Беспросветный Тупик

Освобождение!

— О Боже, мистер Диккенс! — воскликнула миссис Диккенс. — Что же нам делать?

— Что делать? — переспросил ее муж. — Конечно, гореть огнем. Что еще нам остается делать?

— Ты думаешь, такое развитие событий входило в намерения доктора Маффина? — спросила миссис Диккенс, сбивая язычки пламени с подола своей ночной рубашки.

— Что ж, если мы сгорим дотла, это, безусловно, излечит нас от всех болезней, — рассудил отец Эдди.

Человек, который подслушивал бы сейчас их разговор, ни за что не поверил бы, что это те же самые люди, которые совсем недавно решили впасть в панику.

К тому же человек, который подслушивал бы сейчас их разговор, спекся бы от жары. Причина, по которой родители Эдди так внезапно успокоились, состояла в том, что они находились в ванной, где имелся шкафчик, в котором стоял пузырек с запатентованными доктором Маффином противопаническими пилюлями «Антипан». И супруги Диккенсы проглотили по пригоршне этих пилюль.

Причина же, по которой человек, взявшийся их подслушивать, спекся бы от жары, состояла в том, что ванная представляла собой нечто вроде пылающего костра.

Тем временем выбравшаяся на волю сторожевая гусыня Диккенсов подлетела к ближайшему дому — то есть к принадлежавшему чете Теккереев Амбару — и рассказала тамошней сторожевой гусыне, что произошло с домом Диккенсов.

Далее следует приблизительный перевод разговора между двумя птицами на человеческий язык.

Гусыня Теккереев: От тебя пахнет дымом, Миртл.

Гусыня Диккенсов: Это неудивительно, Агнес: ведь в доме Диккенсов случился пожар.

Гусыня Теккереев: О боже!

Гусыня Диккенсов: Да. Такие, подруга, дела.

К несчастью, то, что услышала дочь Теккереев, сидевшая в это время рядом с гусынями, свелось к следующему:

Гусыня Теккереев: Га-га-га-га. Га.

Гусыня Диккенсов: Га-га-га-га. Га-га. Га. Га-га-га-га-га.

Гусыня Теккереев: Га-га.

Гусыня Диккенсов: Га. Га-га-га-га.

Но даже если бы дочь Теккереев поняла каждое слово из разговора двух приятельниц-гусынь, от этого было бы очень мало проку для бедных старых Диккенсов, застрявших в горящем доме. Шарлотте Теккерей было меньше года; и хотя она прекрасно различала такие звуки, как «га» и «гу», и никогда не путала «ка-ка» с «пи-пи», ее заботливые родители все равно не поняли бы ни слова из того, что она бы им сказала.

Однако не все было так безнадежно. К счастью для родителей Эдди, помощь оказалась у них под рукой. Те читатели, которые еще помнят, о чем говорилось в первом эпизоде этой книжки, не откроют для себя ничего нового, если я скажу, что в шкафу под лестницей дома Диккенсов проживала Бормотунья Джейн.

Бормотунья Джейн училась на горничную, но провалилась на экзамене по итогам семинедельных выездных курсов по застиланию постели и с тех пор жила в темноте, сгорая со стыда. Она никогда не выходила из своего добровольного заточения. Пища в виде тонко нарезанных ломтиков (преимущественно ветчины) передавалась ей через узкую щель под дверцей шкафа. Если вы хотите узнать, каким образом она умывалась и ходила в туалет — если вы действительно хотите это узнать, — то я готов начертить специально для вас очень подробную и довольно сложную схему, по которой производились эти процедуры, но учтите, что этот чертеж влетит вам в копеечку. С какой стати я буду высылать его бесплатно?

Кроме родителей Эдди и Бормотуньи Джейн, в доме находилась еще одна живая душа — конечно, вы догадались, что речь идет о Доукинсе, скромном джентльмене, слуге мистера Диккенса, проживавшем на кухне, в корзине с оберточной бумагой. О нем уже упоминалось в этой книжке, но, к сожалению, я не запомнил, на какой странице он появляется в ней впервые. Помню только, что Диккенсы очень часто не могли вспомнить его имени и поэтому называли его в таких случаях Дафной.

Одна из обязанностей Доукинса состояла в том, чтобы кормить Бормотунью Джейн. Он как раз шел по коридору, направляясь к шкафу под лестницей, когда заметил, что весь верхний этаж дома охвачен огнем.

