Черные холмы

Эпилог

Монумент на горе Рашмор в том виде, в каком его представлял себе Гутцон Борглум, так никогда и не был закончен.

Кроме конкретных планов довести до логического конца работы над элементами верхних частей тел Вашингтона, Джефферсона и Линкольна, включая фраки и лацканы, левое предплечье и пальцы Линкольна, ухватившие лацкан, Борглум также настаивал на реализации давно вынашиваемых планов по антаблементу и уже начатому Залу славы.

Изначально, когда Борглум в конце 1920-х годов искал финансирование и официальную поддержку, предполагалось, что антаблемент займет огромную площадь горы справа от четырех голов, что там, на плоской, чистой белой поверхности в форме территории Луизианы, высекут слова, причем каждая буква будет больше человеческого роста. На антаблемент предполагалось перенести (в соответствии с первоначальными требованиями и заявлениями Борглума) соответствующий текст, написанный Кулиджем. Борглум просил Кулиджа составить это послание, когда президент присутствовал при официальном открытии работ на горе Рашмор в 1927 году, и Кулидж неохотно обещал это сделать.

Став экс-президентом, Кулидж начал неспешно составлять послание людям, которые будут жить через сто тысяч лет, после того как закончилось его президентство в 1929 году. В 1930 году он закончил два первых абзаца этого текста, которые Гутцон Борглум и сообщил мировой прессе. Мировая пресса чуть не умерла со смеху, критикуя напыщенное послание Кулиджа. Кулидж в узком кругу не скрывал ярости, потому что он написал совсем другой текст. Борглум со своей неизменной самоуверенностью взял на себя смелость отредактировать его, прежде чем передать прессе.

Несмотря на выраженное келейно экс-президентом недовольство, Борглум начал взрывные и камнетесные работы на антаблементе над цифрой 1776,[138] с которой должен был начинаться первый абзац. После этого Кулидж отказался от всякого участия в проекте. Прокомментировав призывы Комиссии по проекту Рашмор, экс-президент сказал, что больше не напишет ни слова. В следующем, 1931 году отставной президент спросил своего друга Пола Беллама, который посетил экс-президента в его доме в Массачусетсе, каково, по его мнению, расстояние «отсюда до Черных холмов», и Беллами выразил предположение, что оно составляет около пятнадцати тысяч миль.

— Так вот, мистер Беллами, — сказал Кулидж, затягиваясь сигарой, — пусть расстояние между мной и мистером Борглумом никогда не будет меньше.

Кулидж умер в 1933 году. Никогда не теряющий присутствия духа, Борглум в 1934 году обратился в корпорацию Херста,[139] призывая объявить национальный конкурс — в котором смогут принять участие все американцы — на создание текста для антаблемента. Борглум был готов предложить победителю деньги, медали (изготовленные, конечно, по его рисункам) и грант на учебу в университете.

Национальная служба парков, которая в то время уже начала курировать проект Рашмор, сочла эту идею неприемлемой, как и верный и наиболее влиятельный сторонник Борглума сенатор от Южной Дакоты Питер Норбек. Борглум проигнорировал их мнения, продолжая развивать идею всеамериканского конкурса, и убедил войти в жюри ФДР, первую леди Элеонору Рузвельт, министра внутренних дел Гарольда Икса, девять сенаторов и еще нескольких важных шишек. Компания «Ундервуд», выпускающая пишущие машинки, согласилась выделить двадцать две новые машинки призерам конкурса.

В 1935 году жюри, включая президента Рузвельта и первую леди, дало рекомендации пяти финалистам. Борглуму они не понравились, и он выкинул эти рекомендации в мусорную корзину. Приз в конечном счете достался молодому жителю Небраски Уильяму Беркетту, и деньги вместе с грантом позволили ему в самые тяжелые годы Великой депрессии учиться в колледже. Беркетт был настолько благодарен, что просил похоронить его в незаконченном Зале славы, где в 1975 году Национальная служба парков установила бронзовую доску высотой в семь футов с полным текстом для антаблемента, выигравшим конкурс. В просьбе о захоронении Беркетту было отказано.

