Человек рождается дважды. Книга 3

ГЛАВА 3

— Краснов, с вещами!

В открывшийся глазок камеры заглянуло небритое лицо надзирателя, и загремели запоры. Краснов поднялся с нар, набросил на плечи потрёпанное пальтишко и вышел. В коридоре пахло негашёной известью, карболкой. Электрические лампы под потолком бросали тусклый свет на серые стены и обитые железом двери камер. С наружного входа тянуло холодом.

Больше полутора лет прошло со дня ареста. Теперь Краснов относился ко всему спокойно. Дело дважды возвращалось на доследование. В конце концов Зорин вынужден был направить Его в Москву. Теперь, видимо, пришло решение особого совещания. На хорошее рассчитывать не приходилось.

В канцелярии тюрьмы Его дожидался Зорин и следователь Сыробогатченко. Зорин сидел за столом и просматривал какие-то документы.

— А, Краснов? Ну, здравствуй, здравствуй, — заговорил он с наигранной непринуждённостью, продолжая шелестеть бумагой. — Поздравляю. Всё удалось, как хотелось. Пригладили, причесали — и всего восемь лет. Распишись! — Он вытащил решение и придвинул чернильницу, — А пошло бы через трибунал, навернЯка бы на всю катушку. Задал ты мне хлопот. И благословение получили от наркома, да видишь, «крестить» пришлось в столичном храме.

Сыробогатченко сидел у окна и сосредоточенно сдирал с руки высохшую мозоль.

— А ведь волнуешься ты, Зорин, — усмехнулся Краснов. — И правильно. Не сбил ты меня, а только подбил. Я изувеченный, да налегке, а тебе ведь трудновато придётся с таким грузом, что взял ты на себя. До смерти носить будешь. Вот и побаиваешься, что оклемаюсь и нагоню, да снова на равных разговаривать придётся. А придётся, верь моему слову.

Зорина жгли глаза, полные с трудом сдерживаемого презрения. Он хмуро оформил документы.

Грузовик бесшумно катился по присыпанной снегопадом дороге. Под брезентом каркаса гулял ветер. За перегородкой возле кабины дремали два охранника. Краснов сидел у заднего борта.

Ночевали на Спорном.

Еще не пробился голубой рассвет — снова в путь. Проехали Сусуман, Чай-Урью. В семи километрах от Аркагалы дорожная командировка Кадыкчан. Здесь ответвляется проезд до Алдана. Начали строить перед началом войны. Возможно, везут на эту дорогу? Нет, машина прошла по основной трассе. Значит, снова на передний край горняцкого фронта.

Сколько пришлось увидеть людей. Этот мальчишка Сыробогатченко начинал свою работу на Юге. Кажется, неплохой был комсомолец, а на допросе краснел от стыда и кричал: «Я сниму с тебя чешую, подлец! Ты расколешься у меня…»

Сопляк. Вот и сейчас не хватило мужества посмотреть в глаза. Выходит, не всё потеряно, может быть, и выйдет из него человек. Но всё же странно. Что это — заблуждение, стиль следствия или мальчишеская удаль? Вспомнился Расманов.

— Мразь, — пробормотал Краснов и сплюнул за борт. С какой изобретательностью переплёл правду и ложь, начиная со среднеканских времен. Использовал и Его возвращение с Маландиной после проводов Колосова в Сеймчан. Всё увязал, всё обосновал, и невероятное почти стало фактом. Попробуй докажи, что не так. А кто виноват? Ведь видел и раньше, что скрывается под этой подхалимской услужливостью и наглостью. Почему молчал, почему проходил мимо?

Зорин не Явился для него открытием, а вот Лундин удивил. Знал, что трус и перестраховщик, но никогда бы не поверил, что он способен оклеветать, если бы сам не слышал от Лундина на допросе, что он, Краснов, — вредитель. Где граница между трусостью и подлостью?

Машина резко рванулась в сторону, давая проезд встречной. Краснов ухватился за борт, поднял голову. Мысли его вернулись к человеку, сыгравшему зловещую роль в Его деле. Месяца за три до окончания следствия он впервые увидел Фомина. Они встретились в коридоре тюрьмы. Фомина вели из канцелярии. Худой, заросший бородой до глаз, он уставился в пол и с усилием волок ноги, а когда поднял голову, то побледнел и отпрянул. Тогда Краснов удивился, что Фомин, давно осуждённый по другому делу, вдруг оказался в тюрьме. Это породило к нему глубокую жалость. Переговорить не удалось, их быстро развели по камерам. Вечером на перестукивание Фомин не отозвался.

