Золотая лихорадка

– К выходу, быстро! – прошипел он, пригибаясь. – Ты что, не понял?

Водитель понял. Мотор завелся с пол-оборота, и в окнах машины промелькнули физиономии ментов, так и не догадавшихся за эти минуты перекрыть ворота на территорию больницы и удивившие Филатова своим непрофессионализмом. Когда они все поняли, Юрий уже был далеко.

– Гони по переулкам! – скомандовал он, лихорадочно развязывая бинты, прикрывавшие залепленные пластырем шрамы. – Так, теперь заедешь во двор... Хорошо. Раздевайся! Раздевайся, я сказал!

Мужик, которому сегодня не повезло, обреченно стащил с себя рубаху и джинсы, получив в обмен больничную одежду. Он даже не попытался дернуться, когда, не выпуская пистолета, Юрий переодевался в тесные шмотки.

– Мобила есть?

– Батарея села, – проблеял водитель.

– Ты знаешь поблизости телефон, где-нибудь в тихом месте?

– Да, тут недалеко... – подал голос невольный таксист.

– Езжай и не бойся, ничего я тебе не сделаю, – постарался успокоить его Филатов. – Конечно, если дергаться не станешь...

Они довольно быстро подъехали к автомату, занимавшему своей будкой почти весь узкий тротуар.

– Тормози напротив него и вылазь, – приказал Юрий. – Лицом к стене становись...

Он быстро набрал номер – аппарат, на удивление, работал.

– Вайштюк слушает, – ответил мужской голос.

– Новость для директора: племянник при смерти. Присылайте реанимацию в переулок... – он назвал адрес.

На другом конце провода после секундной заминки спросили:

– Родственники не прикатили?

– Нет, они не в курсе...

– Жди «уазик» с надписью «Водоканал». – Трубку положили.

«Блин, ну и заморочки у него!» – подумал Филатов. Именно Логвиненко через своего помощника передал ему номер «горячего» телефона и систему паролей, от которых за версту несло нездоровым юмором.

Юрий повернулся к водителю:

– Садись в машину, заезжай во двор.

Они нашли поблизости укромный угол, и Юрий, очень искренним тоном попросив извинения, накрепко привязал его руки к рулю собственным бинтом, предварительно вытащив на всякий случай ключ зажигания.

– Рот тебе затыкать не буду, понадеюсь на твою скромность. Посиди, через часок тебя вызволят, – пообещал он, уже возвращаясь к телефонной будке, куда в тот же миг подъехала «реанимация» в виде водоканаловского «уазика».

Через десять минут после того, как Филатова привезли на уже знакомую ему квартиру, туда явился Матвей Кузьмич. Вид у него был зловещий – таким «человека в сером» Филатов еще не видел. На скулах играли желваки, на шее под расстегнутым воротничком рубашки виднелись красные пятна. Юрий предупредил взрыв:

– Право, не стоит так волноваться, сударь мой. Или шеф уже успел фитиль вставить?

– Тебе смешочки, а знаешь, что бы было, если б тебя взяли?

– Во-первых, не взяли бы, во-вторых, не взяли же, а в-третьих, ну что бы такого случилось?

– Дурень, под шефа копает Фома, и, если ты до Фомы вовремя не доберешься, можно не успеть добраться вообще...

К концу фразы поостывший Есаков не рад был уже, что распустил язык. Но Юрий не дал ему закруглиться:

– Я знаю, что Кайзер хочет под себя подмять «электорат» Фомы, ну а Фома...

– Фома и шеф дерутся уже десяток лет. И теперь один козел хотел дать ему на Кайзера крутой компромат, мы об этом случайно узнали. Во время встречи, которая должна произойти под Ежовском, он должен был с Фомой торговаться. И Фома компромат купил бы во что бы то ни стало.

– Так что, того мужика прижать нельзя?

– Вот, понимаешь, с тобой не посоветовались. Он хитрый, сука, своим друзьям по конвертику разослал, а внутри конвертика – еще конвертик с надписью: «Вскрыть, если не выйду на связь столько-то времени»... И сидит теперь, яйца чешет. Правда, не знает, что один его дружок – и наш дружок тоже. А Фома не в Москве, в Белоруссию уехал. Оттуда в Болгарию и только после родину посетит.

Юрий поскреб кожу под пластырем – она стала жутко свербеть. Потом спросил:

– Я могу знать, что там за компромат?

– Много будешь знать... Там номера банковских счетов и копии кой-какой документации.

– Бухгалтер небось постарался?

– Да, мать его...

Раздался телефонный звонок. Как из-под земли выросший охранник поднял трубку, послушал и сразу же положил на рычаг. Повернувшись, проговорил машинным голосом:

– Шеф будет через десять минут.

Матвей Кузьмич подобрался:

– Короче, Юрий, я тебе сообщил минимум информации, который позволит тебе уяснить, насколько серьезна ситуация. Через неделю – сходка. А ты тут залетаешь...

– Я ни при чем, Матвей Кузьмич! Я за всю неделю с лишним в больнице только «да», «нет» и «спасибо» говорил. Это стуканул кто-то. Только вот почему не сразу?

В комнату быстро вошел Кайзер. Лицо его было непроницаемо, за спиной виднелся силуэт девушки в белом халате. Когда она проскользнула в двери за спиной Логвиненко, Юрий вспомнил, что видел ее пару раз в Институте. Кайзер поглядел на залепленное пластырями лицо Филатова:

– Ну, герой, рассказывай.

Филатов в подробностях рассказал историю своего побега. Генерал только головой покачал:

– Супермен, да и только. Так тебя светить не хотел, и вот... Хорошо, там никто не знает, откуда ноги растут; впрочем, кроме этой девочки. Знакомься: это Василиса. Она за твоим лицом присмотрит, а мы пока кое-какие справки наведем. О людях, которые любят стучать... не в те двери.

Василиса, в руках которой был чемоданчик с медицинскими инструментами, подошла к сидящему в кресле Юрию и принялась отклеивать пластыри. Тем временем Кайзер говорил с кем-то по телефону из соседней комнаты. Через несколько минут он вышел оттуда и стал с интересом приглядываться к манипуляциям девушки. А та, чем-то смазав шрамы, прикрыла их тампонами и снова заклеила пластырем, не дав Филатову увидеть себя в зеркале, хоть он и попросил об этом.

– Послезавтра сможете на себя полюбоваться, а сейчас потерпите. Зажило все прекрасно, скоро кетгут совсем рассосется, и будете как огурчик.

Юрий представил себя с головой-огурцом и поежился, хмуро усмехнувшись:

– Надеюсь, солить меня не будут?

– Солить, братец, будут кого-то другого, – произнес появившийся в комнате Логвиненко. – И я уже знаю кого. Отдыхай, вечером тебе предстоит ряд малоприятных моментов...

Через несколько часов Филатов в сопровождении охранника сел в машину, и они направились куда-то в сторону Луги. Уже в полной темноте свернули с магистрали вправо, покрутились по проселочным дорогам, проехали мимо заброшенного КПП. Справа стоял стеной лес, а слева, как понял Филатов, когда-то был полигон. От Питера они отъехали порядочно.

На три коротких гудка из-за стены появился человек, посветил фонариком. Юрий по команде охранника вышел из машины и, спотыкаясь, пошел за ним в сторону кирпичной будки с ржавыми железными дверями, петли которых, как оказалось, были смазаны и, против ожидания, даже не скрипнули. Открытый люк вел вниз, под неярким светом фонаря едва виднелись бетонные ступени. На уровне примерно третьего этажа лестница перешла в коридор, в конце которого брезжил свет. Приоткрытая тяжелая дверь вела в «предбанник» – абсолютно пустой бетонный куб. За следующей дверью шла большая комната – стол, почти невидимый во тьме, мощная лампа, направленная в угол... Она освещала худощавого мужчину, прикованного наручниками к вертикальной трубе. Юрий узнал его сразу: он помогал доктору, который делал ему пластическую операцию. И тут Филатов услышал знакомый голос Кайзера:

– Узнал, смотрю? Этот педик тебя и заложил.

– Откуда информация?

– От верблюда. Не задавай глупых вопросов. Начинай, – обратился он к кому-то, и в освещенном пространстве появился мужик, габаритами напоминавший шкаф без антресолей. – В таком амплуа ты меня еще не видел, Юрий. Это тебе не на скрипке играть...

«Шкаф» подошел к прижавшемуся к стене человеку и коротко ударил его под дых. Человек скорчился, захрипел. «Экзекутор» дождался, пока пытаемый выпрямится, и ударил его в лицо. Брызнула кровь. Юрий повернулся к столу:

– Ну, и на хрен мне на это смотреть? Или попугать решили?

– Тебя пугать не надо, ты и так... «преданный без лести». Но не забывай, что он тебя заложил и мог бы ты нынче не водку тут пить – кстати, наливай себе, на столе стоит, – а находиться примерно в таком положении, как он сейчас. Только «мочил» бы тебя мент в форме, а не в «адидасе», как этот.

Юрий тремя глотками опорожнил стакан водки. Мужчина в углу хрипло дышал, потом выдавил:

– Что вы со мной сделаете?

– Убьем, – без раздумья ответил Босс. – Но сначала, если хочешь умереть без мучений, ты расскажешь нам, почему ты его – он показал в сторону Филатова – заложил.

– Не надо!!! – Мужчина, имени которого Юрий так никогда и не узнал, забился в истерике. «Шкаф» по знаку Босса молча саданул его в промежность и сразу же в лицо. Стукач завыл.

– Будешь говорить?

– X... тебе! X... тебе!! – страшно заорал тот, и плюнул кровью в сторону стола.

– Кирпич, выколи ему глаз!

Пыточник достал нож-лисичку, нажал на кнопку. Поднес к лицу стукача. Тот потерял сознание.

– Валерий Филиппович, или вы немедленно прекратите это, или я выхожу из игры! – не выдержал Юрий.

– Заткнись! Он стукач, ясно? А мне надо знать, почему он это делал, чтобы впредь исключить всяческое стукачество. Сиди, водку пей! И не пугай меня, понял?

Филатову ничего не оставалось, как высосать из горла полбутылки. Он поперхнулся, так как одолел позыв к тошноте.

– Твою мать, шеф!

– Наши матери Юрий, уже давно на том свете... – Босс вытащил откуда-то очередную бутылку и по примеру Филатова приложился к горлу. – Будет говорить, с-сука...

Пытаемый очнулся.

– Ну!?

– Я три года на ментов работаю... Полковник Чеботарь узнал, что я гомосексуалист... С малолетками... Шантажировал... Грозился посадить... Я не всех ему сдавал... Все...

После этих слов Филатова все-таки стошнило. Отдышавшись, он увидел выражение лица генерала. На нем было написано глубочайшее омерзение к стукачу.

Десантник выхватил пистолет. Никто не успел среагировать – одним выстрелом он разнес череп несчастному гомику.

– Собирайся, завтра поедешь в Москву, – сказал Логвиненко, отвернувшись.

Глава 11

– Что? Какое золото? Вы охренели там, что ли? Где вагон, мать вашу? Не продали еще? Что значит «слава богу, что не продали»? Б... Еду к вам.

Буденный нажал на кнопку отбоя и спрятал мобильник в карман.

– Фриц, машину!

Через час Буденный входил в помещение склада, где аккуратным штабелем лежали слитки «олова».

– Посмотрите, шеф, – произнес Роман Синявский, выполнявший при Буденном обязанности консультанта. – Это кто-то золотишко так круто спрятать умудрился. Сверху – олово, внутри – золото. Мы случайно обнаружили. Прыщ хотел его паяльной лампой расплавить, а оно – не плавится... Я сделал пробу – золото. Представляете, на какую сумму здесь?

Буденный прикинул. Грамм чистого золота стоит примерно 10 долларов. Тонна, соответственно...

– Синяк, какой оно пробы? Проверяли?

– Высшей, шеф.

– Значит, тонна стоит...

– Десять лимонов, шеф, – подсказал консультант. – Тут его больше пятидесяти тонн. То есть на полмиллиарда долларов. Фантастика!

Буденный задумался. Проглотить такой кусок он не мог при всем желании. Не его это были масштабы. Раз в сто меньше – не вопрос. За это можно было бы еще побороться. Но полмиллиарда... Сотрут в порошок. И какой идиот отправил такую партию без охраны? Или...

– Синяк! Был кто в вагоне?

– Был, шеф, – признался консультант после секундной заминки. – Не стали вам сообщать, думали, так, мелочь. Короче, двое мужиков с автоматами. Но они ничего не успели...

– Идиоты! – заорал Буденный громче, чем его знаменитый однофамилец отдавал команды красным конникам. – Вы что, допетрить не могли, что сраное олово так никто охранять не станет?! П...ец. Фома нас схавает с говном... «И будет прав, – добавил он про себя. – Нет, ну умен мужик. Умен. Не стоило мне с ним сраться. Как теперь отмыться-то?»

– Сколько олова продали?

– Мелочь, килограммов сто.

– Кому?

– Барыге, кому всегда продавали. Да не беспокойтесь, шеф, его уже нет. Золото на месте.

Буденный налился кровью и заорал:

– Долбаки! А если он уже его продал?! Вы хоть узнали кому и сколько?!

– Вроде не продавал он... Прикинули, там все есть... Уже привезли золотишко от него.

– А этот... Охранник, которого подставили?

– Скрылся. Предупредили его,

– Надеюсь, до него не дойдет, что в этом вагоне действительно было.

– Да откуда, шеф? Он сразу в бега пустился.

– Ладно, придется звонить Фоме и на мировую идти. Выхода другого у нас нет.

Вернувшись к себе, Буденный налил стакан водки и выпил не закусывая. Затем набрал номер мобильного телефона депутата Госдумы России Константина Фомина.

– Константин Валентинович? Узнали? Вот и хорошо. Да, то моя работа. Я не знал. Все верну в целости и сохранности, до грамма. Нет, все концы в воду. Охранников похороним как положено... Да, конечно, компенсируем... Надо бы встретиться... Выезжаете? А куда деть... Приедут? Хорошо, отдадим как надо. Ну, извиняй, Константин Валентинович, ошибочка вышла. А когда... В конце августа? Замечательно. Тогда все и обговорим. Пока пришлете человека? Хорошо, примем... Понятно, что с полномочиями. Ну, что ж тут... Не держи зла. Да, я все понял. Ну, до встречи.

