Зубрилка для Чёрного

Глава 10

Глава 10

Катя

Вглядывается в красные глаза, опускает взгляд на губы.

— Ничего. Ничего в тебе, Зубрилка… Ничего, — давит большим пальцем на губы, оттягивает нижнюю.

И шепчет что-то настолько тихо, что даже на таком близком расстоянии разобрать невозможно. Я не понимаю, на что он злится. О чём он говорит.

Мне и неважно. Сейчас всё потеряло значение, кроме него. Кроме близости его тела, что находится настолько близко. Что пахнет так одуряюще вкусно. Что заставляет мысли путаться, а колени подгибаться.

Мои ладони соскальзывают на грудную клетку молодого человека. Замирают у сердца. И я, затаив дыхание, с восторгом чувствую, как сильно и часто оно колотится. Немного подаюсь вперёд и лбом прижимаюсь к плечу Игната. Его кожа оказывается настолько близко, что я подаюсь соблазну и в необъяснимом порыве губами прижимаюсь к ямке. Невесомо. Едва заметно. Но этого оказывается достаточно для того, чтобы вкус Чернышева осел на языке. А следом спустился вниз живота. Сладким спазмом там отозвался.

— Слушай сюда, Зубрилка, — хрипит мне в волосы молодой человек. — Сейчас ты натянешь на свою попку джинсы, возьмёшь чемодан и пойдёшь со мной.

— Куда? — вскидываю голову, смотрю в злые карие глаза снизу вверх.

— В мой номер. С этим задохликом я тебя не оставлю.

— Но… Игнат, ты же мальчик…

— Да ты что? — хмыкает иронично. — Ты только заметила, Зубрилка очкастая?

— Зачем ты меня оскорбляешь?

— Одевайся, Катя. И перестань ко мне так прижиматься, если не хочешь лишиться остатков одежды и сидеть на этой раковине.

Как всегда, я не сразу понимаю смысл его слов, потому что к подобным хамским и пошлым намёкам я не привыкла.

— Ты… Какой же ты… — соплю обиженно.

— Какой, Зубрилка моя? М? — обхватывает подбородок и смотрит в красные припухшие глаза. — Когда начинаешь говорить, нужно заканчивать? Какой же я, Катя?

— Ты хам, Игнат. Грубиян, подлец и хам, — выдыхаю зло, дёргая головой и уходя от прикосновения. — Распоряжаешься мной, будто я твоя…

— Как знать, Бунтарёва, — с кривой усмешкой и с каким-то восторгом выдыхает мне в губы Чернышев. — У тебя две минуты на то, чтобы одеться, Катя.

Отстраняется, отходит и складывает руки на груди. Вновь окидывает меня взглядом с ног до головы. Усмехается, склоняя голову и рассматривая рисунок котёнка на моём нижнем белье.

— Если ты не будешь готова через две минуты, поедешь вниз головой на моём плече и с голым задом.

Я задыхаюсь от возмущения. Сжимаю кулаки, топаю ногой.

— Да ты… Ты… Я не позволю с собой так обращаться. Я всё… папе расскажу!

— Этой твари ты позволила обращаться с собой в разы хуже, — всю веселость Игната будто рукой снимает. — Ты или дура, или слишком доверчивая, чтобы не замечать столь очевидных вещей.

— Она… Юля просто…

— Просто сплетни распускает и ржёт над тобой, Зубрилка. Минута, Катя.

И прежде чем развернуться и выйти из ванной комнаты, его огромная обжигающая ладонь опускается на мои ягодицы, заставив подскочить и тихо взвизгнуть.

— Мягкая, — выдыхает со смешком и уходит, а мне остаётся только глазами хлопать и мучительно сильно краснеть.

Я вспоминаю его угрозу, кидаюсь к вещам и быстро натягиваю джинсы, не с первого раза попав в штанину. Следом натягиваю свитер. Беру сложенные аккуратной стопкой вещи и выхожу из ванной. Игнат сидит в кресле, неторопливо потягивает апельсиновый сок из бутылки.

— Котят любишь, Катёнок? — с хриплым смешком интересуется Игнат, рассматривая рисунок на свитере, где белый котёнок играет с мотком шерсти.

— Очень, — признаюсь я с улыбкой.

— Ясно, — хмыкает и криво улыбается.

Допивает сок, кидает пустую бутылку в мусорное ведро, поднимается, забирает стопку вещей из моих рук и кидает в чемодан. Захлопывает его, застёгивает и ставит на колёсики.