Зал славы и высеченная в скале гигантская лестница, ведущая к нему, были центральной частью борглумовского проекта рашморского святилища демократии, и зимой 1938/39 года он начал серьезные работы по пробивке входного туннеля. Шум отбойных молотков в ограниченном пространстве и невероятное количество образующейся пыли делали работу опасной и труднопереносимой. Борглум стоял на своем.

Летом 1939 года конгрессмен Франсис Кейс от имени комитета по ассигнованиям лично исследовал условия труда во входном коридоре в Зал славы и сообщил, что они не соответствуют нормам, а вероятность заболевания рабочих силикозом и предъявления исков правительству слишком высока.

Работы над Залом славы были прекращены навсегда по свистку в июле 1939 года. Когда рабочие в 1941 году покинули площадку, обнаружилось, что туннель шириной в четырнадцать, высотой в двадцать футов и длиной около семидесяти пяти футов облюбовали горные козлы.

Голова Теодора Рузвельта, четвертая и последняя фигура на горе Рашмор, была официально открыта вечером 2 июля 1939 года, девять лет спустя после открытия головы Джорджа Вашингтона. В тот вечер впервые была включена полная иллюминация (пусть и на короткое время). Борглум сделал это, запустив сначала осветительные ракеты, а потом включив батарею из двенадцати мощных прожекторов. Певец Ричард Ирвинг исполнил новенькую, с иголочки, песню Ирвинга Берлина «Благослови, Господь, Америку».[140] Хотя президента Рузвельта на церемонии не было, на открытии последней головы присутствовало около двенадцати тысяч гостей, а в атмосферу всеобщего воодушевления внесли свой немалый вклад ковбойская звезда немого кино Уильям Харт и группа танцоров сиу в настоящих национальных костюмах.

Борглум сообщил, что ему предстоят еще годы, если не десятилетия работы на горе Рашмор. Оставалась еще «доводка» — удаление неровностей с помощью специальных пневматических молотков, — а также взрывные и камнетесные работы по «проявлению» верхних частей тел, руки Линкольна и тому подобное. Не оставил Борглум и надежды продолжить работы в Зале славы. Он работал над улучшением вентиляции и введением других мер повышения безопасности — необходимо было только продолжение финансирования.

В феврале 1941 года Борглум вновь попробовал обаять ФДР и конгресс, требуя от президента увеличения финансирования, чтобы «святилище демократии» было завершено полностью. Борглум отправился в Вашингтон пробивать деньги, как он делал это в течение последних четырнадцати лет, и на этот раз с ним поехала его жена Мэри. Они заехали в Чикаго, где Борглум должен был выступить с речью, а заодно собирался обратиться к специалисту — его в последнее время донимала простата.

Доктор рекомендовал ему операцию, и Борглум решил сделать ее немедленно, чтобы весной с новыми силами продолжить работы на Рашморе.

Образовавшиеся после операции кровяные сгустки задержали Борглума в больнице на две недели, а 28 февраля он получил убийственное сообщение, что президент Рузвельт сокращает до минимума все расходы, не связанные с обороной, и больше не будет выделять средства на проекты типа рашморского.

6 марта 1941 года, ровно неделю спустя после получения этого известия от Рузвельта и после многократных закупорок сосудов кровяными сгустками, Гутцон Борглум скончался в чикагской больнице.

Многие из тех, кто проработал на горе Рашмор почти пятнадцать лет, полагали, что тело Борглума следует захоронить в незаконченном туннеле Зала славы, но Национальная служба парков не стала рассматривать это предложение. Останки Борглума временно захоронили в Чикаго, а спустя три года перенесли на кладбище «Форест-Лон» в Глендейле, штат Калифорния. Заупокойная служба по Борглуму для рабочих и друзей босса была проведена в кистонской конгрегационалистской церкви.

Национальная служба парков, конгресс и комиссия по проекту Рашмор были готовы в ту же неделю закрыть работы, но рабочие обратились с ходатайством в комиссию, прося назначить сына Борглума Линкольна новым директором, чтобы продолжать работы и «завершить проект в соответствии с планами его отца».

Комиссия согласилась, но это был чисто символический жест. Имея лишь оставшиеся от прежнего финансирования пятьдесят тысяч долларов, двадцатидевятилетний Линкольн Борглум в последние месяцы работы сосредоточился на доводке некоторых деталей на лице Тедди Рузвельта и добавил окончательные штрихи к воротнику и лацканам Джорджа Вашингтона.

