Анархо

Глава 8. Просто жить

Мелкие капли оседали на замусоленном стекле и резво собирались в капельки побольше, а после весело скатывались вниз причудливыми извилистыми змейками. Наблюдать за ними — одно из немногих развлечений. Ещё одно — слушать сбивчивые рассказы деда — соседа по палате. Судя по всему, старик был либо не в своём уме, либо просто профессиональным врунишкой, страдающим деменцией. Ибо слишком быстро забывал, что и кому рассказывал, и часто вливал в свободные уши противоречащие друг другу истории. Был то подводником, то военным железнодорожником, то вообще собирался лететь в космос вместо Гагарина, да не срослось, естественно, по политическим мотивам. В общем, забавный старикашка, душевный…

И всё же, несмотря на столь занимательную компанию, Лидсу было невыносимо скучно. Больничный унылый быт казался мучительно угнетающим подвижность буйного естества. Ранний подъём, процедуры, отдых, редкие визиты врача… Хотелось в нормальный душ, без примесей хлопьев сыплющейся с потолка побелки. Приличной домашней еды, а не «каши из топора», да паровых котлет из перемолотых в нещадной мясорубке хрящей. Хоть какого-то более замысловатого движения, чем походы в туалет и обратно, да редкие прогулки по больничному двору.

В первые дни было не так скучно… Отбитая почка привносила в существование свой «чёрный юмор», провоцируя непроизвольное мочеиспускание прямо под себя. Катетер нерасторопные врачи сподобились поставить уже тогда, когда в нём не было особой нужды. Хотя чему удивляться? Пациент «бесплатный», да и от покупки «нормальных» лекарств отказывается…

Теперь всё было унылее. И накатывающая мутными волнами тошнота вовсе не добавляла веселья, а лишь вносила неясность в ситуацию: от чего же так хочется блевать — от сотрясения мозга или же от того, что этот самый мозг начинает отмирать от неимоверной скуки?

Редкие визиты сестрёнки разбавляли тягучий кисель ожидания выписки лёгкими нотками цветочной нежности, что оставляли в воздухе её духи. Правда, как только Оля уходила, контраст больничной обыденности с миром за пределами царства медиков, глухо бил деревянной киянкой по голове, повергая в ещё большее уныние.

Вот и сейчас, когда с момента прощания с сестрой прошло всего каких-то десять минут, чуть голубоватая серость здешних стен начинала давить с новой силой.

Телефон, один из тех редких неубиваемых технических раритетов от финнов, что не жалко брать на акцию, радостно завибрировал под подушкой, напрашиваясь на временное освобождение. На экране светилось: «Шарик» — и это не могло не радовать, но в то же время подсаживало в мозг ростки новой грусти. Ведь товарищ уйдёт, а Лидс останется…

— Здорова, Вова! — с напускным весельем, ответил Лидс.

— Здорова! — усмехнулся Шарик. — Или ещё нет?

— Нормально всё. Уже даже блевать не бегаю. Так, штормит иногда, чутка.

— Поздравляю. Спускайся, покурим, постоим…

Трое парней, набросив на головы капюшоны, ёжились на влажной скамейке у входа в травматологическое отделение. Мелкой мороси было далеко до настоящего дождя, но она будто подбадривала осенний холодок кусаться чаще и ловчее, заползать под толстовки и облизывать порывами ветра озябшую плоть.

— Ну, где ты лазишь?! — бурчал Барбер, пожимая ладонь узника эскулапских лабиринтов. — Мы уже тут всё хозяйство себе отморозили.

— А вы на мокром не сидите! — подметил Лидс, кивая на лавочку.

— В ногах правды нет.

— Да её и в заднице нет, — гоготнул больной, опустившись на корточки. — Как дела? На выезд кто гонял?

— Не… — печально покачал головой Бэкхем. — Мы с Егором не выездные были. Точнее, Егор. Я-то мог, да… — он лишь отмахнулся.

— Да? А чего так?

— Да повязали их! — вместо товарища, пояснил Шарик. — Там, когда Будда со своими ударил, очень скоро менты прикатили. Причём, в знатном составе. А потом ещё и ещё. Никого не разнимали. Просто, тех, кто упал, да от общего замеса отбился — в бобики, а потом и в автозак напихивали, суки… Вон, — кивнул он на Барбера с Бэкхемом, — этих тоже загребли. Я Славика пытался отбить, но как-то не сложилось…

— А чего так?

