Безумно холодный

ГЛАВА 12

ПРОКЛЯТЬЕ, подумал Хокинс. Он тут пытается быть профессионально беспристрастным, но она противостоит этому на каждом шагу. Уже плачет, а он ведь даже не дошел до тяжелой части.

Проведя рукой по губам, он снова взглянул на нее. Да. Тяжелая часть. Он собирался перейти к ней побыстрее, но не сейчас же. Не может он просто сидеть рядом и смотреть, как она рыдает.

Поднявшись на ноги, он наклонился и поднял ее на руки, удостоверившись, что захватил и простыню.

— Я посажу тебя ближе к огню, потом пойду в душ. Я хочу, чтобы ты пообещала мне, что выпьешь чай и съешь тост. Я оставлю тебе аспирин. Сделай себе одолжение — прими три таблетки. Хорошо?

— Хорошо, — прошептала она. Ему этого было достаточно. Должно было быть.

Им нужно шевелиться. К этому моменту Лайнбекер Деккер, вероятно, уже не полпути в Денвер, а меньше всего ему нужен сенатор на хвосте, пока он пытается понять, какого хрена вообще происходит. Скитер полночи добывала ему список парней, причастных к «Убийству короля выпускного бала», и все они, за исключением двоих, по-прежнему жили в Колорадо. Более того большинство либо в Денвере, либо в его окрестностях. Именно это, по его мнению, делало их чертовски виноватыми в происшедшем.

Восемь парней были в переулке той ночью. Двое из них мертвы. Шестерых нужно потрясти — работа на один день, после ночных разъездов по улицам, посещения Ботанического сада и возращения ни с чем, трех часов, проведенных на диване в попытках уснуть, а не думать о женщине, лежащей в его постели.

Этим утром он провел несколько часов с отцом Джей Ти, и, черт возьми, по сравнению с тем, что случилось в Колумбии и через что пришлось пройти Киду, он занимался ерундой. Душ просто поможет организовать план на будущее.

ПОВЕРХ чашки чая Катя наблюдала за Хокинсом, выходящим из комнаты. Он был красив, да, своей обычной суровой красотой, но выглядел почти так же паршиво, как она себя чувствовала. Словно ему удалось поспать не больше, чем ей.

Неудача — вот кем она была для него, но однажды, много лет назад он был всем, что она хотела.

Очередная слеза скатилась вниз по щеке, и она тихо обругала себя. Она превратилась в маленького ребенка, что было совсем на нее не похоже.

Но этот мужчина лишал ее последних сил. Он разрушал ее, и ей нужно было понять почему. Это не могла быть любовь. Полный абсурд.

Она снова глотнула чаю и вынудила себя откусить немного тоста. Ей нужно собраться с духом и убраться из этого лофта, пока есть такая возможность.

Она вытряхнула из оставленной им бутылочки четыре таблетки аспирина и проглотила их с глотком чая. Если ей повезет, такая доза на голодный желудок просто убьет ее, что решит огромную кучу проблем.

Завернув покрывало а-ля тога, перекинув через плечо и просунув под руку, она вынудила себя подняться, но сразу же упала назад в кресло. Через несколько секунд она привыкла к «качке», и, взглянув вниз, обнаружила, что ее платья больше не было. Ее четырехсотдолларовая подделка под известного дизайнера превратилась в ковер, державшийся на двух тонких лямках и паре булавок.

Вот проклятье. Не могла же она ловить такси завернутая в покрывало или полуголая? На самом деле, она, вероятно, вообще не смогла бы поймать такси в таком состоянии.

У нее не было ни сумочки, ни кредитки, ни денег, ни удостоверения личности — ни платья — ни туфель. Ни ключей от галереи. Ни мобильного. Ни мозгов — ведь она сама загнала себя в эту тупиковую ситуацию. И мыслей о том, что делать дальше тоже не было.

С другой стороны, все это было у Хокинса, включая мозги и ключи. Ей нужно было только найти желаемое и на какое-то время это позаимствовать.

