Звезда любви

6

Майкл, узнав об отъезде Моники, пришел в ярость.

— Почему ты меня не предупредила? — Он загораживал дверной проем, не пропуская ее в гостиную, где стояли упакованные чемоданы. — Ты никуда не поедешь!

— Поеду. И не смей мной командовать. — Теперь, отомстив, Моника чувствовала себя победительницей. — Ты мне не отец и не мать.

— Я твой брат.

— И не брат. — Она решительно устремилась прямо на него, и Майклу пришлось отступить. — И вообще, я уже взрослая женщина. — Последнее слово она подчеркнула и повторила в ответ на его недоумевающий взгляд: — Да, женщина. Как видишь, я могу кому-то нравиться и быть желанной.

— Ты с ума сошла! — воскликнул он. — Господи, зачем ты это сделала?

— Мне так захотелось. — Моника взглянула на часы: еще оставалось с полчаса свободного времени. — Я теперь всегда буду делать то, что захочу.

Майкл молча мерил шагами комнату, отшвыривая в раздражении мягкие пуфики, которые, словно нарочно, попадались ему под ноги.

— Кто он?

— Какая разница?

— Скажи мне, кто этот мерзавец! Я требую!

— Ни за что не скажу.

— Ты несовершеннолетняя! Ты еще не можешь отвечать за себя!

Моника встала и, подойдя к нему вплотную, раздельно и четко выговорила:

— Я все могу. И я тебе это докажу. — Она резко отвернулась и, подхватив чемоданы, направилась к выходу. — Прощай.

Майкл растерянно проводил ее взглядом, потом бросился следом.

— Позволь хотя бы отвезти тебя.

— Не надо, я вызвала такси. — Она остановилась на секунду, раздумывая о чем-то, и добавила, пожалев его: — Не волнуйся за меня, все будет хорошо.

— Я буду ждать тебя.

— Не стоит, я никогда не вернусь в этот дом.

Машина уже стояла у ворот, шофер погрузил вещи, хлопнула дверца... И в памяти навечно сохранилась эта печальная картина: сгорбившийся под внезапным ливнем Майкл в моментально промокшей ковбойке и белых джинсах, такой одинокий на фоне большого дома, что у Моники сжалось сердце и захотелось тут же остановить машину, броситься обратно, обнять, прижаться...

Поступи она так, и многое, возможно, изменилось бы, и жизнь пошла бы по-иному. Но обида была еще слишком жгучей, а желание попробовать себя в чем-то новом — слишком сильным. И Моника только помахала на прощание рукой, но Майкл этого не заметил.

В Париже Моника очень много работала — это отвлекало от печальных мыслей. Иногда она посещала выставки модных художников или ужинала с приятелями в ресторане. Но больше всего ей нравилось бродить в одиночестве по городу, причем не по центральным улицам, где слишком много было туристов, а по окраинным. Или выезжать на выходные за город, в предместья, гулять по лугам или паркам, ночевать в маленьких гостиницах, а утром просыпаться под заливистое пение птиц.

Да, все это было несколько иначе, чем она придумывала, сидя в самолете и глядя на проплывающие внизу облака, похожие на белые холмы. Она познакомилась, конечно, со многими молодыми людьми, но никто из них не показался ей желанным. А может, это было следствием тех нескольких часов, проведенных с Биллом: она разуверилась не только в любви духовной, но и в телесной.

И уже почти смирилась с тем, что навсегда останется в одиночестве. И пусть, ничего страшного, зато она ни от кого не будет зависеть, никому не будет принадлежать безраздельно. И Моника ходила с высоко поднятой головой, не обращая внимания на насмешливые взгляды парижанок, учившихся вместе с ней.

Те недоумевали, почему эта американка, юная и красивая, не обделенная умом и чувством юмора, тратит впустую свои молодые годы, почему отвергает любые ухаживания. А Моника, несмотря на видимую неприступность, втайне мечтала о Майкле. Здесь, вдалеке от него, ей стало казаться, что не все еще потеряно. И что он, в конце концов, поступил не жестоко, а благородно. И что, вернувшись, она попробует начать все сначала.

