Золотой Крюк

— С удовольствием, — и Марина прошла к передней дверце, уже услужливо распахнутой Чеботаревым. Изящное женское колено мелькнуло из под полы панчо, увлекая на коврик в салоне ножку, обутую в теплый полусапожок на каблуке-шпильке.

Но наличие рядом миловидной спутницы не вывело Тщедушного из мрачного состояния духа. Даже если бы сейчас голая женщина села ему на колени, он бы все равно продолжал гадать в уме, во сколько ему обойдется прием дорогих, в прямом смысле слова, гостей. И вообще, хоть понять бы, чего ради они приперлись!

— В прошлый квартал мы получать около 3 миллиона прибыли в странах Балтии. Штоб Вы знать, наше ноу-хау просто чудо. Утилизация отработанных площадей, изувечение питона…

— Извлечение бетона, — Чеботарев не столько поправлял Витька, сколько стремился, чтобы Тщедушный понимал их беседу. Он был уверен, что молчаливый директор разворованного завода только вид делает, что внимательно следит за дорогой. И в самом деле, если бы Михаил Юрьевич мог двигать ушами, то давно сместил бы их на затылок.

— Ну да, бетона… С потомошней перепродажей для новых саводов — кениально! Мы получим хорошую прибыль — я правильно сказать последнее слово? — и будем ее долго мыть.

— Простите, что вмешиваюсь, — не выдержал Тщедушный. — Вы телеграмму прислали на имя моего начальника. Относительно вашего прошлого визита…

— Так мы уже приезжали, ваш савод нам очень нравился! Он такой поломатый — как раз для нашего бизнеса! Но мы не смочь найти вас, потому приписали на трест, Породъянскому.

— И вы хотите инвестировать миллион долларов в завод только потому, что он "поломатый"? Да у нас таких заводов по стране знаете, сколько?

— Видите ли, уважаемый… Как, вы сказали, вас зовут? — взяла инициативу на себя Марина. Ее голос был сладок и нежен. Наверное, такими голосами сирены завлекали в пучину морскую несчастных моряков. Михаил Юрьевич открыл было рот, чтобы ответить, но снова не успел. — Так вот, разработанное нашим научным центром ноу-хау — то есть технологическое открытие — заключается в переработке замороженных строительных объектов с целью получения высококачественного бетона. Для этого на месте, где находился объект, выстраивается специальный цех, который извлекает бетон, пакует его, затем продукция отправляется покупателям. Она в шесть раз дешевле, чем цемент, имеющийся сейчас в продаже. И в восемь раз крепче, что тоже немаловажно! В Таллинне мы, например, уже приступили к строительству моста, который соединит наш город с Хельсинки. А когда закончим, горнолыжный курорт организоваться будет. У нас уже все есть, даже снег. Только гору надо построить.

— Почему же вы не добываете цемент у себя в Таллине, а приехали к нам, в Москву, — не унимался подозрительный Тщедушный.

— Потому, что в Таллинне закончились поломатые объекты, — грустно признался "Витас". — Мы хотели снести кусошек старого корода, потому что он все рафно уже ошень старый, но власти нам не разрешили делать такое. Они эти… консервные люди.

— Консерваторы, — поправил Чеботарев. — Видите ли… Как вас, все-таки, зовут? Мы все время спрашиваем, а вы все никак не хотите представиться.

— Михаил Юрьевич Тщедушный.

— О мистер Шедуснас! Мы бутем рады принять вас на нашем горном ложном курорте, едва пошелаете! — продолжал буйствовать Витек. — Мы кончать стройку уже к июлю.

— Так вот, Михаил Юрьевич, наши гости вышли на этот завод при моем посредничестве, — продолжил Чеботарев. — Собственно, я им его и рекомендовал. Послал им на экспертизу пару кирпичей… Дела уже идут полным ходом, только вас найти никак не удавалось. Ну, оно понятно, вы же не сидите на своем рабочем месте, — он намеренно выделил голосом последнюю фразу. — И я подумал, что вы легко согласитесь на наше предложение, поскольку после осуществления этого проекта никто уже не будет знать, в каком состоянии он был ранее… Ни один контролер… Наоборот, сделаем вещь, полезную для государства, любая комиссия вам только спасибо скажет. Вы ведь понимаете, о чем я, Михаил Юрьевич?

— Кажется, да, — нехотя признался Тщедушный. Он знал, о чем недоговаривал Чеботарев — об огрызках стен вместо заводских помещений, торчащих из земли ржавых трубах и железяках, будто напоминании о внутренней структуре предприятия, и о станках, о которых и вовсе давно ничего не напоминало. И о том, что по всем документам завод числиться работающим, хотя и убыточным предприятием. В связи с этим проект предприимчивых эстонцев понемногу начинал Тщедушному нравиться. "Понятно, почему он меня искал — хотел еще взятку с меня содрать, чтобы привести их именно на мой завод. Хорошо, что не нашел", — порадовался Михаил Юрьевич.

— Надо еще Бородянского уговорить, — напомнил он. — Завод в его ведении.

— Мы приготовили технико-экономическое обоснование, все выглядит весьма наглядно. В остальном, я на это очень надеюсь, и вы посодействуете, не так ли? Думаю, он возражать не будет.

"Все-таки придется взятку давать", — понял Тщедушный, и снова расстроился.

— Зачем ему вас рожать? Такие деньги будут, или как это по-русски — папки? — радостно орал Витек.

— Бабки, — усмехнулся Чеботарев. — Заграница, — пояснил он Тщедушному, — как независимость получили, так говорить по нашему разучились, — и засмеялся.

Тем временем машина подъехала к отелю. Швейцар распахнул двери, они прошли в вестибюль. Причем, когда Чеботарев со слов Тщедушного узнал, что для гостей снят двойной номер, то снова стал нервничать.

— Да ты с ума сошел, что ли, ревнивым стал, как Отелло, — улучив момент, шепнул ему Витек. Тщедушный на правах хозяина шел впереди, рассказывая Марине про особенности московской жизни, та внимательно его слушала. — Ты думаешь, я за Мариной ухлестываю? Ни в жизнь, мы же друзья, как можно! Да и на ночь она домой ездить будет, зачем ей мамашу расстраивать, а утром возвращаться сюда.

— Тогда зачем номер на двоих?

— Могу я пожить в свое удовольствие? Платим все равно не мы. Может, я спать люблю с размахом, или у меня на женщин голод проснулся? Видал, какие стояли у входа, когда мы подъехали? Чем меня жизни учить, лучше отгони этого вот от регистрации — он же у меня сейчас паспорт требовать начнет.

Чеботарев кивнул, успокоенный. На жриц любви возле отеля он не обратил внимания, и не мудрено — все это время и даже во время разговора он смотрел только на Марину.

— Неплохо бы и перекусить с дороги, — заметил заодно Витек. Чеботарев усмехнулся в ответ и, подойдя к Тщедушному, шепнул ему на ухо:

— Гости ужинать хотят. Надо бы принять по-нашему, по-русски…

— По-русски — это на сколько? — жалобно поинтересовался Тщедушный.

— Долларов на пятьсот, я полагаю, не в закусочную же их вести. Вы бы пока съездили за деньгами, а я им устроиться помогу.

— Ладно, — согласился Михаил Юрьевич и ушел с видом человека, приговоренного к казни. Чеботарев повернулся к пышногрудой даме за стойкой и протянул паспорт Витька.

— Я не пойму, вы Витас или Виктор? — спросила строгая дама, вчитываясь то в паспорт, то в списки бронированных номеров.

— Видите ли, я этнический русский из Прибалтики. Вынужден скрывать настоящее имя в опасении гонений. Прошу вас, никому не говорите, — и Витек скорчил такую жалобную рожу, что сам чуть не прослезился над своей нелегкой судьбой, а чтобы закрепить впечатление, опустил поверх паспорта купюру в двадцать долларов. Строгая дама за стойкой сразу прониклась нелегкой судьбой интуриста.

— Здесь же московская прописка, — заметила, правда, она, и на паспорт моментально опустилась еще одна купюра.

— Ни в коем случае. Москва — это лишь маленькая деревушка под Таллинном, где я родился и вырос. Одноименные города, юридический казус. Там всего одна улица, потому и дом у меня номер 126, она очень длинная, эта улица, а светофор я вообще впервые увидел в вашем городе, когда мама впервые привезла меня сюда на ВДНХ на животноводческую ярмарку — объяснял Витек.

— Немного радостей было у вас в жизни, — посочувствовала дама, возвращая паспорт. — Вы тут походите вокруг, у нас музеи.

— Конечно! Разумеется! Я обожаю музеи даже больше, чем животноводческие ярмарки! — Витек был готов к продолжению разговора, потому что с каждым словом грудь дамы колыхалась, как красный стяг на первомайской демонстрации, но Чеботарев, забрав ключи, силой оторвал его от стойки и поволок к лифту.

На следующий день в нескольких газетах столицы появилось рекламное объявление следующего содержания:

"СЕГОДНЯ СТАТЬ БОГАТЫМ ОЧЕНЬ ЛЕГКО!

Акционерное общество "ЗОЛОТОЙ КРЮК" начинает прием денежных вкладов от населения под 360 % годовых от вложенной суммы. Выплаты дважды в месяц (15 % суммы за 2 недели оборота). Взносы сотрудников правоохранительных органов и государственных чиновников принимаются вне очереди.

Впервые в России акционерное общество "Золотой Крюк" представляет новую технологию из Прибалтики, которая является гарантом сохранности ваших денег. Технология опробована на стройках Чукотии и Монголии и способствовала буйному экономическому развитию этих стран. Технологию уже сегодня хотят приобрести компании США, Канады, Турции и Эквадора, но такую возможность первыми получат только граждане России, проживающие в Москве и Московской области (наличие прописки обязательно).

ДОВЕРЬТЕ НАМ ВАШИ ДЕНЬГИ — МЫ ЗНАЕМ, ЧТО С НИМИ ДЕЛАТЬ! И главное — вам не нужно будет трудиться, а только подсчитывать доход.

Так выглядит Великая Российская Мечта, которая теперь станет реальностью.

Сдавать деньги можно по адресу такому-то, с 10.00 до 19.00. Мы работаем без выходных".

— А ты не перегнул? — поинтересовался Чеботарев у Пашки, явно гордящегося своим творением, и положил газету на стол. — Кто это у нас хочет приобрести технологию?

— В таких делах чем больше врешь, тем крепче верят, — проявил житейскую мудрость пятнадцатилетний вундеркинд. — Я и в интернете нашу страничку уже разместил.

— Хорошо. Документы по нашему супербетону готовы?

— Вот! — Пашка продемонстрировал кипу бумаг Чеботареву. — Печати как живые, оригиналы через интернет вытаскивал, подписи почти дышат. Труднее всего было с визами на эстонском языке. Пришлось пропускать тексты через электронный переводчик, так что, может, не вполне грамотно вышло.

— Ничего, говорить и писать грамотно вышло из моды лет десять назад. Кто в нашем тресте знает эстонский? Нет таких. Что у нас с программой по международным платежам?

— Пока в работе.

— Объясни нашей новой сотруднице, в чем будет заключаться ее работа, — Чеботарев кивнул на молоденькую девушку, с сегодняшнего утра приступившую к обязанностям секретаря и кассира одновременно. В другой комнате скучал старичок бухгалтер. — Главное, предупреди: за первый месяц взносов больше, чем на 100 тысяч долларов чтобы не принимала. И если будет видеть малообеспеченных, детей или трудяг каких-нибудь, чтобы под любым предлогом отказывалась деньги принимать, ясно? Не хватало только, чтобы безвинные люди под нашу аферу стали квартиры закладывать.

— Легче легкого, — пообещал Пашка. — Я думаю, народ уже к вечеру начнет звонить и приходить, как только рекламу прочтет. Сейчас же ей все растолкую.

— И не вздумай к ней клеиться. У нас тут работа, а не клуб. А то я смотрю, секретаршу ты подобрал что надо, ноги от ушей растут.

— Зато какие уши, правда! — заулыбался Пашка. — Да нет, вы не беспокойтесь, Сергей Степанович. У меня пока на девиц времени не хватает. Надо новые солюшены в интернете поискать, это тоже интересно.

"Странный народ эти компьютерщики" — подумал Чеботарев. Впрочем, сейчас такая заинтересованность в работе со стороны Пашки его вполне устраивала.

— Ладно, я в отель, заберу нашего Витаса и Марину. Еще надо насчет охраны офиса подумать. А то здесь деньги будут немалые, еще вломится кто…

— А пока вы думать будете, я могу сигнализацию смастерить, — предложил Пашка.

— Флаг тебе в руки, дерзай. Я пошел.

Когда Чеботарев приехал в "Россию", Марины там еще не было, хотя еще вчера они условились встретиться в полдень, а Сергей Степанович и сам опоздал почти на час. Проснулся он с трудом: голова приятно шумела после вчерашнего ужина, затянувшегося до ночи.

За ужином для начала они дружными посулами и "во славу начинания" напоили Тщедушного, поскольку все боялись, что у Витаса после некоторой дозы возлияний пропадет эстонский акцент, и их маскировка раскроется. Но оказалось, что акцент у того по мере принятия спиртного только усиливается. Тщедушный заказывал вперемешку шашлыки, пельмени и салаты, и вообще стол ломился от яств. На сцене ресторана в этот момент шло полуэротическое танцевальное-шоу, и под конец стало мало понятно, от чего сильнее захмелел директор эксзавода — от вкуса водки под красную икорку или вида женских ножек в красных чулках. Оплатив ужин еще в середине ужина, Тщедушный предупредил официанта, что все лишнее он может оставить себе на чай, поднял тост за процветание почему-то рижско-таллиннской дружбы, потребовал от того же официанта, чтобы одну из танцовщиц доставили ему в номер, хотя никакого номера в этой гостинице у него не было. Совершив все эти общественно полезные деяния, Михаил Юрьевич хрюкнул на прощание и по весьма сложной траектории пошел к выходу из ресторана.

Друзья подняли еще один тост за то, чтобы Тщедушный благополучно добрался до дома, причем желательно до собственного, и договорились больше сегодня о работе не говорить. Навеселились вволю, потом Чеботарев и Марина доехали до дома и разошлись по квартирам, правда, Сергей Степанович пытался вновь купить девушке цветы, но та отговорила его от перспективы кружить в поисках букета по ночным улицам.

