Человек рождается дважды. Книга 3

ГЛАВА 8

Беглецы долго блуждали по тайге. Волк решил подняться на высокий перевал с одинокими лиственницами на вершине, оглядеть местность. Все эти дни двигались одной группой, хотя Урмузов предлагал разделиться. Спали под кустами стланика, на Ягеле. Костров не разжигали, боялись, что дым выдаст.

Расманов не терял надежды убежать. Это могло сразу изменить Его положение. Он мечтал Явиться как пострадавший, а Если Ещё удастся помочь задержать беглецов… Но Его особо заботливо оберегали и нет-нет да и давали лишний кусок. Смущали Расманова взгляды беглецов. Они смотрели на него с нескрываемым отвращением. Расманов заискивал перед всеми. Он рассказывал о многочисленных друзьях-Якутах, о знании местных Языков, намекал на золото, припрятанное на чёрный день. Заключённые посмеивались. Волк помалкивал, сплёвывая через отвислую губу, да иногда бросал грозное: «Ша!», и Расманов, сжимаясь, затихал.

На перевале сразу стало холодней, потянул ветерок. Внизу лежала широкая долина, покрытая коричневым кустарником, кое-где виднелись жёлтые обкатанные камни. Ниточкой тянулась трасса. Природа здесь совсем не походила на привычную колымскую. Жёлтая земля, жёлтые обкатанные валуны, и ключи устланы такими же булыжниками. Да и небо тут как будто ниже, бледнее; выцвело, как старая палатка.

— Вот сатана! Так это же Нера. Куда нас леший вынес! — хмуро прорычал Волк и сел.

Все обрадовались отдыху и тут же принялись перематывать портянки, латать одежду. Обувь расползалась, бушлаты изорвались в клочья, а подступала зима. Головы обросших, измождённых людей в накомарниках, усыпанных хвоей, были такими же серыми, облупленными, как гнёзда ос, виднеющиеся на кустах.

Расманов лежал и поглядывал на далёкие, маленькие избушки у моста. Вот бы туда, к телефону.

Волк посовещался с Урмузовым и скомандовал:

— Перейдём ниже, разведём костёр, днём не так видно. Ниже устья Неры спустимся к Индигирке, свяжем плоты и с богом вниз. А там куда кривая вывезет.

Горелые коряги стланика не дымили. Огонь согревал уставшее тело. Поели Ягод, кедровых орехов, легли отдыхать. Вдруг над перевалом показался самолет «У-2». Костёр кое-как забросали, припали к земле. Самолёт прошёл дальше, но сразу же развернулся и обратно полетел низко, Едва не задевая верхушки деревьев.

Урмузов покосился на Волка.

— А ведь это нас. Неужели заметил?

Волк не ответил, но Его глаза колюче скользнули по Расманову. Лежали Ещё час, самолёт больше не показался. Солнце сползло за каменные столбы, и теперь казалось, что в развалинах какой-то старой крепости полыхает пожар. Скоро пламя потухло, лишь красный отсвет играл на каменных глыбах.

— Привал до полуночи. Теперь дай бог ноги, отдыха долго не будет. Жратвы больше нет, перейдём на подножный корм и что случай пошлёт.

Урмузов расставил охрану, пошептал что-то каждому и тоже устроился у костра. Расманов глянул на трассу, застонал, но испугался и смолк. Ещё прикончат бандиты, им что. Легли рЯдком, Расманов с краю. Один дежурный с винтовкой долго выискивал место, наконец приспособился у расщелины и, положив винтовку, принЯлся общипывать Ягоды.

— В километрах семидесяти ниже поселка Нера должна быть поисковая партия. Начальник — мой давнишний кореш. Я возьму у него продовольствие. Он Ещё не может знать о моих делишках, — громко сказал Расманов, а сам подумал: «Пусть надеются, подлецы, а там посмотрим».