Два года — учеба, стажировка и получение диплома — промелькнули как сон. Если бы не смена месяцев, Моника, возможно, и не заметила бы, как пролетает время, — яркую зелень сменяли желтизна и багрянец, потом город становился серым, иногда падал снег, затем вновь голубело небо и пахло весной, а на бульварах зацветали каштаны и все скамейки были заняты влюбленными парочками.

Диплом Моника получила в начале июля. И сразу же отправилась в кассы покупать обратный билет. Они с Майклом почти не переписывались, он изредка присылал открытки с несколькими словами о том, что все нормально, что он здоров и желает того же сестренке.

Монику несколько смущало это обращение, но она гнала от себя мысли о том, что ничего не изменилось в чувствах Майкла. Непостижима человеческая — а тем более женская — душа. Обжигаясь вновь и вновь, она все равно летит, словно глупый мотылек, к яркому огню, хотя знает, что кроме боли этот жар ничего не принесет.

Так и Моника: понимая разумом безысходность своей ситуации, не хотела поверить в нее сердцем. Ее любовь, превратившаяся за шесть лет почти в привычку, представлялась чем-то незыблемым и вечным. Она будет настойчива — и Майкл покорится.

И вот знойным июльским утром самолет приземлился в аэропорту Нового Орлеана. Сойдя по трапу, Моника едва не расплакалась — она так долго здесь не была и думала, что не испытывает к этому городу никаких чувств. И вот, пожалуйста, от радости узнавания щемит сердце. Такси мчится по шоссе домой — туда, куда она не собиралась возвращаться.

— Я передумала, отвезите меня в отель «Эльсинор», — сказала Моника шоферу.

Она не хотела рисковать и врываться к Майклу неподготовленной. Нет, она выспится, примет холодный душ, приведет себя в порядок и тогда... От предвкушения счастливой встречи кружилась голова. Вот она входит, повзрослевшая, уверенная в себе, а не какая-нибудь заплаканная девчонка, умолявшая о любви. Нет, теперь он будет на коленях просить ее о взаимности.

Моника едва дождалась вечера, сделала макияж, неброский, но стильный, надела ярко-красную блузку и цветную, стилизованную под цыганскую юбку, которую сшила сама. Спускаясь по лестнице, а потом сидя в такси, она думала о том, что и какими словами скажет Майклу — о себе, о них двоих, о будущем, которое может стать таким прекрасным, светлым, удивительным...

Дом сиял огнями, и это не означало ничего хорошего: скорее всего, там была вечеринка и множество гостей. Но Моника не собиралась отказываться от разработанного плана. Она позвонила в дверь и, никого не дождавшись, вошла. Ее сразу оглушил гомон голосов, ослепила сияющая люстра под потолком. Какой-то высокий мужчина довольно невежливо хлопнул ее по плечу и крикнул прямо в ухо:

— Привет, красотка! Как дела?

Отстранив его, Моника отправилась на розыски хозяина, хотя и понимала, что сегодня ничего не выйдет. Но она так соскучилась, что не могла больше ждать.

— Где Майкл? — спросила она у девушки в слишком коротком и открытом платье.

— А кто это? — равнодушно откликнулась та, стряхивая пепел прямо на дорогой ковер.

Моника обошла гостиную, столовую, заглянула в библиотеку и поднялась на второй этаж, где когда-то была ее спальня. Везде были люди, нетрезвые, шумные и, главное, совершенно незнакомые. Спрашивать их о чем-либо было бесполезно.

Отчаявшись, Моника спустилась в сад и медленно побрела по дорожке, освещенной китайскими фонариками и лампочками, спрятанными в траве. На газоне стоял стол, несколько стульев, шезлонги, у клумбы лежал огромный зонт. И тут она увидела Майкла: тот в расстегнутой на груди белой рубашке сидел в кожаном кресле, вытащенном из библиотеки. А на коленях у него уютно устроилась полная девушка в купальнике.

Моника так растерялась, что не могла произнести ни слова, только смотрела на эту целующуюся парочку, судорожно сжимая в руках сумочку. Девушка, что-то почувствовав, оторвалась от Майкла и обернулась.

— Эй, а ты кто? Я тебя не знаю. — Она была совершенно пьяна и говорила с трудом. — Иди к нам, втроем веселее, правда, мой сладкий?