Витек же спать совершенно не хотел. Он решил познакомиться с кем-нибудь из танцовщиц, подошел к сцене и попробовал соблазнить их рассказами о залежах бетона, которые обнаружил в Таллинне. Потом он выслушал обещание, что если он, мудак и козел, не отойдет подальше сцены, то его самого в бетон закопают. Не отчаиваясь, он спустился вниз, прихватив с собой со стола несколько кусков осетрины. Но и в лобби его ждало разочарование — в регистратуре уже было пусто, смена пышногрудой регистраторши закончилась. Пришлось идти в поисках любовных утех на улицу. Здесь он без особых проблем сторговался с какой-то проституткой, как джентльмен уплатил ей пятьдесят долларов вперед, и правильно сделал, потому что заснул на полпути к собственному номеру. Женщина оказалась человеком добрым, доволокла Витька до номера, сама открыла дверь и уложила его бесчувственное тело, не раздевая, на широкую постель. Огляделась, но воровать в почти необжитом номере было нечего, разве что полотенце, которых у нее и так было пруд пруди, после чего ушла очень довольная.

Итак, к приезду Чеботарева Марины в номере Витька еще не было, зато Тщедушный уже был. Они с Витьком запивали соком остывшую осетрину, и Витек продолжал впаривать Михаилу Юрьевичу байки про строящийся у них в Таллинне горнолыжный курорт. Тщедушный обрадовался приходу Чеботарева, и, отведя его в сторону, спросил:

— Как вчерашний вечер? Я, признаться, не все помню… Гости довольны?

— О, да, будьте уверены. Все было организовано на высшем уровне. А когда вы сказали, что с завтрашнего — то есть уже сегодняшнего дня — начнете готовить завод к переработке, и просто пришли в восторг.

— Я так сказал? — испугался Тщедушный, — нет, понимаете, нужно ведь согласие Бородянского. Я не мог такого сказать.

— А это что тогда такое? — и Чеботарев ткнул под нос директору бумажку за его пьяно-размашистой подписью. — Да вы забыли, наверное…

— И то правда, забыл… А где Марина?… Не помню ее отчества.

— Нишего, девушка такой молодец, можно без отечества. — встрял Витек. — Она, насколько я понимать, отправляться на завод. Мы скоро будем рыть там котлован под наш оборудований.

Тщедушный поежился. События разворачивались быстрее, чем ему хотелось бы.

— Давайте договоримся так, — предложил Чеботарев, — сейчас вы идите по своим делам, а мы своими займемся. А завтра, часам, например, к пяти встретимся прямо у Бородянского. Там мы продемонстрируем все преимущества нашей технологии, так сказать, визуально. А вы пока вкратце обрисуйте ему, что и как. Договорились.

Тщедушный не возражал. Он и сам хотел побыстрее посоветоваться с начальником. Когда он ушел, Витек, покончив с осетриной, вдруг спросил Чеботарева:

— Слушай, я тут подумать… А что, если мы, когда наказать твоих врагов сделаем, и вправду в Таллинне лыжный курорт сделаем?

— Чего, чего?

— А что, трудность нет. У нас ведь такая ноу-хау, и бетон очень дешевый, даже если считать с доставкой из Москвы по железнодорожному полотну.

Вместо ответа Чеботарев прошел к холодильнику, извлек из него бутылочку пива и протянул Витьку.

— На вот, похмеляйся. А то так в образ войдешь, что потом тебя в психушку помещать придется.

Витек послушно отхлебнул из горлышка, откинулся на спинку кресла и застыл с закрытыми глазами. В это время в комнату вошла Марина.

— Что с ним? — испуганно спросила она у Сергея Степановича. Тот только рукой махнул.

— Медитирует. Настраивается на волну. Как вы себя чувствуете?

— Неплохо. Вообще любой женщине такой дебош время от времени идет на пользу — мы же все ведьмы, как известно, — она засмеялась, чем вывела Витька из полузабытья.

— Полегчало? — спросил Чеботарев. — Русский язык вспомнил?

— Не буду больше пить, — пообещал Витек. Потом решил поправиться: — Но и меньше не буду…

За выторгованный у Тщедушного день до ключевой встречи в тресте предстояло сделать несколько вещей. Во-первых, заводскую территорию обнесли жестяными листами, на которых Палыч по изготовленному на плоттере трафарету многократно нарисовал логотип АО "Золотой Крюк". Фирменный знак действительно напоминал крюк строительного крана с наколотыми на его острие купюрами. Территория у завода была немалой, подрядившиеся халтурщики трудились, вбивая сваи и приколачивая к ним жесть, не покладая рук, потому что стоило им остановиться на перекур, как вжившийся в роль прораба Палыч начинал орать, как фазендейро на негров.

— Может, вам еще кефирчику подать? — накидывался он на рабочих, как коршун на добычу. — А это кто сваю так вбил? Она же на честном слове держится, от малейшего ветра свалиться может!

— Это же времянка, Палыч, — уговаривали его халтурщики, — что ж нам, под каждый столб скважину бурить? Ты сам говорил, что закончить надо быстрее.

— Быстрее, но не в ущерб качеству. Если уж взялись делать, то делайте хорошо. А за каждую покосившуюся сваю буду вычитать из оплаты по бутылке.

Рабочих Витек выкупил на соседней стройке у прораба за 200 долларов. Там же арендовал кран и экскаватор. Прорабу они все равно были пока без надобности: стройматериалы сюда привозили аккурат с таким интервалом, чтобы, скажем, привезенную заранее партию кубиков он успел продать налево до того, как привезут очередную партию цемента. Так что совсем без работы герои труда не сидели, а жилой дом, обещанный партией трудовому народу к 2000 году, никак не хотел расти выше фундамента.

Довольный Витек пригнал на заводскую территорию строительную технику, познакомил людей с новым бригадиром — Палычем, и объяснил несложные задачи:

— Ты, значит, землю рыть будешь, — сказал он экскаваторщику. — А ты подцепи вон тот цилиндр от асфальтоукладчика на крюк и таскай туда сюда, понятно?

— Долго копать? — поинтересовался экскаваторщик.

— Пока нефть не хлынет. Остальные территорию забором обнесут. Только быстро. Палыч все покажет. Он и зарплату давать будет.

— Думаешь, они справятся? — Палыч скептически осмотрел новую бригаду.

— Куда они денутся… А ты проследи. Да, раздобудь еще жесть, краску, вот тебе трафарет, нарисуй картинки на заборе. Да, если кто посторонний вопросы будет задавать, объяснишь так:.. — он нашептал Палычу немного в ухо, потом сунул трафарет в руку Палыча и умчался в неизвестном направлении.

Старик постоял в раздумьях, вертя в руках бумажку с прорезями. Военная выучка приучила его делать многие вещи, не спрашивая цели их конечного назначения. Но в армии он в последний раз был лет сорок назад! Так что понять, что задумал его приятель, ему все же хотелось.

— Слушай, командир, а на фига это все надо? — вывел его из раздумий неугомонный экскаваторщик.

— Много будешь знать — состариться не успеешь, — заметил Палыч, пытаясь не уронить престиж начальника, — ты знай, выполняй, что велено. Ну, чего встали, как на митинге? За работу!..

Рабочие ворчали, но работу делали. Когда ближе к вечеру на объект заглянул перепуганный разговорами с Чеботаревым Тщедушный, то вместо пустыря увидел частично обнесенный блестящим забором завод, услышал жужжание техники за забором и движущую стрелу крана. Палыч к тому времени все же позволил халтурщикам передохнуть от установки забора, потому что и сам притомился рисовать картинки через трафарет. Теперь он неторопливо, но неотвратимо выигрывал у рабочих в домино обещанный им гонорар.

— Гляди, хмырь какой-то, — один из рабочих указал Палычу на человека, заглядевшегося на кран, как кролик на удава. Палыч признал своего директора и подошел к нему.

— Что здесь происходит? — тихим голосом спросил Тщедушный.

— Прибалты работают, — сообщил Палыч, согласно инструкциям Витька. — Внутрь вала будут камни собирать, а потом надо долго махать ими в воздухе краном. Это у них изобретение такое.

— Кто им разрешил?

— Они сказали, будто вы и разрешили. Вообще, Михаил Юрьевич, как вы думаете, что может получиться из камней, если трясти ими в воздухе?

— Бетон, наверное… — машинально ответил Тщедушный.

— Правда? Я сам думаю, что в лучшем случае они только кран поломают…

— Да что ты понимаешь, умник, — рассердился Тщедушный. — По-твоему, они миллион долларов тратят, чтобы кран поломать. Это же ноу хау!

— Ноу так ноу, — пожал плечами Палыч, а сам задумался: откуда у Витька миллион? Но промолчал.

Бородянский, к которому на голову свалился возбужденный Михаил Юрьевич, из его сумбурных объяснений понял только одно: мимо него хотят пронести большие деньги. Мутил ли воду Тщедушный, или сами прибалты еще не разобрались в тонкостях московской деловой дипломатии, он не знал, да его это и не особо интересовало. Он решил дождаться пяти часов, чтобы встретиться с представителями дружественной республики лицом к лицу.

В половине пятого из офиса ООО "Золотой Крюк" вышли трое. Мужчина лет сорока в дорогом кашемировом пальто занимал центр диспозиции. Другой, в дутой куртке, нес портфель с бумагами справа от него, и чтобы узнать в нем вчерашнего забулдыгу, перебивавшегося случайными заработками по водяной части, пришлось бы немало потрудиться. Под левую руку Чеботарева поддерживала юная темнокудрая красавица, которой солнцезащитные очки придавали вид хищницы, вышедшей на охоту. Впрочем, именно так Марина сейчас себя и чувствовала. Четвертый, самый юный член банды остался за своим компьютером в офисе по причине молодости лет.

Они на минуту остановились, Чеботарев глянул на часы, потом обвел глазами своих спутников. Витек тем временем уже тормозил попутное такси.

— Ну, с Богом, — пожелал он всем, и почувствовал, что Марина сильней сжала его локоть. Они погрузились в арендованный загодя лимузин и отправились в трест.

Бородянский, которому Тщедушный успел скомкано и перепугано передать цель приезда прибалтов, воодушевился идеей внедрения ноу-хау по производству дешевого цемента куда меньше, чем директор завода. Дотационные деньги-то по прежнему перекочевывали им в карман. Если Тщедушный при этом нес полную ответственность, ибо продолжал расписываться в получении всех сумм, в липовых накладных на материалы и договорах на обслуживание, то начальнику треста в случае провала грозила только административная ответственность. Грозы на горизонте видно не было, так что пока особых причин лишаться такой кормушки он не видел.

Бородянский ожидал увидеть в своем кабинете кого угодно, но только не Чеботарева. На лицо старого номенклатурного волка накатило облачко, когда гости рассаживались. Сергей Степанович держался уверенно, а Бородянскому было не по себе: он привык видеть Чеботарева услужливым подчиненным, а не партнером в каких-либо делах. Он не знал, что и спокойствие Сергея Степановича тоже было в какой-то мере напускным. Вообще за столом совершенно естественно держалась только Марина. Чаботарев представил своих спутников.

— Интересная у вас фамилия… Не эстонская…

— Да кто их, немцев этих, разберет, — попытался отшутиться Бородянский, но лишь на поролся на строгий взгляд экс-шефа.

— Баскетболом не увлекаетесь? — поинтересовался Бородянский у Витька. Тот отрицательно затряс головой.

— С детства ненавижу.

— Ну и ладно. Я вижу, у вас грамотный консультант, — Бородянский покосился на Чеботарева и добавил, примешав к голосу порцию яда. — Рад видеть, Сергей Степанович, что вы снова встали на ноги.

— Спасибо на добром слове, — ответил с теми же интонациями Чеботарев.

— Итак — что же мы здесь имеем?

"Скорее, кого имеем", — подумал Чеботарев, но сам лишь молча передал папку с бумагами. Бородянский бегло пробежал тексты сертификатов, авторских свидетельств, лицензий, вернул все назад и спросил:

— Ну и что?

— То есть, не понял… — смешался Чеботарев. — Мы бы хотели получить разрешение вашего треста на утилизацию завода. В этом случае деньги будут перечислены, и мы приступим…

— Какие деньги?

— На утилизацию. Требуется построить на месте бывшего завода несколько цехов со спецоборудованием.

— А кто вам сказал, что завод бывший?

— Полноте, Лев Семенович, — Чеботарев только руками развел, — там уже даже стен не осталось!

— Правда? У меня нет такой информации, — лик Бородянского был совершенно непроницаем. — По моим данным, завод функционирует и складирует продукцию, а кое-что даже направляет заказчикам. Не так ли, Михаил Юрьевич.

— Так… — Тщедушный сидел белый, как снег.

— Ну, вот видите…

— Мы подготовили технико-экономическое обоснование проекта, которое позволяет получить прибыль большую, чем даже если завод на самом деле работает и продает продукцию без остатка, — попробовала применить свои чары Марина. Но Бородянский оставался глух и слеп к испускаемым ею флюидам.

— Хорошо. Оставьте ТЭО. Я почитаю.

Повисла пауза. Никто не ожидал, что разговор будет таким коротким. Потом Сергей Степанович робко, совсем, как в прежние времена, спросил:

— А когда можно будет получить ответ?

— Оставьте телефон. Вам сообщат, — холодно ответил начальник треста.

Вечером Бородянский поделился дома о своих нынешних визиторах с Еленой. Он резонно думал, что ей будет небезинтересно узнать, чем занимается ее бывший муж.

— Говоришь, с прибалтами пришел? — удивилась Елена.

— Ну да, с эстонцами, еще девица с ними. Высокая, видная такая. Глазки мне строила, — прихвастнул он.

— Девица? С ним крутилась одна, когда он в опере был. Блондиночка в платьице из секонд-хэнда…

— Ну, во первых, это брюнетка. Во вторых, из Таллинна. В третьих, костюмчик на ней был — будь здоров, я разбираюсь в таких вещах, ты же знаешь. Так что это не она.

— И все равно, гнал бы ты этого Чеботарева. У него что, хватает наглости просить у тебя денег после того, что он сделал с твоей дочерью?

— Да он не денег просит, а разрешение на проведение работ. Заводик, который его прибалты присмотрели, к моему тресту относится.

— Вот и гони его взашей! Пусть сам убирается в прибалтику!

