Зомби-рок-н-рольщицы из исправительной школы

14. ТВОЕЙ СМАЗЛИВОЙ МОРДАШКЕ МЕСТО В АДУ

"Your Pretty Face is Going to Hell" (The Stooges, 1973)

Ощущение было, будто она поднимается из темных глубин. Едва не утонувшая жертва, всплывающая на поверхность и заметившая слабый проблеск света, который стремительно становился все ярче. Это походило на полет, вознесение на небеса в луче сияющего блаженства.

Сибил Хаффингтон очнулась, еле слышно ахнув. Веки, затрепетав, раскрылись, и первое, что она увидела, было то же самое лицо, которое она заметила перед тем, как потерять сознание. Стройная, симпатичная девушка с темными волосами и бледной кожей. Синтия Лаймон. Имя пришло к ней из эфира, проникло прямиком в сознание без дополнительной справочной информации.

Девушка ухмыльнулась и воскликнула:

- Да здравствует королева Манда!

- Вот, дерьмо, - произнес мужской голос.

Сибил нахмурилась.

Королева Манда?

При обычных обстоятельствах этой девчонке пришлось бы дорого заплатить за такую неслыханную дерзость. Неделя в клаустрофобной темноте изолятора. Ежедневное применение телесных наказаний. В ЮИЦМП это означало все - от избиения лопаткой до порки кожаным ремнем. Возможно, даже одно или два ночных дисциплинарных занятия у нее в кабинете. После чего Куигли, наверняка, придется копать еще одну яму.

Но Куигли уже ничего не выкопает. Он был мертв. Стал ходячим трупом. Как и те девки, которых она убила. Во всяком случае, три из четырех.

Так что, насколько она понимала, обстоятельства были далеки от "нормальных".

Тут девчонка влепила ей пощечину. Крепкую пощечину.

И рассмеялась.

Застонав, Сибил попыталась приподнять голову, но эта попытка вызвала волну боли по всему телу. Затылок снова коснулся пола, и она поморщилась. Казалось, он стал каким-то мягким и влажным. Затем в памяти всплыла картина - она поскальзывается на мокром полу. Потом резкое падение и сильный удар, мощный всплеск боли, голоса, девушка, склонившаяся над ней, перед самой потерей сознания.

Сибил заморгала и посмотрела мимо девчонки. Они находились уже не в коридоре. В этой комнате было две койки, маленький комод и стенной шкаф. Спальня, возможно, одна из самых практичных, которые она видела. Родители девушек, проживающих здесь, решили не доплачивать за дополнительные удобства. Сибил испытала какой-то мрачный трепет, который всегда чувствовала, когда входила в такие комнаты. Тяжелые условия порождают чувство безысходности. Поэтому она не раз замечала отчаяние на лицах девушек, вроде этой. Именно его, по ее мнению, они и должны были испытывать. Их слезы заставляли ее улыбаться и трепетать от восторга.

Но теперь она испытывала лишь отголосок того чувства. Через мгновение и он исчез. Теперь пришел ее черед познать безысходность. Падение не парализовало ее. Хвала небесам за это маленькое благословение. Конечности не утратили чувствительность. Она могла шевелить руками и ногами. Но, тем не менее, была обездвижена. Каждая попытка пошевелиться вызывала очередной всплеск невыносимой боли. Сбежать самостоятельно представлялось невозможным.

Она украдкой посмотрела на мужчину, стоявшего в дальнем конце комнаты. Среднего роста и веса. Лет тридцати. Похож на испанца. Возможно, мексиканец. Он стоял спиной к ним, глядя в окно, выходящее на задний двор. На мужчине была одежда вахтера.

Еще одна картинка всплыла в памяти - желтый знак "МОКРЫЙ ПОЛ".

На ум ей пришло имя мужчины. Ромеро. Гектор Ромеро.

Превозмогая боль, она приподняла голову и позвала:

- Гектор!

Мужчина вздрогнул, но не повернулся.

- Да?