Второго свидания не забыть. Оно произошло в кабинете следователя. Допрашивал сам Зорин.

— Свидетель Фомин! Подтверждаете ли вы свои показания, что обвиняемый Краснов в Оротукане/ действительно приходил в лагерь, встречался в старостате с заключённым Гайдукевичем, ныне расстрелянным по обвинению в убийстве секретаря комитета ВЛКСМ Юга гражданки Маландиной?

— Да!

Этот ответ поразил Краснова, а следующие просто потрясли. Фомин на все вопросы отвечал с рабской покорностью. Даже на самые нелепые.

Краснов, не выдержав, крикнул:

— Ты ли это, Фомин, бывший воспитатель, пограничник, коммунист? Да ты посмотри мне в глаза!

Фомин затрясся, но это продолжалось миг. Он тут же поднял взгляд, полный дикого отчаяния, и исступленно закричал:

— Да!.. Да!.. Да!..

Фомина увели.

Гайдукевич был расстрелян, но показания одного и заявление другого подтверждались взаимно и были приобщены к делу. Итак, он, кроме других преступлений, сделался Ещё и организотором убийства Татьяны Маландиной.

Краснов вынул папиросу, поднял воротник бушлата и втянул голову в плечи. Машина остановилась. Старший конвоир выскочил из кабины, открыл задний борт и, отбежав в сторону, взял винтовку наперевес.

— Разгружайся!

Разминая ноги, люди выстраивались у проходной. Староста отвёл всех в барак.

— Где мы? — спрашивали прибывшие у других заключённых.

— Восьмое прорабство. Но вы не к нам. Завтра отправят на прииск «Гранитный» пешочком. А там, может, в лес, может, в забой.

— Да уж скорей бы! — вздохнул кто-то.

— А ты не спеши. Там одни штрафники и жульё. Кислого Ещё хватишь.

Краснов бросил на нары бушлат, лёг и сразу уснул.

В бараке темно. Две лампочки Ещё теплятся. Участок далеко от электростанции прииска, и здесь никогда не бывает полного накала, поэтому эти две Ещё сохранились. Зона освещается факелами. Лагпункт стоит на пригорке, и потому виден весь участок и разрезы.

В щели стены просачивается холод. Краснов перебросил подушку и лёг ногами к стене: так теплей. Уже отзвенели сигналы отбоя, но в бараке Ещё не утихомирились и мешают спать. На полу и стойках нар шевелится розовый отсвет печей. На стенах искрятся капли смолы. Барак новый, хотя и жарко горят печи, но всё равно холодно. По всему проходу между нарами висят бушлаты, бурки, рукавицы. В сушилке дневальный Волк устроился с удобствами, но все помалкивают: боятся. Через стенку доносится шёпот и брань. Там ворьё играет в «очко».

У печки молодой парень делает карты из склеенной хлебом газеты. Он ловко втирает большим пальцем по трафарету отпечатки мастей. Напротив, на верхних нарах, сидит широкоплечий мужчина в рваной рубахе. Он зевает, закрывая рукой рот, и поглядывает хитрыми глазками. Фамилия Его Гиреев. Кто он — не понять, не то уголовник, не то проходит за такового, но шельмоватый мужичок.

Он почесался и скосил глаза на Краснова.

— Ну что, бывший начальничек, небось посмолить хочется? — Гиреев достал из-под подушки пачку папирос— Кури.

— Нет, спасибо, бросил.

— Это последнее-то утешение?

— Мне долго жить надо, много незаконченных у меня дел, — ответил Краснов.

— А мне нет, — Гиреев снова повернулся к Краснову. — Вот Если удастся уйти летом, тогда дело. А ты молодец, не испугался, когда хотели тебя на страх проверить. Так уж приято — всякого новичка под нары. На то и тюрьма, да Ещё штрафная. Да вот видишь, вместо взбучки и лучшее место тебе, и уважение. А почему? Потому что узнали и приняли за своего. Бандит там не бандит, а хорошее всегда помнится. Был бы человеком… — Он шельмовато ухмыльнулся: — Старожил, тайгу, наверное, знаешь, как пять своих пальцев? А?

