завел служебную машину и выехал в переулок с тыльной стороны Управы. В рассветной тишине даже шепот исправного мотора звучал предательски громко.

Домой нельзя, наверняка ждут. Тогда…

— Ты охренел? — Фира стояла в халате, лицо прорезали борозды от складок подушки.

— Я на минуту. Где барсетка?

Потемкина ткнула пальцем в комнату. Гоша сквозняком дунул туда и через минуту выветрился с барсеткой в руках. На прощание сунул хозяйке футлярчик. Чмокнул в щеку и прихватил пятерней ниже спины.

Фира не издала ни звука. Медленно проплыла по квартире и вышла на балкон. Возле подъезда остановилась черная машина без номеров. Фира не разбиралась в марках, но знала, что это дорогая машина. Навстречу вышедшему из подъезда Смыку открылись задние двери, и двое кавказцев затолкали Гошу внутрь.

Затиликал телефон. Фира взяла.

— Забрали.

— Понял тебя, Фира-аба. Увидимся, красота моя.

«Мудак», — сказала Потемкина, нажав отбой.

К какому из любовников — увиденному или услышанному — это относилось, она не хотела думать. Вспомнила о подарке, забрала в прихожей футляр и открыла.

Золотое кольцо с тремя бриллиантами.

— Стырил где-то.

Фира и бросила колечко в огромную шкатулку, к другим подаркам.

Подождав в своем подъезде, пока уедет машина с Гошей, Несусвет вышел на проспект, остановил попутку и направился в аэропорт. До Лорнаки были свободные места, и Карп Наумович купил одно, в бизнес-классе. Без экивоков в сторону диеты Карп Наумович взял в дьюти-фри маленькую бутылку виски и осушил ее залпом в туалете. На первых глотках организм сопротивлялся, после — благосклонно принял подношение.

В самолете Несусвета тошнило, это он помнил с трудом.

Наутро посетил головной офис банка. Там долго отвечал на вопросы ломаным английским и подписывал кипы бумаг, чтобы закрыть счет и перевести деньги в другой банк. Когда оставалось вписать название счета, Несусвет прервал процедуру и взял паузу на раздумья. Свой экземпляр подмахнул, в подтверждение намерений, но оставил у себя.

Он еще не знал, куда приткнуть свое состояние, на примете были два варианта: кипрский и швейцарский, чье отделение находилось в Никосии. Сделав пару звонков, отдал должное швейцарцам, связался с представительством и направился в столицу южной части острова.

На полпути захотелось есть. Давешнее похмелье отступило, оставив на оккупированной территории организма выжженное пространство. Несусвет остановился в придорожном ресторанчике, единственном встреченном за полчаса езды.

— С вас двадцать евро, — сказал радушный хозяин, узнав, что посетитель желает сразу оплатить счет.

— Пять, десять и два — получается семнадцать, — не согласился Карп Наумович.

— Пусть будет семнадцать. — Хозяин кивнул, улыбаясь, и выложил на стол сдачу.

За суп, вареную рыбу и фреш — слишком дорого.

Насладиться одиночеством на открытой площадке не получилось. Из ветхого здания ресторанчика вышел молодой человек в деловом костюме, ни ко времени и ни к месту надетому в жаркий день на пустынной трассе.

— Разрешите отнять несколько минут вашего времени? — сказал он, не присаживаясь. — Я стал случайным свидетелем вашего спора с хозяином этого достопочтимого заведения и хотел бы возразить.

— Мы не спорили. Он хотел меня надуть и сам признался.

— О, что вы! Уверяю, хозяин ресторана — честнейший из христиан на этом острове.

— Ну да, как же. Три евро — цена его честности.

— Позвольте не согласиться.

Для начала незнакомец предложил какой-то местный напиток, зиванию, что ли. Затем рассказывал о баранах — двух белых и двух черных. Можно ли их считать за четверых, если в процессе подсчета у них родился пятый.

