Божьим промыслом. Принцессы и замки

Глава 35

Уже многие офицеры пришли. И капитан Леман с женой, и полковник Роха с женой. Были офицеры и без жён: майор Вилли, капитаны Циммер и Нейман и другие капитаны; собрались почти все, кроме полковника Рене с женой и майора Дорфуса, но и те вскоре пришли, и Дорфус удивил всех, так как пришёл с юной дамой и назвал её своею обручённой невестой. Судя по наряду, невеста была не из бедных, и когда девица осталась разговаривать с дамами, Роха, уже успевший приложиться к стакану, спросил у него:

— Дорфус, откуда у тебя такая цыпочка?

— Это вторая дочь купца Циглера.

— Эти Циглеры из Малена? — уточнил генерал.

— Из Малена, господин генерал.

— Это хорошая фамилия, — сказал Волков и покачал головой, как бы подтверждая свои слова.

— Вот шельмец! — восхитился Роха. — Видно, и приданое будет за этой красоткой достойное, — он поглядел на свою жену и вздохнул, а потом отпил вина.

И все засмеялись. А тут появился и Рене с женой. Волков поздоровался с полковником и расцеловался с сестрой. И все стали рассаживаться. Элеонора Августа была в ударе, она руководила и слугами, и гостями: «Куда ты несёшь хлеба, дурень, здесь ставь» — «А вы, сестрица, поменяйтесь с мужем местами, вам надобно сидеть об руку с бароном, вы его кровная родня» — «А ваше место в конце стола, вы же без жены ещё». Настоящая хозяйка дома.

Наконец все расселись, и тогда Волков встал и сказал:

— Дамы, господа офицеры. Зима сия была хлопотной и трудной, но, слава Богу, прошла. Я хочу вознаградить тех, на чьи плечи легла главная тяжесть зимних дел.

Тут баронесса встала и хлопнула в ладоши, она улыбалась, было видно, что ей очень нравится роль радушной хозяйки. Барон тоже улыбался.

«Старается, дурочка, пытается Бригитт переплюнуть».

А в распахнувшуюся дверь вошли слуги, и они несли перед собою что-то. И генерал, забирая у первого слуги массивную серебряную цепь с гербом Ребенрее, что подарил ему недавно сам герцог, говорит Брюнхвальду:

— То вам награда, вы её заслужили.

Немного растерянный полковник встал, бросил на стол салфетку, вылез из-за стола и подошёл к своему командиру, склонил голову.

Волков возложил ему на плечи цепь и сказал:

— Пока вы, полковник, обеспечиваете мой тыл, я спокойно могу идти вперёд.

После товарищи обнялись, а Карл Брюнхвальд при этом отвечал:

— Спасибо, друг мой, спасибо. Это признание моих трудов, то большая честь для меня.

И Волкову было не жаль подарка герцога для товарища, тем более что у него была ещё одна, точно такая же цепь. А ещё увидал первый раз в глазах своего боевого товарища слёзы.

Потом он продолжил:

— Полковник Роха. Где ты там, старый грубиян⁈

— Я не могу на своей деревяшке выскочить быстро! Ты же знаешь, Фолькоф, — кряхтел Роха, отодвигая свой стул.

Он наконец вылез и доковылял до генерала, а тот уже держал прекрасную ленту лазури и серебра, одну из тех двух, что подарила ему фаворитка герцога. И Волков собственноручно опоясал ею своего полковника. Завязал на узел. Теперь это был роскошный офицерский шарф. А барон сказал:

— Ты воспитал отличных мушкетёров, дружище. Ты заслужил.

— Подожди, подожди, друг, — вдруг произнёс Роха и развязал узел на поясе; взяв ленту, он повесил её на плечо и завязал снизу, как генеральскую перевязь. И смеясь заявил:

— Дозволь, друг Фолькоф, я посижу сегодня так, вдруг я ещё дослужусь до генеральского чина.

И тут майор Вилли Ланн крикнул со своего места:

— Конечно дослужитесь, мне же нужно быть полковником!

И все стали смеяться. А Волков звал к себе полковника Рене. Конечно, вернее и честнее было бы ему звать к себе майора Дорфуса или капитана Неймана, так как те-то уж точно заслужили награду, но Рене был мужем его сестры, и это всё определяло.

— Без вас, дорогой брат, я бы не справился, — говорил барон, опоясывая полковника шарфом.

Хорошо, что Рене не стал офицерский шарф надевать, как генеральскую перевязь. И на том спасибо.