— Сегодня я твоя ломовая лошадь, Зубрилка.

— Игнат, я сама.

— Пупок надорвёшь, Зубрилка. В твою сторону дунуть страшно — от любого порыва ветра снесёт.

— Но с чемоданом я сама справлюсь, — говорю упрямо, поджав губы.

Чернышев только губы кривит, открывает дверь номера и выходит, таща за собой чемодан. Мне ничего не остаётся, как пойти за ним. Я смотрю в широкую спину, на мышцы, которые перекатываются от каждого движения. Создаётся ощущение, что молодой человек состоит исключительно из мышц.

Чернышев останавливается у двери через два номера от комнаты Марка. Прикладывает электронный ключ, заносит мой чемодан, ставит в угол, а затем меня затаскивает внутрь, видя, что я застыла.

— Это чей номер? — оглядываю комнату, которая ничем не отличается от тех двух номеров, которые я видела до этого.

— Мой, Зубрилка. Будешь жить со мной.

— Нет. Ты что, Игнат? Ни в коем случае! Я… Я не могу. Ты ведь парень.

Чернышев закатывает глаза и шагает ко мне. Склоняется к уху и выдыхает тихо:

— Зубрилка, ты всё равно окажешься в моей кровати. Рано или поздно. Так к чему сопротивляться?

— Нет. Не окажусь, — я сжимаю кулаки и с вызовом вскидываю подбородок. — Игнат, все эти игры не нужны. Я не стану с тобой… вот это всё делать, — неопределённо машу рукой. — Ты… Ты мне не нравишься!

— Каждый раз одно и то же, Зубрилка. Ты повторяешься. Ты можешь лопотать всё, что угодно. Но запомни одну вещь — этому прыщу дрожащему ты не достанешься.

— Так дело в Марке? — я вскидываю брови и горько улыбаюсь. — Марк хороший очень парень…

Договорить мне не даёт рука, резко нырнувшая мне в волосы и растрепавшая пучок.

— Я. Всё. Сказал. Если ты не хочешь, чтобы я его избил, держись от него подальше.

— Ты не можешь бить всех, кто тебе не нравится, Игнат.

— Кто сказал, что я не могу? Особенно, когда хавальник открывают на моё? — склоняет голову к плечу и зло щурится. Я молчу, не нахожусь, что ответить. — Пойдём на обед, Зубрилка. Подозреваю, что ты часто пропускаешь приёмы пищи.

Он берёт меня за руку и тащит за собой в коридор. Только в лифте мне удаётся отвоевать свою ладонь обратно.

— Как твоя рука, Зубрилка? — кидает небрежно, пропуская меня вперёд, когда лифт останавливается на первом этаже.

— Ещё вчера прошла. Спасибо.

— Шарф ты оставила себе, Катёнок? — понизив голос до интимного шёпота, спрашивает на ухо. — Чтобы прижимать его к лицу, когда твои пальцы творят непотребство?

— Нет. Нет! Я забыла его дома. Хотела постирать и вернуть. Я тебе отдам его, Игнат. Как только вернёмся, я отдам.

Слышу тяжёлый вздох за спиной. Я вижу Дарью Игоревну за одним из столиков. Она машет мне рукой и улыбается. Я дарю классному руководителю ответную улыбку. Прохожу к зоне, где стоят столы с едой. Выбираю себе гречку и паровые котлеты из индейки. Накладываю на тарелку, ставлю на поднос и ищу свободное место, куда сесть.

Среди гостей ресторана замечаю Юлю, она сидит в обществе Даши и Марины. Девушка будто чувствует мой потерянный и влажный взгляд, поворачивает голову и брезгливо кривит губы в ухмылке. А во мне ярость поднимается. И чёрное чувство ненависти.

У меня возникает жгучее и пугающее своей силой желание причинить ей боль. Кинуть в её высокомерное лицо что-то тяжёлое. Облить её соком, а затем ударить.

Я верю словам Игната о том, что девушка говорит гадости за моей спиной. Учитывая то, насколько часто она подкалывает меня, смеётся над моими увлечениями, слова Чернышева кажутся правдивыми.

Я вскидываю подбородок, сжимаю зубы и отворачиваюсь от девушки, которую когда-то считала подругой. Слышу за спиной громкий девичий смех и кудахтанье. Качаю головой и криво улыбаюсь.