Последний летний сезон работ прошел хорошо и казался, по крайней мере сторонним наблюдателям, похожим на все другие летние сезоны работ — рашморская бейсбольная команда продолжала выступать, по пятницам на пятистах шести ступеньках проходили обычные соревнования по прыжкам, в субботу устраивались танцы, в студии Линкольна Борглума днем по воскресеньям бесплатно показывались фильмы, и многие страдавшие с похмелья в понедельник, поднявшись на пятьсот шесть ступенек, не получали томатного сока.

Но этот сезон был другим, и каждый, работающий на проекте, знал это. Все казалось другим осенью 1941 года в этом мире, где становилось все тревожнее и тревожнее.

31 октября 1941 года на горе Рашмор просвистел свисток — и остановились последний пневматический бур и шлифовочная машина.

История тестя Роберта, бельгийского еврея мсье Вандена Далана Адлера, была рассказана в книге «Бельгийский еврей-гранильщик алмазов: история спасения», по которой в 1959 году был снят низкобюджетный фильм «Алмазы или смерть» с Макдональдом Кэри в роли Адлера, Рут Роман в роли жены Адлера (Зигмон — в жизни, Сюзанной — в фильме) и двадцатипятилетней Магги Смит (это была ее вторая роль в кино) в роли Рене. Этот фильм, так никогда и не выпущенный ни на видеокассетах, ни на DVD, сегодня известен историкам кино по необыкновенно выразительной работе оператора Пола Бисона и по переменчивой, совершенно не соответствующей предмету музыке трубача-джазиста Диззи Риса. Фанаты «Звездного пути» знают про фильм «Алмазы или смерть»: актер Леонард Нимой[141] (в титрах он назван Леонард Немой) довольно неумело сыграл в фильме 1959 года эпизодическую роль нациста и пособника офицера гестапо по имени Хейнрих, одержимого идеей не выпустить семью Адлера из Бельгии. (Хейнрихом — которого сыграл, слишком уж пересаливая, Генри Роуланд — звался не упомянутый в титрах нацистский офицер в «Касабланке», истинном шедевре, до которого «Алмазам или смерти» как до луны. У Немого-Нимого в фильме всего несколько слов, но его чудовищный немецкий акцент, несмотря на краткость текста, почему-то хорошо известен серьезным фанатам «Звездного пути».)

В жизни же гранильщику алмазов, ставшему торговцем бриллиантами, Вандену Далану Адлеру, блестяще удалось, в отличие от большинства бельгийских евреев, вывезти свою семью из Бельгии накануне Второй мировой войны.

Когда в 1939 году началась война, в Бельгии проживало около девяти миллионов человек, около девяноста тысяч из них были евреями. Более восьмидесяти тысяч из них были сосредоточены в двух крупнейших городах — Брюсселе и Антверпене. У более чем трех четвертей бельгийских евреев было собственное дело, и большинство из них занимались огранкой или продажей алмазов и бриллиантов. Торговля алмазами в портовом городе Антверпене была полностью в руках евреев.

Германия оккупировала нейтральную Бельгию в мае 1940 года. Тысячи евреев бежали из Бельгии, спасаясь от оккупантов, тысячи были депортированы во Францию, где они вскоре снова оказались во власти немцев. К ноябрю 1940 года в Бельгии осталось около пятидесяти пяти тысяч евреев. Разные источники называют разное число убитых во время войны бельгийских евреев: американские обвинители на Нюрнбергском процессе утверждали, что приблизительно пятьдесят тысяч евреев, депортированных из Бельгии, с апреля 1942-го по апрель 1944-го были уничтожены в газовых камерах Освенцима; некоторые бельгийские историки утверждали, что «более чем половине бельгийских евреев удалось пережить войну». С другой стороны, некоторые современные историки, склонные пересматривать прошлое, заявляют, что «коренное еврейское население Бельгии практически не пострадало». Так называемая Англо-американская следственная комиссия заявила в 1946 году, что из общего числа 5,7 миллиона европейских евреев, погибших во время войны, пятьдесят семь тысяч были бельгийскими евреями. Один еврейский историк называл позднее цифру двадцать шесть тысяч. Согласия у историков, судя по всему, нет.