— Кажется, это не он тебя бросил, а ты его… — напомнил Бородянский, но увидев, что дочь собирается закатить истерику, сразу проявил готовность сдаться: только скандала после трудового дня ему недоставало.

— Он меня обокрал, погоди, и тебя кинет, — начала, судя по всему, длинную тираду Елена, — а я то смотрю на него в опере — приодетый весь такой, девочку себе завел, мерзавец! Я ему всю душу отдала, а он и в ус теперь не дует! Нашел себе придурков за бугром, теперь на их денежки снова голову поднять хочет? Дудки!..

Бородянский почувствовал, что у него начинает болеть голова, и оборвал дочь на полуслове:

— Кончай верещать! Не собираюсь я давать ему своего согласия, успокойся.

— Я ему покажу прибалтов, он у меня еще милостыню просить будет, — продолжала шипеть, как рассерженная кобра, Елена. Бородянский знал нрав дочери, понял, что разогревать ужин ему теперь некому — у Елены настроение явно не то, еще отравит по ошибке, а домработницу он всегда предупреждал, чтобы уходила до его возвращения — не терпел посторонних в момент вечернего отдыха. Он бы и дочь сплавил, благо у нее была вторая квартира, но пока молчал, стремясь, чтобы ее душевная травма скорей затянулась. "Похоже, ждать этого придется долго", — подумал Бородянский, до слуха которого по прежнему доносился голос Елены — она уже делилась по телефону с кем-то из подруг своими новыми впечатлениями о мерзавце-муже.

Он мысленно обругал сам себя за длинный язык, переоделся и прошел в кухню. В кармане пиджака осталась визитка, оставленная ему Мариной под занавес встречи. А тон, которым она сказала "с нетерпением буду ждать вашего решения"! Ее явно интересовало не только решение о судьбе их проекта.

Бородянский на своем веку повидал немало, и тот факт, что в компании новоявленных бизнесменов оказалась юная, видимо, не очень смыслящая в делах, но зато весьма привлекательная дама, его не удивлял. Так делали часто. "Если они думают, что меня можно провести на такой мякине, то они идиоты, — рассудил Бородянский. Он таких цыпочек при желании мог купить себе вагон и маленькую тележку, еще и прибалтам подарить. И это — не считая почти официальной любовницы, которая у него, как у всякого уважающего себя крупного московского коммерсанта, была давно — надо же было с кем-то показываться на официальных и полуофициальных приемах и тусовках! Хотя, впрочем…

"Что я теряю, если мой отказ передам через нее? — рассудил Бородянский. — Хотят меня поймать, а попадутся сами: я сначала девицу трахну, а потом скажу, что проект не подходит".

Настроение его стало получше, и он в гордом одиночестве уселся за кухонный стол — ужинать.

Примерно в то же время акционеры компании "Золотой Крюк" сидели в кабинете Витька в офисе и пили пакетиковый кофе. Настроение у них было ничуть не лучших, чем в квартире Бородянских. Сотрудники уже разошлись, только Пашку было не оторвать от компьютера.

— Обломчик вышел, — признал нехотя Витек. — Не согласится он. По роже видно было.

— Это из-за меня, — покаялся Чеботарев. — Я ведь на его дочери женат был. Как она меня бросила, он меня и уволил. Не надо было мне к нему идти. Ну кто мог подумать, что он меня ненавидит сильнее, чем любит деньги!

— Он бы все равно узнал, что вы в деле. Ни Виктор, ни я разобраться в тонкостях ТЭО не сможем, — успокоила его Марина. Сергей Степанович улыбкой поблагодарил ее за поддержку, Витек со стороны поглядел на эту пастораль и плюнул с досады.

— Что теперь делать будем?

— Не все еще потеряно, — заверила Марина. — Если Бородянский клюнул на мою приманку, завтра он постарается увидеться со мной тет-а-тет.

— Я категорически против, — сказал Чеботарев, — это же мерзавец, он может начать приставать.

— На это и весь расчет.

— Лучше я заранее набью ему морду.

— Да он же ревнует, Марина, ты не понимаешь, что ли? — вмешался и Витек. — ты лучше не говори при нем такие вещи, а то он инфаркт схватит, и пропустит все самое интересное.

— Между прочим, я могу не только Бородянскому синяков понарисовать, — предупредил Витька побагровевший от смущения и возмущения Сергей Степанович. Тот сделал вид, что испугался, и спрятал лицо руками.

— Мальчики, не ссорьтесь, — сказала Марина. — давайте лучше узнаем, как обстоят дела с деньгами.

Вызвали Пашку, который отчитался: взносов пока немного, тысяч на пятнадцать долларов. Зато проблемы уже появились.

— Ну, во первых, выполнить требование Сергея Степановича о невзимании средств с малообеспеченных слоев населения практически невозможно, — пояснял Пашка. — Поскольку эти самые слои в первую очередь сбережения и несут, а орут при этом так, что хоть святых из офиса выноси. Правда, у нас здесь святых нет, но все равно неприятно. Но мы, как и было велено, принимали не более тысячи с человека, пока не пришла одна бабулька… Я сначала подумал — бомж дверью ошибся, когда мусорку искал. Но оказалось, что дама принесла восемь тысяч долларов, и когда я заикнулся о том, что принять могу только тысячу, она пообещала, что будет жаловаться в нашу профсоюзную организацию. У нас, кстати, в фирме есть профсоюз?

— Нет.

— Надо создать. Так я продолжу… Короче, бабульку уполномочил ее сынишка, который владеет профилакторием и сам с работы выбраться не имеет времени. Так что деньги мы приняли.

— Надеюсь, вы записываете все паспортные данные, сведения о жилье в том числе?

— Мы ничего не записываем, мы все заносим в компьютер. Да, приходил еще один умник, принес какие-то непонятные картинки, нарисованные, кажется, фломастером на обоях, и утверждал, что это австралийские доллары старого образца. Пришлось вытащить из интернета фотографии настоящих австралийских денег и продемонстрировать. Когда он ушел, несолоно хлебавши, я составил его фоторобот: вдруг он снова появится, будет псевдокитайские юани нам сбагривать, так что имейте в виду…

Пашку поблагодарили за добросовестную службу и прогнали домой. Когда они и сами уже хотели уходить, в дверь позвонили.

— Кто там? — поинтересовался в селектор Витек.

— Это я, Тщедушный Михаил Юрьевич, — произнес человек за дверью. — А я боялся, что уже не застану вас…

Тщедушного впустили. Михаил Юрьевич, несмотря на стоявшую на улице теплую погоду, трясся, как лист, и по прежнему был бледен, как смерть, попробовавшая на вкус советскую карамельку. Марина налила ему кофе, и он с жадностью схватил чашку.

— Бородянский настроен весьма решительно, — доверительно сообщил он, предварительно убедившись, что в офисе больше никого нет.

— Мы заметили.

— Ему на меня наплевать, — жалобно сказал Тщедушный. — Ему бы только деньги тянуть. Но вы не думайте, я всеми фибрами души за ваше начинание. Я-то заметил, у вас и реклама уже вышла… Что ж теперь будет, если проект не одобрят? Люди деньги вложили, они шуметь начнут…

Марина и Витек переглянулись, зато Чеботарев догадался: директор пуще Бородянского боится, что их вкладчики из-за провала проекта лишатся инвестированных средств и начнут требовать их обратно, как уже бывало. Такой скандал наверняка привлечет внимание прессы, и тогда всплывет и факт отсутствия в Москве руководимого им завода.

— Да мы уже тысяч на триста оборудования купили, оно сейчас из Финляндии к нам направляется, — вздохнул Чеботарев, а Марина и Витек вновь обменялись непонимающими взглядами. — Придется возвращать, наверное. Но мы этого так не оставим. Для господина Витаса Жальгириса 300 тысяч — деньги небольшие. Но тут важен принцип!

— Вашен, ошень вашен, — подтвердил господин Витас, — Наш престиж подорван вашим недолгоглядством. Окончательно. Мы будем прессную конференцию звать.

— Подождите пока, — взмолился Тщедушный. И надо же было ему брякнуть на том ужине, что на заводе уже можно начинать работы! Да еще подписать договор! Напился так, что сам этого не помнит. Он вообще зарекся на будущее пить с малознакомыми людьми, в особенности приезжающими из-за рубежа. — Вы пока работайте, пусть все идет, а потом Бородянского можно будет перед фактом поставить: нет, дескать, уже завода! Переработали весь! И ему ничего не останется, как только согласиться на ваш проект. Не будет же он строить завод заново?

— А вы заодно и заводик спишете, — закивал Чеботарев. — Хитро придумано, нечего сказать. К тому же у вас там наверное по документам проходит, что на складе гора продукции готовой покупателей ждет.

— Может, вы и ее на бетон переработаете? — робко спросил Тщедушный, — если конечно технология позволяет.

— Технологию ведь и доработать можно… При наличии определенных средств, — задумался Чеботарев.

— Так давайте дорабатывать! — воодушевился Тщедушный, — а много денег надо?

— Сто тысяч, — в один голос произнесли Чеботарев и Марина. Сдиссонировал только Витек, который в тот же момент выкрикнул:

— Триста тысяч!

— Так я не понял, сто или триста? — осторожно спросил Тщедушный.

— Начнем со ста, — побоялся спугнуть клиента Сергей Степанович. — Если вдруг не уложимся — скажем.

Тщедушный вздохнул. Сто тысяч — это было почти все, что он успел приварить к зарплате за время своей работы директором. Львиную долю, как уже было сказано, забирал Бородянский. Но события принимали дурной оборот, и лучше было не жадничать. Нет, правда все равно оставались машина, небедная обстановка и какая-никакая дачка, так что грех жаловаться…

— Деньги переведут завтра же, — пообещал Тщедушный, — или, если хотите наличными?

Витек кивнул. Он хотел наличными.

— Один есть, — щелкнула пальцами Марина, когда Михаил Юрьевич исчез из их офиса.

На какое-то время в работе "Золотого Крюка" не происходило ничего необычного. На территории завода экскаваторщик продолжал рыть ковшом землю, крановщик болтал над землей полуржавым цилиндром, Палыч смотрел на этот индустриальный пейзаж и ворчал на шум, который стихал только к ночи. Граждане исправно несли деньги в офис фирмы, получали в обмен сертификаты, размножаемые Пашкой на ксероксе. Сумма взносов скоро приблизилась к миллиону. Из взносов новых клиентов выплачивались проценты тем, кто сдал средства ранее, некоторые предпочитали оставлять и проценты тоже.

Марина не расставалась с сотовым телефоном ни на секунду, ожидая звонка Бородянского. Других телефонов во время посещения они ему попросту не оставили. Но он не звонил ни к ней, ни в офис "Золотого Крюка". Он и в самом деле не был легкой добычей для корыстных соблазнительниц. Он был не прочь провести переговоры с Мариной, причем с глазу на глаз, и желательно лежа. Но спокойно ждал, появится она сама или нет. Если появится — его победа будет куда слаще.

Телефон Марины молчал неделю. Чеботарев между тем нервничал тем сильнее, чем солиднее становился их банковский счет. Однажды, просмотрев бумаги, он сказал:

— Все. Рубикон перейден.

— Что это значит? — потребовали уточнений его компаньоны.

— То, что мы прошли предел суммы, подстрахованной нашим личным капиталом, плюс взносом Тщедушного. Теперь, если мы решим закрыться, нам придется выбирать — возвращать взносы простым людям, которых жалко, или всевозможным крутым, которых попросту страшно обманывать.

— А много у нас крутых клиентов?

— Немало, — подтвердил Пашка. — Вот, например, на днях заглянул один авторитет, принес сто кусков, сказал, что это так, для разбега и проверки нашей дееспособности. Если ему денег не вернуть, он нас самих на куски расчленит.

— Так не надо было брать!

— Ага, легко сказать. С ним еще двое братков зашли, таких, знаете ли, помесь носорога с холодильником. Таким ребятам лучше "нет" не говорить, а то можно не успеть слово закончить.

— Приплыли, — подпал под общее гнетущее настроение и Витек, — А может, все-таки на Гавайи махнем?.. ну, нет, и ладно. Пойду завтра с Палычем прощаться.

Но Марина не собиралась сдаваться так легко.

На следующий день после сообщения секретарши Бородянский мог праздновать победу: в его приемной сидела темноволосая красавица. Он пригласил ее в кабинет. Он знал, что она предложит ему обсудить их проблемы в одиночестве, и пытался угадать, как девушка будет выводить его на мысль пригласить ее в какой-нибудь уютный ресторан. Случилось немного иначе.

— Пригласите меня в ресторан, — почти потребовала она.

"Привыкла брать быка за рога", — подумал Бородянский, — "Ну что же, ладно…" Он чувствовал себя котом, играющим с мышью, которой уже некуда было деваться. Но мышь сама была заманить кота поближе к своим товарищам, чтобы те вышибли из него дух. Игроки в человеческие инстинкты разыгрывали интересную партию. Один был более опытен, зато другой — зол и агрессивен.

Рестораны он обычно выбирал на свой вкус — немноголюдные, дорогие, с отдельными кабинетами и спокойной музыкой. Они сидели за столиком и ждали, когда официант принесет заказанные блюда. Говорили о чем-то незначительном.

— Хотите потанцевать? — предложил Лев Семенович. Девушка кивнула.

Медленно покачиваясь под живое звучание скрипок и рояля, они молчали. Бородянский вдыхал запах ее духов, постепенно возбуждаясь от близости. Девушка молчала. Ее внутреннее внимание было сосредоточено на его руке, обнимающей ее талию. Она ждала момента, в который ладонь должна была скользнуть с талии ниже. Такое, наконец, произошло. Марина чуть отстранилась от партнера, поправила его руку и сказала:

— Не надо.

— Почему же, Мариночка, — искренне спросил Лев Семенович, — когда вы предложили посидеть в ресторане, я подумал, что немного импонирую вам.

— Так и есть. А хотите, я признаюсь, что меня привлекло в вас?

— Я уже заинтригован. Неужели вы скажете про глаза? Хотя, в моем возрасте странно надеяться, что юная девушка начнет расхваливать бицепсы и трицепсы.

— Настоящего мужчину — я имею в виду, мужчину с большой буквы, а не просто самца, научившегося носить брюки — отличают не мышцы. Меня привлекла ваша проницательность. — Марина подняла на него безупречно честные глаза. — Удивлены?