- Я ранена, и мне требуется немедленная медицинская помощь. - Ее голос был наделен привычными твердостью и властностью. Он всегда принуждал подчиненных к немедленным действиям - Вызови врача сейчас же.

Гектор не пошелохнулся. Не сказал ни слова.

Сибил вскипела. Она приподнялась на локте, заскрежетав зубами от приступа боли.

- Гектор! Хватит стоять там, как истукан. Делай, что я сказала!

Гектор продолжал изображать статую. Это лишь усилило закипающую в ней ярость, но она на какое-то время отвлеклась от него, переключив внимание на девчонку, на лице которой застыла надменная усмешка. Сибил не терпелось влепить ей пощечину.

- Вы - Синтия Лаймон, верно?

Синтия резко втянула в себя воздух и шлепнула ладонью себя по груди. Глаза у нее вылезли из орбит, нижняя челюсть отпала. С преувеличенным изумлением она воскликнула:

- О, мисс Хаффингтон, для меня это такая честь! Вы помните, как меня зовут! Меня, меленькую мисс Ничтожество. - Она покачала головой и снова широко ухмыльнулась. - Прямо чудеса какие-то!

Сибил захотелось обхватить руками тощую шейку маленькой сучки и крепко сжать. Сжимать, пока ее зенки по-настоящему не вылезут из орбит, а ее бледная кожа не посинеет. Она прикинула, сколько физических усилий это потребует и сравнила с болью, которой это будет ей стоить.

Она внутренне чертыхнулась.

Это невозможно.

Пока.

Она прикусила губу, заставила себе немного успокоиться, после чего снова заговорила.

- Подумайте об этом, мисс Лаймон. Ваш друг-поломойка рискует только своей работой, если не подчинится мне. Но вы, юная леди, рискуете гораздо большим. - Ее рот слегка растянулся в зловещей полуулыбке, лишенной юмора и наполненной мрачными обещаниями. - Как вам нравится месяц в изоляторе? Просто для начала, конечно же.

То, что случилось потом, потрясло ее.

Широкая ухмылка исчезла с лица девчонки. Глаза стали мертвыми. Подбородок задрожал. Она сжала руку в кулак, и в следующее мгновение Сибил почувствовала жесткое соприкосновение ее костяшек со своим носом. Хрящ треснул. Хлынула кровь. Затылок ударился об пол, и боль обожгла каждое нервное окончание. Затем девчонка села на нее сверху и принялась кричать, молотя кулаками в приступе неистовой ярости. Лицо у нее было настолько перекошено чистой злобой, что она потеряла человеческий облик и стала больше походить на мстительного демона. В какой-то момент Сибил перестала ощущать удары. В глазах поплыло, и девчонка превратилась в маячащее бледное пятно.

Потом она исчезла, увлекаемая прочь Гектором Ромеро.

Какое-то время Синтия сопротивлялась ему, но затем обмякла, рыдая, в его объятьях. Зрение у Сибил немного прояснилось, и она увидела, что смуглый мужчина гладит ей волосы и нашептывает на ухо что-то утешающее. Между ними что-то было. Какая-то эмоциональная связь, как минимум.

Возможно, они даже были любовниками. При мысли, что такая симпатяшка, как Синтия Лаймон, находит утешение в объятьях грязного иностранца, ее затошнило. Она поклялась, что добьется, чтобы его как можно скорее депортировали обратно в его родную дыру.

Конечно же, сперва ей придется пережить эту безумную ночь.

Что в данный момент представлялось менее вероятным.

Но причины сдаваться не было. Девчонка была отвлечена, потерялась в вихре какой-то нелепой эмоциональной бури. Нужно было действовать прямо сейчас.

Сибил сильно прикусила себе нижнюю губу, снова приподнявшись на локте. Боль волнами накатывала на нее, вызывая горячие слезы, но она продолжала подталкивать себя. Через мгновение она уже сидела прямо. Сибил обернулась через плечо. Двери в эти комнаты запирались снаружи, но эта была слегка приоткрыта. Она почувствовала первый эйфорический порыв предстоящего триумфа. Она сможет это сделать. Это действительно было возможно. Только ей придется встать на ноги.

