Золотая жила для Блина

Глава XXIX ОПАСНОСТИ НЕ КОНЧИЛИСЬ

Они стояли, вертя головами и до рези в глазах всматриваясь в чистое небо. Самолет зудел, как невидимый шмель, не приближаясь и не удаляясь. Не то летел очень высоко, не то кружил над одним местом где-то за лесом.

— «Антошка», как папин, — узнала самолет Лина.

И вдруг зудение оборвалось! Остановка мотора в полете не обещала ничего хорошего. Митька с Линой переглянулись и стали прислушиваться. Минут через пять мотор заработал как ни в чем не бывало. Блинков-младший первым догадался, что это значит, и стал грести к берегу. На плоту это нетяжело, но муторно: гребешь, гребешь, гребешь доской, и только минуты через две-три до него доходит, что надо поворачивать. Тут сразу начинай грести в другую сторону, потому что если уж плот поворачивает, то сразу его не остановишь.

— Ты куда? — удивилась Лина. — На середине реки нас быстрее заметят. С воздуха — да, быстрее, — продолжая грести, уточнил Блинков-младший. — А самолет на берегу.

— Где? — стала оглядываться Лина.

— Примерно вон там, — показал он, — стоит на опушке. Отсюда еще не видно.

— Вот за что я тебя не люблю, Блинков, это за самоуверенность! — вспыхнула зеленоглазая. — Откуда тебе знать, где самолет, если ты его не видишь?!

— Мотор, долго не работал, — напомнил Митька. — Если самолет за это время не упал, значит, он стоит на берегу. Правый берег болотистый, значит, на левом, но на левом тайга, значит, на опушке. И это наш самолет, потому что другому на земле делать нечего. Наши починили мотор и теперь пробуют.

— И ты сразу все-все понял?!

— На самом деле я догадался по аналогии, — признался Блинков-младший. — Один мой знакомый так возится с мотоциклом: заведет, выключит, что-то подкрутит, опять заведет…

— Димка, ты настоящий сыщик! — потрясенно выдохнула Лина.

— Ты мою маму не знаешь, — отмахнулся Блинков-младший, думая, как бы поосторожнее объяснить зеленоглазой, что самолет, может быть, захвачен уголовниками. А Лина, схватив разлапистую сосновую ветку, стала помогать ему грести. — Как твоя нога? — издалека начал Митька.

— О'кей. Видишь же, хожу без костыля, — улыбнулась Лина и вдруг закричала: — Плот! Димка, Димочка, плот!

Плот стоял у берега, и там же было видно начало просеки, уходящей в тайгу. До нее оставалось плыть километра два. Митька стал энергичнее грести к берегу.

— Ты что? Ты куда?! — растерялась Лина. — Рано же! Папа!

— Успокойся, — попросил Митька. — Лин, ты правда считаешь, что я хороший сыщик?

— Ты сумасшедший! — Отбежав от него, Лина гребла своей веткой от берега.

Остро жалея, что не рассказал ей о следах уголовников в заброшенной шахте, Митька бросил доску:

— Ты можешь меня послушать две минуты?

— Хоть двадцать, — великодушно позволила зеленоглазая. — Нам еще долго плыть.

— Положи веточку.

Лина бросила ветку и села, не сводя глаз с плота.

Блинков-младший спешил. Если поскорее причалить к берегу, замаскировать ветками красную палатку из парашюта, то их маленький плот не заметят. Можно будет спокойно сбегать на разведку. Он показал самородок.

Зеленоглазая из вежливости подержала желтую крупинку и вернула Митьке:

— Правда золото.

Тогда он рассказал, как свалился в шахту.

— Ужас! — посочувствовала Лина, продолжая смотреть на плот. На нем вдруг появился черный человечек-муравей со странной угловатой головой.

Митька понял, что человечек в летной фуражке.

— Папа! Папа! — вскочила Лина.

Человечек не слышал. Опустившись на четвереньки, он по-звериному попил из реки. Встал, потянулся… И заметил их плот. Еще недолго он стоял, приложив руку козырьком ко лбу. Лина прыгала, забыв про больную ногу, и махала руками:

— Папа!!! Ну, папочка!

Человечек повел себя странновато для отца, ждущего встречи с потерянной дочерью: вдруг присел, подобрался и большими скачками улепетнул в прибрежные кусты. Еще раз он мелькнул уже на просеке и пропал.

— К нам бежит! Узнал парашют! — кричала Лина.

Митька в этом сильно сомневался, но понимал, что Лину не переубедить. Да и времени на разговоры не оставалось. Он прикинул, что все время стоял за палаткой, стало быть, черный человечек вряд ли заметил его издалека. Свернул в узел свою повешенную сушиться одежду, перетянул ремнем.

— В прачечную собрался? — улыбнулась Лина.

— В булочную… Лин, в той шахте были уголовники, — еще раз попытался объяснить все Митька.

— Ты, кажется, говорил, — невнимательно ответила Лина, глядя на берег. Ждала, что появится ее папа.

— Лина, они здесь, рядом.

— Опять?! Все время пугаешь меня этими уголовниками, а мы их ни разу не видели!

— А Бандуру ты видела?

— Подумаешь! Может, ее какие-нибудь мальчишки сломали, отморозки местные.

— Ну какие здесь местные?!

— Не знаю. И ты не знаешь. А если там деревня? — Лина кивнула на просеку. — Отсюда не так уж далеко идти до Бандуры, дня два, а местные тайги не боятся.

Митька выбрал себе топор и сунул в узелок с одеждой.

— К берегу ты сама сумеешь подгрести, а я пойду по тайге, — сказал он. — Можешь считать меня дураком.

— Трусом, — с кривой усмешкой поправила Лина. — Трусишка зайка серенький!

— Вот и договорились, — ответил Митька, сползая в воду. Поднял узелок над головой и поплыл на спине.

Лина показала ему язык.

— Про самородок болтай не сразу, — попросил Митька. — Не в первые две минуты.

— Сам поменьше болтай, — огрызнулась зеленоглазая. — Я тебе кое-что говорила утром, так ты забудь. Если хочешь знать, у меня в Москве тьма парней, можно на зиму солить. А тебе я только чуть-чуть позволила за мной поухаживать. На безрыбье!

Митька плюнул в воду.

Он отплывал, плот уносило течением, и разговаривать стало невозможно, разве что кричать. Зеленоглазая слабо махнула ему рукой. Он помахал в ответ, вышел на берег и скрылся в тайге.