А потом слуги и служанки стали носить блюда с едою, а на слугах и домашние девках одежда несвежая, в пятнах… Нет, не похожи они были на лакеев дворцовых, и весь обед не походил на званые обеды во дворце, а скорее походил на деревенские посиделки помещика из захолустья, но давленая утка была великолепной, как и вино, подаваемое к столу. А мужи, сидящие за столом, весьма неприхотливы, да и жёны их не избалованы, в общем, было весело.

А баронесса, раскрасневшись от вина, кладя руку на бедро своему супругу и склоняясь к нему, говорила ему, счастливая:

— В следующий раз надобно будет музыкантов звать. Так всё хорошо, а музыки не хватает.

— Да где же тут в Эшбахте хороших музыкантов взять? Или думаете из Малена приглашать? Так то дорого встанет.

— Да можно и здешних взять, из трактира, под вино и те хороши будут, — смеялась баронесса.

На следующее утро Карл Брюнхвальд сам приехал к нему утром, был при нём и молодой ротмистр Генрих Рудеман из роты Лемана, которого полковник стал последнее время привечать из-за его расторопности и сообразительности. Они втроём выпили пива и позавтракали остатками вчерашних пирогов. И, разговорившись о делах, вспомнили о разбойнике, о том, как его изловить. И тогда Карл благоразумно предположил, что нужно на реке, в истоках где-нибудь, выставить дозор. В хорошем укромном месте.

— Раз раубриттер из болот выходит в реку, значит, его и поймать там, у болот, можно будет. Нужно только хорошее место сыскать.

— Так я уже сыскал, — улыбался генерал. — Мы с вами, Карл, думаем одинаково. Мало того, в том месте можно и пушки поставить, а с воды их будет незаметно, там всё кустом поросло.

— Хотел бы взглянуть, — сказал Карл Брюнхвальд.

— Так поедем и поглядим, — отвечал ему Волков, которому и вправду нужно было почаще садиться в седло. Особенно после праздничных ужинов, таких, какой случился вчера.

И они вчетвером с ротмистром Рудеманом и фон Флюгеном снова поехали вверх по реке на тот самый мысок, на котором генерал был совсем недавно.

— Прекрасное место! — оценил мысок полковник. — Почва влажная, но тут тяжелые пушки и не нужны, тут и кулеврин хватит лодки побить, а секрет можно выставить хоть сегодня. Как разбойник вниз пройдёт, так они дадут знать. А как он пойдёт обратно, его и накрыть кулевринами, а также подготовить свои лодки и тех, кто кинется в воду, тех собрать да развесить по берегу. А самого вора отвезти в город и судить. Вот как хорошо всё получится, — старый товарищ глядит на Волкова. — Ну что, выставляем секрет? Вот и ротмистр Рудеман в командиры для дела этого подходит.

Но генерал не торопился: секрет — дело, конечно, хорошее, но даже на несколько солдат с сержантом надобны будут деньги, немного, но всё равно понадобятся. Кто же бесплатно тут будет сидеть днями и ночами напролёт, стеречь разбойника?

— Пусть горожане начнут. А мы посмотрим, — произнёс Волков. — Может, нам и делать ничего не придётся.

Но Брюнхвальд, видно, о горожанах был мнения невысокого, он лишь поморщился.

— Ничего у бюргеров не выйдет, даже лодок разбойничьих они не найдут. И если и вправду пойдут на него достойной силой, так он попросту от них сбежит. А они раскачиваться да собираться будут, раубриттер за то время ещё кого пограбит.

Волков лишь пожал плечами в ответ: пограбит? Ну что ж тут поделаешь, значит, так тому и быть.

«Если он от горожан сбежит… так это мне только на руку будет! Пусть поймут все, и купчишки маленские в первую очередь, что единственная сила тут, в истоках реки Марты, — это я!».

Но об этих своих выгодах генерал не стал рассказывать даже своему старому другу.

Они поехали вниз по реке к мельницам, а потом и к Амбарам, и там на дороге увидали среди множества телег одинокого всадника.

— Уж не Максимилиан ли это? — Волков прищурился. Он первым узнал своего прапорщика.

— Не разгляжу, — не узнавал сына полковник. — Может, и он.

— Он, он, — заверил их фон Флюген, ехавший чуть впереди.

Вскоре и прапорщик их заметил и поехал к ним навстречу, и когда встретились, Волков отметил, что молодой человек купил себе новой и недешёвой одежды.