— Доверчивая и наивная Зубрилка сама всё увидела и поняла? — я даже не удивляюсь, когда слышу у уха голос Игната.

— Да, Чернышев. Можешь радоваться. Ты оказался прав.

— Чему мне радоваться, Зубрилка глупая? М?

— Ты же говорил. Предупреждал. Правда на твоей стороне, — я пожимаю плечами и иду к свободному столику.

Я жду, что Чернышев сейчас сядет рядом. Но он уходит. Уходит за столик к Даше, Марине и Юле. Я могу только порадоваться тому, что сижу к ним спиной. Я без особого аппетита ковыряю еду, с трудом запихиваю в себя треть.

— Катюша, почему сидишь одна? — я вздрагиваю и выныриваю из своих невесёлых мыслей, когда возле меня останавливается Дарья Игоревна.

— Всё хорошо, — улыбаюсь натянуто.

— Доедай, Катя. Переодевайся и иди в бассейн. Все собираемся там.

— Дарья Игоревна, я плавать не собиралась. Я хотела на лыжах покататься.

— На лыжах, к сожалению, покататься не выйдет. Сегодня погода плохая. Я не могу брать на себя такую ответственность и вести вас на трассу. Давай, Катюш, — женщина тянется ко мне и сжимает мою холодную ладонь. — Скоро Новый год, а ты сидишь здесь одна, грустишь. Пойдём. Расскажешь мне, куда всё же поступать надумала.

— Хорошо, — улыбаюсь уже искренне. — Сейчас приду.

Дарья Игоревна подмигивает мне и уходит в холл к лифту. Я встаю с подносом с грязной посудой, направляюсь к тележкам, чтобы сдать его. Я не ожидаю сильного толчка в спину. Очень болезненного и грубого. Я чудом удерживаюсь на ногах и не падаю вместе с подносом на пол. Оборачиваюсь. Смотрю в лицо Юли.

— Здравствуй, Юля, — окидываю девушку с ног до головы взглядом. — Моя одежда тебе не жмёт?

Взгляд замирает на толстовке и джинсах, которые девушка как-то взяла «на один разочек».

— Самое то, — я хотела смутить девушку, но у меня не вышло.

Юля только бровь выгнула в насмешке и вздёрнула подбородок выше, смотря на меня свысока.

— Поразительно, Ивашкина, как быстро люди скидывают маски, — я качаю головой. — Что изменилось, Юля? Что я сделала тебе?

— Мне просто интересно, чем такая, как ты, — окидывает меня презрительным взглядом с ног до головы, — могла привлечь Чернышева.

— Вот в чём дело, — грустно улыбаюсь я и отворачиваюсь, снова чувствую тычок в спину. — Самое подлое и омерзительное, что может сделать человек, Юля, — это ударить в спину. Хотя, меня уже ничего не удивит.

— Всё строишь из себя паиньку, Бунтарёва? — летит мне яростное вслед. — А сама читаешь книги, где мужики баб имеют во все дыры. Ты не такая, какой пытаешься казаться.

— А я ведь искренне с тобой дружила, Юль, — поставив поднос, всё же кинула на девушку взгляд через плечо. — И искренне тебя любила.

— А я увидела твоё истинное лицо, Катя. И я разочаровалась в тебе. Крутишь задом перед Игнатом.

Я теряю дар речи. Поражаюсь способности девушки выворачивать всё так, чтобы спихнуть вину на меня.

— Хорошего отдыха, Юля, — вежливо склоняю голову и ухожу.

Слышу, как девушка яростно шепчет что-то мне вслед. В горле снова встаёт ком, снова отчаянно сильно хочется плакать. Но я сдерживаюсь. Запрокидываю голову и часто дышу.

— Скажи, Зубрилка, как так выходит? — волосы на затылке шевелятся от чужого дыхания. — Третий раз за день я ловлю тебя в слезах. И третий раз за день ты ноешь из-за одной и той же шавки.

— Тебе было бы легче, если бы я плакала из-за тебя? — во мне просыпается злость.

Слышу тихий смех над головой. Игнат кладёт руку мне на талию и привлекает к себе.

— Игнат, скажи мне честно, почему ты два дня не даёшь мне прохода? — задаю волнующий меня вопрос и затаиваю дыхание. — Ты раньше никогда не смотрел в мою сторону. Я даже не уверена, что ты имя моё знал. Что изменилось сейчас?

