Золотой Крюк

Примерно за полчаса ценой невероятных усилий, отбитых локтей и потери пиджаков им удалось преодолеть расстояние метров в тридцать, отделяющее их от входа. Бородянский залез на перила, перепрыгнул на площадку и только было взялся за ручку двери, как пронзительный женский визг чуть было навсегда не лишил его слуха.

— Куда без о-о-о-очрди-и-и-и-и!

Бородянский обернулся на крик, собираясь задушить истеричку, но не успел ее даже увидеть: Роза Парамоновна брызнула ему по глазам из газового баллончика. Бородянский решил, что умирает, и так заорал на прощание, что драка возле его ног на какое-то время затихла. Так могут кричать только раненые бизоны, слоны в момент экстаза или матери, зовущие с балкона детей обедать. Поскольку никого из них у дверей "Золотого Крюка", теоретически, находиться не могло, Витек из любопытства приоткрыл дверь офиса, и Бородянский упал внутрь. Маргарите Никаноровне, крепко державшая Льва Семеновича за брючный ремень, пришлось влететь в помещение вместе с ними. Дверь снова закрылась, дерущиеся перед офисом "Золотого Крюка" перевели дух и, не тратя времени на пересуды, снова приступил к выяснению отношений.

— На кухню его, глаза промыть, — скомандовала Марина, догадавшаяся, что произошло, по характерному запаху, исходившему от начальника строительного треста.

Бородянского под руки отволокли в кухню, предварительно отклеив от него Маргариту Никаноровну. Витек быстро заткнул слив в раковине, наполнил ее водой и принялся старательно полоскать высокопоставленную голову. Лев Семенович отфыркивался и несколько раз пытался сказать, что глаза уже не болят, но не успевал — рука Витька вновь запихивала его под воду. Во время очередного погружения разозленный подобной бесцеремонностью Бородянский просто выдернул зубами затычку, и вода моментально скатилась вниз.

— Не сметь! — захрипел он. — Вы не знаете, кого мокаете! Я вас сам замочу! Щенки паршивые! У меня большие связи в преступном мире и в правительстве!

— Что, по сути, одно и тоже, — резюмировал Витек, прекращая экзекуцию и подавая Бородянскому полотенце. Тот наскоро вытер волосы. Из под полотенца вылезло перекошенное, раскрасневшееся от недостатка кислорода и злости лицо.

— На кого прешь, сучара?! — Бородянский схватил господина Жальгириса за лацканы пиджака. Вероятно, былой лоск он растерял по пути к этому офису. Витек пропятился к своему кабинету, плюхнулся в кресло, а Бородянский навис над ним, как грозовая туча. Повисел некоторое время, потом чуть успокоился, сбросил Витька с кресла и сам плюхнулся в него, обведя недобрым взглядом собравшихся тут же Чеботарева и Марину.

— Ну все, — отдуваясь, произнес он. — Я вас выведу на чистую воду. Я на вас всех собак навешаю, дайте срок…

— Срок вам даст следователь. Он как раз сегодня заходил.

— Это мы еще посмотрим, кто кому… Я таких, как он, на завтрак съедаю. А такими, как вы, даже не закусываю… Нет, с эстонцем вы неплохо придумали — только из него Жальгирис, как из меня Бурбулис… Придумали фамилию, не могли эстонскую найти, грамотеи… А я-то думаю — где я тебя видел? Хорошо, что Елена мне глаза открыла…

— Я не есть понимать, почему вы здесь балагурить, — возмущенно произнес Витек, встав в позу. — Я немедленно буду жаловать мой посол и мой президент, чтобы он разорвать с вами дипломатические отношения.

Бородянский в ответ только невесело рассмеялся.

— Хватит Ваньку валять… Или, по-эстонски говоря — Айвана?..

— Ванькоса, — поправил Витек.

Бородянский перевел взгляд на Чеботарева.