— Причем здесь бараны?! — выкрикнул захмелевший Несусвет, стараясь прервать навязчивое общество.

Тогда незнакомец рассказал еще что-то, об Ахиллесе и черепахе. С точки зрения теории пределов, быстрый человек не обгонит медленное животное. Это Карп Наумович запомнил гаснущим сознанием.

— На хрен черепахи? — бормотал он, уткнувшись в стол. — Я обычный суп заказывал.

Через несколько минут незнакомец убедился, что гость заснул, вытащил у него из подмышки сумку и отпустил водителя, дав плату с избытком.

— Глупый гяур, — проговорил он в сторону ресторана из окна автомобиля, — ты не посчитал кипрское гостеприимство. А оно стоит дороже трех монет.

Отъезжая, Амон Гридениз испытал почти такое же наслаждение, как той Рождественской ночью, когда ему в голову пришел план реализации своего дара. Амон снял шлюху, в момент кульминации погас свет и тут же включился. Внешнее и внутренне затмение скрестились, даровав неистовый оргазм. Мешал, разве что, телевизор, который включился на первом попашемся канале. Показывали какую-то научную чушь на английском языке…

…Наутро Несусвет проснулся нищим, в богом забытом уголке чужой страны, без документов, с хмельной головой и болью в желудке. Что делать, понятия не имел. Неделю ночевал под открытым небом, благо, хозяин ресторана не гнал, еще и дал заработать мытьем посуды. Впрочем, заработанное ушло в счет оплаты стола. На восьмой день, отощавший и скорченный от поноса, Несусвет прибился к цирку-шапито, который двигался в Никосию. Им нужен был уборщик за зверьми.

В посольстве Карпа Наумовича узнали, но помочь не смогли. Только советом — прятаться подальше. На родине его объявили в международный розыск, несколько раз звонили и предлагали щедрое вознаграждение на случай, если появится Несусвет-шайтан.

Цирк остановился в Никосии на две недели. Новый уборщик Карпус получил первые деньги, которые ушли на звонки жене. Сначала она бросала трубку, потом делала вид, что не узнает; наконец, прошептала, что у нее и дочки все хорошо и что звонить больше не нужно.

Спустя год Карпус узнал — его благоверная заочно развелась с ним и вышла замуж за британского ученого, Чета Шеминга, некогда прогремевшего «звуковой теорией». Сейчас он завотделом науки в издании «The Sun». Приемную дочь любит, как родную. Еще бы — у нее мать миллионерша.

К тому времени и Карпус был далеко не уборщиком. В цирке «Благословенный остров» он стал звездой оригинального жанра. Выходил на арену в шутовском костюме и молол глупости, укладывая на опилки желающих из публики. Как правило, выходили здоровые мужики, некоторые специально готовились. Дети были в восторге.

Номер назывался «Человек-Дурак».

Кочевая жизнь укрепила здоровье, о желудке Карпус забыл. Может быть, потому что пил чаще, чем ел. И совсем не кефир с минеральной водой.

Стоя вечером на балконе дешевого отельного номера со стаканом ракы в одной руке и сигаретой в другой, Карпус часто раздумывал над тем, как немного человеку нужно для счастья: свобода и немного ума. Слава богу, и того, и другого у Несусвета в достатке.

— Мама, смотри, это же Дурак! — кричит мальчик, выглядывая с соседнего балкона.

Несусвет слегка кланяется.

К весне ИНЯД снесли.

Но Варгашкину радости это не принесло. К тому времени закрыли уголовное дело, по которому он проходил соучастником, суд обязал бывшего заместителя по науке выплатить штраф, назначив два года условно. Как ни валил Кирилл Денисович вину на городскую власть, а подаренную родителями квартиру пришлось продать. Нынешняя деятельность Варгашкина напрямую связана с торговлей — он работает охранником в супермаркете. По шестнадцать часов, трое суток в зале, трое — выходных. Иногда, стоя возле касс и глядя на покупателей, Кирилл Денисович представляет, что он — хозяин супермаркета, вышел из душного кабинета в просторный зал, чтобы развеяться и лично проверить работу сотрудников.