Этот разговор произошел через два дня после того, как вагон, похищенный с товарной станции, был угнан, а «олово» попало на склад Буденного.

В тот день Ксения попала в кабинет редакции рано, злая невыспавшаяся: сосед, отмечая завтрашний отгул, всю ночь пропагандировал «здоровый образ жизни». В качестве аргумента он приводил самый обычный самогон. Его домашним, как и Ксении, пришлось в десятый раз выслушать историю том, как станционный рабочий по имени Адам утоп в «Агдаме». (Такое действительно случилось в городе лет двадцать назад: покойный Адам неудачно откупорил прибывшую на местный винзавод из Азербайджана многотонную емкость и, мгновенно оглушенный вырвавшимися оттуда парами, упал в люк и утонул в вине.) В конце концов Ксения отправилась спать в другую комнату, но пьяное бормотание Геры доставало ее и здесь. Угомонился сосед только под утро, когда засыпать уже не было никакого резона. Ксения подумала даже, что не стоило выгонять Филатова – он бы живо уложил соседа спать...

Ксения присела за стол, на котором возвышался компьютерный монитор, и перекинула листок календаря. Была пятница, восемь часов утра. Со вздохом отметив про себя то, что выходные опять придется проводить в одиночестве, она взяла из папки рукопись кого-то из журналистов и, вглядываясь в неразборчивый почерк, начала перепечатывать. Она полностью ушла в работу и только изредка позевывала, прикрывая рот рукой. Часа два в комнате слышалось только шлепанье клавиш, да из коридора проникали голоса потихоньку собиравшихся сотрудников.

Около десяти Ксения отпечатала все, что осталось со вчерашнего дня. Принесла в кувшине воду, полила цветы в кабинете редактора. Делать было больше нечего, и она предалась размышлениям о смысле жизни, которая, по мнению тридцатилетней женщины, явно не удалась.

Никаких сведений о Филатове не было уже почти месяц. Сперва ее дергала милиция, подкатывались и какие-то неместные бандюги, но поняли, что с нее ничего не возьмешь, и отстали. Короче, все вокруг поросло каким-то ирреальным мхом... Тревожила и память – ведь какие были у них с Юрой сладкие денечки! Правда, угрызения совести занимали далеко не первое место.

В дверь без стука вошел посетитель, оторвав Ксению от созерцания «Великого Ничто». Вошедший гражданин поздоровался, вразвалку приблизился к Ксении, оперся о стол ладонями и вслух прочитал то, что было выгравировано на бронзовой табличке, приклеенной к бархату папки для материалов: «Коллективу газеты «Комсомольская правда» от коллектива газеты «Известия» в честь юбилея».

– Откуда такие реликвии? – спросил он хрипловатым голосом.

Ксения сразу почувствовала к нему расположение, смешанное с настороженностью.

– Это от бывшего редактора осталось. Он когда-то в Москве, в издательстве работал.

– Уж очень он резко переквалифицировался, – произнес пришелец и сопроводил свои недвусмысленные слова улыбкой, от которой можно было влипнуть в стену. – Проворовался там небось... Ну, да это его вопросы.

Посетитель, мужчина небольшого роста, светловолосый, с коротко постриженной бородкой, с широкой золотой цепью на шее, весь какой-то фраеровато-небрежный, сразу же раздел Ксению глазами и, по-видимому, остался доволен результатами. Та же не знала, что и делать под его немигающим взглядом. Наконец он соизволил задать вопрос:

– Редактор где?

– Должен прийти с минуты на минуту, – в голосе Ксении слышалось замешательство.

– Я еще зайду, – пообещал посетитель и вышел за дверь, оставив в кабинете крепкий запах дорогого одеколона.

После гибели Рашида местная братва недолго оставалась в растерянности. Свято место пусто не бывает, и на «должность» казначея, хранителя «общака», заступил некий Виктор Годунов, оставшийся на некоторое время казначеем без кассы. Но касса постепенно пополнялась, тем более что местные бандиты не отличались особой разборчивостью в выборе средств для ее пополнения, особенно теперь, когда их подмял под себя не любящий сантиментов Фома. Номинально «главой семьи» оставался его бывший соратник Вячеслав Буденный, которому Фома даже поручил когда-то контроль над своим заводом. Но после жестокой ссоры с Фоминым власть все больше ускользала из его покрытых татуировкой рук. И все потому, что Фому он после ссоры не ставил ни в грош, открыто демонстрировал свое к нему пренебрежение. Годунов же, или Удав, как его прозвали за немигающий змеиный взгляд, перед Фомой пресмыкался, причем делал это умно и даже с некоторым достоинством.

Преданные Буденному «кавалеристы» в последнее время все чаще оказывались не у дел. Подспудно назревал бунт. Фома, не терпевший никаких противоречий, да и, кроме того, жутко разозленный весьма профессиональной кражей вагона с золотом, все-таки решил снивелировать ситуацию. Да и старый враг его, засевший на высоком посту в органах, не дремал. Поэтому он и согласился с предложением Буденного провести в последней декаде августа сходку, на которой планировал внести предложение о расширении деятельности группировки. Буденный же, «крестный отец» двух поколений местных преступников, прилагал все усилия для того, чтобы «третье поколение» тоже не вырвалось из-под контроля.

Как говорится, Буденный «в гимназиях не учился», да и «пажеского корпуса» не кончал. Даже в отличие от иных «авторитетов», в тюрьме и на зоне тянул срок от силы лет семь, хотя две посадки по «престижным» статьям и твердый характер позволили ему войти в высший эшелон воровского мира.

Равных ему в регионе не было. Пока не появился Фома. Дело в том, что далекий от политики Буденный действовал так, как и все воры советской формации, и никаких изменений в обществе не признавал. Когда ему, например, предлагали заняться наркотиками, он посылал таких «новаторов» подальше, мол, кому тут эта гадость нужна, у нас же не гнилая Америка. Отказывался он и от намечавшихся связей с коллегами из-за рубежа, не без оснований полагая, что те захотят все подмять под себя. Короче, в своей команде он проповедовал такой патриархальный способ преступной жизни, что вызывал насмешки лидеров соседних «семей», понимавших, что почем в XXI веке. И терпеть не мог Рашида, чья тактика на фоне «бархатной» стратегии Буденного казалась тактикой «выжженной земли». Но Рашид погиб, и сходка, за спиной которой маячил ненавистный, но мощный Фома, избрала на его место Удава с титулом «авторитета».

Получилось так, что одна половина братвы не без оснований считала Годунова редкостным дерьмом, а вторая половина – гением преступного мира.

Виктор Годунов не был слишком жесток, маниями не страдал, он лишь всеми доступными ему способами удовлетворял свои желания и, если хотел что-то получить – получал, даже если для этого приходилось идти по трупам. Единственное, что он уважал, – так это силу. Депутат Госдумы Константин Валентинович Фомин, по его мнению, такой силой обладал.

После того, как Удав искалечил Рыжего, на мозоли ему никто не наступал. Дело было так. Во время пьянки у Буденного некий Рыжий, квартирный вор, только что вернувшийся из мест не столь отдаленных, начал распространяться о том, как «приворожил» известную всему воровскому бомонду шлюшку. До этого захаживал к упомянутой дамочке и Удав, в то время не имевший постоянной пассии. Так вот, по мнению этой шлюшки, Удав проигрывал на поприще «постельной борьбы», и дурак Рыжий не преминул об этом растрезвонить всему воровскому бомонду. Годунов промолчал тогда, да и в пьяном угаре никто особого внимания на «откровения» Рыжего не обратил. Но спустя неделю «форд», в котором тот решил покатать ту самую шлюшку, невзначай взорвался – кто-то закоротил на бензобак провода от лампочки поворота. Девушка погибла, а Рыжий обгорел до неузнаваемости, хотя и остался жив. «Работа» была проведена ювелирно, ни один след в сторону Удава не вел, но вся братва была уверена, что это – его рук дело...

В начале своей карьеры казначея Годунов на несколько дней исчез – был в Москве, где встречался с самим Фомой – понятно, не в думском кабинете. Оттуда он и привез несколько идей, касавшихся установления контроля за рядом сфер деятельности местных предприятий. Одно из них, например, выпускало удочки из стекловолокна, поставляемого из Гусь-Хрустального, и не выносил их с завода только ленивый. Удав не мог понять, почему Буденный до сих пор все это не «подгреб», и предложил дело упорядочить, то есть, во-первых, организовать скупку этих удочек у алкашей-работяг, во-вторых, «договориться» с начальником цеха о том, чтобы он периодически «отпускал» партию товара по накладным, в какой-то степени являющимся сомнительными. Чтобы он не сомневался и подписывал соответствующие бумаги, ему предполагалось «отстегивать» некоторую сумму денег – то есть попросту купить начальника на корню, тем более что цех самостоятельно сбывал продукцию. Но это была, в общем-то, мелочь по сравнению с планами налаживания связей с нефтеперерабатывающим заводом по «неплановой» отгрузке топлива, с авторемонтным – по приведению в неузнаваемый вид краденых автомашин и так далее. Старик Буденный почему-то признавал только традиционные методы зарабатывания денег – рэкет, воровство и тому подобное. Это упущение предстояло исправить.

Но самое ответственное задание, полученное Удавом от Фомы, было гораздо более опасным и трудновыполнимым. Узнав, что главный инженер местного завода выполнил «просьбу» братвы и – не бесплатно, конечно, – кое в чем поспособствовал «техническому прогрессу» группировки, Фома дал заказ на изготовление деталей для оружия, поставлявшегося им на Кавказ. Кое-кто в некоторых странах этого региона очень хотел иметь неучтенное оружие... Автоматы собирались из деталей, доставленных из разных мест, где-то в цеху на Кавказе. Детали же, под видом запчастей для сельхозмашин, изготавливались на заводах, разбросанных по всей России. «Народные умельцы» налаживали оборудование, и за неделю линия какой-нибудь заштатной фабрики штамповала несколько тысяч простых в исполнении «непрофильных» изделий, документация на которые была куплена в Туле и Ижевске. Главное – договориться с руководителями завода и добиться того, чтобы они приняли конвертик с «вознаграждением». После этого директор, главный инженер и мастер были накрепко повязаны с мафией, и пути назад им не было.

Свой завод, понятно, Фома в этом деле засвечивать не хотел. У него были другие способы зарабатывания денег с помощью купленного несколько лет назад литейного производства.

... Когда братва бурлила после убийства Рашида, Удав проверял все связи предполагаемого убийцы. Выйдя на Ксению и узнав, где она работает, он на всякий случай «пробил» ее начальника. Тогда-то он и узнал, чем занимается респектабельный редактор местной газеты в свободное от основной работы время. Подсчитав возможную прибыль «полководца оловянной армии», Годунов даже присвистнул: получалось, что Костиков – один из самых богатых в городе людей. Сперва Удав попросту хотел его прижать и заставить платить налоги в общак, если не платит родному государству. Но, пораскинув мозгами, решил, что его можно использовать по-другому. Тем более что, по некоторым данным, один из журналистов газеты, давно мозоливший глаза братве, готовил ряд разоблачительных статей. А это дело надо было пресекать в корне.

Уточнив информацию о поденщиках Костикова и каналах сбыта, Удав отправился в редакцию собственной персоной, по дороге успев обаять незнакомую ему даму, о которой он знал только то, что она ранее состояла в связи с убийцей его предшественника. И теперь он этого убийцу прекрасно понимал.

... Выйдя из приемной, Годунов чуть не столкнулся с обширным торсом редактора, который двигался в дверь своей резиденции. Не успел Костиков удобно устроиться за столом, как перед ним предстал Удав собственной персоной и без приглашения расположился в кресле.

– Здравствуйте, Дмитрий Петрович, – произнес он спокойным тоном, откинувшись на спинку кресла и сцепив пальцы на животе.

– День добрый, – редактор еще не чуял грозы и спросил: – Чему обязан?

– Я, в общем-то, к вам по делу. Вам нужна наша помощь.

– Что? – не понял редактор. – Простите, с кем имею честь?

– Моя фамилия вам ничего не скажет, – Годунов даже не замечал, что косит под героев старых шпионских детективов. – Просто в скором времени нам предстоит оказать вам несколько услуг. Впрочем, это будет обоюдно.

– С какой бы это стати? – в глазах Костикова Удав с потаенной усмешкой уловил недобрый блеск. – Я не буду говорить с вами, пока не узнаю, кого вы представляете.

– Позже узнаете, – Годунов взял в руки украшавшую стол редактора фигурку конного гусара времен Отечественной войны 1812 года, отлитую и раскрашенную так, что была видна каждая пуговица мундира. – 50 долларов, – задумчиво произнес он. – Отливка и сборка – полдоллара, раскраска – два доллара, материал – еще пара долларов, если не ошибаюсь. Ну, и перевозка центов двадцать. Итого получается 45 долларов чистой прибыли. Сотня таких – четыре с половиной... Неплохо.

Было видно, как краска сбежала с пухлых щек «оловянного полководца». Он молчал, видно ожидая продолжения.

– Дмитрий Петрович, я, конечно, не налоговый инспектор и, боже упаси, не сотрудник угрозыска или ФСБ. Пока вы ездите на шашлыки с их начальством, бояться вам особо нечего. Но они всеми своими взятками не зарабатывают и половины того, что имеете вы от эксплуатации наемного труда тех, кто дышит парами свинца и олова. Причем безо всякого риска. И если они об этом узнают, то позавидуют. А если позавидуют – заставят поделиться. А поделишься с одним – придется поделиться с остальными. И тогда ваш «загашник» окажется пустым очень и очень скоро, сколько бы денег там ни лежало.

– Чего вы хотите? – прервал его лекцию покрывшийся потом Костиков. Он уже и сам задумывался о том, что «халява» долго длиться не может и пора искать «крышу». Но к такому повороту редактор не был готов.

– Я много чего хочу, – отпарировал Удав, поигрывая фигуркой гусара. – И в первую очередь я хочу узнать, понятна ли вам ситуация.

– Понятна. И все-таки кто вы и что от меня требуется? Вы... от Буденного?

– Сущие пустяки от вас требуются, – промолвил Удав, не отвечая на второй вопрос. – Вы имеете связи с директорами местных предприятий, транспортниками и хозяйственниками. Ну и, конечно, с правоохранительными органами... Мы заинтересованы в использовании мощностей предприятий, конечно, так, чтобы об этом никто не знал. И в информации.

