Божьим промыслом. Принцессы и замки

Глава 42

Переночевали они и позавтракали у Кёршнеров, а меж тем Волков уже стал подумывать о том, что скоро он хлебосольных богатеев тревожить перестанет, а будет останавливаться у «сестрицы» в графском дворце, места там хватало, так как тот дом был немногим меньше дома первых богатеев Малена.

Они поговорили с Кёршнером о заседании городского совета, на котором должен был решаться вопрос с домом, и купец сказал генералу, что тоже прибудет в ратушу, как только поделает свои дела. На том и расстались.

А в ратуше в этот день оказалось народа немало, видно, не только для семейства, которое в городе для удобства называли Эшбахтами, это голосование было важным. Также присутствовали здесь члены семьи, которую именовали Маленами. И были тут из пяти три ветви рода, чьи представители в той или иной степени претендовали на графский титул. Они сели справа от входа в ратушу, в первом ряду сразу за оградкой, что отгораживала людей случайных от сенаторов. За ту оградку никто не допускался, кроме самих господ советников, секретаря совета, бургомистра, секретаря магистрата и, конечно же, городского консула с его помощником. Все остальные люди, горящие желанием видеть, как принимаются важные решения в городе, размещались на лавках за оградкой.

Когда Волков с Брюнхвальдом, фон Готтом и фон Флюгеном вошли в ратушу, они с удивлением обнаружили там половину фамилии господ Маленов, что уже собрались в ратуше и заняли правую от входа часть свободных мест. Малены оживились, увидав своих врагов, стали перешёптываться, бросать на пришедших злые взгляды, и никто из них не соизволил поздороваться с генералом и его людьми.

И тот, едва бросив взгляд на своих противников, сразу пожалел, что не привёз с собой из Эшбахта десяток проверенных людей, желательно из сержантов или из его личной охраны. Ведь Маленов в ратуше было шестнадцать человек. Это если не считать тех горожан, которые сидели на правой стороне зала. А считать их было нужно, так как многие из пришедших людей как раз были из партии старого герба.

Больше всего Маленов присутствовало из ветви фон Гейзенбергов. Этих было семеро. Тут был сам глава фамилии, именно он и проживал в отобранном у юного графа доме, с ним был его младший брат, двое его сыновей и трое племянников. Тут же была ещё одна ветвь представителей древнего рода, самая дальняя от герба, фон Гофты. Семья Гофт — самая дальняя, а ещё и самая многочисленная ветвь Маленов, и самая бедная. Их небольшое поместье было совсем недалеко от города, и, видно, заняться им на своей земле было нечем, вот и приехало их сразу пять человек. Но самым удивительным явлением в ратуше был Карл Ульберт фон Займлер фон Мален, отец того самого Ульберта, что грабил баржи на реке. Самого разбойника, разумеется, в ратуше не было, но был его родной брат и два кузена.

Волков и Брюнхвальд уселись на лавки слева от входа, тут же сел и фон Флюген, а вот почувствовавший неприязнь, исходившую от Маленов, задиристый фон Готт сел от генерала чуть поодаль и поближе к проходу, что отделял его от неприятелей.

Карл Брюнхвальд усмехнулся, поглядев на Маленов, и потом сказал генералу негромко:

— На подобные заседания городского совета лучше приходить в кольчуге и шлеме.

Волков только кивнул в ответ. Карл усмехался, но смешного тут было мало, генерал прекрасно помнил, как на него устраивали засады не так уж и давно.

«Наверное, сейчас и на глазах у всех Малены не осмелятся напасть прямо тут, в ратуше, на фаворита герцога, во всяком случае, никто из глав родов не отдаст на то приказа; но любой молодой негодяй из этой мерзкой фамилии по своему желанию, лишь от одной злобы, может схватиться за оружие. Тем более что фон Готт сидит рядом с ними и ведёт себя, как всегда, вызывающе. Словно специально провоцирует их».

— Фон Флюген, — так же, как и Брюнхвальд, негромко произносит барон. — Попросите фон Готта сесть к нам поближе.

И едва фон Готт выполнил просьбу своего сеньора, как вдруг один за другим Малены стали подниматься со своих мест. Барон сначала не понял, что происходит, и на всякий случай повернулся к противникам, взявшись за рукоять меча, но тут он увидел, что Малены кланяются, все как один, и, ещё повернув голову, он увидал, как, чуть подобрав юбки, по проходу идёт роскошная женщина в изумительном синем платье. Услышав шум, даже сенаторы стали подниматься со своих мест и тоже кланялись ей. Консул, бургомистр, секретари, все, все люди, что были в ратуше, кланялись единственной законной носительнице герба Маленов, матери Георга Иеронима фон Грюнефельде, Десятого графа Малена.

