Человек рождается дважды. Книга 3

ГЛАВА 10

От складов бежал человек в нижней рубашке, без шапки. Он что-то кричал и колотил кружкой по блестящему предмету. Вот он перепрыгнул через кювет и, разбрызгивая снежную кашу, повернул к управлению.

Теперь Юрий узнал сторожа складов, степенного, рассудительного дядю Костю, как звали Его все в поселке. Двое Его старших сыновей воевали, и дядя Костя всё свободное время ловил сообщения с фронтов. Сейчас степенного старика было не узнать.

Уж не приключилась ли беда с сыновьями? — подумал Юрий и остановился.

Дядя Костя обнял Юрия и сквозь слёзы запричитал:

— Сынок ты мой. Радио! Бежи скорей, включай! Победа! — И он бросился к мастерским, — Бегу Ваньку порадовать.

Когда Колосов вышел из управления, в посёлке творилось что-то невообразимое. Из бараков, домов, контор ошалело выскакивали люди, бросались друг другу на шею, целовались, плакали и прыгали, как дети. На крышах подростки приколачивали праздничные флаги.

На площади собрался весь посёлок. Говорили взволнованно, плакали, не стесняясь слёз. Экспромтом было организовано торжество. Начальник снабжения приказал привезти две бочки спирта и торговать прямо на площади. В распахнутые окна уже неслись песни. Компании собирались по принципу — какая дверь ближе.

Возвращался Юрий поздно. Посёлок затих. Уже не видно было людей, не слышно весёлых песен. Только у барака строителей сидел пожилой человек и целовал в морду бродячего пса.

— А ведь победили же, чёрт ты нас расподери, псина! По-бе-дили! — собака тихо взвизгивала.

=============================================================

Пять тысяч девушек прислал на Колыму Ленинский комсомол. Был прилив. Море гнало в бухту свинцовые волны. Вода казалась густой, тяжёлой, плотной. Девушки стояли на палубе, на крышах кубриков и толпились у капитанской рубки парохода «Феликс Дзержинский». Чайки с криком носились над морем и падали грудью в бегущие волны.

— Сколько нам рабочих? — спросил Юрий начальника кадров Дальстроя, которого он разыскал, пока пароход причаливал. В мастерских не хватало людей. По Указу Президиума Верховного Совета СССР/ подлежали освобождению осуждённые за дезертирство, прогулы и другие мелкие преступления. Кроме того, освобождались все заключённые, задержанные в лагерях до окончания войны. В цехах людей почти не оставалось, потому-то Юрий сразу и выехал в Магадан.

— Двести девушек хватит?

— А мужчин?

— Едва ли кто приедет до осени.

Подъехали руководители главка. Митинг решили проводить прямо на палубе. Юрий не пошёл, он торопился. С авторемонтного завода вышел поздно. Ночь уже рассыпала по небу трепетные огоньки звёзд. Пепел сумерек кутал город, и в нём затухали последние звуки дня. С моря наползала сырость.

— Будет туман, — решил Юрий, забираясь в кабину грузовика.

— Давай к Мидасовой, а потом домой, — сказал он водителю.

В окнах Маглага свет. У парадного стоит «ЗИМ».

— Кажется, опоздали, — забеспокоился Юрий.

— Да ну! — ухмыльнулся водитель. — Александра Захаровна завела такой порядок: Её машина должна постоянно дежурить под окном. А куда Ей Ездить?

В приёмной очередь. Люди терпеливо ждут. С папкой под мышкой промчался адъютант капитана Мидасовой.

— Ну не ждать же! — И Юрий стремительно прошёл в кабинет. Начальник управления Александра Захаровна сидела за письменным столом и, склонив голову, слушала седого человека, стоявшего почтительно рядом. Он перелистывал на столе какие-то формы, показывал пальцем и тихо говорил.

Услышав, что хлопнула дверь Её кабинета, она недовольно подняла голову, но, узнав чай-урьинца, покровительственно улыбнулась.

— А, земляк. Как у вас там? Садитесь. Ещё несколько минут, и мы закончим.

Юрий сел и огляделся.

Кабинет обставлен такой же мебелью, как и у начальника Дальстроя. Много картин, изделий из кости. Витрина с образцами производства стекольного завода. Огромный книжный шкаф.

Тихо звякнул телефон. Мидасова подняла трубку.