— Не надо никого, — пробормотал Майкл. — Надоели все, убирайтесь!

Он встал так резко, что девушка почти упала, но успела ухватиться за его плечо.

— Что с тобой? — пересохшими губами прошептала Моника.

— Я пьян! — гордо возвестил он, покачиваясь на месте с закрытыми глазами. — Очень много вина.

— Он богатый, — доверительно пояснила девушка. — Мы были в клубе, а он говорит, мол, поехали ко мне, а то скучно. Ну, мы расселись в такси... — Она пошатнулась и громко рассмеялась. — Пойду в дом, там танцы.

Моника с ужасом смотрела на Майкла, не веря глазам. Во что он превратился? Она с опаской приблизилась и коснулась его плеча.

— Это я, — сказала она тихо. — Я вернулась.

— Вот... Уже мерещится... — Он покачал головой и хитро улыбнулся. — Маленькое привидение моей сестренки.

— Подожди!

Но Майкл, не замечая ничего вокруг, удалялся в сторону дома неуверенными шагами, раскачиваясь из стороны в сторону и бормоча что-то несвязное о галлюцинациях, виски, бледных тенях и почему-то об Офелии.

Моника не могла больше здесь оставаться и бросилась к выходу, даже не оглянувшись. Острая жалость пронзила ее — как опустился Майкл! Он перестал быть похожим на того, любимого, он даже не узнал ее. Или не захотел узнать? Она брела по улице, ничего не замечая вокруг, и чувствовала не отвращение, нет, а раскаяние. Неужели это произошло по ее вине?

Может ли быть, что на Майкла так повлиял ее отъезд. Или измена? Ведь она изменила ему, пусть только телом, но изменила, причем с первым попавшимся мужчиной, к которому не испытывала ничего. Два года она старалась не вспоминать о Билле, о его прикосновениях и тяжелом дыхании. Теперь же ей стало так противно, что замутило от отвращения. Как она могла? Наверное, на нее нашло какое-то помрачение, иначе чем объяснить, что она отдалась этому чужому человеку, с которым ее связывало лишь случайное знакомство? Она хотела причинить боль Майклу? Похоже, это удалось.

Мир Моники снова рушился. Дойдя пешком до отеля, она поднялась к себе и набрала номер Дайаны. Та всегда была в курсе всех событий и могла рассказать, что здесь происходило.

— Девочка моя, с возвращением! — радостно закричала она, едва услышав знакомый голос. — Ты очень вовремя приехала. Ты уже была у Майкла?

— Нет, — соврала Моника, — я недавно прилетела.

— Он совершенно потерял над собой контроль! Ведет себя ужасно, постоянно приводит к себе какие-то компании и пьет с ними до утра. Кошмар! Неужели он тебе ничего не писал?

— Нет, — повторила она.

— Надо что-то делать! Завтра увидимся, хорошо? А сейчас мне надо бежать, меня пригласили к мистеру Дэвидсону на карнавал, представляешь?

Моника положила трубку. Что ж, хотя бы Дайана не изменилась за это время и осталась верной себе: радушие пополам с равнодушием. В сущности, никому не было до Майкла дела: его состояние служило лишь поводом для сплетен и притворно сочувственных вздохов. В этой ситуации не на кого было рассчитывать, и Моника поняла, что пойдет на все, но не позволит Майклу скатываться все ниже и ниже по наклонной плоскости.

Поспав урывками, утром она снова отправилась к нему. Дверь была не заперта, На полу валялись обрывки бумаги, ленты серпантина, пустые бутылки. А ее любимый спал на диване, так и не раздевшись, уткнувшись лицом в подушку. Моника присела рядом и взяла его за руку.

— Просыпайся, — негромко сказала она.

Он что-то недовольно пробормотал и попытался повернуться на другой бок. Но она была настойчива.

— Майкл, хватит спать.

Он открыл глаза и недружелюбно посмотрел на нее. Потом зажмурился, потер лицо ладонями и недоверчиво спросил:

— Это ты?

— Да. Я прилетела вчера и заходила, но...

— А я уже испугался, что начались галлюцинации, — перебил он и неуверенно добавил: — В холодильнике должно быть пиво. Ужасно болит голова.