— А что, верно уходить собираешься?.. — насторожился Краснов и облокотился на подушку. — Только со мной напрасно этот разговор затеваешь.

— Да ведь такое время, надо! А дело-то полюбовное.

— Воевать?

— Кто воевать, а кто и воровать. На фронте и без меня хватит дураков.

— М-да-а… — протЯнул Краснов. — Значит, пусть приходят фашисты и хозяйничают?

— Не знаю, как другим, а мне хоть эфиопы. Дальше этой штрафной не пошлют. А ты, вижу, за свою десятку, что тебе запросто всунули, готов и на фронт? Ну-ну, валяй, глядишь, Ещё одну приморозят.

Краснов промолчал.

В сушилке возник скандал. Раздался крик: «Куда, падло, положи карту!» Тут же кто-то ударился телом о стенку, и началась молчаливая возня. Слышалось только сопение, глухие удары и срывающийся шепоток.

— Жиганы, замри! — заглушил шум потасовки окрик Волка.

Распахнулась дверь, и на порог шлёпнулся человек, держась руками за низ живота.

— Ты чего, напоролся? — спросил у него Волк.

— Коленкой, стерва. Проходит…

— Давай за стол, — тихо проговорил Волк. Дверь закрылась, и снова началась игра. Никто в бараке не поднял головы.

Краснов лёг и закрыл лицо. Вот она, штрафная.

В воскресенье Краснов поднялся раньше других.

Все Ещё спали, забравшись с головой под одеяла, бушлаты, набросив на себя всё что можно. Печи совсем прогорели. Но здесь каждый живёт только для себя, будет мёрзнуть, мучиться, но не встанет. Не дай бог сделать что-то для других.

Краснов разжёг печи. На постелях белеет иней, стены и пазы припудрил мороз. Над нарами всплывает тёплое дыхание. Он пошёл в старостат, попросил привезти бочку воды и корыто для штукатурки. Когда вернулся, никто Ещё не встал.

— Встречный подъем! — крикнул он. — Пока не вывели на лагерные работы, утеплим барак. Ну не дурость наша так мёрзнуть, когда можно жить в тепле.

С нар свесилась голова Гиреева…

— И верно не уснёшь. Проконопатить бы, но чем?

Из сушилки вышел Волк, худой, костлявый, но Ещё молодцеватый, в наброшенной на белье шубе. Он как хозяин прошёл по бараку, пошевеливая лохматыми бровями, и остановился напротив Краснова.

— Ты чего раскудахтался?

— О тебе забочусь, меньше дров надо будет. Сделаем снежный раствор да забросаем пазы. Дёшево и тепло. А ты что, возражаешь?

Волк подумал, двинул бровями и неожиданно поддержал:

— А ну, подымайся! Дело говорит мужик. Пойдёт!

Заключённые зашевелились. Волк подбросил дров в печи и ушёл в сушилку.

Краснов наполнил бочку водой, набросал в короб снег. Из барака, кутаясь в бушлаты, вышло несколько человек.

— Нечего глядеть! Становитесь помогать!

— Хватит, в забое вкалываем. А тут пусть начальство подшустрит, — оскалился Сашка-бог.

— Начальство-то в тепле. А ты пока будешь ждать, совсем заиндевеешь. Вон уже и виски побелели, а всё Ещё выламываешься.

Сашка посмотрел на свои голые руки.

— Да ты не бойся, забросаю сам, поможешь перетащить короб, и то хорошо. Не начальству, себе делаем. — Краснов взял лопату, добавил Ещё снега и взялся за мастерок. Раствор ложился точно в пазы и сразу же застывал.

— Ловок, чёрт, — одобрительно заметил Сашка, ёжась в бушлате.

— А ты как думал? Не начальником управления родился. А ну, тащи корыто, — уже приказал он, — а то заледенеет!

Сашка подхватил корыто, передвинул.

— Снег, снег давайте! — покрикивал Краснов. — Воду!