Отлично. Мозги взаймы. Она достигла нового дна, и, учитывая абсолютный ужас проведенных в Париже месяцев, когда она пала очень низко, а потом еще ниже, это говорило о многом.

Окей, она преувеличивает. Как бы плохо ни было сейчас, в Париже было хуже, куда хуже. Она, может, и потеряла пару серых клеточек прошлой ночью, но с ума не сошла — что было так близко в Париже. Спасибо матери. Как эта женщина могла нанести столько ущерба во имя любви, оставалось за границами ее понимания.

Одной мысли о матери хватило, что заставить ее двигаться. Смочив тост в чае и потихоньку откусывая от него, она начала осторожно прохаживаться по лофту, волоча за собой покрывало и пытаясь растрясти себя, насколько это было возможно.

Боже, она была такой жалкой.

А он был замечательным. Оглядевшись вокруг, она поняла одну очевидную вещь: он обладал поразительным вкусом. Цветовая гамма лофта была приглушенной, но с яркими вкраплениями, а произведения искусства потрясали. Она знала толк в искусстве. Она находила свое спасение в Лувре и Сорбонне, и она была в доме известного коллекционера — человека с деньгами.

Две огромные абстрактные картины обрамляли резную дубовую дверь, в которой она узнала работы местного ремесленника Томаса Алехандро — его мастерская располагалась в нескольких кварталах от «Тусси». Перед окнами Хокинс поставил группы похожих скульптур Джона Франка, а две огромные панели с витражами собирали солнечный свет и окрашивали комнату в оттенки желтого, синего и зеленого с одной стороны и красного, розового и оранжевого — с другой, открывая в середине вид на небо и денверский небоскреб. С наружи лофт огибал железный балкон, заставленный растениями, деревьями в горшках и каскадом гераней, петуний, папоротников, ястребинки золотистой, плюща и фиалок.

Она могла бы жить здесь, подумала Кэт, жить счастливо и с комфортом. Его дом соткан из множества мельчайших деталей, но каждая вещь несла в себе идею. Относительная пустота рождала простоту открытых пространств: с одной стороны его кровать, с другой — открытая кухня, чистые деревянные полы, огромный простор окон. Конечно, такое впечатление все это производило на женщину, живущую буквально под эгидой «Короля Хулио» в первоклассном смешении ярчайших красок. В сравнении с квартирой Сьюзи Тусси любая другая выглядела отлично.

Она услышала, как включился душ — звук шел со стороны кухни. Ванна была в той стороне, там же, вероятно, находилась и его гардеробная, потому что нигде кругом одежды она не заметила. В его шкафах, наверное, хранились вещи типа дорогущего черного пиджака, в карманах которого лежало больше пятисот долларов.

Она не собиралась испытывать вины из-за денег. Она просто позаимствует их, не украдет. Так же, как она собиралась позаимствовать футболку и, может быть, пару брюк, в которых она могла бы уйти.

Прохаживаясь по квартире, макая тост в чай и зная, что выглядит она так, что даже гулящая кошка побрезговала бы тащить домой, она направилась к двери около кухни. Судя по звукам, за ней не было голых мужчин, принимающих душ. По дороге она поставила чашку на кухонный прилавок. Потом обнаружила свои черные туфли на высоких каблуках. Как бы паршиво не становилось при мысли о том, что нужно будет надеть их, она все равно почувствовала облегчение. По крайней мере, ей не придется уходить босиком.

Добравшись наконец до двери и открыв ее, она поняла, что нашла вторую спальню, а не гардеробную. Она включила свет. Ух-ты. Одну стену занимал устрашающий арсенал. От всего этого у нее закружилась голова.

Оружия у него было больше, чем у среднестатистического отряда спецназа: маленькие пистолеты, большие пистолеты, винтовки, автоматы.