— А, Оротукан?.. Да, это я!.. Вам огнеупорный кирпич? А как с оконным стеклом и посудой? Будете брать?.. Получили сплошной лом? Ну, знаете ли… Сами побили при неосторожной разгрузке!.. Возьмёте? Ну хорошо, пришлю! Кирпич возьмёте на складах стекольного завода!

Захватила всё дефицитное на свои склады и заставляет не только ломать шапку, но Ещё брать весь стекольный бой? Так можно работать и загребать премиальные.

Александра Захаровна выделила Юрию всё, что он просил, и даже не предложила боя стекольного завода.

— Что нужно, звоните. Чай-Урья, так сказать, моя родина. Кланяйтесь горнякам, — сказала она на прощание.

Выходя, Юрий заметил в углу приёмной трёх начальников горных управлений. Проезжая по приискам, Никишов остался недоволен их работой и снял всех одним приказом. Но почему они тут? Только в машине всё объяснилось. Водитель успел уже разузнать.

— Никишов отказал им в приёме. Вот и пришли к Александре Захаровне. Как мать-царица скажет, так тому и быть. На то она и баба! — посмеиваясь, рассказал он.

Проезжая посёлок, Юрий обратил внимание на толпы людей. В разгар промывочного сезона у проходной мастерских стояли рЯды машин. Водители лежали на траве у дороги и чего-то ждали. Одни лениво курили, другие спали, а некоторые разбирали покупки, видимо, только что сделанные.

В мастерских необычная тишина. У распахнутых ворот цехов, у крыльца конторы разгуливали женщины, в большинстве нарядно одетые. Показался главный инженер Артюков. Юрий открыл дверку кабины и выскочил.

— Пётр Иванович, что за светопреставление?

— Чёрт знает что делается! Не предупредили и сразу начали освобождать. Попробуй перестроиться. Машинист молота не вышла — стоит вся бригада, в литейной освободилась кладовщица — ни моделей, ни инструмента, и так всюду.

Юрий сразу же пошёл в лагерь. Вдоль линейки, где проходила проверка, стоят столы, накрытые красной тканью. За ними кипит работа. Все что-то пишут, бегают от стола к столу, сверяют, а потом собирают листки, вкладывают в папки и передают лейтенанту.

На траве у проходной с узелочками, баулами, чемоданами в ожидании документов об освобождении сидят женщины.

Юрий нашёл начальника лагеря.

— Вы что, освобождаете весь лагерь?

— Нет, конечно. Некоторые просто не вышли, да разве в такой кутерьме разберёшься.

И вот открылись ворота лагеря, на двор мастерских хлынула разноцветная толпа. Водители толкались у проходной, заглядывали в щели, кричали. Юрий только теперь понял — это женихи.

Как только женщина проходила калитку, Её сразу же окружали мужчины, подхватывали узлы и несли почти на руках в кабину. Машина быстро уходила. Женихи из мастерских встречали женщин у вахты лагеря и шли с ними в цехи, чтобы доработать до конца смены.

А у проходной всё оживленней. Какой-то расторопный парень под шумок подхватил чужую невесту, захлопнул кабину и был таков. Обманутый жених было погнался. Да разве догонишь?

— Сволочи! Найду под землёй!.. — грозит он кулаком в бессильной обиде и понуро плетётся обратно. Он, видно, теперь и сам думает поступить так же: заводит мотор и ставит машину на дорогу. Кругом хохочут. На Колыме не сочувствуют растяпам.

В стороне на зелёной травке у берега уже празднуют свадьбы. Молодых несколько пар. Они сидят на разостланных телогрейках и чокаются стаканами. На газете бутылки, открытые банки консервов, ломти хлеба и конфеты.

— Чёрт знает что, какая-то Ярмарка невест, — покачал головой Юрий и прошёл в контору.

В приёмной Его ждали Миленко и Лаврова.

Колосов не сразу узнал Марину. Он никогда не видел Её в платье. Белые туфли на каблучках делали Её особенно стройной, а белый воротничок коричневого шёлкового платья оттенял красивое лицо.

— Марина! — Юрий пропустил девушек в кабинет и усадил на диван. — Какая-нибудь неприятность с освобождением?

Миленко опустила глаза и грызла уголок платка.

— Такая же, как у многих! А я тут Ещё и вырядилась. Не удивляйтесь! Это всё, что осталось с воли. А сегодня творится такое… — И Её взгляд застыл на окне, за которым шумели, кричали, целовались и плакали.