— Контролеры на третью кассу!

Вечно какая-нибудь сволочь рушит мечты глупыми выкриками…

К весне ИНЯД снесли, а через два года на его месте поставили научный центр, выстроенный в рамках европейской программы развития ядерных технологий. В нем работает отдел, который занимается исследованиями поля Бронского-Огнена. Сам Николай Вальтерович бывает здесь редко, основная работа на плечах молодого заведующего Бориса Стебни. Он стоял у истоков открытия, год спустя защитил диссертацию по мыслеполю и слывет среди подопечных большим авторитетом. Правда, иногда они клянут шефа за лютую ненависть к компьютерным играм — говорит, время транжирить нельзя.

ИНЯД повзрослел. Вытянулся, возмужал. Обзавелся собственными детьми на радость дедушкам.

Дедушкам и бабушкам нужно помогать. Государство тратит на это громадные средства, отягощая жизнь молодым налогоплательщикам. Ничего странного: государство не дает, оно вкладывает. И не государство — конкретные представители относятся к старикам потребительски, заменяя внимание проднаборами. Самое страшное — старики приемлют их с радостью.

Они многое помнят, но мало знают.

Сам без пяти лет пенсионер, Аркадий Дюжик после событий в ИНЯДе вернулся к жене, а через месяц стал дедушкой. Других пенсионеров он защищал в рабочее время. Случай подарил ему должность распорядителя частного фонда, основатель которого пожелал, чтобы его деньгами оперировал знаток.

Аркадий Филиппович тратил деньги странно. Звезды кино и эстрады играли в домино во дворах спальных районов и вышивали крестиком в домах престарелых. Знаменитые футболисты возили на прогулки инвалидов-колясочников. Писатели читали книги пациентам хосписов.

Дюжик не боялся будущего и ни о чем не жалел. Кроме одного.

После его слов больше никто не смеялся.

Володе Истомину с приходом новой власти было не до смеха. Кабинет дерматологии он оставил бывшему однокурснику и получал деньги за аренду помещения и оборудования. Сам занялся теорией мыслительной медицины.

Постоянно поддерживал контакт с Мирославом и Николаем Вальтеровичем, будучи в курсе их разработок до публикации. Консультировался с преподавателями харитоновского медуниверситета и столичными светилами. Угрохал кучу времени на изучение квантовой механики и нейрохирургии. Когда теория начала выстраиваться в нечто связное, закончились деньги — арендатор открыл собственный кабинет.

Володя продал помещение, аппаратуру и квартиру, снял жилье на выселках и продолжил работу. Бесплатно принимал пациентов на дому, вел приемы в районной поликлинике и городской больнице.

Зная, как лечить мыслеполем на практике, он не мог обосновать теорию процесса. Понятно, что инфоны попадают в головной мозг, но как они преобразуют субъективную реальность индивида и отчего зависит радиус действия знания? Оставалось проблемой и тактильное восприятие инфонов: как они проникают через мышечные ткани?

На последние деньги Истомин съездил в Англию, предварительно списавшись с профессором медицины, которого посоветовал Огнен. Профессор занимался той же темой, и ему показались интересными Володины выкладки. Предложил остаться в университете, но Истомин отказал — теория принадлежит Родине. В ней все началось, в ней и закончится.

По возвращению Володя заболел гриппом. Для практикующего знатока-целителя — мелочи. Но в случае самолечения, чтобы получить новую информацию, нужны источники и время на обработку. А у Истомина едва хватало сил на основную деятельность. Деньги давно закончились, он перебивался больничными подаяниями, хотя отбою от элитных клиентов не было. Но с ними — морока, а нового, с точки зрения науки, — ноль.

Истомин запустил грипп и получил осложнение.