— Ишь, вырядились! — бурчал отец. — К чему такие наряды? Уж если не сын графа, так сын какого-то знатного сеньора, да и только. К чему эти шелка, к чему перчатки такие дорогие? А сапоги какие, я себе таких сапог не позволяю, хоть и жалование у меня полковничье.

— Полно вам, — смеялся генерал. — Я сам вспоминаю, как много денег тратил на одежду, едва ли не половину.

— А я копил с самой молодости, — назидательно бурчал Брюнхвальд, — знал, что наследства не будет. И вам нужно копить, дома своего нет, жены нет, а вы всё на одёжу спускаете, как городской повеса.

— Я коплю на дом, — заверял Максимилиан отца.

Но Карл не унимался и начал рассказывать историю своей молодости и своих первых денег. Под эти нудные истории они и доехали до Амбаров, где распрощались. Брюнхвальды поехали к своим сыроварням, Рудеман к себе, а генерал повернул к дому на холме. Он захотел узнать, приехала ли госпожа Ланге с дочерью из Малена. И едва въехав во двор, он увидал её карету.

Она только что приехала, едва успела выбраться, а слуги только что унесли не проснувшуюся дочку в спальню. Бригитт была немного утомлена дорогой, но тут встрепенулась и приободрилась, когда на пороге дома появился барон.

Она сразу подбежала к нему и целовала его радостно.

— Ах, господин мой, я только в дом вошла.

— Вижу, — слуги носили ящики и тюки из кареты. Волков взял одну склянку из проносимого мимо ящика: то был бальзамический уксус. Он бросил склянку обратно в ящик, наполненный специями и приправами. — Вижу, прошлись по лавкам.

— И по лавкам, и по рынкам, — говорила она, беря его за руку и ведя в гостиную, — и у епископа была.

— У епископа? — поначалу удивился барон, а потом вспомнил: — Ну да, он же вам писал. И что он хотел от вас?

Бригитт усадила его, сама уселась напротив и взяла его руку в свои руки, зелёные глаза её просто сияли.

— Епископ оказывает мне великую честь.

— Да говорите же уже наконец!

— Он хочет, чтобы я была патронессой, — красавица лукаво улыбалась.

— Объяснитесь! — настаивал барон.

— Он сказал, что храм в Эшбахте мал и нужен новый, — начала Бригитт, улыбаясь гордо. — А ещё сказал, что набрал денег на храм, но доверить в Эшбахте их никому не может, так как один уважаемый человек в том селении больно тщеславен и воинственен, — она тут снова поцеловала Волкова в губы, чтобы он знал, о ком идёт речь, — а святой отец Эшбахта вороват и блудлив. И никому из них епископ денег доверить не может.

«Вот дурак! А незамужней рыжей бабе, на которую многие мужи заглядываются, он денег дать не боится!».

— И что же? — осторожно спрашивает Волков. — Епископ назначит вас патронессой строительства храма? И готов выдать вам на то кучу денег?

В принципе, он не сомневался, что в таком случае ему удастся получить от Бригитт хоть немного серебра, чтобы наконец закончить постройку. Конечно, было бы неплохо…

Он уже начал прикидывать, сколько будут стоить стёкла в окна господских покоев замка, и думать о том, что если из той кучи серебра, что надобна на постройку большого храма, взять на стёкла, то там убытка и заметно не будет. Конечно не будет! Но Волков всё-таки решил уточнить.

— А сколько же епископ, храни его Господь, даёт на храм?

— Так он пока не сказал, — отвечала ему госпожа Ланге, — просил быть у него в следующий понедельник. К нему прибудут архитекторы разные с эскизами храма, мы с ним отберём, чтобы и красиво было, и недорого, а уж потом он и решит, — и тут она говорит то, отчего рушатся все надежды генерала. — Да и денег он сразу на всё не даст. Сказал, сначала даст денег на уборку места под строительство, а как место будет, так приедет от него монах на то место смотреть. Потом даст денег на фундамент, и опять приедет монах. Потом на стены, и на свод, и на отделку… На всё постепенно будет давать. А я буду смотреть за всем, буду его доверенным лицом, его глазами. И держателем денег.

«Вот хитрый дьявол!».

Кажется, он рано стал думать о стёклах для господских покоев. Но всё равно барон был рад, что епископ не брезговал Бригитт и принимал её. И даже делал её своим доверенным лицом.