— Не понимаю, — вздохнул он. — Этот псевдоиностранец, предположим, и так рецидивист, голытьба потомственная — он него всего ждать можно. Таких, как эта, — он кивнул в сторону Марины, — тоже полна Тверская… Но ты…

— Скажешь про нее еще полслова — я из тебя все твое дерьмо выколочу, — процедил Чеботарев, побелев от ненависти, и со сжатыми кулаками качнулся к столу. Марина остановила его.

— Не нужно, Сережа… Если из него дерьмо выколотить, в нем же ничего не останется. Он и есть — дерьмо в двубортном пиджаке.

Бородянский, напоровшись на такой отпор, только рот открыл от удивления. Он то предполагал, что пойманные с поличным воры будут трястись от страха и искать возможности договориться! Вспомнив истину о том, что наглость человеческая предела не имеет, Бородянский взял себя в руки, и на замечания девушки только пренебрежительно махнул рукой.

— Какая взаимовыручка, скажите пожалуйста! И на такую швабру ты променял мою Елену?

— На швабру я не обижаюсь — на фоне Елены кто угодно покажется шваброй. Не женщина, а пылесос какой-то. Вечно ей всего мало было, вся в золоте, а глаза голодные. Потому и решила, наверное, от меня уйти.

— И правильно сделала. Она тебя вовремя раскусила. А я то, дурак, в люди тебя вывел! Вот, получил в благодарность… Ладно, — Бородянский хлопнул рукой по столу. — Хватит переливать из пустое в порожнее. Распорядись давай, чтобы все мои деньги были немедленно мне возвращены. А после поговорим, что мне с вами всеми делать.

— Я бы на вашем месте не сильно хорохорилась, — предупредила Марина. — Что вас, собственно, не устраивает? Захотели фирму купить — купили, вот она, вся ваша…

— Ну, не совсем вся, еще у Арцибульдера немножко акций завалялось, — напомнил Сергей Степанович. — Вы, Лев Семенович, слово "Арцибульдер" не знакомо? Назвать это именем или фамилией у меня язык не поворачивается.

— Слышал где-то, — насторожился Бородянский.

— Наверное, в программе "Их ищет милиция". У нас при раздаче денег на всех немного не хватило, так что пришлось акциями поделиться. Так что он теперь — ваш компаньон. Кстати, о деньгах — так нет уже их! Вы же хотели, чтобы мы у людей сертификаты выкупили? Этим мы и занимаемся все минувшие дни. Ваши миллионы пришлись как нельзя кстати.

— Вы расплачиваетесь с ними моими деньгами! — заорал Бородянский. — Немедленно прекратите это! И вообще, я все закрываю, все счета арестовываю!..

— Хотите сами им об этом сказать? Милости просим, их там за порогом фирмы целое море, только и ждут. Но я бы не советовала — они могут этот офис просто снести физически за две минуты. А это плохо — во-первых, мы на первом этаже, и дом над нами просто рухнет, во-вторых, вам самому придется удариться в бега следом за Мавроди. Вот только он хоть с деньгами убежал, а вы помчитесь, сверкая голой задницей. Зато если вас Арцибульдер все-таки догонит, то ваше нежелание быть председателем "Золотого Крюка" решиться само собой.

— Это почему же? — не понял Бородянский.

— Так у мертвецов подпись в банке не принимают! — весело пояснил Витек, — а что же это за председатель без подписи?

— Ты меня не пугай! — предупредил Бородянский.

— Вы нас тоже, — предложила Марина. — Потому что ничего вы нам сделать не можете — ни по закону, ни по иному…

— Еще посмотрим. Вы меня за мальчишку держите? Я вам только вчера деньги отдал! При всем желании вы еще не могли успеть их потратить!

— Ну, потратили мы их загодя, получив в банке беззалоговый овердрафт, — пояснила Марина. — Вы, не будучи мальчишкой, должны знать, что существует такой вид ссуды, не так ли? Правда, на такие крупные суммы его обычно не выдают, но ваше имя и в самом деле творит чудеса. Стоило нам заикнуться знакомому вам банкиру, для кого мы производим указанное строительство, как деньги моментально поступили на счет. Ну не приятно ли, что вас так ценят?

