Звонок другу

Глава 10 ДИАГНОЗ

Встреча с лечащим врачом проходила в небольшой комнате в вестибюле больницы. Возле двери сидели сосредоточенные на своих думах родственники больных. Рядом с Аней переговаривались две женщины.

— Сигмовидная кишка. Сказали, шансы хорошие. Лимфоузлы чистые.

— Вы уже принесли?

— Да. Сейчас и отдам. Чем скорее, тем лучше. — Голос снизился до шепота: —…тысяч. Деньги, как говорится, вперед. Еле собрала по родственникам.

— А у моего пищевод. Я четыре несу. Только бы все хорошо было! У нас внук, мы его растим, у мужа пенсия военная. Говорят, лет пять еще протянет. Митенька как раз институт закончит.

Аню начала бить дрожь. Она отошла к дверям, закурила под табличкой «Курить воспрещается». Вот за страшной дверью исчезла дама в канареечном платье. Следующей была Аня.

Господи, только бы взялись оперировать! Я все сделаю, все, что нужно, достану! — взмолилась она. Аня была почти уверена, что у мамы обнаружили опухоль.

Дама в канареечном платье вышла. Крупные черные слезы текли по щекам, смывая густо накрашенные ресницы. Аня внутренне похолодела, швырнула окурок в урну, быстрыми шагами прошла в кабинет.

Вошла и рухнула на стул напротив очень молодого и очень серьезного доктора в ослепительно белом халате.

— Здравствуйте, доктор. Лаврова. Анна Николаевна, — выдохнула она.

Доктор взглянул на нее, достал историю болезни, кашлянул. Сердце Ани ухнуло вниз и застучало там бешеными толчками.

— Здравствуйте. Кем вы приходитесь больной?

— Дочь.

Доктор перелистывал историю, застревая глазами на чьем-то неразборчивом почерке.

— Ну-с… задала нам задачу ваша матушка, — как-то очень по-земски начал врач.

— Какой диагноз? — едва проартикулировала Аня.

— У Валентины Ивановны тромбоз вен пищевода, — ответил доктор и замолчал.

«Тромбоз вен пищевода», — шевелила губами Аня, пытаясь осмыслить загадочную фразу.

— Я не поняла. Это не онкология?

— Какая же это онкология? — удивился доктор.

Лицо Лавровой вмиг просияло. Доктор кашлянул.

— Это не онкология, но это нужно оперировать. У вашей мамы, по-видимому, в анамнезе пупочный сепсис.

— Какой? — изумилась Аня.

— Пупочный, — строго подтвердил доктор. — Который был в младенчестве. Последствие — тромбоз вен пищевода. Следствие — внутренние кровотечения. Отсюда и анемия, и слабость, и боли, и обмороки.

— А какой прогноз? — вспомнив услышанное в очереди слово, спросила Аня.

— Если сделать операцию — прогноз благоприятный.

Аня опять просияла. Доктор этого сияния как бы не заметил. _;

— Но операция очень сложная. Следует провести портокавальное шунтирование. Понимаете, что это такое?

— Нет, — призналась Аня.

На биофаке они этого не проходили.

— Про аорто-коронарное шунтирование слышали?

— Да. Это Ельцину делали.

— Ну, не только ему. Портокавальное шунтирование по сложности оперативного вмешательства значительно превосходит вышеупомянутую операцию. Этот вид операционного вмешательства проводят только в нашей клинике… ну, и еще в одной, но вам туда не попасть. Делает эту операцию только один хирург — Болислав Иванович Мирный. По общему состоянию здоровья Валентина Ивановна признана операбельной больной. И хочу вас уведомить, что, если вы не согласитесь на операцию, она в конце концов погибнет от внутренних кровотечений.

— Я согласна! — вскричала Анна.

— Это правильно, — бесстрастным голосом проговорил врач. Поднялся из-за стола и исчез вдруг в двери, ведущей в какую-то другую комнату.

Аня осталась одна.

И что теперь делать? Можно идти, что ли? Не попрощался даже. Ничего не понимаю.

Недоумение Лавровой развеяла молодая женщина, появившаяся из той же двери в столь же белоснежном халате. Не то врач, не то медсестра. Женщина подошла к столу и проговорила как бы себе под нос, передвигая многочисленные бумаги:

— Операция стоит три тысячи долларов. Пятьсот — лечащему врачу. Остальное — хирургу. Согласны?