Лежа ночью в пустой холодной квартире, Володя казался себе тающим куском льда.

— Господи, зачем я бросил работу? — спрашивал больной в бреду.

— Потому что ты — больше чем врач, Володя, — отвечал господь почему-то из планшета с вбитыми данными.

— Это никому не нужно! Зачем знать состав хинной коры больному малярией?

— Чтобы вылечить всех больных малярией, даже там, где не растет хинное дерево.

— Я не успею, все зря.

— Ничего не бывает зря. Радиоактивный металл раздает себя по частицам, служа науке, а сам погибает.

— Неужели и я — металл?

— Нет, но ты состоишь из таких же частиц.

— Значит, я тоже погибну?

— Это решать тебе, — заключил господь, изошел помехами и потух.

Инфон состоит из более мелких частиц, скажем, инфо-кварков, которые удерживаются слабым взаимодействием, и отрываются от атома в процессе «мыслительной радиации»! Умный человек «фонит» больше глупого, потому что полезная информация слабее держит инфоны, ее необходимо знать многим!! Инфо-кварк, как элемент излучения, попадает в организм через кожу и доставляется в мозг кровообращением!!!

Наутро, практически не приходя в сознание, Истомин вчерне оформил теорию. К концу дня отправил заявку по электронной почте в Столицу. Копию — британскому профессору.

Из академии наук пришел разгромный отказ. Но соискатель об этом не узнал — его забрали в реанимацию. Упал на лестничной площадке, соседи вызвали «скорую».

Очнулся через неделю — слабым, но знаменитым. Телефон разрывался, говорили на разных языках, просили и требовали. Стараясь сложить одно к другому внутри ослабленного организма, Истомин слег еще на неделю. Когда пришел в сознание, на столе нашел планшет, а в нем — новостную статью с заголовком «Огнен и Бронский расщепили инфон».

В академии наук поздравили, но снова отказали — нет финансирования.

Володя уехал в Британию, где вылечился окончательно. На деньги от патента купил дом, проценты перечисляет на деятельность личной лаборатории, зарплаты хватает на жену и двоих детей.

Иногда ночью, в спальне на втором этаже особняка, он перед сном тихо произносит:

— Спасибо тебе, господи, за твою веру в меня.

— Да ради бога, — отвечает такой же тихий голос.

Игорь Пользун пропал.

Разыскивали следственные органы: сначала старой власти, потом новой. Искали друзья — чтобы вспомнить прошлое. Искали журналисты — собеседник гарантировал тиражи и рейтинги.

Кинулись в съемную квартиру, приезжали к родителям, ходили по знакомым — без толку.

Навестили компетентные органы и школьного друга, Леонида. Он долго отговаривался из-за двери, просил показать ордер, потом — документы, сличал через глазок, сквозь проем с цепочкой. Наконец, его уговорили ответить на вопросы, пообещав не арестовывать.

— Я не виноват, вот мои декларации и счета…

— Мы не об этом. Когда вы в последний раз видели Игоря Владимировича?

— Заказы по тендерам… Рёшика? Возле ИНЯДа видел, в день штурма, по телевизору.

— А живьем?

— Живьем… Господи… Мы общались, он заходил, советовался, я заходил, подсказывал… Но у меня вся бухгалтерия белая…

— Да погодите вы. Число, место, время встречи?

Лёню трясло, как яблоню на ветру. Того и глядишь — посыплется. Тональность вопросов и их содержание срубили его под корень.

— Только с адвокатом! Ничего не скажу! Вы не имеете права!

Из комнаты вышла тучная жена Леонида и вежливо, но твердо попросила удалиться.

Эти же гости нанесли визит частному адвокату Раскину. В последнее время он принимал на дому, и был рад посетителям. Предложил чай, кофе и что покрепче, усадил на застекленной веранде, пока солнце стоит на той стороне дома. Начали разговор с погоды, коснулись поэзии, перекинулись парой слов о науке.

