Зов смерти

Глава 19

22 ноября, понедельник, 08:00

В восемь часов утра Хейзел Микаллеф проводила внеочередное собрание в конференц-зале. Здесь же присутствовал отец Глендиннинг, весь вид которого говорил о том, что священник провел бессонную ночь. Святой отец бросал испуганные взгляды на каждого, кто входил в кабинет, — а на собрание явились Грин, Уингейт, Спир и еще два офицера. Еще раньше пришла и скромно устроилась в уголке Джил Юн с проектором и ноутбуком.

— Отец Глендиннинг, — Хейзел повернулась к священнику, — можете начинать.

Тот устало встал со стула и оперся на стол, будто перед ним находился амвон.

— В первую очередь хочу заявить, что я здесь оказался против воли.

— Мы это учтем, — отмахнулась Хейзел.

— Во-вторых, нельзя привлекать человека к действиям, идущим вразрез сего глубочайшими убеждениями, касающимися.

— Это тоже обязательно учтем! — процедила она сквозь зубы с еле сдерживаемой злостью в голосе. — Святой отец, расскажите, пожалуйста, о том, что говорили вчера вечером в доме детектива Уингейта.

Глендиннинг бросил на Уингейта сердитый взгляд, будто его скромное жилище стало источником всех бед, обрушившихся на голову пастора.

— Надеюсь, все знакомы с содержанием Нового Завета? — Выдержав паузу, святой отец оглядел присутствующих с плохо скрываемым раздражением. Как оказалось, он ждал ответа. Наконец кто-то из офицеров невнятно забормотал выдержки из великой книги, выученные еще в школьные годы. — Превосходно! Знаете, не хочется пересказывать библейскую историю с самого начала, хотя некоторые ее герои имеют прямое отношение к вашему расследованию. Пожалуйста, обратитесь в слух и не забывайте, что вы не на очередной проповеди, которую изредка удосуживаетесь посетить в храме Божьем!

— Святой отец! — начала было Хейзел, но он ее перебил:

— Смею напомнить, что первоначально рукописи, вошедшие в Новый Завет, писались на арамейском диалекте древнееврейского языка. Их нельзя еще объединить в Библию, поскольку они представляют собой разрозненные своды заветов, наставлений и молитв, переписанных от руки. Первая Библия написана на древнегреческом языке, в нее и вошли все рукописи. Где-то к четырехсотому году от Рождества Христова крупный ученый и философ Иероним перевел Библию на традиционный латинский язык. Итак, все книги, входящие в латинскую Вульгату, основаны на передаваемых из века в век письменных источниках. Однако естественно предположить, что рукописи всегда сопровождались устным сводом, часть которого была запрещена.

Устный свод состоял в основном из молитв, известных только самым близким апостолам Христа. Заветные молитвы передавались из уст в уста, от первосвященника к первосвященнику. Однажды услышавший одну из молитв сам становился святым хранителем, а произносивший эту молитву вслух должен был принести себя в жертву. Естественно, что позднее христиане стремились избавиться от языческих обрядов, поэтому ни одна из книг Библии уже не содержала carmina inconcessa, так называемые Запрещенные песни, или книги. — Священник оглядел лица присутствующих офицеров, желая выяснить, понятна ли им суть рассказа. Хейзел ободряюще кивнула Глендиннингу. — Правда, они все равно появились в комментариях к Библии на латинском языке где-то в восьмисотом году; естественно, их изъяли и скрыли. Тем не менее время от времени они появляются вновь. Благодарение Господу, их никогда не встретишь ни на древнеанглийском языке, ни в поздних переводах. Теперь, кажется, они известны отдельным людям.

— Вам, например, — подметил коварный Грин.

— В семинарии нам преподавали историю Библии. Говорили, что в Песнях много куплетов, отражающих сам процесс написания сводов, и некоторые из них весьма красочны, если вы понимаете, о чем я. В основном они абсурдны.