Ни на секунду не задумавшись о собственной безопасности, Доукинс сделал то, что должен был сделать как образцовый слуга. Он бросился на кухню и вытащил оберточную бумагу из корзины.

Держа бумагу у себя над головой обеими руками, он стремительно выбежал из дома, сложил бумагу возле большого дерева и прижал ее к земле половинкой кирпича. Испытывая чувство удовлетворения от исполненного долга, он решил, что настала пора посмотреть, не требуется ли помощь Бормотунье Джейн и его хозяевам, мистеру и миссис Диккенсам, и вернулся в дом.

— Спасите! — крикнула сверху миссис Диккенс.

— Помогите! — присоединил к ее просьбе свой голос мистер Диккенс.

— Это вы мне? — прокричал Доукинс, откинув назад голову.

— Агенты прожарились, Доукинс? — спросила миссис Диккенс, которая только что засунула в рот еще одну пригоршню запатентованных доктором Маффином пилюль «Антипан».

Доукинс, привыкший к тому, что хозяйка частенько разговаривала с набитым ртом, немедленно перевел ее высказывание на общеупотребительный язык. У него получилась следующая фраза: «А с кем ты разговариваешь, Доукинс?»

— С вами обоими, с хозяйкой и с хозяином! — крикнул Доукинс, еще сильнее откидывая назад голову.

И тут он закашлялся, потому что сверху с новой силой повалил густой дым.

— Видишь ли, мы зовем на помощь кого угодно, всех, кто может нас услышать, включая и тебя, Дафна! — прокричал мистер Диккенс. — Если ты не поможешь нам в самое ближайшее время, мы с женой сгорим дотла и не доживем даже до конца седьмого эпизода.

— До конца чего, сэр? — спросил скромный джентльмен, который не имел ни малейшего понятия о том, что является персонажем повествования.

— Это не важно, Доукинс! — крикнула мама Эдди Диккенса (которая, как вы догадались, уже проглотила свои пилюли). — Спаси нас, пожалуйста!

Доукинс подумал про себя: «Это была бы прекрасная идея, если бы я знал, как это сделать». Но тут он услышал какое-то бормотание на уровне своих коленей и увидел возле шкафа Бормотунью Джейн. Не подумайте, что она была так мала, что доставала Доукинсу только до колен. Дело в другом: эта девушка была самым смышленым человеком из тех, кого мы встретили на страницах данной книги (не считая Эдди, конечно). Она знала, что горячий воздух (включая дым) поднимается вверх, поэтому самое лучшее, что вы можете сделать при пожаре, если не хотите задохнуться от дыма, — это лечь на пол и прикрыть лицо влажной тряпкой.

Бормотунья Джейн лежала на полу и за неимением тряпки прикрывала лицо вязаной лестницей.

Все годы, которые Джейн провела в шкафу под лестницей Диккенсов, она вязала, посвящая этому занятию не менее одиннадцати часов тридцати шести минут в день. Поначалу она вязала самые обычные вещи: шарфы, носки, шапочки, чехлы, накидки для чайника и тому подобное, но со временем стала более изобретательной и принялась вязать экзотические изделия — от каминов до лестниц.

Доукинс увидел вязаную лестницу и, не говоря ни слова (хотя мог бы сказать, к примеру: «Не соблаговолите ли вы позволить мне воспользоваться этой чудесной лестницей?»), выхватил лестницу из рук Бормотуньи Джейн.

Однако Доукинсу очень скоро пришлось убедиться, что это не та лестница, по которой легко можно было бы взобраться на второй этаж, чтобы спасти чету Диккенсов. Лестница моталась из стороны в сторону от малейшего дуновения, поэтому прежде всего необходимо было закрепить ее в вертикальном положении. Вот если бы Доукинсу удалось переправить лестницу наверх к мистеру и миссис Диккенсам, они могли бы привязать ее к чему-нибудь тяжелому, вывесить из окна и спуститься по ней вниз.

— У меня есть план рекогносцировки! — крикнул Доукинс.

— Сейчас не время жарить яичницу! — крикнула ему в ответ миссис Диккенс.

— Он сказал «рекогносцировка», а не «сковородка», — разъяснил жене мистер Диккенс.

— Какую рекогносцировку ты предлагаешь? — спросила у Доукинса миссис Диккенс, у которой загорелись брови из-за пролетевшей поблизости головешки.