Никто не обратил внимания на Его слова. Сон одолевал Расманова. А ведь такой возможности бежать могло больше не представиться. Бежать, бежать! Он щипал себя, подкладывал под бок острые камни, но земля плыла то вверх, то вниз. Измучился за эти дни. Он закрылся воротником своего модного полупальто и увидел себя в кабинете Агаева. Тот жал Ему руку и говорил, улыбаясь:

— Твои заслуги несравнимы с проступком. Да и что такое проступок? Условность. Закон — это мы! Не горюй, ну не вышел из тебя хозяйственник, вернёшься на оперативную работу. Ты сделал такое, что не сумел бы другой. А за операцию по поимке беглецов…

Расманов хотел ответить признательным рукопожатием, но не было сил пошевелиться. Тогда он рванулся и почувствовал резкую боль в локте. Он испуганно поднял голову, оглЯделся. Парень с винтовкой свалился на бок и храпел. Винтовка лежала в стороне. Беглецы сбились в кучу головами к кусту и Едва виднелись в сгустившейся темноте.

Кажется, повезло. Дрыхнут, прислушался он, боясь пошевельнуться и даже дышать. Бежать, и немедленно. Но страх сковывал тело. А Если бросятся догонять? Взять винтовку, тогда сами рванут, как горные бараны, побоятся привлечь внимание выстрелами. Он как бы во сне перекатился с боку на бок, приближаясь к дежурному. Вот уже рядом чернеет ствол винтовки. Ага. Рука нащупала холодный металл. Ещё немного, а там подняться и вниз кубарем.

Он только сполз в расщелину и, стараясь не дышать, поднялся на ноги, как тяжёлая рука толкнула Его в грудь. Расманов отпрянул и вскинул винтовку. Волк тихо засмеялся.

— Куда торопишься, шашлычок? Ну-ну, стреляй. Патроны у меня в кармане.

Расманов щёлкнул затвором — и верно, пусто. Оглянулся, ниже стоял Урмузов. И вдруг Волк рявкнул:

— Стой!

Расманов хотел упасть на колени, но что-то тяжёлое обрушилось на голову. Он Ещё успел крикнуть:

— Простите, не буду! — И тут же грохнулся на камни.

— Ну вот и протянем несколько дней. Иди, поднимай парней! Бежать хотел, тут всё по закону. Важно, чтобы не спугнуть остальных, — тихо проговорил Волк.

Прииск «Комсомолец» первым закончил годовой план по золоту, и по этому поводу в столовой был банкет. Зал был маленьким, поэтому пригласили только руководителей управления, начальников приисков и участков. По существу, это был мальчишник. Только несколько женщин в кружевных чепчиках и белых фартуках обслуживали гостей.

Говорили больше по необходимости, предпочитая пить. Столы ломились от закусок и вин. Начальник Дальстроя прислал две машины подарков для прииска. В углу стояла ёлка, украшенная самодельными игрушками, бусами, цепочками. Под ёлкой — столик руководителей Дальстроя. Рядом сидело управленческое начальство. За двумя рядами столов расположилась администрация «Комсомольца» и гости с других приисков.

Лица раскраснелись, смелее зазвучали голоса. Для тоста поднялся Никишов.

— Дальстрой достиг невиданных успехов. Ни одна страна мира не добывает столько золота в день. Победа куётся здесь. Я даю стране… — начал он и говорил долго.

Все стояли с поднятыми бокалами в затёкших руках, ждали. Осепьян не выдержал, выпил украдкой и принялся разглядывать ёлочные украшения. Есть же мастера. Под ёлкой дед-мороз протягивал на подносе фрукты. А вот маленький жёлтый полуботинок с белым рантом, глазками и шнурком, искусно завязанным бантом. Из него выглядывает хохочущий негритёнок. Неужели из хлеба?

— …А теперь я должен огорчить вас, — сказал Никишов. Осепьян поднял голову. — Товарища Агаева я у вас забираю. У Дальстроя серьёзные планы по развитию Чукотки.

Агаев с достоинством покачивал головой. Ну как же. Заместитель начальника Дальстроя? Это почти заместитель министра.

В самый разгар веселья открылась дверь, и вошла женщина.

— Хороши же вы, мужчины! Сами гуляют, а нас под замок? Да что же это такое? Иван Фёдорович, хотя бы вы заступились. — Она решительно сбросила шубку.

Все растерянно глядели на красивую молодую женщину в модных туфлях и вечернем платье.