— Боитесь оказаться за воротами мастерских?

— Да. Там ужас.

— Но это же воля!

— Воля? — она понизила голос. — Иди на все четыре. А куда? В первую кабину, что у проходной, и в первый попавшийся барак?

— А Если я позвоню Самсонову, — заговорил было Колосов, но сразу осёкся. Марина встала и направилась к двери.

— Простите, вы неправильно меня поняли.

— Марина, я не хотел вас обидеть. Вы даже не выслушали меня. Садитесь и давайте разберёмся.

Марина робко попросила:

— Вы ждёте девушек-комсомолок. Бараки подготовлены. Ну не оскверним же мы их, Если немного поживём.

— Пожалуйста.

Марина подошла к Миленко и взяла Её за руку.

— Пойдём, всё получилось хорошо. Мне было тяжело заставить себя пойти к вам, да Ещё просить, но другого не оставалось. Я ведь больше за Миленко: где Ей? Спасибо вам. Ну а Если вы сообщите Самсонову, что я освободилась, ничего страшного не будет.

И снова осенне-зимняя промывка, и опять бессонные ночи, костры и ледяная чешуя на одежде. Не работа, а сплошное мучение. С планом складывалось как никогда плохо. Мобилизовали все силы управления. Приехали бригады из Магадана, с автобаз, с заводов.

Юрий поправил костёр, высушил на лопате золото, отдул и ссыпал в коробку. Почти полная. Почаще бы так. Теперь можно и в кассу.

С бортов забоя ползёт дым, и кажется, что под навалами породы что-то тлеет, курится и застилает выработки. Лужи уже снова затягивает паутинка льда. К посёлку тянутся бригады.

Из завесы дыма и снега вынырнул начальник участка в длинных резиновых сапогах с лотком.

— Ну как? — спросил он и сразу же за коробку. Прикинул на вес. — Лады. Помогай, брат, помогай. — Вынул кисет, свернул козью ножку. — Чёрт знает как вылезем с планом. После Дня Победы вроде бы все надорвались. Выдохлись, что ли? А тут Ещё массовое освобождение. Рабочих на приисках нет, да и прогульщиков развелось — страсть. А план остаётся планом.

— Да ведь людей Ещё и не вывозили, а только перегруппировали по участкам, — заметил Юрий. — Куда подевался народ?

— Рассочились, и нет. — Начальник участка стряхнул с себя снег и присел у огня. — Вон на четвёртый участок подземки привезли бывших указников. Вечером провели собрание, выдали авансы, обмундирование, постели, а утром вышло на работу человек тридцать. Мы в посёлок, а там целый базар. Торгуют ботинками, одеялами и даже лопатами. Задержали несколько человек. Разговор простой, — мол, сколько можно? Война кончилась. Вот и весь сказ, — он прикурил от уголька и зашагал вверх по забоям.

Забой опустел. Юрий проверил пожоги и поплёлся в посёлок. Одежда на нём промокла насквозь, штаны хрустели от ледЯной корки. Пока он добрался до прииска, всё погрузилось в снежную мглу. Бригады давно разбрелись по общежитиям. Только у золотоприёмной кассы толкались бригадиры, ожидая очереди, чтобы сдать металл, да в столовую бежали забойщики, ёжась от снега и стужи.

Кассир не торопился. Он тщательно проверял каждый самородок, золото ссыпал в противни, снова сушил, обдувал и уже после/ взвешивал и заносил вес в ведомости.

Когда Юрий сдал золото и пошёл в общежитие, в бараках уже гасли огни. Горняки ложились рано, чтобы успеть хорошо отдохнуть. В столовой через окно виднелось всего несколько человек.

У проходной лагеря разгружался грузовик. Люди входили по одному на вахту, раздевались. Оперативники обыскивали, выбрасывали из ранца личные вещи, сортировали. На столе лежали иностранные деньги, книжки, ножи и всякая мелочь.

— Гражданин, отойди! — закричал на Юрия военный и завёл на вахту пожилого человека. Тот возмутился:

— Я не преступник, а пленный! Какое имеете право за проволоку? Хватит, посидел у немцев!

— Шагай, шагай! Мы разберёмся, какой ты военнопленный!

— Что за народ? — спросил Юрий у водителя.

— Военнопленные, репатриированные.

В воскресенье Юрий поехал в мастерские. По дороге то и дело встречались этапы репатриантов. Везли их на Индигирку, на Аркагалу, на разведки.