Будучи в Бельгии одним из первых богатых евреев, которые всерьез отнеслись к приходу к власти Гитлера и сразу же начали действовать, мсье Вандан Далан Адлер решил вывезти всю свою большую семью из континентальной Европы к октябрю 1936 года.

Его плану способствовало и то, что в 1936 году четыре крупнейшие алмазные биржи Бельгии (восемьдесят процентов продавцов на этих биржах были евреями) объединились в алмазную федерацию «Federatie der Belgische Diamantbeurzen». Первым председателем этой федерации был избран Вандан Далан Адлер.

При желании Адлер мог бы легко похитить алмазы или деньги и использовать их в своих целях, но он расходовал собственные немалые средства (около одного миллиона долларов, что эквивалентно сегодняшним пятнадцати миллионам). У него был список семьи из ста двадцати четырех человек, которых, по его мнению, он мог вывезти из Европы в 1936 году; большинство из этих людей проживали не в Бельгии — многие во Франции (откуда его ветвь семьи в 1870-х эмигрировала в Бельгию), но некоторые — в других европейских странах, включая Германию. Адлер спас восемьдесят пять человек из этого списка. Остальные по разным причинам отказались уезжать.

В 1936 году иммиграционные законы Англии, США и большинства других стран препятствовали въезду евреев — даже богатых евреев, — но Вандан Далан Адлер три года подкупал чиновников, чтобы смягчить эти законы. Тех членов семьи, которых он не смог вывести в Англию или США, он вывез в Латинскую Америку. Адлер считал, что, пока у власти нацисты, ни одна страна в Европе не может считаться безопасной, а в 1936 году перестал считать и островную Англию защищенной в этом смысле. Он помог двенадцати из своих родственников тайно пробраться в Палестину, хотя это путешествие было крайне опасным. Впоследствии Адлер признавался своему биографу, что, невзирая на успехи, которых ему удалось добиться в торговле алмазами в Америке, он жалел, что сам не эмигрировал в Палестину, где мог бы способствовать созданию государства Израиль.

То, что в последние месяцы подготовки к исходу семьи он занимал должность председателя «Federatie der Belgische Diamantbeurzen», очень ему помогло. Ни у кого в Антверпене или Бельгии не возникало к нему вопросов по поводу его многочисленных поездок в Англию, США и другие страны. И — за исключением редких экземпляров — алмазы представляют собой самый малообъемный из известных человечеству ценностей.

Вандан Далан Адлер впоследствии скажет, что достижение, которым он гордится более всего — если не говорить о спасении восьмидесяти пяти (не считая его самого) членов его большой семьи, — состоит в том, что, приехав после всего этого в Штаты с оставшейся у него сотней долларов от исходного миллиона, к 1940 году он, основав новый алмазный бизнес, вернул большую часть своего прежнего состояния и немалую его долю потратил после войны на покупку вооружения для Палестины, что способствовало созданию еврейского государства.

Адлер умер от инфаркта в 1948 году, всего три недели спустя после того, как появилось государство Израиль.

Доктор Роберт Адлер Окс, родившийся в Денвере, штат Колорадо, в 1937 году, как-то сказал: «Моя профессия — физика. Моя религия — гуманизм».

Окс в относительно молодом возрасте начал совмещать карьеру блестящего физика и свое умение доступно объяснять публике научные достижения. Его первая книга «Экзистенциальные радости физики» стала скромным бестселлером и одним из претендентов на первое место в клубе «Книга месяца» в 1960-м, когда Оксу было всего двадцать три года. Его книга 1974 года «Человечество и тайна: Наука смотрит в космос» остается в пятерке первых бестселлеров за всю историю научно-популярной литературы. В конце 1970-х полемический, чуть ли не случайный в жизни Окса сериал (назывался он «Человек, тайна и наука» и демонстрировался на Би-би-си; в нем использовался изобретенный Джекобом Броновски[142] прием — в сериале «Восшествие человека» ведущий, переходя с места на место по всему миру, непринужденно рассказывает про многовековую историю человечества и человеческой мысли) вдохновил Карла Сагана (по его собственному признанию) на создание американского хита «Космос».[143]

Из девяти книг, опубликованных Робертом Оксом за долгие годы его работы физиком и популяризатором науки, по признанию самого ученого, более всего он гордится небольшой, опубликованной частным образом и для узкого круга книгой, которая называется «Разговоры с моим тункашилой». В этой маленькой книге Окс рассказал о своих «летних каникулах», со времени его четырнадцатилетия до двадцатидвухлетнего возраста — он тогда каждый год приезжал к своему прадеду, индейцу оглала-сиу, который жил в Черных холмах, что в Южной Дакоте. В первые годы они вместе отправлялись в турпоходы, несмотря на преклонный возраст его прадеда.