— Чтоб вы сдохли!

— И вам тоже всего доброго. Хотя, с другой стороны, Лев Семенович, стоит ли так убиваться? Как-никак, вы теперь — не обыкновенный ворюга, а серьезный капиталист. Собственный завод имеете по производству арматурных блоков. Он, все-таки, тоже денег стоит! Поработайте на благо России — глядишь, и вернуться к вам ваши денежки. Причем довольно быстро. Глядишь, месяцев через 18 выйдете на первую прибыль…

— Через 18 месяцев! А как же ваши обещания четырехсотпроцентой рентабельности?

— Господи, Лев Семенович, вы же строитель со стажем. Неужели все, что научились — откаты делать да взятки давать? Не бывает такой рентабельности! Мы же не наркодельцы, правда? 15–17 процентов в год, и то не сразу — тоже немало.

— Это нечестно, — вдруг жалобно произнес Бородянский, будто только что осознал весь траур своего положения.

— Что есть, то есть, — вздохнул Витек, горестно качая головой. — Мне самому даже как-то стыдно. Больше никогда никому не буду говорить неправду. Вот прямо сейчас пойду исправляться.

— Я вас убью, — пообещал Бородянский.

— Не надоело вам обещать?.. Нет, мы бы с вами еще поболтали, но нам и вправду пора. Неудобно так засиживаться в чужом офисе… Пашка, глянь, что там на улице — никак дождь опять пошел? Вон как по стеклам барабанит.

— Это не дождь, это пожарные с брандспойтами приехали, митингующих разгонять, — сообщил юноша.

Бородянский сидел в директорском кресле и не верил, что все это происходит именно с ним. Его мобильник вдруг зазвонил, Лев Семенович поднес аппарат к уху и услышал спокойный голос вице-премьера.

— Тут до меня странные слухи дошли, — сообщил чиновник, за креслом которого в этот момент застыл изваянием, в ожидании дальнейших указаний, невидимый Бородянскому следователь налоговой милиции.

Начальник треста попытался придать голосу нормальное звучание. Не получалось — откуда только появились хрипота и легкое запинание? Но чем больше он запинался, тем суровее становился голос в трубке, и слушая его, Бородянский запинался все сильнее и сильнее. На лбу его стал проступать пот.

Чеботарев молча смотрел на человека, которого он знал могучим и недосягаемым, как пик Коммунизма, и странное подобие жалости покалывало его с другой стороны груди. "Так вот, оказывается, как выглядит возмездие", — подумал он.

Бородянский дал отбой и невидящими глазами посмотрел в его сторону. Он окончательно обмяк и стал похож на сдутую куклу. От недавнего урагана не осталось и слабого дуновения.

— Ты не можешь вот так просто взять и уйти, — почти прошептал он.

— Раньше не смог бы, — собрав волю в кулак, холодно ответил Чеботарев, — но вы сами научили меня этому. Прощайте, — и повернулся к выходу.

— Купите у меня завод обратно, — почти жалобно попросил Бородянский.

— Он нам без надобности. — сообщил Витек. Но тут Чеботарев просто не выдержал, резко вернулся и сел за стол.

— Ты чего делаешь? — удивился его приятель, но он только отмахнулся.

— Почем? — спросил Чеботарев у Льва Семеновича?

— Э-э… четыре миллиона.

— Да вы в своем уме? Сами знаете, в его восстановление вложено от силы полтора.

— Ну хорошо… Пусть будет полтора.

— А то, что мы вас же спасли от тюрьмы — ведь это при вашем попустительстве он был полностью разворован! — ведь тоже чего-нибудь да стоит?

— Тогда миллион, — в отчаянии произнес Бородянский.

— Вот это другой разговор… Можем хоть сейчас заново оформить все бумаги. Только знаете — мы этот миллион не вам отдадим, а Арцибульдеру. Во-первых, он хоть и вор в законе, но почестней вас будет, во-вторых, вам же лучше, сможете спать спокойно, не опасаясь, что он вас убьет. Договорились?