— А не знаете ли вы, — начал старший по званию гость, — где сейчас находится Пользун?

— Дайте вспомнить, — Борис Менделевич нахмурил лоб, — это который?

— Который лидер знати.

— Ах, Рёшик! Нет, увы, не знаю.

— Вы были в тесных отношениях, неужели он не давал о себе знать после ИНЯДа?

— Он давал знать до ИНЯДа.

Гостю потребовалось время, чтобы оценить юмор.

— Будьте добры, если он появится, позвоните по этому номеру.

— Это не мой оператор. На другого звонить дорого. Ну хорошо, если будут деньги на телефоне. Не за что.

Провожая гостей, Раскин искренне удивился, тому, что они хотят уйти, не заплатив. Гости тоже удивились и по привычке вынули удостоверения, дающие, в том числе, право бесплатного проезда. Однако Борис Менделевич не катал льготников.

— За что платить? — удивился старший.

— За консультацию, уважаемый, за консультацию. Я ведь юрист, только этим и живу.

— Мы же по работе.

— А это частный кабинет, представьте себе, а не государственная контора. Я в долг не даю. К тому же, насколько я понял, вы консультировались, — старший закатил глаза, — не в рамках какого-либо открытого дела, а так, любопытства ради?

Визитеры переглянулись.

— Так что будьте любезны. У меня тут везде камеры висят, и перед вашим приходом я их, как назло, включил.

— Старый хер, — прошипел старший, расставаясь с деньгами.

— Всегда рад видеть! — ответил Борис Менделевич.

Он зашел на веранду, включил ноутбук и стал смотреть фотографии времен знаточества. Глаза увлажнились. Нет, Борис Менделевич не плакал. Просто солнце вышло на эту сторону дома.

Яся искала вместе со всеми.

Исчезновение Несусвета повлекло развал «Клика». Как информационная единица он не стоил ничего, потому что был заточен под одного спонсора. Потемкина уехала работать на Кавказ и, говорят, вышла замуж за нефтяного магната; Стукалин руководил холдингом ровно месяц, в конце которого оказалось, что офису нечем платить за коммунальные услуги; Ясю пригласили в Столицу — рикошет от сотрудничества с главным героем нового общества.

Который пять лет как пропал без вести.

Информационное агентство, в котором работает Яся, носит национальный статус, что для сотрудников чревато копанием материалов в районных центрах, а то и глубже к народным корням. Вот и сейчас Звонова плетется в редакционной машине навстречу очередному летнему дню, выпадающему из жизни по прихоти фортуны и главреда. В недрах кинувшейся к просветлению страны пряталась географическая точка под названием Приблуды.

Пять победителей областных олимпиад — по математике, физике, биологии, родному и английскому языку. Лауреат премии «Юный пианист года» и номинант на звание заслуженного художника. Для населенного пункта в пять тысяч человек — неплохой показатель. Стоит сюжета в итоговом выпуске.

— Видал, какая фифа приехала? Столичная!

— Ага. И чудак с вот такенной камерой.

— В школе снимают, все нарядные там.

— Директриса с утра в парикмахерской сидела.

Директор единственной в Приблудах школы встретила столичных гостей при полном параде.

— Здравствуйте, проходите, вот наша школа.

— Дайте воды, — ответила Яся.

Поводили по коридорам и кабинетам, показали спортзал, столовую и естественно — компьютерный класс; сфотографировались с педагогическим коллективом и лучшими учениками. Оператор попутно отмечал съемочные точки, Звонова сдувала первый слой информации.

В школе скромно, но чисто. На подоконниках — цветы, в классах — готовятся к экзаменам, во дворе возятся «отработчики».

— За последние два года ваша школа стала знаменитой, — втиснулась Яся в скороговорный монолог директрисы.

— Да, да, конечно. Министерство нас не забывает, спасибо Президенту. С тех пор, как власть повернулась лицом к образованию…

— Я не об этом. Раньше местные дети не выигрывали олимпиад и конкурсов.