— В основном? — переспросил Спир.

Священник продолжил:

— Дело в том, что Запрещенные песни имеют особую власть над умами тех, кто хоть каким-то образом знаком с ними. Многие секты возникли на их основе, и большинство харизматических личностей, возглавляющих эти секты, утверждают, что владеют особой, вселяющей страх силой.

— Что ведет нас прямиком к Усыпителю! — заявила Хейзел.

— Он что, тоже секту возглавлял? — поинтересовался Грин.

— Скорее приход, — уточнил Глендиннинг, — с литургией из одной-единственной молитвы. Это одна из Запрещенных песен, известная как «Libera eos». Все знают, что, когда мироносицы пришли к гробнице Христа миропомазать его тело, они не нашли в нем Сына Божьего. За их святую службу, которая будет длиться вечно, Святой Дух одарил их священным заветом против смерти — молитвой воскресения из мертвых. Со времен Христа церковь стала свидетелем лишь нескольких случаев воскресения из мертвых, и выяснилось, что каждый раз была прочитана «Libera eos». И еще. Тот, кто произносит молитву, тотчас умирает, а благословенный оживает.

Грин в задумчивости потер подбородок.

— Ух ты! — воскликнул он. — Значит, эти сочетания звуков…

— Да! — горестно подтвердил Глендиннинг догадку Рея.

— То есть наш парень малость тронутый — так, что ли? — решил Грин.

Священник с покрасневшим от гнева лицом повернулся к полицейскому:

— Тронутый он или нет — сейчас не важно! Этот человек свято верит в то, что делает, Реймонд. И его вера очень опасна!

— Значит, верующим быть хуже, чем сумасшедшим?

— Это уж вам выбирать! — воскликнул с досадой пастор. — Я лишь могу добавить, что нельзя позволить ему довести молитву до конца.

— Потому что… — Грин специально замолчал, ожидая объяснений святого отца, снова не сдержался и сострил: — Потому что иначе настанет конец света, вылезут из пещер красные гномы с острыми топорами и увлекут нас, грешных, в недра земные!

Глендиннинг бросил на него очередной свирепый взгляд.

— Потому что это нарушение Закона Божьего!

— Я полагал, мы говорим об «абсурдных» делах, как вы сами изволили выразиться, — подал голос Спир. — А теперь вы заявляете, что верите в них?

— Да, это лишь абсурд, но абсурд очень опасный. Никто не должен применять такие знания для достижения личных целей.

— Джил, — обратилась к Юн Хейзел, — не покажете, что у вас получилось?

— Я вам все рассказал! — возмутился священник. — Зачем еще раз воспроизводить хотя бы и часть этой молитвы!

— Да, недаром государство отделено от церкви, — заметил Грин. — А вот я бы хотел послушать молитву, с помощью которой покойников превращают в зомби.

Хейзел укоризненно покачала головой, давая Реймонду понять, что пора прикусить язык, потом повторила просьбу:

— Давай прослушаем еще разок!

Джил нажала пару кнопок на ноутбуке, и проектор ожил. Луч света упал на экран и принял очертания лица, которое так пугало святого отца. Не желая смотреть на дьявольское изобретение, Глендиннинг отвернулся.

— Готовы? — спросила Джил.

— Начинай!

Лицо на экране сделало вдох, нараспев произнесло: «Libera… eos… de vinculis mo…» — и замолчало.

Как это переводится? — обратился Уингейт к священнику.

Отведя глаза в сторону, пастор неохотно ответил:

— «Избавьте их от уз смерти!» Добавить еще пару звуков, и молитва закончена.

— Скоро пришлют фотографии Тамары Лоуренс, — пояснила присутствующим Хейзел, — но отец Глендиннинг знает последние фонемы.