— Нет. — Моника решительно встала, преграждая ему дорогу. — Достаточно. Я сварю тебе кофе, а потом мы поговорим. Кстати, надо позвонить миссис Перкинс, пусть придет и займется уборкой.

— Я ее выгнал, — со вздохом сказал Майкл.

— Почему? Она же проработала у вас пятнадцать лет!

— Я был не в себе. Впрочем, это не важно. Хорошо, что ты вернулась.

— Да. — Моника обняла его, заглянув в глаза, — под набрякшими веками они по-прежнему светились чистой синевой. — Я вернулась, хоть и не собиралась. И теперь я займусь тобой всерьез.

Самым трудным оказалось избавиться от новых приятелей Майкла. Они еще долго приезжали по ночам, но Моника наняла охрану, и скоро эти посещения прекратились. Она пыталась узнать, почему он вел такую жизнь, но не получила ответа ни на один из своих вопросов.

Майкл стал очень замкнутым и молчаливым, часами сидел в саду и смотрел на небо, откинувшись в шезлонге. Что бы ни предлагала Моника, он от всего отказывался с вежливой улыбкой — никаких ресторанов, вечеринок, казино. Он словно бы наказывал себя за что-то. Зато вообще перестал пить. Он всегда был такой — бросался из крайности в крайность и никогда не мог найти золотой середины.

И по-прежнему не обращал внимания на Монику. То есть он, конечно, был очень мил, но держал себя так, как будто она была посторонним человеком. Переехав из отеля в дом, она еще надеялась, что сможет повернуть время вспять и возвратить их доверительные отношения. На большее, похоже, рассчитывать уже не приходилось.

И Моника смирилась — на сей раз с ролью сиделки. Завтрак в саду, чтение вслух, обед, прогулка по набережной, ужин, телевизор, сон. Размеренная жизнь, как в больнице, где дни тянулись бесконечной одинаковой чередой. И она бы согласилась с таким существованием, если бы чувствовала от Майкла хоть какую-то отдачу. Но он походил на глыбу льда, и все было безнадежно.

Последним ударом стали дошедшие до Моники — не без помощи Дайаны, конечно, — слухи. Начали говорить о том, что мисс Брэдли ухаживает за своим сводным братом с одной лишь целью — завладеть его деньгами. Мало того, говорили и о том, что она всячески пытается его соблазнить, держит при себе и никуда не выпускает, опасаясь, что он найдет себе нормальную девушку из порядочной семьи, с которой можно без стыда вступить в брак.

Моника была потрясена — такого поворота событий она никак не ожидала. Она рассказала обо всем Майклу, но он только пожал равнодушно плечами.

— То есть ты согласен? — спросила она настойчиво.

— Не знаю, ничего не знаю. — Он старался не смотреть ей в глаза. — Но юрист сказал, что с моего банковского счета исчезают деньги.

Моника побледнела.

— Ты думаешь, я ворую твои деньги?

Майкл молчал, а она словно окаменела. Он, ее любимый человек, ради которого она была готова на все, ей не доверяет. Сердце вдруг пронзила резкая обжигающая боль, она покачнулась, схватилась за спинку стула.

— Ты могла бы просто попросить у меня денег, я бы с радостью поделился.

Моника оказалась в ужасном положении — оправдываться было бессмысленно, да она и не собиралась унижаться. А уйти сейчас и навсегда — значит признать свою вину. Безвыходная ситуация.

Она подождала еще, но Майкл по-прежнему равнодушно смотрел куда-то в сторону. Ей стало страшно, но мысль работала: подделать подпись на чеке, хорошо зная почерк владельца, не так уж и сложно. А в доме в последнее время бывало столько разных людей: вполне возможно, что кто-нибудь из них, воспользовавшись случаем, украл какие-нибудь бумаги.

— У тебя больше ничего не пропадало? — спросила Моника.

Терять ей было нечего, а оставаться навсегда с пятном позора — нет уж, увольте.

— Не знаю.

— Пожалуйста, сходи и посмотри.

— Да зачем? — Майкл лениво потянулся. — Все документы лежат в сейфе, а код знаю только я.

— Я прошу тебя.

— Ладно.