— Скажите вы нашим мужчинам, — продолжала говорить она тем же капризно-милым тоном, поглядывая на генерала, — что без женщин и вино не вино, и радость не радость. Вы как старший офицер в конце концов прикажите.

Начальник прииска наконец нашёлся и, выйдя, представил:

— Наш начальник промприбора Мидасова Шура. Самая обаятельная женщина прииска.

— О-оо? — засмеялась она. — Вы начинаете делать комплименты. Но только вы не в моём вкусе.

Сараев замялся. Никишов встал и галантно пригласил Её к столу.

— Иван Фёдорович, вы тут один скучаете? Давайте я вас развеселю… — И зазвучал Её смех в шуме и говоре людей.

Тосты, шампанское. Через несколько минут она запросто болтала с грозным генералом, хохотала и шутила. Никишов улыбался, поглаживая усы, говорил тост за тостом.

— Танцевать! Танцевать! — вскочила Шурочка и тут же завела неведомо откуда появившийся патефон. — Дамы приглашают кавалеров! — Она подбежала к Никишову. — Вставайте! Я сегодня ухаживаю за вами, и вы мой кавалер.

Генерал даже вспотел. Он, как видно, никогда не танцевал.

— Стар, слаб! — разводил он руками.

— Офицеры не бывают старыми, тем более старшие, — хохотала она. — Пошли, я вас всё равно расшевелю. — И, взяв Его руку, почти насильно вывела из-за стола.

Он неумело топтался, вытирал платком шею, руки, смеялся и, наклоняясь к своей даме, что-то Ей шептал.

А потом пили уже что попало. Говорили все разом.

Снимали бутылки с ёлки, щёлкали пробками, и на скатертях темнели винные лужи.

Приход Шурочки развязал всем Языки. Мужчины, посмеиваясь, судачили, как это они сразу не догадались пригласить Мидасову.

Кто-то, открывая шампанское, как бы случайно попал пробкой в лампу. Она с треском лопнула, осыпав всех осколками. Шурочка, вскрикнув, бросилась к генералу. Теперь комната освещалась только ёлочной гирляндой.

Осепьян поднялся, вынул часы и показал на стрелку сотрудникам управления, приехавшим с ним на машине! Встали Ещё трое и тихо направились к выходу.

— Нет, нет, Ещё рано! Иван Фёдорович, да распорядитесь. Мы Ещё будем танцевать, — крикнула уже властно Шурочка. Но стали собираться и другие.

— Может, пройдём ко мне? Посидим, — предложил генерал, не глядя ни на кого.

— Конечно, конечно! Пойдёмте! — захлопотала Шурочка.

Когда Осепьян разыскал свою одежду и вышел к машине, к дому дирекции поднималось только трое. Агаев, Шурочка и Никишов.

У Нексикана «эмку» Осепьяна обогнала машина Агаева.

— Провод нашли. Девятимиллиметровый трос обещал Сергей Егорович. Арматуру тоже отыскали. Но это серьёзные строительные работы, — Осепьян вскочил, распахнул дверь и открыл форточку. Завеса табачного дыма поползла в приёмную. — Я за линию, но ты учти, генерал распорядился вести зимнюю промывку до последнего дня года. Чёрт знает зачем! План выполнен, золото будет дороже золота, да сколько Ещё людей ляжет.

— А как относится к этому политуправление? — спросил Юрий.

— Да ведь тут всё в одном кулаке! Никишов теперь в такой силе — и не подступись. Сергей Егорович советует написать в ЦК.

— А почему не сам?

— Он тоже напишет. Тут важно мнение горняков. — Осепьян закурил папиросу и швырнул спичку в форточку.

Из кабинета начальника управления доносился голос Агаева. Он собирался уезжать в Магадан.

— Кто, кто говорит? Генерал-лейтенант Журавлёв? Какой он депутат Верховного Совета, Если прислали Его к нам директором совхоза? Слушайте вы, станция! Тут главный — я. Разъединить и дать мне Никишова.

Юрий прикрыл дверь. За окном снежная пыль. Небо как бы легло на землю, и всё смешалось в молочной хмари.

