Золотая жила для Блина

Глава XVII ВЕРШИНА — НЕ КОНЕЦ ПУТИ

Они стояли на вершине и не знали, что друг другу сказать и что делать. Внизу, как мечталось, была река. И больше ничего — ни самолета, ни следов жилья. Спуска не было тоже. Гора обрывалась, как отрезанная. Ни деревцу, ни кустику не нашлось выступа, чтобы зацепиться корнями за голую скалу, поросшую пятнами рыжего мха.

Вдали горела тайга. Дымов было несколько; не хотелось думать, что один из них, может быть, поднимается над местом гибели самолета.

Блинков-младший посмотрел с обрыва вниз и плюнул. Крохотная белая точка быстро пропала из виду.

— Километр, — определил он.

— Меньше, — сказала Лина. — Метров семьсот.

— А если на парашюте? Зашьем его как-нибудь.

— У меня в ножике шило с ушком, как у иголки.

Лина покачала головой:

— Парашюты не зашивают. Помнишь, как тебя рвануло, когда раскрылся купол? Ты рюкзак не смог удержать. Вот и купол так же рвануло. Был бы шов, он бы сразу лопнул.

Вправо реку было видно на многие километры; только у самого горизонта она таяла в дыму еще одного пожара. А слева за седловиной поднималась вторая вершина двуглавой горы. Обогнув ее, река исчезала за поворотом.

— Наши там, — сказала Лина. — Они бы не смогли сесть на повороте, значит, облетели гору, нашли там прямой участок и сели.

Блинков-младший подумал, что прямой участок — вон он, справа, но спорить не стал. Какая разница, куда идти, если не знаешь, куда идти? Надо поискать самолет за горой. А когда надежд не останется, связать плот и спуститься вниз по реке. Добыть бы огня…

Он сложил пальцы биноклем и стал разглядывать седловину меж двух вершин. Ничего особенно любопытного там не было: елки-палки, лес густой. То есть не елки, а сосны и не везде густой, а с проплешинами там, где деревья вырубили. Высокие пни с золотисто-коричневой корой и уцелевшие сосенки с темно-зелеными кронами отбрасывали длинные тени. Где-то в этой пестроте пряталось зимовье лесорубов, Митька был уверен, что оно здесь, поблизости от вырубки, однако не смог его найти. Зато разглядел в седловине ровную, как будто прочерченную по линейке изумрудную линию просеки. Начало и конец ее совсем терялись, но направление было ясно: вниз, к берегу реки.

— Фельдмаршал на маневрах, — хихикнула Лина.

— Так лучше видно. Угол зрения сужается, — сказал Митька, не отрывая от глаз сложенных пальцев.

— Все равно смешно.

— Посмейся, — разрешил Митька. — А потом дальше пойдем.

— С ума сошел! Мы идем двенадцать часов!

— Десять, мы же останавливались, — напомнил Митька. — Лин, я тоже не железный, но надо спешить.

— Куда?! — недовольно спросила Лина.

По ее тону Блинков-младший понял, что зеленоглазая ищет ссоры. Она уже настроилась заночевать здесь, на горе, и уступать не собирается.

— Не куда, а почему. Потому что ночи холодные, а мы без огня, потому что на одной чернике мы скоро ослабнем, потому что, может, нашим нужна помощь и потому что просто надо сматываться отсюда.

Он опять посмотрел на дымы за рекой. Горит тайга. Папа говорил, что так она обновляется: сама загорелась, сама погаснет в дождь, а потом на гари вырастут молодые деревья. Так было всегда, еще до появления людей на планете. И сейчас люди почти не вмешиваются. Разве что, когда огонь подступает к их жилью, сделают просеку и вспашут на ней землю, чтобы пожар не переполз по траве… Если отец Лины не смог связаться с аэропортом, то самолет ищут по всему маршруту, от Красноярска до Ванавары. Летают над пожарами, пытаются что-то рассмотреть в дыму. Поэтому до сих пор и не добрались сюда.

— Мы весь день шли в гору, значит, еще день спускаться, день опять подниматься… — подсчитывала Лина.

— Нет, — сказал Блинков-младший, — ту гору мы обогнем сегодня. Там в седловине просека, и ведет она к реке. А по реке мы поплывем. Еще дотемна будем у самолета.