– Вы думаете, что я имею в этих кругах какое-то влияние?

– Не имеете, так заимейте, это уже ваши проблемы. Не такой вы маленький человек, чтобы они вас послали подальше. Да и слабые стороны их вы знать должны – репортер все-таки.

– Хорошо, а как вы гарантируете мою... м-м-м... безопасность?

– Люди, которые с нами работают, пользуются нашей поддержкой, – Удав заржал про себя. – Кроме того, мы просто не будем вас трогать и сообщать кое-куда кое о чем. И даже это не все. Будете получать процент с операций, проведенных с вашей поддержкой.

– Скажем так, – проявил здоровый скепсис Костиков. – Я вам ни на грош не верю, и ничего мне от вас не надо. Мне своего хватает, И чтобы это сохранить, я... – он примолк. – И все-таки на кого вы работаете – на Буденного?

– Предположим...

– Я должен с ним встретиться.

– Это без надобности, с вами дела буду решать я, и больше никто. Впрочем, если хотите... В понедельник вас устроит? Надеюсь, он не будет против.

– Согласен, – Костиков прикрыл глаза рукой. – Все же чего мне надо будет от них добиваться?

– Не волнуйтесь, не изготовления нейтронной бомбы на станках ремзавода. Просто поднимете трубочку, как в добрые советские времена, и скажете: мол, Василий Иванович, кум из Кабдыподковска звонил, у них – гы-гы – план горит, помоги заказик выполнить, ну ты же понимаешь, бумаг не надо писать, оплата наличкой в карман... и тэ дэ... Ясно? – Годунов поднялся из кресла. – Все, до понедельника.

– Э-э-э... Подождите, как мне вас называть?

– Виктором Павловичем, – уже из коридора подмигнул ему Удав. И, понизив голос, добавил: – И придержите «золотое перо» вашего сотрудника Садовского. Понятно? – С этими словами Годунов закрыл за собой дверь.

«Не слишком ли я легко сдался?» – мучился в следующий момент Костиков.

«Тюлень, даже слова против не сказал!» – думал тогда же Годунов, с порога вонзая взгляд в глаза Ксении. Это был беспроигрышный прием, взгляд Удава действительно обладал гипнотической силой и действовал на всех, а особенно на молодых и глупых баб. Вот и теперь смазливая, хоть и не очень юная телка замерла, не в силах даже опустить руки, занесенные над клавишами компьютера.

– Мы с вами до сих пор не познакомились. Я – Виктор.

Ксения медленно опустила руки, посмотрела на них удивленно, затем спрятала под столом. Выговорила:

– Меня Ксенией зовут...

– Красивое имя. Оно по своей красоте может спорить только с красотой вашего лица. Я не буду навязчивым, если приглашу вас куда-нибудь сегодня вечером?

– А... куда? – У несостоявшейся жены Филатова, пронзенной его взглядом, уверенным тоном, даже запахом, так непохожим на запах бывшего жениха – едва ли не единственного мужчины, которого она знала, – и поэтому возбуждающим, даже мысли не мелькнуло об отказе.

– Ну, на дискотеке прыгать – староват я для этого, – подпустил угару Годунов, – а вот в ресторан – было бы неплохо, тем более там потанцевать можно. Давайте встретимся часиков в семь напротив банка, где Ленин милостыню просит (в городе напротив здания бывшего Госбанка стояла пережившая перестройку статуя вождя, протягивающего руку классическим жестом нищего). Вам это подходит?

– Хорошо, я согласна...

– До вечера! – Годунов помахал рукой и вышел из кабинета, оставив обалдевшую Ксению переваривать последствия мастерски проведенной операции.

Дмитрий Костиков был человеком не то чтобы жадным, но довольно прижимистым, лишней копейки не упустил бы, хотя и «поденщиков» своих не обижал. За годы спокойной, обеспеченной жизни он оброс жирком, осел надежно, как дубовый пень, которому вроде бы ничего не страшно в мире – корни-то остались, да и молодая поросль пробивается, дает старику ощущение нужности. Но вот приходит человек, говорит: а мы тебя выкорчуем, давай-ка, братан, готовься. Абсурд, конечно, но именно так и представлял себе не лишенный образного журналистского мышления Дмитрий Петрович возникшую ситуацию. И как из нее выпутаться с наименьшими потерями, не знал. Походил по редакционным кабинетам, удивился затуманенному взгляду секретарши – замедленная реакция ей доселе не была свойственна – и тихо смылся домой, решив посоветоваться с женой.

Жена Костикова, Марина Степановна, натура сильная, властная, трезво осознавала свои возможности в этом мире и, хотя в полной мере старалась реализовать их, на чужие «экологические ниши» не замахивалась. Но уж если кто-то посягал на ее кровное... Выслушав краткое изложение разговора с Удавом, во время которого муж выглядел как обляпанный нечистотами, она поняла, что благополучному покою пришел конец. Но в отличие от многих миллионов баб, которые в таком случае схватились бы за голову, Марина Степановна сразу же стала выдавать ценные указания.

– Так, Дима, деньги срочно надо перепрятать. У моей матушки они не залежатся. Надо место искать... Все, придумала. Отвезу их завтра же к дяде Роману, в Сморжанск. А часть переправим в Космодемьянск, к твоему племяннику...

– К этому алкашу? – резонно возмутился Дмитрий Петрович. – Да он их пропьет мигом!

– Логично. Тогда давай...

– Ничего не давай. Я их – ха-ха – за границу, в Минск, отвезу, к Курильчику. Он найдет, где спрятать.

– Ну, давай к Курильчику. Только в тайнике кое-что оставь. На всякий случай. А насчет твоего посетителя я сейчас позвоню Тане, она как-то говорила, что Буденный ей какой-то родственник...

– Ты звони, да не забудь, что они что-то и от твоей «богадельни» хотят. – Марина Степановна работала на ремонтно-механическом заводе начальником отдела труда и зарплаты.

Татьяна Викулова, двоюродная племянница босса местных бандитов и инспектор отдела кадров того же завода, подняла трубку домашнего телефона сразу – была пятница, и после обеда большинство служащих уже расходились по домам. Разговор длился немногим более десяти минут, по истечении которых Марина Степановна положила трубку, даже забыв попрощаться.

– Дима, кажется, мы крепко влипли. Хотя она почти ничего не знает, но и того, что знает, – выше крыши. Этот Виктор Павлович, которого Удавом прозвали, действительно... змей. Он в крови по колено. Дима, может, лучше ты своих знакомых из областной милиции предупредишь?

– Да? И скажу, что у меня денег, как у Березовского? Не мели чепухи. Кажется, придется играть в их игры. Или бежать... Куда с детьми-то? – Костиков горестно махнул рукой. – Короче, доигрались. Если что, поможешь?

– Ну, я ж не знаю, что им на заводе надо. Если Михалевича припугнуть – так он в дерьме по уши, на одних «левых» двигателях дачу построил...

– Да знаю я про его дачу! Ладно, попробуем прорваться. В понедельник у меня встреча с Буденным.

В семь вечера, когда к памятнику Ленину, где уже ждала Ксения, медленно приближался Годунов с алой розой в руке, Костикова, который вышел выгулять пуделя, прижали к стене в подъезде и ограбили, предварительно превратив его лицо в свиную отбивную. Как на грех, в кармане куртки, надетой им по причине ветреной погоды, лежал бумажник с суммой, которую средний российский журналист зарабатывал за год. Костиков орал, пудель лаял, соседи сидели в глухой осаде. Ограбление продолжалось ровно две минуты.

... Роза Ксении очень понравилась – вся такая горделивая, темно-бордовая, почти черная. Высотой она была почти с Ксению, и, когда та перехватила ее повыше, бутон оказался над головой. Ксения засмущалась, но не стала отбирать руку, захваченную Годуновым для торжественного поцелуя. Они перешли через улицу и заняли столик в ресторане, который, как оказалось, Годунов заказал заблаговременно. Столик находился далеко, от входа, и, пока они пробирались к нему, с Ксениным кавалером успела поздороваться добрая дюжина мужчин и дам...

Годунов, который сделал официантке заказ и закурил, откинувшись на спинку стула, тем временем думал не о женщине, сидевшей напротив и изредка поднимавшей на него глаза. Для светского разговора ему необязательно было задействовать хоть какую-то часть мозга, тем более что его собеседница явно не собиралась вести непринужденный треп. Поэтому Удав совмещал приятное с полезным – приучал к себе дамочку и одновременно обдумывал какие-то свои планы.

Но женщина, которая сидела напротив, спрятав руки под столом, считала, что этот вечер мужчина решил отдать целиком ей, и не догадывалась, что она-то как раз занимает в его мыслях последнее место. Она смотрела на собеседника, изрекавшего банальности, так, словно это был, по меньшей мере, снизошедший на грешную землю эллинский бог. И не удивительно – от Годунова за версту разило самцом, а отличить самца от Аполлона зачастую не удается и более опытным женщинам.

... Годунов прервал свои размышления и, рассудив, что теперь можно и развлечься, стал изображать перед Ксенией море страсти. Начал он издалека, стал расспрашивать о жизни, рассказывать что-то о себе, причем откровенная туфта была перемешана с подлинными случаями его богатой приключениями биографии – как-никак, прожил он на земле лет на пятнадцать больше женщины, которую хотел затащить в постель. И поэтому в голове Ксении родился образ рыцаря-разбойника-странника-философа и черт знает кого еще, но благородного. Удав, как это ни парадоксально звучит, распустил хвост, и в сплетенную им паутину жертва попалась без сопротивления. Змей-павлин-паук – вот более верный облик Годунова. Только... Попробовал бы кто-нибудь ему об этом сказать!..

Принесли шампанское, коньяк, закуски, и в промежутке между первым и вторым Ксения поняла, что влюбилась.

В эту ночь, впервые после того, как она выставила Филатова, она ночевала дома не одна.

Костиков не стал заявлять в милицию о нападении. Он был уверен, что это мафия, и только одного не понимал, как он. в таком виде пойдет в понедельник на аудиенцию к Буденному, – физиономия редактора напоминала лопнувшую сливу. Поэтому, набрав номер своего заместителя и переложив на него бремя ответственности за родную газету, ушел в глубокое подполье. По рекомендации расстроенной, но не потерявшей присутствия духа жёны он намазал лицо постным маслом, смешанным с семенем бодяги. И телефонный звонок, прозвучавший в его квартире около полудня в понедельник, его всемерно удивил.

– Дмитрий Петрович? Виктор Павлович беспокоит. Что это вы работу манкируете?

– А вы сами не догадываетесь?

– Ни в коей мере.

– Нет, ну я одного не понимаю, зачем нужно было меня уродовать?

– Да вы что, пьяный, в конце концов, что ли?

– Нет, избитый.

Годунов помолчал несколько минут.

– Ждите, я сейчас подъеду.

Через полчаса он был уже в квартире Костикова. Хозяин открывший дверь, выглядел настолько живописно, несмотря на прошедшие со времени экзекуции два дня, что Удаву ничего не оставалось, как удивленно присвистнуть:

– Кто ж это вас так, Дмитрий Петрович?

– Вам лучше знать, – отвечал тот, с легко объяснимой неприязнью глядя на гостя правым глазом, ибо левый полностью заплыл.

– Так, – отреагировал Годунов. – Заверяю вас, что к данному инциденту мы никакого отношения не имеем. Короче, собирайтесь, поедем к Буденному... И не корчите рож; в конце концов, не к невесте едете. Даю вам десять минут. Внизу – белая «девятка» прямо у подъезда. – Он повернулся и вышел из квартиры.

Дом, в котором свил себе гнездо Буденный, находился на самой окраине города и не напоминал тех «замков», которые без ложной скромности строили себе заправилы преступного мира. Это был простой, но вместительный деревянный терем с мансардой, конечно, со всеми удобствами, спрятанный за высоким забором. Огорода при усадьбе не было, но сад был, и шикарный. Оставалось загадкой, как еще во времена «развитого социализма» умудрился Буденный прирезать к своим законным шести соткам чуть ли не гектар земли, с одной стороны ограниченный речкой, с другой – лугом, за которым виднелась опушка леса. Сам дом стоял в глубине сада, к нему вела дорожка, выложенная каменными плитами.

Костиков увидел хозяина в просторной гостиной сидящим в кресле спиной к двери. На скрип двери Буденный обернулся, и на его вспаханном морщинами лице наметилось что-то вроде улыбки.

– Ну-у, друг ситный, да на тебе кто-то овес молотил, не иначе, – сказал он вместо приветствия, верный своей привычке обращаться ко всем, независимо от социального положения, на «ты». – Проходи, садись, коль уж в гости напросился... Фриц! – внезапно крикнул он в сторону открытой двери.

За спиной Костикова, не успевшего сказать ни слова, появилась крупногабаритная личность в джинсах и майке с изображением какой-то негритянской поп-звезды женского пола, какие были в моде в начале восьмидесятых.

– Фрицушка, видишь, дядю побили. Через час я должен знать кто.

Громила кивнул и молча вышел. Спустя минуту послышался звук отъезжающей машины.

– Ну, и что ты мне имеешь сказать? – обратился к Костикову Буденный, жестом приглашая занять место в кресле.

– Ко мне приходил ваш человек с... предложением, – начал, замявшись на секунду, редактор. – Я бы хотел уточнить насчет гарантий...

– А какие тебе нужны гарантии?

– Ну, хотя бы того, что о нашем э-э... сотрудничестве не станет известно властям.

– Дурак ты, редактор, – ответствовал глава местного «синдиката». – Можно подумать, что я вот сейчас пойду в ментовку и настучу на тебя. Будешь делать, что тебе скажут, – никто тебя не тронет. Только не дергайся и сам держи язык на привязи.

Костиков, старавшийся, чтобы на его багрово-фиолетовую физиономию не падал свет, спросил:

– Что же все-таки мне надо будет делать?

– Это уж Удав объяснит, это его дела. Я-то тебе зачем понадобился?

– Вы, это... ну... авторитет, что ли!

Буденный сперва посмотрел на него недоверчиво, потом начал ржать.

Отсмеявшись, он произнес:

– Слушай, ты, как тебя... Костиков, ты будто вчера родился, в натуре. Ты еще скажи, что уважаешь меня за профессиональные качества. И статью про меня напиши, что, мол, я – ударник коммунистического труда... Короче, так: иди в сад, я на рожу твою не могу смотреть, посиди на лавочке, там на столике водка стоит, можешь приложиться, чтоб скучно не было. Как Фриц появится, я тебе покажу, какой я «авторитет».