Он нехотя встал и отправился в дом. Моника, замерев, ждала его возвращения. И вдруг из окна на третьем этаже раздался громкий крик. Она бросилась туда, взбежала по лестнице и увидела Майкла — он стоял перед открытым сейфом, спрятанным в стене под ковром.

— Меня ограбили! Он был вскрыт! Нет, ты только подумай!

— Звони в полицию, — решительно сказала Моника. — Правда, я думаю, что уже слишком поздно. Когда ты заглядывал сюда в последний раз?

— Не помню, пару месяцев назад, кажется.

— И все было в порядке?

Майкл кивнул.

— Значит, это сделал кто-то из твоих новых приятелей. Надо обо всем рассказать полиции. И предупредить банк, чтобы деньги выдавали только лично тебе.

Он, не слушая, бросился к Монике.

— Ты сможешь меня простить? Господи, я так виноват!

— Ничего. Не думай об этом.

Вечером, когда все успокоилось — уехал следователь и полицейские, снявшие отпечатки пальцев и долго расспрашивавшие Майкла о людях, его посещавших, — Моника наконец смогла облегченно вздохнуть. Хорошо, что все закончилось.

И Майкл вдруг резко переменился. Он сам приготовил ужин — поджарил мясо с шампиньонами, сделал салат из свежих овощей с оливковым маслом, открыл бутылку коллекционного вина.

— Давай поговорим, — предложил он, когда они сели за стол.

— О чем? — устало спросила Моника.

— О нас, конечно. Я хочу кое-что тебе рассказать. — Майкл разлил вино в бокалы, приподнял свой, посмотрел на просвет. — Когда ты уехала, я чуть не сошел с ума, просто места себе не находил.

Она слушала молча, затаив дыхание: ведь именно об этих словах мечталось в далеком Париже бессонными ночами. Сейчас он скажет, что понял главное — он не может жить без нее, и они поднимутся в спальню, погасят свет и подарят друг другу несказанное наслаждение.

Но странно, мысль об этом не приносила радости. Моника прислушалась к внутренним ощущениям — сердце билось ровно, и не было никакого волнения. Она удивилась этому состоянию, ведь раньше наверняка все было бы иначе, и голова бы кружилась, и перед глазами плыл бы туман. Может, это реакция на слишком сильные переживания?

— Все так глупо вышло, — продолжал Майкл, — но понимаешь... — Он запнулся и тут же продолжил: — Я не мог поступить иначе. Ты для меня теперь — самый дорогой и единственно близкий человек. А если бы мы с тобой...

Неожиданно для себя Моника кивнула:

— Ты прав. Не стоит разменивать наши чувства. Останемся братом и сестрой, да?

— Ты это искренне говоришь? — Он подался вперед, едва не сбив на пол свой бокал.

— Да. Давай забудем о прошлом.

И, глядя на немного смущенное и в то же время радостное лицо Майкла, Моника вдруг поняла — все закончилось. Любовь, хранимая в душе, умерла. Нежнейший бутон чувств высох, так и не распустившись.

Майкл вскочил, подбежал к Монике и обнял ее.

— Ты себе не представляешь, как я рад!

Она улыбнулась.

— Вот и замечательно.

Ночью, лежа в постели, она смотрела на крохотную звездочку, слабо мерцавшую в окне, и думала о том, что только теперь начинается для нее новая жизнь. Все, что было раньше, казалось чем-то далеким, почти ненастоящим, словно пригрезилось. И несчастливая влюбленность, и вечер с Биллом, и даже учеба в Париже.

Моника осталась ни с чем: самая горячая ее мечта обратилась в остывший уголек, а надежды — в горстку пепла, которую скоро развеет ветер времени. Значит, надо все начинать сначала. И первым делом все-таки обзавестись пусть временным, но собственным домом. И заняться работой. А там, кто знает, может, и появится человек, который займет пустующее место в ее сердце...

И вот ей двадцать четыре года, и она совершенно одинока. Майкл занят собой, редко звонит и говорит как-то странно, намеками. Возможно, он снова влюблен и просто боится, что Моника, как и несколько раз прежде, в пух и прах раскритикует его новую пассию.

Как же отметить этот день? Она долго сидела перед зеркалом, расчесывая волосы, и как будто советовалась с отражением. Но оно было не слишком хорошим собеседником — кивало или отрицательно качало головой вслед за Моникой. А предложить ничего не могло.