— Признаться, да…

— Не скромничайте, — Марина снова прижалась плотней к своему спутнику, чтобы ее губы оказались почти возле его уха. — Вы ведь не случайно проигнорировали наш проект, верно?

Музыка смокла, и они вернулись к столу, который уже был накрыт. Официант налил обоим вина и удалился.

— Я говорила о проекте. Вы могли попытаться заполучить меня в качестве платы за его утверждение — но вы этого не сделали.

— Мне странно вас слушать, Марина.

— Да бросьте, — девушка подцепила на вилку кусок бифштекса и отправила его в рот. — Я не хочу говорить с таким человеком, как вы, околичностями. Вы нормальный мужчина, я, вроде, не уродина. Признайтесь, что раздевали меня глазами сегодня, когда я зашла в ваш кабинет. Признавайтесь немедленно, не то обижусь, — она с шутливой угрозой помахала ему вилкой, не давая выразить напускное возмущение. Бородянскому не осталось ничего, кроме как заулыбаться.

— Ну, кончено, я тебя захотел. Что здесь странного?

— Ничего. Потому и говорю, что ценю твою проницательность, — Марина приняла манеру разговора Бородянского, ей казалось, что это их более сблизит, чего она и добивалась. — Ты отклонил проект, потому что… Знаешь, что я люблю больше мужчин?

— Неужели женщин? — рассмеялся Бородянский, но Марина только положила руку на его ладонь.

— Деньги, — совершенно серьезно сказала она. — Деньги, которые и ты, насколько я поняла, любишь больше, чем любую женщину. То есть нет, я некорректно выразилась — нет такой женщины, которая бы заставила тебя принять неправильное решение в бизнесе. Так?

Лесть попала точно в цель. Бородянский откинулся на своем стуле, прикрыл глаза, смакуя вино.

— Да, это так, — самодовольно сказал он. — Стреляного воробья на мякине не проведешь.

— Поэтому ты мне и понравился, — сказала Марина. — Признайся, Лев… Можно мне так тебя называть? Кстати, это хорошо, когда имя подходит к характеру. Так скажи, когда ты почувствовал подвох.

— Почти сразу, — сказал Бородянский, внимательно глядя на девушку. Он ждал, когда она расскажет ему о подвохе, который он, по ее мнению, почувствовал.

Марина кивнула, продолжая расправляться с бифштексом. Взгляд Бородянского скользнул по ее лифу, но он сделал над собой усилие, чтобы не отвлекаться.

— Молодец, — одобрила она. — Я говорила им, когда составляли ТЭО — пишите реальные цифры. Но этот Чеботарев сбил Витаса с панталыку. Дескать, этот Бородянский и лопух, и в специальности своей ничего не смыслит…

— Он так сказал? — рассердился Бородянский.

— Ну да. Еще сказал, что у тебя воняет изо рта, что ты — финансовый импотент, а еще — гнойный прыщ, который считает себя вулканом, — с наслаждением высказалась Марина, на несколько секунд позволив собственным чувствам выплеснуться наружу.

— Ах он сволочь, — выдохнул Бородянский, — я его из грязи поднял, а он… Неблагодарная дрянь, он еще узнает, с кем имеет дело!

— Да ладно, я просто так рассказала, — попыталась урезонить его Марина, удостоверившись, что цель достигнута. — разве стоит о нем говорить? Поговорим лучше о нас.

— Поговорим, — согласился Бородянский, — но у меня вопрос: чего это ты, красавица, решила сдать мне своего компаньона?

— Начнем с того, что он мне не компаньон, — сообщила девушка. — Мой компаньон — Витас, вот он на самом деле крутыми делами ворочает. И ноу-хау его на самом деле работает. Только при этом оно дает не 100-процентную рентабельность.

— Да, это и в самом деле чересчур много. Я и сам понял, когда читал ТЭО.

— Четыреста процентов, — Марина сделала вид, что не слышала последних слов. — Для того Бородянский и занизил цифры в смете, чтобы не делиться с тобой. Ведь деньги по смете поступают на счет треста. Если бы ты ее утвердил, трест получил бы примерно вдвое меньше, чем следовало, а разницу захапал бы Чеботарев, понимаешь? Высокая рентабельность проекта позволяет ему это сделать. Но ты молодец, честное слово. Ах, да, ты спрашивал, чего я тут с тобой откровенничаю? Все очень просто. Когда Чеботарев увидел, что его план летит в тартарары, он начал склонять меня на то, чтобы переспать с тобой. Думал, ты на это купишься, — Марина подцепила галстук Бородянского и повертела между пальцами его кончиком. — Но мне не нравятся мужчины, которые идут к своей цели через дверь между женскими ногами… Извини, что так грубо выражаюсь…

— Ничего, — махнул рукой Бородянский, — мне доводилось слышать словечки и покрепче.

— И что еще обидно — что мне от прибыли Чеботарева ничего бы не досталось. Ни-че-го. Поэтому я хочу договориться с тобой, Лева… Давай вместе поимеем этого мерзавца и приберем его деньги к рукам?

— Можно, — задумчиво сказал Бородянский, которому злость на бывшего сотрудника после слов Марины до сих пор давила горло, — а как мы это сделаем?

— Проще простого. Ты дашь согласие на проект, только смету мы составим другую, завысим ее раза в два. Бородянский не сможет дать обратный ход, и останется ему работать на одну зарплату, которую ему Витас платит. А она не такая уж большая. Он уже завяз, понимаешь, ведь на заводе уже работают…

— Как работают, без моего разрешения? — разве что не вскрикнул Бородянский.

— А ты не знаешь? — воскликнула Марина. — Ах, ну да, он же сам просил меня помалкивать об этом. Они спелись с Тщедушным, я думаю, Чеботарев отстегнул ему.

— Тщедушный пожалеет об этом, — пообещал Бородянский. В припадках гнева он все время остужал себя вином, и теперь уже достаточно захмелел, лицо его покраснело.

— Мне нет дела до Тщедушного, — искренне призналась Марина. — как и до всех остальных. Так что, мы будем зарабатывать деньги или нет? Вы перепишете смету, я укажу, где именно следует поднять цены — я то технологию производства этого бетона от и до знаю. Разницу поделим пополам. Между прочим, получится примерно по пол-лимона на каждого.

Поровну Бородянский не делился ни с кем, но спорить сейчас ему не хотелось. Поскольку деньги все равно будут поступать на счет его треста, то он и будет потом решать, сколько получит его помощница. Заодно Бородянский вспомнил, что изначально пришел сюда с Мариной в расчете проснуться утром в ее постели. Кажется, и здесь все складывалось как нельзя лучше, и он постарался перевести разговор в иную плоскость.

— Твой голос так меня возбуждает, я не могу понять — это из-за слов, цифр или интонаций? — игриво спросил он. — Нет, признаться, мне говорили про Чеботарева, что он мерзавец, но чтобы такой… — Он поднялся, обошел Марину и, обняв ее за плечи, прошептал: — За кого он тебя принимает? Небось, думает, что ты уже сейчас со мной… близка?

— Я бы и не отказалась, — ответила Марина, не оборачиваясь. — Но в мужчинах, признаться, люблю еще одно качество…

— Какое же?

— Нежелание давать себя в обиду, — произнесла Марина, пожалуй, впервые за вечер не покривив душой. — И я очень надеюсь, — продолжила она тихим сладким голосом, — что ты докажешь мне, что являешься именно таким мужчиной.

— Я лично перепишу смету, — пообещал Бородянский. — А когда же мы…

— Хочу шампанского, — вдруг сказала Марина.

— Нет проблем, я закажу немедленно!

— Не время. Шампанское без повода — это лимонад с алкоголем. Но я уверена, что когда мы расстелем наш миллион на ковре, у нас будет повод его выпить. Я принесу тебе твой бокал прямо в постель, обещаю — шепотом добавила Марина, блеснув глазами.

Партия была сделана. Бородянский проиграл. Вся прелесть заключалась в том, что он пока об этом не знал.

В "Золотом Крюке" все пока шло по старому. Одни приносили деньги, другие их получали — и снова вносили. Зашел авторитет Альцибульдер, выживший в перестрелке — тот самый, что уже принес "для пробы" сто кусков. С момента его взноса прошли первые две недели, и кассирша послушно отсчитала его доход — пятнадцать тысяч долларов. Авторитет повертел пачку в руке.

— Познакомьте-ка меня с главным, — потребовал он.

Кассирша и рта открыть не успела, как один из сопровождающих Арцибульдера охранников его прикрыл ладонью в кожаной перчатке, другой прошел вперед шефа и нашел кабинет господина Жальгириса. Витек взглянул на гостя, подавил в себе желание выпрыгнуть в окно, встал и мило улыбнулся:

— Вы ко мне?

Авторитет с деньгами в руках бесцеремонно сел в его кресло, приказал, чтобы охранник схоронился за порогом и притворился глухонемым, потом уставился на Витька холодным взглядам, будто прикидывая, с какой части тела лучше начинать его есть.

— Тут мне твоя тетка бабок отвалила… Дык я врубаюсь, эстонец, что у вас контора типа честная?

— Все как положено, — отчитался Витек. — Можем продемонстрировать бухгалтерские книги.

— Я все интересные книги, какие есть, в детстве прочитал: Приключения Буратино и Уголовный Кодекс. На фига мне твоя?

— Я, в принципе, согласен… Вся остальная мировая литература — лишь усредненная профанация перечисленного вами, уважаемый… — сообщил поднатаскавшийся за минувшие дни Витек.

— Мудрено лепишь, — восхитился Арцибульдер. — Видно, ты в делах толк и в самом деле знаешь. Короче: у меня тут миллион без дела валяется — так я его тебе отдам.

— Спасибо, не нужно…

— Если я решил отдать — значит, нужно это тебе до зарезу. Въехал?

— То есть деньги будут у меня, пока вы меня не зарежете?

— Молодец, даром, что из-за бугра, — похвалил Авторитет. — И имей в виду, если ты меня обуть захочешь, я из тебя фарш сделаю. Деньги эти общаковские, врубаешься — то есть почти святые, даже я к ним, прежде чем прикоснуться, руки мою. Конторы типа твоей уже лопались, я знаю — так вот сперва ты мне деньги вернешь, с процентами, а потом делай, что хочешь.

Витек, понимая, что спорить бесполезно, только кивнул утвердительно. Арцибульдер, довольный, поднялся и потрепал его по щеке.

— Да ты не боись, салака, я же не беспредельщик какой! — сообщил он сникшему директору компании. — Зато если вдруг тебя кто обидит — ты только звякни. Вот тебе номер моего мобильника… Я твоих обидчиков сам на дивиденды поделю. Буду отрезать от них по 15 процентов в две недели, врубаешься? — и авторитет заржал над собственной шуткой так, что в офисе чуть стекла не потрескались, а Пашка в своей комнате решил, что в город входят танки, чтобы совершить очередной путч.

Отсмеявшись, Арцибульдер вышел из кабинета и приказал своему охраннику.

— Пойди, отдай кейс с нашими бабками той телке в прихожей.

Охранник не шелохнулся. Арцибульдер сначала достал пистолет и хотел его пристрелить за ослушание, потом передумал и только хлопнул по плечу.

— Эй, глухонемой, теперь можешь говорить и слышать. Я говорю, бабки ей отдай.

Охранник кивнул и пошел сдавать кейс в кассу.

В тот же день трое незадачливых сыщиков-рэкетиров вновь решили поправить свое финансовое положение. Слава о "Золотом Крюке" успела дойти и до них, потому Филипп, негласно избранный в их сообществе старшим казначеем, вынул из матраса выбитые с немногочисленных подчиненных компаний четыреста долларов, пятьдесят из них зажучил себе на травку и в сопровождении дружков отправился обменивать их на сверхдоходные сертификаты.

Троица ввалилась в помещение, растолкав толпу ожидающих у входа. Досталось и Розе Парамоновне, которая хотя и не узнала своих прежних обидчиков, но тут же стала голосить: "Да что же это такое! Эти опять без очереди". Булыжник обернулся, узнал бабусю, с которой уже столкнулся в редакции, взял ее пальто за полы, натянул их ей на голову и сверху завязал узлом, чтобы приглушить крики. Но бабка из под пальто стала еще громче звать милицию. Булыжник уже подумывал, как бы ему перейти к более действенным мерам, как тут ему на помощь пришли люди из очереди, некоторым из которых совершенно не хотелось, чтобы милиция выясняла, каким образом они заработали принесенные сюда деньги. Роза Парамоновна временно притихла — преимущество ее противников было слишком подавляющим. Больше же всего проявление неожиданной солидарности трудового народа понравилось Филиппу.

— Спасибо вам, товарищи, — изрек он, стоя на последней ступеньке лестницы перед входом, как на трибуне мавзолея перед ноябрьским митингом. — Ваше единство в столь сложной ситуации доказывает, что народу нашему все еще есть, что терять!

— Проваливай внутрь, не задерживай, придурок, — посоветовали из народа. — Мы что, на тебя смотреть пришли?

Филипп вновь открыл рот, чтобы поспорить с неожиданно объявившимися оппонентами, но Булыжник так шмякнул его между лопаток, что он влетел в помещение чуть ли не раньше, чем перед ним открылась дверь. Влетая в офис, он врезался в авторитета Арцибульдера, который от неожиданности тоже потерял равновесие. Его охрана тут же накинулась на неопознанный летающий и матерящийся при этом объект, но тут Булыжник, который никакого Арцибульдера не знал и за авторитета, соответственно, не считал, тоже прыгнул сверху в общую свалку, не глядя раздавая тумаки направо и налево. В итоге Филиппу опять перепало больше всех.

Относительное спокойствие сохранили разве что подвергшийся нападению авторитет и Шора. Арцибульдеру груда молотящих друг друга тел прищемила ногу, и теперь он, полулежа, вытаскивал из заднего кармана брюк пистолет. На шум прибежал Витек и, заперев входную дверь, стал умолять его:

— Я вас очень прошу, только не здесь! Если сейчас появится милиция, они унесут все наши деньги. И ваши, между прочим, тоже.

— Дело рубишь, — согласился Арцибульдер. Он убрал пистолет обратно в карман, постарался выдернуть ногу из свалки, увидел, что из этого ничего не выходит и остался, сидя, на полу ждать окончания драки.