«Вот тебе и еще одна хорошая причина побыстрее уносить отсюда ноги, девочка», — сказала она себе. Даже проведя с ним всю ночь, она по-прежнему ни черта не знала о его жизни, о том, кем он стал и чем он на самом деле занимался в министерстве обороны — впрочем, огромная куча оружия наводила на некоторые мысли, сто процентов которых классифицировались как плохие новости.

Будь проклято ее похмелье! Она направилась к двери, находившейся за его домашним арсеналом, и нашла то, что искала: гардеробную. Она легко обнаружила черный пиджак, в кармане которого по-прежнему лежали пятьсот долларов. Позаимствовав двести, она напомнила себе, что следует написать записку и оставить ее перед уходом на письменном столе.

Она быстро просмотрела его одежду, пробираясь через шелковые рубашки и хоккейные футболки, элегантные костюмы и замшевые штаны, которые, должно быть, облегали его как вторая кожа — эта мысль привела к небольшой заминке, — и наконец нашла прекрасную итальянскую рубашку, сшитую на заказ. Она висела между переливающимся синим пиджаком из змеиной кожи, принадлежность которого к какой-либо моде определить было сложно (но он явно знавал лучшие дни), и джинсовой курткой, которая выглядела даже хуже с обрезанными рукавами и надписью «МАРОДЕРЫ» на спине.

Ну, просто замечательно. Она провела ночь в постели одного из членов «Мародеров» — самой печально известной банды мотоциклистов Денвера. Никто другой не осмелился бы носить их цвета, по крайней мере, если хотел пережить выходные. Это придавало новое значение его арсеналу.

Ей определенно стоило получить подтверждение тому, что он работал на министерство обороны. А если подтверждения не будет, это будет означать лишь одно — она попала в куда большие неприятности, чем думала.

Сняв платье, она скользнула в итальянскую рубашку и, раскатав рукава, застегнула манжеты парой ониксовых запонок, найденных на комоде. Затем в ход пошли джинсы с ширинкой на пуговицах, которые пришлось загнуть снизу в три раза.

Засунув в рот последний кусочек тоста, она пробежала пальцами по его ремням, нашла один с большой серебряной пряжкой и застегнула его на талии. Внезапная обжигающая боль, разорвавшаяся где-то между глазами, вынудила ее резко остановиться. Одна рука метнулась к лицу, вторая вцепилась в край комода.

Боже правый, чем бы ни заправлял Рик свои «Маргариты», оно было смертельным. Медленно, осторожно она дышала, пытаясь пережить мучения, пока снова не почувствовала силы продолжать работу.

Роясь в его вещах и забирая то, что ей хотелось, она должна была чувствовать себя воровкой. Но не чувствовала. Она все вернет. Больше беспокойства ей должно доставлять внедрение в его святая из святых. Но не доставляло. По большей части она ощущала любопытство, ужасное любопытство, и легкое замешательство. Казалось, у него расщепление личности: частично он байкер, частично любитель дизайнерских штучек, частично торговец оружием.

Передумав, она вытащила из его кармана еще двести долларов. Хорошие отели дешевыми не были.

На самом деле не были, а сегодня ей не выдержать чего-то меньше, чем на четыре звезды. Ей понадобится интенсивное обслуживание — массаж в номере, джакузи, совершенная еда и лучший кофе. И побыстрее. Они с Алексом и со Сьюзи Тусси, не говоря уж о Никки МакКинни и ее модели — Трэвисе Джеймсе, работали над выставкой всю неделю, но всегда оставалась сотня деталей, которые требовали внимания в последнюю минуту. Никки обещала закончить «Пафос VII» к сегодняшнему вечеру, и эта картина должна быть выставлена.

А теперь еще придется иметь дело с матерью, что она едва ли сможет вынести. И уволить Алекса — что будет еще хуже.

Подумав еще немного, она засунула в свой карман еще сотню долларов — вдобавок. Потом перевела взгляд с двери гардеробной обратно на полки с оружием, висевшие на дальней стене комнаты. Что, задалась вопросом она, он делал со всем этим оружием? Что он делал утром в борцовке «Отымей меня» на китайском, после вечера, проведенного в дорогущем костюме?