Поэтому Моника просто решила устроить себе самой выезд на природу, маленький пикник на одного человека. Синий «бьюик», недавно купленный в рассрочку, стоял у подъезда многоквартирного дома, где на третьем этаже Моника сняла квартиру. Майкл обиделся, узнав о ее решении жить отдельно, но ему пришлось смириться.

Надев белые брюки и льняную блузку с глубоким вырезом, Моника сложила в корзинку несколько сандвичей, фрукты и бутылку яблочного сока. Выезжая из города, она грустно улыбалась: в ее возрасте праздновать день рождения в одиночестве!

Дорога вилась, спускаясь к побережью, мимо уютных домиков, кафе и магазинов. Доехав до полосы пляжей, Моника остановилась, вышла из машины и полной грудью вдохнула свежий, пахнущий морем воздух, подставляя солнцу лицо. Над заливом пролетали чайки, серебристые волны с белоснежной каемкой пены разбивались о песчаный берег.

Она расстелила плед, присела. Теплый ветер ласковой ладонью гладил ее по волосам, касался кожи. Яркая, в разноцветных крапинках бабочка присела на оранжевый апельсин, еле заметно трепеща крыльями. Моника, как это ни странно, наслаждалась сейчас одиночеством и тишиной, июньской истомой, пропитанной солнечным светом.

И совсем некстати оказался поблизости неизвестно откуда взявшийся мужчина в шортах и гавайке. Он свистом подзывал вислоухого черно-белого щенка, умчавшегося куда-то за мячиком. Моника насторожилась: она была здесь одна, и присутствие незнакомца вызывало опасения. А он, как будто нарочно, приближался.

— Пинки, Пинки, иди сюда! — крикнул он.

Щенок вылетел из кустов и с радостным тявканьем бросился к Монике: очевидно, сандвич с ветчиной интересовал его в данный момент больше, чем хозяин.

— Пинки, не приставай к девушке! И не смей попрошайничать.

Но щенок уже сидел на задних лапах перед Моникой, сморщив нос и просительно заглядывая в глаза. Она, не удержавшись, рассмеялась, таким потешным он выглядел.

— Можно дать ему кусочек?

— Если хотите.

Мужчина подошел: на вид ему было около пятидесяти, вьющиеся волосы, собранные в хвостик, припорошены сединой, нос с горбинкой, насмешливые глаза непонятного цвета — изжелта-зеленые, рысьи. И одет неброско, если не сказать — бедно. Если бы не дорогие часы на запястье и сверкнувшее драгоценным камнем кольцо, его можно было принять за бродягу.

Пинки в это время исправно поглощал сандвич и беззастенчиво тянулся лапой к следующему.

— Нет, дружок, хватит. — Хозяин попытался оттащить его за ошейник, но щенок только обиженно тявкнул. — Ты съешь все припасы прекрасной незнакомки.

— Ничего. — Моника беспечно махнула рукой. — Он это делает с таким аппетитом, что приятно смотреть.

Некоторое время оба наблюдали за Пинки, потом мужчина с улыбкой склонился к Монике.

— Раз уж мой пес уничтожил ваши припасы, позвольте пригласить вас в гости.

— Нет, спасибо. — Она снова насторожилась.

— Не бойтесь, я не причиню вам зла. — Он слегка поклонился. — Кстати, позвольте представиться — Грегори Хоуп. А с этим маленьким чудовищем вы уже знакомы.

В этот момент Пинки, дожевав сандвич, взглянул на Монику и протянул ей мягкую толстую лапу. Она с серьезным видом пожала ее и сказала со всей возможной серьезностью:

— Очень приятно, а я — Моника Брэдли.

— Вот и чудесно. — Грегори протянул ей руку. — Соглашайтесь. И Пинки будет рад.

Она хотела отказаться, но почему-то согласно кивнула. Этот мужчина не внушал опасений, наоборот, в нем было что-то успокаивающее, надежное. К тому же Моника подумала, что решиться на авантюру гораздо веселее, чем сидеть здесь в одиночестве, запивая грусть яблочным соком.

— Хорошо, — ответила она, вставая и не зная еще, что этот седеющий незнакомец на целый год станет всем в ее жизни.