— В морозы станция может встать, форсунки и кольца забивает парафин. Ждать нельзя, — задумчиво сказал Юрий.

— Ну смотри, смотри. Да ты знаешь, какую кадру отзывает генерал в Магадан? — засмеялся Осепьян, садясь за стол.

— Кого?

— Мидасову. Уж не срамился бы, старый чёрт. Назначена начальником Магаданского лагеря.

— Пусть.

— Пойми, дорогой. Ведь государственный муж!.. До чего же мы докатились.

— Да, как сложились дела у Киримова? — вспомнил Юрий.

— Пять лет за экономическую контрреволюцию. А как я просил за него генерала…

У крыльца конторы на бревне сидело трое мужчин. В стороне стоял стрелок. Вокруг толпа.

— Да неужто так друг друга и Ели?

— Больше месяца бродили по тайге. Самолётами только и разыскали. Жрали друг друга, гады. Отстреливались до последнего патрона. Вон их сколько осталось.

— Говорят, первым бывшего начальника прииска…

Осепьян схватил Юрия за рукав и потащил поближе к пойманным. Юрий вгляделся.

Один худой, ободранный так, что виднелось голое тело, жевал кусок хлеба. Второй, заросший до глаз седой бородой, Ещё кряжистый старик, поглядывал на толпу. Волк, догадался Юрий. Теперь он совсем походил на зверя. Третий, с орлиным носом и правильными чертами лица, жевал конец чёрной бороды. Он иногда поднимал глаза и осматривался. Вся Его одежда превратилась в лохмотья, уцелел только меховой воротник.

Юрий отвернулся. Он узнал этот шалевый воротник. Полупальто когда-то принадлежало Расманову. Лицо человека оказалось тоже знакомым. Урмузова нельзя было не узнать…

В этот день начальник Дальстроя был не в духе. Не глядя по сторонам, он взбежал по лестнице на второй этаж главка. Все, кто был в приёмной, вскочили. Никишов прошёл в кабинет. В плохо прикрытую дверь проникал шепот из приёмной.

— Боятся, это хорошо. Страх — первый признак дисциплины. А дисциплина — успех всего. Значит, Его крутые меры оправдывают себя. Да пусть там думают, что угодно, шепчутся по углам. Дальстрой гремит, золото поступает в казну страны.

За окном ветер полировал дорогу. На подоконнике сидела птичка и лениво склёвывала кусочки замазки с рамы.

Никишов постучал по стеклу.

— Ишь, прильнул к теплу, дармоед. А ну, марш. — Он не рассчитал удара, стекло треснуло, кусок вывалился и, упав на пол, со звоном рассыпался.

— Ты всё воюешь, Иван Фёдорович? — в кабинет вошёл Егоров.

Никишов вытер руку платком, хмуро поднял голову.

— Как тут у нас в Магадане? Как с проектом плана, готов?

— Порт справляется, хотя нагрузка растёт. Сначала беспокоился за крановое хозяйство. — Егоров закурил. — Собрали группу инженеров. Они разработали новый цикличный метод, пошло. А я готов вылететь хоть завтра. Давайте посмотрим Ещё раз проект плана, чтобы я основательней отстаивал Его в Москве.

Никишов приказал вызвать нужных начальников отделов.

— Я продолжаю считать, что за счёт Индигирки мы можем обеспечить рост добычи металла несколько больший, чем предусмотрено в контрольных цифрах, — говорил Егоров, пытливо поглядывая на геологов.

Главный геолог — высокий мужчина с благородным, когда-то красивым лицом — помедлил с ответом:

— Иван Фёдорович уже не раз знакомился с разведанными запасами. Собственно, золото Есть, но надо Его взять. А хватит ли для этого сил, хозяйственных возможностей?

Результаты геологоразведки в последнее время были чрезвычайно обнадёживающими. Поэтому Егоров так настойчиво добивался увеличения плана по золоту.

— Чай-Урья вырабатывается. Индигирка не даст таких россыпей, — раздражённо заметил Никишов.

— А Тенька, а долина Трёх Маршалов?

— Чепуха! Я не могу дезориентировать правительство! — вспыхнул Никишов. — Это валюта. Такие вопросы нельзя решать на авось.