— Того! Нахрапом не получилось. А потом уже не вариант был. Загребли бы — присел надолго. Сейчас, сам знаешь, за махач с мусорами и пятёру впаять могут, на раз.

— А сам-то не гонял?

— Нет. Без вас как-то не в кайф. Да и работа. Хулиганья, вообще, человек пять только поехало. По-моему все от Златана. Кстати, это Златан тебя от «космонавтов» спас, можно сказать.

— Спас?

— Ага… — часто закивал Шарик. — Он тебя в дворик оттащил, да в подъезде положил, когда увидел, что менты урожай собирать начали…

— Ясно. А то я только драку помню, — признался Лидс, — а потом сразу больничку. А вы-то как? — обратился он уже к Барберу с Бэкхемом. — Понравилось в обезьяннике?

— Да мы в обезьяннике только переночевали, — отмахнутся Барбер. — Потом суд и меня ещё с одним хуйлом на десять дней в спецприемник.

— Будду тоже загребли?

— Да. Всего человек сорок, наверное. Но, сам понимаешь, кроме нарушения общественного порядка ничего пришить не могут без заявы. Почти всех так и через сутки отпустили. Правда, троих в СИЗО определили, не из наших. Так что, я легко отделался.

— Повезло.

— Повезло, — согласился Барбер, чуть заметно дернув заросшей шекою. — Тех, кто брыкался сильно — закрыть грозятся. Хотя, само собой, бабло сосут. Так что, всё нормально… Ты-то сам как? Башка зажила?

— Тоже нормально. Только тоска смертная. Уже через пару-тройку дней выписать обещают.

— Хорошо. Ты, это, звони сразу мне. Перетереть кое-что нужно… Вот твоя труба, — протянул он телефон, — в игрульки погоняешь, всё не такая скукота. И ещё, документы возьми, — вытащил из кармана паспорт Лидса, что до сих пор лежал дома у Барбера. — Пусть врачи все бумаги заполнят, как должны были ещё в первый день. А то Златан нормально так зарядил, чтобы тебя — бомжа безбумажного, устроить. Позвони, спасибо хоть скажи.

— Окей, — пожал Лидс плечами.

— Ну, мы пошли, в общем… — подытожил Шарик. — Мне ещё работать, парням тоже. Так что, иди дальше отдыхай…

— Уже наотдыхался, — фыркнул Лидс, пожал протянутые на прощанье крепкие ладони и нехотя поплёлся обратно в утробу больничных кулуаров.

Лифт нёс наверх резво и без остановок, словно хотел, чтобы пациент побыстрее вернулся в отупляющее уныние бледно-голубых стен, с местами облупившейся краской. По коридорам всё так же деловито сновали обряженные в белое и зелёное медики, в палате всё так же распылялся о своей славной придуманной молодости полоумный дед.

Локти упали на подоконник, а висок прильнул к прохладному стеклу. Не хотелось снова обряжаться в «домашне-больничное», заботливо презентованное так и не выявленными благодетелями. Испачканные джинсы и надорванная в двух местах куртка были милее. Хотелось снова натянуть кеды и уйти туда, где свою песнь пела настоящая жизнь, а не грустная вяло текущая борьба за неё. Лишь разум упрямо твердил: «С головой не шутят. Терпи врача-сноба. Пока он топ-бой… Тем более, ты здесь на птичьих правах. Халява… Фас! Хоть и сомнительной ценности».

В больничном дворе, несмотря на настырно сыплющее микрокапли небо, прогуливались люди. По большей части пациенты. Бродили по дорожкам, курили. Но были и обычные горожане. Они выгодно выделялись одеждой не а-ля «чучело». Вообще, больничный парк был местом спокойным и потому желанным для любителей тихих прогулок. Захаживали даже влюблённые парочки. Вот и сейчас подобная расположилась на одной из крайних скамеечек, что тянулись вдоль укрытой каштанами аллейки. Тоненькая девчушка, да парень, в такой же тёмно-синей худи, как у Славы Бэкхема. В девчонке, несмотря на расстояние, также угадывалось что-то знакомое. Девчушка нежно уложила голову на мужское плечо. Парень поглаживал тонкую талию, иногда позволяя руке соскальзывать чуть ниже.