Был ли он на самом деле одним из «Мародеров»? И жил вот так?

Самым подходящим ответом по-прежнему был телохранитель — телохранитель, работающий на министерство обороны, что означало сверхсекретные поручения, касающиеся глав штата и послов. Но зарплаты министерства обороны не хватило бы на двери от Томаса Алехандро, не говоря уж о скульптурах Джона Франка. Разве что он работал на какое-то тайное подразделение, о котором она никогда не слышала. Типа тех, о которых никто никогда не слышал, которые функционировали с разрешения конгресса и финансировались из «смазочного фонда»… Ну, типа, одно из таких могло быть спрятано здесь в Денвере, в Колорадо.

Нет, решила она. Мысль о том, что он работает на секретную правительственную организацию, казалась высосанной из пальца даже ей, а она знала наверняка: в правительстве есть структуры, которые совсем не то, чем кажутся.

Так что же случилось с ним после того, как его оправдали? Когда они познакомились, он бы угонщиком. Так что, учитывая комнату, напичканную оружием, продолжение преступной жизни с повестки дня не снималось.

Она снова взглянула на комод. Он часто бросал на него вещи из карманов. Вся поверхность была завалена хламом: билеты, банковский карты, карты доступа, карточка магазина видео, несколько видов удостоверений личности, квитанции, клочки бумаги, пару конвертов. Ключи.

Не может быть. Она не могла позаимствовать его ключи. Она и близко не подойдет к замку зажигания Роксанны. Но здесь и без того было, что изучить.

Любопытство пересилило здравый смысл, и, открыв ближайший к себе конверт, она заглянула внутрь — два билета в оперу на вечер следующей пятницы. «Мадам Баттерфляй» Пуччини — ее любимая. Это удивило ее и не улучшило ни настроения, ни состояния головы.

Должно быть, свидание. С женщиной. Она повернула верхний билет другой стороной — с женщиной, которая нравилось ему настолько, что он был готов отдать сто долларов за билет на такие роскошные места. К билетам была прикреплена записка, написанная Скитер Супермену жирным шрифтом и подтверждающая резервацию столика на двоих в «Клаб Доув» — на тот же вечер.

Определенно свидание.

Он с кем-то встречается.

С кем-то, кто ему нравится.

С кем-то, кого он, видимо, не зовет Неудачей. И она была готова поставить последние сто баксов, взятые из кармана его пиджака, что когда он ведет на ужин в «Клаб Доув» свою даму, он не напяливает на себя куртку «Мародеров» или борцовку с китайским иероглифом.

Проклятье. Она даже не хотела думать, о чувствах, которые он вызывал в ней. Конечно, он тоже пошел дальше и начал жить для себя, и, конечно, эта жизнь включала женщин, а все эти поцелуи прошлой ночью были просто… потрясающими. Проклятье.

Бросив на комод билеты в оперу, она посмотрела на удостоверения личности. Не спеша нахмурила брови. У него была библиотечная карточка, два платиновые кредитки и карточка ФБР, гласившая, что он специальный агент Кристиан Хокинс. С фотографией.

Так зачем он сказал ей, что работает на министерство обороны, если на самом деле он работает на ФБР? Правда, следующее удостоверение, которое она подняла с комода, утверждало, что он работает на министерство иностранных дел — в Саудовской Аравии. Еще там лежали две кредитные карточки, выпущенные французским и немецким банками. Следующие карточки были связаны в стопку резинкой, каждая из которых подтверждала, что Кристиан Хокинс принадлежит к военным силам США — к каждой ветви. Армия, морской флот, военно-воздушные силы, морская пехота. Этого хватило, чтобы ее брови поднялись до самой линии волос.

Господи. Согласно одному из удостоверений, он даже работал на Агентство национальной безопасности. На всех была его фотография, все были действующими и выглядели настоящими.