К несчастью, Доукинс не услышал последней реплики своей госпожи, а в предпоследней расслышал не все слова. Последнее, что он услышал, это: «Сейчас самое время жарить яичницу». Будучи чрезвычайно исполнительным слугой, никогда не подвергавшим сомнению указаний своих господ, Доукинс помчался на кухню, чтобы приготовить им яичницу-глазунью, вместо того чтобы приступить к операции по их вызволению из огня.

Между тем Бормотунья Джейн, беспрерывно бормоча что-то себе под нос (что не должно нас удивлять), ползла по полу к двери и была уже близка к спасительному порогу.

Верхний этаж дома постепенно обрушивался по кратчайшей траектории, то есть падал с высоты вниз в виде объятых пламенем бревен и головешек.

Мистер и миссис Диккенсы должны были срочно выработать план спасения и привести его в исполнение (срочно — это значит на протяжении пяти-шести ближайших абзацев), в противном случае они потеряли бы все шансы выбраться из этой заварухи живыми. Это означало бы, что Эдди оказался в Приюте для Благодарных Сирот имени святого Вурдалака на законном основании, а не вследствие чудовищной ошибки.

Именно в этот решающий момент жену мистера Диккенса, что называется, осенило. Ей пришла в голову блестящая мысль, что случалось с ней примерно раз в шестнадцать лет, и следующее озарение должно было произойти не ранее, чем через три года. К счастью, на этот раз ее осенило немного раньше.

— Лебедка! — крикнула миссис Диккенс.

— Что?

— За мной! — скомандовала она мужу и устремилась к спальне, отважно прорываясь сквозь языки бушующего пламени. Мистер Диккенс послушно последовал за ней. В углу спальни лежал тюк простыней. Это были те самые простыни, при помощи которых родители Эдди спустили на лебедке свою кровать из окна, чтобы попрощаться с любимым сыном, а также с Безумными Дядей Джеком и Еще Более Безумной Тетей Мод.

Вы, конечно, можете спросить: почему простыни не сгорели вместе со всеми другими вещами? Дело в том, что они были совершенно мокрыми. Вы, наверное, помните, что, когда экипаж с сыном мистера и миссис Диккенсов тронулся с места, пошел сильный дождь. После того как Доукинс при помощи лебедки поднял кровать с сидящими на ней хозяевами обратно в спальню, он выдал им свежие простыни из коричневых бумажных пакетов, а промокшие полотняные сложил в углу на манер матросской бухты — скрученного витком каната — и забыл про них.

Когда супруги подбежали к простыням, над ними реяло облачко пара; они почти высохли от жары, но все еще оставались слишком влажными, чтобы загореться.

Миссис Диккенс схватила простыни в охапку, проворно высвободила один конец и привязала его к ближайшему тяжелому предмету, не охваченному пламенем. К крайнему сожалению мистера Диккенса, этим предметом оказался он сам, и ему пришлось приложить немалые усилия, чтобы выпутаться из сложившейся ситуации. Отцепив конец простыней от себя, он привязал его к металлической раме (это было все, что осталось от их двуспальной супружеской кровати), такой горячей, что мистер Диккенс обжег себе пальцы, но у него не было времени даже заметить это.

Между тем миссис Диккенс свесила из окна другой конец связки простыней.

— Вперед! — решительно скомандовал ее муж, и она начала спускаться вниз по связанным простыням, как альпинистка по канату с узелками.

Спустя некоторое время настал черед отца Эдди. Мистер Диккенс всегда боялся высоты — настолько, что ему достаточно было подняться на цыпочки, чтобы у него закружилась голова. Однажды, когда он встал на стул, собираясь достать книгу с верхней полки, понадобились увещевания группы странствующих философов, приведенных бригадой пожарников, чтобы он спустился вниз. Однако огонь входил в число тех немногих вещей, которых мистер Диккенс боялся больше, чем высоты. Поэтому он пулей вылетел из окна и спустился на землю по связке простыней быстрее, чем вы успели бы произнести скороговорку «Карл у Клары украл кораллы, а Клара у Карла украла кларнет» (хотя лично я никогда не мог представить себе таких обстоятельств, при которых кому-нибудь пришло бы в голову сделать столь странное заявление).