Под ее настойчивым взглядом священник поднялся с места и со страдальческим видом подошел к экрану, потянул его вниз и отпустил, после чего тот скрутился в трубочку и спрятался в корпус над демонстрационной доской. Отец Глендиннинг начал писать, а на его спине появилось проецируемое изображение лица и заходило волнами при каждом движении священника. Когда он отступил от доски, все увидели буквы RTIS.

— Буду сердечно благодарен, если вы, из уважения к моим сединам, удержитесь от произнесения всей фразы, которую я вам дописал. — Он повернулся к Хейзел, сложив руки как для молитвы. Лицо пастора в свете ламп казалось бордовым — видно, испытание далось ему нелегко. — Теперь я могу идти?

Она молча подошла к двери и открыла ее, но на выходе взяла отца Глендиннинга за руку и поинтересовалась:

— Что еще нужно знать о воскресении, святой отец? Я имею в виду то, что поможет нам понять поведение преступника и предугадать его дальнейшие действия.

— Все мои знания о воскресении заключаются в одной фразе: я никогда не видел, чтобы оно произошло.

— Тем не менее вы верите в него. Ведь воскресение Христово — основа вашей веры?

— А разве и не твоей тоже, Хейзел?

— Да, конечно. Простите, святой отец.

Священник уже стоял на пороге, но вдруг обернулся к полицейским, вероятно, решив задержаться еще на пару минут, чтобы сказать последнее слово.

— Только те, кто чист душой и телом, восстанут из мертвых. Их сердца чисты, а тела не повреждены и не осквернены!

— Вы уж извините меня, — через всю комнату протянул Реймонд. — Как наши убитые могут считаться неповрежденными, если их разрубили на части и выкачали кровь?

— Я же не сказал, что тело должно быть одной целой частью, мистер Грин. Господь, воскрешающий из мертвых, всемогущ! Но если человек сам отказывается от дара Божьего, то не сможет его и получить обратно.

Хейзел взяла Глендиннинга за руку.

— Значит, несмотря на кровавые сцены, наш убийца придерживается определенных правил?

— Разве имеет значение, что я об этом думаю?

— Мне нужно знать ваше мнение: действительно ли преступник верит в святость своих деяний?

— Хейзел, его вера сильна и непоколебима! — ответил отец Глендиннинг и, махнув рукой, вышел из кабинета, не желая продолжать разговор.

Когда Хейзел закрыла за ним дверь, Уингейт кивнул Джил Юн, и та послушно выключила аппарат.

— Получается, убийца обязательно постарается довести молитву до конца? — предположил он.

— А до Смоутса ему как до луны… — напомнил Грин и, уставившись в потолок, затянул: — Libera… eos…

— Прекрати! — неожиданно выкрикнул Джеймс.

— Джим, ты что, религиозный фанатик? — Уингейт не ответил, однако глаз не отвел. Как оказалось, не только он был недоволен поведением Грина. Хейзел тоже буравила заместителя сердитым взглядом. — Ребята, вы действительно верите во всю эту ерундистику? С каких пор вы стали суеверными?

— Мы просто хотим разобраться, что делать дальше, Рей. — Грин пожал плечами, словно не понимая, о чем идет речь. А Хейзел тем временем продолжила: — Севиньи переслал нам полный список намеченных жертв Усыпителя, но нам неизвестно, есть ли у убийцы запасные варианты. Вполне возможно, что да.

— Запасные варианты? — вмешался Спир. — Если он настолько привередлив и разборчив, вряд ли к нему выстроилась очередь. А из основного списка никого не осталось. Уингейт прав: убийца бросится на поиски подходящей кандидатуры.

— А как бы вы поступили на его месте? — спросила вдруг Хейзел.

После минуты размышлений Грин сказал:

— Ну, если желающие умереть перевелись, есть много…

— Или можно свести счеты с жизнью! — перебил его Уингейт.