«Разговоры с моим тункашилой» вызвали немалый интерес среди коллег Окса по всему миру, поскольку (кроме долгих рассуждений о верованиях лакота и их отношении к мужеству и жизни) престарелый тункашила физика объяснял, как знание астрономии дало народу сиу то, что старик назвал Вакан Васт’е — «космические силы добра».

Старик рассказывал о новых созвездиях, спрятанных среди известных. Например, о Вичинчале Саковине — Семи Маленьких Девочках. И о том, как (когда это созвездие достигает определенной точки на летнем небосклоне) вольные люди природы собираются на Хиньян-Кага-пахе, Харни-пике, в Черных холмах, чтобы приветствовать возвращение существ грома. Еще Окс приводил слова своего тункашилы, который рассказывал, как обнаружить и проследить движение овального созвездия Ло Иньянька Очанька, Беговая Дорожка, как это делали в его племени и как они, когда Ло Иньянька Очанька достигала определенного положения на весеннем небе, собирались в Пе Сиа, духовном центре Черных холмов (старик не пожелал рассказать, где это место, но оно, как намекнул Роберт Окс, находится именно там, где его любимый тункашила построил свою хижину), чтобы, как сказал лакота-прадедушка Окса: «Окисат’айавовахвала» («Приветствовать возвращение всей жизни в мире»).

В книге приводились и десятки других астрономических наблюдений, все они были привязаны к тем или иным географическим точкам, таким как Башня дьявола в Вайоминге (где праздновалось летнее солнцестояние), Медвежья горка в Южной Дакоте, различным местам прежних зимних стоянок вольных людей природы в Небраске и на западе Южной Дакоты. Эти наблюдения отмечали малейшие сдвиги тех или иных звезд в границах определенных созвездий, и с каждым был связан тот или иной древний обряд. Но астрономов, которые читали эту распространявшуюся в узком кругу книгу, удивляло то, что этнографы, историки и другие ученые до откровений старика-прадедушки Окса даже не догадывались, какими представлениями о природе владели индейцы Равнин и каков был уровень их астрономических знаний.

Все в ночном небе и на земле, как рассказывал тункашила юного Роберта Окса, взаимосвязано (и не только символически или обрядово) с тем, что старик назвал Каньглеска Вакан, или Священный Обруч.

Ученые из самых разных отраслей науки, издавна считавшие, что сиу, шайенна и другие индейцы Равнин не имели серьезных астрономических знаний, были вынуждены пересмотреть свои убеждения и внести изменения в учебники, а причиной тому была небольшая, имевшая ограниченное хождение книга доктора Окса.

В лето последнего посещения своего тункашилы, когда Роберту было двадцать два года, он опубликовал свою, произведшую переворот в научном мире, диссертацию «Новый взгляд на вариации в явлениях, обусловленных сдвигом скорости солнечных и астрофизических потоков, вызванных квантовыми эффектами». Он посвятил эту работу своему прадедушке.

Доктор Окс отошел от активных занятий наукой в 2007 году, в возрасте семидесяти лет, и в настоящее время является почетным профессором Корнельского университета и ведущим консультантом проекта «Космический телескоп Джеймса Уэбба», идущего на смену телескопу «Хаббл»; его предполагается вывести на солнечную орбиту за пределами Луны не ранее 2013 года.

Доктор Констанция Грин, 1972 года рождения, палеоэколог, специалист по окружающей среде и этнолог, которую журнал «Тайм» однажды назвал «Леонардо XXI века в юбке», объясняет свой интерес к разнообразным проектам ревайлдинга плейстоцена по всему миру туристическими походами, в которые ее водил в детстве отец, Роберт Окс.