Волков и его спутники не были исключением, они тоже встали и поклонились Брунхильде. И при этом генерал был рад видеть, как всё это отродье, все эти Гейзенберги, все Гофты, все Займлеры кланяются ей, хоть и ненавидят всей душой. Её саму и её сына.

А за Брунхильдой шёл и Хуго Фейлинг с тремя молодыми людьми из своей семьи, все они были вооружены. И один из них, отлично знакомый генералу Курт Фейлинг, был одет в бригандину поверх кольчуги с рукавами, на нём также был горжет, а под мышкой молодой человек нёс шлем. При нём был большой меч и кинжал.

— О, нас уже восемь, — заметил полковник.

Брунхильда подошла и села рядом с «братом». А Хуго Фейлинг сообщил ему:

— Вопрос с мостом уже решён, сейчас начнут читать наше дело.

И вправду, вопрос с мостом был решён единогласно, и секретарь городского совета встал у своего отдельно стоящего столика, взял с него бумагу и чётко, выговаривая каждое слово, стал зачитывать прошение от графини фон Мален к сенаторам, в котором та просила их содействовать в возврате собственности. Причём упор делался на то, что Брунхильда хочет вступить во владение собственностью мирно, без свар и бесчинств. Это происходило в полной тишине. Хоть в ратуше находилось немало народа, но вопрос, видно, был так важен, что никто не шептался и тем более не прерывал секретаря совета, и тот дочитал текст до конца.

И когда было зачитано всё прошение, слово взял сенатор Эрнхард и произнёс:

— Не думаю я, что сенату нужно влезать в семейные распри благородной фамилии. Пусть уж они сами промеж себя решат, кому быть хозяином дворца.

И это был самый удобный способ семейству Маленов защитить своё владение от графини. И то верно, зачем городу лезть в чужие дела? По сути, в дела родственников герцога. Но тут же слово взял сенатор Нагель, деловой партнёр Фейлинга, которому тот заранее объяснил, как действовать в подобном случае. И он сказал:

— Все тяжбы в городской черте лучше решать делом судейским или решением сенаторским. А лучше всё решать миром, если противоречие будет меж такими силами, как дом Гейзенбергов и дом Эшбахтов. Не дай нам Бог увидеть, как эти дома примутся прямо тут, в городе, решать свои распри железом.

И почти все сенаторы с этим были согласны.

— Да, да, уж лучше мы.

— Все распри внутри городских стен решать нам, а не железу.

— Нам свары в городе ни к чему. Решим всё по закону.

— На то мы и избраны.

И начались переговоры сенаторов, но говорили они, низко склоняясь друг к другу, спорили так тихо, что никто из сидящих за оградкой не мог расслышать сути сказанного. Но вот напряжение в ратуше нарастало, это было видно по Маленам. Молодые люди этой фамилии вскакивали с мест, подходили к ограде, что-то пытались говорить сенаторам, и по их поведению генерал понимал, что они недовольны происходящим. Он поглядывал на графиню; профиль её был безукоризнен, как и поведение женщины. Она была спокойна, холодна, неподвижна. Её глаза были прикованы к тому, что происходило за оградкой.

А людей в ратуше прибавилось, и уже нельзя было разобрать, что это были за люди — простые зеваки городские или кто привёл их сюда своей волею. Наверное, появление многих людей и взволновало бы барона, но, во-первых, вели они себя весьма смирно, а во-вторых…

В тот момент, когда ещё не всё было решено и сенаторы продолжали перешёптываться, в ратушу вошла целая колонна людей во главе с Дитмаром Кёршнером. А с ним был его старший сын и двенадцать молодых мужчин, при каждом из которых было изрядно оружия.

— Вот теперь нам, кажется, уже не нужно волноваться, — произнёс Карл Брюнхвальд. — А что это за люди с нашим другом?

Волкову, который хорошо уже знал и город, и горожан, одного взгляда было достаточно, чтобы ответить на вопрос товарища:

— По лентам видно, что это люди из гильдии дубильщиков, — он ещё раз оглядел пришедших и добавил: — Вооружены хорошо, наверное, сыновья мастеров и старшие подмастерья.