— Геологи больше ничего не могут добавить? — Егоров взялся за папку.

— Нет. Мы можем быть свободны? — поднялся главный геолог.

— Ну что ж, хорошо, я буду отстаивать эти цифры.

Начальники отделов вышли. Ветер швырнул снег в форточку. Где-то высоко прогудел самолёт.

Никишов поднялся и сел на валик кресла.

— Что-нибудь поступило новое?

— Нет. Разве что опять американское тряпьё. Я велел, не распаковывая, отправить горнякам.

— Напрасно. Пусть разберут и оприходуют здесь. Растащат на приисках.

— Кажется, с неменьшим успехом это делают на магаданских складах, — усмехнулся Егоров. — Ты, собственно, можешь распорядиться по-своему, это не принципиально. Да, заодно дай указание отменить приказ Агаева/ о снятии с работы начальника экскаваторного отдела Севера.

— Я Ему покажу «градоначальника». Пусть поработает сам, сукин сын! Тоже мне умник, — вспылил Никишов.

— Бабин отличный организатор и инженер. Зачем же горячиться? Действительно, мы отгрохали административные корпуса, а на приисках — палатки, ветхость, всё рушится. Плохое мы оставим после себя наследство. Прав ведь инженер, Иван Фёдорович.

— Я Ему, подлецу, покажу! Мне правительство и партия вверили огромное хозяйство! — бушевал Никишов, — Я депутат! Меня выбрал народ! Я даю золото стране! Придёт время, и за строительство на трассе примусь. Да я…

— Не кипятись, Иван Фёдорович. Мы с тобой оба коммунисты. Чудес не бывает. Ты считаешь, стоило приехать Никишову — и дело пошло. Верно, Дальстрой растёт. Но ведь заслуга в этом огромного коллектива вольных и заключённых инженеров, рабочих. Кто внедряет технику, вводит новые методы отработки? Кто строит нам машины?

— А использование бульдозеров на горных работах? Это тоже горные инженеры? — вскочил Никишов.

— Я не отрицаю твою настойчивость, твой ум. Да, ты взял под контроль работу бульдозеров, обеспечил машинами Дальстрой. Но идея…

— Стране нужны не идеи, а золото. Идей достаточно!

— Дальстрой первым внедрил эти машины на горных отработках. Честь тебе и хвала. Я совсем не собираюсь умалять твоей роли. Но ставить горного инженера помощником экскаваторщика…

— При чём тут инженеры? Сколько натолкал ты их во все кутки. А толку?

— Вот тут-то мы и расходимся. — Егоров тоже поднялся и опёрся руками о стол. — Ты недооцениваешь роль инженерной службы. А кто обеспечил транспортом Дальстрой? Мы создали свою металлургию. Делаем электрические машины, экскаваторы, стекло, лампы, аккумуляторы, станки, горное оборудование. Кто создал это всё? На что требовались годы, мы делали за месяцы. Армия специалистов вложила свой труд в успехи Дальстроя. Это они, забывая печальное сегодня, трудятся во имя будущего, во имя победы.

Никишов слушал морщась, но не перебивал.

— Надо прекращать технический произвол. В каком состоянии оказались рудные выработки на «Утинке»? Руда разубожена, выработки загажены. А почему? Всё потому, что давай, давай…

— Куда смотрят главные инженеры? — бросил Никишов.

— А какие у них права? Ты сам знаешь, Иван Фёдорович, — усмехнулся Егоров.

— Посадить двух-трёх, сразу найдут свои права!

— А не достаточно ли? Может, пора и остановиться?

Никишов не ответил. Он подчёркнуто спокойно застегнул китель, неторопливо вызвал по телефону начальника общего отдела и продиктовал распоряжение о передаче стекольного завода, деревообделочных предприятий и других производств в ведение Магаданского лагеря. Когда Никишов повесил трубку, Егоров спокойно спросил:

— Ты, Иван Фёдорович, всё хорошо продумал?

— Ничего, Мидасова справится. Создадим хозяйственное управление, дадим заключённых специалистов, — потянет.

— Я не о том. А семья?