Шора между тем тщательно осмотрел помещение, зацепился взглядом за бизнесмена, и в голове его что-то щелкнуло. Впрочем, его товарищи все равно были сейчас заняты, потому сообщать им о своем открытии было не ко времени. Аккуратно, по стеночке, обойдя дерущийся клубок, Шора подошел к кассе и сказал:

— А мы, дорогая, хотели бы вклад сделать… Нарежьте нам, пожалуйста, сертификатов на 350 долларов.

— Деньги вперед, — прошептала трясущимися губами кассирша. Шора послушно отошел от окошка, улучил момент, как часть Филиппа показалась из под остальных дерущихся и, уворачиваясь от проносящихся мимо рук и ног, извлек из его кармана деньги. Кассирша механически приняла деньги, выписала ему документ и забыла спросить, по обыкновению, паспортные данные. Между тем движения дерущихся уже становились все медленнее, а матюги — тем неразборчивее, чем меньше зубов оставалось на своих привычных местах.

— Они уже устали, значит, скоро домой пойдем, — обрадовал кассиршу Шора.

Минут через 10 из дверей офиса вышли сначала Арцибульдер, который поддерживал под руки двух своих охранников, а затем Шора, сгибающийся под тяжестью Филиппа. Булыжник сохранил способность передвигаться самостоятельно, хотя утратил способность ориентироваться в пространстве. Поэтому Шора привязал его руку к своей с помощью все той же, привезенной им из деревни амбарной цепи. Люди в очереди молча рассматривали траурные процессии. Под конец на крыльцо вышел господин Витас Жальгирис, вид которого для человека, только что получившего миллион и еще триста пятьдесят долларов, был жалок: галстук скособочился, прическа дыбом, глаза мутные.

— На сегодня прием денег по технарским причинам окончателен. Мебель починять будем.

— Толпа недовольно заворчала, и ему пришлось пояснить намного громче и уже без всякого акцента:

— Катитесь отсюда на хрен, кому сказал! Иначе завтра вообще ни у кого денег не возьму!

Угроза возымела действие. Пространство перед офисом опустело. Витек некоторое время постоял, вдыхая свежий воздух, потом прошел внутрь, заперев дверь, и позвонил в банк, чтобы те сами прислали за деньгами свою инкассаторскую машину.

К вечеру в офис приехала Марина. Чеботарев уже был здесь — сидел за столом, заваленным пачками денег, и слушал рассказ Витька о дневных событиях.

— А чего вы деньги в сейф не убираете? — удивилась девушка.

— Места нет, — сообщил Витек. — В столах тоже уже все ящики забиты. Куда их девать — уму непостижимо.

— Надо в банк позвонить, сказать, чтобы свою инкассаторскую машину прислали, — предложил Чеботарев.

— Хорошая мысль. Только банк надо выбрать новый, — и Марина поведала ему о том, как она весь день в компании Бородянского и нескольких специалистов из его треста корпела над переработкой технико-экономического обоснования, представленного господином Витасом Жальгирисом. Правда, она не знала, что Бородянский, в любой компании не упускающий своего, завысил смету не в два раза, как советовала Марина, а в три. Сделать это оказалось нетрудно: когда девушка ушла, он, уже зная, какие цифры можно изменять, переправил их еще раз.

Смета в итоге выглядела что надо: временные цеха и лаборатории должны были, согласно ей, обладать стенами толщиной метра в полтора, способными выдержать даже обстрел танковыми снарядами, в план озеленения территории можно было включить также разведение павлинов, а для удобства сотрудников приобретались два микроавтобуса "Хьюндау", которые должны были возить их по территории завода, а вечерами доставлять домой.

— А еще я убедила его включить туда же покупку однокомнатной квартиры в черте для вашего Палыча, — похвасталась Марина. — Сказала, дескать, информаторов тоже надо подкармливать.

— Вот за это спасибо. Старик будет доволен. Что теперь?

— Павел говорил, что программа международных платежей уже готова — мы ее пустим в дело завтра, когда новое ТЭО будет утверждено. Надо будет сразу организовать отправку первой части денег из Таллинна в трест Бородянского, пусть торжествует и кажется себе умнее Эйнштейна и пронырливее крысы. Дело в том, что все работы будут проводиться под его непосредственным руководством. И договор на производство супербетона "Золотой Крюк" заключит тоже не с заводом, а с трестом.

— С Тщедушным договориться было бы легче, — заметил Бородянский.

— Ничего не поделаешь. Но и это, я думаю, может быть нам на руку. Бородянский, видя свою выгоду, не будет вставлять палки нам в колеса. Так что пока даже на крошки со стола Льва Семеновича мы сможем начать строить цеха и закупать оборудования.

— Получается, что большую часть денег он по прежнему сможет переправлять в свои карманы. А мы то наоборот хотели его разорить!

— Ну, не все сразу… — и Марина принялась посвятить компаньонов в некоторые коррективы, которые пришлось внести в план. И тут, в не самый подходящий момент, раздался телефонный звонок. Витек снял трубку и услышал неприятно знакомый голос.

— Что это за отморозки к тебе нынче наведались? — зло спросил Арцибульдер.

Витек прижал мембрану рукой и переадресовал вопрос Чеботареву.

— Скажи — неизвестная банда с явно выраженной манией преследования сантехников, — посоветовал Сергей Степанович.

Витек так и передал. Авторитет только хмыкнул, буркнул "ты звони, как их снова увидишь", и повесил трубку.

— Те самые, что по коммунхозам тырят, — сообщил он братве, собравшейся вокруг него на экстренный сходняк. — Видно, на крупные дела перешли, никого не боятся, беспредел творят. Нюхом чую, война будет. Вооружаться надо — скоро и на нас наедут, так что мочить их будем.

Булыжник и Филипп несколько дней залечивали очередные раны, которыми их многотрудная жизнь потчевала куда обильнее, чем деньгами. Шора помнил про экзекуцию, которую ему пообещал Булыжник, если он снова возникнет с советами относительно сбежавшего сантехника. Но у Шоры, что называется, в заднице вода не держалась. Его распирало от желания поделиться своими наблюдениями, и он решился — в нынешнем состоянии старший братец не казался слишком опасным.

Булыжнику от версии Шоры стало еще хуже со здоровьем. Не вставая с потрепанного дивана, он прошипел:

— У тебя, Шора, последние мозги отшибло. Мы ищем сантехника, а то бизнесмен. Где ты видел сантехника в костюме, галстуке и лакированных туфлях? Если бы сантехники так зарабатывали, я бы сам, может, пошел трубы чинить. К тому же он эстонец. Что ему, в Эстонии трубы чинить некому, он сюда приперся людей грабить?

— Мы же приперлись… — начал было Шора, но Филипп не дал ему закончить.

— Кончай дурь нести, — посоветовал он. — Эстонцы сантехниками не бывают, это точно. Надо поискать в другом месте.

— Каком? Мы уже почти все обошли, — грустно констатировал Булыжник.

— Нам просто недостает свидетельских показаний. Мы до сих пор точно не знаем, как он выглядит.

— Между прочим, клиент тогда что-то про жену бухтел, — вспомнил Булыжник. — Может, к ней наведаемся?

— А адрес где узнаем? Тетка с клиентом больше не живет.

— У Алекса — он же их семейный знакомый.

— Здраво, — оценил Булыжник. — А я еще знаешь чего думаю? Может, этот Алекс нам туфту впарил, и на самом деле никакого вора на свете не существует? Может, он таким образом отбрехался от необходимости платить нам долю, когда мы на него наехали, а?

— Если так — снова наедем, будет платить, как миленький, в двойном размере. Но чтобы выяснить, все равно к жене клиента ехать надо.

К вечеру созвонились с Алексом. Тот сначала ворчал — вот, дескать, понадеялся на вас, а вы одного воришку поймать столько времени не можете — но новый адрес Елены все-таки дал. Оказалось, он и с ней поддерживает дружеские отношения. Правда, исключительно по телефону.

— У меня принцип такой: стараться ни с кем не портить отношений, — пояснил Алекс. Филипп поблагодарил за информацию, повесил трубку и пересказал разговор подельникам.

— А говорят, принципиальных людей не осталось! — уважительно прокомментировал Шора. Булыжник с сожалением посмотрел на идеалиста, хотел что-то ответить, но понял, что чем лечить застарелого больного, легче его не замечать. И промолчал. Зато Филипп уже натягивал куртку.

— Поехали, хватит разлеживаться, — командовал он.

— Сейчас? На ночь глядя?

— А ты что, темноты боишься? Думаешь, ее можно будет дома днем застать? Наверняка же из салонов красоты не вылезает, деньги тратит.

Жил Бородянский в высотке на Кутузовском проспекте. Булыжник нажал кнопку звонка, почти вдавив его в штукатурку. За сейфовой дверью послышалось шарканье шагов, потом кто-то прильнул к глазку.

— Чего надо? — неласково спросил женский голос за дверью.

— Бородянская Елена здесь обитает? — стараясь казаться вежливым, поинтересовался Филипп.

— Предположим. И что?

— Мы от ее бывшего мужа. Откройте, разговор есть. По поводу кражи.

Елена рассматривала гостей в глазок, но цепочку снимать не торопилась. Гости были скорее похожи на бомжей, чем на людей порядочных. Еще о краже толкуют. Елена не слышала, чтобы современные воры предупреждали хозяев о своих намерениях, однако в квартире она была сейчас наедине со своими ценными вещами, и расставаться с ними не имела желания.

— Какой кражи? — спросила она из-за двери.

— Так у вашего мужа двести штук умыкнули — вы что, не в курсе?

Елена подумала минуту, оценивая обстановку. Женщиной она была смелой, и в случае осложнений пару двоих — худого и маленького — уложила бы на месте одним своим зонтиком. Но вот с тем громилой ей, пожалуй, не справиться. Однако они говорят, что у Чеботарева украли деньги? Она была уверена, что он их проиграл, или же вложил куда-то втайне от нее. Любопытство терзало ее сильнее страха за свои бриллианты.

— Вы сыщики, что ли? А удостоверения у вас есть?

— Нет у нас удостоверений и никогда не было. Можем предъявить только отпечатки пальцев и честное слово.

Елена приоткрыла дверь, не снимая с петли цепочку. Вращающий зрачками субъект на переднем плане, понимая, что в квартиру на рюмку кофе их приглашать не собираются, порылся под курткой и вытащил кипу фотографий. Елена поморщилась: он гостей пахло примерно так же, как от сантехника, посетившего их незадолго до размолвки с мужем. "Как им удается так одинаково вонять? Будто духи одни на всех приобретают", — подумала Елена.

— Посмотрите, пожалуйста, — тем временем совал ей в руки фотоснимки Филипп. Елена взяла один за край, стараясь держать кончиками ногтей. С черно-белой фотографии на нее с необъяснимым укором смотрели небритые и опухшие рожи совершенно незнакомых ей, по счастью, людей.

— Кто это такие?

— Может, вы узнаете на них того сантехника, что приходил к вам в тот день…

— Значит, так — Елена открыла дверь, — входите, говорить будем. Имейте в виду — попробуете меня ограбить, ваши трупы завтра же всплывут в Москва-реке. Сами знаете, кто мой отец?

— Большой человек, — догадался Филипп.

— В точку попали. Проходите в кухню. Куда! — она поймала Шору, метнувшегося по его команде вглубь коридора. — Ноги разувайте здесь!

— А у меня носки грязные, — признался Шора, — если я туфли сниму, я вам наслежу.

— О, Господи… Тогда снимай с носками, поставь все там, на тряпке. Я ее потом выброшу…

— А можно, я ее потом с собой заберу? — попробовал напроситься Шора, но Булыжник взял брата за шиворот и протащил в кухню. Паркет под его пятками скрипел и плакал.

— Не извольте беспокоиться, мадам, — Филипп приосанился, изящно одернул воротник сорочки, в результате чего шов сбоку треснул и слегка разошелся. — Мы вас не обременим своим присутствием. В смысле, не изнасилуем.

— Если я за что и беспокоюсь — то за вашу безопасность, — призналась Елена, — послал Господь кавалеров. В кухню маршируй, сейчас будете мне рассказывать, что и как, и попробуй только соврать. — Она прошла в кухню следом за посетителями, приказала, чтобы Шора перестал копаться в полочку с посудой и усадила его за стол рядом с остальными.

— Так кто обокрал моего мужа?

— Сантехник, — сообщил Филипп, и разложил фотоснимки на столе.

— Ты уверен?

— Он так сказал, и даже указал на одного — вот, взгляните… Мы его поймали, но оказалось, что это вообще часовых дел мастер. Вам в тот день стрелки никто подводить не заходил?

— Да нет, — Елена размышляла, разглядывая фото часовщика. — Этот уж точно не заходил. А вот этот… Может быть. Я не уверена, но очень может быть.

Троица склонилась над фотографией. Елена указывала на безмятежно улыбающееся лицо Витька. Между ним и несчастным часовщиком не было никакого сходства.

— Понятно, — зло сказал Булыжник. — Клиент нам лапшу на уши вешают, а мы ей и питаемся все это время. Это что же нам теперь, все конторы по новой обходить?

— Не будем утомлять даму подробностями, — посоветовал ему Филипп, сгребая фотографии обратно под куртку. Запах подкладки вновь на мгновение перебил все местные ароматы, Елена на мгновение зажмурилась, потом хлопнула Шору по пальцу, которым он ковырял рисунок на дорогой клеенке, и потребовала:

— Выкладывайте все, что знаете. Иначе не выпущу. Он что, вам денег пообещал, если вы вора поймаете?

— А бесплатно сейчас даже коровы не доются, — сообщил Булыжник. — Думаешь, мы юные следопыты, за просто так по всему городу бегаем?

— И много пообещал?

— Нормально. Тебе-то что?

Громила явно уступал в галантности своему худому спутнику с заплывшими глазами. Зато договориться с ним было полегче.

— Мне ничего, — сообщила Елена Булыжнику, — главное, чтобы и тебе ничего тоже не обломилось.

— Как это?

— А ты что думал? Кинет тебя мой муженек, как пить даст. Я с ним жила, можешь поверить. Ты ему деньги принесешь, а он их себе заграбастает.

— Вообще-то он хотел, чтобы мы и часовщика отпустили, — напомнил вдруг Филипп, — а чего вдруг он нам не на того показал на снимке? Обознался, что ли?