Дмитрий Петрович послушно удалился в указанном направлении. Там он действительно обнаружил столик, на котором стоял пузырь «смирновки», пара граненых стаканов и, что почему-то поразило редактора больше всего, соленый огурец на тарелке. Он присел на лавку, вкопанную в землю, и, чтобы снять стресс, налил себе полстакана, выпил, посмотрел на одинокий огурец, покачал головой и принялся читать лежавший тут же номер «Московского бульвара». Так он просидел около часа, пока появившийся откуда-то Фриц не поманил его пальцем. Костиков пошел за ним.

На этот раз они спустились в подвал – обширное, обложенное кирпичом помещение, разделенное на несколько комнат-склепов. В самом большом склепе, где стояло кресло, а с потолка свешивалась лампочка без абажура, в этом самом единственном кресле удобно расположился Буденный, перед которым стоял удерживаемый сзади за руки двумя здоровыми «мафиози» высокий мужик в грязной джинсовой куртке. Костиков обратил внимание на его сто лет не мытые патлы, спускавшиеся до плеч, и на запах, показавшийся знакомым.

– Подойди, пострадавший, – с ухмылкой скомандовал Буденный.

Костиков подошел поближе, покосился на «задержанного» и, особо не напрягая память, узнал в нем того громилу, который тремя-четырьмя точными ударами «расписал» в пятницу вечером его физиономию.

– Сейчас будем следствие проводить, – сообщил Буденный. – Что-то я этого фраера не узнаю. А ты узнаешь? – обратился он к Костикову.

Тот только кивнул, пораженный оперативностью «джентльменов удачи».

– Фриц, кто это? – обратился «следователь» к «оперуполномоченному».

Фриц равнодушно пожал плечами:

– Не наш. Деревенщина какая-то.

– И чего это мы честных людей грабим? – закинув ногу на ногу, спросил Буденный мужика, который никак не отреагировал. – Молчим? Зря... – он щелкнул пальцами.

В тот же момент Фриц, стоявший рядом, коротко ударил мужика под дых. Тот согнулся. Когда отдышался, пробормотал:

– Из Смоленска я, проездом...

Буденный и мужики, которые держали «гастролера», захохотали. Смог улыбнуться даже Костиков. Только Фриц остался бесстрастным.

– Где ты его выкопал? – повернулся к нему предводитель.

– У бабы Мани на хате, с печки снял. «Синева» на пивнухе показала, что этот два дня подряд «бабками» сорил, крупными купюрами.

– Ну, мил человек, что с ним делать будем? – вопрос был обращен к Костикову.

Тот откашлялся:

– Я человек незлопамятный, но пусть бы с ним то же сделали, что и он со мной... – Дмитрий Петрович автоматически потрогал опухоль на левой скуле.

– Справедливо, – вздохнул Буденный и поднялся с кресла. – Потом вышвырните его подальше отсюда... в Смоленск. А ты, братец кролик, тоже наверх ступай, Удав тебя хотел... видеть.

Глава 12

Если бессмертная мафия и не может погибнуть смертью храбрых в борьбе за дело перераспределения материальных ценностей, то время ее рождения в каждой стране зафиксировано с точностью до нескольких лет. И так же точно фиксируются пики разборок, совпадающие с мировыми политическими катаклизмами и знаменующие очередной передел сфер влияния. И когда из кабинета Горбачева «подуло свежим ветром», аналитики ЦРУ обрадовано донесли Рейгану, что их коллегам из ФБР вскорости придется иметь дело не только с родной мафией, но и с русской. Рейган, говорят, озабоченно почесал затылок: от ракет из-за океана вроде избавились, но в стране запахло лаптями и борщом.

Волею судьбы Юрия Филатова занесло практически на самый верх, в стратегическую лабораторию претерпевающего очередной мандраж преступного мира, накрепко спаянного с властью, с органами, которые должны с этой преступностью бороться. По заданию одного из стратегов он должен был убрать другого. И готовился к этой миссии со всем усердием человека, которому нечего терять... кроме жизни.

Приближалась намеченная Фомой дата сходки. Юрий уже не удивлялся осведомленности Кайзера-Логвиненко обо всем что касалось дел его врага, ибо постепенно выяснил, кем на самом деле является его наниматель. Так же постепенно он привыкал к своему новому лицу.

Филатова переделали до неузнаваемости. Одно его воодушевляло – доктор, делавший операцию, оказался виртуозом несмотря на то что его помощник – педофилом и стукачом. Юрию казалось порой, что это кто-то из богов вылепил из глины – материала, послужившего Творцу для создания Адама, – новое лицо для одного из его потомков. И этому потомок жаловаться, в общем-то, не приходилось. Зеркало, в которое ой до жути боялся в первый раз смотреть, показало скуластого человека с идеально прямым тонким носом (у «настоящего» Филатова он был с горбинкой). Исчезла припухлость щек на подбородке появилась небольшая ямка, Уже стал разрез глаз, что делало Филатова слегка похожим на татарина. И – практически никаких шрамов! Правда, ему порекомендовал» массировать лицо в определенных местах, делать какие-то маски... Но до того ли ему было?

Сходка, в которой десантник собирался весьма своеобразно поучаствовать, должна была состояться на базе отдыха, километрах в двадцати от Ежовска, на берегу озера. Те места Филатов знал отлично (на что Кайзер и рассчитывал) – еще в детстве гонял туда на велике с друзьями, да и в отпуск наезжал почти каждый год. Вокруг озера с символическим названием Всуя еще в советские времена были разбросаны пионерские лагеря, принадлежавшие разным предприятиям, турбазы и профилактории, построенные ими же для своих работников Для «дорогого гостя» местные организаторы, возглавляемые Годуновым, решили приспособить расположившуюся на отшибе небольшую базу, когда-то принадлежавшую местному «Водоканалу», а теперь «приватизированную» кем-то из братвы. Естественно, Фома собирался явиться сюда не как депутат Госдумы Российской Федерации и даже не как владелец местного завода, а как частное лицо, поэтому больших удобств ему на этот раз предлагать не стали, тем более что Буденный с ухмылкой заметил: «Ничего, пусть поживет, как простой ассенизатор». Удав с этим согласиться не мог, ибо от визита Фомы напрямую зависело его будущее, воплощение его немалых амбиций. И хотя Буденный смотрел на него с непонятной ухмылкой, Удав сам разузнал кое-что о привычках Большого Босса постарался ему потрафить.

Фома был большим любителем утреннего бега с последующим купанием в открытом водоеме, и по заказу Удава рабочие посыпали песочком дорожку вдоль озера, привели в порядок забросанный бутылками и консервными банками пляж и прилегающую часть леса. Одно не нравилось – местными «дизайнерами» прямо по маршруту предполагаемой прогулки были установлены огромные мусорные контейнеры, содержимое которых, как видно, в последний раз вывозилось еще в разгар перестройки. Удав распорядился убрать хотя бы мусор, но обслуживающий персонал отнесся к этому без должного послушания и прибрал только то, что валялось на земле возле контейнеров. Годунов же в последнее время был занят, и свое распоряжение не проконтролировал. Занят он был, к собственному удивлению, Ксенией, которая за этот месяц стала ему близка так, как ни одна из прежних женщин, включая супругу, жившую где-то на задворках его внимания и ни на что особо не претендующую, кроме его денег.

Субботним утром к озеру Всуя с разных сторон приближались три человека. Из Ежовска на «ауди» ехал Виктор Годунов, решивший в обществе Ксении «апробировать» предназначенный Фоме коттедж, а со стороны Москвы на старом «москвиче» добирался до соседней базы отдыха некий гражданин Свидерский, для которого был заказан на неделю небольшой домик под соснами. Правда, Удав ехал расслабляться, а Юрий – работать.

Филатов подкатил к дому, в котором располагалась администрация ООО «База отдыха», предъявил паспорт, один из двух, выданных Есаковым, и через пять минут получил ключ « своей «виллы», оказавшейся фанерным домиком размером чуть больше деревенского туалета. Выгрузил из багажника имущество – удочки, резиновую лодку и два рюкзака, в одном из которых были съестные припасы и всякие нужные мелочи.

Второй рюкзак Филатов потрошить не стал, задвинув его под койку. Обследовал комнату, удовлетворенно промычал что-то, обнаружив под потолком широкую щель. Достал из потайного кармана плоскую коробочку, видом напоминавшую зажигалку, обернул ее целлофаном и надежно спрятал в щели. Туда же ушла и вторая коробочка, размером с пачку сигарет. Эти штуковины не любили влаги.

Заперев двери, Юрий спустился к озеру, присел на камень, раздумывая, не искупаться ли. Погода была ветреной, по воде скользила рябь. За широким заливом – озеро как бы откусило кусок своего берега – среди деревьев виднелась острая крыша двухэтажного коттеджа. Для того чтобы разведать подходы, Филатов и приехал на три дня раньше намеченной даты.

В тот момент, когда десантник опустил бинокль, в который рассматривал окрестности, выглянуло солнце. Он пощупал воду, нашел ее вполне сносной, разделся и сиганул в озеро, млея от удовольствия. И тут же вспомнил, как в лагере спецназа его заставили переплыть Волгу...

... Почти двенадцать лет назад он, направляясь в Чечню, впервые пересек великую реку на высоте чуть ли не птичьего полета по огромному, гремящему, как стальной дракон, мосту. Теперь, спустя годы, прохладным августовским утром подойдя к берегу невообразимо широкой реки, дальний берег которой терялся в тумане, Филатов, получивший задание переплыть ее, попросту усомнился в своих силах. Но на другом берегу, в месте, которое ему указал на карте инструктор, должен был ждать человек, и ждать в строго определенное время. Не уложишься – плыви назад, а на следующий день по новой лезь в воду, которая по температуре не напоминала парное молоко. Юрий разделся, уложил одежду в непромокаемый мешок – таково было условие – и поплыл. Течение у берега едва замечалось, но стоило ему проплыть метров пятьсот, как он начал думать, что выйдет на берег разве что в Каспийском море. Еще минут через десять думать он перестал вообще, подчинив себя ритму движения, дыхания, зная, что стоит этот ритм потерять, и – все.

Филатов стал машиной, все его органы-детали работали в форсированном режиме, но затем он стал уставать, и сердце уже не успевало в нужном ритме перекачивать кровь. Мышцы одеревенели; казалось, суставы стираются в порошок... И вот пловец хлебнул воды на вдохе, закашлялся и потерял ритм. В ту минуту он был на волосок от смерти.

Но, видно, высшим силам угодно было оставить его в живых. На какое-то время десантник отдался на волю течения перед глазами струилась изменчивая линия уже недалекого противоположного берега. Вот промелькнул и ориентир – бакен с номером 32. Филатов сумел зацепиться за него, перевел дух, настраиваясь на последний рывок. И, снова поймав ритм, стал бороться с течением, сила которого, впрочем, начала убывать. Через некоторое время он ухватился за гибкие ветки прибрежных зарослей. И, не имея времени на отдых, едва переставляя негнущиеся ноги, побрел вверх по течению, отыскивая место, где должен был ждать инструктор... Тот в это время отдыхал на песчаном пятачке в зарослях, положив голову на баллон акваланга. Как оказалось, Филатова подстраховывали, но это было ему уже до лампочки...

... Мир вокруг налился такой спокойной, ровной и привычной красой, что Юрий, покачиваясь, лежа на спине на прозрачной глади озерного зеркала, вновь, как и в начале своих неуютных похождений, подумал, уж не приснилось ли ему все это – кровь, золото, пачки денег, выстрелы, скрипка и маузер Дзержинского. Наступило состояние, в котором кажется, что все окружающее, в том числе и ты сам, – вечное, неизменное, застывшее в животворящем сиянии Солнца.

Вокруг озера было тихо, никто из отдыхающих на окрестных базах не спешил насладиться благодатью утра – было около десяти часов. Юрий так и качался на ласковых волнах, пока не услышал с той стороны залива голоса, женский визг и вслед за ним – громкий всплеск упавшего в воду человеческого тела. Он нырнул, проплыл под водой метров двадцать и уже с берега увидел такую картину: на пляже около коттеджа похлопывал себя по волосатой груди мужчина, что-то отвечавший женщине, которая стояла по грудь в воде спиной к Филатову. С такого расстояния Юрий ничего больше не смог разглядеть, но почел своим долгом все-таки уточнить, кто это осмелился хоть на время «приватизировать» штаб-квартиру будущей сходки. Он подобрал бинокль и, стоя за кустами, навел его на фигуру мужчины.

Невысокий, неплохо сложенный, с короткой бородкой, на шее – широкая цепь из тусклого белого металла. Все эти приметы ничего Филатову не говорили.

Тем временем женщина поплыла в сторону Юрия, и тому удалось поймать ее голову в поле зрения мощной армейской оптики. С полминуты вглядываясь в черты лица плывущей, Юрий в смятении опустил бинокль: конечно, он мог ошибиться, но, кажется, это была Ксения.

«Нет, ну какого рожна она тут делает?» – подумалось ему, приятная картина мира, навеянная ярким солнцем и теплым озером, постепенно начала искажаться другими эмоциями. С Ксенией они расстались навсегда. Но это было так недавно, что он еще помнил запах ее тела, ощущение прикосновений к бархатистой коже, помнил и ласковые имена, которые они давали друг другу... Помнил, хотя и старался забыть.

«Все-таки она или не она?» – этот вопрос интересовал его еще и с точки зрения планируемого теракта. Если она, то приходилось допустить, что его бывшая подруга связалась с «крутыми», чему он, в общем-то, удивился.

В это время мужик с бородкой вошел в воду, в два счета догнал женщину, поднырнув, видимо, дернул ее за ногу, и между ними завязалась обычная в таких случаях потасовка. На это Юрий предпочел не смотреть...

Вытащив из кармана лежавшей на берегу ветровки плоскую фляжку с коньяком (несмотря на категорическое указание Кайзера «во время работы не употреблять», он затарился-таки выпивкой), Филатов капитально приложился. Подождал, пока колючее тепло разойдется по организму, спрятал флягу, сперва по ошибке намереваясь засунуть ее в тот же карман, где лежал подаренный Логвиненко «вальтер», и растянулся на травянистой полянке за пределами пляжа, попытавшись вновь вернуть себе состояние единения с природой.