В интервью, которое она дала Би-би-си в 2009 году, доктор Грин — известная как Конни не только своим ученикам и друзьям, но и своим коллегам во всем мире — сказала:

Паха Сапа так и не вернулся работать к Гутцону Борглуму, хотя говорят, что эти двое остались друзьями до самого конца жизни Борглума.

Паха Сапа воспользовался-таки советом своего бывшего босса и проконсультировался с его врачом. Оказалось, что поставленный ему в 1935 году «шарлатаном из Каспера» диагноз «рак» неверен. В январе 1937 года Паха Сапе сделали операцию по удалению давней и болезненной кишечной непроходимости. Операция прошла успешно, ни опухоли, ни новообразования обнаружено не было, рецидивов болезни не случилось, и остаток жизни Паха Сапа практически не испытывал болей.

Позднее, в 1937 году, Паха Сапа переехал в глухое место в Черных холмах, построив себе там маленький, но комфортабельный дом. Он не стал отшельником — часто ездил к своему правнуку, а потом и к новым правнукам и к старым друзьям вроде Борглума. Но после Второй мировой войны среди икче вичаза распространился слух, что в Черных холмах живет старик по имени Черные Холмы, и некоторые — сначала это были старики, но позднее и более молодые — проложили дорожку в холмы, стали посещать Паха Сапу, обмениваться с ним историями и — с каждым годом все чаще — расспрашивать о прежних временах.

Каким-то образом распространилась легенда, что этот старик шестьдесят лет носил в себе призрака Длинного Волоса.

К Паха Сапе приходило все больше молодых мужчин лакота, а потом и молодых женщин лакота; поначалу они приезжали из расположенной неподалеку Пайн-Риджской резервации, потом с Роузбада, потом стали приезжать из других резерваций — Лоуэр-Бруле, Кроу-Крик, Янтон, Шайенна-ривер и Стоячая Скала. Потом, как это ни поразительно, стали приходить молодые и старые шайенна, кроу, даже черноногие из резерваций в северо-западном углу Вайоминга и Монтаны. Когда старика начали посещать индейцы из Калифорнии и Вашингтона (из племен, о которых Паха Сапа в жизни не слышал), он смеялся, как ребенок.

Паха Сапа отказывался встречаться с этнологами, жадными до любой информации, апологетами коренных американцев — по крайней мере, с одним широко известным основателем движения американских индейцев, но у него всегда находилось время посидеть, поговорить, покурить трубку с любым молодым или стариком, у которых нет, как это говорят вазичу, повестки дня. Многие вольные люди природы, посещавшие его летом в последние годы, помнят его любознательного правнука Роберта, у которого было умение (необычное для вазичу, как они говорили) слушать. Вокруг старика нередко сидели и другие правнуки. Он часто уезжал в Денвер или еще куда-нибудь навестить их. Даже когда к концу жизни старика мучил сильнейший артрит, он не жаловался и не отказывался от этих поездок.

Многие из тех, кто посетил Паха Сапу в последние десятилетия его жизни, помнят, что одной из его самых любимых фраз была: «Ле аньпет’у васте!» — «Сегодня хороший день!»

Один из молодых лакота, приехавших к нему, услышав эту фразу, спросил, не имеет ли он в виду любимую поговорку Шального Коня и других старых воинов лакота: «Сегодня хороший день, чтобы умереть». Но Паха Сапа только покачал головой и повторил: «Ле аньпет’у васте!»

Сегодня хороший день, чтобы жить.

Паха Сапа умер в своем доме в Черных холмах в августе 1959 года в возрасте девяноста трех лет.

В соответствии с его пожеланием — оно было написано карандашом на старой салфетке, которую он хранил, — его кремировали и большую часть праха захоронили рядом с его женой Рейн на кладбище старой епископальной миссии в Пайн-Риджской резервации.

Но в соответствии с тем же пожеланием часть праха Паха Сапы была отдана нескольким друзьям и родственникам, включая его правнука Роберта, и либо развеяна, либо захоронена у небольшой речушки под названием Чанкпе-Опи-Вакпала, где, как говорят, обрели вечный покой и сердце Шального Коня, и выбеленные гости старого вичаза вакана Сильно Хромает, чью мудрость так широко и хорошо проповедовал Паха Сапа в свои последние годы. Они лежат в укромных священных местах, в тишине, если не считать свиста ветра в высоких травах и листьях деревьев вага чун.[144]