Лидс долго всматривался в затылки… Медленно потянул из кармана телефон, отгоняя шальные догадки. Палец быстро пролистал все фамилии и прозвища на букву «А», нетерпеливо добравшись до «Б». Парень в синем худи убрал руку с девичьей талии, достал телефон.

— Что такое?! — весело отозвался Бэкхем. — Соскучился?

— Да, нет… — задумчиво промямлил Лидс. — В следующий раз, если вдруг зайти решите, притащите чего-нибудь пожрать…

— Предпочтения имеются?

— Нет. На свой вкус.

— Договорились. Это всё?

— Всё… — отчеканил Лидс и нажал отбой.

Парень в синем спрятал телефон, оглянулся по сторонам, что-то сказал подруге и парочка спешно засобиралась в путь.

Лидс спешно прокрутил список контактов ещё ниже, подушечка большого пальца улеглась на слово «Сестра», и с вышки на вышку сотовой связи попрыгал сигнал вызова.

Девчонка внизу принялась рыться в сумочке, не без труда откопала телефон. Протяжно посмотрела в экран и, наконец, решившись, топнула по нему пальчиком и снова спрятала в сумочку. На экране пожамканного жизнью смартфона Лидс увидел лаконичное: «Вызов отклонён».

— Вот, суки… — прошипел сквозь зубы, коротко стукнул ребро подоконника.

Парочка удалялась к выходу из больничного парка, а в голове Лидса уже отчётливо звучал воображаемый диалог, между ним и малолетними «конспираторами», с единственным пространным лейтмотивом: «Какого хрена?»

На улице дышалось на порядок легче, чем в окружении больничных стен, где пресловутый покой казался утомительнее тяжёлой работы. Восемнадцать дней протяжности до зубовного скрежета однообразной бытности минули. Наконец, минули… Радость была сравнима, разве что с той, давно забытой, когда четыре года назад так же вдохнул, но не осенний, а летний воздух. Свежий, чуть отдающий притоптанной дождём пылью, без запаха немытых тел и гниющей от псориаза плоти…

Да… После СИЗО воздух обретал особый смысл и наполнение, ранее неразличимыми едва уловимыми нотками. Откуда-то пахнуло выпечкой, откуда-то запекающимся мясом, а за запахом женских волос, почти не ощутимым до того момента, хотелось идти квартал за кварталом. Это было счастье. Настоящее, голое, простое и понятное.

После больницы почти так же. Безусловно, сравнивать восемнадцать дней и почти двести, совсем неуместно. Однако, одно Лидс для себя отметил — в следственном изоляторе не так скучно. Отупляюще, уныло, однообразно… Но была постоянная тревога, не дающая окончательно убаюкаться той жилке, что, нет-нет, да и открывала адреналиновый клапан. Хоть ненадолго, хоть на чуть-чуть… В кубизме медицинской невольницы такой роскоши не случалось. А потому Лидс с крайней искренностью радовался, что добровольное заточение окончилось.

Взрослый октябрь не спешил ронять на землю покров шумно шуршащей листвы и, в купе с безветренной сухой и тёплой погодой, создавалось впечатление какого-то престарелого лета. Просто чуть убавившего яркость зелени, сменившего режим на более спокойные тона.

Нахлынувшее благодушие изо всех сил тянуло обратно в нормальную активную жизнь. Желало окунуть в неё с головой, грубо ухватив за ворот рубахи. В своём неспешном шествии Лидс успел связаться с Барбером, договориться о встрече. Позвонить верному поставщику, уже два года как, бессменно снабжающего брендовым «секондом», да сообщить, что снова в деле. Успел выскрести из карманов мелочь, купить в захудалом ларьке жареный пирожок и жадно съесть, с риском снова вернуться в больничные покои, только уже, на этот раз, токсикологического отделения.

Сравнив голубую, ещё не ободранную временем табличку с адресом в СМС-сообщении, Лидс уверено шагнул на порог первого подъезда новенькой многоэтажки. Домофон отозвался быстро и уже через пару мгновений лифтовый механизм тянул кабинку с единственным пассажиром на седьмой этаж. Новая, ещё затянутая плёнкой дверь отворилась, и Лидса встретили дружеские объятия Барбера, наконец-то побрившего голову налысо и оставившего из растительности лишь отливающую медью короткую бороду.