Хейзел отрицательно покачала пальцем:

— Нет, этот вариант точно вычеркиваем. Что бы ни значила сцена в хибаре в Порт-Хард и, он не для того отправился в смертельное турне, чтобы в итоге вышибить себе мозги в одной из приморских провинций страны! — На мгновение она задумалась. — По-вашему, его действительно беспокоит, войдет ли Роберт Фортрум в Царство Божие? Или Рут Марис? Неужели преступник приходил к этим людям, чтобы подарить новую жизнь? Ищите ответ сами! — По лицам подчиненных Хейзел поняла, что они уловили смысл ее слов. — Эти жертвы… они как электрическая цепь, по которой пройдет заряд! Один конец цепи в мертвом сердце Питера Маллика, а другой — прямо в сердце Бога. Конечно, все убитые оживут, но не это главная цель Усыпителя. Ему и дела нет, восстанет ли из своей могилы Делия Чандлер. Он просто хочет вернуться домой и увидеть на пороге дома живого брата!

— Тогда убийца испробует все способы, чтобы завершить миссию! — воскликнул Уингейт.

— Да, он считает, что только так воссоединится с Питером, — подтвердила она. — И теперь ему очень важно найти кого-нибудь вместо Смоутса. Ему нужна жертва, но та, которая сама желает себе смерти!

Хейзел застыла в ожидании, что сейчас кто-нибудь из ребят вслух выскажет ужасную догадку, которая только что пришла ей в голову. И тогда не придется оставаться с этой мыслью один на один.

Как только Глендиннинг ушел, Хейзел отпустила всех, кроме Грина и Уингейта.

— У меня к тебе тоже небольшой разговор на пару минут, — обратился к ней Реймонд.

— Что, нельзя подождать?

— Не хотелось бы откладывать в долгий ящик.

Уингейт поднялся, чтобы выйти из кабинета, но она остановила его жестом.

— Извини, Рей, наше расследование тоже откладывать нельзя. Давай поговорим после обеда, хорошо? Теперь присядьте. — Детективы сели. — Что там с Карлом Смоутсом?

— Он слишком тяжело болен и не выдержит переезда в безопасное место, — доложил Уингейт. — Старик согласился, чтобы в доме дежурили полицейский и сиделка.

— Отлично, хотя их присутствие в доме теперь излишне. Вряд ли Саймон объявится в Ньюфаундленде. Он понимает, что его инкогнито лопнуло как мыльный пузырь. Впрочем, мы тоже себя разоблачили.

— Мне предупредить конную полицию, чтобы забрали своих людей? — спросил Грин.

— Не стоит, — решила Хейзел. — Пусть на всякий случай охраняют старичка. — Она села за стол и сменила тему: — Вы уже знаете про Севиньи?

— Кое-что слышали, — отозвался Уингейт. — Говорят, он поколотил напарника.

— Да, потому что тот брал взятки, а Адьютор про это узнал. Они сцепились прямо на крыльце полицейского участка. Кстати, напарник Севиньи — англоканадец, как и его начальник. Поэтому, как я понимаю, исход дела предрешен. Его собираются временно отстранить от должности.

Грин равнодушно пожал плечами:

— Хейзел, дело вовсе не в шовинизме. Этот француз — ходячая бомба со взведенным часовым механизмом! Вспомни, как он пришел к нам и стал указывать со своим смешным акцентом, что и как делать. Настоящее шило в заднице! Так что он получит по заслугам!

— Севиньи очень помог с расследованием, — напомнила ему Хейзел. — Как-то неудобно его бросать в тяжелую минуту!

— Что ж, попроси хорошенько Мейсона, и, возможно, он определит этого французика под твое начало, когда тот отбудет наказание! — зло выкрикнул Грин.

Хейзел мило улыбнулась ему и обратилась к Уингейту:

— Джеймс, будь лапочкой, иди и проверь, что там выяснили о прошлом Саймона Маллика.

Тот торопливо вскочил, надел фуражку и, выходя из кабинета, предупредил:

— Если что, я за своим столом.