Но это ему не удалось. Поворочавшись на траве, Филатов взял бинокль и наконец смог ясно разглядеть лицо женщины. Сомнений не оставалось. Оптика бесстрастно приблизила к нему женщину, в паспорте которой чуть не появилась его фамилия.

Юрий задумался. Выпитый коньяк не способствовал принятию трезвого решения, и он сознавал это, понимая, что от одного лишь неверного шага на карту будет поставлена не только его жизнь, но и жизнь его друзей

Поднялся ветер, рябь на озере усилилась. Посмотрев в ту сторону, где миловалась «сладкая парочка», Филатов никого не увидел: скорее всего, накупавшись, они перебрались в коттедж. О том, чем они там в данный момент занимались, Филатов старался не думать. Он оделся и вернулся в свое временное обиталище, раздосадованный, что не сможет без помех прогуляться вблизи коттеджа. О том, что узнать его невозможно, он как-то запамятовал.

Вечер подошел незаметно. Юрий встретил его, лежа на узкой кровати, заложив ладони за голову. На полу валялась опорожненная фляжка, полупустая бутылка коньяка стояла на столике рядом со вскрытой банкой скумбрии в собственном соку...

А воскресное утро началось с дождя. Филатов накинул штормовку с капюшоном и отправился на рекогносцировку, захватив удочки. Рыбак он был никакой, и только полное отсутствие людей спасло его от насмешек – ведь рыба, как известно, в дождь не клюет. Юрий вышел к озеру и медленно, запоминая все детали пейзажа, двинулся по кромке берега в сторону интересовавшей его базы, как бы выбирая место, куда можно забросить удочки. Тем временем дождь иссяк, и спустя буквально полчаса с изумительно чистого голубого неба хлынули солнечные лучи.

Юрий, не торопясь, обошел залив и приблизился к тому месту, где вчера развлекалась его несостоявшаяся жена с неким господином. К дому вела тропинка, посыпанная желтым песочком. Юрий отправился по ней вверх, оглядываясь, чтобы первым увидеть местных обитателей. Но так никого и не заметил – окрестности коттеджа были безлюдными. По дороге он обратил внимание на мусорные баки, стоявшие невдалеке от тропки, видимо облагороженной считанные дни назад. Баки стояли явным диссонансом – ведь дорожка, ведущая к озеру, скорее всего предназначалась не для прогулок дворников и горничных.

Прошмыгнув за стволами сосен мимо фасада коттеджа, прямо перед которым на площадке стояла белая «девятка», Юрий приостановился поодаль, выяснил расположение хозпостроек. Подивившись безлюдью, отправился дальше, в сторону маленького домика, стоявшего метрах в трехстах от большого дома, где от дороги, ведущей вдоль берега озера и связывающей все здешние базы, санатории и детские лагеря, ответвлялась дорожка «местного значения». На лавке около избушки сидел хищного вида дедок, вытянув ноги и надвинув на глаза кепку. По-видимому, он дремал, но стоило Филатову поравняться с ним, выпрямился и сдвинул кепку туда, где ей и положено быть.

– Что, рыбачок, невезуха нынче? – спросил дед. – Садись, покурим!

Филатов с готовностью прислонил удочки к стене и присел рядом с дедом, протянув ему пачку «Явы». Они закурили.

– Охраняете или что? – равнодушным тоном спросил Филатов, невзначай разглядывая руки старика, покрытые расплывшейся татуировкой.

– Да что тут охранять, сижу вот... – ответствовал дед. – Сторожка есть, я вроде как при ней.

Только теперь Филатов заметил, что на правой руке деда не хватает нескольких пальцев – сигарету он брал из пачки левой рукой.

– А ты что, порыбачить приехал?

– Да не только, рыбак из меня никакой, просто отдохнуть решил. Недалеко тут...

– А-а, ясно...

– Тихо у вас, – заметил Филатов, стараясь вызвать старика на разговор.

– Тихо-то тихо, послезавтра будет громко.

– Чего так?

– Гость приедет...

– Директор небось?

– Директор, директор...

Филатов поднялся, поняв, что ничего больше не добьется.

– Ну, будь здоров, батя! Вечерком заскочу, коль не возражаешь, по сто грамм сделаем.

– Заходь, я тут буду.

Неведомо какая сила развернула Филатова спиной к большой дороге, по которой он мог без труда добраться прямо до своего домика, – на первых порах того, что он узнал, хватало. Но он, прихватив удочки, отправился назад, мимо коттеджа к озеру. Мужик, с шеи которого свешивалась цепь, по пояс голый, копался в «бардачке» машины. Он проводил десантника взглядом, потом зашел в дом и больше не появлялся.

В полукилометре, у самого озера, на большом камне спиной к тропинке сидела женщина. Она обернулась на шаги за спиной. «Здравствуй, Ксения!» – чуть не сказал Филатов. Но вместо этого с серьезным видом произнес:

– Не ожидал в медвежьем углу увидеть такую девушку. Вы напоминаете Русалочку Андерсена.

Ксения, одетая в цветастый сарафан – прежде такого у нее не было, – улыбнулась знакомой улыбкой и ответила:

– Спасибо, вы очень любезны... Для рыбака.

– Даже если я специализируюсь на ловле русалок?

– М-м... Ну, если использовать вашу терминологию, меня уже поймали...

– И мне, следовательно, ловить нечего?

– Ну почему, рыбку ловите, вдруг золотая попадется?

Филатов решил продолжать «светский треп», уже понимая, что у Ксении даже подозрения не зародилось насчет его личности. Но она тут же заставила его подобраться:

– Ваш голос мне знаком...

– Он у меня стандартный, – отшутился Филатов. – Меня вечно с кем-нибудь по голосу путают.

Филатов старался говорить непринужденно, и это пока у него получалось. Во всяком случае, его комплимент насчет Русалочки был принят благосклонно, о чем свидетельствовала легкая краска на Ксениных щеках. Он продолжил в том же тоне:

– Простите мою назойливость, но, если бы я был, ну, скажем... крутым десантником или спецназовцем, непременно дал бы обет защищать вас от всего дурного!

– Не стоит, молодой человек, все это уже было».

– Разве? Вы не производите впечатления «роковой» женщины... Меня, кстати, э-э... Леней зовут, – Филатов еле вспомнил свое «паспортное» имя.

– Ксения. А что касается защиты, то мой бывший жених был именно «крутым десантником».

– Вот как? – делано удивился Филатов. – И чем же он вам не угодил? Образования маловато? Писать-считать не умел?

Ксения помолчала.

– Ну, сколько не хватает на бутылку, он мог посчитать. Книжки читал... Не знаю, почему это я с вами... Вы знаете, что он натворил?

– Да ну, откуда?

– Он по пьяной лавочке убил человека. Трезвый он бы не смог и мухи обидеть.

Филатов вспомнил всех чертей ада по именам и отчествам. «Знала бы ты...» Он только сейчас понял, что Ксения не знала о нем ничего!

– А может, он подсознательно всегда был убийцей?

– Он? Да такого добряка второго не найти! Единственное, что он мог, – в кабаке подраться... И сесть на пятнадцать суток. После этого я решила – все!

– Ксения, вы меня заинтриговали... – больше всего Юрий сейчас боялся спугнуть ее, насторожить. – Я, в общем-то, нездешний, из Брянска, родственники у меня тут. И, кстати, жениться собираюсь, хотя, может, и поздновато. Мне интересно, что вы, женщины, в нас, мужиках, цените больше всего? Скажите, как вас не потерять?

Видимо, Ксения что-то почувствовала в его голосе:

– Наверное, и вам пришлось через многое пройти... Действительно, не знаю, почему с вами обо всем этом говорю... А в мужиках мы больше всего ценим надежность, какими бы в остальном они ни были. «Крутостью» и комплиментами нас можно поймать, как ту русалку. А вот удержать... Юрка был ненадежен... Ну, для семьи ненадежен. Хотя по жизни он очень, очень крутой. Я его любила когда-то.

– А в чем это выражалось, если не секрет? Простите меня, я просто хочу избежать ошибок.

– Да что уж там, не он же вас послал разузнавать, как я к нему отношусь. У него был просто ветер в голове... Нет, для кого-то из этих его «подзащитных» он, может, и был хорошим... Но для семьи... Представьте, он мог на несколько недель исчезнуть, чтобы решать проблемы какого-то совершенно чужого человека! И рассказывал потом какую-то галиматью... Я и не понимала половины. А вообще... Он не был подлым или жадным, просто хотел от жизни многого... И пил безбожно. Я терпеть не стала...

– И нашли пригодного для семейной жизни?

– Он сам меня нашел. Я и не надеялась.

– И кто же он?

– Мужчина. Настоящий. Он меня... разбудил...

В глазах Ксении появилась поволока, свойственная влюбленным и идиотам. Юрий не нашелся, что сказать, да и краем глаза увидел, что на тропинке появился «настоящий мужчина». И, с трудом сдерживая руку, которая так и тянулась к пистолету, лежавшему в кармане, выдавил из себя улыбку:

– Спасибо за науку. Разрешите откланяться?

Ксения не ответила, все ее мысли были уже с тем, кто приближался к ней. Филатов повернулся спиной к бывшей невесте и пошел прочь, расслышав в отдалении голос «идеала»: «Это еще что за рыболов-спортсмен?» – и ее ответ: «Да так, прохожий».

На душе было как-то серо, ее скребли не кошки даже, а мерзкие крысы величиной со слона. Извечное мужское чувство собственника над женщиной, которой обладал, которую любил, грозило выплеснуться наружу. Рука прямо горела, стискивая до судорог рукоятку пистолета в кармане. «Ну что ж, ненадежный так ненадежный... Бог тебе судья. Наслаждайся, наслаждайся, наслаждайся... Ничего. Жалеть не стану. Ни о тебе, ни тебя. Надежного захотела. Ладно. Вот бы этот козел бандитом оказался...»

Глава 13

Сторожу турбазы Максиму Хомцу, с которым Филатов утром познакомился около сторожки, в жизни пришлось изрядно пострадать. И к ее концу у него только и осталось, что эта сторожка с печкой, где он жил круглый год, и две сотни баксов, которые платили ему за охрану территории базы. Впрочем, охранял он ее жестко, никому не позволяя проводить пикники за импровизированным КПП, делая исключение только для своих хозяев, их друзей да еще для тех, кто мог предъявить своеобразный документ – так называемый «перстень судимости». На его пальцах таких было семь – пять на левой и два на правой руке, наколотых в зоне и являющихся опознавательными знаками для тюремной братии.

Из своих семидесяти пяти лет Хомец – по блатной кликухе «Хомяк» – просидел в тюрьмах да на зонах около тридцати, первый раз «загремев» за хулиганство «без отягчающих» еще по «малолетке», вскоре после войны. Вторая посадка была уже за хулиганство с отягчающими обстоятельствами – он набил морду мастеру на заводе, где тогда работал. Чего они не поделили, он теперь затруднился бы сказать. Но свои пять лет получил. К тому времени он успел связаться с блатными и после того, как «откинулся», стал членом «бригады», которая «шмонала» расплодившихся, подобно вшам, спекулянтов (каламбур тут уместен, ибо вшей в ту пору не было только у замерзших под Сталинградом гитлеровцев).

Последнюю, самую долгую свою «ходку» Хомяк вспоминать не любил, ибо сел случайно, по вине бабы, с которой жил года три и которая успешно сбывала украденные из сельских магазинов шмотки. Было это в восемьдесят четвертом году, Хомец пребывал уже, что называется, в предпенсионном возрасте и садиться, да еще на семь лет, очень не хотел. Баба, пойманная на сбыте уворованного мужского костюма, «раскололась» быстро, и ее сожитель отвертеться не смог – взяли его «тепленьким», вместе с компанией дружков. Бабу спасло от расправы только то, что она, отсидев два года, благополучно померла своей смертью за год до освобождения Хомяка, которому «впаяли» на всю катушку. И тот, выйдя в очередной раз на свободу, по состоянию здоровья не смог продолжать прежних похождений: работая на зоне плотником, по неосторожности напарника он оттяпал себе циркуляркой пальцы на левой руке и, по протекции Буденного, устроился на место сторожа. Тем более что и жилье было – сторожка имела печку-»буржуйку», тепла от которой хватало, чтобы зимой согреть старые кости вора-ветерана.

... Юрий забрел к нему вечером того же дня, как и обещал, с литром водки. Старик встретил его равнодушно, но после нескольких стопок слегка оттаял и даже поделился кое-чем из своей многотрудной биографии. Особенно его заботил женский вопрос, правда в несколько необычной плоскости.

– Ты, сынок, главное, коль с бабой свяжешься, сразу ее в бараний рог крути, понял? – Старик наглядно показал, как это должно делаться. – Эту суку, из-за которой я последний срок мотал, надо было в строгости держать, а я ей много воли дал. И не первый раз из-за чувихи влетел! Падла...

Дед задумался, помолчал, они выпили, причем старик ни после первой, ни после второй, ни после третьей не закусывал, потом, затянувшись папиросой, надсадно закашлялся.

– Помру скоро. Хватит... – сказал он, когда приступ прошел, и безо всякого перехода продолжил: – Сумасшедшей красоты девка была. Я с ней сошелся в пятьдесят третьем, Сталин тогда еще помер. Мне двадцать три стукнуло, ей годков семнадцать. Ох, я ж тогда и жил! Из кабаков не вылазил, там с ней и познакомился, в Питере. У меня характер – не дай бог, у нее – вообще как у тигры, и глаза зеленые... Светились по ночам – жуть! Я и не знал, что эта стерва – дочь чекиста, и не в малых чинах; правда, он ее из дому выгнал. Да, слушай, крепко я в нее втюхался, даже теперь – столько лет прошло – все равно продирает... Так в марте дело было. Я Сталина никогда не любил, у меня брат старший в дисбате служил, рассказывал, что там сволочи эти, заградотряд, измывались, как могли, в спины стреляли: «За Родину, за Сталина!»... Так вот, идем мы с ней по Невскому, народ смурной, все грузина оплакивают, девчонка так вообще слезами исходит – тот ее, оказывается, на руках подержал, когда ей года четыре было. И тут, как на грех, пьянтос какой-то при людях – и как меня выбрал, толпа же ходила, – вцепился и орет: «Ты, козел, мудак... плакать надо, Сталин умер!» А я возьми и ляпни, мол, да пошел ты со своим Сталиным подальше. Твою мать, что тут началось! Она, девка эта, чуть мне глаза не повыцарапывала, менты повылазили, забрали меня, так она показания дала, мол, я память великого вождя оскорбил.... И стал я «по горячим следам» политическим. Я – политическим! – смех, да и только.