В конечном итоге чета Диккенсов уцелела при пожаре, который охватил их дом вследствие выполнения Предписаний доктора Маффина. К несчастью для Доукинса (известного также под именем Дафна), ему повезло меньше, чем его хозяевам. После неудачной попытки пробраться на верхний этаж, чтобы накормить своих господ яичницей-глазуньей, которую он приготовил из-за прискорбного недоразумения (если вы помните, он ослышался), Доукинс был вынужден отступить перед разбушевавшимся огнем и ретироваться в сад. Там он обнаружил, что аккуратно сложенная им возле дерева и придавленная половинкой кирпича стопка оберточной бумаги превратилась в горстку пепла. По-видимому, на нее упал один из угольков с верхнего этажа горящего дома. При виде того, какая участь постигла доверенную его заботам бумагу, Доукинс разрыдался.

Бормотунье Джейн также не повезло. Все результаты ее неустанного труда — как вы знаете, она несколько лет проводила за вязанием не менее одиннадцати часов тридцати шести минут в день — пошли прахом; уцелел лишь уголок от накидки для чайника. Впоследствии Джейн прикрепила его к тонкой серебряной цепочке и до конца жизни носила у себя на шее в виде медальона.

— Мы спасены! — воскликнула миссис Диккенс.

— Благодаря твоему плану, дорогая, — отметил ее муж.

— Но не благодаря доктору Маффину, — заявила миссис Диккенс, в душу которой — впервые с той минуты, как они приступили к Курсу лечения, — закрались сомнения относительно компетентности их домашнего врача.

Отец Эдди чуть было не согласился со своей супругой, но вовремя заметил, что с ней произошли удивительные перемены. Сначала мистер Диккенс подумал, что все дело в саже, налипшей ей на лицо. Истина открылась ему после того, как он протер щеку своей жены концом влажной простыни, ставшей последним звеном «веревочной лестницы».

— Ты больше не желтая! — воскликнул он, не веря собственным глазам.

Миссис Диккенс ощупала края головы своего мужа и тоже воскликнула:

— Ты больше не расплывчатый по краям!

В ее голосе прозвучало радостное изумление, переходящее в восторг.

Затем они оба стали лихорадочно принюхиваться. Пахло горелым домом и сожженной мебелью. И больше ничем.

— Я не чувствую запаха застоявшейся в грелках воды! — воскликнули они в один голос.

— Мы выздоровели! — сделал заключение мистер Диккенс.

Супруги взялись за руки и стали водить хоровод вокруг догорающего дома.

— Доктор Маффин гений! — воскликнула миссис Диккенс. — Какой стыд, что я в нем усомнилась. Никогда себе этого не прощу!

Тут послышался страшный грохот, и их дом окончательно рухнул, превратившись в охваченную пламенем груду бревен и раскаленного кирпича.

— Это дело нужно отметить! — проговорил мистер Диккенс, потирая руки. — Подумать только: мы выздоровели, и Саймону больше не придется жить в Беспросветном Тупике.

— Наверное, ты имеешь в виду Джонатана, — поправила его миссис Диккенс, хотя на самом деле они оба имели в виду своего сына Эдди. Вы, должно быть, помните, что Диккенсы-родители испытывали трудности с запоминанием его имени.

— Надо срочно послать телеграмму твоему Безумному Дяде Джеку, чтобы он прислал Эдди обратно домой, — с широкой улыбкой на лице проговорила миссис Диккенс.

Естественно, ни она, ни ее муж не догадывались, что их дорогой сын так и не добрался до Беспросветного Тупика. Им и в голову не приходило, что в эту минуту он чахнет в Приюте для Благодарных Сирот имени святого Вурдалака.

Боюсь, вы слабо представляете себе, что означает слово «чахнуть», я, честно говоря, тоже плохо разбираюсь в такого рода вещах, но знаю, что это именно то, чем занимаются заключенные и сироты в книгах о тюрьмах и сиротских приютах. Поскольку и в данном случае мы имеем дело с книгой, а бедняга Эдди находится в сиротском приюте, мне пришлось написать, что он «чахнет». Ничего не поделаешь: таковы правила игры.

В камере — простите, в комнате — сиротского приюта, в которой оказался Эдди, тоже имелась книга. На ее обложке большими золотыми буквами была вытиснена надпись «ПРАВИЛЬНАЯ КНИГА».

Именно эта книга поможет Эдди спастись, но не сразу, а в одном из последних эпизодов, так что не будем забегать вперед, тем более что мы еще не выяснили, каким образом наш герой оказался в Приюте для Благодарных Сирот имени святого Вурдалака.