— Да как тут обознаться? Эти двое похожи между собой, как штаны и закат солнца. Мой бывший муж, хотя и дурак, но я думаю, пока еще отличает одно от другого. Я же говорю — он вас кидает. Не видать вам денег, как своих ушей.

— А я могу видеть свои уши! — вдруг радостно сказал Шора. — Показать? — и начал вытягивать мочки себе под нос. Елена, Филипп и Булыжник от удивления на минуту отвлеклись от своего разговора, и Шора, поощренный их вниманием, чуть уши себе не вырвал, стараясь порадовать гостеприимную хозяйку и компаньонов. Первым пришел в сознание Булыжник, который дал Шоре подзатыльник, от которого его уши вернулись на старые места.

— Короче, я предлагаю так: если находите вора, тащите его ко мне. Я заплачу, причем больше, чем вам обещал мой муж. Сколько?

— Клиент сказал — сорок кусков. — признался Булыжник. — Правда, у нас есть и посредник, приятель ейный.

— Посредники меня не интересуют, сами разбирайтесь. Я дам сорок две тысячи, если все двести тысяч будут в целости и сохранности.

— Мы не намерены подводить постоянного клиента за какие-то две тысячи! — встал в позу Филипп. — Сорок пять кусков, иначе разговора не будет!

— Сорок четыре, — поставила точку в торге Елена голосом, тяжелым, как жизнь без Родины. — Или можете убираться на свою помойку.

— Договорились, 44 так 44, — быстро согласился Филипп, хотя и не понял, о какой помойке она толкует. И быстро стал подталкивать приятелей к выходу. Булыжник был, правда, не в восторге от хозяйке, потому буркнул уже на пороге:

— Вот ж…

"Их точно по одному слепку готовят, — подумала Елена, расслышав знакомое выражение. Однако столь частое и однообразное упоминание нижней части организма теперь ее насторожило. "Чего они все прицепились? Полнею, что ли? Надо завтра в салоне поговорить", — отметила про себя она.

Зато Шора был полностью доволен — в суете он успел незаметно вытолкать за порог тряпку, валяющуюся возле входа, и теперь прикидывал, что можно будет из нее смастерить. Рассуждал он вслух, потому у его приятелей уже к моменту выхода из подъезда начала болеть голова, и они так яростно обгавкали неугомонного партнера, что он испуганно притих. Не подал Шора голос даже тогда, когда вспомнил, что все-таки забыл туфли в квартире. Носки, правда, выползли за порог вместе с тряпкой. Шора на пару шагов отстал и натянул их на ноги, чтобы идти было не так холодно.

Все шло своим чередом. "Прибалты" работали, богатство Бородянского росло как на дрожжах, оттого он приходил домой в прекрасном расположении духа. Однажды вечером праздник его жизни был слегка подпорчен, когда он споткнулся на пороге обо что-то мягкое, неопределенного цвета и происхождения. Бородянский поддел субстанцию на палец, присмотрелся, нашел место, где когда-то был стертый ныне до основания каблук, и догадался: туфли. Причем мужские. Откуда они здесь? Он бы мог предположить, что у Елены появился новый ухажер и сейчас этичнее всего будет вести себя тише, чтобы не спугнуть влюбленных. Но знал, что людей в такой обуви Елена старалась держать на расстоянии.

Сама Елена гремела посудой в кухне. Чеботарев заглянул: дочь занималась непривычным делом, рассортировывая чашки и тарелки в разные стопки. На ее прекрасных руках были резиновые перчатки их домработницы. Сильно пахло смесью хлора и освежителей воздуха.

— Ты что это делаешь? — удивленно спросил Бородянский.

— А, не могла дождаться, когда утром домработница придет. Вот это ей надо помыть — ты пока руками не трогай. А эти, вроде бы, чистые — хотя тоже лучше помыть. Зараза — она и через воздух передается.

— Какая еще зараза?

— Заразная.

— А это что? — Бородянский показал дочери башмак.

— Ой, крыса! — заверещала Елена, отлетев в сторону, потом немного отдышалась, вспомнив, что у ее отца никогда не было привычки расхаживать по квартире, держа в руке крысу за хвост.

— Это не крыса, а чей-то ботинок. У тебя были гости?

— Ну да, на чай заглянули. — Елене не хотелось рассказывать про визит бандитской троицы, папаша мог и на причитающиеся ей 200 тысяч лапу наложить. — Давние приятели по институту.

— Судя по ботинку, очень давние, — Бородянский покрутил в руке изделие.

— Ой, убрать не успела. Один, когда уходил, туфли забыл. С кем не бывает, правда?

— Разумеется. От тебя иногда голову потерять можно, не то, что туфли. Что прикажешь с этим сделать? Сдать в музей?

— Лучше я выброшу, не стоит позориться перед музейными работниками. Кстати, знаешь — моего бывшего муженька обчистил какой-то слесарь. Деньги унес.

— Да ты что! Не везет ему. А им было что воровать. У него в "Золотом Крюке" дела идут неплохо. Пока…

— Что? Ты все-таки дал ему разрешение на проект? Ты же обещал! — воскликнула Елена.

— Да нет, погоди, — Лев Семенович сообразил, что сболтнул лишнего. — Я ему такую смету соорудил, он на ней разорится окончательно! А деньги получу я. Ты же хотела новый "джип", правда?

— Я на нем Чеботареву цветы на могилу возить буду, — пообещала Елена. — Ой, смотри, он тебя обдурит. Я чувствую.

— Чувствуешь, значит, существуешь… А я чувствую усталость поле рабочего дня, — настроение у Бородянского испортилось, и он разозлился на дочь. — Может, чем учить жизни, ужином меня накормишь?

— Только не здесь — в столовой. Стол завтра надо продезинфицировать, — и перехватив удивленный взгляд отца, Елена добавила: — у одного из приятелей грипп был, понимаешь?

— Ну, ясно, как днем, — кивнул Лев Семенович, подозревающий, что дочь что-то недоговаривает. Но решил повременить с расспросами. Его голову занимали другие проблемы.

— Между тем программа банковских переводов была закончена и приведена в действие. Первый перевод средств из эстонского банка пришел через три дня после утверждения Бородянским сметы утилизации завода. На счет поступили пятьсот тысяч долларов — Пашка полностью проявил свои хакерские способности, из Москвы никому не пришлось выезжать, и деньги не заблудились в пути. За первым переводом последовал второй, третий… В эстонском банке обнаружили, что через их счет прошли крупные суммы, только три месяца спустя, еще через месяц решили дать телеграмму в банк, из которого сумма вышла, для уточнения ситуации, еще через неделю телеграмму и в самом деле отправили. Причин для особого беспокойства не нашли — их никто не обокрал, даже процент за банковский перевод был аккуратно оплачен. Впрочем, к тому времени все это уже перестало иметь значение. Пашке за хитроумный маневр выплатили обещанную премию, которую он тут же израсходовал на новую микросхему для своего компьютера.

Из полученных полмиллиона на строительство необходимых цехов Бородянский выделил двести. Чеботарев, заглянувший к нему выяснить, что именно в первую очередь будет строиться, выглядел не очень довольным жизнью. "Плакали твои денежки", — посмеивался про себя Бородянский. Он по прежнему отдавал Чеботареву приказы, как раньше — пойдешь туда, получишь такой-то товар, камень-кубик привезут отсюда, это — отсюда. Заказы, естественно, расползлись по предприятиям, где Бородянский имел либо пай, либо близких знакомых. На оставшиеся триста тысяч Бородянский распорядился приобрести саженцы баобабов для озеленения заводской территории. Чеботарев, увидев счет, сам позеленел и на минуту забыл наставления Марины:

— А это не чересчур, Лев Семенович?

— Ну что ты, Сережа, мне для здоровья трудящихся ничего не жалко, — ласково ответил Бородянский. — Но ты тоже посади там что-нибудь, а то когда еще эти саженцы из Бурунди приедут…

Что означало, что саженцы не приедут, скорей всего, никогда. Вообще неизвестно, растут ли в Бурунди баобабы! Вспомнив этот разговор, Бородянский усмехнулся и принялся за поданный Еленой ужин.

Завод между тем строился. За это время экскаватор вырыл котлован, который стали превращать в фундамент. Удалось использовать и неразворованную часть прежнего фундамента. Первые цеха стали обрастать стенами, затем предстояло возводить офисные помещения. Бригады мастеров на объекте трудились день и ночь под присмотром Палыча, который гонял рабочих безжалостно, будто военнопленных, а также лично проверял качество поступающих стройматериалов днем и охранял их от потенциальных расхитителей по ночам. Впрочем, рабочим платили исправно, и они были не в обиде, а Палыча, как любого прораба, терпели как необходимое зло.

— Сплошные нервы, а зарплата маленькая, — пожаловался он Витьку, и тот незамедлительно удвоил ему жалованье. Палыч немного обиделся на то, что Витек лишил его возможности ворчать, и в процессе работы стремился найти новый повод для проявления своего неудовольствия.

Оборудование в Финляндии бизнесмены из "Золотого Крюка" тоже понемного прикупали. Слава Богу, хоть оно поступало напрямик в обход треста — Бородянский вполне мог заинтересоваться несоответствием: деструктивной техники не было, везли весьма производительные станки. Часть денег приходилось постоянно выделять Тщедушному, который пока втихаря изымал у рабочих их приватизационные ваучеры и передавал их Бородянскому. Иногда доходило до подкупа, и на это шли деньги, возвращенные самим Тщедушным, только он об этом не догадывался.

Разрешение на приватизацию завода должен был также дать Бородянский, и ни Марина, ни Чеботарев не сомневались, что этого им от начальника треста не дождаться никогда. Поэтому эта часть работы велась ими исключительно в расчете на "авось", в ожидании, когда светлая мысль посетит чью-либо из голов комбинаторов.

Осенило вундеркинда Пашку: однажды вечером, после того, как они сдали инкассаторам очередную партию денег для отправки через Прибалтику в трест, он предложил:

— Бородянский уверен, что после завершения нашего проекта от завода ничего не останется, кроме светлой памяти и аккуратно сложенных в штабеля пачек с супербетоном, ведь так? Но пока он может выдать наши постройки за цеха действующего завода — благо, что мы и строим цеха действующего завода. Если он найдет покупателя, то сам заставит Тщедушного приватизировать и продать объект, а деньги положит себе в карман. А когда мы оставим здесь чистое поле, он перед покупателями только плечами пожмет: сами, дескать, купили кота в мешке, я только разрешение дал — какие ко мне претензии?

— А он не побоится, что покупатель его убить может? За такие шутки можно и самому в бетон нырнуть, — возразил Чеботарев.

— Зачем нам его убивать? — удивился непонятливости своего начальника Пашка. — Мы же сами у него завод и купим.

— Зачем нам завод? — не понял Витек.

— Как это "зачем"? Бетон выпускать будем, арматурные блоки, и все такое…

— Похоже, твоя болезнь прогрессирует, — обратился Сергей Степанович к Витьку. — Сообщаю еще раз, теперь уже для более широкого круга: никакого супербетона в природе не существует, так же, как бизнесмена Витаса Жальгириса. Есть лишь афера, для которой ты, Павел, распечатал левые сертификаты.

— Я не дурак, — проинформировал Павел. — Супербетона не существует, но обычный бетон и обычную арматуру мы же делать можем? Просто я на днях проанализировал рынок этих услуг в столице, и выяснил, что в последнее время наметился бурный рост пригородного жилья.

— Понятное дело, новые русские себе коттеджи строят. ну и что?

— Да они же могут стать нашими покупателями! Им нужны блоки для фундаментов, сваи, колонны и все такое… Сейчас кто побогаче приобретают импортный товар втридорога, кто победнее — наш, но этот бетон и цемент не очень качественные, поскольку отучить нашего производителя приворовывать может только могила. А мы можем производить качественный товар по разумной цене, и окажемся вне конкуренции.

— Молодец, Павел, — серьезно сказала Марина. — Дельно говоришь.

— Да вы в своем уме?! — вспылили Чеботарев. — А давайте лучше сразу построим из нашего бетона тюрьму, чтобы недалеко ходить было, когда нас поймают.

— У нас, к сожалению, нет другого выхода, — призналась Марина. — Мы давно прошли предел, когда пирамиду можно было закрыть относительно безболезненно. К сожалению, это особенность всех пирамид.

— Давайте уедем на Гавайи. — предложил испуганный Чеботарев.

— Ты же не хотел? — удивился Витек, а Марина покачала головой.

— Люди вроде Арцибульдера достанут нас даже из бермудского треугольника. Пропажу денег нам не простят, если только… если они не будут вложены во что-нибудь материальное. Так что купить завод — идея хорошая во всех отношениях.

— Нельзя, чтобы он знал, что покупаем мы, — продолжил тему Витек, который все время до этого старательно размышлял на словами юного компаньона. — Иначе он заподозрит неладное. Но мысль отличная. Надо к нему кого-нибудь подослать.

— Кого? Он нас всех уже видел.

— А вот его еще не видел, — задумчиво произнесла Марина, и взоры присутствующих обратились на самого Пашку. Тот зарделся от гордости.

— А что, я могу…

— Ему пятнадцать лет всего, — возмутился Сергей Степанович. — С каких это пор несовершеннолетним разрешили становиться владельцами заводов?

— Конечно, как миллионные суммы через комп прогонять, так можно, а как завод купить, так не доверяете? — обиделся вундеркинд — Если он за эстонца схлял, то я могу американцем прикинуться. Плевое дело. Я английский знаю.

— Неужели в наших школах все еще чему-то учат? — улыбнулась Марина.

— Неа, только курить… Просто в оргтехнике почти все инструкции на английском, пришлось поднатаскаться.

— Не получится, — отверг предложение Чеботарев. — насколько мне известно, по закону иностранцам намного труднее приобрести госсобственность, чем нашим. Бумаг нужно гору собрать. Где-нибудь да проколемся.

— Тогда давайте на моего отца все оформим. Я у него паспорт утащить могу. Мы с ним похожи. Подгримируете меня чуток — и все.

— А отец не рассердится? — наивно спросил Сергей Степанович. Пашка только рассмеялся.

— Ну вы представьте! Он у меня всю жизнь на хлебокомбинате работает, живет от зарплаты до соседа. Тут однажды прихожу я домой, и говорю: здравствуй, папа, я решил подарить тебе завод по производству железобетона — пользуйся на здоровье… Он мне только "спасибо" скажет!

