Золотые сны

БОРЬБА НАЧАЛ

По разнарядке вышестоящей организации коллективу был выделен один автомобиль «Жигули». Ранее коллектив тоже кое-что получал из дефицита — моющие средства, сайру в банках, сочинения классиков социалистического реализма, дрожжи, но об автомашине и помыслов не было. А тут — на тебе!

Конечно, каждый в душе взалкал. Потому что одни уже давно мечтали о машине, а иные посчитали, что не следует упускать случай заработать, учитывая разницу между магазинной стоимостью средства повышенной опасности и рыночной. Даже старая уборщица, умевшая водить только мокрой тряпкой на палке по паркетному полу, заявила, что она тоже от своих прав ни за что не откажется.

Знаменательно, что у всех без исключения оказались деньги на дорогую покупку, хотя было точно известно из постоянного нытья и бесконечных жалоб о всеобщем и беспросветном безденежье. Короче, коллектив повел себя, как чайник со свистком, который рассеянная хозяйка забыла снять с плиты и ушла поболтать с соседкой.

Поскольку на дворе стояла эпоха гласности и полной открытости, было решено созвать общее собрание и с помощью плюрализма мнений и голосования определить, кому «Жигули» достанутся.

— Давайте, товарищи, хорошенько подумаем, — произнес заведующий нерешительно, изображая на лице крайнюю озабоченность. — Может, предоставим привилегию одному из наших лучших производственников?

Наверное, этого как раз и не следовало говорить. Всякий считает себя лучшим из лучших, а остальных по меньшей мере тупицами, разгильдяями или тунеядцами, от которых никогда не дождешься признания своих достоинств. Поэтому в ответ раздался негодующий вопль.

Когда страсти немного поутихли, какой-то малограмотный тенор проблеял:

— Жербий надо!

— Жребий, а не жербий, — поправил интеллектуальный баритон.

Но и жеребьевка не пришлась по вкусу. Любой понимал, что вероятность вытащить счастливую бумажку ничтожно мала, провидение часто оказывалось слепым, а видеть впоследствии наглеца, приезжающим на работу в собственном автомобиле, представлялось невыносимым.

Предлагали отдать машину самому многодетному или наиболее низкооплачиваемой, проявляли заботу оо инвалидах, пенсионерах по старости, комсомольцах и гипертониках — ни одно из мнений не восторжествовало!

Вдруг профорга осенила блестящая мысль:

— Поверьте, товарищи, нас задушит плюрализм! Давайте обратимся за советом к Богу.

Все замолкли. Действительно, плохо ли получить ответ в столь сложной ситуации от Бога, когда возможности составляют примерно сотую часть потребности, но как это сделать? С одной стороны, Бога вроде бы нет, а с другой — не станет же профорг даром сотрясать воздух? Может, есть какие указания на этот счет, возможно, ликвидировано еще одно «белое пятно»? Пятно пятном, но захочет ли неведомо откуда появившийся Бог распределять дефицит в их сравнительно небольшом коллективе? Наверняка у него куча более важных дел!

— Сделаем так, — продолжал профорг. — Пригласим священника из нашей епархии, пусть разберется. Безусловно, он не Бог, но в некотором роде его подчиненный или, скажем, представитель. Не случайно же церковники заседают ныне во многих комитетах и комиссиях, дают рекомендации политикам, экономистам, ученым, даже блаженные и всякие там юродивые вошли в силу, правда, пока еще без права распоряжаться материальными фондами. Кто поручится, что будущее не за ними?!

— Идет борьба начал, — скорбно кивнул заведующий, облизнув толстые губы и мельком глянув на свою секретаршу. — Не исключено, что духовное победит.

Логика и здравый смысл, прозвучавшие в словах профорга, вошли в сознание членов коллектива легко и просто, мгновенно преодолев его материалистическое сопротивление.

На следующий день приглашенный отец Серафим вещал:

— Дорогие братья и сестры! Человек создан по образу и подобию господа нашего, стало быть, и поступать должен соответственно. Говорю вам, нельзя делить неделимое, то не хлеба Иисуса. Пожертвуйте оную машину, греховное детище прогресса, на нужды православной церкви, дабы служители ее могли беспрепятственно и споро развозить милосердие и нравственность, в коих великая нехватка. Даже телевидение сие признает. Поступитесь презренной материей! Внесите свою лепту и благословенны будете!

Выступление батюшки было выслушано со вниманием, награждено бурными аплодисментами, и все без исключения проголосовали в пользу матери-церкви.

Едва отец Серафим отбыл восвояси, всеми овладело благоволение. Гордые содеянным благом, члены коллектива принялись стихийно христосоваться и просить друг у друга прощения, не сообразив по обрядовой неграмотности, что до пасхи еще далеко. Заведующий истово лобызался с аппетитной секретаршей, да так профессионально, будто у него в этом деле был большой опыт. Менее повезло профоргу, которому в партнерши досталась старуха уборщица, но он стойко вытерпел процедуру до конца, поскольку был приучен не к таким трудностям, ежемесячно собирая членские взносы.

С того дня коллектив можно было с уверенностью называть самым религиозным в городе. Сотрудники, являясь по утрам на службу, отвешивали друг другу поясные поклоны, читали молитвы, после обеда пели псалмы, а если случалось зевать над деловыми бумагами, тут же крестили рты. По пятницам регулярно приезжал отец Серафим, очень довольный своими миссионерскими успехами, рассказывал о житии святых, а напоследок принимал дары. Сотрудники, умеряя свои вожделения, вручали ему оставшиеся после дележки стиральный порошок или ту же сайру, из-за которых в прошлом было столько ссор, грызни и злобствований.

И, наверное, сподобилась бы обращенная паства, покинув в положенные сроки земную юдоль, вечного блаженства, если бы не козни лукавого, видимо, проникшего в вышестоящую организацию. Это он ввел не совсем духовно созревший коллектив во искушение, неожиданно прислав двадцать пар замечательных дамских сапог австрийского происхождения.

Мгновенно все благочестие как ветром сдуло. Никто уже не стал слушать профорга, предложившего решить участь редкого товара с помощью отца Серафима.

— Никаких попов! — закричали женщины революционными голосами. — Разберемся! Мужикам не давать! Плевать на их жен! Пусть у себя на работе получают! Домохозяйки?! Пусть босиком ходят, дома сапоги не нужны!

Пикантная секретарша с атеистическим блеском в злых зеленых глазах, сжав кулачки, наступала на заведующего:

— Чего молчишь, ханжа?! Начальник ты или не начальник! Вынь да положь сапоги! Святоша! Аморальник толстогубый!

А старая уборщица, размахивая мокрой тряпкой, вдруг хрипло запела песню своей бесшабашной якобинской юности: «Долой-долой монахов, долой-долой попов! Мы на небо залезем, разгоним всех богов!»

Так что с вечным блаженством пока ничего не вышло. Какое может быть блаженство без красивых сапог? А если бог такой умный и все может, с этого бы и начинал. Сейчас уже любой младенец знает, что материя первична, попробуй морочить его сказками и вовсе не давать киселя!

Кто там о жизни? Жизнь! Что жизнь! Самая обыкновенная форма существования белковых тел.