Хейзел не сводила напряженного взгляда с Грина.

— Я думала, мы обо всем договорились в прошлый раз.

— Мне так не кажется.

— Я за выходные создала тебе новые проблемы? Рей, открой глаза, у нас наконец-то дело сдвинулось с мертвой точки! Это огромный шаг вперед!

— Ты хоть понимаешь, что сама развязываешь руки Йену Мейсону? Посмотри, ты вторглась на территорию чужой юрисдикции и содействовала сокрытию улик и важной информации! Вот увидишь, сбудется заветная мечта Йена и от нашего участка останется одно мокрое место, а нас по твоей милости заменят парочкой ребят на хромых клячах!

— Черт подери, Рей, определись, наконец в своих обвинениях! То тебя огорчает возросший спрос на твою кофейную кружку, то обвиняешь меня, что не обращаюсь за помощью! Я просила подкрепление, мне его не дали! А что бы ты сделал на моем месте?

— Настаивал бы! — крикнул Грин. — Я бы отправился в Барри и стучал в дверь Мейсона до тех пор, пока он не выполнит мои требования!

— И у тебя хватило бы на это сил?

Грин смахнул невидимую пылинку со стола и сказал уже более спокойно:

— Хейзел, я не знаю, что значит быть женщиной — начальником полицейского участка или женщиной-мэром. Возможно, привыкаешь, что тебя не принимают всерьез или заворачивают с порога. Извини, если так. Правда, все годы, что я проработал вместе с тобой, такое обращение тебя не останавливало и не смущало. По крайней мере до недавнего времени. Мне тоже не по нраву руководство Мейсона, тем не менее я бы не стал проявлять такую беспечность. Разозлился бы — да! И все равно придерживался бы старой проверенной тактики. — Она открыла рот, чтобы ответить, но он не позволил. — Не хочу, чтобы в этом расследовании упоминали мое имя. Не желаю стать частью твоих новых методов работы.

— Эти методы приносят результаты! Черт! В пятницу ты хочешь, чтобы я поверила в свои силы, а сейчас мои методы не слишком хороши для тебя!

— В пятницу я еще не понимал, что здесь происходит. Мне показалось, ты растерялась. А теперь все ясно: Мейсон выдал тебе лицензию, да? Разрешил вести расследование по-своему?

Хейзел склонила голову, задумавшись. Даже по сельским меркам Грин перешел все допустимые границы. Она обязательно поставит его на место, может, даже объявит выговор, однако сначала придется выслушать своего помощника до конца.

— Знаешь, я ошибалась, но…

— Я ухожу в отставку, — вдруг огорошил ее Рей.

Она от удивления открыла рот.

— Так нельзя!

— Я ухожу в отставку, поэтому увольнять меня не придется.

— Я вовсе не собиралась тебя увольнять!

— Нет, собиралась. — Грин поднялся. — А после моего следующего признания точно уволишь! Это я все рассказал Сазерленду! Я пошел к нему, потому что считал неправильным твое поведение по отношению к нему. Он ведь пишет для нашего округа, для наших горожан. Сначала я вообще посоветовал ему написать о том, как Мейсон вышвырнул нас за борт и оставил подыхать. Пока мы разговаривали на эту тему, я понял, что дело вовсе не в скотине Мейсоне. Дело в тебе — ты стала другой, ты изменилась. Я так и сказал тогда Сазерленду в конце разговора.

— Неделю назад? — Рей не ответил. — Не знаю, что теперь и думать, — растерялась Хейзел.

— Я хотел подождать и не рассказывать тебе до тех пор, пока расследование не зайдет в тупик. Наивно полагал, что смогу быть полезным. А поскольку сейчас мне делать нечего, я хочу, чтобы ты знала всю правду.

— Ты мог бы просто прийти и поговорить со мной, — тихо ответила она.