В 56-м вышел. И так захотелось мне ту девку разыскать, – Светланой ее звали, как дочку Сталина, – что прямо в Питер поехал. Не нашел. Убили ее.

– За что? – слегка захмелевший Филатов близко к сердцу принял историю, рассказанную дедом.

– А хрен ее знает! Села она по каким-то делам, там, видать, в тюряге, и замочили.

Вечер плавно перешел в ночь. Теперь уже Хомец, на удивление трезвый, достал откуда-то бутылку самогона, и утро понедельника, заглянув в сторожку, узрело двух заснувших за столом людей, объединенных Бахусом и неладами с законом.

Хомяк продрал глаза первым, с хрустом костей распрямил плохо гнущуюся старую спину, зевнул, посмотрев на часы. Было недалеко до полудня, солнце жарило во всю мощь. Филатов тяжело сопел, положив щеку на согнутый локоть, – отрубились они где-то под утро.

Дед растолкал собутыльника, посмотрел через бутылку на свет, разлил по стаканам остаток самогона:

– Похмелись, паря, а то с ума сойдешь!

Ничего не соображающий Филатов проглотил полстакана первача, с минуту не мог отдышаться, потом с хрипом выдохнул воздух через обожженную глотку и зашарил по столу в поисках огурца. Нашел, захрустел – и тут только смог понять, где он находится.

– Слышь, батя, – так он где-то со второй половины ночи называл Хомца, – времени-то сколько?

– Полдень. Скоро гости съезжаться начнут.

– Так что, может, ко мне пойдем? – закосил под лоха Юрий.

– А сторожить кто будет, Буденный? – старик насмешливо посмотрел на помятую физиономию Филатова.

– Батя, блин, по мне – хоть Ворошилов со всей Первой Конной! Подожди, пойду умоюсь да скатаю за поддачей – у меня машина тут.

– Дурень ты, твоя машина до первого дерева машина, а потом – железо с шашлыком... Эх, бля, не умеете выпить, пацаны! Короче, вали к себе, я тут пока переговорю кое с кем. Через полчаса подходи с деньгами, коли есть. Водку я найду. Только не показывайся особо на дороге, тут скоро такие парни будут, которые незваных гостей не любят.

Нет, не забыл Филатов, зачем он приехал в эти места. И таблеточками специальными снабдил его генерал Логвиненко, чтобы, если пить придется, голова чистой оставалась и ноги слушались. И не только такими таблеточками. Видать, пригодятся и те и эти, и довольно скоро.

По дороге к своему домику Юрий не утерпел и, раздевшись, бултыхнулся в прохладную воду озера. Похмелюгу как рукой сняло, и, отмахав саженками метров двести, он почувствовал себя человеком. Вышел из воды, подхватил одежду и, не натягивая ее на мокрое тело, поспешил на свою базу.

До этого времени он особо не напрягался, зная, что раньше следующего дня Фому ждать не стоит. Но после предупреждения старика нужно было смотреть в оба, чтобы не наткнуться на кого-нибудь из «шестерок», входящих в свиту авторитетов, которые должны были тут дожидаться Фому.

Еще вчера Юрий с точностью до секунд определил, сколько времени ему понадобится, чтобы добраться от своего временного жилья до интересующих его объектов – коттеджа, сторожки, мусорных баков, которые, кстати, очень неплохо из нее просматривались. Что-то десантника к ним притягивало, хотя думать о том, что депутат Госдумы отправится гулять на свалку, было по меньшей мере наивным. И все-таки мимо нее вела тропинка к озеру, единственная посыпанная желтым песком тропинка...

Рюкзак с фугасом Филатов оставил пока на месте, проверив только наличие спрятанного под потолком пакета. Достал из тайника, сделанного в багажнике, крупную купюру, подумал, вынул еще одну, остальные завернул и спрятал на место. Глянул на часы – прошло как раз минут сорок. Затолкал в карманы ветровки несколько банок консервов, взял нераспечатанную пачку «Явы» и собрался уже уходить, как на территорию базы въехали две машины. Юрий отошел за угол, желая посмотреть, что за соседи у него появились.

Из первого «мерседеса» вышел толстенный, но не жирный, а, как говорится, «здоровый» мужик лет сорока и девушка моложе его, по меньшей мере, вдвое. Водитель остался за рулем и отогнал авто на площадку около домика, похожего на тот, где остановился Филатов, только немного большего. Вторая машина привезла тройку ничем не примечательных парней, державшихся развязно, но явно старавшихся не попадать лишний раз в поле зрения здоровяка, который, видно по всему, был у них главный. Юрий понял, что начали съезжаться «крутые» из сопредельных владений и расселяться по окрестным базам, чтобы по приезде Фомы собраться вместе и решить, кто в доме хозяин.

«Как бы на них не наткнуться, – пронеслось в голове. – Может, сейчас рюкзак забрать?» И все же он не решился это делать средь бела дня, да и времени, по его подсчетам, оставалось навалом. Прячась за деревьями, по знакомой тропинке «внучек» отправился навестить дедушку...

Дед хлопотал по хозяйству, подправляя полуоторванный ветром лист жести на крыше своей сторожки. Юрий пристроил куртку, стараясь, чтобы не выпирал пистолет, и тоже полез наверх. Дед, во рту которого был с десяток гвоздей, только кивнул, и вдвоем они минут за десять привели крышу в порядок. Слезли, Хомец сплюнул на землю, бросил молоток на лавку и закурил. Вытащил сигареты и Юра.

– Во, едут! – пробормотал дед, показывая на «вольво» вынырнувший из-за поворота. – Никак, сам Буденный... Это действительно был предводитель ежовской братвы. Сидя в той же тачке, его сопровождали Удав, Фриц и Слон, которому, чтобы полностью соответствовать кличке, не хватало только хобота. Буденный любил окружать себя колоритными личностями.

Не останавливаясь, машина проехала к дому, и вся компания исчезла за дверями.

– Теперь еще одни приедут, и баста. Остальные – в других местах, – показал свою осведомленность дед, который после того, как Юра во время ночной попойки рассказал кое-что о судьбе бабки Ядвиги и о том, как он ее хоронил, проникся к нему доверием. Дед принял то, что тот рассказал о себе – краткую биографию неженатого экономиста, решившего провести часть отпуска в тишине и покое.

– Что у них тут, профсоюзная конференция? – решил пошутить Филатов.

– Ну. Вон даже дорожку к озеру посыпали – председатель профкома бегать по утрам любит...

– Да, посидел бы он с ваше – не до бегу ему было бы, – заявил Филатов, призвав на лицо мину благопристойного уважения к сединам собеседника.

– Сядет он, как же... Поверь деду – таких редко сажают, разве что тех, кто изначально на подставке ходил. Настоящих же убирают – кого тихо, кого громко, это уж как политика повернется. И опять же, своей смертью из них мало кто умирает.

– Батя, послушай, так зачем все это надо? Он же, кто приедет, наверное, не простой вор в законе, каких много...

– Да уж не простой...

– ... значит, при должности. У таких денег море и возможностей хватает, зачем им лезть в этот передел?

– Передел, передел... Мало им, вот и лезут. Скоро настоящего вора днем с огнем не сыщешь, одни эти бандиты с депутатскими мандатами останутся. Короли, мать их...

– Ох, батя, не любите вы их...

– А за что мне их любить? За то, что все законы наши в задницу засунули? Что воров отстреливают по углам? Думаешь, Буденный долго проживет после этой сходки? Шиш! Если этому не будет жопу лизать, он его замочит. А лизать Буденный не будет. Никому.

– Давно вы его знаете?

– Давно. Ну да ладно, пошли в хату, я там самогонки достал. Только учти, это – последняя, больше у меня нет.

– Так деньги есть! Может, сгонять?

– Давай. Да не сгоняй давай, а деньги давай, сам пойду. Да, – обернулся он уже с порога, – если будут спрашивать, кто ты такой и где я, отвечай: внук, мол, а дед за пойлом пошел. А то, знаешь, тут народ подозрительный, да и шишка приезжает большая. Смотри тут! – дед ушел.

Юрий прилег на солдатскую кровать, стоявшую в углу сторожки. План помаленьку вырисовывался. Ночью, когда дед уснет, надо бежать за рюкзаком – это около четырнадцати минут. Минуту там, назад до баков, заложить заряд – всего полчаса, если что-то не помешает. Многовато, к деду могут зайти. Хотя кто ночью сунется... Так, а куда деть второй заряд? В дом мне ходу нет, я не самоубийца и не эсер-бомбист... И все-таки куда? Понадеяться на один заряд? А если он там не пробежит? Гимнаст хренов... Стоп. Туалет у них где? Явно ж не в помещении, завоняло бы все, канализации тут, по-моему, нет. Придет дед – надо как-то выяснить. Впрочем, там что-то типа туалета я и сам видел. Черт, идет кто-то.

Юра проворно сел за стол. Из крохотных сеней в избушку зашел Буденный.

– Здоров, де... А ты кто такой? – Чтобы сориентироваться в полумраке – крохотное окошко, несмотря на солнечный день, пропускало мало света, – ему понадобилась секунда.

Юрий приподнялся со стула:

– Внук его, Женя меня зовут. Дед за выпивкой пошел...

– И когда это Хомяк успел внуком обзавестись? – подозрительно покосился на него Буденный.

– Это Томки, сеструхи моей покойной, внук, – раздался от дверей голос деда. – Здоров, командарм!

– А-а, вот и сам Хомяк. Все водку пьешь?

– Надо, за встречу.

– Где работаешь? – обратился Буденный к Филатову.

– Экономистом на заводе... Дед, познакомил бы, а то как-то несолидно!

– Что дед-то... Буденный я, слышал, может?

– Слышал. Рад познакомиться. Может, за встречу?

– Ну наливай, за встречу так за встречу...

Они выпили по стопке водки – дед по-прежнему занюхав рукавом, Буденный – захрустев огурцом. В это время снаружи послышалось:

– Босс, ты где? Вылазь, обстановка изменилась!

Буденный высунулся из дверей:

– Что такое?

Удав подошел поближе, не заметив, что в избушке лишний человек, и приглушенно сказал:

– Фома уже на подходе. К вечеру у нас будет. Собрался тут ночевать. Сказал никому не сообщать, мол, сход, как условились, завтра в полдень.

– Ну так что? Мне пойти пол в хате помыть к его приезду? Задолбал ты со своим Фомой.

– Мое дело сказать...

– Ладно, пошли покумекаем. – Не прощаясь и не оборачиваясь, Буденный вышел из сторожки.

Около семи часов вечера два «мерседеса» – черный и белый – проследовали мимо «КПП» в сторону коттеджа. Четверо крепких ребят из второй машины мгновенно проверили дом, откуда поторопился выйти Удав, следом за которым не спеша появился Буденный. Ничего подозрительного не обнаружив, старший охраны открыл дверцу черного «мерседеса», откуда выскользнул – не вышел, а именно выскользнул – щуплый, лысоватый человечек в темном костюме. Пожав руку Буденному и похлопав покровительственным жестом по плечу Удава, он прошел в дом. Юрий, наблюдавший за всем этим в бинокль, сразу опознал Фомина по телерепортажам и нескольким фотографиям, показанным ему еще в Питере генералом Логвиненко. Убедившись, что объект прибыл, Юрий, не расталкивая спящего на кровати деда (не понадобились даже сонные таблетки, хотя «пилюль трезвости» Юра наглотался изрядно), приподнял ножом половицу и опустил под нее бинокль и пистолет. Вовремя: к избушке приближались двое парней из охраны Фомы – интеллигентного вида джентльмены, по причине выезда на природу чуть ослабившие узлы галстуков. Пока они шли по дорожке, Юра гадал, к какой конторе они принадлежат – ФСБ, спецназу либо это просто вышколенные «неорганизованные» охранники «депутата от оргпреступности» Константина Фомина.

Они вошли в дверь без стука и увидели сначала Филатова, клевавшего носом за столом, а потом и деда, громко храпевшего на кровати.

– Кто вы такие? – поинтересовался «джентльмен от охраны».

Юра обозрел его мутным взглядом и пробормотал:

– Сторожа, к вашим услугам... Извините, мест нет... Частная собственность...

Охранники переглянулись:

– Ну что, пусть дальше бухают?

– Да черт с ними, местный атаманчик говорил, что в сторожке дед с внуком... Слышишь, сторож!

Юра клюнул носом, встрепенулся и открыл глаза:

– Угу...

– Короче, чтоб вас тут не видно – не слышно было, ясно?

– Ясно... Сотку потянешь?

– Да пошел ты...

Охранники Фомы удалились, еще раз обшарив глазами помещение. Юра тут же протрезвел и через окно проследил за удалявшимися парнями. Теперь оставалось одно: ждать ночи.

Это были мучительные часы. Если Филатов и не метался по комнате, как загнанный зверь, то и на месте усидеть не мог. Много раз рука тянулась к бутыли с самогоном, но самое большое, что он мог себе позволить, – это налить на донышко стопки и промочить рот... Юрий не замечал, что из-под опущенных век за ним внимательно следит неподвижно лежащий на кровати Хомяк.

Медленно стемнело. Прикорнувший было Филатов подхватился, как от толчка, нажал на кнопку подсветки часов – десять минут назад наступили новые сутки. Встал – не быстро, опасаясь, что от резкого движения закружится голова. Прошелся по темной комнате, прислушался к сопению деда, достал на ощупь из-под половицы «вальтер» и вышел из сторожки.

Луны, на его счастье, не было видно – к ночи небо заволокло тучами, явно собирался дождь. Филатов забеспокоился – если утром в плохую погоду Фома не выйдет на прогулку, то все пойдет прахом. Расчет на ватерклозет не оправдался: он все-таки находился в доме. Установить фугас с достаточной уверенностью было больше негде – как на грех, с территории, прилегающей к дому, были убраны все бочки, ящики – все, можно было спрятать заряд. Не в землю же его закапывать у всех на виду?