Превозмогая боль, она начала вставать... И снова повалилась вперед, когда что-то твердое ударило ее в живот. Нога. Ее ударили ногой. Затем Синтия Лаймон снова склонилась над ней. Глаза у нее светились яростью, граничащей с безумием, лицо скривилось в горькой ухмылке.

Девчонка снова исступленно кричала на нее, сдерживая ярость лишь настолько, чтобы ее слова звучали понятно:

- ЧЕРТ ТЕБЯ ПОДЕРИ, ТЫ, ГРЕБАНАЯ СУКА ИЗ АДА! РАЗ У ТЕБЯ ТАКАЯ ОХРЕНЕННАЯ ПАМЯТЬ, СКАЖИ МНЕ, ЧТО СЛУЧИЛОСЬ С КЭТИ РУССО! ДАВАЙ ЖЕ, СУКА! ТЫ ЖЕ ПОМНИШЬ КЭТИ! Я ЗНАЮ, ЧТО ПОМНИШЬ!

Боль была невыносимой. Будто какой-то гиперопасный вирус или паразит отравлял ей кровь и обжигал каждый нерв ее тела. Несмотря на это, имя, произнесенное девчонкой, показалось ей знакомым. Она убила двух учениц ЮИЦМП. Анну Кинкэйд, конечно же. И ранее в этом году она задушила Кэти Руссо скрученным в жгут нейлоновым чулком. Но... как это глупая девчонка могла что-то знать об этом? Сокрытие было произведено с предельной осторожностью и тщательностью. Официально, Руссо считалась беглянкой, и не было ничего - ни малейших улик - что указывало бы на Сибил Хаффингтон.

Но Синтия Лаймон каким-то образом все-равно ее подозревала. Возникал вопрос, действительно ли она была такой осмотрительной при своих рандеву с девушками, какой себя представляла.

Словно читая ее мысли, Синтия дала ответ более сдержанным тоном:

- В этом году я здесь уже во второй раз, Сифилис. Ваше тупое лекарство от хэви-метала не сработало с первой попытки, и мои говнюки-родители отправили меня назад. Кэти была моей соседкой по комнате. Она рассказала мне о ваших ночных индивидуальных беседах в вашем кабинете.

Сибил почувствовала, как что-то холодное скользнуло вниз по пищеводу и обернуло ее сердце. Из горла вырвался всхлип, а из глаз потекли слезы. Разумеется, это проявление эмоций не имело ничего общего с такой нелепостью, как раскаяние. Это была всего лишь жалость к самой себе. Она не заслужила того, чтобы оказаться в такой ситуации. Не заслуживала того, чтобы ее аккуратно построенный карточный домик вот так обрушился на нее. Она была выше этого. Член социальной элиты. Презрение, которое эта шлюха адресовала ей, наносило оскорбление ее самооценке.

Что-то брызнуло ей на подбородок.

Она вытерла влагу рукой.

Слюна.

Эта грязная сучка плюнула в меня!

Прежде чем Сибил смогла предаться новым фантазиям о мести, девчонка снова оседлала ее. Она наклонилась к ней и зловеще прошептала:

- Девочки общаются, Сифилис. Разве ты не знала? Она рассказала мне все во всех тошнотворных деталях. Шлепки по ягодицам. Глупые костюмы. Все те странности, которые ты заставляла ее говорить и делать. Что ты за извращенка?

У Сибил задрожал подбородок. Она молилась, чтобы девчонка наклонилась еще ближе. Как же она хотела вцепиться зубами в эту смазливую мордашку. Эта мысль вызвала у нее странное желание и покалывание. Она представила, как жует и проглатывает девчонкину плоть и почувствовала, как соски у нее отвердели. Странно. Она вспомнила об укусе зомби и почувствовала такое же странное покалывание. Рана пульсировала. Вся рука, казалось, горела от инфекции.