— Нет, не мог, — возразил Грин и добавил: — Были времена, когда я мог с тобой работать, а вот поговорить по душам никогда не получалось.

— А чем же мы тогда занимались в пятницу вечером? Разве не разговаривали?

Нет, это все равно что спасать разваливающийся на куски брак: мы оба знаем, как это тяжело. — Он наблюдал, как до Хейзел медленно доходит смысл сказанных слов, как сердитое выражение лица смягчается и на смену ему приходит недоверие. Рей ждал от Хейзел каких-то слов, но через секунду понял — их не будет. — Ты ничего не хочешь сказать? — спросил он.

— Я не возражаю против твоей отставки.

Грин кивнул и повернулся, чтобы уйти. Открыв дверь, он секунду помедлил, но за спиной стояла тишина.

Хейзел объявила личному составу, что ей необходимо время обдумать сложившуюся ситуацию, и заперлась в своем кабинете. Там она подошла к картотечному шкафчику и резко открыла самый нижний ящик. Бутылка виски не устояла и упала, жалобно звякнув, а потом с грохотом прокатилась по дну ящика. Наверняка шум слышали в приемной, но никто не прибежал и на дверном стекле не появилась ничья тень. Хейзел вернулась за стол, держа в руке наполовину пустую бутылку виски. Она решила, что на сегодняшний день хватит крутых поворотов судьбы и можно с чистой совестью погрузиться в долгожданное забвение.

Хейзел старалась не встречаться с Грином, пока он собирал свои вещи со стола, и никому не объяснила, что произошло. Правда, по пути в кабинет она встретилась глазами с Уингейтом и по его взгляду поняла, что он в курсе происходящего. Первый раз за две недели она не могла сконцентрироваться на расследовании. Вместо этого Хейзел задумалась о том, что ее ждет впереди. Наверняка создадут комиссию, проведут следствие, выявят превышение должностных полномочий. Вряд ли удастся выкрутиться из судебной передряги кристально чистой. С одной стороны, утешала мысль о комиссии — ведь тогда обвинения Грина выплывут наружу, а ей невыносимо воспринимать их как личные претензии бывшего помощника. Потом либо придется официально признать свою некомпетентность, либо признаться самой себе в потере старого друга. В данный момент сложно сказать, что лучше.

Хейзел налила себе вторую порцию виски, натренированным глазом следя за дверью. Ее потянуло в сон. А еще больше тянуло к теплу человеческого тела, которое могло находиться рядом в постели, и вовсе не из-за жажды нежных прикосновений, а потому, что Хейзел устала от одиночества. Ее все время окружали люди, и приходилось изо дня в день общаться с личным составом, решать повседневные вопросы, наставлять кого-то на правильный путь. Но рядом нет родной души, и отсутствие оной особенно остро ощущается во время одиноких утренних прогулок. Пусть он придет среди ночи, разделит с ней сон и исчезнет раньше, чем она проснется, — ей и этого довольно. Хейзел согласна на все ради близости родного человека! Впрочем, она совсем отчаялась испытать ее вновь.

Вскоре бутылка почти опустела. Хейзел спрятала в тайник остатки и ощутила приятное тепло, разливающееся по телу. Едва она успела закрыть ящик, как в дверь настойчиво постучали и на пороге появился Джеймс Уингейт, который смущенно отводил взгляд в сторону.

— Я подумал, вы захотите взглянуть сами, — произнес он, передавая ей пачку бумаг. — Севиньи прислал по электронной почте фотографии с места убийства. Отвратительная картина, скажу я вам! — Видимо, он заметил, что Хейзел еле стоит на ногах, потому что добавил: — Может, вам лучше присесть?

Она отступила к спасительному столу, села и стала просматривать фотографии. Желудок свело судорогой при виде отталкивающего зрелища. На небольшой койке, возвышающейся словно алтарь, лежал полусгнивший труп мужчины, огромного, как столетний дуб. Хейзел показалось, что даже сейчас она ощущает запах разлагающегося тела. Какая сила нужна, чтобы поднять черный каменный столб и вонзить его в грудь человека!