— У меня ж еще на пол-лимона долгов! — всхлипнул Бородянский.

— Да у тебя одна квартира больше стоит! — разозлился Витек. — Уж я то видел, я то знаю… Обменяешь ее на какой-нибудь район, подальше от Москвы, зато поближе к Ленинграду — и всего делов!

— Елена меня убьет, — вздохнул Бородянский, глядя в пол.

— Вы уж извините — вас, получается, при любом варианте кто-нибудь да ухайдакает — либо дочь, либо начальство, либо Арцибульдер… — несмотря ни на что Чеботарев так и не мог заставить себя перестать обращаться к бывшему руководителю на "вы". — Так что — будете завод продавать? Распечатать соответствующие бумаги?

— Валяйте, — устало кивнул Бородянский.

Завод достраивался. Вздымались в небо вымытые сначала строителем, а потом дождями свежеоштукатуренные стены. Блестели стекла в пластиковых рамах. Чахлые по молодости саженцы обживались в не по размеру больших ямах, выложенных по краям кирпичиками ("на вырост рыли" — пояснял Палыч). Через неделю завод должен был выдать первую продукцию.

Троица незадачливых рэкетиров тем временем завершала строительство первого гаража, но мстительный Палыч уже прикидывал для них новую работу. Филипп ныл на непогоду и примерзающие руки, Булыга работал молча и как будто даже с удовольствием, а вечером в рабочей столовой так наворачивал приготовляемый стариком-сторожем борщ, что зубы клацали. Молчание старшего брата с лихвой компенсировал Шора, засыпающий Палыча расспросами обо всем, что по недоразумению проезжало, пролетало или проходило мимо него. Палыч терпеливо разъяснял, осознавая, что постижение истин есть неотъемлемая часть перевоспитания, а к вечеру пил анальгин от головной боли. Зато после его бесконечных рассказах о войне голова начинала болеть у Филиппа.

Сейчас троица была занята перетаскиванием цемента из под навеса к месту возведения последней стены гаража. Булыга держал деревянные носилки с одной стороны, Шора прогибался под ними с другой, а Филипп остервенело вонзал лопату в кучу под целлофановым навесом и сгружал ее на это первобытное транспортное средство. За происходящим, спрятавшись под зонтик, зорко следил Палыч.

— Какие бабки упустили, — ворчал Филипп, хлюпая размякшими от дождя башмаками. — Могли бы сейчас в портвейне купаться вместо этой Колымы…

— А мне здесь нравится, — буркнул Булыга. — Харчи нормальные, труд физический, здоровью, значит, на пользу… Ты бы, Палыч, к ужину еще пузырь поставил — цены б тебе не было!

— Не положено, — отрезал надзиратель-любитель.

— Жмотяра позорный, — резюмировал Филипп, и в сердцах скосив зрачки в стороны, швырнул очередную порцию цемента мимо носилок прямо в ботинок Шоре.

— Ты чего творишь, добро разбазариваешь! — заорал Палыч, после чего добавил: — Теперь мяса в суп не получишь.

— А я забастовку объявлю! Нет такого закона, чтобы без мяса кормить!

— Ты и вправду, Палыч, обеспечил бы нормальные условия труда, — поддержал приятеля и Булыга, — поставь пузырь, жалко тебе, что ли?

— Закончите до вечера стенку класть — будет вам водка.

— А косяк? — поинтересовался обнаглевший Филипп.

— Накося! — показал ему дулю Палыч.

— Заметано, — обрадовался Булыга и сам начал прикрикивать на остальных, чтобы быстрее работали, после чего так помчался с тележкой к недостроенному гаражу, что Шора не помогал ему, а только болтался сзади колясок, как привязанный, с трудом успевая перебирать ногами по земле. Палыч только головой вслед покачал.

— Сколько волка не корми, а его все равно выпить тянет, — вздохнул он.