— Да, — выдохнула Анна, еще ничего не соображая.

— Деньги отдадите сами. И тому, и другому.

Аня тупо кивнула. Белоснежная женщина крикнула в дверь: «Следующий» — и тут же исчезла.

Аня выкатилась в коридор.

Она стояла под той же табличкой, воспрещавшей курить. И курила вторую сигарету подряд. Нужно было идти к маме. Аня собиралась с мыслями. Но собраться никак не могла. Опухоли нет — это самое главное, говорила она себе. Конечно, это самое главное! Но… Три тысячи долларов — где взять такие деньги? Это было немыслимо. Собственных сбережений — четыреста баксов. Занять? Положим, занять можно. В институте — по сто, двести долларов соберу. Но сразу возникнет вопрос: на какой срок беру? И с чего отдавать? Всех ее приработков хватает на жизнь, но не на операцию. Господи! Что за страна такая долбаная! Мама, ее мама, блестящий инженер-конструктор, проработавшая всю свою жизнь на Родину, на оборонку, не имеет права на лечение, на операцию, пусть даже самую разуникальную.

— Пропадите вы все пропадом! — неведомо кому выкрикнула Анна.

— Девушка, здесь не курят, — одернула ее пробегавшая мимо докторица.

Аня тщательно загасила сигарету, сунула в рот ментоловый леденец. И направилась на третий этаж, к маме.

Мама встретила ее, испуганно улыбаясь. Аня вдруг увидела, какая она маленькая и худенькая, ее мама.

— Анечка пришла! Здравствуй! Что ты? Расстроена? Пойдем в коридор.

Соседки по палате посмотрели на Аню каким-то особенным, взвешивающим взглядом.

Вышли, сели на диван в узком больничном коридоре.

— Что это ты бледная? От Светланки вести есть?

— Да, она звонила. Все там у них замечательно. Мам,

я сейчас с врачом говорила.

— И глупости, и не надо никакой операции, все это чушь на постном масле, я и так прекрасно…

— Ма, мы будем делать операцию! — твердо произнесла Аня.

— Это невозможно, — склонив голову, проговорила охрипшим голосом Валентина Ивановна. — Мне соседки по палате сказали, что эта операция стоит три тысячи долларов. Я и так доживу. Это будет дешевле.

— Ты, мама, дура! — неожиданно для себя ответила Аня. — Прости, сорвалось. Мы будем делать операцию. У меня есть сбережения.

Проговорила так уверенно, что сама себе удивилась.

— Да? Откуда, доченька?

— Господи! А переводы? А ученики? А командировки за границу? Знаешь, какие нам там командировочные платят? Я все откладывала. У меня счет в банке. В валюте.

Вот что значит театральное детство. Мастерство, как говорится, не пропьешь.

Валентина Ивановна зачарованно смотрела на дочь, слезы тихо скатывались по щекам. Было видно, что она верит каждому слову.

Возле них остановился дородный мужчина с глубокими залысинами на лбу.

— Валентина Ивановна, что это такое? Что за слезы?

Мама тут же поднялась, вытянулась в струнку, словно юный пионер перед клятвой. И в священном ужасе прошептала:

— Никаких слез, Болислав Иванович. Это я от радости, — почему-то прибавила она.

— Ну, радости у вас, как говорится, хоть попой ешь, — со свойственным хирургам специфическим юмором произнес Мирный.

Мама засмущалась.

— А кто эта милая дама возле вас?

— Это моя дочь. Аня.

Аня тоже поднялась.

— А по батюшке?

— Анна Николаевна, — представилась Аня.

— Понятно. Что ж, Анна Николаевна, будем маму оперировать?

— Будем, — твердо ответила Аня, глядя в серые выпуклые глаза.

— Только вы мне, пожалуйста, пациентку не волнуйте! Ей волнение категорически противопоказано!

— Что вы! Ни в коем случае! А когда операция?

— Ну… Нам нужно пару недель, чтобы поднять больной гемоглобин. А когда будете готовы вы, я не знаю, — мило улыбнулся доктор.

— Хоть завтра! — храбро ответила Аня, чувствуя на своем лице мамин взгляд.

— Вот и славно!

Светило продолжило свой путь по коридору. Вслед ему неслось со священным трепетом:

— Болислав Иванович идет, Болислав Иванович идет…