— Не знаешь, к каким выводам пришла конная полиция, когда осмотрелась на месте преступления? Уже выяснила причины смерти?

— Мы не спрашивали. Я подумал, умнее пока держаться в тени.

— Вполне возможно. По-твоему, Саймон убил собственного брата?

— Сложно сказать.

— Какую информацию нашли о Питере Маллике? Севиньи раскопал что-нибудь про него?

— Пока нет. Только прислал фотографии. О секте братьев мы пока ничего не нашли, но кое-что обнаружилось в Пиктоу: два новых образца крови в доме Лоуренс.

— Что там?

— Нашли образцы крови на лице Тамары, вдобавок к тому коктейлю, которым Усыпитель обычно окропляет свои жертвы. Лицо женщины измазано в крови, будто убитую миропомазали ею. Так вот один образец крови принадлежит самой жертве, а другой не совпадает ни с одним из тех образцов, которые мы обнаружили ранее. Я считаю, что Тамара оказала сопротивление.

— Передумала умирать?

— Возможно, — предположил Джеймс. — Только на теле не обнаружено характерных для сопротивления ран.

— Сейчас это не играет роли — мы его никогда уже не увидим. На какую-то секунду он оказался в наших руках, но сумел уйти. — Хейзел видела, как он тщетно пытается подобрать нужные слова, чтобы приободрить ее.

— Инспектор, — наконец обратился к ней Уингейт, — он ведь еще на свободе, его цели не изменились. Я вот что думаю…

— И что же ты думаешь, Джеймс?

— Мне кажется, пока убийца считает свою миссию неоконченной, у нас есть шансы его схватить.

— И каковы же наши шансы, по-твоему?

— Если откровенно, они ничтожно малы! — напрямик ответил он. — Но лично я не теряю надежды!

Хейзел махнула рукой, указывая на стул, и детектив послушно сел.

— Вот Рей Грин оказался не в восторге от моих методов расследования!

— Я так и понял.

— А что ты, Джеймс, думаешь о них?

Он чуть изменился в лице от столь откровенного вопроса.

— Скажем так, ваши методы отличаются от тех, к которым я привык.

— Отличаются в лучшую или худшую сторону?

— Всяко бывает.

— Ты ведь понимаешь, что здесь скоро грянет гром?

— Может, еще и не грянет.

— По-прежнему хочешь работать со мной?

— Да, мэм, я хочу работать с вами и дальше.

— Джеймс, можешь звать меня Хейзел. Только мы с тобой и остались!

— Хорошо, — нервно кивнул смутившийся Уингейт.

— Если ты со мной, выполнишь один необычный приказ? Даже если он покажется тебе неблагоразумным?

— Не вижу причин останавливаться на полпути! — ответил он.

— Молодец! — Хейзел рассмеялась. — Тогда для тебя есть одно задание.

Время ужина давно прошло, но есть совсем не хотелось. А вот глоток свежего воздуха не помешает. Переобувшись в кроссовки, Хейзел направилась к любимому озеру.

Вот и дождались последних ноябрьских дней — обнаженные деревья стыдливо застыли в ожидании первого снега. Хейзел всегда казалось, что этот месяц случайно появился в календаре. Он больше напоминает временный мост между двумя берегами — золотой осенью и веселым Рождеством. Наверное, когда-то давным-давно сбили попавшие под руки доски дешевыми гвоздями с намерением воздвигнуть позже что-нибудь более надежное и прочное, да, видать, в спешке позабыли.