— Раз тебя видеть! — похлопывал Барбер друга по спине. — Добро пожаловать обратно в реальный мир!

— Здорова! — радостно тянул руку Бэкхем и тоже хотел было приобнять товарища, но тот скромно поджал ладонь и вывернулся, отмахнувшись от продолжения телячьих нежностей.

— Работаете? — мимоходом поинтересовался Лидс, минуя коридор, не обезображенный какими-либо обоями или покраской.

— Как видишь, — отозвался Барбер. — Вот, почти всё загрунтовали. Проводку переделали. Завтра-послезавтра уже красить будем.

— И нормально платят?

— Хватает. Что, в бригаду хочешь?

— Пока не знаю.

— Ну, подумай. Через пару недель на другой объект зайдём. Там работы много…

— Слушай, — не дав Барберу закончить, Лидс резко развернулся к Бэкхему, — ты совсем охерел?!

— Чего? — застыл тот в недоумении.

— Чего… — перекривил его Лидс. — Дурака из меня не делай! Ты чего, моей сестре вздумал под юбку своим дубьём лезть, козлина?!

— Чего?! — повторился Славик. — Да кто тебе такое…

— Я вас видел! — не дал Лидс договорить. — Вы же, идиоты, думаете, что где вход в корпус, там и палаты. А они на другом конце здания! Я окно любовался, как вы там на лавочке тискались!

— Да чего ты несёшь?! Совсем с дуба рухнул?!

— Я тебе уже сказал — дурака из меня не делай! Ей, между прочим, шестнадцать! Или присесть захотел, баран тупой?

— Сам ты баран! — наконец вскипел и Бэкхем. — Строишь тут из себя папашу! Где ты был, когда её мать к бабке сплавила? А когда умерла бабка? Где была твоя забота? Или только сейчас, когда брат умер, кровь взыграла?!

— Заткнись!

— Сам заткнись! И вообще, пошёл ты…

Договорить он не успел. Быстрый кулак влетел в челюсть, отбросил чуть в сторону. Второй и третий удар пришлись в воздух. Юркий и пластичный Бэкхем, даже в состоянии лёгкого оглушения смог инстинктивно увернуться и коротко ударить в ответ. В глазах слегка помутнело, в ушах встал пронзительный тонкий шум, впрочем, сходящийся на нет почти так же стремительно, как и ответный выпад, наткнувшийся на нежданное сопротивление.

Барбер умело заломал Лидсу руку и резво, пружинисто, оттолкнул ногой уже идущего в атаку Бэкхема.

— Стоять, я сказал! — гаркнул он, и команда чуть звенящим кратким эхом поскакала по голым стенам. — Совсем охренели?!

— Нет, ну ты видел?! — с помесью гнева и обиды в голосе жаловался Бэкхем, нервно вскидывая руки вверх.

— Я тебе пасть сейчас порву! — рычал Лидс, пытаясь выкрутиться из захвата.

— Задницу себе не порви! — бросил через плечо Бэкхем, удаляясь к выходу из квартиры. — Короче, я пойду пройдусь, пока этот псих тут трется. Козёл сраный… — бросил он на прощанье и хлопнул дверью.

— Дверь, твою мать! — запоздало крикнул в след Барбер. — Новая, блин! Придурок…

— Да мудак он! — плевался Лидс, всё ещё пытаясь выкрутиться.

— А ты?! — оттолкнул его от себя Барбер. — Чего ты бычишь тут? Или харя хорошо зажила? Так я сейчас обновлю тебе шрамы боевые!

— Ты-то чего прыгаешь? — волком глянул на лидера фирмы Лидс.

— А ничего! Мы — одна команда! «Анархо», блин… А ты тут мордобой междусобойный устроил!

— Ты же понял почему…

— Да понял я всё! Ну, и? Ну, встречается он с Олей и дальше что?

— Шестнадцать лет, Егор! Шестнадцать!

— И что? А твоей первой девке сколько было? Пятнадцать, вроде бы, как ты сам говорил?

— Это другое! Я на год был всего старше.

— А какая разница? Думаешь, её отцу или брату было бы приятно, что какая-то шпана их дочери ноги раздвигает? Это ханжество, самое настоящее. Как-то я тебя в этом не замечал.