Как Кёршнеры и их люди уселись рядом с людьми Волкова, так и началось голосование сенаторов. Секретарь обходил их всех по очереди, останавливался, спрашивал каждого, и делал записи на листе бумаги, а когда обошёл всех, то уселся за свой стол, что-то написал на листе и встал. Встав, он поднял бумагу и начал читать:

— Совет города Малена, на котором присутствовали все сенаторы без исключения, в деле графини Брунхильды фон Мален против господина Гейзенберга большинством голосов постановил: дворец графа Малена, что находится в пределах города, должен принадлежать… — тут секретарь городского совета сделал драматическую паузу, — … должен принадлежать графу Малену, — и добавил для пущего эффекта: — Консилиум фактум эст!

Он ещё раз взглянул в бумагу и потом закончил:

— Сие постановление будет передано консулу для исполнения незамедлительно.

— Несправедливость! — заорал кто-то из Маленов что есть силы. И с правой, их, стороны один за другим понеслись возгласы, полные раздражения и даже ненависти:

— Всё куплено!

— Подлость и лицемерие, вот вам имя!

— Мерзавцы, все мерзавцы!

— Бесстыжие свиньи!

— Это кого они называют свиньями? — с угрозой в голосе интересовался фон Готт, пристально глядя на раздражённых людей с другой стороны прохода.

— Успокойтесь, фон Готт, — сразу пресёк всякие его догадки полковник Брюнхвальд, — всё в порядке, это они про сенаторов.

И тут графиня встала, и весь шум в огромном зале ратуши сразу поубавился, а она, подойдя к ограждению, за которым сидели сенаторы, сказала им — при этом так громко, что слышали это и многие другие:

— Господа сенаторы, спаси вас Господь, вы не убоялись гнева сильных и встали на сторону истины, на сторону бедной вдовы и малого дитя, чьи права ущемлялись сильными родственниками. Я верю в то, что на суде Божьем, на котором мы все когда-либо будем, ваша храбрость вам зачтётся.

«Молодец! Она и вправду заметно поумнела за последнее время; может быть, ведьма Агнес ей наварила зелья какого, от которого умнеют?».

Да… Это был хороший ход. Малены поносили сенаторов последними словами, а графиня подошла и поблагодарила их, а ещё так умно возвысила этих людей перед другими горожанами, что были в ратуше.

А Брунхильда уже шла к выходу — как и прежде, гордая и прекрасная.

«Спина прямая, подбородок вверх, юбки чуть приподняла, чтобы не мешали. И вправду она великолепна!».

А когда она, Фейлинг и его люди уже вышли из ратуши, у дверей вдруг случилась толчея и крики, кто-то, кажется, выхватил оружие, но кто-то другой выбил его у него из рук, и оно зазвенело по каменному полу; и тогда, забыв про хромоту, генерал кинулся в толпу, крича на весь зал ратуши:

— Не сметь! Остановитесь! Всем стоять!

И это были своевременные действия, так как у дверей с обнажённым мечом уже стоял фон Готт, а по руке его стекала кровь, и колет его был распорот на рукаве.

И тогда генерал заорал что есть силы:

— Гейзенберг, где вы⁈ — он стал озираться по сторонам, ища предводителя фамилии.

— Что вам угодно, Эшбахт? — очень недружелюбно отозвался тот, выходя вперёд из-за своих людей.

— Велите своим людям умерить пыл! — так же зло отвечал ему барон. — Имейте в виду, я сейчас очень нужен Его Высочеству… И если вы вдруг решите убить хоть кого-то из моих людей, я приду в город с тремя сотнями солдат и сотней мушкетёров и вырежу всех Маленов, что найду тут. Убью без всякой чести, словно разбойников. И, уверяю вас, герцог мне ничего за то не сделает! Слышите, Гейзенберг? Никаких дуэлей, никаких вызовов, за каждого из моих людей вы будете отвечать лично. Так что не подстрекайте свою молодёжь. Сохраните им жизнь!

Гейзенберг ничего не ответил, лишь смотрел на Волкова с ненавистью, но его ответ уже и не был нужен: та страсть, с которой говорил генерал, заставила всех Маленов поверить, что он не расположен шутить, а репутация человека, у которого слово не расходится с делом, давно играла барону на руку. И все его люди и люди, пришедшие с Кёршнером, беспрепятственно покинули ратушу под злыми взглядами недругов, которые так ни на что опасное и не решились.