— Дай-кось рукавички! — Сашка метнулся к толпе и взялся за лопату. Кто-то загремел вёдрами, и пошло дело. Краснов не оглядывался. Скоро включились в работу и другие. За каких-то полчаса все стены белели застывшим в пазах снегом. Краснов забросал и косяки, и коробки окон, и под карнизами, и наличники дверей.

— Ну вот и всё, — расправил он спину, — А теперь идите кто-нибудь в барак и проверьте все пазы руками. Где Ещё тянет, поправим.

В бараке сразу стало теплей. Иней потемнел, и на стенах показались капли. Краснов сел за стол, достал из сумки кусок сала, кем-то присланного на пересылку, нарезал маленькими кусочками и подвинул на середину стола.

— А ну, братва! Все сюда! Позавтракаем — и за уборку.

— Медвежье?

— Парни поймали в петлю.

— Врёшь! Парни поймали, а ты Ешь. Теперь так не бывает. — Гиреев положил кусочек на хлеб, посыпая солью. — Вещь.

— Почему не бывает? Неужели бы ты не дал?

— Нет. Ну их всех…

Вскоре Краснов был назначен бригадиром штрафной бригады. Бригада работала в самом конце разреза. Дальше шли нетронутые площади. Там бурильщики готовили новые контуры для взрыва. К вечеру дым костров и туман заволакивали распадок, людей, отвалы, и только вспыхивающие огни костров/ как бы подсвечивали матовую завесу.

Краснов надвинул плотней шапку, подтянул ремень и снова взялся за кувалду. Гиреев и Сашка-бог работали на откатке. Отвал вырос, и теперь трудно было выкатывать по тропам гружёные тачки. Где-то над головами промелькнула тень глухаря, и Его характерное «ф-р-рр» пронеслось над забоем и стихло. Но тут же совсем близко послышалась тихая возня, шорох веток, взмахи крыльев.

— Рядом сел, тварина? — осклабился Гиреев.

На отвале маячил конвоир. У зарядной камеры раздались голоса, торопливые шаги, скрип упряжки.

— Но, милаха! Трогай!

Заскрежетали полозья саней. Раздался выстрел, в снова «ф-р-рр» протарахтело в небе.

— Не попал! — обрадовался Краснов, но тут же Его внимание привлёк крик человека:

— Тпр-р-рру! Стой, стой! Эй там, в забое! Держите коня! Там заря-ды-ыы!

Краснов не сразу понял, в чём дело, Но вот из тумана выскочила запрЯжённая в сани лошадь. Напуганная выстрелом конвоира, она рванулась и сломала оглоблю. Один конец попал между ног, второй скоблил накат дороги. Лошадь совсем обезумела.

— Братва, спасайся, взорвётся! — заорал Гиреев, когда подвода повернула в забой, и бросился в сторону. Туда же шарахнулись и остальные, освобождая Ей путь.

Испугаешься, когда в санях заряды для взрыва. На прииске «Нечаянный» только недавно взлетела на воздух зарядная камера вместе с подрывниками. Об этом зачитывали приказ на разводе. Даже конвоир подхватил винтовку и спрятался за отвалом. Забой опустел, один Краснов продолжал стоять на дороге. Он ждал, ведь дальше по разрезу сотни людей, костры, канавы.

— Бригадир, сюда! Подорвёшься!

Краснов бросился навстречу лошади, схватил Её под уздцы, свалившись на бок, повернул прочь от забоя, в снег. Подскочили Гиреев и Сашка-бог. Краснов отдал поводья и снова взялся за работу.

Прибежал перепуганный взрывник. Из-за отвала выглянул конвоир. Почти сразу же появился начальник буровзрывных работ и напустился на взрывника. Парень виновато топтался и шмыгал носом. Оглоблю кое-как скрепили, и подвода ушла. В конце смены снова пришёл взрывник и сообщил, что пропало десять зарядов. Если не найдутся, придётся заявить уполномоченному.

Краснов собрал бригаду и сказал о пропаже. Он хотел уладить всё без лишнего шума.

— Чужих не было, не найдём — спросят с бригады. Будут неприятности для всех. Вы понимаете это?

Кто-то заметил — Пусть скажет Сашка. Он видел, как Гиреев шарил в санях.

— Кто шарил? — выскочил Гиреев. — Вот, тварь, куда косит! Ты видел, что я не брал? — повернулся он к Сашке. — Подтверди! Кому нужна эта чалка!