— Надеюсь, — вздохнул Чеботарев. Похоже, других вариантов не было. — Только пока ему лучше ничего не знать…

— Ясное дело, — понимающе кивнул Пашка.

— Я, когда завод будет достроен, внедрю мысль огрести дополнительные деньги в голову малоуважаемого мною Льва Семеновича, — пообещала Марина. — У него при слове "доллар" шерсть дыбом встает, так что, я думаю, это может получиться.

Друзья похвалили Павла и решили завтра же открыть при "Золотом Крюке" дополнительный пункт приема ваучеров. Ими могли расплачиваться за их сертификаты люди, у которых деньги уже кончились, а жадность осталась и не давала им пользоваться уже начисленными дивидендами. И ваучеры потекли рекой, причем теперь совесть уже не так сильно мучила Чеботарева: все равно для подавляющего большинства населения им предстояло навсегда остаться бумажками, не имеющими с мечтами о хорошей жизни ничего общего.

— Знаете, Марина, у вас волчий аппетит. — Бородянский хитро щурился от света настольной лампы на его рабочем столе. Они сидели в его кабинете в тресте. На столике стояла откупоренная бутылка вина, их окутывал полумрак. Марина утопала в низком мягком кресле, и Бородянскому стоило сил не глазеть на ее ноги, прикрытые сверху кожаной мини-юбкой. — и вообще в вашем облике есть что-то от волчицы…

— Я буду считать это комплиментом, — холодно улыбнулась черноволосая красавица, пригубив бокал.

— Конечно. Как в такой милой головке могут рождаться такие идеи? Продать предприятие, которое вот-вот прекратит свое земное существование.

— Душа вашего завода переселится в сваи моста, который соединит Таллинн с Хельсинки, — пообещала Марина. — Меня же интересует не только духовное, но и материальное. Как насчет моей доли? Я, собственно, за ней и пришла.

— Разумеется. — Бородянский встал, прошел к столу, достал пакет и вернулся обратно. Марина протянула руку, но Бородянский не торопился разжимать пальцы.

— Помнится, мне причитается шампанское…

— Я надеюсь, вы не считаете меня дешевой шлюхой? — возмутилась Марина. — Наш проект еще не закончен.

"Ничего себе дешевой", — с неудовольствием подумал Бородянский. — "Пятьдесят тысяч зараз… Да за такие деньги кто угодно хоть к горилле в постель прыгнет".

— Хорошо. Какие новости в "Крюке"?

— Все идет по плану. Цеха построены почти все, многие, кстати, ангарным методом, чтобы потом было легко разобрать. Оборудование завезено. Думаю, к утилизации можно будет приступать недели через две.

— Хорошо. — Повторил Бородянский. Значит, рассуждал он, я затащу ее в постель через 2 недели. "Можно потерпеть. А отвертеться захочет — не получит остальных денег".

Марина в этот момент как раз оценивала на ощупь толщину конверта.

— Вам не кажется, что он слишком тонок?

— Полста штук. Как в прошлый раз.

— Через ваш трест пробежало уже около 3 миллионов долларов господина Жальгириса. То есть около полутора миллионов осело у вас, я правильно говорю? — Марина делала вид, что ей ничего не известно о дополнительной переделке сметы, осуществленной Бородянским. Об этом знал, естественно, Чеботарев, но Марина делала вид, что он перед ней не отчитывается. — Следовательно, я должна была получить 750 тысяч, а пока получила лишь 300 тысяч…

— Не беспокойся за свои деньги, Марина. Они у меня сохранятся надежней, чем в банке.

— Дело не в беспокойстве. Мне нужны мои деньги, и именно сейчас, потому что я планирую сама вложить их в акции якобы существующего завода.

— Для того, чтобы появились акции, завод надо приватизировать.

— А чем, по вашему, сейчас занимается Чеботарев? Вы меня поражаете, Лев Семенович. Неужели вы не разбираетесь в собственных подчиненных, пусть даже бывших? Неужели вы думаете, что Чеботарев со спокойной душой смирится с тем, что мы облапошили его со сметой? Да он уже сейчас исподволь готовит завод к приватизации!

— Пусть себе готовит, для приватизации нужно мое согласие. А я его давать не собираюсь.

— Святая наивность… Мои компаньоны планируют оценить завод примерно в 10 миллионов долларов, если не больше. Иначе зачем, по вашему, там строятся все новые и новые цеха? А оборот "Золотого Крюка" уже сейчас составляет около 4 миллионов долларов, и еженедельно растет. Распоряжаясь такими суммами, они найдут способ протащить через Комитет по имуществу все бумаги, даже если на них не будет вашей подписи. Им и Тщедушный поможет, он деньги тоже любит.

— Деньги все любят, — настороженно произнес Бородянский. Он понимал, что в словах Марины есть логика. Потом его трест, конечно, может обратиться в суд, но это будет все равно, что пытаться догнать улетающий самолет на самокате. Поэтому он стал внимательнее слушать своего новообретенного шпиона.

— Я могу ошибаться, но кажется, у Чеботарева уже есть на примете какой-то клиент, — продолжала Марина, — работа по приватизации в последнее время форсировалась, да и сам он пару раз выезжал на какие-то переговоры, причем без меня. Раньше он так никогда не делал. Все-таки я старший юрист их компании.

— Может быть, он догадывается о нашей связи?

— Не знаю, но скорее, просто перестраховывается. Может быть, не хочет посвящать в это дело Витаса.

— Я могу заблокировать процесс в Комитете по имуществу, у меня там есть друзья и связи, — уже с меньшей долей уверенности произнес Бородянский. Марина только рукой махнула.

— Покажите мне, где водятся друзья, которые не отрекутся от вас за взятку в пару сотен тысяч долларов — я с удовольствием тоже прикуплю парочку.

— Почему они решили оценить завод именно в 10 миллионов?

— Это приблизительная цифра. Разумеется, для Комитета имущества будет названа другая — миллиона в 3–4. Они могут оценить завод весьма приблизительно, потому что многих бумаг по основным фондам не осталось даже у Тщедушного. А до архивов вашего треста они добраться не могут. Пока…

— Что значит "пока"? Они что, ищут ходы?

— Я же говорю, вы недооцениваете Чеботарева. У него здесь остались приятели, бывшие сослуживцы. Думаете, никто из не хочет подзаработать? Вот, например, Галушкин, — вспомнила Марина имя начальника отдела, на которого Чеботарев до сих пор точил зуб за отсутствие приглашения на день рождения. — Он, кстати, и в "Золотой Крюк" деньги вложил, и не только он. Так что поверьте, скоро у них будут все цифры.

— Галушкин? Ах сволочь! Да все они сволочи! — разволновался Бородянский. — Мало с меня имеют, что ли? Мне в руки смотрят, эти же руки и обкрадывают… А Чеботарева я и в самом деле недооценил, тут ты права. Думал, что он мелкий подхалим и тряпка, а он, оказывается, со мной в кошки-мышки играть вздумал? Я из него отбивную сделаю, если захочу.

— Меня ваши разборки мало интересуют, — призналась Марина. — И весь этот разговор начала, чтобы объяснить, почему все-таки я хотела бы получить именно сейчас. Я собираюсь вложить их в акции завода, и немало на этом выиграть. Если вы верите в торжество закона, то не смею настаивать, но я то почему должна прогорать?

— Никто не собирается прогорать, разве что ваш разлюбезный Чеботарев. Вот жизнь! Я его из грязи вытащил, а он теперь меня в ней измазать хочет! Ничего… Ты говоришь, у него уже есть кто-то на примете?

— Мне так кажется.

— Выведешь его на меня, — скорее приказал, чем попросил Бородянский.

— Каким образом? Я же говорю, Чеботарев секретничает…

— Придумай что-нибудь. Если понадобиться, я сам отдам завод на приватизацию. И сам же его потом продам. 10 миллионов!

— А что насчет моих денег?

— Так получишь долю в заводе, не волнуйся! Ты же понимаешь, у меня тоже будут определенные издержки!

— Имейте в виду, крошки с барского стола меня не устроят, — предупредила Марина. Она хотела, чтобы Лев Семенович сам стал добиваться от нее помощи в новой афере. Особо трудиться для этого уже было не нужно, Бородянский завелся от одной только цифры, которая могла упасть ему в руки. тем более — в обход Чеботарева, которого он теперь считал почти что своим кровным врагом. Благо, и дочь о том же напоминало разве что не ежедневно. Она наблюдала, как он ходил по кабинету, в действительности напоминая льва, мечущегося по клетке и выжидающего момента, когда можно будет разорвать неосторожно приблизившегося глупого туриста.

— Какие крошки, останешься довольна, — пообещал Бородянский. — Но клиента ты у него из под носа уведи, уж сделай милость. Знаешь, совладельцами предприятий тоже просто так никто не становится, нужно ведь и потрудиться немного. — Зайдя за кресло, в котором сидела девушка, он опустил свои руки на ее плечи.

— Я попробую, — пообещала Марина, понимая, что пора уходить, пока начальник треста не перевозбудился от близости красивой женщины и больших денег окончательно. — Как раз сегодня он, кажется, вновь собирался на встречу. Попробую навязаться с ним.

— Так иди быстрее! — потребовал Бородянский, который, напомним, никогда не ставил развлечения превыше дела. И они расстались.

В "Золотом Крюке" и в самом деле балансовую стоимость завода оценить могли лишь весьма приблизительно — даже Тщедушный не понял, что именно и в каком количестве было разворовано за минувшие годы. Витек ненавязчиво поинтересовался валом асфальтоукладчика, который, якобы, обнаружил на заводской территории.

— Понятия не имею, откуда он там взялся, — честно признал Тщедушный. — Может, дети играли, приперли откуда-то?

Так что требовать от директора завода точных цифр было бесперспективно. Но тот факт, что многие сотрудники треста и в самом деле приобретали аккредитивы из АО, был истинным, тут Марина душой не кривила. Видя, что их шеф дал добро на какие-то работы, зная, что трест начал весьма активно финансироваться из-за рубежа и помня, что Бородянский никогда не подписывался под сомнительные проекты, они, по старой привычке, следовали в его фарватере. Вернее, думали, что следуют, потому что некоторые даже полагали, что и за самим "Золотым Крюком" стоит все тот же начальник их треста.

Деньги от этой категории вкладчиков Чеботарев принимал с особым удовольствием. Как раз им он ничего потом возвращать не собирался. Пашка получил указание звонить ему на сотовый телефон при появлении любого человека из заранее составленного им списка, где бы Чеботарев в тот момент не находился.

— Галушкин пожаловал, принес пятнадцать тысяч, — докладывал вполголоса юноша, запираясь в своей комнате, чтобы слова не доносились до приемной, где дожидался вкладчик. — Брать?

— А, тот, который на день рождения не позвал, — припоминал Сергей Степанович, и сердце его ликовало. — Думаю, такой грех на пятнадцать тысяч все же не тянет. Возьми пять.

— А еще Коржакова — с ней как быть?

— Нет, она меня всегда вареньем угощала, когда болел… Да и в от Бородянского ей перепадает не так уж много. Тысчонку, не больше…

Получив инструкции, Пашка передавал их кассиру, а рассерженным вкладчикам разъяснял, что в связи с высокой доходностью их предприятия они не так уж сильно нуждаются в деньгах, потому больше принять просто не в силах. Вкладчики, которых отказ от денег убеждал в жизнеспособности "Золотого Крюка" сильнее любой рекламы, разносили вести по городу, а сами пытались изловить Чеботарева с унизительными просьбами деньги все же принять. Чеботарев, как правило, на поблажки не шел, упиваясь собственной мстительностью.

Марина мурыжила Бородянского пару дней, как опытная хозяйка, выдерживающая молоко на медленном огне до появления пенки.

Бородянский пенкой и в самом деле изошелся, но при этом готовил плацдарм для возможной схватки с Чеботаревым, в случае, если клиент все же решит, что ему предпочтительней работать с "Золотым Крюком" напрямую. Для начала он изъял все документы по балансовой стоимости предприятия — она равнялась примерно 4 миллионам долларов. Правда, предстояло еще примерно на миллион докупить оборудования — по бумагам, дотации выделялись именно на модернизацию парка. Теперь его специалисты денно и нощно создавали новые балансовые бумаги, с цифрами в два-три раза выше первоначальных. Работали при этом весьма дотошно, Бородянский под увеличенный баланс заодно списывал государственные дотации, которые до этого принимал и расходовал по собственному усмотрению. Несговорчивому покупателю предстояло понять, что работая с Бородянским напрямик, он приобретет весьма дорогостоящее предприятие по цене, намного ниже той, что может ему дать Чеботарев. Да и приватизационных ваучеров Чеботареву предстояло собрать гораздо больше — а значит, процесс начнет тянуться и покупатель все равно предпочтет придти к нему, Бородянскому. Балансовая стоимость разрасталась: на бумаге "Мосармпром N7" уже выглядел индустриальным гигантом, способным завалить своей продукцией не то что Москву, но всю Россию плюс страны ближнего зарубежья.

Заодно Бородянский выместил свой гнев на Галушкине, которого уволил уже на следующее утро, после разговора с Мариной, причем не объяснив никакой причины. Мужчина, просидевший в одном и том же кабинете треста без малого два десятка лет, понуро брел по коридору, а сотрудники делали вид, что не замечают его обреченного вида.

Марина позвонила в трест лишь на третий день с сообщением: ей удалось перехватить клиента.

— Тащи ко мне, примерно к половине седьмого, как раз лишние люди из треста уйти успеют, — сказал Бородянский. — Секретаршу я тоже отпущу.

— Вы успеете подготовиться к разговору?

— Я и так к нему готов. Не знаешь, какую сумму он рассчитывает выложить?

— Около 15 миллионов долларов.

Бородянский, услышав цифру, с шумом выпустил воздух из легких, потом произнес:

— И где только Чеботарев отыскивает таких лохов? Он хоть завод-то видел?

— Приезжал, кажется, со стороны посмотрел, даже внутрь не зашел. Вообще похоже, что он в этом деле ни бум-бум.

— Нам это только на руку. Значит, к половине седьмого.

Гости пришли с пятнадцатиминутным опозданием — Бородянский как раз подумывал, не стоит ли позвонить обычно весьма пунктуальной красавице, как услышал стук в дверь.