Заключённых женщин в мастерских не осталось, неосвободившихся перевели в другие лагеря, зону растащили на дрова, бараки переоборудовали под семейные квартиры рабочих. Юрий обошёл цехи. Теперь и здесь работали репатрианты. В кабинете Его ждал главный инженер с огромной папкой, набитой бумагами.

— Разбирайся, ну их в рай. Тут и прочесть нет времени, а как выполнять? — говорил он, выкладывая скопившуюся почту. — Тут тебе несколько личных писем. — Он плюхнулся на диван и добавил: — Наверное, ругаться будешь. Лаврову с той украинкой откомандировал на Аркагалинскую электростанцию. Оказывается, она знает английский Язык, а там ставят новые турбины. Надо делать переводы технических документов. Начальник как-то узнал, приехал и уговорил меня. Ну, я не стал тебя ждать, не велика потеря.

Юрий огорчился.

— Самсонов не приезжал?

— Был несколько раз, да там, видно, плоховато дело. Едва ли что склеится. Слишком неподходящие характеры, — осведомлённо ответил Артюков и ушёл.

В открытую форточку залетал снег. На листах появились жёлтые пузыри, но Юрий ничего не замечал, перелистывая бумаги.

Наконец он нашёл письма. Одно было от Краснова. Тот просил прислать Ему пяток электросвёрл и буровые коронки. В конце письма, как бы между прочим, сообщал, что с планом управились хорошо. Звонил Никишов и поздравил с досрочным освобождением. Колосов долго смотрел на ровные строчки письма и видел человека, который всегда Являлся для него примером.

Второе письмо Его поразило. Оно было от Прохорова, всего в несколько строк.

«В третий раз тряхнула меня судьба! Воевал, имел награды, был ранен, оказался в плену, и вот снова привезли на Колыму. Как сложится дальнейшее, и не представляю, но хорошего ждать не привык. Если вы сможете забрать к себе, буду полезен и признателен.

Прохоров.

Прииск «Челбанья».

20 ноября 1945 г.»

Вечером в сусуманском клубе должны были вручать ордена и медали за успешное выполнение плана 1945 года. Туда съезжались награждённые с Запада, Чай-Урьи, Аркагалы. Юрий заехал на Челбанью и встретился с Прохоровым. Тот заметно постарел и поседел.

Они поздоровались и зашли в небольшую избёнку, заваленную инструментами.

— Вот и опять встретились. Я после войны сам собирался вернуться на Колыму, да вот побеспокоились за меня, — вздохнул Прохоров, усаживаясь на стальной моток. — Теперь попасть бы в гараж или на машину, бог бы с ним.

Юрий уже звонил в спецкомендатуру. Там сообщили, что до окончания проверки репатриантов/ никаких перемещений допускаться не будет. Поэтому он уклончиво ответил, что при первой возможности заберёт Прохорова к себе, и спросил, где Тыличенко.

Прохоров покусал губу.

— Вася? — переспросил он. — Вася оказался бесстрашным парнем. И воевал что надо, и погиб геройски. Подбили наш танк, Едва все не задохнулись. Я вон немного обгорел, — потрогал он бугристое пятно на щеке. — Но к тому времени мы немцев подавили порядком. Как открыли люк и выбрались, не помню. Пришёл в себя, голова гудит, валяюсь на земле, а Вася, прислонившись к дереву, хлопает глазами, тоже, видно, ничего Ещё не поймёт. Кругом нас немецкие автоматчики.

— И не пристрелили?

— Я уже был старшим лейтенантом и награды имел. Наверное, приняли за важную птицу. Повели к крайнему дому с большими окнами. Это оказалось правление колхоза. Двое конвоиров остались у крыльца, а третий ввёл нас в дом. Вася задержался у двери, автоматчик Ему ткнул дулом в спину и что-то сердито крикнул. Тыличенко изловчился и выхватил автомат у немца, оглоушил Его прикладом, а меня толкнул так, что я оказался под лавкой. Что там творилось, и не рассказать. Крик, сутолока, стоны. А Вася как божья кара. Выскочил из комнаты офицер с пистолетом в руке, но не успел он и моргнуть, как сполз по косяку. Вася побежал к двери и, стреляя, прыгнул с крылечка в толпу солдат. Там Его и прикончили. А меня подобрали и за колючку.