Дасээр, самое время уносить ноги. Где бы он ни работал (а в этом смысле на ум ей приходили самые страшные уголовные притупления, а возможно, и охота за головами — вероятно, даже и для министерства обороны), она не хотела становиться частью этого.

Она бросила карточки на комод и уже было повернулась, чтобы уйти, когда краем глаза заметила что-то розовое и сверкающее на столе в комнате. Сердце резко остановилось, рука метнулась ко рту.

О… Боже… мой.

Ее тиара. Она совсем забыла о ней.

Она медленно вышла из гардеробной и приблизилась к столу. Вчера вечером в ее квартире с Алексом их ждал еще один мужчина, он-то и отдал тиару Хокинсу.

Как, черт возьми, ее тиара оказалась в их с Алексом квартире? И где она была все эти годы?

Ни один из мальчиков с выпускного не признался, что взял ее. Так почему она здесь? Сейчас?

Пытаясь побороть страшное чувство надвигающейся катастрофы, она потянулась к тиаре через ряд лежавших на столе пистолетов и взяла ее в руку. Она была упакована и помечена как улика, а когда Кэт подняла ее, липкая метка потянула за собой приклеенный желто-коричневый конверт. Она помнила его с прошлой ночи. Засунув его подмышку, она посмотрела на тиару. Перевернув пакет, она увидела надпись, сделанную тем же жирным шрифтом, что и информация о зарезервированном столике: «Супермен, она чиста как стеклышко, никаких отпечатков. Скитер».

Она бросила взгляд на дверь ванной по другую сторону квартиры. Сложнее, сказал он, и она наконец начала понимать, что именно он имел в виду.

Посмотрев на тиару, она тихо выругалась. Все это пахло паршиво. Все это было паршиво, начиная с прошлой ночью и кончая этим самым моментом.

Она вынула конверт из-под мышки и открыла его. Что бы там ни было, если оно было связано с ней или с той заварухой, в которую она попала, она предпочла бы узнать об этом раньше, а не позже.

По крайней мере, так она думала до того, как заглянула внутрь.

ХОКИНС обнаружил ее именно на том месте, где оставил. Разве что она надела одну из его рубашек и джинсы. Она была в его кладовке и гардеробной. Он понял это сразу же, как зашел туда, чтобы переодеться. Аромат ее духов витал в воздухе, точно так же, как и пропитал его постель.

Счастливой она не выглядела, а учитывая, что именно она держала в руке, удивляться этому не приходилось.

Ну, все это было не просто, а самое последнее он откладывал уже слишком долго. Ей следует рассказать о Теде Геррети.

— Еще чаю? — спросил он, унося на кухню железный чайник и ее чашку.

Она кивнула.

Она снова наполнил ее чашку и налил свою, потом поставил чайник на серый столик перед камином и уселся в кресло.

— Ты их видел? — спросила она, делая первый ход и поднимая желто-коричневый конверт. Голос звучал напряженно.

О да, он их видел. На самом деле, даже потратил достаточно много времени, просматривая их прошлой ночью, что не особо способствовало шансам на спокойный сон.

— Да, — ответил он, стараясь сохранить ничего не выражающее лицо и ровный профессиональный тон голоса.

— Как давно они у тебя? — Судя по ледяному тону ее голоса, она полагала, что он хранит их у себя лет так… о, тринадцать или около того. Это взбесило его, но он продолжал демонстрировать спокойствие.

— Твой секретарь и мой партнер обнаружили их вчера вечером, когда вошли в твою квартиру. Они были засунуты во входную дверь вместе с тиарой.

— Алекс их видел? — задохнулась она, голос превратился в сдавленный шепот.

Протянув руку, он забрал у нее конверт и раскрыл его. Быстрый взгляд внутрь принес свои плоды, и он вытащил верхнее фото.

— Только эту, — сказал он, протягивая конверт и снимок обратно. Что насчет льда? Он был такой хладнокровный, почти ледяной.