Сашка что-то невнятно сказал.

— Тогда кто же? — спокойно спросил Краснов.

Гиреев почувствовал недоверие, раскричался. Конвоир услышал скандал и направился к ним.

— Будем считать, никто не брал. Значит, чужой. Пока нет основания обвинять вас, Гиреев, но Если подозрение подтвердится… — Краснов не договорил: подошёл конвоир.

На следующий день, как всегда, бригада пришла в забой, когда Ещё не серел рассвет. Конвой разжигал костры, рабочие разбирали инструменты. Краснов ходил по выработке с рулеткой, замеряя объемы, приглядываясь ко всем уголкам. Гиреев сразу же взял лопату и занялся планировкой отвала и перекладкой трапов. Он старательно засыпал выглядывающий из земли угол старой, выброшенной тачки. Краснов заметил это, подбежал к тачке, заглянул в неё и ушёл. По растерянному виду Гиреева нетрудно было всё понять. Он забеспокоился, пошептался с Сашкой, а потом спустился к бригаде.

— Пошёл стучать, тварь. Да разве бы нашли? Вот они, бывшие начальнички! — жаловался он.

В бригаде шушукались. Не одобряли Гиреева и осуждали Краснова. Молчал бы, и всё, раз уж так получилось.

Краснов вернулся с оперативником, прорабом и взрывником.

— Да, нашёл Ещё вчера, вон там в снегу, вывалились, видно. Было поздно, и пришлось спрятать, — Передав заряды, Краснов ушёл.

Заключённые повеселели. Бригадиру, как видно, удалось всё уладить. Теперь уже косо поглядывали на Гиреева.

Краснов пришёл только к обеду. До конца смены о происшествии не было сказано ни слова. Когда кончили работу и охрана ушла для оцепления всего развода, Краснов собрал бригаду.

— Мы заключённые, но и у нас Есть понятие о товариществе. Никто не имеет права подводить бригаду. Обман одного может дорого стоить всем. Да и для чего Гирееву нужны эти заряды?

Гиреев молчал, Сашка-бог посмотрел на него долгим тяжелым взглядом и бросил сквозь зубы:

— Контра.

— Сегодня же пойдёте в учётно-распределительную часть и переведётесь в другую бригаду, — приказал Гирееву Краснов. — Правильно я говорю?

— Пусть катится, падло! — И несколько кулаков мелькнуло у Гиреева перед носом.

Из разреза донёсся сердитый голос конвоира.

— Бригада Краснова, становись!

На сером отвале, запорошённом снегом, стоял высокий человек без шапки, в короткой меховой куртке и широких шароварах, подпоясанных куском материи.

Неужели Шулин? Только он один из всех старых горняков, кого помнил Краснов, щеголял в традиционном старательском наряде. Но откуда он мог тут поЯвиться? Краснов знал, что Владимир Викторович всё Ещё работал техноруком на южных приисках. Его постоянно ругали, перебрасывали с одного прииска на другой, но ценили. Где бы он ни работал, золото всегда намывали и с планом было хорошо. Потому и прощалось Ему многое.

Вечерело. Где-то за сопками огненный свет Ещё красил небо, но туман и ночь как бы выползали из-под снега и серой мглой затягивали долину. Туман скрыл человека.

Когда заключённых увели с работы, Краснов пошёл в контору участка. В этот день закрывали декадные наряды. Его бригада стала лучшей на участке; Её перевели на общий режим, а Краснову дали маленькую отдельную комнату в бараке лагеря и неофициальное право бесконвойного хождения по участку.

В коридоре конторы толпились бригадиры. Под скамейкой рядом с узелком лежал огромный пёс и грыз конец ремня.

— Откуда ты появился, пёс? Бежал бы ты, брат, подальше, пока не попал штрафникам в котелок, — усмехнулся Краснов.

Пёс зарычал.

В нарядной представительный мужчина с орлиным носом и окладистой чёрной бородой разбирал какие-то ведомости, почёсывая висок длинным ногтем мизинца. Краснов передал наряды и, пока тот считал, мучительно думал, где он встречался с этим человеком.

— Отлично. Может быть, часть объёмов придержите или отдадите другим? У вас максимальная прогрессивка, — не поднимая головы, предложил мужчина.