— Да иди ты, — отмахнулся Лидс, уставившись в стену. — Плохо прошпаклевали…

— Не съезжай с темы! Хочешь лишиться и друга и сестры разом — продолжай вести себя, как мудак. Но послушай доброго совета — пусть сами как-нибудь разберутся. У них, вроде бы, всё серьёзно…

— Так ты знал?! — с почти детской обидой уставился на товарища Лидс. — Ну, ты и мудило…

— Да сам ты мудило. Они уже месяца четыре как шашни водят. А для их возраста — это уже срок!

— Для их возраста… — фыркнул Лидс.

— Короче, — решил Барбер закруглить тему, — думай сам. Но думай головой, а не тем, во что тебе уколы «от бешенства» ставили. А теперь, давай к делу…

Барбер махнул рукой, призывая следовать за ним и направился в соседнюю комнату, где в уголке аккуратно стояла одна из знакомых Лидсу спортивных сумок.

— Тут твои вещи, — кивнул Барбер на худую поклажу. — Твоё личное и пара вещей их тех, что на продажу были.

— Пара?! — оторопел Лидс. — А остальное?

— Вот остальное, — протянул Барбер пухлую трубочку разномастных купюр. — Златан, да и наши ребята подсуетились, кинули инфу, мол, есть зачётный шмот. Ну, и я тоже подсуетился. В общем, распродали мы твои тряпки. Я оставил куртец один, по погоде. Ты же во рванье, вон, — кивнул на криво увязанный булавкой надрыв на куртке Лидса. — Как-то так, в общем… Ребята, да и я тоже, твои расценки знаем. Так что, тут всё по-честному.

— Ну, спасибо, брат… — только и нашёлся Лидс, оторопело разводя руками. — Даже не знаю, что сказать. А я уж думал куда распихивать. Скоро новую партию с Мариуполя припрут.

— Ничего не надо. Тебе деньги сейчас понадобятся. И не только на новый товар. Съезжать тебе от меня надо. Домашние с моря вернулись… В общем, не до гостей сейчас.

— Понял, без проблем.

— Я подыскал кое-что. Есть комнатушка одна, типа гостинки. Как раз недалёко от твоего дома.

— Бывшего… — уныло подметил Лидс.

— Ну, бывшего, — подкатил Егор усталые глаза. — Короче, бабуля там жила. Её дети к себе забрали. Плохая совсем стала. В общем, теперь по дешёвке сдают. Я попросил придержать чуть-чуть. Глянешь?

— Конечно, — легко согласился Лидс. — Не на улице же ночевать.

— Ну и ладно, — удовлетворённо кивнул Барбер, потянулся в карман за трубкой. — Я тебе номер дам. А там сам разберёшься, не маленький…

Впереди на ступени тяжело ронял ноги уже немолодой, но внешне крепкий мужчина. Первый пролёт, второй, третий… Казалось, если бы это был не трёхэтажный обветшалый барак, а какая-нибудь «свечка», он был бы не против периодических привалов. Шлейф табачного перегара подсказывал причину. В этот момент Лидс снова подумал о том, чтобы больше не прикасаться к сигаретам. Стать слабее — перспектива не из приятных, особенно из-за глупой привычки.

Ключ с чуть слышным скрипом въелся в замочную скважину, с натугой дважды провернул запорный механизм.

— Ну, вот… — казалось, даже чуть стыдливо кивнул мужчина в расстелившееся пространство короткого почти квадратного коридорчика, упирающегося в крохотную кухоньку. Слева виднелась часть жилой комнаты, справа чуть покосившаяся дверь, очевидно в туалет и ванную. — Как-то так, — пожал хозяин плечами, — мама — женщина простая, скромная. Так что, тут без изысков. Холодильник старенький, но рабочий, — похлопал он металлическое брюхо холодильного аппарата, родом из Советских времён. — Телевизор вроде бы тоже работает. Вода, газ, электричество — всё в порядке. Только кран на кухне чуть подтекает. Но там прокладку поменять и всё тип-топ будет. Я на днях приеду — сделаю.

— Да я сам, если что, — уверенно кивнул Лидс.

— Ну, так что? Брать будешь?

— Буду, — поставил новый жилец сумку на одинокую кухонную табуретку. — За два месяца сразу?