Она взглянула вниз, и побледневшие щеки вновь окрасились румянцем. Он понимал. Выражение ее лица на глянцевом снимке восемь на десять делало фотографию самой жаркой из всех. Ее тела на ней было видно меньше, чем на других, но на лице было написано чистое, яростное наслаждение, которое она ей доставлял.

Он задался вопросом: не стоит ли рассказать ей о Теде Геррети прямо сейчас, ведь она уже на полпути к шоковому состоянию?

— Кт… к-кто… — начала она, снова заикаясь, и он решил обождать минуту, дав ей время немного свыкнуться с происшедшим.

— Среди «мальчиков с выпускного» были фотографы-любители? Кто-то из них увлекался фотографией? — Этот вопрос он хотел задать ей с того момента, как вытащил ее из переулка позади «Тусси». Он ухватил много слухов, бродивших по улицам прошлой ночью. Многие из тех, с кем они с Мики говорили о Теде Геррети, связали его с делом Трейнора. Некоторые «старички» даже вспомнили о Потерянном Гарольде и неопознанной утопленнице — обо всем сумасшедшем лете. В последние несколько дней никто не видел Рея Карпера, но они заверили Мики, что парень по-прежнему ошивается по округе и они пустят слушок: Супермен его ищет.

— Нет, я не… думаешь, один из них… — Замолкнув, она подняла глаза.

— Да, думаю, — четко сказал он. — Думаю, один из парней вытащил тиару из переулка, а потом каким-то образом сумел сделать фотографии. Понятия не имею зачем, и что он делал с ними все эти годы, и почему он вдруг решил отдать их, и тиару, и кусочек твоего выпускного платья… ты видела лоскут ткани на дне конверта?

— Да.

— Ну так я не знаю, почему кто-то решил доставить все это к тебе в квартиру вчера ночью. Что насчет тебя? Ты не догадываешься, зачем это кому-то могло понадобиться? — Пока он решил придержать информацию о том, что все это могло быть задумано, чтобы обвинить его в убийстве Теда Геррети.

— Нет, — ответила она, по-прежнему не отрываясь от фотографии. — Нет, я понятия не имею… разве что для шантажа.

Его взгляд случайно упал на фотографию, и он резко выдохнул. Господи Иисусе. Одного взгляда было достаточно, чтобы вспомнить ее вкус. Он боролся с этим всю ночь — с воспоминания о ней и о том, что он чувствовал, когда был с ней. Словно он попал в сон, где кожа ее такая бледная, изгибы тела такие изящные по сравнению с его загорелым, большим торсом. Каждый раз, как они занимались любовью, удовлетворение омывало его откликами волшебства. Словно она отдавала ему так много. В девятнадцать он отдал ей все — и сейчас, в довершение к и без того хреновому началу дня, он был на полпути к тому, чтобы проделать это снова.

Отлично.

Эрекция — это так профессионально.

— Кто-то связывался с тобой? Вымогал деньги? — спокойно спросил он.

— Нет.

Конечно, нет, решил он, слегка подвинувшись в кресле. Вымогательство было бы слишком простым ответом, и оно никак не было связано с двойным выстрелом Теду Геррети между глаз.

— Ты поддерживала отношения с кем-то с тех пор?

— Н-нет… Я много лет никого из них не видела.

«Ну, — подумал он, — по крайней мере мы куда-то движемся». Они, конечно, не достигли ровным счетом ничего, но диалог проходил довольно нормально. Она не устроила истерику, а он не прыгнул через стол и не изнасиловал ее.

Боже, ему, правда, пора проверить мозги.

— Даже подружек?

— Да нет. Сначала я пыталась, но это было сложно, и я… ну, в общем, это было сложно. — Закрыв лицо руками, она потерла брови. — Слушай, это на самом деле обязательно? Моя страховая компания проведет расследование, займется также и взломом галереи. Я не хочу, чтобы у тебя были неприятности из-за манипуляций с уликами, но, правда, не стоило ли оставить все это в «Тусси» и позволить властям разобраться самим?

Ее вера в него просто потрясала. Именно это ему и нужно, чтобы справится с проблемой другого рода.