— Да, да, конечно. У нас сейчас и взрослые с удовольствием ходят в школу. «Вечерку» оканчивают и просто в кружки. Благодаря финансированию из министерства…

— Одними деньгами гениев не воспитаешь, — как бы сама себе сказала Яся. — Вы помните, с какого момента в школе начали появляться одаренные дети?

Директриса задумалась, морща лоб и сдувая челку.

— Да, да, конечно. Пять лет назад к нам пришел новый учитель младших классов. Редкая профессия для мужчины. Честно говоря, специального образования у него нет, но мы действовали согласно распоряжению за номером…

— Я могу видеть этого учителя?

Дом находился на дальнем конце поселка. Директриса отрядила провожатого, завхоза и по совместительству учителя труда. Молодой парень, без намека на алкоголизм.

— Он, когда рассказывает, слушаешь, как привязанный. Ну и дети, понятно, тянутся. А они ведь, если сначала заинтересовать, потом сами докапываются. Меня вот плотничать никто не учил, я за дедом наблюдал и увлекся.

Проехали мост через речку, дорога ушла в лесок и вынырнула к садам.

— А потом взрослые потянулись, родители. Что за учитель такой, от которого дети в восторге? Ну и появились кружки, секции. Потом закон приняли о зарплатах для сельских учителей. Если призвание с деньгами совпадает, это здорово. Правда, курсы пришлось окончить, меня же педагогике никто не учил.

Улица сплошь из новых домов. Видно, что хозяева обживаются. Провожатый остановил машину у забора, вышел и крикнул по деревенской привычке, не стуча в дверь:

— Рёшик, выходи. Гости к тебе.

Пили чай с липой. Молча. Оператор намечал точки, провожатый рассказывал о том, чему его не учили, а Яся рассматривала Игоря.

Похудел, стал жилистым и загорелым, мужественность проявилась в полной красоте. Движения плавные и властные, подносящая чашку ко рту рука готова в любой миг сжать кулак и раздавить в черепки. Взгляд спокойный, но пронзительный — опасный для здоровья и необходимый для него же.

— Думал, не найду? — спросила Яся в иной тональности, нежели вещал завхоз.

— Нет, — ответил Рёшик, — рано или поздно плоды выдали бы садовника.

— Я опубликую интервью, тебя захотят видеть в Столице.

— Жаль бросать благодатное место.

— Там больше возможностей.

— И врагов.

Речь завхоза достигла крещендо и все-таки захлестнула партию Звоновой:

— А самое интересное — насосная станция заработала. Ее отключили лет десять назад, мы с ведрами мучились. И вдруг — завертелась! Думали, выкупил кто. А потом англичане доказали, что мы всей школой эту станцию и запустили. Я на полставки смотрителем пошел. Возни немного, деньги не лишние. У меня отец там работал, я маленьким бегал к нему смотреть. Но чтоб специально — никто не учил…

Взгляды Яси и Рёшика снова встретились.

— К тебе вернулась сила?

— Раньше я ею рубил дрова, а теперь грею души.

Яся подняла от груди фотоаппарат и сделала снимок. Свет хорошо лег…

После интервью Пользуна одолели гости. С тяжелым сердцем он покинул Приблуды и вернулся в Харитонов. Электронный ящик не вмещал предложений о сотрудничестве. Но Рёшика заинтересовало только одно письмо на английском.

Только Рёшик прочитал письмо, как раздался телефонный звонок.

— Привет, слышала, ты в Харитонове? Я к родителям в отпуск приехала, — отчеканила Яся, будто озвучила врезку к статье. — Сходим в оперу? А потом в ресторан? Там хороший ресторан.

Рёшик оторвал от уха трубку и посмотрел в окно, из которого открывался вид на зеленый дворик в спальном районе. По радио крутили песню Сергея Белого — старую, в новой обработке. Пользун услышал только концовку:

^2010–2015