Про себя Митька добавил: «Если он за горой», но говорить это вслух не стал. Лина тоже понимает, что самолет мог упасть в тайге и сгореть. Так зачем лишний раз травить душу? Нет, пока не проверены самые невероятные варианты, надо считать, что самолет сел на реку и все живы. А то не будет ни сил, ни смысла идти.

— Где ты видишь просеку? — не поверила Лина.

Митька показал изумрудную линию, но зеленоглазая только зафыркала:

— Почему просека? Мало ли, может, кусты так растут.

Он сказал, что кусты сами не построятся в одну шеренгу.

— А может, построятся! — заупрямилась зеленоглазая.

Отвечать на это всерьез было невозможно, и Митька промолчал. А Лина, решив, что он сдается, насела:

— Не делай вида, что все знаешь! Показал какую-то соплю зеленую, а я должна к ней бежать!

Митька подумал, что ему катастрофически не везет на девчонок. Ирка целуется со спортсменом Костей. Суворова целуется со всеми подряд, а Ломакина — с теми, с кем целуется Суворова. А теперь еще это зеленоглазое чудо-юдо с тараканами в башке! Вон, опять носки сбились, из кроссовок торчат голые щиколотки…

— Переобуйся, — сказал Митька.

— Во что, интересно знать? Правую кроссовку на левую ногу, левую на правую?! — съязвила Лина.

— Нет, просто подтяни носки, расправь складки.

Тут небалованная «Васька у папы» окончательно превратилась в капризную «Лину у дедушки с бабушкой»:

— Отстань, мне нянька не нужна! Как хочу, так и хожу! Это мое личное дело! — Голос у Лины срывался на визг. — Таежник! Костер от зажигалки зажег! Да плевала я на тебя!

Митька сел на траву. Правильнее всего было бы молча переждать истерику. Но Лина почти кричала, а те двое могли оказаться где-то поблизости.

Двое с навсегда отработанным ударом топора наискось…

— Тише, — попросил он.

— Чего тише, воспитанный какой! Еще я буду в тайге шептаться. Сейчас ка-ак… — Лина уже на брала воздуха, чтобы крикнуть; Митька не успевал вскочить и сидя ударил ногой ей под колени.

Она упала мягко, как брошенное пальто. Митька подхватил. Затыкая ей рот, он подумал, что внучка академика не привыкла к таким манерам и сейчас он нажил врага.

Лина мычала, отталкивая его сильными руками. Зеленые глаза с гипнотическими крапинками были волнующе близко.

— Кричать нельзя, — сказал Митька. — Можешь дать мне по морде, только не кричи.

— Удо-ой-и-э, — согласилась зеленоглазая.

— «С удовольствием»? — угадал Митька.

— А-а. О-у-и!

Митька отпустил, надеясь, что все-таки не даст. Не заслужил он по морде.

Хлоп! — Награда нашла героя. Про себя Митька отметил, что Лина все же хлестнула по правой, нерасцарапанной щеке, хотя по левой было бы сподручней.

— Если еще раз прикоснешься ко мне, я… — зашипела зеленоглазая. Помолчала, придумывая Митьке кару, и решила: — Там видно будет.

— Нельзя было кричать, — повторил Митька.

— Да поняла я! Ты этих типов боишься. Только я думала, что они впереди нас на целые сутки.

— Я тоже так думал еще утром. Но, Лин, ОНИ НЕ СПЕШАТ. Сидели над Бандурой, отвинчивали винты ножами, курили. Если бы за ними шла погоня с собаками, разве они остановились бы… Так что не знаю, может, мы их уже нагнали.

— Вот, а ты меня еще дальше гонишь… — без зла буркнула Лина. — Но как же мы их нагнали?

— Бандуру сбросили с самолета вчера около пяти вечера…

— Но мы не знаем, когда они ее заметили. Вчера? Сегодня утром или за час до нашего прихода?

— И куда они потом ушли — туда, туда или сюда? — Блинков-младший обвел рукой соседнюю вершину, лес, ближайший куст. Уголовники могли оказаться где угодно. — А мы здесь торчим на самом видном месте с оранжевой курткой и красным парашютом, да еще ты кричать собралась!