— Я пошлю тиару и лоскут платья лейтенанту Брэдли из денверского отделения полиции сегодня же, — сказал он ей. — Как и анализ Скитер. Но, думаю, фото я оставлю себе. Отошлю только описание. — Будь он проклят, если позволит денверским копам капать на нее слюной или пялиться на его задницу. Снимки были довольно зернистыми, но понять, кто на них изображен не составляло большого труда. — За исключением улик, власть в этом деле — я.

Так оно и было. Она бы поставила на это все деньги.

Она тяжело вздохнула и посмотрела на него сквозь пальцы.

— С каких это пор министерство обороны, или ФБР, или армия США, или министерство иностранных дел, да ради Бога, занимается благотворительными аукционами произведений искусства?

Значит, она копалась в его вещах. Неудивительно.

— С тех пор, как меня сняли с операции высокой важности и отправили сюда. Чтобы развернуть такое понадобился кто-то из Вашингтона, у кого в руках сосредоточена большая власть.

— Ты имеешь в виду мою мать, — устало сказала она, снова закрыв лицо руками. — Ты даже теоретически не можешь работать на все эти организации, удостоверения которых я нашла в твоей гардеробной. — Она произнесла это утвердительно, но вопрос был очевиден.

— Я работаю со всеми ними, а моя деятельность помимо этого, засекречена.

— Как убедительно, — невыразительно отозвалась она, по-прежнему прячась за руками.

«Обычно так и есть», — признал он. Но этим утром убедительным это не казалось.

— Или криминально, — пробормотала она, по-видимому, передумав.

Этой дорогой он идти не собирался, не сейчас. При текущем положении дел он мог доказать ей слишком многое. После она либо поменяет свое мнение и поверит ему, либо нет.

— Мне необходимо твое сотрудничество, Катя. С твоей помощью, полагаю, мы справимся за пару дней. — И все это закончиться.

Она еще забилась в кресло еще глубже, пальцами проведя через волосы и зажмурив глаза в попытке бороться с болью, которую, он знал, она чувствовала. Она выглядела как избитый щенок: совершенно растрепанные длинные светлые волосы, изящные изгибы, завернутые в мужскую рубашку и пару слишком больших синих джинсов, которые все равно умудрялись выглядеть чертовски сексуальными — что на корню разрушало образ щенка, над которым он усердно работал.

— Я могу гарантировать, что моя мать не имеет никакого отношения ни к тиаре, ни к фотографиям, ни к куску ткани, — медленно начала она. — Но кажется вполне резонным предположить, что она наняла телохранителей в тайне от меня, приставила их ко мне, потакая своему капризу, и заставила их следовать за мной в каждый чертов уголок. — На секунду она остановилась, потерла пальцами бровь и, если ему не послышалось, тихо выругавшись, продолжила: — Следовательно, если тебя можно квалифицировать как правительственного телохранителя, задания которого зависят от сенатора, связанного с военными организациями, то да, это правда: моя мать, которая испытает настоящий ужас, узнай, что телохранителем оказался ты, что она смогла снять тебя с операции высокой важности и приписать к обеспечению безопасности на моей вечеринке.

Хорошо сказано, но ничего нового он не услышал, за исключением того, что мать следила за ней — регулярно, непреклонно и вопреки воле дочери. Неудивительно, что она так упорно не хотела звонить Лайнбекеру Деккер прошлой ночью. Учитывая наличие у сенаторской кормушке Алекса Чэнга, решил Хокинс, Мэрилин Деккер всегда была в курсе жизни своей дочери.

— Это не в ходит в мои обычные обязанности, но я работал телохранителем у трех американских послов, секретаря штата, у двух дипломатических представителей, губернатора и конгрессмена, поэтому могу гарантировать: со мной ты в большей безопасности, чем была когда-либо с Алексом Чэнгом или с кем другим по эту сторону Миссисипи.

Услышав это, она подняла голову, глаза сверкнули между пальцев откровенным любопытством.