— Не понимаю, — сощурился Краснов.

— Всё просто. Отдайте другой бригаде. Начислят, премиальные, и вы поделите. Так выгодно обеим сторонам.

— Значит, поделить? — вспыхнул Краснов. — Чужого не надо и своего не продаём.

— Как хотите… Хотел для вас же сделать лучше. Да, чуть не забыл. Начальник участка просит передать вам, чтобы вы к нему зашли.

Краснов Ещё раз взглянул на мужчину. Нет, так и не вспомнил. В кабинете начальника участка громко разговаривали. Краснов постучал. Дверь распахнулась, и на пороге показался Шулин.

— Мишка! — закричал Шулин. — Ну, здравствуй! Всё такой же молодец. Добро, старик, добро! Ну, давай почеломкаемся! — Они трижды поцеловались, — Вы, кажется, были знакомы? — кивнул он на начальника участка Зубкова и тут же махнул рукой — Да ну Его к чёрту. Какой это знакомый, Если ни разу не вызвал, не помог и даже не поговорил. Так, червяк.

Зубков прикрыл дверь и захлопнул форточку. Он был красный от смущения. Шулина он побаивался, но возобновлять знакомство с Красновым было страшней. Шулин, не обращая на него внимания, продолжал:

— Узнал в Сусумане, что ты здесь, и махнул.

— Удивил ты меня, друг, удивил. Видел на отвале человека, похожего на тебя, да разве можно было предположить? Ну, какими судьбами?

— Выгнал меня Никишов. Приехал на прииск, раскричался, да ведь у меня тоже глотка лужёная. «Посажу, — кричит. — Лотошником поставлю!» Ну, я Ему: «Сажай! А то всё, говорю, только собираешься. Седьмой десяток. Возьму вот да помру. Пробел у тебя может получиться!» Думал, лопнет от злости комиссар. Власть! Все взгляда боятся да непристойное место лижут. Привык. А мне-то что? Одна голова не бедна, а беда — так одна. Кроме пса, у меня никого на свете. Ну, собрал манатки и двинул на Индигирку. Разведка там большая, золота много. Скоро прииска откроют. Да вот узнал о тебе — и сюда. — Он снова поглЯдел на

Краснова и так хлопнул по плечу, что тот пошатнулся. — Ну, как ты тут?

— Привыкаю. Бригаду собрал, тянем. Может быть, даже что-нибудь толковое сделать удастся.

— Знаю, всё знаю. Мог бы и вылезти, да не повезло тебе. Тут сроду плана не выполняли: участок дерьмо и начальник дерьмо, — покосился Шубин на Зубкова. — Ему бы прорабом, Ещё куда ни шло, а он в начальники норовит…

Зубков, заикаясь, пробормотал:

— Владимир Викторович, я уважаю вас, но вы не особенно. Меня Ещё не выгоняли…

— А таких не выгоняют, — прервал Его Шубин. — Ты хоть видел свои забои? Убивать надо! — И он принЯлся честить Зубкова почём зря. Тот Ёжился и посматривал на дверь, не слышит ли кто?

— Думать будем, Володя! Надо вытаскивать участок. Теперь для меня это главное. — Краснов подошёл к окну.

Вдруг Шулин вскочил.

— А какого чёрта мне делать на Индигирке? Вот Зубков всё твердит, мол, нет тут золота. Как это нет? Найдём! — Он повернулся к начальнику участка. — Бери меня лотошником. Бригаду сколотим — и по ключам. Выволочем участок, клянусь головой. Прииск безнадёжный, да чёрт с ним, а участок поднимем. Вот опять нового управляющего прислали, а толку?.

— Что, снова новый начальник прииска? — переспросил Краснов.

— Приехал какой-то Расманов. Говорят, южанин, да вот не припомню такого.

— Расманов? — В лице Краснова что-то дрогнуло. — Да-а! — тяжело вздохнул он.

— Нам-то что? — усмехнулся Шулин. — До прииска двенадцать километров по бездорожью, много не наездится. Пусть он там сам по себе, а мы здесь. В случае чего, вдвоём отобьёмся. — И он снова обратился к Зубкову: — Так как же, старик, берёшь?

О таком опытном горняке и разведчике мечтал каждый прииск. Зубков даже не поверил.