Прожекторы соединяли свои лучи в небе, образуя световой купол над зданием клуба. Под карнизами крыши, над окнами и входом/ висели гирлянды из стланика, увитого змейками цветных ламп. Зрительный зал освещали две Ёлки с разноцветными фонариками.

Начальник политуправления генерал Сидоров зачитывал фамилии, Никишов стоял у столика, заставленного коробочками с орденами, и под звуки оркестра вручал награды. Награждённых выкликали одного за другим. Люди поднимались на сцену, принимали красные коробочки, жали генералу руку, смущённо и торопливо сбегали по лесенке.

Награда не вызвала у Юрия радости. Всё перечеркнуло известие, что Матвееву не наградили.

— …Начальника угольной шахты Новикову Валентину…

Юрий вздрогнул. Валя.

Валя была в простеньком шерстяном платье, спокойная и бледная. Она подошла к краю сцены и подняла руку.

— Мне даже стыдно получать эту награду, будто я и верно сделал что-то большое. Её заслужили многие другие. Это те, кто сделал машины, станки, экскаваторы, это те, кто в трудных условиях добывал и добывает металл. Я хочу крикнуть им всем в микрофон. — Она действительно наклонилась к мембране — Где вы, безвестные, честные люди, спасибо вам всем!

Никишов насторожился. Но тут тяжёлый гул аплодисментов потряс зал.

После перерыва должен был выступить с концертом магаданский театр. Юрий стоял в фойе. Играл оркестр, кружилось несколько пар. У буфета толклась очередь. И снова, как когда-то давным-давно, мягкие руки скользнули по Его лицу и прикрыли глаза.

— Угадай?

— Валюша, я так рад тебя видеть. — Он взял Её руку и прижал к своей щеке.

— Я тоже. — Она посмотрела Ему в глаза, — Искала тебя, как только приехала. Пойдём к Валерке. Он тут недалеко у товарища. Собирался объявить о своей помолвке с Мариной и организовал ужин, но всё расстроилось, и он горюет. Просил разыскать тебя и привести.

— Расстроилось? Почему же? — удивился Юрий.

— Марина отказалась и уехала в больницу к Матвеевой. Там Её сердце. Ну кто бы мог подумать? — улыбнулась она загадочно.

— Неужели Анатолий? Значит, пока Марина лежала в больнице…

— Да. Она Его полюбила. Вот какой надо быть. Если бы можно было вернуть годы… — Валя взяла Юрия под руку, и они вышли. Снежинки несмело выплывали из темноты и ложились на запорошённую белым пухом дорогу. Колосов остановился.

— Скверно, Валюша, на душе. Ох, как скверно, — заговорил он. — Всё это время обманывал себя, утешал, надеялся. А на что? Спроси, так и сказать не сумею. Одной жил мыслью — дождаться победы, найти своих, а теперь и этого, не осталось. А может быть, просто пустой, нескладный я человек, и всё.

— Нет, нет. — воскликнула горячо Валя. — Ну зачем же ты так? Теперь самое трудное позади… — она положила руки на Его плечи и заглянула в глаза. — Милый ты мой, хороший. Почему же не пришёл, не приехал, когда худо было тебе? Я всё время ждала…

Юрий вздохнул и поправил платок на Её голове.

— Прийти к тебе как к женщине было бы пошло. Как к другу пожалуй, нечестно. Дружба-то наша закончилась давно, да и была ли она?

— Эх, Юрий, Юрий, человеческие чувства точно родник, чем больше будешь пить из него, тем звонче зажурчит. Приходи! Приезжай!

— Не тот уже я, совсем не тот, — усмехнулся Колосов. — Другие мы все: и ты, и Валерий, и Нина Ивановна. Ты мне дорога как юность. А сейчас мы чужие.

— Нет, мы нужны друг другу! — убеждённо сказала она и тихо добавила — Теперь я тебя, родной мой, никому не отдам. Понимаешь, никому. — Она вытащила из сумочки ключи и сунула Ему в карман. — Возьми и приезжай в любое время в свой дом. Ну а теперь обними меня. Вот так всю жизнь не умел ни обнять, ни приласкать.

Валя поднялась на носки, крепко обхватила Его голову и поцеловала.

— Ва-а-ля!.. Юри-ий!.. Да где же вы, черти! — донёсся голос Самсонова. — Ребята, нельзя же так.

Валя счастливо вздохнула.

— Приедешь?

— Приеду, Валюша, обязательно приеду!

А снежинки падали и таяли на горячих, счастливых лицах.