Напрасно, впрочем, Филипп неустанно жаловался на семью: другой человек имел сейчас на это больше законных оснований. Лев Семенович Бородянский, еще недавно — глава строительного треста, совладелец нескольких предприятий, гроза врагов и любимец правящей элиты, сейчас трясся на жестком сидении купе железнодорожного вагона, который уносил его не то в Воронеж, не то в Урюпинск — короче, с глаз долой от вице-премьера, который сразу после вызова "на ковер" и выяснения всех обстоятельств дела снял его с должности и объяснил, что на свободе он может остаться только в том случае, если в течении недели вернет ему долг ("можно без процентов" — милостиво сообщил чиновник, барабаня пальцами по столу). Впрочем, многоопытный Лев Семенович был вполне уверен как раз в обратном: вернув свои деньги, высокопоставленному чинуше уже не будет нужды покрывать его, Бородянского, темные делишки. И в самом деле, следователь из налоговой милиции, как верная гончая, смирно ждала сигнала, а пока прикапливала компромат. А когда Бородянский заикнулся Елене о мысли разменять квартиру, то ему напомнили, что жилплощадь оформлена на ее, любимой дочурки, имя, и расставаться с ней чадо не собирается.

— Это мне на память о тебе останется, если вдруг сядешь, — пояснила Елена, взглянув на отца так, как умела только она, да еще, правда давным-давно, одна женщина по фамилии Горгона.

Садиться Бородянский, как всякий здравомыслящий человек, не хотел, самолетами летать опасался, чтоб не схватили прямо в аэропорту, оттого и глядел сейчас в немытое с рождения окно вагона на проносящиеся мимо бескрайние просторы, поросшие где березами, где травой, где обветшалыми строениями станций. В конце концов у него еще оставались целый чемодан личных вещей, почти новое пальто, около тысячи долларов в портмоне и, главное, надежда, что на необозримых российских просторах наверняка найдется губернатор, которому специалист по утилизации госсобственности очень даже может пригодиться.

"Надо будет только паспорт сменить", — рассуждал Бородянский.

Между тем Витек все-таки добился своего: уговорил Чеботарева поехать с ним на рыбалку. Он уже не первый месяц донимал его этой идеей, и Сергей Степанович, хотя времяпровождение с удочкой у костра и не любил (потому что никогда не пробовал), скоро понял: легче согласиться и избавиться, наконец, от надоедливого, как комар, дружка.

Они сидели на невысоком скальном выступе, торчащем из воды. Сбоку потрескивали, качаясь от движения речной глади, камыши, и микроскопические волны терлись о камень, рассчитывая за тысячи лет дотереть его до основания. Такая тишина может быть насыщена звуками, потому что у нее есть более точное название — спокойствие.

Пашка, прибыв на место с собственным лап-топом, брезгливо оглядел все это нестерильное, в отличие от скрин-серверов, пространство, и уткнулся в свой жидко-кристаллический экран. Его ссутулившая спина выражала недовольство тем, что взрослые с виду люди тратят драгоценное время на глупые забавы без какой-то практической пользы. Эстетические вкусы Пашки вполне удовлетворялись хранителем экрана с изображенным на нем точно таким же лесом. В настоящем лесу Пашка боялся промочить ноги.

Марина возилась чуть поодаль: пока мужчины занимались своим мужским делом: разматывали удочки и насаживали на них приманку, припасенную Витьком в каких-то гадкого вида консервных баночках, она доставала продукты и раскладывала костер, выискивая для этого относительно сухие сучья, что было делом почти безнадежным.

Витек и Чеботарев зашвырнули лески подальше, приладили удилища к земле и взобрались на камень, выступающий над водной гладью.

— Интересно, вода теплая? — поинтересовался Витек.

— Проверим, — сказал Чеботарев, и спустил ноги прямо с камня в воду. — Теплая, — сообщил он.

Витек тоже скинул ноги в реку. Правда, трехсотдолларовые туфли, в отличии от Чеботарева, снял и аккуратно поставил на камне сзади себя.