— Не поздно лотошником-то?

— Бери, пока не раздумал. Развернёмся тут. Участок твой держат, потому что удобное место для штрафников, а надо, чтобы за золото держали. Пиши в отдел кадров, — твёрдо сказал Шулин, поднимаясь. — Пойдём, Мишка, на конебазу. Друг у меня там старый в конюхах. Я коньячок прихватил для встречи, — он покосился на Зубкова, подмигнул, — Не бойся, начальник со мной, разрешит.

— Давайте, только не особо шумите: мне-то что, а вот Краснову…

— Не за Краснова боишься, а за себя. Эх ты, лапоть. Да где тебе участком командовать? Золото смелых любит. — Шулин взял Краснова под руку и пошёл с ним к выходу. — И пить умеем, и работать можем. Имей я власть, ой, выгнал бы тебя с горного дела, — добавил он, подойдя к двери.

В коридоре уже никого не было, только дымились в углах окурки да/ за стеной Ещё пощёлкивали счётами. Пёс, увидев хозяина, радостно заворчал.

— Опять Сакжой? — улыбнулся Краснов.

— Такого пса уже не будет. Это просто Друг — так назвал. Вдвоём-то всё веселей век доживать.

К участковой конторе подкатили крашеные резные санки, запряженные парой кляч. По забоям разнёсся слух, что прибыл новый начальник прииска. После обеда в сопровождении Зубкова, уполномоченного НКВД прииска и бородатого человека из конторы/ Расманов важно проследовал по забоям, ни к кому не подошёл, ничего не спросил и так же важно удалился.

— Кто этот бородач, что сопровождал начальника прииска? — спросил Краснов у горного мастера.

— Заключённый, нарядчик Урмузов. Пробивной мужик, он тут ворочает всем.

Урмузов? Краснову вспомнился Оротукан, Колосов и приезд из Сеймчана этого афериста с партийным билетом. Жулик и проходимец ворочает делами участка, сопровождает руководителя прииска. Странно, но факт.

Вечером Расманов собрал горнадзор и бригадиров. Он стремительно вошёл в кабинет начальника участка, сел и, расстегнув китель, сунул за борт руку. Но нет, не получилось у него так, как у Никишова. За ним вошли Зубков и Урмузов. Пока начальник участка докладывал о состоянии дел, Урмузов показывал какие-то бумажки Расманову и что-то нашёптывал.

Расманов сказал, что прииск и участок в запущенном состоянии, но он намерен доверенное Ему предприятие выправить, не считаясь со средствами. Что он заставит работать всех и обеспечит выполнение государственного плана. Закрыв совещание, он сел в санки и уехал. На Краснова, присутствовавшего на совещании, он и не взглянул, словно Его не существовало.

Михаил Степанович лёг поздно и впервые проспал.

За стенкой затихали голоса и реже хлопала дверь. От столовой уже не доносился привычный утренний гомон. Крики конвоиров у проходной/ сливались с поскрипыванием по затвердевшему снегу многочисленных шагов.

Он вскочил, набросил на плечи телогрейку, присел на корточки у печки. Стакан крепкого чая заменял Ему завтрак. Дрова были сырыми и плохо загорались. В стыки труб и трещины железа полз дым, и комнатка сразу же наполнилась чадом.

Знакомым рывком открылась дверь, и загремел голос Шулина.

— Я как-нибудь набью морду этому Зубкову, — говорил он, отдуваясь. — Вместо толковой разведки этот старый мерин отмахивается хвостом, дескать, нет тут золота.

— Ты чего так? — повернулся к нему Краснов.

Шулин выложил на стол несколько свёрнутых пакетиков.

— Не богато, а до плана дотянуть можно. Я за тобой. Пройдём до шурфов, поглядим. Этот брандахлыст не дурак, видно, что надеется на участок. Знает, поганец, на ком можно выехать.

И верно, после посещения участка Расмановым/ сюда сразу же прибыло несколько дополнительных бригад. Краснов выпил чаю и поднялся.

Седой рассвет пробивался сквозь синюю толщу ночи. Небо было чистым, но в пойме лежал низкий, плотный туман. Из забоев уже доносились скрип тачек и жалобное повизгивание вагонеток.