— А кто по другую сторону Миссисипи?

— Ди-бойз из Форт Брэгг, — сказал он с ухмылкой. Даже с похмелья она соображала довольно быстро. — Если один из них захочет тебя заполучить, вероятно, нам придется бежать.

К счастью, легкий намек на возвращающуюся улыбку скривил уголок ее рта, когда она отвела взгляд.

— Сомневаюсь, что кто-то из оперативников «Дельты» держит на меня зло. Мать мою они любят. Она отстаивала их интересы в конгрессе, и они об этом знают.

Дракон Деккер. Хокинс знал, что так когда-то называли мать Кэт за огненное дыхание и вооруженную угрозу, которые она применяла при защите армейских интересов. Она особо ратовала за войска специального назначения, которые включали и ОПО — это всегда казалось ему поразительно ироничным.

— Катя… мне нужна твоя помощь, чтобы добраться до самой сути. Мне нужно, чтобы ты обзвонила нескольких друзей, назначила пару встреч на сегодня-завтра, ничего необычного, просто светские беседы, — сказал он, вкратце описывая свой первоначальный план и отлично понимая, что ему очень нужно начать говорить об убийстве Теда Геррети. — Попроси каждого встретиться с тобой за чашкой кофе. Когда подойдет назначенное время, я пойду один, извинюсь за тебя. Скажу, что я твой секретарь и попробую раскрутить на благотворительность или что-то подобное. Все будет происходить весьма сдержанно, я просто хочу проверить их, посмотреть, на что они готовы. — По крайней мере, так он сказал ей. — Я уверен, что полиция свяжется с ними, но с твоей помощью, я смогу добраться до них первым. — А лейтенант Брэдли просто подберет то, что останется от них после этих разговоров.

Она снова испустила тяжелый вздох и опустила голову на руки — и просто сидела в кресле, ничего не говоря.

— Я не могу разобраться во всем этом, — сказала она, наконец подняв голову. — Фейерверки, картины, вероятно, испорчены, моя тиара, те фотографии, кусок моего выпускного платья… ты. Какой во всем этом смысл?

— Я пока не знаю.

— Но ты думаешь, что на свободе гуляет маньяк-пироман со склонностью к фотографии, и ты сузил список подозреваемых к семерым мальчикам с выпускного бала? — Она снова провела одной рукой по волосам. На полпути ее пальцы запутались в узле. Высвободив их, она продолжила: — Большинство из них я даже никогда больше не хочу видеть. Так что ответ: нет. Я не буду звонить компании парней, которые, как я думала, были моими друзьями, пока не оказалось, что они ужасные негодяи, и не буду приглашать их на двойной капучино. Мне плевать, насколько пьяны они были. Мне плевать, что против них так и не были выдвинуты обвинения. Плюс ко всему, ты взял под контроль это дело, полиция тоже занимается им, меня дома ждет Алекс, и поэтому я не вижу большой нужды в телохранителе, спасибо тебе большое. Так что, если бы могли покончить с этим, вызвать мне такси и отвезти меня обратно в «Тусси» прежде, чем туда доберется моя мать, или в отель, если она уже объявилась. Это было бы замечательно. У меня сегодня много работы.

— Шестеро, — сказал он, решив: сейчас или никогда.

— Шестеро кого? — спросила она, слегка прищурившись, после небольшой паузы.

— Шестеро подозреваемых. Осталось только шестеро «мальчиков с впускного бала». Теда Геррети убили прошлой ночью в Ботаническом саду. Застрелили.

Увидев шок на ее лице, он почувствовал себя самым большим болваном в мире. Ей нужно было сказать об этом, а он слишком долго тянул, но, вероятно, нужно было найти другой способ. Просто он не знал, какой именно.

— Теда… убили? — сдавленно спросила она.

— С одного выстрела.

Она долго смотрела на него, дюжины мимолетных выражений, связанных между собой замешательством и неверием, скользили по ее лицу.

— Думаю, — наконец сказала она, — меня сейчас стошнит.