— А я пиво захватил, — сказал Витек, указывая на оттопырившийся карман пиджака от "Валентино", — будешь?

— Давай.

Витек нашел выступ на камне, приложил к нему горлышко бутылки и долбанул сверху ладонью. Крышка отлетела, а пена перехлестнула через край. Витек передал бутылку Чеботареву и таким же образом откупорил вторую для себя.

— Хорошо, — сказал Чеботарев, отхлебнув пива.

— Да, — согласился Витек. Они помолчали. Вид заката убаюкивал, и впустую тратить слова не хотелось.

— А я Марине предложение сделал. — сказал Чеботарев. — Через месяц свадьба.

— Ну и правильно. Она девушка стоящая. В смысле души. А теперь еще и богатая невеста… Мы же теперь вроде как богачи?

— Ты полагаешь? Закатай губу обратно! На счете не больше трехсот тысяч осталось, да и те убегут за неделю — нужно сырье закупать и рекламу делать… Так что придется пояса затянуть.

— Затянем. Не впервой.

— Нет, нам еще повезло, что многие вкладчики просто наотрез отказались свои деньги принимать и потребовали взамен акции завода. Да, тут еще твой бывший приятель забегал, Алекс, друг сердечный, разве что не слезно умолял принять от него тридцать тысяч — так я не отказал, ты не против? Равно как и некоторым твоим бывшим коллегам по тресту.

— Справедливо.

— Ну, и весь рабочий коллектив теперь тоже, конечно, в акционерах. Включая Палыча. Им это, правда, ничего не стоило.

— Кстати о Палыче — что с его жильем делать, ума не приложу, — посетовал Витек. — Не хочет он в новую квартиру переезжать. Уперся старый хрен, бульдозером не сдвинешь. Говорит — привык к своей сторожке.

— Так давай мы ему сторожку подремонтируем… Сделаем двухкомнатку, пристроим раздельный санузел, под окном садик организуем с лавочкой… — предложил Чеботарев, — в конце концов, на в каких правилах не написано, что пропускной пункт должен быть похож на собачью будку!

— Здорово, — восхитился Витек, и вновь приложился к пивной бутылке. — Знаешь, чего он с остатками асфальтоукладчика придумал сделать? Тумбу для имен особо выдающихся сотрудников!

— Твое имя будет на нем накарябано золотым гвоздем, чтоб на века, — с усмешкой пообещал Чеботарев.

— Лучше уж золотым крюком.

Поплавки покачивались на водной глади. Клевать рыба не собиралась.

— Странно, — нарушил вдруг молчание Чеботарев. — Я бы ни за что вот так не открыл бутылку пива.

— Хочешь сказать — о камень? Могу научить, пополнишь свои хорошие манеры. Это не сложно.

— Не скажи. Знаешь, я ведь вырос во вполне обеспеченной семье. Родители из верхушки. Деньги имел карманные всегда, сколько себя помню. Потом отец мне работу подобрал попрестижней, потом меня женили, тоже, наверное, с прицелом на будущее. Только знаешь — деньги обладают удивительными качествами. Многие сложные вещи благодаря им превращаются в простые и доступные, это факт, зато другие, простые вещи, вдруг становятся не то, что сложными — невыполнимыми. Например, для пива у меня всегда находилась, в крайнем случае, открывалка. А еще чаще — официантка, или кто-то из подчиненных. Положение обязывало…

— Невелика потеря, — пожал плечами Витек. — Я думаю, чтобы освободиться от власти денег, нужно иметь очень много денег.

— Да нет, — ответил Чеботарев. — Денег не бывает много. То есть не важно, много денег или мало — главное, чтобы их было достаточно. До-ста-то-чно, — повторил он. — Только в этом соответствии — и счастье, и свобода. Менее года назад ты был беден, я был богат — но нам обоим не хватало денег. Сейчас я знаю, для чего зарабатываю деньги — и поэтому мне их хватает. А тебе?

— Мне бы еще пива, — сказал Витек.

КОНЕЦ