Террасовые шурфы показали золото. Шулин радовался.

— Эх, Мишка, Мишка, мы Ещё покажем себя! Тут Есть кое-что. Не я буду, Если не доберусь до настоящего добра. А не забить ли нам вон там пару линий?

— Мне кажется, Есть смысл, — поддержал Краснов. Вдруг он прислушался. Непонятная тишина зависла над разрезом.

— Неужели обеденный перерыв? А ну, Володя, посмотри время! — повернулся Краснов к Шулину. Тот вытащил огромные старинные часы, посмотрел на циферблат, а потом приложил их к уху.

— Только одиннадцать…

Краснов забеспокоился и пошёл к своей бригаде. Что бы это значило? Рабочие сидели у костра и молчаливо курили. Не работали и в других забоях. Инструмент был разбросан. Нагруженные тачки стояли на трапах. А кто-то даже вывалил породу посреди дороги.

— Что тут стрЯслось? — спросил Краснов, удивлённо разглядывая хмурые лица людей.

Никто даже не повернул головы, только пожилой забойщик лениво проговорил:

— Штрафную пайку не работая получишь! А тут хоть вытянись, больше не выкайлишь.

Краснов понял, что дело в наряде, и не стал торопиться с расспросами. Он подошёл к костру, сел, вынул пачку папирос.

— Расстраиваться нечего, разберёмся. Война, друзья. Где-то умирают люди. А мы вот взяли и бросили работу. Наверное, так неправильно? А?

— Война войной, а жрать надо.

— Пусть начальник прииска сам встанет и покажет, как выполнить нормочку, какую он установил!

— Да Ещё снизил категорию грунта!

— Дело не в норме, а в произволе! — зашумели кругом.

— Разве мы работаем на начальников? — возразил Краснов. — Сколько среди них случайных людей. Разве время считать наши обиды, когда решается судьба страны? Начинайте, а я пойду в контору, уточню.

— Уже ходили, да с чем пришли, с тем и ушли. Вон, посмотрите, сидят почти все бригады.

Краснову верили и только потому приступили к работе.

В конторе сообщили, что начальнику прииска уже звонили несколько раз, но он и слушать не желает. Утром несколько бригад не вышло на развод. Зубков поехал в контору прииска и вернулся ни с чем. А вечером с прииска прибыл дополнительный конвой. Это Ещё больше взбудоражило лагерь.

Наступило воскресенье, которое лагерь уже отгулял в актированный, холодный день. И всё же на горные работы не вышел ни один человек. К обеду на участок приехал Расманов. Он не показался ни в лагере, ни в забое, а прямо из конторы распорядился всех заключённых водворить в зону, прекратить движение и оцепить лагерь. Вечером он сидел в кабинете начальника участка и пил чай. Урмузов стоял у двери и говорил:

— Счастье, что не успело произойти ничего серьёзного. Вы поторопились, дали повод. Заключённые знают законы и свои права лучше вас и умеют ими пользоваться.

— Мне поручен прииск. Или я сломаю себе здесь шею, или вытащу план.

Положение Расманова было шатким. Даже на этот маленький прииск он с трудом получил назначение. Провалится здесь — прощай всё, к чему он так упорно стремился. Но возникший конфликт поколебал Его уверенность,

— Да разве план в объёмах земляных работ? Важно золото, а Его всегда можно дать, — улыбался Урмузов.

— Что вы имеете в виду? — заинтересовался начальник прииска.

Урмузов опасливо выглянул в дверь и тихо заговорил. Расманов хмурил брови, делал возмущённое лицо, но терпеливо слушал. Наконец поднялся и громко бросил:

— И вы осмелились предложить мне такое? Да я вас!..

— Ну зачем же сердиться, гражданин начальник. Я ничего не предлагал, а просто высказал некоторые мысли, как в случае необходимости можно выкарабкаться с планом. А как поступите вы, это уж ваше дело, — ухмыльнулся Урмузов. — Кроме того, вам совершенно не нужно что-либо знать. Разве вы можете отвечать за каждого бригадира? Если, скажем, я что-либо допущу, то и спросят только с меня.

— И вы хотите сказать…

— Да. Поставьте меня бригадиром лотошной бригады, и всё.

Урмузов собрал бумаги и, не ожидая ответа, ушёл.