Синтия наклонилась на дюйм ближе.

Сибил открыла рот и облизнула губы. Увидела пульсирующую на шее девчонки венку и заерзала. Эта шея... эта прекрасная шея... какая же она нежная...

Какая... изысканая.

Жажда плоти начала поглощать ее, настолько, что она едва расслышала следующие слова Синтии: - Потом однажды ночью Кэти ушла в твой кабинет и не вернулась. - Она снова ухмыльнулась. - Я не поверила в эту чушь про побег. Кэти так не поступила бы. Она действительно хотела понравиться тебе. Хочешь верь, хочешь не верь. И все же по какой-то причине она исчезла навсегда. Ты убила ее, не так ли, Сифилис?

Сибил улыбнулась. Боль быстро утихала, сменяясь чувственным теплом, которое одновременно стимулировало разные желания и наполняло ее блаженством. Это было чудесно, именно так она представляла себе когда-то успокаивающее тепло божественного света

Она рассмеялась.

- Да. Я убила ее. Это было... тааааак... здоооооооооорово...

Признание вызвало у нее невероятно ощущение.

Экстаз. Да. Это чувство было таким всепоглощающим, что ей даже не пришло в голову задуматься, что - помимо лошадиной дозы морфина - могло так эффективно снять боль за столь короткое время. Если б кто-то сказал ей, что она находится в процессе умирания - и перевоплощения - это не вызвало бы у нее обеспокоенность. Это была цена, которую она с удовольствием заплатила бы за такое ощущение.

Ее странное поведение вызвало у Синтии новую вспышку праведного гнева.

- Гектор! Дай мне это!

Сибил рассмеялась над ненамеренным порнографическим оттенком в словах девчонки.

Но увидев, что девчонка держит в руках, подавила смех. Подушка. Одетая в одну из накрахмаленных белых наволочек, которые работницы ЮИЦМП меняли каждый день. Сибил нахмурилась, не понимая, что задумала эта маленькая сучка. Затем подушка оказалась у нее на лице, ее мягкая поверхность надавила на нее, перекрыв доступ воздуха. Вспышка паники затмила ощущение эйфории, и Сибил забилась под девчонкой, принялась сопротивляться с яростью и энергией, достойной быка на родео, пытающегося сбросить с себя наездника.

Девчонка слетела с нее. Подушка соскользнула с лица, и Сибил стала жадно хватать ртом воздух. Ей удалось освободить одну руку, и прежде чем девчонка сумела снова положить ей на лицо подушку, Сибил схватила ее за запястье и потянула к себе.

Девчонка закричала, на этот раз от страха, а не от ярости.

Сибил зарычала, широко разинула рот и вонзила зубы в эту нежную, сладкую плоть. Горячая кровь хлынула ей в горло, и чувство эйфории вернулось. Насилие, в сочетании с ощущением крови и сырого мяса на языке, усилило это чувство в десять раз.

Она жевала плоть девчонки.

И стонала.

Нет, не в десять, в тысячу раз.

Девчонка закричала, но на этот раз гораздо слабее. Это был крик умирающего. Она пыталась вырваться, но Сибил крепко держала ее. Снова притянула к себе. И вонзила зубы в одну из ее щек. Дернула головой, и большой кусок мяса оторвался, обнажив мышцы и сухожилия. Девчонка слабо всхлипнула и упала на нее. Затем на помощь своей юной любовнице наконец пришел Гектор. Но, к сожалению, немного поздно.

Она отбросила в сторону мертвую девчонку и вонзила пальцы в глазницы вахтера. Они прошли сквозь глазные яблоки с удивительной легкостью. Закончив с Гектором, Сибил тоже отбросила его в сторону и, шатаясь, вышла из комнаты.

Только к тому моменту она была уже не совсем Сибил Хаффингтон.

Она стала лучше.

Сильнее.

И была очень, очень голодной.