Эх, вспомнить бы, о чем Хейзел мечтала в молодости, чего ждала от этой жизни. Понять бы, прав ли Грин, обвиняя ее в поиске всевозможных предлогов для самостоятельного проведения расследования. А ведь она никогда не замечала за собой желания сыграть роль спасителя рода человеческого. Впрочем, это не значит, что где-то в глубине души не скрывается заветная мечта. Еще в годы обучения в полицейской академии молодая Хейзел была окрылена идеей всеобщего порядка; пожалуй, тогда девушка еще верила в возможность осуществления своей мечты. Теперь, по прошествии тридцати лет службы в полиции, она понимала, что идеальный порядок есть понятие неосуществимое, а вот если его заменить мечтой о равновесии, то появляется реальный шанс воплотить ее в жизнь. Так устанавливается равновесие между контролируемыми действиями и хаосом, происходящим вокруг. А что говорить о вселенском равновесии между добром и злом? Или о равновесии между тем, чего не сделать с первого раза, и тем, что, благодаря навыкам, смастеришь аж с закрытыми глазами. Что ни говори, а равновесие придает жизни интересный ракурс. Впрочем, не всегда ли именно оно поддерживало вкус к жизни?

А полиция, если уж говорить начистоту, отшибает вкус к жизни и навевает одну тоску. Она гонится не за порядком, не за равновесием и не за тем, что выходит за рамки обыденности, а именно насаждает эту обыденность. Взять хотя бы нынешний год — начался как обычно: кражи со взломом, аварии на дорогах, пьяные драки в баре. В мае случилось происшествие, взбудоражившее всю округу: в попытке отомстить бывшей жене Мэтти Барнстоу не придумал ничего лучше, как въехать на своем «фольксвагене» в ее гостиную. Если бы Хейзел шепнули в тот момент, когда она надевала наручники на Мэтти, что самое главное, сбивающее с толку происшествие ждет впереди, она бы просто рассмеялась в ответ.

И вот произошло убийство, изощренное и ужасное, да еще с Божьим именем на устах. И вся страна привязана к нему, не подозревая того сама. Вот готовый сценарий для фильма из области третьесортных россказней на ночь. Чем ближе подходит к концу это расследование (возможно, не самое счастливое), тем больше Хейзел одолевают сомнения по поводу его реальности. Впрочем, судит она о преступлении исходя из своего личного житейского опыта: развод, постоянные боли, несчастная дочь. Ничто, даже работа в полиции, не заставит привыкнуть к безумным выходкам охваченных горячечным бредом извращенцев.

У озера стало холоднее, как только солнце село за горизонт, и Хейзел поспешила вернуться домой. Мать к этому времени уже поужинала и устроилась с книгой в своей комнате. Ну и прекрасно, что не придется делиться впечатлениями о сегодняшнем дне. Тем более если день прошел так ужасно. Хейзел уселась напротив телевизора и стала смотреть подряд все передачи, не вникая в их суть. Казалось, звуки и картинки проникали в ее сознание откуда-то издалека.

В передовице за прошлый четверг Сазерленд назвал Микаллеф маленьким генералом, и сейчас вдруг до нее дошло, что эта фраза скорее всего принадлежит Грину. Как она могла так долго работать с этим человеком и не чувствовать его нарастающей озлобленности? Да, он любит вставить острое словцо, но Хейзел считала это проявлением дружеских чувств. Что, если она так страшно ошиблась не только в Грине? В последние две недели Хейзел чувствовала, как накатывает огромная махина и гремят готовые отвалиться колеса, а теперь казалось, что никаких колес не было вовсе. А что, если она последняя заметила разлетающиеся в воздухе искры?

В девять Хейзел ушла спать. Она слишком устала и решила не ждать звонка Уингейта. Если что, она проснется. Когда Джеймс все-таки позвонил в одиннадцать часов, она подскочила в постели и схватила трубку с прикроватного столика.

— Уингейт, это ты?

— Да.

— Ну и?..

— Сказали, что это непрофессионально, — доложил он.

— Я вставлю это слово во все фирменные бланки. Ну а у тебя получилось пробиться?

— Да, — ответил Джеймс. — Все сделано!