«Как еще эти волки мусорные баки не проверили?» – удивился Юрий, не зная, что весь мусор до самого дна накануне был неоднократно проткнут специальными щупами – действовали современные принципы охраны, доведенные в России до абсурда и все равно не гарантирующие от преждевременной смерти.

На этот раз Филатов пошел по короткой дороге, чтобы не обходить залив. Спокойно пробрался на базу и уже подходил к своему домику, когда услышал за спиной чей-то хрипатый голос:

– Ты чего тут шляешься, гондон?

Юрий замер, сжимая рукоять пистолета. Медленно повернулся. В шаге от него стоял прятавшийся до этого в тени деревьев один из сопровождавших давешнего соседа бандитов.

Тот подошел вплотную. Юрий ощутил запах перегара. Делать было нечего, и Филатов коротко ударил мужика в промежность. Тот хрюкнул, согнулся и свалился к его ногам, подтянув колени к подбородку. Говорить и тем более кричать он не мог. Юрий вытащил пистолет и рукояткой изо всей силы ударил его в висок. Незадачливый охранник обмяк. Юрий пощупал его пульс: «Жив, скотина, что же мне с тобой делать, не добивать же до смерти? А придется...» Оттащил тяжеленное тело в гущу кустов около металлической сетки, огораживавшей базу, туда, где еще вчера заметил дыру. С большим трудом перетащил этого почти покойника за ограду, в сотне метров от которой была яма типа воронки от бомбы. Тело тяжело скатилось по брустверу, Юрий спустился следом и, преодолевая тошноту от того, что ему предстояло сделать, обернул курткой руку, в которой держал пистолет. Выстрел прозвучал приглушенно, не громче хлопка бутылки шампанского.

Оставив забросанное нарубленными кем-то ветками тело – до утра не найдут, и ладно, – Филатов на ослабевших ногах пробрался в домик. Сделать предстояло немало, и хорошо еще, что в соседних домиках все спали. Видимо, убитый, к своему несчастью, просто вышел «по малому» и заметил Филатова. Десантник зашел в дом, вытащил, не зажигая света, из-под кровати рюкзак, достал спрятанную коробку и засунул ее в карман. Завел машину и выжал педаль газа.

Было уже около двух часов ночи, когда Филатов поставил «москвич» невдалеке от сторожки. Через лес почти бегом, душе благодаря своих инструкторов за зверские методы подготовки, добрался он до мусорных баков. Замер, прислушиваясь к тишине предутреннего леса. Снял рюкзак. Развязал его. Уложил в мусорный контейнер. Вынул из кармана коробку. Размотал целлофан. Открыл ее с едва слышным щелчком. Вынул взрыватель, осторожно ввинтил его в фугас, не вынимая того из рюкзака. Переключил тумблер. Замаскировал рюкзак мусором...

Он тихонько приблизился к сторожке, где по-прежнему не было света. Зашел. Дед спал, повернувшись на бок и тяжело дыша. В комнате ничего не изменилось. Охранники, видно, дальше лужайки перед домом не отлучались, проверив все заводя и расслабившись. «Во сколько же он выходит на свой утренний моцион? Дай бог, чтоб пораньше»... Опять – часы ожидания... «Кайзер, чтобы ты только не ошибся и этот твой Фома оказался таким фанатом утренних пробежек»...

Как медленно время бежит... Хоть бы не заснуть... Филатов проглотил пару каких-то бодрящих пилюль – детища секретной лаборатории. В голове посветлело. И на небе тоже. Закурил, посмотрел на лицо старика в углу и только теперь в лишь слегка побледневшем мраке увидел над его головой темную икону. Или это была не икона? Юрий не стал приглядываться. Часы пикнули. Пять утра. Скоро уже, два часа осталось. Поднял голову, уперся взглядом в лампочку без абажура, висевшую на коротком проводе. Лампочка приблизилась, сначала незаметно, потом как бы всасывая Филатова туда, где за прозрачным стеклом вместо вольфрамовой нити набирал высоту и уходил в небо серебристый самолет с надписью по борту «Эр Франс». Самолет исчез. На часах каким-то образом появилось: 07.00.

В коттедже раскрылась дверь. Невысокая фигура в спортивном костюме в сопровождении так же одетого охранника трусцой направилась в сторону озера. Двадцать метров. Филатов отщелкнул крышку пульта. Загорелась крохотная красная лампочка. Щелчок маленького тумблера. Вторая лампочка. Десять метров. Палец на кнопке. Пять метров. Три. Один. Взрыв.

... Он знал, что должно произойти. На полигоне это выглядело так: развороченный контейнер, разорванные на части манекены в окружности десяти метров...

... И тихий голос деда за спиной: «Беги, не тормози!» Подстраховал-таки Кайзер. Как дед-то отмажется?.. «Москвич» завелся с полуоборота. На землю еще не успели опуститься кровавые ошметки. Дорога. В пяти километрах – поворот в лес. Еще десять километров. Сменная машина на месте. Белые «Жигули»- «копейка». Так, «москвич» – в болото... Поехали.

Никакой погони, конечно же, не было. Убийца один. Дорог много. Он не знал, что несколькими минутами раньше в сторожку ворвался всклокоченный Буденный. Старик сидел за столом, спокойно постукивая по нему рукояткой пистолета.

– Где твой «внучек»? Хомяк, ты хоть понимаешь, что произошло?

– «Внучек» свое дело сделал, командарм. Делай теперь ты свое. А за взрыв хоть с кого спроси, ну, с Удава своего, например. Мол, он и тебя хотел «пришить» за компанию, а дело в свои руки взять...

Буденный обалдело уставился на деда:

– Хомяк, ты на кого работаешь?

– На Ерему, командарм, на Ерему. У нас теперь не Фома – так Ерема. Жди, скоро узнаешь. И не суетись, у него другие принципы работы, он у нас рома-а-нтик... Другой бы «внучка» сразу убрать велел, а этот к нему вроде проникся. Ну, да ладно, Буденный. Иди ликвидируй последствия.

Глава 14

Филатов помотал головой, еле обуздав на повороте мчащуюся по проселочной дороге со скоростью восемьдесят километров в час машину. «Боже, куда я еду-то?»

Он резко рванул влево руль, чтобы не сбить бредущую по обочине дороги флегматичную корову. «Откуда она взялась? Секунду назад не было... Вот. Деревня Тетча. Чуть ли не «Теща». Ну как я тут оказался? Пятьдесят километров от Ежовска... Ведь ехал в другую сторону... Господи, да и бензин на нуле, ведь полный бак был...» Посмотрел на часы. Обмер. С момента его отъезда с базы отдыха прошло пять часов. Из них он едва мог вспомнить пять минут. Закаленная психика десантника, как понял Филатов, дала сбой. Как и мотор машины, переставший получать бензин и заглохший у поворота с указателем: «Березов, 1 км».

Сил у Филатова хватило только на то, чтобы толкнуть машину с горки; правда, она сама и доехала с выключенным двигателем до первой хаты деревеньки. Юрий почти вывалился из кабины и на подгибающихся ногах поплелся к покосившейся хибаре, которая лет сто назад была богатым домом.

В глазах плыло, в ушах звенело. Как сквозь туман он увидел стоявшую во дворе старуху в очках с толстенными стеклами, но узнал ее и, пробормотав: «Бабушка, это я, Юра Филатов, мне просто лицо изуродовало...», уже не услышал ее слов: «Ой, Юрочка! Это ж за рулем так напиться! Ну иди, болезный, поспи...» Филатов как сноп повалился под ноги своей двоюродной бабки,

И во сне ему не было покоя. Лежа на сеннике, от которого пахло так же, как и много лет назад, он метался, пугая старуху, которая всю ночь не спала, подходила к нему и по горячечным словам, вырывающимся из-за стиснутых зубов, начинала понимать, что нежданно-негаданно заявившийся к ней внук Юра не пьян, тем более что и не пахло от него спиртным, а попал в такой переплет, которому и названия не дашь, кроме как «беда-а-а...». Повторяла это слово бабка часто, прислушиваясь к бреду, в котором чаще всего повторялись слова «кровь» и «дьявол». Подносила к носу Филатова какую-то зажженную траву, тот вдыхал, успокаивался ненадолго; опять рвался куда-то, боролся с кем-то невидимым, даже выхватил из кармана брюк пистолет, но тут же уронил его на пол. Полуслепая старуха подняла его, рассмотрела, что за штука такая, и испуганно охнула. Было это почти под утро.

После самого страшного за ночь приступа Юра наконец затих, тяжело дыша. Осенив его и себя крестным знамением, бабка Катя вышла в свою спаленку и решила вздремнуть.

Проснулась она лишь в полдень.

Погода была ветреной, накрапывал дождь. Филатов сидел за столом в горнице.

– Баба Катя, как я сюда попал?

– Юрочка, да ты вчера приехал, вечером, темнеть начинало. Боже ты мой, как же тебя крутило-то ночью! Завтракать будешь? Правда, продуктов почти нет, автолавка не приехала нынче, а ноги слабые, сам знаешь, не доберусь я в магазин в Тетчу, да и попросить некого...

– Бабушка, я во сне говорил? – слушая старуху, спросил Филатов.

– Говорил, Юрочка, только вот ничего я не поняла. Ты все Бога да черта поминал, да еще «касера» какого-то. Что случилось-то?

– Долгая история, бабушка. Небось не спала из-за меня всю ночь?

– Я было доктора хотела позвать, да вспомнила, что у Ивана телефон не работает.

– Доктор мне не поможет...

Юрий посопел носом (и где только успел простыть?) и сказал:

– Короче, баба Катя, я сейчас бензина залью в бак, вроде в канистре есть, и в магазин поеду. Деньги есть у меня, ты только скажи, каких продуктов купить. И... можно, я у тебя несколько дней поживу?

– Живи, Юрочка, конечно, еще спрашивать вздумал. А продуктов каких... Хлеба купи, ну и сам там погляди, может, круп каких найдешь, масла постного, картошка есть у меня. Да, сахару возьми и, если денег хватит, может, карамели к чаю... Так чего-то сладкого захотелось, старые ведь, что малые...

Юрий усмехнулся и отправился к машине. Канистра с бензином нашлась в багажнике. Залил топливо в бак и потихоньку поехал в сторону Тетчи, боясь, что наступит такая же морока, как вчера, и его опять занесет неведомо куда. Но все было в порядке, мозги и мотор работали нормально.

Филатов затормозил у магазина в Тетче, около которого толклись несколько местных хануриков, внимавших какому-то «круто прикинутому» в западный «сэконд-хэнд» мужику. Тот рассказывал историю, явно интересовавшую слушателей. Филатов уловил ее конец: «Ну, бля, а бабки он у меня не забрал, только морду набил, а там до хера осталось, я думаю, хрен с ней, с водкой, задолбало, пойду шмотки куплю...» – рассказчик указал на свой пиджак в клетку, какие на Западе в тридцатых годах любили носить газетные репортеры. Брюки были из такой же ткани. Вся одежда носила следы ночевок на блат-хатах, а то и под забором.

Не обращая на алкашей особого внимания, Филатов прошел в магазин. Отнеся в машину хлеб, крупу и макароны – а брал он их с изрядным запасом, на всякий случай, – он вернулся и купил два десятка банок консервов, яиц, сала, попросил продавщицу, с интересом взирающую на то, как убывает товар, налить трехлитровую банку постного масла. Купил и всяческих заграничных сладостей.

Садясь в машину, Филатов встретился взглядом с «франтом», закончившим наконец рассказ о своих похождениях и вместе с остальными представителями «колхозного крестьянства» молча провожавшим блеклыми глазами занятого покупками десантника.

Баба Катя только руками всплеснула, увидев гастрономическое изобилие, выгружаемое из машины. И сразу стала готовить завтрак, пообещав, что накормит внука до отвала. Сразу было видно, что старуха даже такие простые продукты видит редко, – Юрий знал, что пенсии хватает только на хлеб, молоко да крупы. И на зельц по большим праздникам. Разве что картошка своя – деревня все-таки.

Степановна не обманула: завтрак был на уровне. Юра не сумел побороть искушение, откупорил бутылку коньяка, налил стопку бабке, которая заявила, что такого отродясь не пробовала, а попробовав, спросила:

– Это, видать, богатые в Америке пьют?

Когда Юра заверил ее, что в Америке богатые не уважают молдавский, а потребляют в основном французский продукт, задумчиво произнесла:

– Непривычно мне такое. Самогонка – она родней кажется. Хотя вкусно же...

Филатов усмехнулся.

Был понедельник; в воздухе чувствовалось тонкое дыхание близкого сентября. Автолавка, как обычно, вовремя не приехала, и Юра отправился в магазин за хлебом, решив на этот раз пройти несколько километров пешком – погода стояла изумительная. Он прихватил старенький рюкзачок и не спеша пошел по тропке, обрамленной высокой травой, по направлению к шоссе. Шел бездумно, все в том же состоянии светлой грусти. Спустя час он подошел к магазину, около которого по- прежнему слонялись мутные небритые личности. «Франта» обратившего на себя внимание бывшего десантника, среди них не было.

Погрузив в рюкзак хлеб и еще кое-какие продукты, Филатов закинул его за плечи и вышел из магазина. Неожиданно «туземцы» зашевелились, и один из них подошел к нему.

– Слышь, браток, может, рублик лишний будет? Войди в положение! – с просительными интонациями в хриплом голосе обратился к нему «хомо алкоголикус». – Душа горит...

Филатов усмехнулся и «вошел в положение». Да так, что мужик воззрился на него с радостным удивлением: «благодетель» отвалил аж целых триста рублей. Кланяясь, как нищий на паперти, он бочком засеменил к собутыльникам, что-то говоря им, и те в отдалении дружно закивали в сторону Юрия, один даже снял засаленную кепку. Толпа отодвинулась за угол, – видно, чтобы решить, как рационально потратить свалившееся «богатство». Юрий же, продолжая усмехаться, ступил на большак и двинулся в сторону Березова. И надо же – не успел он пройти и ста метров, как из-за поворота показалась та самая долгожданная автолавка.

Филатов не стал ее тормозить – пройти хотелось, да и в кабине сидело три человека. «Бычок» обдал его дымом и поехал дальше.

К полудню Юрий добрался до деревни. Бабки дома он не застал, выгрузил купленные продукты, умылся во дворе, отрезал себе горбушку хлеба – успел проголодаться – и уселся на скамейке, по-простому потягивая коньяк из фляжки и закусывая свежим хлебом.