Молчит. Пальцами проводит по животу, подталкивает к лифту, который приветливо распахивает двери. В этот раз в кабинке мы оказываемся одни. Я забиваюсь в дальний угол и испуганно смотрю на молодого человека, который скрестил руки на груди и привалился спиной к стене. Его взгляд изучающе скользит по мне, а мне кажется, что я вновь стою перед ним в одном нижнем белье. Я обхватываю себя руками за плечи и отворачиваюсь.

— Что она тебе говорила, Зубрилка? — цедит сквозь зубы.

— Игнат, а зачем тебе это нужно? — спрашиваю шёпотом, отводя взгляд.

— Зубрилка… — шагает вперёд и упирается ладонью в стенку над моим плечом. — Я открою тебе маленький секрет, доверчивая и слепая дурочка. Твоя недоподруга уже больше года бегает за мной и пытается залезть ко мне в кровать. И сейчас она так сильно взбесилась, потому что я… Кхм… потому что я по-прежнему интерес не проявляю. Вчера она пыталась залезть ко мне в штаны.

Я хмурюсь, когда чувствую, как в груди болезненно колет, будто… будто я ревную. Осознать свои чувства я не успеваю, двери лифта открываются. Я бы непременно кинулась бежать в другую сторону, если бы мне не нужно было идти в один номер с Игнатом.

— Знаешь, Зубрилка, то чёрное платье на твоей тощенькой фигурке смотрится куда лучше.

Вроде комплимент сомнительный, но в груди становится тепло, а на губы наползает счастливая улыбка. И я не сразу задаюсь вопросом, когда Чернышев успел увидеть меня в этом платье, которое я надевала всего два раза.

Игнат открывает дверь номера, пропускает меня внутрь.

— Игнат, а ты в душ пойдёшь? — спрашиваю шёпотом, склоняясь над чемоданом.

— Так сильно хочется увидеть меня в плавках, Зубрилка? — спрашивает с насмешкой.

— Боже, Игнат, — я так сильно смущаюсь, что снова начинаю заикаться. — Почему ты постоянно… почему ты постоянно так говоришь? Так… Так…

— Прямо, Зубрилка?

Я поднимаюсь с корточек и прижимаю купальник к груди. Кидаю взгляд на Игната, который уже стащил свою майку и предстал передо мной с обнажённым торсом.

Я замираю. Приоткрыв рот, скольжу взглядом по телу молодого человека. Вижу вязь татуировок на груди. Но рассмотреть их не могу.

— Нравится, Катя?

Поняв, что меня поймали за разглядыванием, отвожу взгляд. Прикусываю губу и отворачиваюсь.

— Могу я переодеться в ванной, Игнат? Пожалуйста.

— Считай, что это твой номер, Зубрилка. Спрашивать разрешения не нужно.

— Хорошо. Спасибо большое, Игнат, — я киваю и кидаю на него благодарный взгляд.

И тут же сильно жалею об этом. Потому что Чернышев снял штаны и стоит сейчас в одних серых боксёрах, которые… которые… там… охаю. И под раздражённое хмыканье молодого человека сбегаю в ванную комнату. Запираюсь, надеясь, что в этот раз Чернышев не вырвет замок. Надеваю слитный купальник, поверх натягиваю джинсы и свитер.

В комнате суетливо пытаюсь спрятать вещи в чемодан.

— Ой! Боже, Игнат! Что ты такое творишь! Ты… Отдай! — я округляю глаза и смотрю на то, как Чернышев забирает моё нижнее бельё. — Игнат! Боже, ты что делаешь? Верни немедленно!

— Оставлю себе на память, Катёнок.

— Но ты не можешь! Это неправильно. Это неприлично. И…

— Зубрилка, — пальцами обхватывает мой подбородок и сжимает, — ты до тошноты правильная. Блевать от этого тянет. Но что-то подсказывает мне, что ты та ещё зажигалка.

Большой палец Игната касается моих губ. Чернышев обводит абрис, оттягивает нижнюю губу, а затем проскальзывает между ними.

— Прошу тебя, — давлю ладонями на плечи парня, — прекрати всё это. Мне неприятно. Я сниму себе другой номер, Игнат. Я не могу ночевать здесь.

Я разворачиваюсь и ухожу, пока Чернышев не сказал или не сделал ещё что-то, что вгонит меня в краску. И в этот раз он меня не нагоняет.