Золотые сны

ЩЕДРЫЙ ИСТОЧНИК

По преданию, он находится на горе Геликон в Греции. Когда-то Пегас стукнул по земле копытом, и фонтан вдохновения забил из образовавшейся трещины. Люди, понятно, об этом узнали, а некоторые не поленились и отправились в дальний путь за волшебным даром. Их скорбный труд не пропал даром — человечество получило художественную литературу и стало ее читать взахлеб.

Наши современники, далекие от созидания литературных шедевров, порой не задумываются, что без тех неуемных первопроходцев не было бы у нас ни песен, ни кинофильмов, ни целого ряда творческих союзов, ни театральных премьер, ни телевизионных сериалов, ни личных библиотек, ни многого другого, прекрасного и возвышенного. Не было бы и критики, поскольку отсутствовали бы сами объекты критики.

Однако раз и навсегда возникший процесс ширился, набирал силу и от века к веку радовал людской род. Писателей становилось все больше и больше, хороших и разных. История литературы знает немало примеров, когда даже близкие между собой родственники весьма в ней преуспели и стали знаменитыми. Достаточно назвать имена Гонкуров, Маннов, Дюма, не говоря уже об отечественной литературе, в которой, особенно в последнее время, появилось множество талантливых семей с подтверждающими их одаренность удостоверениями в карманах.

И это очень хорошо, поскольку микроклимат, в котором будущий корифей вызревает, благотворно способствует его становлению, и отпадает надобность тащиться за тридевять земель и лезть в гору в поисках вдохновения, тем более если в каждой отдельной писательской квартире бьет индивидуальный источник в непосредственной близости от письменного стола хозяина.

Именно такая участь выпала на долю Павла Мурикова. Его папа Тимофей Муриков (псевдоним Томас Мур) был известен, как автор нашумевшей в свое время поэмы «Двери настежь». Она поднимала проблему обучения детей плотницкому делу в дошкольных учреждениях и призывала при этом на уроках держать двери открытыми, дабы каждый мог поприсутствовать на занятиях и лично убедиться в полезности этого начинания. Вначале критика ошалело молчала, но, разглядев, что в художественном произведении не соблюдены правила поэтики, принялась Мура топтать. И затоптала бы, не вмешайся тогда сам товарищ Захлебаев, курировавший идеологию в поэзии (кстати, они с Муром были из одной деревни). Он позвонил по телефону в Союз писателей и сказал, что Т. Мур растущий и к тому же периферийный, а таким должно принадлежать будущее. Словом, Муру дали с захлебаевской подачи зеленую улицу, потому что будущее будущим, а все живут в настоящем и не хотят неприятностей.

С того момента Т. Мур пошел в гору (в переносном смысле, конечно) и вскоре уже заведовал редакцией поэзии в солидном издательстве со всеми вытекающими из этого обстоятельства последствиями. К примеру, поэму «Двери настежь» и по сей день можно без труда разыскать в любой библиотеке, так как она многократно издавалась отдельной книжкой на языках всех народов и народностей нашей страны, имеющих собственную письменность.

Но Томас Мур действительно заботился о будущем. Он прекрасно понимал, что процент смертности среди людей равен ста и не хотел, чтобы его сын Павел, лишившись родителя, остался на бобах.

— Старайся, сын, — говорил он подрастающему Паше. — Поэзия может уморить человека, примеров тому не занимать стать, но может и хорошо прокормить при наличии поддержки и в режиме наибольшего благоприятствования.

Мальчик тоже все понимал, согласно кивал, но, видимо, этого было маловато.

Еще в школе стало ясно, что гуманитарные возможности Павла Мурикова не соответствуют требованиям времени и даже отстают от него на два-три столетия. Нельзя сказать, что подросток был туп ко всем наукам. У него были «четверка» по черчению, ненатянутая «тройка» по математике, а преподаватель труда по столярному ремеслу и вовсе ставил Пашу в пример остальным. Дела не клеились в основном с русским языком и с литературой. Если ходит старая байка, что кто-то в слове «еще» сделал четыре ошибки, написав «исчо», то этим человеком мог вполне оказаться Павел Муриков. А художественная литература наводила на него такую тоску, что тут же срабатывало охранительное торможение — глаза сами собой смыкались, и Павел на уроках изящной словесности погружался в глубокий сон.

Учительница литературы, конечно, знала, что Муриков — сын преуспевающего поэта, перевернувшего в ее консервативной голове все представления о поэзии, и хотела бы вызволить Пашу из гуманитарной спячки, но задача эта оказалась безнадежной.

Сын Мура не воспринимал художественные образы, путал Катерину из «Грозы» с Катюшей Масловой или с Екатериной Измайловой, а однажды развеселил класс, заявив, что Стендаль написал «Пермскую обитель», произвольно приняв Пермь за Парму и доведя этим бедную преподавательницу до нервной икоты. После того случая она отказалась от своих благих намерений, перестала глядеть в сторону Мурикова, прекратила вызывать его на уроках и, если по рассеянности вдруг встречалась с ним глазами, начинала охать, вздыхать и, повернувшись к ученикам спиной, выводила на доске мелом число дней, остававшихся до пенсии, чтобы хоть немного успокоиться.

Однако время шло, молодой Муриков окончил школу (все оканчивают школу) и поступил в Литературный институт. Как он туда попал, навеки останется тайной. Злые языки утверждали, что за годы, проведенные Пашей в стенах института, все руководство вуза и значительная часть его профессорско-преподавательского состава широко печатались в издательстве, где трудился Томас Мур, причем не были забыты ни сотрудники отдела кадров, ни бухгалтерии.

Но все это уже в прошлом, сейчас Павел Муриков на коне. Его поэтические сборники можно приобрести в любом книжном магазине как в городе, так и в деревне. Если их не расхватывают, то лишь потому, что не все способны постичь глубину его творчества, проникнуть в которое пока еще остается уделом избранных. Конечно, за столько лет он несколько образовался, кое-что усвоил и теперь уже не спутает Пермь с Пармой. Кроме всего, он стал осторожнее и старается без крайней нужды не ввязываться в беседы коллег. Правда, с грамотностью так ничего и не получилось. Нынешние злые языки уверяют, что муриковские стихи переводит на русский его жена-домохозяйка. Рецензии на его книги всегда хвалебные, а самого автора называют самобытным.

Томас Мур сильно постарел, но на пенсию не собирается и два-три часа в неделю по-прежнему проводит в своем кабинете.

— Ни дня без строчки! — любит повторять старик. — Пока позволяет здоровье!

У Павла Мурикова растет сын, которому тоже прочат литературную будущность, поскольку яблоко никогда еще далеко не падало от родимого дерева.

— Поэзия стала что-то не того, — говорят одни литераторы, когда речь заходит о династии Муриковых.

— Поэзия ни при чем! — возражают другие. — Она лежит в столах и ждет своего часа. Ей не по душе семейные традиции.

— Знаете, что такое традиция? — острят третьи. — Это когда дети повторяют глупости родителей.

— Ничего себе глупости! — вздыхают четвертые. — Муриковых в глупости не обвинишь! Пегас виноват. Впрочем, что с него взять. Пусть с крыльями, но все равно — лошадь!