— За два, — подтвердил мужчина, довольно принимая худую стопочку измятых купюр. — Только, есть пара просьб. Не шуметь, особенно ночью. А то соседи нервные, могут и ментов вызвать. А нам, как понимаешь, такого счастья не надо. И ещё — если кто будет спрашивать — говори, что родственник дальний. Ну, например внучатый племянник, какой-нибудь. А то налоговая, все дела…

— Да, понял, — заглянул Лидс в пустой холодильник. — Без проблем.

— Ну, тогда до встречи через два месяца? — вполне добродушно улыбнулся мужчина, протягивая ключи.

— До встречи. Маме привет передавайте и пусть выздоравливает, хоть она и не знает меня, — проговорил Лидс уже в спину направившемуся на выход новому знакомцу.

— Да, — мужчина на секунду остановился в проёме, — в её возрасте уже не выздоравливают, просто живут с болячками. А привет передам! — пообещал он и мягко прикрыл за собой дверь.

Лидс окинул взглядом новое обиталище. Из кухонного убранства — сурово вросшая в угол, чуть пожелтевшая глыба холодильника, небольшой стол, с выгоревшей, некогда цветастой клеёнчатой скатертью, одинокий табурет, аккуратная газовая плита-инвалид на четыре конфорки, с провалом чёрного круга, вместо регулятора одной из горелок, заметно свежая металлическая раковина и нависающий над ней небольшой посудный шкафчик.

В комнате всё было ещё проще. Глаз смог зацепиться лишь за узкую кровать, одну пустующую тумбочку, вторую, с небольшим старым пузатым телевизором, да за высокий строгий шкаф, кокетливо приоткрывший одну из створок.

Туалет с ванной оказались совмещёнными и достаточно чистыми. Правда, ванной это можно было назвать с большой натяжкой. Небольшой поддон, уныло повесившая над ним голову лейка душа, да ширма непромокаемой занавески — вот и вся ванная. Впрочем, это обстоятельство Лидса мало затрагивало. Вылёживаться часами в мыльной воде он считал делом изнеженных барышень. Быстрый контрастный душ, без лишних изысков, вроде ароматных гелей и бальзамов — вот то, что необходимо. А остальное — капризы.

Сумка отправилась в шкаф, а, непонятно почему налившееся незваной усталостью тело, на кровать. Старые пружины поскрипывали и неприятно кололи рёбра. Пришлось сварливо поёрзать, чтобы устроиться более ли менее приемлемо. А после, немые стены и перекрытия заговорили. Оказывается, чтобы услышать, нужно просто слушать. Пусть даже, пугливую тишину.

Сверху глухой дробью пронеслись чьи-то непоседливые ножки. Скорее всего, детские. Шажки шустрые, короткие. Вслед поползла усталая и более тяжёлая поступь. Наверное, пострелёнок побежал творить то, чего не следовало, и кто-то из родителей вяло следовал унылым конвоиром. Справа за стеной бубнил бесконечно тревожными новостями телевизор. Слов не разобрать. Лишь отливающий теми или иными интонациями гул. Как ни странно, он показался вовсе не раздражающим, а, напротив, умиротворяющим и даже убаюкивающим.

Веки налились тяжестью, опустились непроницаемой ширмой. Хотелось разобрать вещи, осмотреться повнимательнее, но силы, казалось, куда-то испарились. Странно… Ещё час назад хотелось резво ввинтиться в эту жаждущую бесконечного движения жизнь без остатка. А теперь состояние неведомо откуда нахлынувшего покоя укрыло с головой, заставляя просто бездвижно лежать и неспешно смаковать мысль за мыслью.

Может, так и должно быть, когда снова обретаешь свой угол? Место, где можно спрятаться от всего, что ежесекундно атакует со всех сторон, и просто замереть на миг. Миг, который может продолжаться сколько захочешь. Ровно до того момента, когда горячее сердце снова не прикажет размять затёкшие ноги, спешно намотать на кулаки эластичные бинты и закусить капу. Момента, когда сама жизнь становится чем-то большим, нежели вялый сплав по течению времени.

Но пока сердце бьётся размеренно и вовсе не стремится выпрыгнуть из груди. Удар за ударом, удар за ударом… Так тихо, будто и нет его совсем. И, самое главное, другого не хотелось. Пока не хотелось… Просто жить. Просто мерный сплав по течению.