— Входите! — крикнул он.

Первой зашла Марина. Покупатель был невысокого роста, из-за Марины был виден только с боков. Бородянский окинул его оценивающим взглядом и остался доволен. Молодой — значит, неопытный. Зато прикинут дорого и безвкусно, следовательно, деньги есть и появились сравнительно недавно. Как раз то что надо. Он вышел из-за стола им навстречу, улыбаясь и протягивая руку.

— Добро пожаловать. Лев Семенович Бородянский…

— И вам здорово, — весьма развязно ответил субъект, а руку начальнику треста стиснул так, будто хотел ему пальцы сломать. — А меня Сашей зовут. Вы, если хотите, зовите Александром Сергеевичем.

Черные усики пришельца нервно дернулись — Бородянский не знал, что это клей, благодаря которому они держались на Пашке, беспокоил его кожу, поскольку был не очень качественным. Зато морщины и одутловатости под глазами смотрелись весьма импозантно — Чеботарев, не доверяя туши Марины, лично отвез юношу на киностудию, где его и подгримировали, якобы для съемок в рекламном клипе. Однако, хотя визажист изначально клялся, что в состоянии превратить юного молодца даже в живого мертвеца с пятисотлетним стажем, состарить Пашкино лицо удалось максимум лет до 22–23. Что, впрочем, было вполне достаточно.

— Прошу садиться, — предложил Бородянский, поморщившись не столько от боли, сколько от поведения покупателя. — Хотите чего-нибудь выпить?

— А фанта есть?

— Фанта?! Нет, вот минералка. Что налить вам, Марина?

— Спасибо, ничего. Мой клиент страдает от нездоровых почек, потому мы обойдемся без алкоголя.

— Ага, почки. Пива в детстве перебрал, — пояснил Саша.

— Ну, что же… — Бородянского меньше всего беспокоило состояние здоровья почек Саши. Он снова занял свое место во главе стола. — Приступим к делу, пожалуй. Насколько я понимаю, вы проявляете интерес к одному из предприятий, которым владеет наш трест?

— Проявляю, — подтвердил усатый пришелец. — Зачем бы я иначе пришел? Минералку с вами пить?

— Что же, если мы сможем договориться, думаю, нам лучше будет откупорить не минералку, а бутылку шампанского, — Лев Семенович стрельнул глазами в сторону Марины, которая сочла, что от легкой улыбки от нее не убудет, и послала ее начальнику треста в ответ. — Однако вы сами понимаете, что это вопрос серьезный, сиюминутно не решается.

— Да ладно вам, — отмахнулся покупатель. — Я что, теперь месяцами должен ждать, когда вы согласитесь у меня деньги принять? Мне вон этот… Чебурекин из "Крюка"… говорил, что все за неделю оформит.

— Чеботарев, — поправила Марина.

— А, ну да, Чеботарев. Сергей Афанасьевич, кажется. У меня вообще на фамилии память слабая, я больше по кликухам спец, — сообщил Саша внимательно слушающему его Бородянскому. — Просто Марина сказала, что через вас это дело провернуть будет легче и выгоднее. Она говорит, у Бородянского какие-то напряги с госорганами могут возникнуть. А мне проблем с законом и своих хватает, чтобы еще новые на шею вешать. Так ведь, а, Марусь?

— Марина все объяснила совершенно верно, — ответил за нее Бородянский. — И все-таки, вы понимаете, есть определенная процедура. Это же не банка пива, а целый заводище!

— Да ладно вам, "заводище"! Видел я его, ездил уже. Несколько цехов. Не такая уж большая ценность.

— О чем вы говорите! "Мосармпром N7", практически, флагман нашей индустрии! Прославленная марка! На нем сейчас осваиваются новые методы выработки арматурных бетонных блоков! На него однажды даже Брежнев приезжал!

— Наверное, после этого и умер.

— А могу я спросить, каким бизнесом вы занимаетесь, — вдруг поинтересовался Бородянский.

— Компьютеры собираю и продаю, — честно признался Саша-Пашка. — Не сам, конечно, у меня для этого фирмочка есть. Вот могу, например, прямо сказать, что машина, которая на вашем столе стоит — дешевая дрянь черной сборки. Я бы посоветовал выбросить ее на помойку, но не стану, потому что вы на ней, наверное, только игры гоняете? Для этих целей сойдет. А то даже как-то неудобно — солидный трест, и такая рухлядь…Впрочем, если наше дело выгорит — один комп с меня. Собран в США на моем собственном предприятии. Про Билла Гейтса слышали? Мы с ним вечерами в нарды играем через интернет. Любит он нарды, жаль, проигрывает часто.

— Благодарю за консультацию, — проглотил пилюлю Лев Семенович.

— Да сколько угодно, обращайтесь, если что… Сколько, короче, может стоить ваш заводик?

— Ну, это зависит не от меня, вы понимаете, есть балансовая стоимость, процедурные вопросы… — принялся тянуть резину Бородянский, но покупателю его уклончивость, похоже, не приглянулась, и он переключился на Марину.

— Так, я не врубаюсь, Марусь, это его завод или нет? Он что, собственному товару цену не знает? Ты меня сюда что, торговаться привела? Я, знаешь ли, так дела не делаю…

— Лев Семенович полностью готов к нынешнему разговору, я уверена, — сообщила Марина, гневно сверкая на начальника глазами. Бородянский понял, что выбрал ошибочную тактику.

— Что же, сразу видно, что вы цените свое время, — сообщил он.

— Ага, ценю. Мне еще в Калугу смотать надо, я там хочу себе пароход купить… Так сколько?

— Шестнадцать миллионов, — выпалил Бородянский. — Из них три наличными, остальные — на счета, которые я укажу.

Юный финансовый воротила на секунду задумался.

— Не-а, дорого слишком, — сказал он. — Лучше я "Рот Фронт" куплю, конфетами ужрусь. Ну ладно, значит, не вышло. Пошли, Марусь…

— Погодите, — перепугался Бородянский, — а на какую сумму вы сами рассчитывали?

— На четырнадцать миллионов. У меня как раз сейчас такая сумма из оборота выпадает.

— А давайте, чтобы ни вам, ни мне — пятнадцать миллионов!

— "Ни вам, ни мне"? Это вы здорово сказали, — повеселел юноша. — Люблю людей с чувством юмора. Особенно горячими на обед, — прибавил он и залился смехом. Марина тоже вежливо хихикнула, поддержал и Бородянский, обрадовавшийся тому, что настрой покупателя изменился в лучшую для него сторону.

— Пятнадцать так пятнадцать, — сказал Шура, повернулся к Марине и задумчиво произнес: — Четырнадцать то есть хоть сейчас, а вот откуда еще миллион изъять? Сказать, что ли, Клавке, что виллу на Мальорке в следующем году куплю? С одной стороны, уже обещал… А с другой, у нее и без того на Мальте уже три, так что перебьется, — решительно резюмировал он. — Итак, когда я получу акции?

— Это займет 2 недели, — пообещал Бородянский, не помня себя от радости.

— Лучше бы быстрее, неохота мне здесь надолго застревать… Я тепло люблю, а у вас один день дождь, другой — дождь с ветром. Я все оформлю, директором кого-нибудь назначу — да вот, хотя бы Марусю, если захочет — и месяцев на шесть смотаюсь ноги в Атлантике полоскать. Да, и еще, вечером я передам через Марину пол лимона, типа аванса, чтобы наш договор считать уже оформленным. Если передумаете, то возвращать будете в тройном размере, как обычно. А вы пока бумажки готовьте, я подпишу.

— Что же, все по честному, — заверил Бородянский. — У нас, знаете ли, если слово дано — то оно крепче любой бумаги. Документы оформим в лучшем виде. Я, как никак, не первый год на этой работе, знаю, что к чему.

— Так и Маруся про вас говорила, что вас без каши не съешь, — признал Пашка. — Хорошо, а Бородянскому вы скажите — дескать, передумал я. Ну, наврите что-нибудь там. Он, правда, расстроится… Но если всех расстроенных настраивать, никаких денег не хватит, верно ведь? — и он снова рассмеялся, а Бородянский поддержал его на этот раз куда искренней.

Дело было в шляпе. Предстояло подписать с разбитным парнем договор, затем приобрести завод и перепродать его. На фоне грядущей сделки предыдущие суммы, немалыми трудами уворованные, казались мелочью. Потом можно и на покой, на тихий Средиземноморский курорт, в собственный домик этажей в пять…

"Растете, Лев Семенович", — поздравил сам себя Бородянский, наблюдая, как Марина и ее приятель покидают его кабинет.

Получать дивиденды от вложенных в "Золотой Крюк" 350 долларов Булыжник и Филипп доверили Шоре. Сами они не тратили время зря, прочесывая фирмы в поисках сантехника — от Шоры в этом деле все равно никакого проку не было. Правда, их надежды когда-нибудь обнаружить исчезнувшего вора уже основательно подтаяли, но все равно деньги на пропитание надо было каким-то образом добывать, а единственной освоенной профессией у них был рэкет. Дела шли не шибко хорошо, однажды они даже попали в засаду, подстроенную людьми хитрого и осмотрительного авторитета Арцибульдера, и еле ноги унесли.

Шора был рад своему новому поручению. К тому же его не оставляло желание снова увидеть господина Витаса Жальгириса.

Витас, однако, в приемной появлялся редко, а Шору вечно подпирала толпа ожидающих своей доли вкладчиков, так что задерживаться не удавалось. Но он не терял надежды вернуть былое доверие своих боевых товарищей. Для этой цели он даже украл на местном рынке китайский фотоаппарат-"мыльницу" с вспышкой, хотя громадная женщина, которая неслась за ним километра два, ругаясь при этом басом, перепугала его до крайности. Потому пленку Шора воровать уже не стал, а как вполне честный гражданин приобрел в специальном магазине. После чего притаился в засаде неподалеку от офиса "Золотого Крюка", запасся терпением и шоколадками и стал ждать.

Ближе к вечеру очередь у дверей рассосалась, чуть позднее приехала и уехала инкассаторская машина, прошло еще какое-то время, и терпение любознательного сыщика было удовлетворено: из офиса вышли и спустились по лестнице Сергей Степанович, Марина, Витас и Пашка. Шора схоронился за скамейкой шагах в десяти, что было далековато, чтобы фотография получилась отчетливой, но достаточно, чтобы слышать разговор.

— Пора прекращать набор денег, — говорил Чеботарев, — когда Бородянский произведет выплату, нам хватит и на приватизацию, и на возврат части средств.

— Когда произведет, тогда и прекратим, — резонно отвечал ему Пашка.

Шора ничего из сказанного не понял, да и не особо пытался. Сейчас он прикидывал, как бы ему подкрасться поближе. Но перед офисом проходила не слишком оживленная автомобильная дорога, ярко горели рампы в фонарях, пробегали редкие запоздавшие прохожие. Так что подойти к ним незамеченным Шоре не представлялось возможным, и он продолжал ждать в своем укрытии.

— Какие планы на вечер? — спросил господин Витас Жальгирис без тени акцента.

— Мы с Мариной хотим побродить по бульвару. Идешь с нами?

— Нет, спасибо. Согласен быть третьим, но не хочу быть лишним… Тем более, сегодня по телеку футбольный матч. Я тоже, может, в какой-нибудь закрытый клуб загляну, пивка выпить, а потом к Палычу, у него телевизор такой же здоровый, как футбольное поле. Полное впечатление, что на стадионе сидишь.

— Домой по прежнему не едешь? Думаешь, эти уроды тебя все еще ищут?

— Не знаю. Но ведь не нашли — так какая разница? А теперь точно не найдут. Меня теперь родная мама не узнала бы. А ты еще хотел им денег дать, щедрая душа…

"Слышали бы это Булыга с Филиппом, перестали бы на до мной смеяться!" — в сердцах подумал Шора.

— Ладно, смотри, дело твое. Завтра в офисе, в девять. как обычно.

Сергей Степанович тормознул проезжающее такси, усадил в него Марину, еще раз махнул на прощание рукой компаньону, и машина уехала.

Господин Жальгирис некоторое время стоял, засунув руки в карманы и глядя вслед отъехавшей машине. Он размышлял, стоит ли ему сегодня отовариться на ночь какой-нибудь красоткой подороже, или на самом деле поехать к Палычу? Хотя появление соседки пробудило в нем крепко спавший до этого интерес к противоположному полу, он выбрал второе: заодно можно было проверить, как идет строительство завода. Да и день завтра обещал быть нелегким, так что лучше было выспаться под невнятное ворчание старика-сторожа.

Витек неторопливо побрел по дороге, иногда поглядывая через плечо в ожидании очередного свободного такси. Когда расстояние между ним и скамьей, за которой прятался папарацци-самоучка, сократилось метров до пяти, нервы Шоры не выдержали. Он выскочил, как чертик из табакерки, с фотоаппаратом наготове, и щелкнул объективом. Витька озарила неяркая вспышка, он повернулся, но смотреть пришлось против света фонарей, так что разобрать лица Шоры он не мог. Пока он вглядывался в силуэт внезапно возникшего незнакомца, тот еще раз щелкнул фотоаппаратом, и припустил наутек. Витек недоуменно посмотрел ему вслед.

"Журналюга какой-нибудь, за сенсациями охотится", — подумал он. Другие предположения в голову не лезли. Пресса уделяла "Золотому Крюку" немало внимания. Сама Марина внимательно смотрела, чтобы в случае появления в какой-либо газете негативной статьи на следующий же день в двух-трех других, в противовес ей, печатались хвалебные оды по поводу их начинания. Финансовая подпитка "независимой" прессы также составляла постоянную статью расходов "Золотого Крюка". Впрочем, после каждой публикации золотоносный поток людей к их дверям нарастал, так что дело того стоило.

Не придав случившемуся никакого значения, Витек побрел дальше. Шора между тем мчался к станции метро. От офиса "Золотого Крюка" до их с Булыгой и Филиппом гаража ему предстояло проехать на метро шесть остановок, сделав одну пересадку, а затем еще дожидаться автобуса. Путь, короче, предстоял неблизкий. Шора решил не говорить приятелям о подтвержденном им открытии до завтрашнего утра, когда можно будет проявить пленку — а то еще надают фотоаппаратом, кадры засветят, и вся его работа насмарку.