Зеленоглазая опустила голову. Только Митька подумал, что до нее дошло, как она съязвила:

— Я больше не буду, вождь Сухое Тело. Хочешь, носки переодену?

Нет, от женщин надо держаться подальше. Не случайно все великие сыщики были одинокими! Шерлок Холмс, Эркюль Пуаро, Глеб Жеглов, детектив Нэш… Только мама уживается с папой, и то потому, что сама женщина, хотя и подполковник контрразведки.

Поскандалив, Лина опять стала вполне приличной «Васькой у папы». И носки подтянула без новых напоминаний, и пошла так быстро, что ждать ее не приходилось.

Блинков-младший спешил. Изумрудная линия просеки исчезла из виду, когда они углубились в тайгу. Раньше им не давала сбиться с пути сама гора: идешь вверх — значит, к вершине. А сейчас куда ни пойди, как ни петляй, все будет вниз. И к просеке, — вниз, и совсем в другую строну, к ночлежной яме — вниз. В кронах сосен путалось солнце. Скоро оно уйдет за гору, и последний ориентир исчезнет.

Было у Митьки еще одно соображение, которое он побоялся выкладывать Лине.

ПОЧЕМУ УГОЛОВНИКИ НЕ ВЗЯЛИ ПАШКИН ПАРАШЮТ? В тайге он мог стать и крышей, и постелью, и одеждой на крайний случай: выкроил себе хламиду, прорезал дырку для головы и носи. Хотелось думать, что уголовники собирались переночевать в знакомом с зимы доме, тогда парашют им не очень-то и нужен. Но, может быть, они просто не успели снять парашют с дерева, потому что заметили Митьку и Лину. Тогда уголовники или тихо ушли (во что слабо верилось) или следят за ними, следят до сих пор. Как только они поймут, что Митька с Линой одни… Здесь тайга. Здесь можно убить и уйти безнаказанным — наскоро прикопанные тела не найдут и за годы. Если бы уголовники появились из кустов, когда Митька с Линой стояли на вершине горы, он бы не раздумывая схватил зеленоглазую в охапку и спрыгнул вниз с рваным парашютом.

Но время шло, Митька с Линой спускались в седловину, а уголовники никак себя не проявляли. Митька устал оборачиваться на каждый птичий шорох в кустах и успокоился.

Часа через три они вышли на просеку. Вдали под уклоном блестела река. Митька оглянулся — просека поднималась в гору. С любого места она просматривалась сверху донизу, от горного перевала до реки. Он почувствовал себя неуютно, как голый. Из-за каждого дерева могли наблюдать глаза чужаков.

— Пойдем-ка мы лесом, — сказал Митька.

Лина сразу отошла в кусты и спросила:

— Боишься?

— Бояться пока некого, а на рожон лезть не хочу.

— А я боюсь, — призналась Лина. — Видел, что они с Бандурой сделали? Попадешься таким…

— Бандура не человек, — решил успокоить ее Митька.

— Да, но ломали ее, чтобы людям нагадить!

— Я еще понимаю, когда кто-то не может отомстить врагу и вредит ему потихоньку. Но незнакомым-то людям за что?! У меня был один… Ухаживал. Восемнадцать лет, работает в автосервисе, «БМВ» у него спортивная, костюм белый. Едем в лифте, а он взял и кнопку поджег.

— А ты? — спросил Митька.

— Нажала «стоп» и вышла навсегда — мы к нему ехали, типа, диски слушать. Когда человек что-то ломает для удовольствия, это диагноз.

Притихнув, они молча шли по лесу. Блинков-младший думал об этом восемнадцатилетнем со спортивной машиной. «Типа, диски слушать» — как же! Такие хмыри только и заманивают девушек, чтобы диски слушать и пить пепси-колу… Он понял, что ревнует и, стало быть, неравнодушен к зеленоглазой.

Крак!

Задумавшись, Митька впоролся грудью и рукавом в ржавую колючую проволоку.

— Ты что, Дим? — догнала его Лина.

— Да вот…

Митька надежно застрял. Рвать единственную рубашку не хотелось, выпутываться одной рукой было неудобно.

— Сейчас помогу. — Лина отломанной веткой подцепила проволоку. Она тянулась дальше в кусты.