Степановна появилась только через час.

Она медленно вошла в калитку и, как будто не видя внука, неровно пошла в сторону крыльца, провожаемая его удивленным взглядом. Что-то было не так, старуха шаталась, будто пьяная, хотя быть этого не могло, и Филатов пошел следом.

Переступил через порог и тут увидел бабку Катю, которая опустилась на лавку, прижав руку к тому месту, где находится солнечное сплетение. Юра обратил внимание на то, что всегда опрятная светлая кофта старухи чем-то спереди вымазана.

– Бабушка, что случилось? – спросил он, подойдя поближе и присев около нее на корточки.

Старуха ответила не сразу, видно было, что она превозмогает боль:

– Побили меня, Юра...

– Кто?!! – Филатов вытаращил глаза. Услышать такое от старушки – божьего одуванчика он никак не ожидал.

– Не наш какой-то... Лавка пришла, я деньги взяла – в кошельке вся пенсия лежала... Они конфеты привозят, купить хотела, тебе же не сказала, чтоб ты купил в магазине... Пошла на выгон, куда они становятся. Тут какой-то... высоченный... за Тамариным домом, у оврага... И как размахнулся да в лицо... Очки разбил... Я и покатилась в овраг. Грудью ударилась... Очнулась – нет никого, и кошелек пустой лежит... – старуха перевела дух. На ее глазах показались слезы.

– Как он выглядел?

– Да вижу я плохо, Юра...

– Бабушка, хотя бы как он был одет? – спросил Филатов, уже предчувствуя ответ.

– В клетку ткань, светлая, больше не заметила ничего...

Юрий только скрипнул зубами.

Паршивца надо было проучить, и проучить навеки. Ничего не сказав пытавшейся его удержать старухе, он выскочил из дому и сел в «жигуль». Машина завелась мгновенно. Через пять минут Филатов резко затормозил около магазина.

– Настя, где мужики, что тут околачиваются? – спросил он у продавщицы, с которой успел уже познакомиться и даже прогуляться вечерком, впрочем пока без каких-либо намеков на интим.

– Ты ж им сам вроде денег дал на выпивку!

– Ну, так где они, черт возьми?

– Да у Клавки, наверно, самогон пьют! А что случилось-то?

– Случилось... Степановну какой-то... – Филатов еле сдержался от матерного слова, – избил.

Настя извечным бабским жестом всплеснула руками.

– Где Клавка живет? Настя, ну говори быстрее, ради бога!

– Ой, мать честная... За углом магазина, пятая хата справа по переулку... Слушай, может, участковому скажешь?

Но Филатова уже не было в магазине. Спустя пару минут он отворил дверь в комнату Клавкиной хаты, где стоял дым столбом и сидело человек пять мужиков. Юрия узнали, и навстречу ему понеслись приветственные вопли уже изрядно поддавших пьяниц. Он жестом остановил их излияния:

– Мужики, где этот х... в клетку? Ну, что тут околачивается?

Мужики переглянулись, наконец тот, что выпросил у Филатова деньги, ответил:

– А, этот... пострадавший? Был с утра, пошел, говорит, деньги попробую найти. Не показывался больше.

– Откуда он взялся тут?

– Да хрен его знает, вроде из Ежовска... Олегом представился. Натворил чего?

– Натворил. Где он может быть?

– Раз тут нет, наверно, у Семена, больше негде ему быть.

– Что за Семен?

Мужики заинтересованно уставились на Юрия:

– Да ты скажи, что он такое сделал?

– В Березове старуху избил и деньги все забрал.

Народ опешил, потом загомонили:

– Во, сука! Да у нас тут такого отродясь не водилось!

– Ввалить ему, мудаку, чтоб окровавился!

– То-то он мне сразу говном показался!

Филатов сморщился:

– Как к тому Семену пройти?

– Он на том конце деревни, как на Березов идти, второй дом. Постой, разом пойдем!

– Нет, сам разберусь. Если не найду – тогда уж все будем искать. – Филатов вышел к машине.

Хата самогонщика Семена была приземистой, черной от старости хибарой. Во дворе, едва только Юрий вошел в калитку, залился лаем огромный кобель. На шум выглянул сам Семен, невзрачный лысоватый дед с кустистыми бровями.

– Тебе чего? – спросил грубо.

– У тебя Олег? – Филатов подошел вплотную, но дед стоял стеной, не двигаясь.

– А что тебе от него надо?

– Поговорить надо. Так у тебя или нет?

– Нету его тут!

Юрий разозлился по-настоящему.

– Это мы сейчас проверим! – грозно сказал он и попытался отодвинуть деда с дороги.

Тот заорал:

– А ну иди отседова, сейчас милицию вызову!

– Зови хоть черта лысого... – Филатов отпихнул деда и прошел в избу, где сразу же увидел сидевшего за уставленным бутылками столом «клетчатого».

– Ну что, мразь, кайфуешь? За старух взялся, дерьмо вонючее?

– Да иди ты... – далее последовал такой «непереводимый итальянский фольклор», что Филатов совсем взбеленился и без лишних размышлений перевернул на отморозка стол. Раздался грохот, сопровождаемый криками ворвавшегося в горницу Семена. Мужик тяжело ворочался под придавившей его столешницей. Сзади в Юрия вцепился хозяин дома. Филатов молча повернулся и влепил ему легкую оплеуху, от чего дед икнул и сел на табурет, стоявший в углу.

Юрий дождался, пока «клетчатый» вылезет из-под стола. Затем подошел вплотную – они были одного роста – и со всего размаху отвесил ему увесистую пощечину. Противник попытался отмахнуться, потом обхватил Юрия руками, похожими на грабли, и повалил на пол. Сил у него было немерено. Так, в обнимку, они и покатились по полу прямо под ноги Семену. Юрию удалось вывернуться, он вскочил, огляделся и подхватил бутылку, валявшуюся на полу. В эту секунду бандюга, стоящий на коленях, обхватил его за ноги и дернул. Уже падая, Юра изловчился и расквасил бутылку о чугунный череп противника. Тот, оглушенный, ослабил хватку. Юра отскочил и тут же движением футболиста впечатал кроссовку в зубы «клетчатого», который от удара стукнулся затылком о печь и сразу обмяк. Юрий отбросил оставшуюся от бутылки «розочку», стараясь отдышаться. Злость бурлила в нем, кипятя кровь.

– Ты ж старуху попомнишь, гад! – пробормотал Филатов. Он хотел было попросту пристрелить подонка, забрав пистолет из машины. Но потом слегка остыл и решил не брать греха на душу, а наказать сволочь более изысканно.

Десантник разыскал на полке шило с острым кончиком (старик перестал стонать и лишь наблюдал за его действиями, вжавшись в угол) и, преодолевая брезгливость, наколол на коже лба потерявшего сознание бандюги слово «ПИДОР». Тот так и не очнулся. Вытащил из заднего кармана джинсов сломанную в драке авторучку, выдавил на лоб пасту из стержня и размазал ее тряпкой, заклеймив таким образом гада на всю оставшуюся жизнь. Теперь мойся не мойся, клеймо-татуировка останется навечно. Проходя мимо деда, зловеще произнес:

– Вякнешь – порешу, понял? – И вышел вон, преодолевая тошноту.

Сел в машину и отправился в хату Клавы. При виде его лица мужики примолкли – написана на нем была такая жестокость, что они инстинктивно отпрянули от Филатова. Тот нашел взглядом хозяйку, протянул ей купюру:

– Тяни самогон, на всех.

Тетка исчезла в боковушке, появилась, выставив на стол три бутылки:

– Это выпьете – еще принесу...

Ни на кого не глядя, Юрий налил первый попавшийся стакан доверху и выпил мутную сивуху в три глотка. Передохнул, опустился на табуретку. Тот, кому он дал денег, решился спросить:

– Он... хоть живой?..

– Больше гадить не будет, – коротко ответил Юрий.

Пили молча, лишь после того, как самогонщица принесла еще одну партию «продукта», языки развязались. Юра слегка отошел после «экзекуции», устроенной им над «клетчатым», да и самогон начал забирать... Он чувствовал себя своим в этой, прямо скажем, не дворянской компании; и хоть мужики и чурались сперва «богатого господина», но в конце концов тоже признали его за своего.

Когда изрядно отяжелевший Филатов встал и направился к машине, проводили его с благодарностью и пригласили заезжать, как будет время:

– Теперь за нами проставка!

Уже в сумерках он, осторожно ведя машину, добрался до Березова.

Старуха лежала на кровати, изредка постанывая.

– Ну как ты, бабушка? – Юра подошел к ней, стараясь не дышать перегаром.

– Худо, Юрочка, болит... – она дотронулась до груди, сморщившись от боли.

– Может, «скорую» вызвать?

– Ой, не знаю, совсем худо...

– Ждите, я поеду звонить.

Он опять сел за руль, доехал до Тетчи и вошел в дом Насти, который она давеча показала ему. Девушка встретила его на крыльце, в ее глазах читалось любопытство. Она показала ему телефон, замахав руками на высунувшегося в двери младшего – брата. Когда в трубке послышалось: «Скорая слушает», Юра рассказал девушке то, что смог, извинился перед хозяйкой, что не совсем трезв, и уехал назад, пообещав назавтра заскочить.

Удивительно, но «скорая помощь» приехала в Березов одновременно с ним. Видно, по вызову была где-то близко.

Когда доктор взял руку бабы Кати, щупая пульс, Юрий| ясно вспомнил деревню Божьи Сестры, старую Ядвигу и почти точно в такой же позе склонившегося над ее мертвым телом врача. Круг замкнулся, что ли?

Бабка тихонько постанывала, но, когда доктор спросил ее о причине недуга, сказала ясным голосом:

– Упала я, милый. Шла вот и в овраг упала...

Юрий только покачал головой, помогая врачу «скорой» уложить старушку на носилки.

– Все будет в порядке, бабушка, я позвоню и за хатой присмотрю пока. Вы только выздоравливайте! – сказал он и добавил, чтоб поняла: – А того драного козла, что в ваш огород залез, наказал я. Больше не полезет...

Врач удивленно на него посмотрел, но ничего не сказал. Носилки скрылись в машине. Филатов остался один.

Скрип половиц успокаивал. Юрий ходил из угла в угол, глядел изредка на ходики, тикавшие в такт его шагам. Выходил покурить в ночь.

Появились звезды. Так и тянуло подставить ведро под небесный Ковш, который, будто на гвозде, висел над самой головой, грозя пролить на нее жгучие капли Божьего гнева. И к утру, когда на востоке посветлело и рассвет прошелся ножницами по черному дырявому мешку мироздания, почувствовал себя таким опустошенным, как будто одновременно проиграл (или выиграл?) войну, написал гениальный роман, отсидел миллион лет (или один миг?) в Петропавловской крепости и сделал счастливыми сразу всех проституток планеты. А сон все не шел. Начиналось похмелье.

Юрий пересчитал наличность, запер дверь дома и снова «оседлал» свой «жигуль».

Бензина оставалось совсем мало, и он поехал прежде всего на заправку, до которой было километров тридцать. Дотянул на последних каплях. Заправился под завязку и поехал назад, завернув по дороге к самогонщице Клаве. Двери были открыты, сама тетка и вся вчерашняя компания валялись где придется, представляя собой достаточно живописное зрелище. Филатов растолкал Клаву, брызнул на нее холодной водой и убедительно помахал перед носом купюрой. Та поняла все сразу:

– Сколько тебе?

– Десять бутылок давай! – потребовал Филатов.

– С ума сошел? Где я столько возьму? Да и этим с утра похмелиться нечем будет, – пожалела постоянных клиентов самогонщица.

– Давай сколько есть, – Филатов не стал настаивать.

– В банках возьмешь?

– Нет разницы...

Погрузив в машину две трехлитровые банки с самогоном, Юрий добрался до дома, запер машину, разлил самогон по бутылкам, выставил на стол всю имевшуюся закуску, закрылся изнутри на крючок и... запил.

Через три дня его нашла Настя – невменяемого, страшного, безумного... Через час та же самая «скорая», что приезжала за старухой, только на этот раз с экипажем в составе двух дюжих санитаров, увозила спеленатого по всем правилам Юрия в неизвестность.

... Перед глазами плыло. Какие-то своды, похожие на церковные, зарешеченные окна, тени людей в сером... Кто-то снимал с его ног носки, потом опять надевал, и так много раз подряд. Юра закрывал глаза, открывал их вновь – все оставалось по-прежнему. Он был и одновременно не существовал в теле, чувствуя себя растворенным, точнее, размазанным по этой серости, единственным пятном в которой было окно, то светлеющее, то черное. Изредка подходили люди в белом, кололи что-то, привязывали руки к кровати и ставили капельницу...

Сознание вернулось только на вторые сутки.

Юрий лежал с открытыми глазами, глядя на санитарку которая возила тряпкой под его кроватью. Глазные яблоки ворочались со скрипом, болью отдававшемся в мозгу. Начали приходить мысли, путаные, гнусные: «Где это я? На тюрьму не похоже. Сидел, пил... Так. Дурдом какой-то...»

И только в сознании промелькнуло это слово, точнее, образ, как все встало на свои места. Филатов дернулся, сел на постели, но тут же с натужным стоном упал на спину и потерял сознание.

Очнулся он уже к полудню, почувствовав себя если не живым, то хотя бы не мертвым. У кровати стоял парень лет двадцати, из полуоткрытого рта которого свисала слюна. Он промычал что-то и начал снимать с ног Филатова носки. Тот отдернул ноги и заорал, а если быть точным, то захрипел пересохшим ртом:

– Уберите психа!!!

С табуретки у двери встал санитар в белом, подошел к Филатову, отодвинув в сторону заплакавшего психа.

– С возвращеньицем на родную землю! А этого не бойся, Миша у нас смирный, глядишь, через недельку узнавать людей начнет... (Так, кстати, и получилось: дней десять спустя тот самый Миша плакал уже разумными слезами в объятиях свое старенькой матери, навещавшей его ежедневно.)

Юрий присел на кровати:

– Воды дайте...

Санитар налил в большую кружку воды из бака и принес Филатову. Жажда была так сильна, что он проглотил эту воду одним глотком. Полегчало.

– Куда это меня занесло?

– Ну-у, браток, как так можно палату номер шесть не узнать?